Игры с кровью

      Он не должен был сомневаться. Он должен оставаться твёрдым в уже принятых решениях. Должен быть покорен и смирен перед волей владыки. И он оставался таковым, когда кольцо солдат окружило Квартал Айем, отрезав район от остального города. Он оставался твёрд, когда отпускал двух других офицеров — мастера и старосту — велев им начинать. Решительность треснула лишь в то мгновение, когда грохнула первая выбитая дверь, когда зашипел огонь в первом загоревшемся доме, когда послышался крик первого убитого.       А сейчас Тэрин колебался дольше, чем когда-либо прежде. Липкое чувство неуверенности заполонило его, казалось, от глубины разума и до самых пяток. Как же хорошо, что его никто сейчас не видит. Дабы удостовериться в последнем, он на секунду обернулся. Дверь избранного им дома была открыта. Мгновенно сорвавшись с места, Тэрин приблизился к ней, закрыл и, направив на деревянную створу ладонь, поочерёдно и в соответствующей последовательности загнул пальцы, творя заговор. Рисунок защитной руны осветил дверь, но почти сразу затух, оставив в воздухе лишь лёгкое дрожание магических токов.       — Умоляю, друг мой! Умоляю, смилуйтесь!       Тэрин обернулся, хотя какая-то часть его сознания прямо-таки вопила о том, чтобы немедленно развеять только что наложенные чары, выйти из ветхой лачуги и уйти прочь. Куда угодно, лишь бы не сюда. Он смотрел на них — все трое данмеров сидели в углу узкой комнаты, служившей дому, похоже, и прихожей, и гостиной, и столовой с кухней и… всем сразу, в общем. Семья, никаких сомнений. Вот отец этого небольшого рода — темноволосый, с неопрятной бородой, на лице давно занемевшая усталость от труда. А вот, видимо, его жена — в обратную первому, светловолосая, что крайне необычно для их народа (быть может, грязная кровь?), лицо притягивает изящными чертами, а вот руки все в мозолях — тоже труженица, старающаяся во благо семьи. Последний из троицы совсем молодой. Непонятно: сын, младший брат кого-то из супругов или кто-то ещё? Полностью лишëнный волос, под глазами синяки, а всё тело заметно отдаёт худобой. Болен, похоже — обуза для семьи.       От пристального созерцания Тэрина отвлёк грохот, заставивший повернуть голову. Это где-то дальше по улице что-то взорвалось. Наверное, братья и сёстры достигли соседнего дома. Если так, то мешкать нельзя. Тэрин положил руку на рукоять меча, но вытащить клинок из ножен почему-то не удалось. Это было не физическое сопротивление, разумеется. О нет, это было кое-что похуже. Он просто не хотел этого делать.       Но он не должен не хотеть! Он должен быть твёрд! Должен выполнить приказ, который владыка Мирак огласил с наступлением ночи, созвав ко двору чуть ли не всех солдат. Всех, конечно же, было нельзя, ведь остальные должны следить за городом, поддерживать закон в случае возникновения беспорядков и не стоит забывать о личных врагах владыки. Это подводило важную черту под его мудростью и дальновидностью — он понимал, что враги могут быть не только здесь — в Квартале Айем — но могли укрыться где угодно: среди знати, крестьян, ремесленников, даже в его собственной армии, как показал печальный пример недавней трагедии. Владыка Мирак лично вызвал Тэрина к себе и говорил с ним в присутствии отравленной девочки. Произошедшее тогда всё ещё периодически всплывало перед глазами.       «Ты доказал мне верность словом и делом, Тэрин, и я ценю это как никто другой не оценит», — говорил владыка. — «Исполнишь ли ты мою волю, какой бы она ни была?» Тэрин тогда не знал на кого ему лучше смотреть — на своего повелителя или на сражённое немощью дитя. Тафира выглядела просто ужасно: яд поразил и без того хрупкий организм глубоко и жестоко, побелил ей кожу и чуть не загубил лёгкие. Она не просыпалась с того самого дня, как в город проникли убийцы и их коварные помыслы. А Мирак, кажется, не засыпал, хотя по нему этого было не видно.       