Дар

В свежем морозном воздухе Тауриэль брела по улицам Дейла, пытаясь сориентироваться и понять, где можно найти еду и воду. Было очень приятно опять оказаться снаружи и очистить разум от тревожных мыслей и чувств последних часов. Но в то же время казалось, что с каждым шагом, который отделял её от Кили, росло её беспокойство. Шок от того, что она чуть не потеряла его навсегда, ещё был свеж в её памяти, и не имея возможности постоянно видеть, слышать и прикасаться, чтобы убедиться, что он действительно жив, страх снова начал овладевать её сердцем. Тауриэль решила, что вернётся к нему как можно скорее, не только ради собственного спокойствия, но и ради его безопасности. Её предположение оказалось верным: у скромного жилища, в котором Кили прятали от посторонних глаз, стояли не один, а два стражника-эльфа. Зачем они здесь, Тауриэль могла только гадать. Возможно, король оставил их здесь, чтобы защищать Кили, а может, для того, чтобы убедиться, что гном никуда не денется? И от обоих вариантов было очень тревожно. Ориентироваться на улицах Дейла оказалось сложнее, чем Тауриэль рассчитывала поначалу. Из-за уединения, в котором она провела предыдущие ночь и день, она и не представляла, как много людей теперь живёт в некогда заброшенном городе. Сейчас же было похоже, что каждый переулок был буквально битком набит мужчинами, женщинами и детьми, которые пытались устроить себе жильё посреди руин и распределить скудные припасы так, чтобы каждый получил свою долю. Казалось, прошло много времени, пока Тауриэль наконец-то нашла то, что оказалось временной общественной кухней, и с благодарностью приняла от пожилой женщины, которая смотрела на неё с любопытством, две миски с жидким, но горячим бульоном. Эльфийка улыбнулась ей и, не ответив на вопрос, принадлежит ли она к народу Лихолесья, спросила, где можно раздобыть немножко воды. По пути она решила, что будет лучше привлекать к себе как можно меньше внимания как со стороны бывших жителей Озёрного города, так и её сородичей. Они могли задавать слишком много вопросов, на которые у неё просто не было ответов. Наполняя принесённую с собой флягу у колодца, к которому её отправила старуха с кухни, Тауриэль чуть не опрокинулась навзничь, когда пара маленьких, но весьма сильных рук обхватила её за талию. Она вскочила, чуть не расплескав воду, и, обернувшись, увидела сияющее лицо маленькой Тильды. — Тауриэль! — вскрикнула девочка, слегка задыхаясь, — Я так рада, что ты поправилась! Я спрашивала про тебя у других эльфов, но они не хотели со мной говорить, а потом папа сказал, чтобы я перестала к ним приставать! При этих словах эльфийка поняла, что улыбается, и наклонилась, чтобы обхватить лицо девчушки ладонью. — Как видишь, я цела. Как поживают твои брат с сестрой? А твой отец? — Они в порядке. Папа очень, ну просто ужасно занят; вдруг оказалось, что все постоянно от него что-то хотят. И мне кажется, он совсем не против. Он часто берёт с собой Баина, когда уходит. А Сигрид — ну, с ней тоже всё хорошо, только она всё время грустит. Невинные глаза Тильды расширились от сочувствия к старшей сестре. Взволнованная услышанным, Тауриэль нахмурилась. — Почему? Тильда пожала плечами. — Она говорит, что случилось очень много плохого. А я всё время твержу ей, что всё хорошо, и мы должны быть счастливы, ведь никто из нас четверых не пострадал. Но она сказала, что другие люди тоже важны. Многие горюют, потому что их родители, дети или братья и сёстры умерли. Мыслями Тауриэль тут же вернулась к Кили, который оплакивал дядю и брата, и сразу ощутила внутри уже привычную тяжесть. Однако ради маленькой девочки она постаралась ничем не выдать своих чувств. Вместо этого эльфийка опустилась на колени и пристально посмотрела на Тильду. — Конечно, твоя сестра сказала правду: произошло много ужасного. Но и ты тоже права. Вы все живы и здоровы. И ты не должна чувствовать себя виноватой за то, что ты этому рада. Тильда задумчиво кивнула. — А вот милых гномов мне очень жаль, — тихо проговорила она, — Папа рассказал, что случилось с их королём и его племянником. Наверное, им всем сейчас очень грустно. Эти бесхитростные слова пронзили сердце Тауриэль, как стрела, и ей потребовалось время, чтобы прийти в себя. Она посмотрела на Тильду, которая глядела на неё наивными, широко распахнутыми глазами, и подумала, стоит ли задать вопрос, который так и вертелся на языке. Оглянувшись через плечо, чтобы удостовериться, что никто их не слышит, Тауриэль решила, что девочка вряд ли поймёт истинный смысл того, о чём она хотела спросить. — Скажи-ка, — эльфийка понизила голос, — Твой отец не говорил, ищут ли гномы второго племянника Торина Дубощита? Она понимала, что рискует, задавая этот вопрос, но ей просто необходимо было об этом знать. Неужели же гномы уже отказались от поисков Кили? По удивлению на лице Тильды она сразу поняла, что обратилась с этим вопросом не к тому человеку. — Ищут? — девчушка округлила глаза, — А он что, потерялся? Видимо, девочка ничего не слышала о пропаже второго из братьев. Из всего этого Тауриэль поняла, что гномы держат исчезновение Кили в секрете, а это в свою очередь, может означать, что они до сих пор верят в то, что он ещё может быть жив — и по вполне понятной причине — раз уж об этом знали только она, Трандуил и несколько эльфийских целителей. Тауриэль попыталась успокоить явное замешательство Тильды. — Кажется, я слышала, как кто-то говорил что-то такое, — объяснила она, — Наверное, мне просто послышалось. Я такая глупая. Девочка медленно кивнула, а потом сказала: — Должно быть, он ужасно грустит. Я имею в виду брата. Я знаю, потому что я бы горевала, если бы что-то случилось с Сигрид или Баином. — Да, — пробормотала Тауриэль. Она старалась не показывать, как хорошо понимает страдания молодого гнома, потерявшего брата и дядю. С каждой минутой ей всё сильнее хотелось вернуться к Кили, но едва только она собралась попрощаться с Тильдой, как та произнесла слова, которые привлекли её внимание. — Как думаешь, он будет хорошим королём? Эльфийка застыла. — Кто? — Молодой гном, конечно, — Тильда сосредоточенно насупила брови, — Никак не получается правильно запомнить их имена; для меня они все звучат одинаково! В любом случае, папа сказал, что его, наверное, сделают королём теперь, когда старый — его дядя — умер. — Кили, — шепнула Тауриэль, шок лишил её возможности мыслить. — Да, так его звали! Ну или я так думаю, — воскликнула Тильда, задумчиво нахмурив свой гладкий лоб, — Я сказала папе, что он мне очень понравился, когда они были в нашем старом доме. Некоторые гномы были очень грубыми, забавными, но грубыми. А он был добрее, чем другие. Ну только чуточку грубоват. Тауриэль кивнула, несмотря на то, что уже почти не слышала слов. Как, во имя небесных звёзд, она могла настолько погрузиться в хитросплетение своих собственных чувств и огромного облегчения оттого, что Кили опять избежал ужасной смерти, что не смогла увидеть того, что лежало за пределами зрения, и осознать, какие последствия принесёт смерть Торина и Фили? После смерти Торина, у которого не было сыновей — во всяком случае, она о них не знала — трон должен был перейти к его племянникам. И теперь, когда старший из них тоже ушёл из жизни, подгорным королём должен был стать его младший брат. Кили будет королём-под-горой. — Я была так слепа, — пробормотала она, оглядываясь через плечо на гору, которая нависала над ними. Было совершенно ясно, что Кили ни на секунду не забывал об ответственности, которая неожиданно свалилась ему на плечи. Если на то пошло, теперь его поведение имело для неё