Дар

Когда армия эльфов отправилась в обратный путь на свою родину в лес, одинокий гном среди них затруднялся сказать, облегчалась ли с каждой новой милей, пролегавшей между ним и королевством Эребор, или наоборот, усугублялась боль, которая, казалось, пронизывала всё его существо. И хотя остатки собственной чести кричали ему об обратном, Кили не мог не испытывать облегчения от того, что сумел избежать страшной обязанности идти по стопам Торина Дубощита. Но в то же время чувство вины стесняло ему грудь и мешало дышать. Чувство вины за то, что оставил позади тех, кто любил его — как живых, так и мёртвых — смешивалось с тревогой, которую он ощущал из-за будущего: каково ему будет жить среди эльфов? А ещё, конечно, была его постоянная спутница — скорбь по дяде, и больше всего, по брату. Однако несмотря на все свои муки, Кили ни секунды не сомневался в своём решении оставить мир гномов позади. Да, он прекрасно знал, что решение это не было ни хорошим, ни правильным, но твёрдо верил, что оно было единственным, которое он мог принять. Возможно, когда-то он и был достойным потомком Дурина, уважаемым представителем своей расы, но как король он станет угрозой для выживания своего народа — в это он верил с непреодолимым упрямством. И раз уж его существование перестало служить хоть какой-то из прежних целей, Кили собирался посвятить остаток себя самого тому, чтобы вернуть Тауриэль хотя бы подобие счастья; и не потому, что хотел от неё чего-то взамен, а просто потому, что она заслуживала лучшей участи, чем жизнь изгнанницы, брошенной собственным народом. Кили повернул голову вправо и теперь мог хорошенько рассмотреть лицо Тауриэль. И она определённо не выглядела счастливой в данный момент. Когда они уходили из Дейла, ей предложили лошадь, но она отказалась и настояла на том, чтобы идти рядом с телегой, в которой среди пустых ящиков и бочек, которые эльфы везли обратно домой, скрытый большим брезентом от посторонних глаз, лежал гном. Сам Кили предпочёл бы другой способ передвижения, но, во-первых, из-за ран ему было трудно ехать верхом и было бы почти невозможно преодолевать пешком большие расстояния. Кроме того, гном среди группы эльфов, покидающих Дейл, наверняка привлечёт к себе внимание. А внимание — это последнее, что ему сейчас было нужно. И поэтому его вывезли из города тайно — как какой-то контрабандный груз. В любом случае, это было куда как лучше, чем ехать в бочке, доверху наполненной дохлой рыбой, подумал Кили. Он вернул своё внимание к рыжей эльфийке, которая упрямо отказывалась его покидать, и продолжил изучать выражение её лица. Её челюсти были крепко сжаты, а глаза смотрели прямо перед собой. И на краткий миг слабости Кили позволил разочарованию захлестнуть себя одной огромной, мощной волной, которая на мгновенье заслонила собой все остальные его обиды. Потому что совсем не так он представлял себе их с Тауриэль путешествие из горы обратно на её родину в фантазиях и мечтах, которым он предавался в те странные дни в Эреборе, когда он и его родичи наблюдали, как Торин с каждым днём всё глубже погружается в пучину безумия. В его мечтах о будущем все споры между гномами, эльфами и людьми чудесным образом улаживались, Торин возвращал своё здоровье и трон, а окружающие, пусть даже с неохотой, признавали их с Тауриэль необыкновенную связь. А потом они оставляли позади гнетущую глыбу горы и вдвоём путешествовали по всему Средиземью, смотрели на звёзды, которые она так любила, и ещё раз получали возможность увидеть огненную луну, такую же великолепную, как та, которую он наблюдал много лет назад. И конечно же, очень скоро он бы сделал её своей женой, чтобы они могли отдаться друг другу без всяких ограничений, чтобы никто никогда не смел и слова сказать против их союза. И они были бы счастливы, так блаженно счастливы друг с другом. Кили сердито мотнул головой, сморгнул набежавшие на глаза слёзы. Он злился