Вопрос, естественно, ожидал вполне логичный ответ. Тэрин не для того отрёкся от своего прошлого, не для того отбросил глупые ошибки предков и абсурдные взгляды собственного народа. Он услышал зов Мирака, сулящий истину: «Глазам будет дан взор; рукам будет дано дело; забытое вернётся; и когда весь мир увидит — не станет больше мира». Так всё и вершилось. Тэрину и остальным был дарован новый взгляд — взгляд истинный и верный; их рукам было дано дело — оружие для боя, инструменты для труда. Забытое — это порядок, который был низвергнут в бездну эгоизмом жителей этого мира. Оставалось последнее: когда мир увидит — узрит истину — этого мира не станет. Да, старого мира не станет, но будет рождён новый. И ради этого нужно не бояться действовать. А главное — нужно подчиняться.       И Тэрин поклялся себе, что будет подчиняться, что останется твёрд во имя такой величественной цели, как рождение нового мира, сколь бы много времени это не заняло. «Любая ваша воля, владыка Мирак, будет исполнена мной. Каков твой приказ?» — вот как он ответил тогда на вопрос повелителя. А приказ оказался страшным.       Тэрин не сводил глаз с трёх забившихся в угол данмеров и едва ли позволял себе моргать. Они такие же тёмные эльфы, как и он сам, их связывает общая история, но разделяет разное положение. Они выбрали свой путь — не стали терпеть невзгоды, что обрушились на их родину по вине лживого, предавшего собственный народ Трибунала. Они решили бежать и обрели новый дом здесь, в Скайриме. Дом, как же. С жутким натяжением это можно было назвать домом, но иного выхода у многих тогда просто не было. Владыка Мирак стремился изменить всё. Он не страдал позорным презрением к чужой крови, коим были больны в Виндхельме (да и во всём Скайриме) многие умы. В новом мире должно было найтись место каждому, если, конечно, каждый признает, что должен забыть о гордости и отдаться служению. Не только владыке Мираку, но друг другу, а вместе с тем — всему новому миру.       Жителям Квартала Айем предстояло ответить за непокорность и дерзость других. Разве это справедливо? Тэрин держал на лице маску спокойствия, но внутри него бушевала и разрасталась буря неуверенности. Не прошло и дня с того момента, как убийцы проникли в город и во дворец и посягнули на жизнь владыки, когда с юга страны — из Рифта — пришло спешное донесение. Морровинд… Упрямые, эгоистичные, закостеневшие в ошибках Великие Дома открыто объявили Мираку войну, введя через границу солдат сразу под несколькими своими стягами. А эти убийцы… Мерзкие ассасины Мораг Тонг. Даже они — древнее оружие народа данмеров — пошли на подлость и отвернулись от собственных традиций, ведь их деятельность уже много веков как не выходила за границы Морровинда. Предательство начинается с самого себя — с каждого, изнутри.       И точно так же рождается покорность. Тэрин напоминал себе об этом без устали. Это осознание помогло ему в самых первых днях и месяцах его вхождения в Культ, и именно ему он был обязан тем, что стал Старейшиной. Он следовал этому пути, не позволяя себе никакой вольности, посвятил себя делу полностью и потому получил награду, когда миг возвращения владыки настал.       Но другие, похоже, были не готовы примириться с собственной гордостью. Великие Дома — вот яркий пример сих заблудших умов. Они решили, что способны противостоять Мираку и в своей слепой самоуверенности бросились доказывать это. Как бы не так. Владыка уже отправил приказания в форты, да и те силы, что были оставлены на юге, не могли остаться в стороне. Скоро глупое вторжение будет подавлено, и тогда Мирак наверняка лично явится к упившимся собственной дерзостью Домам и покажет им свою мощь. Они либо склонятся, либо погибнут.       