Игры с кровью

      Сад, в который еë привела Серана, вызывал двоякие впечатления. С одной стороны, высокие каменные стены внутреннего двора напоминали, что это место окружает неизменный холод и мрак древнего вампирского оплота, но с другой… всë здесь выглядело так, будто попало сюда совершенно из иного мира. Вопреки властвующей над Волкихаром ауре смерти, этот уголок был чистым воплощением созидательной природной мощи: сияющие сочно-зелëным ковром лужайки, клумбы с цветами самых разных окрасов, небольшой пруд, по поверхности которого плавали угловатые листья кувшинок, деревья с пышными кронами, изогнутые лозы плюща, вьющиеся вдоль стен.       Эйла насчитала более трëх десятков самых разнообразных растений, которые — в обычных условиях — никак не могли сосуществовать в одной и той же среде, а сверх того обнаружила полдюжины трав, коих прежде вообще не встречала. Спрашивать — каким образом всë это здесь произрастало, она не стала, быстро выстроив собственную теорию, кажущуюся более чем правдоподобной. Рост здешних стен, уходящий никак не меньше, чем на сотню ярдов в вышину, позволял солнечному свету проникать во двор от силы час в сутки — не больше. Однако в питании небесного светила не было необходимости — свободное пространство меж стенами и башнями частично занимали странные приспособления, похожие на большие шарообразные светильники, источающие из своих чрев тепло и яркое сияние, а к стенам крепились широкие, начищенные до слепящего блеска пластинчатые листы, напоминающие зеркала и отражающие от себя искусственный свет так, чтобы тот проливался равномерно во всех направлениях. Приглядевшись к таинственным конструкциям над головой, Эйла пришла к выводу, что здесь не обошлось без технологий, близких по происхождению к двемерским и, конечно же, без магии.       Серана уже какое-то время сидела у пруда, теребя в пальцах маленький горноцвет с необычным жëлто-оранжевым соцветием лепестков. Неспешно отрывая по одному из них, вампирша бросала угловатые кусочки в воду и как-то зачарованно наблюдала за направлением, в котором они вплавь устремлялись. Большинство лепестков сразу приставало обратно к берегу, но некоторые отдельные подплывали ближе к центру пруда, где сталкивались с кувшинками и постепенно облепляли зелëные листы подобием узорчатой каймы.       Эйла быстро устала от молчания и бессмысленного действа спутницы.       — Ты вроде бы хотела о чëм-то поговорить? — подала она голос, надеясь привлечь внимание вампирши. — О чëм именно?       Серана замерла с очередным оторванным лепестком в руках, какое-то время просто смотрела на него, но потом всë же отправила к остальным. Продлив своë наблюдение за плывущим по безупречно-гладкой поверхности пруда частичкой растения, она опустила руки и опëрлась ими о землю, раздавив остаток цветка в сжавшихся до кулака пальцах.       — Как он умер?       Эйла застыла в некоем, затронувшем сперва мысли, а затем и тело оцепенении. Она и сама не знала, что именно может услышать от Сераны, но такого вопроса точно не ожидала. Когда произнесëнные слова впитались в разум, Эйла поначалу испытала гнев за такое — пусть и непреднамеренное — задевание личного для сердца, однако злость почти сразу остыла, так и не выйдя наружу. По правде, ей вовсе не хотелось это обсуждать, но, как известно, выговориться бывает полезно. Слишком долго она терпела общество хускарлов, чьи темы для разговоров мало того, что были ей не интересны, так ещё и активно раздражали своей пустотой.       Решив, что всё же ответит, Эйла сделала шаг вперёд и медленно присела на колени, сохраняя равномерную дистанцию и до воды, и до мëртвой собеседницы. Несмотря на умеренное расстояние, из покойной поверхности пруда до неë всë-таки достиг кусочек производимого водой отражения. Эйла даже не сразу признала в нëм саму себя. Странно — она спала достаточно и питалась не меньше других во время стоянок (чего уж говорить про несколько ночных пиршеств, когда зверь в ней требовал большего, чем приевшиеся походные запасы). Отчего же еë затронула такая худоба?       — Корима убил другой Драконорождëнный, — говоря, Эйла провела пальцем от левого виска и до самых губ, очерчивая ногтем нижнюю из трëх линий боевой татуировки. Ощущение было такое, будто перст скользит не по коже, а по открытой кости черепа. — Его называют…       — Мирак, — неожиданно перебила Серана, поворачиваясь. — Это я знаю. Хотела лишь уточнить — была ли ты там в тот момент.       