на себя за то, что опять позволил этим глупым мечтам возобладать над собой. Потому что теперь он знал — знал ещё со времён битвы, — что этому не суждено случиться. Никогда им с Тауриэль не стать любовниками, никогда не открыть заново мир рядом друг с другом. Разве что, они станут друзьями. Потому что именно другом он собирался стать для неё — ни больше, ни меньше. Связь, которую они разделяли, выходила за рамки обыденности, даже здравомыслия. Кили не мог этого отрицать, как ни старался. А ещё он не мог отрицать того, сколько страданий эта связь уже доставила им обоим. И сколько ещё душевной боли может принести в будущем. Сейчас он, со своей стороны, возможно даже готов был пойти на этот риск. Скорее даже не он, а его прошлое «я», которое никогда не задумывалось, прежде чем начинать действовать, всегда упрямо следовало на зов сердца. Теперь же, пережив самую тяжёлую в жизни потерю, потерю брата, который был его второй половиной, и дяди, который был единственным отцом, и другого он не знал, Кили не мог не думать о том, что никогда больше не хочет привязываться к кому-то, потому что может не пережить боль от его утраты. И потеря вдруг показалась ему вездесущей, угрожающей тенью, нависавшей над любым проблеском счастья, над каждым хорошим моментом в жизни каждого. Кроме того, ему, конечно, придётся подумать не только о собственном разбитом сердце, но и о сердце Тауриэль. Если раньше Кили верил, что ему по силам сделать эту великолепную эльфийку счастливой, дать ей всё, чего она хочет и в чём нуждается в этой жизни, то теперь он знал, что может принести ей одно только горе. Ведь после того, как он спасся от смерти, ему довелось увидеть не только любовь Тауриэль, но и её отчаяние. Она никогда не говорила об этом прямо, но ему всё равно казалось, будто он понимает: её дух будет сломлен, если она потеряет его. А Тауриэль в любом случае его потеряет — никакая эльфийская магия ничего не могла с этим поделать, потому что он не был бессмертным, и никогда им не станет. Кили только сейчас начинал понимать, что это окончательно разобьёт ей сердце, а он не мог просто эгоистично принять этот факт. Но что он мог сделать, так это остаться с ней рядом как друг и любым способом помочь обрести счастье, которое не будет зависеть от него, чтобы однажды, когда ему придёт время уйти, она могла бы оплакать его и двигаться дальше. Жить. И первый шаг на пути к этой цели — это, конечно, вернуть Тауриэль к прежней жизни, потому что если бы не он, ей бы не пришлось от неё отказаться. И вот он здесь, валяется в задней части телеги, которую везут к месту назначения в лес. С того момента, как Трандуил весьма неожиданно согласился взять их с Тауриэль в путешествие с эльфами обратно на родину, молодой гном так и не нашёл времени, чтобы хоть сколько-нибудь связно подумать о том, что может его ожидать в залах эльфийского короля. И в данный момент, если что и можно было сказать о его способе передвижения, так это то, что теперь у него было более, чем достаточно времени для размышлений. Когда Кили впервые обратился к Трандуилу со своей просьбой, у него, разумеется, не было подробного плана, что именно он собирался делать в Лихолесье. Да это и не особенно его волновало — с самого начала это предложение было вызвано отчаянным желанием хоть чем-то помочь Тауриэль в её тяжёлом положении и оказаться как можно дальше от всего, что, как ему казалось, он не сможет преодолеть. Однако теперь, когда это путешествие на самом деле предстояло ему, Кили начал задаваться вопросом, какова будет его роль при дворе Трандуила. Он даже не мог с уверенностью сказать, едет он в Лихолесье как свободный гном или как пленник. Кто может гарантировать, что Трандуил просто не запрёт его в подземелье, когда они туда доберутся? Владыка эльфов совершенно не заинтересовался способностями гнома или какими-то из его навыков, и хотя Кили пообещал, что поможет вернуть