Серана
Они были знакомы совсем недолго, но Серана не лгала ни себе, ни другим, когда думала и рассказывала о том, что Корим особенный. И дело было вовсе не в том, что в его жилах текла кровь драконов, а его душа роднилась с их душам. Нет, Довакин был особенным по иным причинам. Встретив его впервые — тогда, в тех руинах, где Серана спала несколько веков — она сразу почувствовала, что перед ней не абы кто, а кто-то необычный, словно сам Совратитель, наградивший еë даром Древней Крови, нашептал об этом пробуждающемуся сознанию. И ведь ошибки в этом не было. Корим действительно проявил себя странно — по-особенному — когда согласился проводить еë домой. Он — новобранец в рядах Стражи Рассвета, решивший бороться с вампирами, а никак не потакать просьбам их рода! Что им двигало тогда? Можно было подумать, что глупость, ведь Корим даже не сразу понял кем Серана является. Но нет, то была не глупость, а куда более интересная, свойственная смертным людям черта — храбрость, смешанная с любопытством. Как показывала практика истории и еë хроник, именно таких в будущем называли героями и не забывали целыми веками. Собственно, так теперь и выходило — с его смертью. Скайрим, конечно, не весь Тамриэль и не весь Нирн, но всё же Корима помнили и до сих пор горевали о гибели знаменитого на всю страну воителя. Чего уж таить и стыдиться — узнав из шпионских сетей матери о произошедшем, Серана сама некоторое время не могла примириться с этими вестями. Количество намешанного тогда с кровью вина даже заставило еë почувствовать нечто подходящее на опьянение, что было совершенно нехарактерно для мëртвого тела. После встречи и недавнего разговора с Эйлой, Серана никак не могла отделаться от навязчивых и липких мыслей о судьбах, предназначении и прочих тому подобных глупостях. Рыжеволосая даэдрапоклонница, в объятиях которой Корим при жизни нашëл любовь, будто была рада тому, что так тесно связала себя узами с Лордами Обливиона. И даже угроза смерти от носимой метки еë не напугала. Эйла была совсем не такой, как Корим. Впрочем, Довакин как-то рассказывал, что именно гордость и воля этой женщины покорили и восхитили его. Вот и думай, что движет ею теперь: глупость это или железная уверенность в праведном подходе к тому, что сейчас творится в мире. Серана бы вовсе не сомневалась, но… Молаг Бал. Совпадение или всë-таки нечто более значимое и глубокое? И ведь не только Совратитель, а ещё и Демон Знаний, не говоря уже о Хирсине, чья природа Эйле всегда была ближе. Сразу три Принца Обливиона. Не так уж часто для этого мира свершается подобное тëмное чудо. Сомнительная, но всё же честь — быть избранницей богов. Об Испытаниях Бала Серана знала немного, откровенно говоря, не преследуя мудрости в этом вопросе. Ей и одной единственной пытки для тела и разума было достаточно — той, после которой она стала тем, кем была поныне — Его дочерью. Дочерью Хладной Гавани. В своë время, мать пыталась обучать еë тому, что сама знала из учений Культа Мучителя, но продлилось это лишь до тех пор, пока меж Валерикой и отцом не пробежала чëрная кошка в лице проклятого Древнего Свитка и пророчества о Тирании Солнца. Оно, наверное, и к лучшему, ведь сама Серана не имела желания уподобляться глупцам, что кучкуются у тайных алтарей, рвут и насилуют на них невинных дев и намеренно оскверняют всë, что только может быть осквернено. Древний Свиток. К слову, ещё одна причина, по которой Корим, вероятно, тогда проявил терпение. И ещё одна причина считать его особенным. О, Серана прекрасно помнила вспыхнувший в его глазах огонёк изумления, когда он увидел Свиток, оставшийся с ней при погружения в сон. Всё-таки не каждый встречный знает как выглядят аэдрические артефакты. Было ещë кое-что, не дающее Серане покоя. Насколько она сама понимала природу этих трижды проклятых сложностью понимания божественных штук, Свитки всегда оказывались правы. Всегда! Пророчества и тексты в них были выстроены таким образом, что при любом исходе и регистрации событий в реальности, Свиток являл своими словами правду, ибо правда была и оставалась понятием крайне непростым. Для каждого она существовала своя, и Свиток