Дар

Моя дорогая подруга, ты написала, чтобы узнать, что я знаю о целителе Иондаэре. Говоря по правде, твоя просьба удивила меня, поскольку я считала, что вы живёте в разных мирах. Но видимо, я ошиблась в своих предположениях, да и кто я такая, чтобы оспаривать ход судьбы? Как ты правильно поняла, когда-то я неплохо знала Иондаэра. Хотя общего у нас было мало, но было много друзей, и мы часто виделись. Все любили его за спокойствие, мягкость, а также за мудрость. Несмотря на то, что сам Иондаэр был тихим и в любой компании всегда предпочитал держаться в тени, его часто приглашали, и он был желанным гостем в любом доме. В нём было что-то такое, что притягивало других, и даже когда все остальные на праздниках совсем рядом пели, пили и танцевали, самые преданные почитатели весь вечер сидели вокруг, слушая его речи. Это было давно, и я не могу вспомнить, о чём мы с ним так охотно беседовали, но помню только одно: всё, что он говорил, было сказано с такой убеждённостью, с таким искренним чувством, что никто не отрывал взгляда от его губ, всегда желая услышать больше. Твоё письмо наводит меня на мысль, что ты уже открыла для себя эту его способность. Но ты также пишешь о тени, которая окружает моего старого друга, о горечи и печали в его поступках. Я не видела Иондаэра много лет, и мне больно слышать, что он до сих пор несёт бремя, которое выпало на его долю очень давно. Хотела бы я рассказать тебе, что именно так изменило его, но боюсь, что не могу. Знаю только, что однажды Иондаэр перестал приходить на наши собрания, прекратил переписку с теми, кто был ему близок, и почти полностью удалился из королевских чертогов, возвращаясь только тогда, когда без его присутствия нельзя было обойтись. Ходили слухи о трагическом несчастном случае, о смерти молодого ученика, в которой он винил себя, но я никогда ничего не знала наверняка. Ты знаешь, что наш народ может быть очень тщеславным, и многие были задеты внезапным отказом Иондаэра принимать участие в их увеселениях и празднествах. Его отсутствие не обсуждалось в открытую, и все, кто выражал беспокойство о нашем старом друге, просто тихо перешёптывались по тёмным углам. И вот, Иондаэр и память о нём стали потихоньку исчезать из нашей жизни, как отрезанный от солнца цветок, а его судьба стала тайной, которую никто так и не попытался разгадать. Я могу только догадываться о причинах, по которым ты расспрашиваешь меня об Иондаэре, поэтому не стану строить никаких предположений. Я знаю, что твоё сердце чисто, как и твоя душа, и каковы бы ни были твои намерения, я ни секунды не сомневаюсь в их благородстве. Но я твой друг, а потому считаю своим долгом уберечь тебя от разочарования и душевной боли. Иондаэр прожил в этом мире намного дольше, чем ты, и хотя я высоко ценю твой ум и твою интуицию, есть вещи, которым может научить только опыт, и далеко не все из них хороши. Горе может быть подобно змее и волку одновременно; оно отравляет сердце и пожирает твою жизнь. Его можно преодолеть, но сделать это очень трудно. Особенно, если позволять ему поглощать себя так долго, как Иондаэр. Поэтому я советую тебе быть осторожнее и позаботиться о том, чтобы вместо света, который ты могла бы принести в жизнь Иондаэра, он не принёс тьму в твою. Тауриэль смотрела в окно, её взгляд затуманился от раздумий, а письмо, которое она только что прочитала, обмякло в руках. Какое-то время Кили изучал её лицо, пока его собственный разум вникал в то, что он узнал. После того утра, когда Тауриэль прочла ему письмо Фаэрверен — в основном для того, чтобы заполнить тяжёлое молчание между ними — у них установился определённый распорядок. Утро они проводили вместе в кабинете — эльфийка читала, а гном слушал. Во второй половине дня они в основном расходились в разные стороны, каждый занимался своими делами по дому, по большей части читал или, как Тауриэль, охотился. Вечерами они сидели вдвоём: иногда опять погружались в историю Фаэрверен и Иондаэра, а время от времени просто