драгоценности, к которым король так стремился, никто из них не уточнял, как именно будет выглядеть эта помощь. С другой стороны, если для того, чтобы искупить вину Тауриэль в глазах её короля, потребуется вернуться в тюрьму Трандуила, Кили не станет протестовать. Как бы он ни решил провести остаток своих дней, его душа навсегда останется в плену своей вины и горя. Так неужели быть заключённым в тюрьму не только душой, но и телом будет намного хуже? Однако он знал: Тауриэль вряд ли смирится с таким поворотом событий, и немного боялся, что её покровительство может в конце концов стоить ей возвращения к прежней жизни. Она уже и так слишком сильно опекала его от неявной, по мнению Кили, угрозы. Из-за этого она отказалась взять лошадь и вместо этого пошла пешком, только бы быть поближе к нему. А ещё как раз перед тем, как покинуть своё временное пристанище в Дейле, эльфийка сунула ему маленький, но очень острый нож. — Спрячь хорошенько, — пробормотала она, нервно поглядывая на дверь, — Трандуилу не понравится, если его найдут. — Тогда зачем вообще его брать? — спросил Кили. Говоря по правде, в том, что им предстояло, он мог не заметить для себя какой-то особой угрозы. А даже если и так, то чем один маленький ножичек поможет ему против целой армии эльфов? Однако Тауриэль заупрямилась. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что он у тебя есть, — наконец призналась она и нахмурилась. За явной нервозностью и гневом из-за его планов Кили мельком разглядел некоторые из тех более сложных и уязвимых чувств, которые она так хорошо умела скрывать. И тогда он просто не смог продолжать с ней спорить, поэтому заставил себя закрыть рот и засунул нож в голенище сапога. Чувствуя, как рукоятка маленького ножа неприятно упирается в лодыжку, Кили тихо вздохнул. Он помнил, как был ошеломлён, почти счастлив, несмотря на потерю брата и дяди, когда Тауриэль почти что призналась ему в своих чувствах после того, как его исцелили. Казалось, в тот момент в его сердце открылись новые возможности будущего; там, где раньше была только тьма, появились новые пути. Однако очень быстро его поглотили более зловещие чувства, напрочь разрушив все робкие надежды, которые зародились в его душе. Теперь он знал: то, что было между ним и Тауриэль — этот несчастный роман — необходимо закончить прежде, чем случится то, что уже невозможно будет исправить. Но он понятия не имел, как этого добиться. Судя по тому, что Кили успел мельком увидеть о её характере, Тауриэль казалась такой же упрямой, как и он сам. Её не удастся убедить поступать вопреки собственным чувствам — уж в этом-то он был твёрдо уверен. Вспомнив случай с ножом, Кили понял, что ему придётся первым сделать шаг в сторону от неё. Потому что, если быть честным, он до сих пор купался в лучах тщеславия от того, что она ответила на его привязанность, что это изысканно совершенное, прекрасное существо дорожит им так сильно, что потеря его, вполне вероятно, разобьёт ей сердце. Это будет тяжело, на самом деле, это будет труднее всего, что Кили делал в жизни. Но ему придётся оттолкнуть её от себя, медленно, чтобы не добавить ещё больше боли к той, что он уже причинил. Хоть это и сжирало его изнутри, Кили приучал себя к мысли, что, возможно, когда-то в будущем Тауриэль может пойти дальше, направить свои чувства на кого-то другого, более достойного, чем он, того, кто с большей вероятностью сделает её счастливой. И он поклялся себе, что если это случится, он стойко перенесёт боль, наблюдая, как она уходит, потому что её счастье значило намного больше, чем его собственное. Кили вдруг понял, что пожертвовать свободой ради того, чтобы вернуть Тауриэль положение при дворе Трандуила, может быть недостаточно. Скорее, ему придётся отказаться от своих притязаний на её любовь, чтобы дать ей шанс на настоящее, прочное счастье. То, что обе эти цели, мягко говоря, противоречили друг другу, занимало