Дар

Когда первые лучи солнца защекотали кожу, а их приятное, нежное тепло сменило холодный утренний воздух, Тауриэль удивилась тому, как мир вокруг может быть настолько спокойным, когда в ней самой бушует буря. Каждый раз, когда она вспоминала события прошлой ночи, сердце начинало гулко колотиться в груди, а тело трепетало оттого, что к нему прикасались так, как ещё никогда раньше. То, что они с Кили сделали, было импульсивно, безрассудно и, возможно, не слишком целомудренно. Но это было лучшее, что случалось с ней за всю её жизнь. И она хотела ещё. И всё-таки, вот она здесь, снаружи, пока солнце медленно поднимается в небе, обозначая конец ночи, которая изменила всё, вместо того, чтобы лежать в объятиях Кили, впитывая его тепло. Когда чернота ночи начала постепенно сменяться утренней серостью, сон её возлюбленного стал более беспокойным. Тариэль решила, что ему снится очередной кошмар, и опечалилась, что он не избавился от них даже в эту единственную особенную ночь. Однако потом Кили начал что-то бормотать, поначалу его слова показались ей бессмысленными. Тауриэль озабоченно нахмурила лоб, приподняла голову, чтобы посмотреть на него. — Она далеко от меня, — неожиданно зашептал гном, — Очень, очень далеко. Она гуляет в свете звёзд в другом мире. На глаза навернулись слёзы. Значит, это был не кошмар — ему снилась ночь, когда она спасала его от раны, нанесённой отравленной стрелой. Кили опять успокоился, когда она положила ладонь на его голую грудь и сглотнула ком в горле. Почему он видел это во сне именно сегодня из всех других ночей? Потому что тогда ты создала связь, которую ничто не смогло разорвать, даже смерть, попыталась успокоить она себя. Однако какая-то коварная, вечно сомневающаяся часть её души не была в этом так уверена. Она далеко от меня. Она гуляет в свете звёзд в другом мире. Тогда, в доме Барда, Тауриэль могла бы с ним согласиться. Они жили в разных мирах, как бы сильно их не тянуло друг к другу. Но вскоре после того, как нашла его в Озёрном городе, она стала смотреть на вещи по-другому, и чувства, которые возникали в её груди всякий раз, когда она смотрела на красивого гнома, заставляли сомневаться во всём, что, как ей казалось, она знала очень давно. А что, если несмотря на всё, что они пережили, несмотря на прошедшую ночь, Кили всё ещё думал о ней именно так? Что различия между ними нельзя преодолеть, и эти различия всегда будут разделять их, как бы близки они ни были друг с другом? Эта мысль огорчила её, отняв часть того блаженства, которое она испытала раньше, лёжа в его объятиях. Но в конце концов совсем не это вынудило её вырваться из его рук в холодный воздух раннего утра, где она сидела сейчас, пытаясь собраться с мыслями. Её очень тревожили подозрения из-за того, какую роль сыграл Кили в её исцелении. А вернее, чувство вины за то, что она до сих пор не поговорила с ним об этом. Она знала, что так не может продолжаться, однако боялась, что это знание может сделать с ним — с ними обоими. Он наконец-то начал исцеляться от душевных травм из-за потери дяди и брата, оттого, что чуть не погиб сам. Так что хорошего может выйти из того, что они опять начнут обсуждать этот вопрос, кроме как разбередить раны, напоминая ему обстоятельства, при которых он выжил? К этому моменту Тауриэль считала, что знает Кили достаточно хорошо, чтобы понять, что её подозрения могут обеспокоить его, поколебать ту уверенность, с которой он начал обустраиваться в своей новой жизни — их жизни. Он опять станет тревожиться о том, как исцеление Трандуила повлияло на него, постоянно задаваться вопросом, не случилось ли с ним чего после близкой встречи со смертью. Тауриэль твёрдо верила, что беспокоиться не о чем, но всё-таки понимала, что от одной этой мысли ему станет не по себе. Тогда как подступиться к этому деликатному делу? Потому что она должна этим заняться, теперь Тауриэль точно знала. Если бы только она могла действовать с ясной головой, вместо того, чтобы, как сейчас, отвлекаться на события прошлой ночи. Она зажмурилась и выдохнула — от её дыхания в холодном воздухе появилось маленькое белое облачко. Когда Тауриэль снова открыла глаза, то почувствовала себя намного спокойнее, а в голове начал вырисовываться план. Она прислушается к совету Эльхадрона и обратится к старым целителям во дворце, но так, что Кили об этом не узнает. Если они действительно расскажут об их ситуации то, чего она ещё не знает, то она хотя бы сможет ответить на какие-то из вопросов, которые наверняка появятся у Кили, как только она напомнит ему об этом. Если