Дар

С вымученным стоном Кили сел на своей узкой койке, сползшее с него одеяло упало на пол. Он наклонился, прижал ладони к глазам, пытаясь избавиться от картинок, которые постоянно крутились в мозгу и не давали никакой возможности уснуть. В этот раз его не мучила ни ужасная судьба дяди и брата, из-за которой он не мог найти ни сна, ни покоя, ни кошмарные твари, которых он встречал в своих путешествиях. Вместо этого большую часть сегодняшней ночи ему не давали спать воспоминания о том, что произошло между ним и Тауриэль в лесу, и что ещё хуже, фантазии о том, что могло бы случиться, не сумей он себя сдержать. Воспоминаний о её дыхании на его коже, её пальцах в его волосах, о её вкусе было более, чем достаточно, чтобы сердце забилось быстрее, а внутри всё скрутило от бездонного желания. — Хватит, — сказал он в тишину пустой комнаты, — Просто перестань. Но даже высказав эти слова, Кили знал: какая-то большая, мощная часть его души не желает прекращать вызывать в воображении эти видения, не желает заканчивать терзать такими фантазиями его сердце и разум. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы не дать себе вскочить с постели прямо сейчас, найти Тауриэль, где бы она ни была, и закончить то, что они начали в ту холодную, тёмную зимнюю ночь. От того, что Тауриэль, скорее всего, чувствовала то же самое, всё становилось ещё хуже, из-за чего было так трудно сопротивляться своему вожделению. Её собственное желание, которое он видел в её глазах, ощущалось в каждом касании. И не только в тех, которыми они обменивались в ту роковую ночь, нет, с тех пор даже самые невинные прикосновения кожи к коже обжигали, отчего тело потом горело огнём. Кили пытался заставить себя сожалеть о той ночи, проведённой в лесу, однако обнаружил, что не может. Он ещё никогда не чувствовал себя так, как тогда, когда от каждого её прикосновения душа воспаряла в небеса. Он ничего так не хотел, как опять испытать это чувство, но всё равно продолжал сдерживать себя. В тот день, когда они вернулись в Ласточкино гнездо, Кили удивил сам себя тем, как смело взял её за руку, впервые позволяя им обоим физически выразить своё влечение друг к другу и сразу же не отстраняясь при этом, как делал до этого много раз. И это было приятно. Так приятно, что они не отпускали друг друга, пока не дошли до входной двери, пройти через которую, держась за руки, было бы трудновато. Но одно дело — показать свою привязанность таким невинным жестом, как прикосновение рук. Если бы Кили знал, что дальше этого всё не зайдёт, он мог бы без колебаний позволить себе такие прикосновения. Но, как бы там ни было, он был уверен, что одно обязательно приведёт к другому. Они уже и так подошли слишком близко, заглянули в бездну души другого. То, что между ними было, уже никак не могло оставаться невинным и чистым — слишком грубыми были их чувства, слишком хрупкими сердца. И всё-таки Кили чувствовал, что Тауриэль заслуживает именно этого. Невинности. Чистоты. По крайней мере, хоть на какое-то время, пока всё не уляжется, пока они не станут кем-то большим, чем два незнакомца, которые только что повстречались и теперь живут под одной крышей. И Кили хотел быть тем, кто даст ей всё это. Сейчас он это понимал. Если он останется — а он не собирался поступать иначе — то они не будут просто друзьями. Они уже переступили эту черту, и очень давно. Просто ему потребовалось много времени, чтобы это осознать. Вопрос заключался в том, как они смогут стать друг для друга кем-то, кроме друзей, без риска разрушить всё хорошее, что между ними было? Как не сделать ей больно, сблизившись слишком рано? Уж конечно не преследовать и не вламываться к ней посреди ночи, подумал он, заставляя себя ослабить железную хватку пальцев на деревянной раме кровати. Кили вздохнул, поднял с пола одеяло и опять лёг на матрас, рассматривая узоры, нарисованные на потолке светом луны. Однако было уже слишком поздно, так как теперь, высказав эту мысль, он уже не мог от неё избавиться. Если он всё-таки встанет, что случится, когда он её найдёт? Все его внутренние споры о том, что нужно поступить правильно, а не так, как хочет каждая частичка его существа, неожиданно прервались, когда дверь в комнату бесшумно открылась. Кили затаил дыхание. В бледном свете луны в дверях стояла Тауриэль — эльфийка нерешительно мялась на пороге. Гном поборол желание сесть