Эйла ощутила намешанную с раздражением дурноту. Всë же зря она согласилась на этот разговор. Глупая трата времени и слов. Потеряв желание отвечать, она просто покачала головой.       — Прости. Понимаю, что тебе больно от этого. Шпионы матери докладывают лично ей, а мне удаётся разведать лишь крохи слухов из остального Скайрима.       Звучало это так, словно Серана просила проявить к себе сожаление. Ощутив всю мерзостность этой мысли, Эйла скривилась, но краем глаза всё-таки поглядела на вампиршу, дабы убедиться в своём заключении. Надо признать, за одну единственную последующую секунду ей сделалось и противно, и неловко, и стыдно. А ещё она поразилась тому факту, что вампиры, оказывается, могут плакать. Ей точно не показалось — по щеке Сераны скатилась одинокая слеза, которую та поспешила стереть кружевным рукавом платья, видимо, заметив направленный в свою сторону взгляд.       Разумеется, Эйла не собиралась её жалеть. Ещё чего! Но всё же этот неожиданный жест затронул в груди какую-то струну, которая давно уже не звучала. Наверное, в последний раз нечто подобное она испытывала, когда вошла в их с Коримом дом в Вайтране, где её встретила Лидия. Вернее, то, что на тот момент осталось от прежней Лидии.       Серана неожиданно повернула голову, благодаря чему столкнулась с Эйлой взглядами. Секунда и янтарные глаза вампира по странному прищурились, будто она смотрела не на неё, а сквозь.       — Эй, — веки Сераны вернулись в обычное положение, а на губах появилась улыбка, которой больше всего подошло бы описание «издевательская», — ты не забывай, что я тоже прекрасно слышу чужое сердцебиение.       Эйла оторопела, сама неуверенная отчего именно. На секунду запутавшись в смысле услышанного, она даже захотела опустить взгляд к собственной груди, но сдержалась и просто отвела его в сторону.       — Вы, живые, когда думаете о чём-то столь личном, и дышать, и пахнуть начинаете по-другому, и сердца у вас бьются иначе, — Серана повернулась к Эйле всем корпусом и села свободнее, сложив ноги крест-накрест. — Ты что же, взаправду думала, что я претендую на Корима? Всё это время?       — Заткнись, — прошипела Эйла, хотя, признаться, это слово вырвалось само — на уровне глупого чувства устыжения, которое она совершенно в себе не приветствовала.       Серана ожидаемо усмехнулась. Даже рассмеялась, просто сдержанно и тихо:       — Помилуй. На что мне сдался этот мальчишка?       Эйле стоило большого усилия сдержаться и не отреагировать на такую — уже по-настоящему наглую — выходку. «Мальчишка»?! И это ей говорит бессмертная кровопийца, привыкшая на любой возраст смотреть с высоты собственного?       С другой стороны, фраза Сераны тронула важную частичку совести. Откровенно признаваясь, Эйла привыкла спешно затыкать рот всякому, кто осмеливался высказываться о возрасте Корима. Как-то раз, например, Фаркас набрался дурости пошутить, что она «годится Предвестнику в матери». Разумеется, за эту несуразность он получил отрезвляющую трёпку, после которой уже не осмеливался заикаться о подобном. Были и другие случаи, однако их Эйла привыкла не принимать за что-то особенное. Что с того, что Корим был младше её на несколько лет? Она полюбила его не за молодость и гладкую кожу (которая, к слову, была далеко не такой гладкой, а местами даже покрылась заслуженными шрамами). В своём третьем десятке он был благороднее и рассудительнее половины обитателей Йоррваскра, вместе взятых.       Последняя мысль вновь заставила боль резануть по сердцу. Всего двадцать девять зим… Даже не тридцать. Когда в глазах неожиданно защипало, Эйла стиснула зубы с такой силой, что отлично расслышала хруст одного из них. Медный привкус на языке и гулкая боль в повреждённой десне отогнали наваждение печали.       — Значит, между вами ничего не было, — выговорила она больше с утверждением, нежели вопросом. Незаметно сплюнув кровь и крошечный обломок зуба, Эйла задержала требовательный взгляд на Серане. — Тогда почему Корим был так скрытен в отношении рассказов о тебе и обо всём, что происходило с вами здесь?       