намного больше смысла, чем раньше. Странные ощущения, вызванные нежеланием молодого гнома присоединиться к сородичам — вот причина, по которой она так себя чувствовала. Даже когда её мысли были слишком заняты, чтобы осознать всю тяжесть бремени, которое Кили теперь нёс, она всё равно видела это в его глазах, слышала в голосе, ощущала в прикосновениях. — Слепа? — вопрос Тильды вырвал эльфийку из плена её мыслей, — Я не понимаю. По-моему, твои глаза в полном порядке. Тауриэль невольно рассмеялась и прижала руку ко рту, когда смех чуть не перешёл в рыдания. Последнее, что было нужно этой девчушке — так это столкнуться с тяжестью, которую она носила в своём сердце. Тауриэль быстро наклонилась и коротко чмокнула Тильду в висок. — Сейчас мне нужно уйти, — шепнула она, — Прощай, малышка. Береги сестру. — Я ещё увижу тебя? — Тильда взяла эльфийку за руку. Тауриэль сожалела, что придётся покинуть девочку так внезапно, но после всего, что она только что осознала, она чувствовала, что должна торопиться. — Надеюсь на это всем сердцем, — она искренне улыбнулась Тильде в последний раз, прежде чем взять тарелки, которые поставила на край колодца, и раствориться в океане людей, заполнивших улицы. Если у неё будет возможность, она вернётся за девочкой, однако прямо сейчас ей было нужно шагать прочь от неё — и как можно быстрее. Потому что та же уверенность, с которой она теперь знала, какое бремя несёт Кили в своей юной душе, говорила ей, что это может подтолкнуть его к безрассудству и глупостям. И она очень надеялась, что ещё не опоздала. ********* Первое осознанное воспоминание о брате у Кили было связано с ежегодным праздником в честь дня Дурина. В Синих горах, где большая часть живущих там гномов были изгнанниками из Эребора, почти весь праздничный день состоял в основном из торжественных церемоний и обрядов, посвящённых почитанию древнего рода Дурина. Естественно, как малышам, так и детям постарше всё это было совершенно не интересно. Тем не менее, все они ждали этого праздника с большим нетерпением. И всё из-за парада, который проходил после наступления темноты: сотни гномов выходили на улицы с фонарями всех мыслимых форм и цветов. Одни шли пешком, другие ехали верхом, а те, кто хотел выделиться особо, украшали огоньками целые телеги или повозки, которые тащили пони. В тот год, который Кили так хорошо запомнил, Фили был ещё совсем маленьким мальчиком, а сам он — карапузом, едва ли больше малыша. Несмотря на то, что они оба были малявками, им разрешили самим выйти на улицу и смотреть, как мелькают в темноте огоньки. Кили помнил, как их начальная бравада стушевалась перед осознанием того, что они стояли одни в темноте среди множества высоких тёмных фигур. Он чувствовал, как рука Фили сжимает его руку, и братья жались друг к другу для пущей уверенности. Однако Кили сразу забыл все свои страхи, едва только увидел, как мимо проезжает самая большая повозка. В фургоне сидел Балин и несколько его друзей: все они держали широкие, плоские чаши, в которые налили какую-то смесь, а потом подожгли её. И теперь в этих чашах горело необыкновенное пламя, рассыпая повсюду яркие серебристые искры, отчего вся повозка казалась окружённой миллионами крошечных, совершенных звёзд. Очарованный красотой этого зрелища, Кили вырвал руку из хватки Фили, протиснулся сквозь толпу и поспешил за миниатюрной версией звёздного неба так быстро, как только позволяли его маленькие ножки. Позади он слышал панические вопли своего брата, но когда обернулся, чтобы глянуть через плечо, лохматой светлой головы Фили уже не было видно среди тёмных безликих силуэтов взрослых в плащах. Кили ничуть не испугался, он продолжал гнаться за повозкой Балина, подбегая всё ближе и ближе к фургону, который замедлил ход из-за группы гномов, преграждавших