все его мысли большую часть пути и помогало отвлечься от других тревожных дум. Ведь как ему удастся отдалиться от Тауриэль, когда живя среди лесных эльфов, они в каком-то смысле окажутся ближе, чем раньше? Кили не знал, как она представляла себе их жизнь при дворе Трандуила; вполне возможно, что у неё не было на этот счёт никаких ожиданий. Он был уверен: какие бы обязанности ни поручил ей эльфийский король, сколько бы времени они ни проводили в присутствии друг друга, Тауриэль всегда будет заботиться о нём и поэтому будет намного труднее помочь ей отдалиться от него настолько, чтобы она смогла найти путь к прежней жизни и жить дальше. Грохот телеги, которую эльфы везли с собой, убаюкивал Кили снова и снова, но каждый раз, когда забвение уже готово было избавить его от тревожных, путаных мыслей, он оттаскивал себя прочь от этого края, потому что в таком состоянии не хотел и не мог расслабляться и засыпать. Наступила ночь. Эльфийскую армию окутала тьма, но факелы, которые несли эльфы, давали достаточно света, чтобы они могли продолжать путь. Армия Трандуила не стала делать привал, и Кили не особо этому удивился. На данный момент он был доволен и тем, что просто лежал, спрятанный в повозке, потому что это избавляло его как от необходимости разбираться со своими противоречивыми чувствами к Тауриэль во время остановки, так и от прямого столкновения с её гневом. В темноте он мог разглядеть среди других эльфов только её силуэт, но этого было достаточно, чтобы понять, что она до сих пор держится с таким же свирепым упорством, как и тогда, когда они уходили из Дейла. Рано или поздно, ему придётся оказаться лицом к лицу и с ней, и с последствиями своих решений. Но не сейчас, ещё нет. С рассветом, когда Кили как раз начал задаваться вопросом, сколько ещё его ноги и руки смогут выдержать без движения из-за долгого путешествия в лежачем положении или, что еще важнее, сколько ещё продержится его мочевой пузырь, как телега резко остановилась. Судя по количеству света, который просачивался сквозь ткань, покрывавшую заднюю часть повозки, было примерно часов пять утра, а это значило, что они в пути уже почти целые сутки. Кили нахмурился — по его расчётам, вся дорога должна была занять чуть больше времени. Но с другой стороны, эльфы, скорее всего, двигались намного быстрее, чем его сородичи. Да и кроме того, если учесть печально известный побег гномов из подземелий Трандуила по Лесной реке, прямой дороги из Эребора в Лихолесье он не знал. Когда Кили повернул голову, чтобы рассмотреть то, что их окружало, и его взгляд упал на лицо Тауриэль, у него появилось чёткое ощущение, что его первая догадка была верной, и им не удалось (пока) благополучно добраться до чертогов владыки эльфов. Эльфийка выглядела встревоженной, мягко говоря, и Кили с растущим беспокойством увидел, как она чуть заметно поправила плащ, чтобы иметь возможность быстро достать клинки. Тауриэль неподвижно стояла рядом с телегой и глядела прямо перед собой на то, чего гном, как ни изворачивался, не мог разглядеть. Его тревога усилилась, когда он увидел, что остальная часть армии эльфов проходит мимо, и только случайные солдаты изредка бросают на неё взгляды. Кили попытался прочесть их выражения — жалость, злобу или страх — однако не уловил ничего, что могло бы подсказать ему, что происходит. Один из солдат, который ехал верхом, приблизился к Тауриэль и наклонился, чтобы поговорить с ней. Его тёмные волосы длинными шелковистыми прядями спадали на плечи, когда он пригнулся вперёд. Похоже, она знала его — Кили показалось, будто она ищет успокоения во взгляде другого эльфа. Нашла она его или нет, гном так и не узнал, потому что полотно, которое прикрывало его и груз, что везли на телеге, неожиданно кто-то откинул. Ледяной воздух раннего утра уколол его кожу, и Кили обнаружил, что на него смотрят две пары любопытных глаз. После короткого мгновения проявления