Спокойно глядя на неё в ответ, вампирша понимающе закивала:       — Потому что я просила его об этом. И мама тоже, — Серана пожала плечами и как-то натянуто улыбнулась. — Мама всегда была упрямой, но в этом вопросе мы с ней сошлись очень быстро. Ошибки, которые допустил мой отец, нужно было исправлять и, чем скорее, тем лучше.       Эйла позволила спине сгорбиться и села, развернувшись навстречу собеседнице, тем самым показывая, что готова слушать дальше. Раз выпал шанс узнать о том, что так долго не давало ей покоя, то им надлежит воспользоваться в полной мере.       — И какие же ошибки?       — Его жажда побороть влияние солнца, конечно же. С годами отец становился нетерпеливее, а потому позволял слугам всё более и более дерзкие вылазки, нацеленные на поиски меня, мамы и Древних Свитков, в которых было записано нужное ему пророчество. Это повлекло за собой определённые последствия. Сперва Дозор Стендарра, затем и Стража Рассвета — на нас стали охотиться и рано или поздно кто-нибудь из сторон узнал бы о нашем замке.       Эйла ненадолго отвернулась, чтобы по новой изучить колоссальную высоту стен. На ум сразу пришли первые впечатления того момента, когда они с хускарлами впервые увидели замок с борта ботика.       — Сколько же лет этому месту? — спросила она, возвращая взгляд к Серане, что тут же породило и следующий возникший вопрос. — И тебе заодно?       — Много, — увернулась та, но потом всë же добавила. — Скажу лишь то, что нас с твоим Коримом разделяет около восьми веков.       Восемь… Эйла не могла сказать, что когда-либо всерьёз раздумывала о смысле бессмертия, но слова Сераны всë-таки заставили еë по-настоящему изумиться. После этого даже оскорбительное, приписанное Кориму «мальчишество» казалось в словесном употреблении вампирши более чем оправданным.       — Правда, — дополняя, продолжила Серана, — большую часть этого срока я, по наитию мамочки, пролежала в саркофаге… Да и замок этот не всегда принадлежал нашей семье.       Она не договорила, и Эйла успела решить, что на этом поднятая тема найдëт конец, но Серана, похоже, была иного мнения. Минула секунда, и вампирша, пересев опасно-близко к ней, неожиданно ухватила еë за левую руку своей правой. Эйла почти поддалась желанию отшатнулся и высвободиться, но почувствовала, что в действиях Сераны не было ничего резкого: ни требовательности, ни дерзости, ни тем более чего-либо опасного. Вместо всего этого она ощутила вполне по-человечески направленное сочувствие — попытку поддержки и успокоения. Разве что пальцы, накрывшие еë собственные, были неестественно холодны.       — Он был хорошим. Таким мы и должны его помнить.       Эйла почти улыбнулась. Почти. О, да — Корим был невероятным человеком… Но неужели столь возрастное существо, как Серана, не понимает, что именно оттого его смерть приобретает больший вес? Вот почему должна была свершиться справедливость. Вот почему Мирак должен умереть за то, что сделал.       И всë же, как бы сильны ни были убеждения и как бы не хотелось ещë больше отравлять себя потерей, что-то не позволило полностью пропустить прозвучавшие слова мимо сердца. Эйла несколько раз кивнула и чуть сжала руку Сераны в ответ. Даже разговоры с хускарлами, надо признать, у неë не складывались так, как необычайно-ладно сложился этот. Наверное, дело в том, что между простыми воителями и вампирами с почти аристократическим воспитанием была целая пропасть различий.       — О! Кажется, нам пора.       Задумавшись, Эйла не сразу почуяла поблизости присутствие ещë кого-то. Отпустив руку Сераны и наскоро сориентировавшись по звуку чужих шагов, она развернулась к большим воротам, через которые они недавно пришли в сад. Серана уже какое-то время глядела в том направлении. Минуя выстроенные вдоль брусчатой дорожки клумбы и угловатые кусты живой изгороди, оттуда к ним двигалась тоненькая фигурка в белом одеянии. Эйла сперва решила, что ей показалось, но тут же убедилась в обратном, хоть и на секунду с небольшим почти уверилась в том, что в вампирском замке обитают ещë и призраки. Нет, это была живая душа — об этом говорило наполненное кровью, гулко колотящееся в груди сердце. А вот в остальном худенькая девушка и вправду смахивала на духа: бледная кожа, ярко-светлые волосы и самое главное — белая и свободная ночная рубашка, едва скрывающая очертания тела. Даже двигалась она как-то «по-призрачному» — легко и плавно, точно парила над дорогой, а не шла по ней.       