путь впереди. Наконец повозка оказалась на расстоянии вытянутой руки, и он бросился к ней с такой скоростью, какую трудно было предположить у такого малыша, а крошечные пальчики ухватились за деревянные доски. Кили отлично помнил, как несколько секунд он просто висел, ошарашенный тем, что всё-таки смог добраться до цели. Очередная вспышка искр наверху быстро привела его в чувства, и он счастливо рассмеялся оттого, что оказался так близко к этому прекрасному чуду. Правда, не совсем близко, ведь ему так хотелось протянуть руку и посмотреть, как эти малюсенькие звёздочки будут плясать на его коже. Собрав все свои силы, Кили попытался взобраться на платформу, а это оказалось не так-то просто, учитывая, как повозка грохотала по улицам. Он старался не смотреть вниз, на землю, потому что всякий раз, как он это делал, в животе появлялось лёгкое тошнотворное чувство, а голос где-то на задворках сознания шептал, что, возможно, поступить так было не самой умной идеей. После нескольких тщетных попыток ему наконец удалось закинуть ногу на платформу, где, не подозревая о маленьком пассажире, стоял Балин и его друзья. Однако радовался Кили недолго. Через долю секунды фургон в очередной раз тряхнуло, и его пальцы соскользнули с деревянной поверхности, за которую он держался. В отчаянии он вцепился в движущуюся повозку самыми кончиками пальцев, а панический взгляд через плечо подсказал ему, что отпускать её просто нельзя — прямо за ним ехал другой фургон, и если он упадёт сейчас, невидимый в темноте, то крепкие пони, которые тянули телегу, просто растопчут его. Страх сдавил ему горло, так что когда Кили попытался позвать на помощь, с губ сорвался лишь слабый писк. Он приложил все свои силы к тому, чтоб подтянуть тело вверх, к безопасности, но очень скоро мог видеть только пролетающую под ним землю и не слышал ничего, кроме стука копыт за спиной. Кили так и не смог точно вспомнить последовательность всего, что случилось потом. Он слышал, как кто-то кричит его имя, и мимо него с впечатляющей ловкостью проскочила тень. За секунду до этого или после, а может, и одновременно он полностью потерял контроль над собой и почувствовал, что валится вниз. Кили зажмурил глаза, однако не почувствовал удара о землю. Вместо этого чьи-то руки схватили его предплечье и сильно дёрнули вверх. От этого внезапного рывка у него в плече что-то хрустнуло, и он закричал от боли. Кили поднял глаза и сквозь пелену боли увидел лицо брата, который смотрел на него сверху вниз; его губы были плотно сжаты, а лицо намокло от слёз и пота, потому что он держал его изо всех сил. И хотя ничто в его короткой жизни ещё никогда не болело так сильно, как его плечо в тот момент, Кили чувствовал, что успокаивается, глядя на Фили, потому что на лице старшего брата было чётко написано: я держу тебя и не отпущу. И сейчас, и всегда. Испуганные криком Кили, взрослые гномы в повозке сразу же бросили всё и кинулись к задней части фургона, чтобы спасти малыша от опасности, и в конце концов втащили его на платформу. От боли и шока Кили всё плакал, плакал и плакал. Из того, что случилось потом, он мало что помнил, только взволнованные лица старших гномов и то, что он не позволял никому кроме Фили, трогать его. Потому что только с Фили он чувствовал себя в безопасности. После этого случая и от матери, и от дяди Фили получил хорошую взбучку. Поскольку оба мальчишки были слишком напуганы, чтобы как следует обо всём рассказать, взрослым только и оставалось, что предположить, будто они вдвоём пытались залезть в фургон, а Кили, будучи младше, поскользнулся и едва не получил серьёзную травму или даже, возможно, погиб. Фили, как старшего и того, на кого равнялся младший брат, хорошенько выбранили за то, что втянул малыша в такую опасную авантюру. Разве он не должен