разговаривали друг с другом на тщательно выверенные — безопасные темы. Порой они просто тихо сидели вместе, и мысли каждого блуждали по своим собственным тропам. Когда ужасы, таящиеся в ночи, становились для него невыносимы, а так бывало часто, они опять встречались у уютного, успокаивающего огня, и написанные другими слова сразу заглушали мечты и воспоминания, которые роились у Кили в голове. Однако по ночам он часто просто лежал в постели без сна, чувствуя присутствие Тауриэль в доме, который против воли уже начинал считать своим, и боролся с настойчивым желанием её найти. Ночью всё было не так, как днём; разум ослабевал, а тело сильнее обуревали желания. Кили боялся, что в конце концов его решимость может пошатнуться, и в ночной темноте они сделают то, о чём с рассветом будут жалеть. Могут открыть двери, которые уже нельзя будет закрыть. В дни, отмеченные агонией, которую он испытывал из-за потери дяди и брата, и чувством вины за то, что он жив, находится в безопасности и в большем комфорте, чем, вероятно, заслуживал, слушать, как Тауриэль переводит эльфийские письма, стало для него убежищем, на время отвлекавшим его от собственной судьбы. Однако он не был слепым и замечал сходство между историей Иондаэра и Фаэрверен и их с Тауриэль. И она тоже. Много раз во время чтения он видел мысли, которые мелькали у неё на лице, видел, как щёки окрашиваются внезапным румянцем, а глаза темнеют от собственной боли. И хотя такие моменты часто вызывали неловкость и даже бывали мучительными, никто из них никогда даже не думал о том, чтобы отказаться от этих занятий. Так они прочитывали листок за листком, страницу за страницей, восстанавливая жизнь тех, кто когда-то сидел на тех же местах, что и они сейчас. В найденных письмах и дневниках не было хронологического порядка, поэтому история Фаэрверен и Иондаэра стала сложной головоломкой, и каждый кусочек, который Тауриэль и Кили удавалось к ней добавить, был маленьким шажком к завершению намного более объёмной картины. Теперь они уже знали, что после первой встречи двух целителей Фаэрверен всем сердцем и разумом решила стать ученицей Иондаэра. Этому желанию воспротивились не только её отец, её близкие, но и сам Иондаэр. За время, которое Кили показалось вечностью, а для эльфа, скорее всего, было не таким уж и долгим, казалось, что усилия Фаэрверен не достигнут успеха. Но целительница проявила упорство, и это напомнило Кили и самого себя, и то, что он уже знал о характере Тауриэль по части упрямства. Благодаря собственной смелости Фаэрверен в конечном итоге сумела убедить Иондаэра в своих уникальных способностях, и он с неохотой взял её под свою опеку. Разумеется, не нужны были никакие письма, чтобы понять, что в конце концов Иондаэр и Фаэрверен стали любовниками. Однако на пути от наставника и ученицы до мужа и жены всё ещё не хватало больших отрывков истории, в повествовании до сих пор оставались пробелы, которых имеющиеся у них знания пока не могли заполнить. В основном эти пробелы касались характера Иондаэра и его прошлого. Кроме того, ещё предстояло узнать о жизни двух целителей после того, как их пути сошлись. Всегда ли они жили вместе в Ласточкином гнезде? И почему им было позволено строить свою жизнь вдали от двора, когда Трандуил обычно предпочитал держать своих подданных поближе к себе? Письмо, которое они только что прочитали, написала подруга Фаэрверен — Мерилинет, оно пролило хоть какой-то свет на личную историю Иондаэра. Тем не менее, большая часть личности целителя была окутана мраком. — Там больше ничего нет? — спросил Кили, заставив эльфийку оторвать взгляд от окна. — Да, — подтвердила она, — Дальше идут обычные прощания. Кили с разочарованным видом откинулся в кресле. Почему он так себя чувствовал, было для него загадкой, но он всё равно ничего не мог с этим поделать. Разгадка тайны совместного существования двух древних эльфов, которых он даже не знал, стала для него делом чрезвычайной важности. Может быть потому, что это отвлекало