поддерживал все возможные еë формы, включая ложь, что для кого-то могла быть правдой. Взять хотя бы и пророчество, за которым охотился Харкон, а после и сама Серана, решившаяся переметнуться к Страже Рассвета (к Кориму, если быть точнее). Свершилось ли пророчество — нет. Даже больше, оно оказалось ловушкой озлобленного на своего бога жреца давно канувшей в лету расы. Но это не значит, будто что-то мешает ему свершиться в будущем. Да хоть бы сейчас: Лук Ауриэля вновь был в стенах замка Волкихар, как и целых две Дочери Хладной Гавани. Забавно, но история, похоже, описала полный круг. Серана оторвала взгляд от книжной строчки, которую вот уже несколько минут не могла толково прочитать из-за ворошащих мозг мыслей. Опустив и уложив книгу между коленями, она переключила внимание на противоположную сторону материнских покоев, где за невысоким столом суетилась Валерика. Мать не давала себе передышки с того самого момента, как ушла Эйла. За минувшее время — а прошло не больше трëх часов — она превратила спальный уголок личного чертога в настоящее подобие слитых воедино лаборатории и библиотеки. Причëм, выглядело это крайне хаотично и нелепо, что совсем не сходилось с привычкой Валерики держать окружение в чистоте и порядке: простейшими чарами мать заставила кровать переместиться в самый угол комнаты, тем же способом сдвинула с места один из столов, а открывшееся пространство заняла целыми кипами книг, которые иногда начинала спешно перелистывать. Несколько раз сквозь дверь сновали слуги — как смертные, так и вампиры — исполнявшие поручение принести что-либо из материнского кабинета на вершине башни. «А почему нельзя было весь этот бедлам устроить сразу наверху?» — то и дело про себя задавалась вопросом Серана. Единственным, чего в той части комнаты не коснулись изменения, была Фьялби. Девчонка будто вообще не реагировала на происходящее, а всë также по-прежнему лежала на небольшой, отведëнной ей кровати. Спала. Серана иногда вслушивалась в ритмичный стук сердца — чаще, когда мать издавала какой-нибудь громкий звук, вроде хлопка одной книгой о другую — однако тот оставался неизменно-размеренным и совершенно спокойным. Поняв, что терпение вот-вот изогнëтся и лопнет, Серана отложила книгу на подлокотник, а сама встала и спешным шагом приблизилась к матери. Когда она подошла, Валерика перебирала книги, выращивая на полу очередную их стопку. Короткого, но безмолвного взгляда с еë стороны было достаточно, дабы понять, что она не настолько погружена в работу, чтобы не ответить. — Зачем это всё? — подобрала Серана самую простую форму мучающего вопроса. — Ритуал, — сразу отозвалась Валерика и нахмурилась, разбирая глазами что-то из написанного. — Очень сложный. Ошибок допускать не стоит. — Не сомневаюсь, — Серана шагнула ближе и молниеносным движением выхватила из рук матери книгу. Удостоверившись в искренности недовольства на лице родительницы, она продолжила. — Зачем ты так рьяно помогаешь ей? Комнаты, вино, предупреждения. На тебя это не похоже. Валерика кратко улыбнулась уголками губ и хорошо знакомым заклинательным жестом поманила книгу обратно к себе. Серана не стала оказывать сопротивления. Для завязки разговора небольшой дерзости с её стороны вполне хватило. — Видимо, с возрастом становлюсь гостеприимнее. — Очень смешно. А если серьёзно? Несколько секунд Валерика что-то изучала в книге, затем резко захлопнула её, а взгляд подняла, устремив его в сторону потемневшего окна. — Фьялби, принеси, пожалуйста… ту твою штуку. Серана больше удивилась странному определению из уст матери, чем тому, что она в очередной раз обратилась за помощью к своей покорной помощнице. А тем, что покойно спящая до сего момента девушка мгновенно пробудилась дивиться и вовсе не стоило — так уже бывало не раз. Сев на кровати с почти что пружинной скоростью, Фьялби вопросительно (и почти совсем не сонно) заморгала. — Госпожа? — Принеси, будь добра, — повторно обратилась к ней Валерика, вновь улыбаясь. — Ту самую. Губы Фьялби странно задрожали, а сердце в груди как-то нервно дёрнулось. Серана успела заметить это, но не успела задаться вопросами по этому поводу, ибо в