Незнакомка остановилась всего лишь в паре шагов от Сераны, где так и замерла. С сократившегося расстояния Эйла сумела детальнее рассмотреть еë лицо: чуть осунувшееся, но таящее в своей худобе больше изящества, нежели отпугивания; глаза серо-голубые и какие-то… печальные что ли?       — Да, Фьялби? — заговорила Серана. — Госпожа?       — Госпожа, — тут же отозвалась девушка, но прозвучало это как-то монотонно и тихо, а лицо у неë, по завершению одного единственного сказанного слова, странно дрогнуло, словно в испуге.       — Спасибо, мы сейчас придëм.       Серана ловко встала прямо из полностью сидячего положения и взглянула на Эйлу сверху-вниз, в чëм не сложно было разобрать немой призыв. Эйла тоже поднялась, не переставая при том изучать пришедшую к ним странную особу, которая в ответ смотреть не спешила. Взгляд у неë был такой же блëклый, как и весь внешний вид, словно она смотрела куда-то вдаль — за границу стен, отделяющих двор от коридоров и башен.       — Веди нас, Фьялби, — снова обратилась к ней Серана, — мы за тобой.       — Госпожа, — прозвучал неизменный ответ.       Развернувшись, девушка побрела обратно к воротам. Серана последовала за ней, Эйла же замедлилась всего на секунду, дав вампирше повод остановиться и обернуться. Когда она это сделала, то Эйла, предварительно убедившись, что названная именем «Фьялби» особа достаточно отдалилась, спросила:       — Трелл?       Серана почти сразу отрицательно покачала головой, а губы еë заняла какая-то кисловатая улыбка.       — Вовсе нет. Просто немного… не в себе, так сказать.       Эйла удивлëнно моргнула. Сперва живые прислужники, заместо ожидаемых треллов, а теперь ещё и слабоумная? Да уж, кажется, этот замок не скоро перестанет еë удивлять.       — Занятная история, — продолжила Серана, поманив Эйлу за собой, и, возобновляя пеший ход по дороге. — Год с лишним назад к острову прибило лодку, а в ней эта странность сидит, — вампирша качнула головой в сторону их малословной проводницы, плывущей неизменно-плавной походкой впереди. — Одежды — раз два и обчёлся, вся замëрзшая — едва от глыбы льда отличить можно, но всё же живая. Один из маминых слуг решил ею полакомиться, но она не позволила, забрала к себе. Мы вместе еë расспрашивали, но так ничего и не добились, кроме имени и этих постоянных «госпожа, госпожа и госпожа,» — у самых ворот, когда Фьялби зашла внутрь и скрылась из виду, Серана задержалась и добавила уже шëпотом. — Мама с ней активно возится. Не знаю зачем — может, мысли читает, а, может, ей просто жалко еë.       — Ревнуешь? — не сдержавшись, усмехнулась Эйла.       — Кто бы говорил о ревности, — фыркнула вампирша и плавно скользнула за створу ворот.       Эйла, в целом соглашаясь со справедливостью такого ответа, лишь хмыкнула себе под нос и поспешила следом.

***

      Эсберн, которому она позволила осматривать метку Обливиона в последний раз, был куда более осторожен и уважителен — прикасался мягко, неспешно очерчивал некоторые символы пальцами, будто пытался запомнить их письменную форму и, в общем, не отнял у неё много времени. Валерика же являлась полной противоположностью старческой внимательности, хоть и была, судя по всему, старше того же Эсберна раз этак в шесть, если не больше. Эйле оставалось лишь терпеть и наблюдать. Она раз за разом напоминала себе это, но после, примерно, получаса бесплодного копошения рядом матроны вампиров и постоянных переживаемых её рукой выворотов, когда Валерика принималась рассматривать метку под другим углом, барьер терпения затрещал по всем возможным швам.       