его от собственных горестей, а может, просто из-за того, что он жил в их доме, сидел в их креслах, листал их книги. Или, возможно, между их и его судьбой была какая-то связь, которую ему ещё предстояло понять — что бы там ни было, Кили знал, что не сможет успокоиться, пока не узнает всё. И Тауриэль тоже, в этом он был уверен. И всё же он видел, как она размышляет, как перебирает в голове последние сведения, пытаясь вложить кусочки головоломки в общую картину. — Может, — задумчиво рассуждала Тауриэль таким отстранённым голосом, что Кили не мог сказать, обращается она к нему или, скорее, к себе, — Разговоры, о которых упоминала Мерилинет, были правдой. Возможно, Иондаэр винил себя в чьей-то смерти: ученика или кого-то ещё. Этого уж точно достаточно, чтобы изменить кого-то так, как об этом пишет Мерилинет, верно? — потом она посмотрела прямо на него красноречивым, пронзительным взглядом. — Может, это и правда, — уклончиво ответил гном; ему пока не хотелось рассуждать о возможной связи между целителем и им самим, — Или просто слухи. Подозреваю, что Иондаэр — единственный, кто мог знать всю правду об этом деле. Тауриэль поджала губы. Её желание обсуждать то, что преследовало его, повисло между ними тяжким грузом. Хотя Кили был благодарен, что за последние несколько дней ни один из них прямо не говорил ни о его личной утрате, ни о жизни, которую он оставил позади. Теперь Тауриэль отвела взгляд, но не раньше, чем Кили смог уловить в нём грустные нотки. — Если всё действительно так, — сказала она, — Тогда ясно, что именно это так долго мешало им быть вместе. Было очевидно, что она имела в виду не только Иондаэра и Фаэрверен. Кили ответил прежде, чем смог остановить себя: — Тогда, наверное, он просто пытался её защитить. — А может, он был просто упрямый дурак. Кили думал, что слышит, как Тауриэль пробормотала это в ответ. Она опять отвернула лицо, поэтому он не мог быть уверен, на самом ли деле она так сказала. В любом случае, скорее всего, они говорили уже не об Иондаэре и Фаэрверен. Кили хмуро уставился в пол. Он хотел что-то ответить, но что он мог ей сказать? Ведь она была права, разве нет? Тауриэль освободила его от необходимости говорить, приложив ладонь к оконному стеклу. — Идёт снег, — выдохнула она голосом, полным изумления и восторга. Кили тоже устремил взгляд наружу и наблюдал, как падают крошечные белые снежинки. Он подумал, что они, должно быть, торопятся долететь до земли. Они оба уже видели снег в этом году, но всё равно эти редкие маленькие хлопья вызывали особое чувство, так похожее на то затаённое волнение, которое, сколько Кили помнил себя, первый снег вызывал у молодых гномов. Он не предполагал, что юные эльфы в этом случае чувствовали себя как-то иначе. Он поднялся с кресла, подошёл и встал у Тауриэль за спиной, глядя мимо неё на погоду. — Похоже, зима-таки добралась до нас. Эльфийка склонила голову набок, продолжая следить глазами за тем, как опускаются снежинки. — Всё равно, в Лесном королевстве снег не выпадает так рано. Очень часто зимой у нас вообще не бывает снега. Или он, во всяком случае, не долетает до земли, а только оседает на верхушках деревьев. Она выглядела восхищённой, чем, в свою очередь, вызвала у Кили лёгкую улыбку. Но внутри он ощущал себя таким же холодным, как ледяные цветы, которые начали распускаться на оконном стекле. Перед глазами стояло только безжизненное тело брата в окружении снега и льда на вершине Вороньей высоты. Именно в такие моменты всё тяжелее давило в груди: желание быть вместе с Фили становилось настолько сильным, что ему тоже хотелось умереть, чтобы его тело покоилось рядом с братом в королевской гробнице в глубинах горы. И как часто бывало, именно Тауриэль вернула его в «здесь и сейчас», напомнила, что ещё есть то, ради чего стоит жить. Когда Кили удалось избавиться от видения мёртвого брата, он обнаружил, что она наблюдает за ним. Убедившись, что завладела его вниманием, эльфийка улыбнулась, внезапный блеск её глаз мгновенно