слабости, лица эльфийских солдат, глядевшие на него сверху вниз, быстро приняли бесстрастное выражение. Эльфы встали по одному с каждой стороны и взяли его за плечи, чтобы помочь сесть. Кили подавил болезненный вздох, когда острая боль, вызванная резким движением, пронзила всю верхнюю часть тела. Ему помогли вылезти из повозки, и гном встал на землю на слегка дрожащих ногах. Когда охранники отпустили его, Кили пару минут казалось, что почва под ним качается из стороны в сторону, и он быстро протянул руку, чтобы опереться о край телеги. Он отпустил край повозки, как только почувствовал уверенность в том, что не грохнется лицом вниз. На мгновение Кили огляделся по сторонам. Они, несомненно, приехали в лес, который назывался Лихолесьем — это всё, что он мог сказать. Хотя приходилось признать: всё, что сейчас его окружало, сильно отличалось от того, что он помнил об этом месте. Когда он вместе с отрядом Торина брёл по эльфийской тропе, от душного воздуха жутко болела голова, а свет был таким тусклым и мутным, что часто вызывало видения. Для того, чтобы возненавидеть эти места, ему не нужны были даже чудовищные пауки, желающие закусить гномами. Однако сейчас воздух здесь был до хруста свежим и чистым и после долгого лежания под одеялами и брезентом свободно вливался в лёгкие. Несмотря на середину зимы, лес выглядел зелёным, в основном из-за мха, который покрывал землю, корни и стволы больших, старых деревьев. Казалось, снег ещё не успел пробиться сквозь сплетённые над головой ветви, отчего у Кили было чувство, будто он в пузыре, отгороженный и защищённый от всего внешнего мира. Если бы это и вправду было так, подумал он про себя, потому что прямо сейчас он совсем не ощущал себя в безопасности. Эльф с тёмными волосами поймал его взгляд, грациозно спустился с лошади и в несколько широких шагов подошёл к гному. Тауриэль повернулась, и Кили увидел, что она до сих пор очень взволнована, хотя её лицо, возможно, было уже не таким тревожным, как тогда, когда они только остановились. Если не считать двух солдат, которые помогли гному слезть с повозки, и теперь стояли в нескольких футах позади их маленькой группы, они с Тауриэль остались наедине с незнакомым эльфом, а остальная часть войска продолжала шагать мимо них. на долю секунды Кили подумал, что его привели сюда, в середину леса, чтобы убить, но быстро отбросил эту мысль. Потому как зачем Трандуилу понадобилось преодолевать столько трудностей, тащить его с собой только для того, чтобы потом от него избавляться? Если бы он хотел его смерти, то вообще не стал бы спасать, потому что именно король эльфов и был причиной, по которой Кили до сих пор был здесь, живой. — Я — Эльхадрон из Лесного королевства, — обратился к молодому гному эльфийский солдат, — Сожалею, что наше путешествие принимает такой неудобный оборот. Кили попытался понять, говорит ли эльф искренне или смеётся над ним, однако не смог уловить в его голосе насмешки. — Что мы делаем здесь? — прямо спросил он, — Я помню, что чертоги вашего короля выглядят по-другому. Лицо Эльхадрона стало серьёзным. — Боюсь, что в настоящее время вы вообще не попадёте в королевский дворец. Что ж, Кили мог придумать кое-что и похуже — в конце концов, он ведь отправился с эльфами вовсе не для того, чтобы ещё раз увидеть владения Трандуила своими глазами. Хотя это совсем не делало происходящее менее запутанным и тревожным. — Кажется, ты не совсем понял, — возразил Кили, — У нас… — он замялся, попытался встретиться взглядом с Тауриэль, но не смог, потому что эльфийка смотрела в лес, погружённая в свои мысли. Как много знал Эльхадрон? — Мы заключили соглашение, — продолжил он наконец, — Мы с вашим королём. И в нём говорилось о том, что мне позволено вернуться в Лихолесье с вашим народом. Если бы речь шла только о нём, происходящее не беспокоило бы его так сильно. В чертогах Трандуила или где-то ещё — Кили было не важно, где