Матери Сераны крайне повезло — она остановила свой «осмотр» за несколько секунд до того, как Эйла была готова взорваться. Наконец оставив в покое её руку, Валерика отошла к дальней стене своих покоев, где располагался высокий книжный шкаф, и, неким колдовским образом оторвавшись от пола, принялась перебирать книги на верхних полках. Левитируя так примерно минуту или две, она всё же опустилась обратно и вернулась, держа перед глазами какой-то фолиант в угольно-чёрной обложке. Сияющие глаза и внимание вампирши постоянно перескакивали с Эйлы на книгу и обратно. Сама же Эйла не знала на чём сосредоточиться, ибо успела за всё минувшее время досконально изучить взглядом комнату, в которой находилась. Покои представляли собой смесь кабинета, спальни и даже немного оранжереи. Помимо книг на шкафах и полках, здесь можно было увидеть кадки с разнообразными растениями, большая часть которых несла на своих ростках странные плоды и цветы причудливых форм. Была здесь и огромная кровать с балдахином из соития тканей кроваво-красного тона, и уголок с письменным столом, заваленным какими-то бумагами, и большой стол, за которым хозяйка замка, видимо, проводила индивидуальные пиры. Иными словами: помещение выглядело почти полностью личным. Почти, потому что Эйла заметила ещё кое-что — неподалеку от шикарного ложа Валерики стояла небольшая кровать поменьше и попроще. На такой, наверное, только ребёнку двенадцати-четырнадцати лет будет удобно спать. Впрочем, длина спального места подозрительно совпадала с ростом той служанки, Фьялби, которая, кстати, поспешила удалиться сразу же, как привела Эйлу и Серану к своей хозяйке.       — Мне нужно кое-что сделать.       Это прозвучало, скорее, как предупреждение, а не как вопрос о разрешении. Эйла не успела даже предположить чего-либо, а холодные пальцы Валерики уже вновь легли на её иссечённое таинственными рисунками предплечье.       — Может быть больно.       Предупреждение оказалось совершенно не стоящим того ощущения, которое обрушилось на руку Эйлы через секунду. Больше всего это походило на скоблящую боль, будто внутрь плоти проник тонкий клинок некоего инструмента и теперь живьëм отдирает ту от костей. Эйла привыкла к боли — еë периодические вспышки, появившиеся вместе с меткой, успели закалить и тело, и дух. Но это оказалось совсем новое ощущение. Разумеется, она попыталась отшатнулся и даже вскочить с занимаемого кресла, однако этого Валерика ей не позволила — тут же вытянувшаяся и замершая перед грудью Эйлы ладонь исказила воздух мутным переливом какого-то колдовства и еë буквально вжало обратно в седалище.       Закончилось всë так же неожиданно, как и началось. Скрипя зубами не то от мерзостного ощущения, не то от ярости, Эйла поглядела на свою измученную руку. Всë предплечье — начиная с локтя и заканчивая на пальцах, точно как и сами татуировки — сейчас было покрыто странным бирюзовым сиянием. Валерика держала руку с сомкнутыми пальцами совсем рядом несколько секунд, а затем медленно повела ею обратно к себе. Сияние, как бы чудно это ни выглядело, принялось «распутываться» следом, словно являлось куском ткани, обмотанным вокруг руки Эйлы. Сравнение казалось странным, но вполне оправдалось, когда вампирша резко рванула сотворëнное заклинание на себя, и то, последовав за этим еë движением, полностью рассталось с Эйлой, оставив на коже лишь неизменную метку, да шершавую боль.       Потеряться в догадках было проще простого. Больше всего это, действительно, походило на огромный холст ткани, только сияющий всë тем же бирюзовым светом и переливающийся белым. В воздухе у стены будто бы повис прозрачный гобелен, но заместо сюжетного изображения на нëм демонстрировались разной длины и ширины вереницы буквенных символов в легко различимом даэдрическом стиле написания. Эйла пригляделась, потом перевела взгляд обратно к своей руке и наконец вернула обратно к наколдованному «холсту». Несомненно, заклинание Валерики, как бы, скопировало метку Обливиона и теперь представляло еë в развëрнутом виде, без искажений, поворотов букв — в более прямой форме, проще говоря.       — Очень интересно, — слова Валерики оборвал шелест перелистываемых ею страниц книги. — Да, кажется… Точно оно.       — Ма-ма? — протянула, терпеливо молчавшая и стоящая до сего момента недвижимо у стены Серана.       Валерика, кажется, и не заметила обращения к себе, полностью отдавшись чтению. Сменив очередную страницу, матрона встала ближе к левому краю сияющего магией прозрачного полотна и направила руку на какую-то из букв. Лëгкое движение еë пальцев заставило символы сместиться, а затем начать кружить, меняясь местами и выстраиваясь в новые сочетания непонятных слов. Не опуская вытянутой руки и ничего не говоря, Валерика так и двигалась — слева-направо, постепенно заставляя перемещаться и перестраиваться всë новые и новые фрагменты волшебного текста.       