заговорить с ним до того, как она что-то узнает, это только навредит ему. Может оказаться, что она ошиблась, и сила, с помощью которой она исцелилась, была только её собственной. Да, ей в самом деле сначала нужно всё выяснить, прежде чем рисковать и разрушить то, что уже нельзя будет исправить. Укрепившись в своём решении, Тауриэль встала со своего места на ступеньках, ведущих в Туилимбар, и тихо вошла внутрь. Брать с собой много вещей не было нужды, но она хотела захватить хотя бы свой лук. Он остался в библиотеке, где накануне вечером они снова сидели вместе, читая письма Фаэрверен и подготавливая оружие. Забирая лук, прислонённый к стене в дальнем конце комнаты, Тауриэль заметила стопку бумаг, что лежала рядом с сундучком, который достался ей в наследство от бывшей наставницы. Это были письма, те самые, что они с Кили уже просмотрели, когда собирали воедино историю Иондаэра и Фаэрверен. Эльфийка замешкалась. Из этих записей прошлого она хорошо усвоила одну вещь: тайны — самый большой враг любви. Иондаэр скрывал своё прошлое, тем самым мешая Фаэрверен стать к нему ближе, и Тауриэль бы даже не удивилась, если бы целительница и вовсе перестала пытаться. Может, то же самое происходит сейчас? Может, она отталкивала от себя Кили, когда скрывала от него что-то, собиралась действовать у него за спиной, чтобы раскрыть правду, которую, как она не была уверена, он готов был услышать? Я просто хочу защитить его, мысленно убеждала она себя, хотя и понимала, что дело не только в этом, что она боится столкнуться с ним из-за этого лицом к лицу и надеется найти способ этого избежать. Пока Тауриэль рассматривала стопку писем, перебирая в голове возможности, которые могут открыться на выбранном ею пути, судьба решила избавить её от этого трудного решения. Что-то — может быть, тихий шум или изменения в воздухе — заставило её поднять глаза и увидеть, что Кили стоит в дверях, босой, взъерошенный, в наполовину расстёгнутой рубашке. В голове сразу же возникли видения её пальцев в его волосах, его рук на её коже, но она сделала всё возможное, чтобы отогнать их. Когда Тауриэль взглянула ему в лицо, то увидела выражение растерянности и обиды, отчего всё замерло внутри. — Ты уходишь? — спросил он немного хриплым со сна голосом. Тауриэль чувствовала, как горят щёки, и запнулась, подбирая слова. — Я хотела… — заговорила она, — Я хочу сказать, что собиралась пойти поохотиться, — ложь была отвратительна на вкус, но она боялась, очень боялась того, что случится, когда она наконец скажет ему правду. Кили долго и внимательно смотрел на неё, а её лицо пылало под его взглядом. В конце концов Тауриэль не смогла побороть желание отвести глаза и уставилась на лук в своих руках. — Правда? — Кили подошёл ближе, так близко, что она уже не могла не смотреть на него. Его глаза потемнели от стольких эмоций, которых она не могла точно определить, она чувствовала, как у неё слабеют колени; неожиданно её охватило желание прижаться губами к его губам, повторить кое-что из того, что они делали прошлой ночью. Но боль, которую она видела в его взгляде, удерживала её от этого. Тауриэль вздохнула. — Нет, — призналась она, — Не правда. Я собиралась отправиться во дворец. Там есть те, с кем я должна поговорить о том, что случилось. На секунду у Кили на лице появилось выражение полного недоумения. — Ты хочешь говорить с ними о прошлой ночи? Тауриэль была так ошеломлена этим предположением, что ей потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. — Что? Нет! — она покраснела ещё сильнее, запнулась, — Я… Я имела в виду, мне нужно рассказать им о том, что случилось в лесу. О пауках. Об укусе, — она засомневалась, однако потом сдалась. Теперь она могла сказать ему всю правду, — О том, как ты исцелил меня. Кили рассеянно кивнул — видно, последние слова ещё не дошли до него. А когда это произошло, гном ошарашенно выпучил глаза. — Что ты сейчас сказала? — он поперхнулся. Тауриэль вздохнула. Она совсем не так представляла себе этот разговор. Эльфийка жестом показала на два кресла. — Сядешь со мной на минутку? Она видела, что Кили хотел отказаться, но, видимо, испытал слишком сильное потрясение, поэтому опустился в одно из кресел, напряжённый и неподвижный. Тауриэль села сама, потянулась, чтобы взять его руки в свои, но потом отстранилась и сложила ладони на коленях. — Когда ты думаешь о том, что произошло после того, как меня ранили, ты помнишь, что чувствовал что-то необычное? Кили нахмурился. — Всё случилось так быстро. Я помню, что испугался, ужасно испугался тебя потерять. А потом… я