следующую секунду прислужница матери всё-таки сумела её удивить. — З-золотую, госпожа? — Да. Ступай, мы подождём. Поднявшись со спального места, Фьялби сперва медленно, а затем чуть более спешно побрела к выходу и вскоре скрылась за дверью. Серана не отводила взгляда от пульсирующего кровью силуэта, который видела и чувствовала сквозь стену, и который направлялся по коридору вправо. Там была только одна лестница — ведущая на верхние этажи башни. — Какой прогресс, — Серана повернулась обратно к матери. — А ещё хоть что-нибудь она может? — Она вполне нормальная смертная, — ответила Валерика, — просто напугана кое-чем до глубины души и оттого застряла между собственными страхами, как в чём-то материальном. Подожди пока она вернётся и я объясню подробнее. Договорив, Валерика сделала круговой жест рукой, и осмотренные ею книги начали разлетаться по сторонам. Те, что были принесены из её кабинета, собирались маленькими кипами на столах, а взятые с полок здесь — в покоях — послушно занимали прежние места в том же порядке, в котором изначально покоились. Когда скрипнул последний книжный корешок, Валерика неожиданно присела на пол на одном колене и начала выводить рукой с тремя оттопыренными пальцами — безымянным, средним и указательным — под собой какие-то фигуры. Повинуясь совершаемым ею движениям, каменная плитка пола стала постепенно изукрашиваться сияющими льдисто-синим светом линиями, рунами и кругами. «Пентаграмма», — подумала Серана, проследив за процессом несколько секунд. — «Наверное, для того ритуала». Фьялби вернулась быстро. К тому моменту Валерика уже закончила своë странное творение. Действовала она, нельзя не заметить, уверенно, хоть и говорила о внимательности и аккуратности в этом деле. Убедившись, что пентаграмма незнакома ей ни по происхождению, ни по строению, Серана предпочла вниманию ту «штуку», которую должна была принести Фьялби. В этот раз еë удивление быстро переросло в изумление, ибо бледная девушка, чуть горбясь от тяжести, тащила в обеих руках вытянутый предмет неидеальной конической формы. Еë груз совмещал в себе золотой и светло-телесный оттенки, местами был инструктирован небольшими угловатыми камнями, походящими на аметисты, имел две суженные рукоятки по бокам, а в центре узкое, вытянутое вширь отверстие, из которого выглядывало нечто очень тонкое, оснащëнное золотистой металлической лентой. Вот тебе и раз, как говорится. — Древний Свиток? — интонация самопроизвольно получилась вопросительной, хотя Серана прекрасно знала, что права. Переведя взор на мать, она моргнула и добавила. — Я думала, что они хранились у Корима или того жреца, Дексиона. — Те, что были тогда — да, возможно, — Валерика шагнула навстречу пришедшей Фьялби и переняла у неë артефакт, при этом чуть погладив девушку по бледной руке, видимо, в знак благодарности. — А это другой. «Другой», — повторила про себя Серана, всё ещё пребывая в неподдельном изумлении. — Не слишком ли много божественных игрушек для последних… — она хотела сказать «веков», но вспомнила Лук Ауриэля и переосмыслила задуманное. — Для последних лет. — Действительно, — спокойным жестом руки Валерика отпустила Фьялби, и девушка, предварительно поклонившись, вернулась к своей кровати, чтобы лечь обратно. — Мир не перестаëт удивлять, сколько бы новых открытий мы не совершали. Серана не отрывала взгляда от Свитка. Она чувствовала витающую вокруг него магию — такую странную и необыкновенную: одновременно казалось, что эта сила безвредна и в то же время способна порушить реальность на осколки, сотворив какую-нибудь сложную в понимании беду. Тот Свиток, что был использован Коримом на Поляне Предков, когда они искали путь к Луку Ауриэля, повëл себя крайне необычно. Серана тогда даже испугалась, что артефакт погубит Довакина. А Дексион? Чтение первого Свитка безвозвратно ослепило старика. — Где ты его взяла? — еë беспокоило намного больше вопросов, но начать надлежало с этого. Валерика вернулась к столу, уложила свиток на него и повернула горизонтально. Выглядело это так, будто мать собиралась прямо сейчас развернуть реликвию и начать еë изучение. Но нет, ничего такого она, конечно