Тэрин продолжал неизменно смотреть на семью из трёх данмеров. Светловолосая женщина тряслась и плакала, уткнувшись лицом в грудь мужчины, который взирал на Тэрина в ответ с прежней мольбой в глазах. Молодой же лишь немного жался и тоже не отводил взгляда, но не ревел и не содрогался. Смелый, хоть и слабый. Их судьба была уже решена. Если это не сделает сам Тэрин, то сделает кто-то другой, но прощения самому себе он тогда отыскать не сможет. Как он будет участвовать в строительстве нового мира, если предаст идеалы и те наставления, которым следовал в начале пути? Нет, он не должен основывать свой вклад в будущее величие нового мира на лжи и неуверенности. Он должен быть твёрд. Он не должен сомневаться. Он должен быть покорен и смирен перед волей владыки.       Слабость в руке отступила, пальцы крепче сжали рукоять, а клинок меча тихо взвизгнул, покинув ножны наполовину. В такт этому звуку женские рыдания на секунду переросли в визг.       — Пощады, серджо! — вновь вернул себе голос отец семейства. — В чём наша вина?       В чём была их вина? Лично их — не в чём. Жестоко и Тэрин это прекрасно осознавал, но параллельно не забывал и прочих своих разговоров с Мираком. Владыка часто говорил (не ему одному, но и другим Старейшинам и даже простым слугам, вроде того норда-кузнеца с глупым прозвищем «Наковальня») о весах этого мира, которым их общими стараниями надлежит прийти к балансу. На весах две чаши — добро и зло. Одна из фраз владыки не вылетала у Тэрина из головы: «Нужно возложить одинаковый вес на каждую чашу. Необходимо сотворить и добро, и зло, ведь только так можно добиться равновесия». Более истинных и искренних слов Тэрин прежде не слышал. Даже дома, даже от своего отца, чьё имя было узнаваемо и почитаемо среди входящих в Редоран семей. Кто-то совершал добрые поступки, кто-то злые, но все они действовали вслепую — слепо бросали вес на чаши, не видя ни их, ни самих весов. Лишь объединившись, узрев одну цель и одну суть, все эти умы — и светлые и тёмные — смогут понять, что рождены для чего-то великого и начнут вершить дела во имя общего прогресса. Во имя нового мира.       Ныне исполняемый приказ был жесток, но при том настолько же понятен, насколько и необходим. Великие Дома, нагло напавшие на земли владыки, совершили зло, но сделали это, не видя истины. Мирак отвечал тем же, ставя в пример саму эту истину. Смерть, что прокатится по Кварталу Айем этой ночью, станет злым уроком для захватчиков, но покажет свет истины другим. Мирак никому не позволит угрожать себе, будь то одиночные убийцы или целый народ. «Таков мой приказ, Старейшина Тэрин. Пусть все тёмные эльфы Виндхельма сегодня умрут, а мои драконы низвергнут их головы и их прах на стяги наших врагов».       Тэрин позволил мечу покинуть ножны полностью и сделал несколько шагов вперёд. Он не слушал призывов о пощаде, не слушал рыданий и не слушал оскорблений, которыми внезапно его начал осыпать худощавый мальчишка. Он повернул меч в руке и, используя силу проделанных шагов, как инерцию, вывернул клинок широкой дугой удара. Сталь прошла по каждому из трёх: головы супругов скатились с плеч, а лысая башка мальчишки осталась висеть на полуразрубленной шее. Полы мантии Тэрина окрасились брызгами хлынувшей во все стороны крови. Он наблюдал, как всё новые и новые капли оседают на его одеянии и далеко не сразу осознал, что улыбается. Да, он имел право улыбаться, ибо только что поборол свои сомнения. Сок жизни на его оружии и его одеждах был кровью данмеров, но не кровью его народа. Они не его народ. Его народ — это братья и сёстры, ставшие глашатаями воли Мирака. Несомненно, каждый бывший тёмный эльф, что участвовал в сегодняшнем очищении города, думал точно так же. А если нет… Что ж, владыка говорил, что его армию ждут перемены. Если понадобится, Тэрин сам поможет ему отобрать неверных и неуверенных и лично передаст их в руки правосудия. Хотя, не стоит же так разбрасываться жизнями. Вероятно, их ждёт иная судьба — усмирение их пороков и слабостей волей голоса владыки.       Где-то вновь грянул взрыв. Тэрин замер, вслушиваясь. Огонь шипел, голоса надрывались, сталь свистела, рассекая плоть. Это было зло — да, но как же оно ничтожно в сравнении со всем тем, что владыка принесёт этому миру после. Не такая уж высокая цена за будущие покой и процветание. Как и вся та кровь, коей ещё суждено пролиться.