Дар

Трандуил вышел из маленького укрытия, которое они с Тауриэль поспешно отыскали для юного гнома, и быстро прошёл мимо охранников, которых поставил у входа. Он не хотел, чтобы они увидели у него на лице отголоски чувств, вызванных произошедшим внутри разговором. Проявление эмоций — будь то радость или грусть, гнев или спокойствие, никогда не приносило никакой пользы. Король усвоил это давным-давно и почти всегда в этом отношении следил за собой. Он сделал несколько шагов, чтобы отойти от домика подальше, отгородиться от всего, что там случилось. Чтобы хорошенько обдумать события, ему нужен был ясный ум, возможность контролировать решение, которое его попросили принять. Однако это было не так-то просто. Ну, или не так просто, как ему бы хотелось. Вот что бывает, сказал он себе, пытаясь унять смятение в душе, когда, как в пресловутой поговорке, пускаешь гномов к себе за стол. Хаос, боль и разрушение. Не то, чтобы он этого не знал — нет, он всегда понимал опасность, которую эта наглая, тупоголовая раса представляла для спокойствия его народа и королевства. А ещё он никогда не упускал возможности высказать всё, что о них думает, вслух, разве нет? И всё-таки, оказавшись перед лицом неизбежной гибели одного из представителей этого гнусного народца да к тому же ещё и родственника Торина Дубощита — худшего из них всех — он сделал то, чего очень давно поклялся не делать больше никогда, особенно, когда к нему самому жизнь была так жестока: вмешался в естественный ход вещей и тем самым навсегда изменил не только судьбу молодого гнома, но и той, кого он, несмотря ни на что и вопреки себе до сих пор считал своей. Ему следовало бы знать, что последствия таких необдуманных деяний всегда бывают намного более глубокими, чем можно было ожидать. Он должен был понимать, что нельзя заранее предвидеть, какие потрясения может вызвать его вмешательство, так же, как нельзя предсказать, сколько волн появится на гладкой поверхности воды, когда в неё бросят камень. И вот, всего через несколько часов после своего решения спасти гнома, Трандуил оказался жертвой собственного вмешательства в судьбу и очутился перед возмутительно трудным выбором. Приходилось признать: молодой гном, до безумия походивший на своего ненавистного дядюшку не только внешне, но и характером, смог удивить даже его, повидавшего так много на своём долгом веку. Кили был безрассуден и испытывал явное пренебрежение ко всяким условностям. Сами по себе эти качества король не особенно одобрял, вовсе нет. Просто они отличали парнишку от других гномов, которых Трандуил знал, и вопреки всему, это вызывало в нём чувство некоторой заинтригованности, даже освежало. Однако всё это никаким образом не делало молодого темноволосого гнома менее раздражающим. От одной только мысли о том, чтобы привести его в своё королевство — это безопасное, священное место, у Трандуила по спине пробегала неприятная дрожь. Кили не понимал эльфийского образа жизни и, безусловно, не уважал верований и традиций, которыми так дорожил и король, и его подданные. Его присутствие в чертогах Лихолесья могло привести только к одному — к нарушению их спокойствия. При других обстоятельствах Трандуил без колебаний швырнул бы слова наглого гномёныша обратно ему в лицо. Но как бы там ни было, король эльфов не смог не отнестись к предложению Кили с большей серьёзностью, чем он считал возможным. И тому было несколько причин. Во-первых, смелость поступков молодого гнома затронула ту часть души Трандуила, которая уже долгое время спала. Трандуил неохотно признавал, что за решением Кили оставить позади Эребор и всех, кто был с ним связан, чтобы жить среди лесных эльфов, стоял не только страх, но и чистая, невинная привязанность к Тауриэль, потребность возместить причинённое ей горе: все эти чувства больше, чем любая другая сила, притягивали его юную душу. Король не был уверен, что Тауриэль или даже сам Кили в полной мере осознавали силу той связи, которая была между ними. По