же, не делала. — Он лежал в лодке. Вместе с Фьялби. — Госпожа, — голос со стороны кровати прозвучал как-то смешливо и единовременно жалобно. Серана моргнула, переваривая услышанное. Казалось бы, день начинался обыкновенно, а теперь… Незваные гости в лице Эйлы и хускарлов Корима, откровения про древнюю магию и даэдра, так ещё и это. Не спрашивая совета, Серана приблизилась к кровати Фьялби. Девчонка тут же выпрямилась, освобождая место рядом с собой, но садиться в планы Сераны не входило. Как сейчас мать рассматривала лежащий перед ней Древний Свиток, так и она изучающе взирала на Фьялби. Бледные губы девушки исказились невинной — даже немного туповатой — улыбкой, а тонкие ручонки она зачем-то протянула к Серане, будто о чëм-то просила. Воистину, так себя обычно и ведут умалишëнные. — Свиток сделал с ней это? — вопросила Серана, вкладывая пальцы левой руки в ладонь Фьялби, которую та тут же несильно сжала и начала тихо хихикать. — Она читала? — Нет. Там было кое-что… другое, — отозвалась Валерика. — Лучше не говорить об этом при ней, — мать взяла Свиток одной рукой и легко подняла над столом. — А вот мне довелось его изучить. Одно негодование порождало другое. Серана не сомневалась в том, что еë мать могущественна и владеет многими аспектами запретных или просто тайных знаний, однако такого не ожидала услышать. Хотя, если подумать… Валерика ведь знала слова пророчества из того Свитка, что держала при себе, прячась в Каирне Душ. Правда, на его изучение у неë были века, а Фьялби (и этот Свиток, соответственно) появилась у берегов острова чуть больше года назад. — И каким же образом ты это сделала? — спросила Серана. — А как это сделал Довакин, когда искал способ сразить Пожирателя Мира? — отозвалась Валерика вопросом на вопрос. — Он рассказывал тебе об этом? Серане не нужно было напрягать память, чтобы ответить. Рассказы о приключениях Корима были единственным умилением скуки, пока они с ним вдвоëм путешествовали по Скайриму и Забытой Долине. Она тогда тоже не отмалчивалась, иногда рассказывая о временах прошлого, кои он не мог застать лично: о раздробленной Империи, оставшейся после Реманов, о политической и военной грязи Междуцарствия, которая была для вампиров своеобразной кормушкой. О многом, в общем. — Двемерское устройство чтения в Башне Мзарк, да? — уточнила Серана. — Именно. Установить местоположение мне помог придворный маг ярла Маркарта — он в двемерах, как оказалось, разбирается весьма неплохо. У него же я одолжила словарь, необходимый для записи знаний Свитка. Всë остальное сделалось проще — Корим оставил устройство в активном состоянии, и понять как оно работает не составило большого труда. — Вот, значит, где ты пропадала в прошлом году, — понимающе покачала головой Серана. Валерика ответила подтверждающим кивком и, вернув Свиток на стол, выполнила другой рукой очередной колдовской пас. Поочерёдно поймав на лету призванные откуда-то из центральной части покоев кубок и бутылку вина, она налила себе, но пить не спешила. Некоторое время мать просто глядела в кубок, а потом, став чуть серьёзнее в лице и наморщив лоб, заговорила как-то замедленно и певуче:— Когда покорятся крылатые дети, Когда Башня Снега растает в огне, Солнце зайдëт на раннем рассвете, Арена Богов день пробудет во тьме. Из рабства поднимется трон самозванный, Не будет знать меры Владыка, пока Не выйдет на бой охотник коварный — Волк, что обрëл за спиной два крыла.
Осушив кубок, Валерика повелела ему и бутылке вернуться на прежнее место, а сама вновь склонилась над начерченной пентаграммой. Еë пальцы на расстоянии очерчивали колдовские символы и линии, заставляя их становиться ярче и ритмично поблëскивать. — Должна признать, — заговорила она снова через какое-то время, — двемерские стихоплëты просто ужасны, в отличие от их инженеров. Вряд ли устройство соврало. Серана своеобразной шутки матери не оценила. Куда больше еë беспокоил смысл того, что Валерика только что огласила. — Башня Снега, — повторила она. — Глотка Мира? — Очевидно, — пожала плечами еë мать, не отрывая взгляда от сложного рисунка у своих ног. — Арена Богов… Нирн пробудет во тьме один