и остался лежать неподвижно, пока она медленно шла по комнате, ступая по деревянному полу легко и совершенно бесшумно. В конце концов она присела на самый краешек его кровати. Некоторое время они оба молчали, и Кили подумал, что, возможно, она решила, будто он спит. Его глаза были широко открыты, а проникавшего снаружи света должно быть достаточно, чтобы это понять. Однако Тауриэль на него не смотрела, вместо этого она уставилась в пол. Её волосы были распущены; локоны, падающие на плечи, мешали ему разглядеть выражение её лица. — Я слышала, как ты ворочаешься и мечешься с другой стороны дома. Она говорила тихо, но в тишине ночи её голос прозвучал так неожиданно, что Кили слегка вздрогнул. Гном смущённо кашлянул. — Я… сегодня ночью мне трудно заснуть. От волнения у него сдавило горло. Что она делает здесь? Тауриэль по-прежнему на него не смотрела. — Мне тоже было тяжело нормально расслабиться духом и телом, — призналась она. К этому моменту сердце Кили уже едва не выскакивало из груди. — И почему же это? — спросил он, во рту внезапно пересохло. Тауриэль подвинулась на кровати так, чтобы наконец-то взглянуть на него. Она всегда была красивой, но ещё никогда не была так невыносимо прекрасна, как сейчас, когда бледный свет луны освещал её белую, безупречную кожу. Даже в полумраке Кили заметил, как лёгкий румянец окрасил ей щёки, а глаза расширились от той же тоски, которая сжимала его грудь. — Думаю, ты уже знаешь ответ, — чуть слышным шепотом проговорила она. На мгновенье они застыли, уставившись друг на друга. Кили подумал, что сейчас она, должно быть, слышит, как бешено колотится его сердце. А потом, словно по команде, они оба двинулись, столкнулись, как две волны в огромном, широком море, радуясь тому, что наконец-то нашли друг друга. Кили сел, пока Тауриэль полностью забралась к нему на постель, положил руки на её узкие бёдра и притянул к себе на колени. Эльфийка опустила ладони ему на плечи, когда их губы, не издав лишнего вздоха, сошлись в неистовом поцелуе. Когда её язык ласкал его губы, умоляя впустить, чтобы он мог снова ощутить её вкус, его руки соскользнули с её бёдер, обхватили в страстном объятии, притянули так крепко, как только возможно, не причиняя ей боль. Сидя вот так, она должна была заметить его возбуждение даже через одеяло, но Кили обнаружил, что это совсем его не смущает. Напротив, ему хотелось, чтобы Тауриэль точно знала, что делает с ним, чтобы почувствовала желание, текущее по его венам. С тихим вздохом Тауриэль разорвала поцелуй, и Кили подумал, что может лишиться чувств, когда она повела бёдрами, давя и потираясь, воспламеняя его кровь. Пальцы впились ей в поясницу, а эльфийка запрокинула голову, открыв ему доступ к нежной коже на шее. Кили со вздохом уткнулся в неё лицом, не успев даже опомниться, принялся ласкать губами, языком, зубами. В этот раз в его действиях не было ни мыслей, ни причин — только чувства, он полностью потерялся в своём поклонении её телу; каждый вздох, который срывался с её губ, отдавался вспышкой желания в чреслах. Внезапно оказалось, что руки Тауриэль уже не лежат на его плечах, а скользят под подол рубашки, стягивая её через голову. Если в комнате и было холодно, то Кили этого не почувствовал. Он ощущал только, как её пальцы чертят невидимые узоры на его голой спине. С низким стоном он ещё крепче обнял её, прижал, наклонившись, опустил на спину так, что оказался сверху, а её стройные ноги сразу обвились вокруг его бёдер. Тауриэль не возражала, совсем нет; она обхватила ладонями его лицо, притянула к себе для нового поцелуя, глубже и настойчивей, чем любой из тех, которые они разделяли раньше. Кили приподнялся настолько, чтобы можно было справиться с завязками её платья. Слава Махалу, на ней не было кожаного корсажа, который она часто надевала поверх одежды, потому что он понятия не имел, как вытащить её из него. Однако он замер, когда его пальцы коснулись её живота. Тауриэль прервала их поцелуй. — В чём дело? — Твоя рана, — пробормотал он, глядя на её полурасстёгнутое платье, — Я не хочу делать тебе больно. Эльфийка взяла в ладони его лицо и заставила посмотреть ей в глаза. — Ты не делаешь мне больно, — уверяла она, — И не будешь. И всё-таки Кили засомневался. Если он сейчас не отступит, пути назад больше не будет, он это знал. Вместе с остатками физических барьеров между ними исчезнет и последняя