погасил его боль. — Я бы хотела показать тебе кое-что. Ты достаточно поправился для короткой прогулки? — спросила она, а даже если бы он и не был здоров, детский восторг, от которого у неё чуть-чуть покраснели щёки, не позволил бы ему ей отказать. Как бы то ни было, Кили устал от долгого сидения на одном месте и без колебаний ухватился за возможность отвлечь свой разум и немножко размять исцеляющееся тело. И вот, через несколько минут они встретились на улице, где снег уже начал падать сильнее. Гном заметил, что эльфийский плащ, который ему принесли, на самом деле теплее, чем казалось на вид. Ткань не пропускала ни сырость, ни холод и всё же двигаться в нём можно было совершенно свободно. Однако, идя по лесу следом за Тауриэль, Кили ощущал себя почти голым не только потому, что на нём не было тяжёлой — в несколько слоёв меха и кожи — гномьей зимней одежды. Только после того, как они прошли уже несколько минут, он полностью осознал, что при нём не было никакого оружия. Даже маленький кинжал, который Тауриэль дала ему ещё в Дейле, остался в его комнате в Ласточкином гнезде, совершенно заброшенный со дня их прибытия. То, что ему потребовалось так много времени, чтобы это понять, само по себе заставляло сомневаться в ясности рассудка, но теперь, когда Кили это понял, он не мог избавиться от чувства беспомощности, которое мурашками ползло вверх по затылку. Хотя теперь всё было не так, как он помнил, это был тот же лес, в котором отряд Торина Дубощита сбился с пути, Бомбур заснул мёртвым сном, от которого его было нельзя разбудить, и где обитала целая армия громадных восьминогих чудовищ, которые чуть не сожрали их всех до единого. Не зная, куда девать руки, которые не держали ни меча, ни лука, Кили внезапно сжал кулаки и остановился, чтобы оглядеть окружающий лес. Всё казалось таким тихим, но ему хотелось, чтобы на землю падало больше света, а тени, среди которых он двигался, были не такими чёрными. Он снова повернулся вперёд и увидел, что Тауриэль тоже остановилась и наблюдает за ним. — Поблизости нет никаких угроз, — заверила она, как будто прочитав его мысли, — Иначе я бы знала об этом, и нас бы здесь не было. Кили кивнул, но обратил внимание, что в отличие от него самого, его эльфийская спутница несла на спине и на поясе несколько клинков. — Когда ты говоришь «поблизости», то имеешь в виду, что где-то рядом нам всё ещё может что-то угрожать? Тауриэль оглянулась через плечо, её глаза быстро пробежались по окрестностям. — В тени леса таится много вещей, — задумчиво проговорила она, — Какие-то из них опаснее, чем другие. Однако угроза, о которой ты говоришь, уже не так опасна, как когда-то. — Значит, пауки ушли? — Насколько я могу судить, они отступили. Там, где их сила росла многие годы, теперь они, похоже, ослабели и их стало меньше, — Тауриэль обернулась к нему, и Кили показалось, что он уловил выражение лёгкой угрюмости у неё на лице, как будто она не могла заставить себя на самом деле поверить, что пауки больше не представляют опасности. Однако хмурость быстро сменилась обнадёживающей улыбкой, — В любом случае, пауки редко забредали так далеко на север. Идём, мы почти добрались до цели. Они недолго поднимались вверх по склону; Кили изо всех сил старался не отставать. Теперь земля уже была покрыта слоем снега толщиной в несколько дюймов, и хотя эльфийка, видимо, совсем этим не впечатлилась, гному приходилось сосредотачиваться и изрядно попотеть, чтобы нащупать надёжную опору для ног. Хоть двигался он далеко не изящно, всё равно был доволен, что не слишком быстро устал, а рана на груди только чуть-чуть саднила при каждом неосторожном движении. Пройдёт ещё какое-то время, прежде чем он сможет вернуться в прежнюю форму, но ему, хотя бы, больше не придётся сидеть без дела и ощущать себя бесполезной обузой. Когда он забрался на вершину холма, Тауриэль улыбнулась ему. — В следующий раз надевай сапоги, которые принёс тебе Эльхадрон. Ты увидишь, что для прогулок по лесу они больше подходят. Кили