знать лучше? Фили молча выслушал выговор и принял своё далеко не лёгкое наказание без единого слова. Кили, который, продолжая рыдать, прижимал к себе вывихнутую руку, уже открыл было рот, чтобы возразить, но Фили покачал головой и заставил его замолчать. Он помнил, как смотрел на старшего брата, не в силах понять, почему тот просто взял на себя вину за то, в чём не был виноват. В конце концов это же он, Кили, сбежал и пытался залезть в повозку. И всё только потому, что ему хотелось дотянуться до звёзд. Как глупо. Но Фили просто взял здоровую руку брата в свою и ободряюще улыбнулся ему. И тогда Кили понял: ни слова взрослых, ни их наказание — ничто из этого не имело для Фили никакого значения. Во-первых, ни Торин, ни Дис всё равно не поверили бы, расскажи они им правду. Чтобы такой маленький мальчик придумал такую опасную и безрассудную вещь? Ни за что. Но что гораздо важнее, Фили заботился только о том, чтобы он, Кили, был в безопасности и ради этого он мог бы рискнуть всем, даже собственной жизнью хоть тысячу раз. Потом, на протяжении многих лет было много похожих случаев, о которых Кили мог вспомнить. Однако в самые тяжкие моменты именно это воспоминание постоянно напоминало ему о том, какой сильной и безусловной была любовь брата к нему. О том, что Кили всегда мог рассчитывать на него, даже если всё остальное терпело крах. Когда Кили вынырнул из потока ярких воспоминаний о брате, он обнаружил, что лицо у него мокрое. Он сердито вытер глаза длинными рукавами рубашки, которую напялили на него эльфы, но слёзы продолжали литься ручьём. В конце концов он сдался и всего на несколько мгновений погрузился в своё горе, позволил осознанию того, что Фили уже никогда не будет рядом, чтобы заботиться о нём, целиком поглотить его. Однако он попытался остановить себя, дойдя до того неизбежного момента, когда задал себе вопрос, как жить дальше, и какой будет его жизнь без брата. Кили не мог допустить, чтобы такие мысли лезли ему в голову, по той простой причине, что прекрасно знал, что должен делать, и в чём заключается его долг теперь, когда ни Торина, ни Фили больше нет. Он знал это с той самой секунды, как понял, что из них троих выжил только он один. Однако знать свой долг и быть готовым его выполнить во что бы то ни стало — совершенно разные вещи. Кили казалось, что тот, кем он был, и тот, от кого его народ мог ожидать пойти по стопам дяди и брата — два абсолютно разных существа. Разумеется, всю свою жизнь он с гордостью называл себя наследником Дурина, но только сейчас по-настоящему понял, что это значит; какое бремя придётся нести гному из этого королевского рода. Это была поистине тяжёлая ноша, которая с самого начала предназначалась не ему. Помочь облегчить это бремя своему дяде, а потом, в отдалённом будущем, возможно, и брату. И оставшись один под его тяжестью, Кили боялся, что просто рухнет, что груз этой ответственности раздавит его. Паника подступила к горлу, и Кили, не успев опомниться, поднялся с койки и свесил ноги на пол, охваченный желанием бежать. Но бежать было некуда. Кроме того, он с болезненной ясностью осознал, что тело не собирается ему подчиняться, поэтому просто сидел на краю постели, а боль в руках и ногах боролась с болью в душе. Когда покрывало у входа в комнату внезапно откинулось, Кили вздрогнул и попытался взять себя в руки. Не нужно, чтобы Тауриэль застала его таким. Она и так рискнула ради него слишком многим, и самое малое, чем он мог ей отплатить — это не дать увидеть, ради какой жалкой развалины она пожертвовала не только своим положением, но и домом. Сделав глубокий вдох, Кили поднял глаза и чуть не подавился воздухом, который только что втянул в себя. Потому что в дверях стояла не стройная фигура эллет с рыжими волосами, а сам эльфийский король. Трандуил.