день? Думаешь, это связано с Луком Ауриэля? — Не знаю, но звучит тревожно. — Затмение? Валерика как-то разочарованно цыкнула языком. — Я думала, тебя во всëм этом обеспокоит другое. Ты, кажется, хотела знать, почему я так легко согласилась помочь этой волчьей служительнице Хирсина? Серана растерялась всего на мгновение. Неприятно, но пришлось признать, что разговор с матерью, рассказ о Фьялби и Свиток действительно отвлекли еë от изначального вопроса. Последние слова Валерики до неприличия просто направили мысли в нужное русло. Серана даже почувствовала, что на губы от осознания просится улыбка, только вот, откровенно говоря, улыбаться сейчас казалось крайне неразумным решением. — Охотник. Волк, что обрëл за спиной крылья, — повторила она части последних сказанных матерью строчек. — Элементарно, не правда ли? Трудно было не согласиться. То, что рассказала им Эйла: о ритуале, который она провела сама, об ответе и принятом ею предложении трëх Принцев. Владыки Обливиона обещали даровать силу драконьей крови, сопряжëнную с уже принадлежащей ей звериной сущностью. Из уст Эйлы это звучало с излишними гордостью и уверенностью. А теперь… — Хочешь сказать, что ей посвящено целое пророчество? — выпалила Серана, едва ли веря в то, что подобный исход может оказаться правдивым. Секунду подумав, она добавила. — И, выходит, ты знала, что Эйла придëт сюда? — Пророчества имеют дурное свойство сбываться, — Валерика подняла руку, задержала её над пентаграммой, и рисунки одновременно ярко вспыхнули, породив многотональный свистящий гул заклинания, а некоторые символы полыхнули так ярко, что даже на секунду-другую оставили в воздухе туманный след самих себя. — Что же до пришествия Эйлы — нет, я не знала, ровным счётом, ничего. Но, увидев еë в наших стенах, поняла очень многое. Обычно Серане не нужно было так делать, чтобы сосредоточиться, но сейчас она просто не удержалась от этого: прикрыла веки, вслушалась в молчание собственного тела, в котором ни сердце не билось, ни воздух не проникал в лёгкие. Подумать только! Выходит, её ощущения не были такими уж неправильными в отношении судьбы и предназначений. До чего же эгоистичная игра: Корим, Мирак, а теперь ещё и Эйла. Древний Свиток будто вслух говорил о связи между этими тремя именами. Но. Было одно, именно это — огромное «но». — Не все пророчества вершатся, мама, — вернула себе голос Серана. — То, что показали тебе знания из Свитка, может быть обманом — переиначенной правдой, которая ещё не наступила. Неожиданно, но Валерика улыбнулась: — Всё так. Каждому сердцу ближе та правда, что ему милее. Возьми за пример своего отца: Харкон видел истину в исполнении пророчества и жаждал именно такого итога, а все иные отвергал. — Он был фанатиком, — выплюнула Серана, стараясь не пускать в голос нот неприязни от того факта, что мать неожиданна назвала имя убитого отца. — А я нет? — оборвала её Валерика. — Ты сама мне сказала это — тогда, найдя меня у врат Могильника в Каирне Душ. Я была одержима не меньше него, только по-своему. Эйла Охотница поглощена этим же устремлением, — она в очередной раз провела рукой над начертанными рисунками и те отозвались обычным сиянием. — Увы, моя дорогая, но мы всегда будем заложниками собственных желаний и взглядов. В этой борьбе нельзя побеждать, можно лишь твёрдо стоять на своём. Серана нахмурилась. Крайне редко мать начинала говорить настолько спутано и двусмысленно, обычно предпочитая выражаться прямее. — И на чём же стоишь ты? — она обвела рукой приведённую в беспорядок часть покоев. — Чего хочешь добиться? Улыбка матери стала чуть прозрачнее, хотя общей яркости не утратила. — Я считаю, что этому миру нужен покой, как и нашим замку и острову, Серана. Пока ты спала, а я скрывалась от гнева твоего отца, Тамриэль уже пережил одно масштабное завоевание — то, что велось под стягом Септима. Теперь история повторяется, но во главе кровопролития стоит безумец куда более страшный, чем нынешний Девятый Бог Империи, — Валерика сделала небольшую паузу, за время которой отвела взгляд от Сераны и сосредоточила его на центре пентаграммы. — Сотни лет Волкихар скрывал себя от мира, не