возможность сдержать себя. Он признавался себе, что чувствует себя зверем, но такова была правда. И всё же — разве Тауриэль не заслуживала самого наилучшего? — Кили, посмотри на меня, — произнесла она, когда его взгляд затуманился. В её глазах он увидел отражение собственной любовной тоски, а ещё яростной решимости, — Я не принцесса, не хрупкая драгоценность. Не обращайся со мной так, прошу. Я не сломаюсь — не сдерживай себя. Пожалуйста, не надо. Они долго смотрели друг на друга, и Кили чувствовал, как все его возражения начинают рассыпаться в прах. В конце концов он кивнул, повернув лицо так, чтобы чмокнуть её в ладонь. Поцелуй вышел вполне невинным, однако он услыхал, как Тауриэль резко вздохнула в ответ. Ободрённый, Кили продолжил покрывать нежными поцелуями её запястье, предплечье руки в восторге от того, как приподнимались её бёдра, а тело выгибалось под ним. Когда он завладел её ртом в очередном поцелуе, все сомнения были напрочь забыты — он так изголодался по ней, что этот голод завладел всем его существом. Её руки отпустили его лицо, чтобы закончить расстёгивать платье; она выпуталась из него в один миг — вещь исчезла таким же таинственным образом, как и его рубашка. Кили ахнул от удовольствия, когда наконец-то соприкоснулся с ней кожей, её наполовину обнажённое тело прильнуло к нему, как недостающий кусочек головоломки. Гном опёрся одной рукой о матрас, пока вторая — свободная — дерзко прошлась по её торсу, пока не накрыла ладонью одну идеальную, упругую грудь. Где-то в глубине души он не мог до конца поверить, что это действительно происходит, тогда как другая его часть подсознательно взяла верх, нежно сжимая плоть под ладонью. Тауриэль оторвалась от поцелуя, с громким вздохом уронила голову на матрас. Кили хотел отдёрнуть руку, но её собственная рука рванулась вверх, пальцы сомкнулись у него на запястье. — Не смей останавливаться сейчас! — выдохнула она. Кили с усмешкой наклонил голову, чтобы осыпать лёгкими, как пёрышко, поцелуями её ключицы, в то время, как его рука, подчиняясь её приказу, продолжила свои ласки. Он испытал прилив какого-то шалого озорства, когда в конце концов заменил свою руку ртом, сомкнув губы на затвердевшем соске. Ответа ждать не пришлось — Кили тихонько улыбнулся, когда Тауриэль выгнула спину и вцепилась ему в волосы, чтобы удержать его голову. Ещё некоторое время он продолжал ласкать её так, а потом переключил внимание на другие вещи. Он проложил дорожку из поцелуев по её упругому животу, старательно избегая места вокруг раны, прошёлся мимо пупка, а когда добрался до края леггинсов, то замешкался лишь на долю секунды, прежде чем зацепить пояс большими пальцами и стянуть их вниз по её бесконечно длинным ногам. Если они собираются сделать это, то всё должно быть правильно, не останавливаясь на полпути. Похоже, Тауриэль разделяла его настрой, потому что её руки торопливо повторили его действия: она быстро расправилась с его штанами, при этом каким-то образом умудрилась избежать неловкой возни, когда помогала ему из них выпутаться. Ну вот. Несколько мгновений они просто лежали, прижимаясь друг к другу, соприкасаясь лбами, пока каждый пытался привыкнуть к ошеломляющему ощущению слияния с каждым дюймом кожи другого, преодолеть последний барьер. Кили чувствовал, как быстро бьётся сердце Тауриэль рядом с его сердцем, понимал, что она, как и он сам, волновалась перед этим погружением в неизвестные воды. Когда дымка безумия, окутавшая разум, немного рассеялась, он захватил её губы в нежном поцелуе, которым надеялся выразить всё, что значила для него эта ночь, показать, что она может позволить себе упасть, потому что он будет рядом, чтобы её поддержать. Тауриэль ответила на его поцелуй, её ладони поднялись вверх, нежно сжали его лицо. Скоро поцелуй стал более глубоким, утратив при этом часть своей невинной сладости. У Кили закружилась голова, желание затопило его с новой силой, угрожая стереть все связные мысли. Он подумал, что и вовсе может потерять над собой контроль, когда эльфийка ещё немного раздвинула ноги, подтянула его ближе — так близко, что он, наконец, полностью соединил своё тело с её. Кили заставил себя не спешить — это был настоящий подвиг, который казался ещё труднее, потому что Тауриэль буквально манила его своим телом, двигая бёдрами так, что он дрожал от возбуждения, а её губы заглушили его ответный