Некоторое время Эйла наблюдала за происходящим в полном непонимании, но когда на глаза попалось знакомое сочетание букв, формирующее слово «плоть» на классическом даэдрическом диалекте, постепенно начала вникать. Валерика занималась переводом. Написание рунных символов, пришедших из мира даэдра, делилось на множество языковых структур, но Эйла знала лишь одну, коей самостоятельно обучилась в процессе познания таинств, хранимых адептами культов Хирсина. Тот диалект, что появлялся после внесения Валерикой соответствующих изменений в текст, был ей незнаком, хотя некоторые слова и одинокие предлоги с союзами не отличались от известных правил написания.       Когда Валерика перешла к последним частям текста, в дело неожиданно включилась и Серана. Встав у истока сияющих письмëн, девушка-вампир принялась водить указательным пальцем по подрагивающим от колдовства символам, попутно что-то бормоча себе под нос.       — Может, объясните? — Эйла терпела столько, сколько могла, но в конце концов сдалась.       Ни мать, ни дочь ей не ответили, будто одинаково-глубоко ушли в так занявший их процесс. Валерика внимательно рассмотрела что-то в самых последних выстроившихся строчках, после чего отошла к рабочему столу и сразу же вернулась, сжимая в руках уже не книгу, а плоскую писчую дощечку, к которой крепились чернильница и лист чистой бумаги. Опасения Эйлы подтвердились — вампирша начала записывать всё с самого начала. Серана же, видимо, чтобы не мешать, чуть отошла с её пути, но продолжала немо изучать плавающие в воздухе полупонятные руны.       — Скажи хоть ты, — выдохнула Эйла, приближаясь к ней в тот момент, когда она переходила на очередной абзац. — Что это за глупые фокусы?       В этот раз Серана всё же отреагировала, оторвав взгляд от текста и на секунду удостоив им Эйлу. Возможно, ей показалось, а, возможно, в этом взгляде — не скрывшись даже за янтарным блеском — мелькнуло нечто, очень близкое к изумлению.       — Ты хоть знаешь во что ввязалась? — последовал за этим короткий вопрос, наполненный не менее напряжённой интонацией, нежели взор вампирши.       — Если б она знала, Серана, то не пришла бы к нам, — неожиданно отозвалась Валерика, не прекращая выводить пером строчку за строчкой.       — Я не про это.       Эйла водила взглядом туда-сюда, пытаясь уловить смысл разговора, в котором невольно не участвовала. Валерика какое-то время глядела на свою дочь, затем переключилась только на неё. Именно тогда на бледном лице матроны отразилось не меньшее изумление, чем недавно виденное в глазах Сераны.       — Ты что же, — заговорила она, откладывая незаконченную рукопись и опуская вооружённую пером руку, — совсем ничего не знаешь? И даже о смысле всего этого? — Валерика качнула головой в сторону сотворённого её силами текста.       Эйла чувствовала себя так, словно оказалась в обществе иноязычных. Эти две кровососки, что, хотят довести её до исступления? Если да, то они близки к цели.       — Объясните всё по порядку, — выговорила она так спокойно, как только могла. — Я пришла к вам за ответами, так скажите уже хоть что-нибудь.       — О, без проблем, — Серана щёлкнула пальцами, и пелена текста — под возмущённый вздох Валерики — бесследно растаяла в воздухе. — Ты, оказывается, безмозглая дура. Такой вариант устроит?       Эйле следовало бы возмутиться, но она почему-то не сделала этого, а просто продолжала смотреть на Серану, лицо которой прямо-таки «ожило» за счёт испытываемых ею эмоций. Однако, как резко у неё переменился настрой. И в чём причина?       — Что за неуважение к гостям? — Валерика приблизилась к дочери и бесцеремонно всучила ей то, что успела написать вместе с пером. — Допиши, пожалуйста, а с ней поговорю я.       Желание наконец-то получить ответы было жарче, чем обида на услышанное оскорбление. Когда Валерика поманила её пальцем и двинулась в дальний конец своих покоев, Эйла не стала медлить, а просто пошла следом. Серана осталась позади, послушно выполняя оглашённый приказ матери и вычерчивая на бумаге текст — видимо, теперь уже по памяти.       Они остановились у кровати, где Валерика незамедлительно села. Эйла обернулась, дабы удостовериться в том, что Серана осталась на прежнем месте. Вампирша не смотрела на них, но, несомненно, прекрасно всё слышала. Смысла говорить тише не было.       — Ну и? — выдавила Эйла, запланировано не понижая тона.       Валерика не спешила с ответом. Некоторое время матрона просто смотрела на неё, затем направила руку в сторону дальнего изголовья кровати, и через секунду в её пальцы откуда-то прыгнул золочёный кубок на тонкой ножке. Следом за ним к вампирше — уже более плавно и спокойно — подплыл не менее вычурного вида золотой кувшин. Самостоятельно склонившись над бокалом, кувшин наполнил его некоей жидкостью и тут же уплыл обратно, скрывшись где-то в распущенных по сторонам пышных складках ткани балдахина. Эйле хватило секунды, чтобы разобрать запах того, что оказалось в кубке Валерики. Кровь, но не чистая, а с заметным следом винного аромата.       — Должна признать, — вампирша пригубила столь необычно-смешанный напиток, — что разделяю мнение моей дочери. Просто не хочу выражаться столь прямолинейно.       Эйла фыркнула, проглотив повторившееся завуалированное оскорбление, но отвечать не стала, хотя ей — видит Хирсин — теперь очень хотелось послать обеих кровопийц как можно глубже в тот план Обливиона, из которого произошло поразившее их проклятие.       — Это, — указав на её руку, Валерика вновь сделала глоток, — не просто послание, как ты считала и объясняла. Это приглашение, вызов, — она снова отпила, — и благословение Лорда Бала, разумеется. В последнем мы сойдёмся.       «Благословение», — повторила про себя Эйла. Выходит, касательно этого выводы были верны с самого начала. А вот остальное…       — Приглашение и вызов? — переспросила она. — Куда и на что?       — Два звена одной цепи, — пояснила Валерика, выпуская из руки опустошённый кубок и наблюдая как он плывёт по воздуху в том же направлении, что и недавний кувшин. — Самые древние рукописи, вышедшие из-под пера почитателей Совратителя, повествуют о десятках разных способов, к которым они прибегали, дабы обратить на себя его внимание и милость. И это, — матрона снова указала на метку на руке Эйлы, — один из них. Самое простое название, каким можно его именовать, звучит как «Испытание Бала», но есть и другие: «Боль трёх кровей», «Мука живой плоти», «Гнев Хладного Разума» и так далее.       Эйла с жадностью впитала всё услышанное, стараясь ничего не упустить. Повторив про себя все три оглашённых Валерикой названия, она подняла руку и зачем-то в сотый с лишним раз изучила отметину Обливиона на собственной коже. Звучало всё это вполне в духе тёмных практик даэдрических культов, но понятности при том нисколько не добавляло. Так и не найдя корень смысла, Эйла вновь вернула память к тому мгновению своего пребывания в Охотничьих Угодьях, когда дала согласие на слова трёх Принцев.       — Укреплённое муками тело, — повторила она слова, что произнёс перед её возвращением в Нирн Молаг Бал.       — Да, именно так, — на лице Валерики, вопреки общей мертвенности, распалился интерес. — Где ты услышала эти слова?       — Бал сам сказал их мне, — ответила Эйла, не имея желания скрывать смысл. — Он, а ещё Владыки Хирсин и Хермеус.       Теперь Валерика выглядела по-настоящему изумлённой. Настолько, что даже выразила это движением, вполне по смертному заелозив на месте. Эйла могла лишь затаённо радоваться, что перед ней находится человек (бывший, разумеется), признающий власть Обливиона над смертной жизнью.       — Фьялби.       Зов был относительно негромкий, однако дверь в другом конце комнаты почти сразу же скрипнула. Мимо всех цветочных кадок, всей мебели, прочих предметов обстановки и мимо Сераны бесшумно пролетела уже знакомая Эйле худощавая фигурка. Всего за несколько жалких секунд преодолев общую длину покоев, служанка замерла рядом с ней, не сводя глаз с Валерики.       — Госпожа, — неменяющимся ни в одной ноте голосом произнесла Фьялби.       — Вино. Наше, — в два отдельных и максимально коротких слова ответила её хозяйка.       — Госпожа.       