считаясь с его бедами. Но то, что вершит Драконорождённый — это общая беда и нам надлежит вмешаться. Странно, но Серане захотелось рассмеяться. — Полководец из тебя не выйдет. Похоже, в этот раз уже её матери было не до шуток. Посерьёзнев, Валерика сложила руки за спиной и, миновав пентаграмму, двинулась в сторону своей смещённой с обычного места кровати. — Ты хотела узнать моё мнение, Серана. Хотела знать почему я помогаю Эйле? — она села на край личного ложа и сгорбилась, резко начав напоминать старуху, несмотря на укоренившееся в теле бессмертие. — Мне плевать на пророчества, и дважды на то, что ещё может сказать этот Древний Свиток или другие. Я просто поступлю так, как хочу — так, как считаю правильным. Неясности она не оставила. Кивнув, Серана, как и мать недавно, уставилась на череду сверкающих магией рисунков, складывающих пентаграмму. С близкого расстояния ей удалось разобрать несколько слов на одном из усложнённых даэдрических диалектов, и слова эти, надо признать, звучали зловеще. — И когда же ты собираешься начать? — Сразу, как только Эйла выполнит необходимое условие.***
Эйла
Им не надо было знать. Никому из них. Грегор наверняка станет нести какую-нибудь чушь, приближённую к божественному проведению; Валдимар либо отмолчится, либо поддержит первого; Йордис, скорее всего, начнёт в голос ужасаться; Иона, несомненно, просто плюнет. А вот Лидия… Эйла чувствовала себя по-настоящему паршиво и, что хуже, от осознания этой слабости, как будто становилось только хуже. Что это было: страх, совесть, проявление губительной силы метки Бала? Или, быть может, всё это вместе взятое? Каждый пункт был Эйле по-своему противен. Страх — это слабость, слабость — это поражение. А её не могло ждать поражение. Совесть же является достойной чертой любого, в особенности — охотника. Но то, что ей предстояло сделать, выглядело бесчестно и даже жестоко. Немощь в теле казалась самой противной. Это, вероятно, можно было объяснить её полностью физическим происхождением, однако недомогание тела, несомненно, подпитывалось и недугами разума. Эйла чувствовала себя так, словно плоть слезает с костей, становится мягкой и жалкой, а на своём месте удерживается лишь благодаря коже. Каждую связку мышц будто размягчили, но не позволили распасться окончательно. «Жалкий мешок с мясом и костями», — думала Эйла про себя, с трудом заставляя ноги передвигаться. Это началось почти сразу после разговора с Валерикой. Совпадение или мерзкая кровососка околдовала её какими-нибудь своими вампирскими чарами? А, может, это намёк? Может, Лорд Порабощения прямо сейчас взирает на неё из недр Обливиона, и ждёт, когда она начнёт действовать? Как ещё объяснить то, что слабость пришла именно после того, как Валерика рассказала о метке на руке? Эйла старалась думать о том, что ждёт её саму, а не Лидию, на которую пал выбор. Валерика сказала: «Повиновение — это ключ, а боль — это замок. Лорд Бал подвергнет испытаниям всю тебя без остатка: плоть, душу, разум. Ты должна сама хотеть этого, а твой проводник обязан будет подчиняться беспрекословно, дабы ничто не остановило его руку и не порушило его настойчивости». Выслушав условия ритуала и переварив его определëнную ужасность, Эйла почти сразу сказала, что никто из хускарлов не пойдёт на это. Она могла бы попытаться их убедить, но это станет лишь потерей времени, которого, как Валерика уже утвердила (а теперь Эйла, похоже, и сама в этом убеждалась), осталось не так уж много. Что она должна была сделать? Надавить на жалость — сказать, что иначе она умрёт, и всё этим и закончится? На какое-то время Эйла позволила себе предположить, что Лидия, в отличие от всех остальных, согласится на условие. Нет, не согласится. Никто из них не пошёл бы на такое по собственной воле. «К счастью, волю можно покорить», — так объяснила Валерика, стоило Эйле лишь огласить своё переживание из-за хускарлов. Так почему же выбор пал на Лидию, если она мало чем будет отличаться от остальных спутников? Всё было просто, и эта простота, казалось, прибавляет веса бесчестию необходимого деяния: среди прочих, Лидию Эйла знала лучше всех, именно Лидия назвалась первым