опустил глаза на свою тяжёлую обувь. Может, она была и права, но это не значит, что ему обязательно понравится бегать по лесу в костюме эльфа. Он как раз пытался придумать на её шутку остроумный ответ, когда его взгляд упал на открывшуюся ему сцену. — Что это за место? — выдохнул он. Они стояли у входа на площадку, сделанную из камня. Вокруг виднелись заброшенные сооружения, похожие на заросшие мхом колонны. Место выглядело очень древним, и, глядя на него, Кили подумал, что здесь не раз поработала магия. — Никто больше не ходит сюда, — объяснила Тауриэль, — У меня нет для него названия, и я не знаю, для чего его создали. Я хотела показать тебе это. С этими словами эльфийка быстро взяла его за руку и втащила на платформу, преодолев несколько шагов, необходимых для того, чтобы стать в центре. — Смотри вверх, — мягким голосом велела она. Когда Кили запрокинул голову, несколько снежинок попали ему в глаза, и он невольно закрыл их. А моргнув, он взглянул опять и с удивлением обнаружил, что окружён светом тысячи звёзд. В крайнем изумлении протянув руки, гном понял, что воздух вокруг наполняют не звёзды, а маленькие снежинки, сияющие самым таинственным образом. — Это свет, — говорила стоявшая рядом Тауриэль, — Место будто бы поглощает его, создавая такой эффект. Это происходит и во время дождя, но никогда не бывает так красиво, как тогда, когда идёт снег. Кили сглотнул, у него внезапно пересохло во рту. — Я никогда ничего такого не видел. Он оторвал взгляд от зрелища, которое их окружало, и заметил, что эльфийка сидит в центре площадки, откинув голову и устремив глаза в небо. Её длинные волосы падали на землю у неё за спиной; казалось, она ничуть не обеспокоена тем, что сидит на холодных, заснеженных камнях. На миг Кили почти поддался желанию пройти несколько шагов, которые их разделяли, упасть рядом с ней на колени и схватить это прекрасное создание в объятия, чтоб никогда больше не отпускать. Он впился ногтями в ладони, чтобы напомнить себе о своём обещании. Друзья. Ни больше, ни меньше. Ну почему так мучительно трудно оставаться верным своим убеждениям? Стараясь успокоиться, Кили на секунду закрыл глаза и вдохнул, а когда снова открыл их, то обнаружил, что Тауриэль наблюдает за ним. Их глаза встретились, и он с уверенностью понял — она знает обо всём, что прямо сейчас происходит у него в голове, и его желание явно читается в его взгляде. Кили видел, как распахнулись её глаза, и с замиранием сердца подумал, что именно она двинется к нему первой, перейдёт черту, которую он так старался не переступать. Однако из них двоих Тауриэль всегда была сильнее; она разрушила чары, которые окутали их обоих, послав ему маленькую, почти что застенчивую улыбку, прежде чем отвернуться и опять поднять глаза к небу над головой. — Я часто приходила сюда, когда была очень юной, — говорила она, — Всякий раз, когда ощущение одиночества становилось невыносимым, я поднималась сюда, садилась там, где сижу сейчас, и представляла себя маленьким огоньком в небе, где полно звёзд, в окружении и под защитой тех, кого любила. Эльфийка мечтательно улыбнулась. Кили ждал, что она продолжит, расскажет ему ещё о своём прошлом, но она молчала, погружённая в свои мысли среди серебряных искр, парящих в окружающем воздухе. Однако её слова помогли ему понять одну вещь: он не одинок в своих чувствах. Он был эгоистом, считая, что никто другой не понимает его боли. Другие тоже переживали потери — очевидно, и сама Тауриэль тоже. Похоже, она не хотела говорить об этом здесь и сейчас, но Кили был твёрдо уверен, что услышит её историю, когда придёт время. — Спасибо, — просто сказал он. — За что? — спросила она, но по улыбке гном понял: она прекрасно знает, что он имел в виду. Между ними воцарилось дружеское молчание, пока они продолжали любоваться падающим вокруг снегом. Тауриэль первой вырвалась из мечтаний и стряхнула с себя задумчивость. — Нам пора возвращаться. Дни становятся всё короче. Кили кивнул, хоть ему и не хотелось