Фьялби не кланялась и вообще никак иначе не реагировала. Она просто исполняла, что говорили и делала своё дело быстро. Несмотря на общую хрупкость телосложения и, судя по заверениям Сераны, шаткость разума, девушка вихрем пронеслась по комнате и меньше чем через минуту вновь появилась перед кроватью с откуда-то взятым подносом, на котором красовалась тёмного цвета бутыль и только один кубок, что ясно говорило Эйле об отсутствии у Валерики намерения её угощать. Это, как оказалось, было только к лучшему, ибо не успела она подумать о чём-либо другом, когда Фьялби неожиданно вооружилась принесённым вместе со всем остальным ножом и провела его лезвием по своей левой ладони. Повреждённую руку девушка задержала над кубком, позволяя тут же проявившимся из раны алым каплям стечь внутрь тары. Валерика остановила её примерно через полминуты и сразу же зажала кровоточащую ладонь служанки в собственных. Сквозь пальцы вампирши излился слабый ток золотистого сияния.       — Отдыхай, — едва слышно проговорила матрона, стоило лишь заклинанию рассеяться.       — Госпожа, — пробормотала в ответ девушка, возвращая к себе выглядящую теперь прежней руку.       Когда Фьялби расположилась на той самой кровати, о назначении которой Эйла, похоже, не ошиблась, Валерика продолжила начатый ранее процесс и долила в кубок из бутыли вина. Тёмный по цвету напиток ударил в ноздри Эйлы невероятно ярким и многоцветным букетом. Вне всяких сомнений, вино было каким-то особенным, даже без той добавки, что обеспечила ей вампирша.       Эйла ждала достаточно долго, пока Валерика наконец не решилась сделать первые несколько глотков. Всё же совершив их, хозяйка замка ответила взглядом и, отняв кубок от заметно покрасневших губ, растянуто проговорила:       — Возьми плоть, Отец Мучений, дабы повиновалась она твоей воле. Возьми кровь, Отец Чудовищ, дабы утолила она твою жажду. Возьми душу, Жнец, дабы служила она тебе вечно. И да достигнут царства твоего слова эти: мы оскверняем души гневом Твоим; мы проливаем кровь, подобно Тебе; мы плоть насыщаем муками, как учишь Ты. Душа жестока, кровь холодна, плоть болью скреплена.       Эйла не успела и помыслить что-либо об услышанном, когда правую руку наполнила ледяная агония. Но это была не ставшая привычной для неё боль — исток этой казался куда более глубоким, хотя куда уж могло быть глубже, чем от самой точки соития мяса с костями? Не сдержавшись, Эйла плотно обхватила саднящую конечность в запястье другой рукой.       — Значит, я не ошиблась.       Сказав это, Валерика подалась вперёд и, не спрашивая разрешения, наложила собственные пальцы на руку Эйлы. Боль тут же стихла, породив вполне логичное заключение, что и возникновение оной было связано с тем, о чём говорила, и что делала вампирша. Один лишь тот факт, что Валерика могла рассказать больше, убедил Эйлу придержать требования «больше так не делать» при себе. Вместо этого она решилась на другое:       — Что это за испытания? Расскажи.       — Боюсь, что одних рассказов будет недостаточно, — ответила та. — Подробности займут много времени, а его у тебя немного.       Размяв пальцами отошедшую от боли руку, Эйла непонимающе прищурилась:       — То есть?       Валерика издала помесь разочарованного и раздражённого вздоха, залпом допила то, что осталось в её кубке и покачала головой:       — Оттого моя дочь и назвала тебя дурой. Ты действительно не знаешь во что ввязалась.       — Так объясни, — выпалила Эйла, чувствуя, что скоро не сможет быть такой сдержанной, какой была всю эту ночь.       — Как скажешь, — вампирша безразлично развела руками, а после кивком головы указала на метку. — В этом тексте зашифрованы инструкции к одному из ритуалов, нацеленных на подготовку смертного тела к исполнении воли Лорда Бала. Я впервые вижу, чтобы Лорд лично касался смертной именно таким образом, но знай, что последствия этого уже поглощают тебя, — подчёркивая безразличный характер своих слов, Валерика пожала плечами. — Ты умираешь — высыхаешь, подобно растению без солнца.       Эйла была уверена, что не позволит себе испугаться, однако по спине её уже бежал табун ледяных мурашек, а вместе с ним к самым пяткам уносилась и часть общей уверенности.       — Как я уже сказала: это и приглашение, и вызов, — продолжила Валерика. — Лорд Бал не оставляет тебе выбора. Ты либо примешь участие в ритуале, либо умрёшь, — она сделала очередную паузу, но в этот раз выглядела не безразличной, а снова искренне встревоженной. — Увы, должна также отметить, что ритуалы, подобные Испытаниям Бала, потому и забыты его последователями — никто из принявших вызов не выживал в них.