жить, лишь бы только не в Эреборе. Но он волновался, что этот неожиданный поворот может иметь последствия для Тауриэль и помешать ей вернуться на родину. По тому, как Эльхадрон склонил голову, гном понял, что эльф знает по крайней мере некоторые обстоятельства его присутствия среди них. — Могу тебя заверить, что король не отступит от заключённого соглашения. Но в условия сделки внесли кое-какие незначительные изменения. Кили нахмурился — почему ему казалось, что его заманивают в ловушку? — Какие изменения? Эльхадрон на секунду перевёл взгляд на Тауриэль. Эльфийка до сих пор стояла как вкопанная в нескольких футах от него. — Ты последуешь за мной? — спросил он у гнома, — Будет намного проще показать тебе, о чём я говорю, вместо того, чтобы объяснять. Кили понимал, что у него нет особого выбора, а потому молча кивнул. — Ты сможешь идти? — опять спросил Эльхадрон, — Это не очень далеко, но если ты хочешь взять мою лошадь… Кили взглянул на великолепного чёрного жеребца, на котором приехал эльф. В голове пронеслась картинка, как двое других солдат, которые помогали ему раньше, неловко пытаются взгромоздить его в седло. От этой мысли его рана заныла сильнее прежнего, а в затылке стало горячо от стыда. — Я пойду, — торопливо ответил он. И вот они отправились в путь, Эльхадрон двигался впереди. Кили брёл следом, и, к его удивлению, Тауриэль пошла рядом, поглядывая на него и с трудом скрывая своё беспокойство. Несмотря на то, что чувствовал себя гном довольно паршиво, он из последних сил старался держаться прямо, а шагать твёрдо. Ему было нужно, чтобы эльфийка поверила, будто с ним всё в порядке, и перестала утруждать себя заботой о нём. Два других эльфа шли позади, и Кили не мог не чувствовать себя пленником, которого ведут в камеру. А ещё он не мог удержаться от воспоминаний о своём прошлом пребывании в Лихолесье. Ещё никогда в жизни перспектива попасть в плен не заботила его так мало, как тогда. Всю дорогу до дворца короля эльфов он вытягивал шею, чтобы ещё раз увидеть ту эльфийскую деву, которая явилась, чтобы спасти ему жизнь, и заставила его сердце буквально подскочить к горлу, из-за чего на её отказ бросить ему оружие он так и не смог выдавить из себя хоть какого-нибудь остроумного ответа. В тот момент она пробудила в нём нечто такое, чего он ещё никогда раньше не чувствовал. Тогда Кили не знал, как это назвать, но знал, что должен опять увидеть её, поговорить с ней, понять, появиться ли снова та искра, которую он ощутил. И когда у него наконец появилась возможность поговорить с ней, конечно, он взял и всё испортил дурацкой шуткой про содержимое своих штанов. Оставшись один в своей камере, Кили хотел вмазаться головой в стену. И как он теперь узнает, реально ли то, что он почувствовал? Но к его полному изумлению, она пришла к нему снова, разговаривала с ним не как охранник с узником, а как одна душа с другой, делилась с ним чем-то своим, не сдерживая себя. А что касается той прошлой искры… О да, она всё ещё жила в нём. И не просто жила — она разгорелась в яркое пламя, которое не угасло даже после того, как она опять оставила его. И это пламя пылало вопреки всему тёмному и ужасному, что случилось потом. Мельком глянув на Тауриэль, Кили с комом в горле понял, что это маленькое пламя до сих пор горело так же ярко, как и тогда. Только теперь он решил для себя, что вместо того, чтобы разжигать этот огонь надеждами и мечтами о будущем, он должен потушить его, пока не останется ничего, что кто-то из них мог бы спасти. Кили заставил себя поверить, что выполняя свои обязанности при дворе короля эльфов — что бы это ни было для него — они сами по себе отдалятся и уже не будут так одержимы судьбой друг друга, как это было сейчас. А теперь, когда они, как оказалось, все-таки не попадут в королевский дворец, Кили не мог не задаваться вопросом, как это повлияет на его планы? Так что же задумал для них Трандуил?