уходить из этого места, от этой неземной красоты. — Если снег не перестанет падать, мы сможем вернуться сюда, когда пожелаешь, — продолжила она, как будто прочитав его мысли. Он улыбнулся ей. — Я бы хотел. Удивив и себя, и её, Кили протянул руку и поднял её на ноги. С его стороны это был своего рода рефлекс, то, что он проделывал с Фили сотни раз. Однако теперь, когда Тауриэль встала рядом — так невозможно близко — не было ничего, что могло бы вызвать в нём какие-то братские чувства. Глядя на её прекрасное лицо в обрамлении падающего снега, Кили заметил, что больше не обращает внимания на их разницу в росте. Даже сейчас, когда ему пришлось откинуть голову, чтобы взглянуть ей в лицо, её высокий рост вызывал у него только одну мысль: как удобно было бы чуть наклониться вперёд и прижаться губами к тонкой, белой шее… Кили отпустил её руку и отступил. — Ты права, — он уставился в землю, напрасно пытаясь скрыть красноту, которая поползла вверх по шее, — Дневной свет быстро уходит. Нам надо идти. Он был слишком большим трусом, чтобы искать у неё на лице признаки того, что его странное поведение обидело или оскорбило её. Но её торопливая поступь, когда она просто развернулась и направилась в обратную сторону тем же путём, которым они пришли, говорила о том, что ему и в самом деле удалось её огорчить. Кили побрёл следом за ней вниз по склону, спотыкаясь и проклиная себя. Ну почему всякий раз, когда напряжение между ними немного рассеивалось, он всегда брал и портил всё своей импульсивностью? Потому что ты не хочешь быть для неё просто другом, насмехался голос у него в голове, Ты не можешь вынести этой мысли, поэтому продолжаешь тянуться к ней только для того, чтобы опять оттолкнуть. Кили пытался заглушить этот голос, хотел руками заткнуть ему рот, усесться на спину и давить, пока тот не задохнётся. Но он всё равно не умолкал — впрочем, как и всегда. Пока он боролся с демонами внутри, они успели спуститься к подножию холма и теперь шли по тропинке, которая привела их сюда через лес. Кили был слишком занят последней своей глупостью, чтобы замечать что-то ещё, а потому удивился, когда наткнулся прямо на вытянутую руку Тауриэль. — Не двигайся, — шепнула она. Он хмуро посмотрел на неё. Любые следы гнева, которые можно было увидеть у неё на лице, сменились выражением глубокой сосредоточенности и беспокойства. Что-то было не так. — Что ты услышала? — тут же спросил он, пробегая глазами по окружавшему их лесу. Теперь он очень жалел, что у него на поясе нет меча, а ещё лучше — лука и стрел за спиной. Тауриэль чуть заметно мотнула головой. — Не услышала — почувствовала. Она, не отрываясь, смотрела на деревья слева от них, где Кили не видел ничего, кроме обычного сумрака, который присутствовал в лесу даже днём. — Держись позади и постарайся вести себя тихо. Кили хотел возразить или попросить хоть один из её клинков, но эльфийка уже направилась к деревьям, и ему ничего не оставалось, кроме как пойти за ней. Несколько минут они вместе шли вглубь леса, гном изо всех сил старался не очень шуметь. Тауриэль двигалась без единого звука, и по сравнению с ней Кили чувствовал себя троллем, который ломится через заросли. Они ещё немного спустились с холма и когда достигли того, что выглядело как дно небольшой долины, эльфийка опять остановила его, уперевшись ладонью в грудь. В этот раз она ничего не сказала, а просто прижала палец к губам, чтобы он замолчал. Опустив руку, она обернулась вокруг, разглядывая землю. Снега здесь было меньше, лесную подстилку укрывали сухие листья, среди которых торчали корни высоких деревьев. Кили не видел ничего необычного, однако теперь он тоже почувствовал, как по спине поползли мурашки, а сердце сковал холод. Здесь произошло что-то зловещее. Несколько мгновений Тауриэль внимательно вглядывалась, потом напряглась и поспешила к одному дереву, где опустилась на колени и потрогала что-то на одном из корней. Кили подошёл, чтобы заглянуть ей через плечо. Свет здесь был тусклым, и