крайней мере, пока. Однако Трандуил с предельной ясностью видел то, что лежало у него перед глазами. Ибо, несмотря на то, что могли бы подумать многие из его народа, в том числе его собственный сын, владыка эльфов знал, что означает любить кого-то больше, чем себя самого, быть готовым ради любимого отказаться от всех и вся. А ещё, он знал, что, к сожалению, иногда такой самоотверженности недостаточно, и она не может предотвратить худшее. Тем не менее, жертва, на которую готов был пойти молодой гном, втайне тронула его, и он ничего не мог с этим поделать. Кроме того, как бы Трандуил ни старался ожесточить своё сердце, сделать его невосприимчивым к мягкости и снисходительности, с которыми только отец может относиться к своему своенравному ребёнку, он не мог вынести мысли о том, чтобы оставить Тауриэль позади, изгнать эту девочку, чьё стремление ему угодить и успехи в качестве одного из самых способных бойцов всегда приносили ему большую — пусть даже тайную — радость. Тауриэль бросила ему вызов, предала самым ужасным образом из всех, какие только можно представить, но всё равно, необходимость отвернуться от неё разбивала ему сердце. Да, Трандуил поднялся на Воронью высоту по большей части для того, чтобы найти Леголаса, опасаясь худшего, но если быть честным с самим собой, он пришёл туда ради своего капитана с огненными волосами в такой же степени, как и ради своего сына. И когда он нашёл её там, сломленную потерей того, кому она так глупо отдала своё сердце, то начал понимать: то, что он принял за неповиновение и предательство, на самом деле было для Тауриэль не вопросом выбора, а чем-то гораздо более глубоким, чем не могла повелевать даже сильная рука правителя эльфов. Хотя это совсем не смягчало гнева и боли, которые он испытывал — нет, даже наоборот, только делало их сильнее. В то же самое время все эти чувства перестали иметь значение перед лицом того, что он понял, наблюдая, как Тауриэль оплакивает смерть гнома: никакое наказание из тех, что он мог бы придумать для неё, не может быть хуже участи, которая уготована ей. Потому что Трандуил знал признаки скорого угасания эльфа, он видел это так много раз. И вдруг среди чёрной бездны, в которую угрожала скатиться его маленькая звезда, появилась искра, росток надежды. И Трандуил, не задумываясь, приступил к действию; он обратился к магии, что дремала в его крови, и спас гнома, потому что это было единственное, что он мог сделать, чтобы спасти Тауриэль. Благодаря его поступку она останется жить, так же, как и гном. А сам владыка эльфов будет избавлен от дальнейших потерь и горя. Однако всё это повлекло за собой одно осложнение: наказание Тауриэль должно было остаться в силе. Потому что как бы сильно Трандуил втайне не дорожил одной рыжеволосой лесной эльфийкой, он не мог рисковать, пробивая брешь в своей броне, не мог позволить подданным усомниться в своей зачастую жестокой власти — мысль, которую наверняка вызовет любое проявление снисхождения. Второй проступок Тауриэль, то есть их противостояние среди руин Дейла король, вероятно, сумел бы скрыть, чтобы никто не посмел спросить, почему бывший капитан не понёс наказания. Но её первое предательство и вызванное им изгнание нельзя было просто замять. И вот, после того, как Трандуил приложил столько усилий, чтобы спасти Тауриэль, он неожиданно оказался перед перспективой в конце концов её потерять. Таким образом предложение Кили казалось заманчиво лёгким выходом из этой дилеммы. Гном предложил королю сделку, но на определённых условиях: приняв их, владыка получит удобный повод вернуться в Лихолесье вместе с Тауриэль и, может, когда-нибудь они преодолеют раскол, который случился в их отношениях, и всё вернётся хотя бы к подобию того, что было между ними прежде. Король оглянулся на маленький полуразрушенный домик позади себя и подумал: возможно ли, чтобы такое случилось однажды, сможет ли он когда-нибудь снова доверять Тауриэль, которая в юности была ему как дочь. Или