хускарлом Корима, она провела всю свою жизнь в Вайтране, и они даже пересекались в ранние годы. Кому, как не ей, ныне следует доказать свою ценность для судьбоносного мгновения? Эйла остановилась, чтобы перевести дух и в очередной раз поглядела на зажатый в кулаке камень, выданный ей Валерикой. Камень был небольшой, напоминал грубый, только что выковырянный из породы кусочек флюорита, но внутри переливался всполохами синевато-зелёного света, а вместе с этими переливами и бликами проявлялась и заточённая в нём магия. «Просто сломай его и направь остаток ей в лицо. Затем возвращайтесь», — это были прощальные слова Валерики перед тем, как Эйла покинула её покои. Несколько часов она бродила по замку, вслушиваясь, рассуждая и сдерживая вялость собственного тела. Её окружал дух смерти, усиленный мёртвыми телами вампиров и разбавленный присутствием прислужников, ни один из которых — как и уверяла Серана — не был треллом. Вокруг было столько тварей, но никто из них не подходил. Что за нелепая шутка? «Нужен кто-то, кто тебе доверяет», — так Валерика объяснила в самом центре их обсуждения. Уши уловили стук знакомого сердца, а ноздри защипало характерным запахом. Оглядевшись, Эйла неожиданно для себя обнаружила, что оказалась в коридоре неподалёку от комнат, выделенных Валерикой для неё и хускарлов. Вслушавшись, она подтвердила безошибочность сего заключения: впереди были слышны голоса Грегора, Ионы, Валдимара и Йордис. Судя по отдельным словам, они обсуждали, как долго продлится их пребывание в стенах Волкихара. Забавно, но Эйла теперь и сама этого не знала. Она не рассчитывала задерживаться, но Валерика заявила, что истинный срок Испытаний неизвестен даже ей. «Это могут быть жалкие минуты реального времени, и с той же вероятностью всё может затянуться на целые дни… или недели». Биение сердца, запах, шаги — это точно была Лидия. Похоже, она ненадолго отлучалась, а теперь возвращается к остальным. Эйла выпрямилась, сжала камень в руке и тут же ощутила внутри него новый импульс магии, который почти что уколол ладонь. Сомневаться нельзя. Можно сказать, что судьба вновь была на её стороне, раз позволила столкнуться с Лидией в столь подходящих условиях. Их никто не увидит и тогда можно будет начинать, а объяснения подождут. — Эйла? — Лидия появилась из-за поворота и задержалась, разглядывая её. — Мы тебя заждались. Как всё прошло? Что они тебе сказали? Она не ответила, лишь несколько раз моргнула, пытаясь собрать окончательное решение в цельный план, по которому можно будет действовать. Их разделяло не больше четырёх десятков шагов, а дверь в покои хускарлов располагалась намного ближе к Лидии. — Возникли сложности, — выдавила Эйла, предварительно взвешивая каждое слово. — Понадобится помощь. — Я позову остальных, — кивнула Лидия. — Нет! Несмотря на мерзкую слабость в теле, Эйла смогла оказаться у двери быстрее, чем это сделала хускарл Вайтрана. Замерев на месте, она хотела прижать створу рукой, но вспомнила, что в ней зажат камень Валерики и остановилась. — Слёзы Мары, да на тебе лица нет, — кажется, Лидия не разглядела спонтанной резкости, либо же просто не обратила на неё внимания. — С тобой всё в порядке? Чужая ладонь плавно коснулась лба Эйлы, и только в этот момент, обменявшись теплом тел с Лидией, она осознала насколько сильно вспотела. Однако параллельно этому ей также стало ясно, что более удобный случай вряд ли представится. Эйла сжала пальцы меж собой так крепко, как только могла. Внутри кулака всё обожгло очередным импульсом, а кожа ощутила возникновение чего-то мелкого и сыпучего, похожего на песок. Не глядя и не позволяя сомнению направить себя, Эйла подняла левую руку, разжала пальцы и единым толчком выпустила из лёгких весь воздух. Облако фиолетовой пыли мгновенно и полностью объяло голову Лидии, скрыв её лик. Вместе с натужным кашлем хускарла коридор на мгновение заполнило нечто странное — холодное и звенящее, словно наточенный стальной клинок. Это ощущение пробило тело насквозь столь сильным ознобом, что Эйла не сдержалась и поёжилась, около секунды явственно ощущая на своём теле каждую каплю пота. — Прости, — прошептала она.