стон. И когда он в конце концов сдался, то вошёл в неё медленно, дюйм за дюймом, а за закрытыми веками вспыхивали крошечные искорки звёзд: изысканность настолько интимного единения с ней была почти что невыносимой. Тауриэль впилась ногтями ему в плечи, однако Кили не почувствовал боли, наоборот, от этого ощущения удовольствие стало только ещё сильнее. — Посмотри на меня, — потребовала она, — Пожалуйста. Гном подчинился её просьбе, открыл глаза. Он увидел, как в уголках её собственных глаз начали появляться слёзы, но знал, что это не слёзы печали. Её щёки раскраснелись от возбуждения, а когда она улыбнулась, его сердце запело в ответ. — С тобой я чувствую себя живой, — шепнула Тауриэль, повторяя слова, которые он сказал ей когда-то давно, как будто бы в другой жизни. Кили наклонился, впился в её губы глубоким, обжигающим поцелуем, в который вложил всё то, что чувствовал к ней. Она ответила ему тем же, и они медленно начали двигаться вместе, их тела в унисон танцевали под музыку, которой никто из них никогда раньше не знал. Кили не мог сказать, прошли минуты или часы, на какое-то время вся связь с окружающим миром исчезла. По мере того, как увеличивался темп, дышать становилось всё тяжелее, каждый вздох, который срывался с её губ, грозил столкнуть его с последнего края. Когда Кили почувствовал, что приближается к точке невозврата, он сел, потянул её за собой так, что она опять оседлала его колени, надеясь, что сменив позу, сможет продержаться немного дольше. Он явно недооценил способность Тауриэль дразнить его, потому что она использовала свой заново обретённый контроль, чтобы ускорить движения, принимая его глубоко в себя. Кили уронил голову ей на грудь, кончиками пальцев вцепился в спину повыше бёдер, поощряя её продолжать. Её руки вдруг оказались на его шее, запрокинули ему голову назад и вверх так, чтобы он опять смотрел на неё. Её глаза потемнели от желания, и Кили стал свидетелем того самого момента, когда она достигла своего пика. Как только он почувствовал, как она сжимается вокруг него, то тоже наконец-то позволил себе расслабиться: невероятно мощная волна наслаждения захлестнула его, пока они неистово двигались вместе, и каждый старался продлить этот сладкий момент освобождения. Истратив все силы, они ещё долго сидели вот так, не желая нарушать этот момент идеальной близости. Кили протянул дрожащую руку, чтобы смахнуть прядь волос с лица Тауриэль, а эльфийка улыбнулась, её веки затрепетали, когда она прижалась щекой к его ладони. Он чувствовал, как по лицу расползается глупая улыбка, и чтобы скрыть её, быстро захватил её губы в ласковом поцелуе. В этот миг он чувствовал такое счастье, такое абсолютное блаженство, что казалось, будто сердце просто разорвётся в груди. За всё это время никто из них не произнёс ни единого слова, потому что оба не хотели неуместными словами разрушить то правильное и драгоценное, что между ними было. Впрочем, Кили и сам не был уверен, что смог бы составить хоть одно связное предложение: руки и ноги внезапно отяжелели, а голова закружилась. Когда Тауриэль наконец соскользнула с его коленей, он нежно обнял её за талию, чтобы ей даже в голову не пришло оставить его. Хотя его беспокойство оказалось излишним, потому что эльфийка легла на матрас, притянула его к себе так, чтобы прижаться к его боку и положить голову на плечо. Какое-то время они просто лежали, и в конце концов Кили почувствовал, что опять может мыслить ясно, в глубине сознания начинают появляться слова, которые вот-вот грозили вырваться в темноту ночи. Тауриэль заставила их утихнуть — она приподняла голову и поцеловала его ещё раз. — Спи, — шепнула она, поглаживая пальцами его лоб, словно пыталась стереть его мысли. В этот раз Кили не стал возражать. Однако он потянулся, рукой обхватил её за затылок, чтобы притянуть к себе для нового поцелуя, совсем не такого невинного, как тот, который только что получил от неё. Тауриэль улыбнулась ему в губы, а потом Кили, удовлетворённый во всех смыслах этого слова, уронил голову на подушку и почти мгновенно уснул. Его возлюбленная поняла, что ей и самой хочется хоть раз получить возможность вот так же забыться, но знала, что у неё не получится. Вместо этого она стала наблюдать, как медленно поднимается и опускается его грудь, восторгаясь тому, что можно стать единым целым с другим существом, заглянуть в его душу.