она тебе, прошептал назойливый голос у него в голове. С досадливым вздохом Трандуил прогнал от себя эти слабые мысли и перевёл взгляд на уродливую глыбу горы, которая нависала над некогда великим городом Дейл. Где-то в её глубинах сейчас готовили могилу для Торина Дубощита; могилу, в которой король без королевства будет покоится под его руинами. Ах, если бы это и впрямь было только нагромождение руин, покрывавших последнее пристанище гнома. В глубине души Трандуил знал, что третья причина, по которой он всерьёз воспринял предложение Кили, была вызвана куда менее благородными чувствами, чем привязанность к Тауриэль или вынужденное признание связи, которая была у неё с молодым гномом. Однако это не меняло того факта, что эти чувства в то же время были для него самым весомым побуждением взвесить в уме все риски и выгоды от возвращения гнома и эльфийки в его лесной дом. Одной только мысли о том, что белые самоцветы, чьё сияние было так похоже на свет настоящих звёзд, валяются погребёнными под этой чудовищной кучей обломков, залапанные грязными руками гномов, было довольно, чтобы у Трандуила закипела кровь. Его желание заполучить эти камни было настолько же яростным, насколько и безрассудным, и король эльфов прекрасно понимал это. И всё же возможность хоть на миг почувствовать себя ближе к любимой жене, которой уже так долго не было рядом, вынуждала его раз за разом искать способ забрать себе эти драгоценные камни навсегда. Ему казалось, что если он просто будет держать их в руках, наблюдать, как в них отражается свет, то сможет представить, как сияли глаза любимой, когда она улыбалась ему — иногда дразняще, но в основном счастливо. После её смерти прошли долгие годы, и память о ней неизбежно тускнела, с каждым новым столетием становилась всё менее осязаемой, пока её лицо не превратилось в размытое светлое пятно в воспоминаниях Трандуила, прекрасный голос — в тихий невнятный шёпот на задворках его сознания, а знакомый запах стал просто лёгкой щекоткой в носу, которая заставляла его поворачивать голову в поисках источника и сразу же понимать, что всё исчезло, едва только разум успевал его осознать. С тихим вздохом Трандуил отвернулся от Одинокой горы и бросил тоскливый взгляд на укрытие молодого гнома. Тоскливый, потому что знал: как бы сильно он ни хотел вернуть себе белые самоцветы, как бы ни был велик соблазн вмешаться в судьбу этого ненавистного гномьего рода, который отнял их у него, он должен устоять. Было бы просто неразумно позволить втянуть себя в события такой важности. Плевать на гномов и камни, он останется верен своему принципу отстранённости, когда дело касалось его ближайших соседей, иначе он знал, что позже пожалеет об этом. Кроме всего прочего, ещё оставался небольшой шанс, что он сможет получить самоцветы независимо от своего решения. Если он откажется от предложения Кили, молодой гном станет королём своего народа. И хотя он наверняка затаит обиду на эльфийского короля за то, что тот не позволил ему и Тауриэль вернуться в Лихолесье, с ним всё равно будет легче договориться, чем с его дядей. Безусловно, это займёт какое-то время, но именно времени из всех возможных вещей у Трандуила было больше всего. Он подождёт, даже если ожидание будет мучительным. И в конце концов ему вернут то, что принадлежит ему по праву. Король едва успел сделать пару шагов назад к дому, из которого только что вышел, собираясь приказать одному из охранников позвать Тауриэль, чтобы сообщить ей о своём решении — пусть она сама говорит с гномом, в конце концов он ему ничего не должен — как знакомый голос окликнул его. — Ах, лорд Трандуил. Ну что за удачная случайность — повстречать тебя здесь. Владыка Лихолесья напрягся и развернулся лицом к Серому магу. — Гэндальф, — он поприветствовал истари с нарочитой неторопливостью, пытаясь оценить намерения волшебника, — Полагаю, случайность крайне редко является причиной твоего присутствия в том или ином месте. Трандуил говорил без