он не мог видеть ясно, но когда эльфийка подняла пальцы и поднесла их к его глазам, гном безошибочно понял, чем они были покрыты. Кровь. — Кого-то ранили, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам в поисках следов борьбы, тел, хоть чего-нибудь, что помогло бы ему узнать, с чем им придётся иметь дело. Тауриэль сидела неподвижно, растирая кровь меж кончиков пальцев. — Не ранили, — её глаза расширились от печали, — Убили. Кили присел на корточки рядом с ней. — Ты уверена? Ведь если тот, на кого здесь напали, до сих пор жив, мы можем его спасти. Кровь выглядит совсем свежей… Тауриэль покачала головой и встала, крепко сжав губы. — Нет. Это был эльф, и он или она не пережил нападения. Я в этом уверена. Кили провёл рукой по лицу. Он вдруг почувствовал усталость. Неужели в этом мире никогда не будет тишины и покоя? Или в конце концов всё это на самом деле приведёт к ещё более кровавой бойне? Гном обшарил глазами почву перед собой. На земле были следы — отпечатки тела, которое тащили куда-то. Он протянул руку и провёл по ним пальцами. — Кто мог это сделать? Может, медведь или волк? Он чувствовал себя глупо, спрашивая об этом, потому что в их мире, конечно же, то, что скрывалось в тени, было намного опаснее обычных медведей и волков. — Нет, это работа чего-то гораздо более тёмного, — сказала Тауриэль; что-то в её голосе вынудило Кили посмотреть на неё. Она глядела на что-то далеко вверху прямо над ними, чего гном со своего места на земле видеть не мог. Он подошёл, встал рядом с ней и проследил за её взглядом. Остатки дневного света у них над головами путались в серебристой паутине. Паучьи тенёта. Кили насторожился и сразу же принял оборонительную стойку. Это, конечно, объясняло дурные предчувствия, которые он испытывал раньше. Рука Тауриэль сжала его плечо. Он не был уверен, успокаивала она этим жестом его или себя саму. — Нигде поблизости их нет. Будь они здесь, я бы почувствовала и не привела тебя сюда. Их гнездо должно быть где-то в другом месте. — Я думал, что они держатся подальше от этой части леса, — Кили вспомнил их недавний разговор. — Раньше так и было, — рассеянно ответила Тауриэль. Она по-прежнему разглядывала паутину над их головами. Насколько Кили помнил свою первую встречу с гигантскими пауками, здесь этих тварей было не так много, поэтому он решил, что эта стая намного меньше, чем та, которая поймала отряд где-то на юго-востоке отсюда. Может даже, это был только один паук. — Может, нам стоит пойти за ними? — спросил он. Перспектива встретиться лицом к лицу с ещё большим числом этих отвратительных гадов была не очень заманчивой, но, с другой стороны, избавить мир от нескольких восьминогих чудовищ казалось вполне подходящим способом избавиться от разочарования, которое копилось в нём уже несколько дней. Тауриэль резко опустила голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Нет, — сразу же сказала она, её тон не оставлял возможности для споров, — У нас мало оружия, а скоро будет темно. Кроме того, ты ещё не поправился. Мы возвращаемся в Туилимбар прямо сейчас. Эльфийка живо развернулась и начала выбираться из долины. Кили, ошеломлённому скупостью её фраз, потребовалось пару секунд, чтобы очнуться и поспешить за ней. — Значит, ты просто дашь им уйти? — крикнул он вслед. Тауриэль остановилась, обернулась к нему. — Ничего подобного, — она крепко стиснула зубы, — Но с этим вопросом нужно разобраться, как положено. — И как это? — Это решать королю, — её взгляд обратился туда, где, по расчётам Кили, находился дворец короля эльфов, — А раз уж он, кажется, делает всё возможное, чтобы никто из нас не попался ему на глаза, думаю, что пришло время явиться к нему с визитом. Судя по виду, Тауриэль была не очень-то рада такой перспективе, да и Кили в общем-то тоже. Но когда эльфийка повернулась, чтобы направиться обратно в Ласточкино гнездо, решительность, с которой она шагала, заставила его поверить, что она не отступит от своих слов. Ну а он, разумеется, её поддержит.