враждебности, однако дружелюбия в его голосе тоже не было. Тем не менее, волшебник всё равно усмехнулся и шагнул ближе таким фамильярным движением, что эльфийский король тут же отпрянул назад. Он по опыту знал, что Гэндальф обожал совать нос в чужие дела и редко когда оставался в стороне, о ком бы ни шла речь: о людях, эльфах или же гномах. Даже уединённая жизнь таких невинных существ, как хоббиты, исходя из событий недавнего прошлого, не служила защитой от его вмешательства. А сейчас Трандуил меньше всего нуждался в том, чтобы кто-то лез в его дела и чтобы этот кто-то обнаружил единственного оставшегося наследника Дурина, спрятанного всего в паре ярдов от того места, где он стоял. Да, Кили всё равно скоро проявит себя, однако Трандуил не имел никакого желания быть причастным к его возвращению к своему народу. В уголках глаз неприятно покалывало — очень уж быстро вся эта афёра стала слишком сложной, а значит, ему давно пора отойти в сторону. — Ты совершенно прав, — сказал Гэндальф, снова привлекая к себе внимание короля, — Действительно, мы совсем не случайно встретились снова теперь, когда всё позади, — маг встал рядом с Трандуилом и проследил за его взглядом в сторону горы, — Надеюсь, ты уже знаешь, чем закончилась битва для гномов? — Разумеется, — быстро ответил ему эльф. Ему не хотелось обсуждать кончину рода Дурина, потому что он знал: эта кончина не была такой уж полной и окончательной, как все думали, и один из трёх наследников ещё жив. — Кое-кто мог бы сказать, что их потеря не так уж незаслуженна, — язвительно добавил он, чем заслужил от волшебника предостерегающий взгляд, который демонстративно проигнорировал. — Это подводит меня прямо к вопросу, который я пришёл обсудить, — проговорил Гэндальф, — Я хотел выразить надежду, что события последних дней изменили твоё мнение о гномах Эребора. — Изменили? — с недоверием спросил Трандуил, — С чего бы это? Они только подтвердили то, что я всегда знал. А именно, что они отвратительно упрямы, глупы… В этот момент Гэндальф сурово прервал его. — Нет нужды перечислять все твои мысли по этому поводу, — а потом добавил более спокойным тоном, — Я призываю тебя не начинать отношения с новым королём Эребора с того, на чём они закончились с Торином Дубощитом. Пусть ошибки прошлого останутся именно там — в прошлом, а не переходят в настоящее или будущее. Трандуил не смог сдержать хмурого взгляда. — Я вынужден думать, что новый король более чем намерен продолжать наглое поведение Дубощита. Он подумал о Даине, свирепом гноме с рыжей бородой, о котором знал только то, что видел на поле боя. И этого было достаточно, чтобы понять, что этот гном был ничем не лучше своего кузена, если даже не хуже, и тоже неистово ненавидел эльфов. Трандуил подумал, что Гэндальфу это тоже должно быть известно, однако волшебник продолжал возражать. — Полагаю, ты быстро убедишься, что это не так. Может, новый король и родственник Торина Дубощита, но в нём нет ни горечи, ни жажды мести. И снова в который раз Трандуил невольно испытал лёгкое недоумение от слов мага. Он подавил в себе желание заметить, что любовь волшебника к своей трубке затуманила ему разум густыми клубами дыма. — Я уже давно перестал ожидать от гномов снисходительности и доброты, — вместо этого сказал он. Но даже произнося эти слова, он не мог не думать о Кили, который всего несколько минут назад проявил множество качеств, на которые эльфийский король никогда не считал способными представителей его расы. Однако он отогнал от себя эту мысль — разве он не решил, что дела молодого гнома его не касаются? Гэндальф бросил на него один из своих острых, проницательных взглядов, которые были способны привести в бешенство. — Тогда могу я спросить, каковы твои планы на будущие переговоры с гномами? Ибо я полагаю, что если ты просто как можно скорее поговоришь с их королём… Тут Трандуил нетерпеливо прервал его. — Должен сказать, что на сегодня с меня хватит гномов, — как только эти слова слетели с его губ, король сразу же пожалел, что не может взять их обратно. Со всем возможным спокойствием он шагнул в сторону от мага, — А теперь, если позволишь, у меня есть дела поважнее, чем разбираться, что там задумали обитатели этой горы. Возможно, если он будет вести себя так, как будто ничего необычного не случилось, Гэндальф и не заметит его досадной оплошности… Но конечно же, с волшебником ему не повезло. — О чём это ты говоришь? — маг озадаченно нахмурился, — Мне показалось, что с момента окончания битвы ты оставался в городе. Гномы уже отправляли своих послов? Несколько мгновений Трандуил колебался. Он знал, что, наверное, должен просто сообщить волшебнику о наследнике Дурина, который был спрятан всего в нескольких футах от того места, где они сейчас стоят. Это избавит его от ответственности, и он наконец сможет покинуть это проклятое место. В тишине, порождённой волнением эльфийского короля, со стороны разрушенного дома позади них внезапно послышались громкие голоса. Если бы Трандуил был способен вздрогнуть, то сделал бы это здесь и сейчас. А так ему оставалось только надеяться, что волшебник был слишком занят попытками вмешаться в его дела и не услышал, как спорят Кили и Тауриэль — он ведь прекрасно знал, что именно этим они там и занимаются. Однако Гэндальф в очередной раз оказался слишком проницательным. Он выгнул брови. — Кажется вон в том здании кое-кому может потребоваться помощь… Он сделал шаг к дому, но Трандуил остановил его. — Уверен, что это ерунда. Маг продолжал настаивать. — Думаю, я всё-таки взгляну. Владыка эльфов почувствовал, как в нём закипает гнев, но заставил себя сохранять внешнее спокойствие. Он даже не мог с уверенностью сказать, почему чувствовал такую необходимость держать присутствие Кили в секрете. Гэндальф смотрел на него тяжёлым взглядом, отчего недовольство Трандуила затруднительным положением, в котором он оказался, только усилилось. Какое право имеет этот волшебник являться сюда, лезть к нему с советами, о которых его никто не просил, и совать свой длинный нос в чужие дела? — А я предлагаю оставить всё так, как есть, — эльфийский король понимал, что в его голос просочилось куда больше гнева, чем он хотел показать, — Ступай по своим делам и оставь меня и мой народ в покое. Взгляд Гэндальфа стал ещё более пристальным. — Трандуил, — голос мага был полон подозрительности, — Если здесь происходит что-то, хоть что-нибудь, что может пагубно повлиять на отношения между народом Дурина и лесными эльфами, я настоятельно прошу тебя сообщить мне об этом, чтобы я мог надлежащим образом уладить проблему. — Ты считаешь меня неспособным принимать решения о будущем моего народа? В конце концов я их король! — огрызнулся Трандуил. В этот раз волшебник действительно перешёл черту. — Я в самом деле считаю, что горечь омрачает твои суждения, когда дело касается гномов из Эребора. А король не может себе этого позволить, — не допускающим возражения тоном заявил Гэндальф. Это стало пресловутой последней каплей — гнев Трандуила окончательно возобладал над рассудком. В обычных обстоятельствах он бросил бы мага в темницу за то, что тот осмелился в таком тоне разговаривать с королём, но раз уж в данный момент он находился довольно далеко от своего королевства, в окружении относительно небольшого числа своих солдат и намного большего количества тех, кто, насколько он знал, полностью поддерживал волшебника, то ограничился тем, что быстро прошёл мимо Гэндальфа с высоко поднятой головой и подал знак страже, чтобы истари не смог последовать за ним. — Что я легко могу себе позволить, — заявил он ледяным тоном, оглянувшись через плечо, — Так это пренебречь советами старых дряхлых волшебников. И вопреки собственному здравому смыслу, вопреки тому, что в глубине души он считал правильным, Трандуил принял решение относительно просьбы спасённого им гнома. Кили отправится с ним и его народом в Лихолесье. Хотя бы назло волшебнику, который только что так грубо его оскорбил.