не знаю. — Потом что-то изменилось? — подсказала Тауриэль. Какое-то время Кили раздумывал. — Ну, да. Мне стало тепло и спокойно, как будто в этот раз всё будет хорошо, — он встряхнулся, словно хотел избавиться от нежеланных мыслей, — Но ведь это всё ты. Разве нет? Эльфийка долго смотрела на него. — Я в этом не уверена, — наконец призналась она. Кили уставился на неё. — И что это значит? Тауриэль опять вздохнула, она искала нужные слова, чтобы объяснить то, что по её мнению могло бы случиться. — Когда я попыталась исцелить себя, сначала у меня ничего не получилось. Моя надежда быстро угасала — я знала, что не смогу спасти свою жизнь, ведь для этого нужна огромная сила. Сила, которой у меня нет. А потом вдруг ко мне прикоснулся свет, который забрал боль — но это был не мой свет. Я думаю, что он исходил от тебя. Ты исцелил меня. Или, по крайней мере, добавил мне сил, которых мне не хватало. — Этого просто не может быть, — Кили попытался рассмеяться, но получилось невесело, — Я даже простую царапину как следует перевязать не могу. И уж точно не справился бы со смертельной раной да ещё без ничего, кроме нескольких травок. — И всё-таки ты это сделал, — тихим голосом проговорила она. Несколько секунд Кили молча таращился на неё, а потом поднялся, подошёл к окну и просто стоял, вглядываясь в холодный свет утра. Тауриэль хотела подойти к нему, обнять, но вместо этого решила дать ему время прийти в себя. — Несколько недель назад, — в конце концов заговорила она, — Ты сказал, что иногда тебе кажется, будто то, что случилось на Вороньей высоте, изменило тебя. Что в тебе появилось что-то, чего раньше не было. Гном повернулся, чтобы посмотреть на неё, обхватил себя руками в защитном жесте. — И ты думаешь, вот это оно? Что я теперь какой-то целитель? — его голос звучал недоверчиво и теперь, когда он произнёс эти слова вслух, Тауриэль и сама начала сомневаться в том, что это правда. Всё это казалось совершенно невероятным, ведь так? — Да, я думала об этом, — честно ответила она, — Но всё равно не могу в этом разобраться. Вот почему я хотела поговорить с опытными целителями при дворе Трандуила, спросить, может, они когда-нибудь слышали о таком. — О гноме, который умеет исцелять? — Кили озадаченно, тревожно наморщил лоб. — О том, чтобы кто-то получил дар исцеления, как это случилось с тобой. И кто не родился с ним, как я. Как все целители, которых я знаю. Кили продолжал хмуриться. — Ты называешь это даром. А вдруг это проклятие? На этот раз Тауриэль подошла к нему, положила ладонь на плечо. — Способность исцелять других сама по себе чиста. Я бы сказала, в этом мире нет более светлой магии. Не думаю, что тебе стоит волноваться об этом. Она изо всех сил старалась не огорчаться из-за того, что он не потянулся к её руке, никак не ответил на её прикосновение. Ну, по крайней мере, он хоть немножко расслабился, пусть даже самую малость. — Кто знает, что ещё я принёс с собой с той стороны, — рассеянно произнёс он, — Я даже не уверен, кто я теперь. Тауриэль ласково пожала его плечо, заставив повернуться к себе, так что теперь он смотрел ей прямо в лицо. Другую руку она прижала к его щеке. — Я точно знаю, кто ты. И что тебе нечего бояться. На миг он прильнул к её руке, но потом Тауриэль увидела, как он опять возвёл вокруг себя стену и отстранился. Именно этого она и боялась — что страх того, что он вернулся каким-то неправильным, опять вобьёт между ними клин. — Пойдём со мной во дворец, — попросила она в надежде предложить ему хоть какое-то решение, — Может, там мы найдём ответы, которые тебя успокоят. Кили по-прежнему смотрел на неё с сомнением. — А если нет? — Тогда мы будем разбираться дальше, — Тауриэль ответила настолько спокойным голосом, на какой только была способна. Наконец он согласно кивнул, но это почти не облегчило её тревогу, потому что чувства, с которыми он боролся, ясно отражались в его глазах. Потому она с беспокойством глядела ему вслед, когда он пошёл взять свои вещи и подготовиться к ещё одному походу в пещеры Трандуила. Трудно было поверить, что всего несколько часов назад они лежали друг у друга в объятиях, на короткое время позабыв обо всех своих бедах. Слёзы наворачивались на глаза, когда Тауриэль думала, что только что, возможно, разрушила любую возможность снова быть с ним, но она проглотила их. Сейчас ей нужно быть сильной, ради него. А ещё быть уверенной, что они переживут эту бурю — вместе. По дороге во дворец оба молчали. Тауриэль могла бы сказать многое, но предпочла этого не делать. Она слишком боялась, что Кили откажется от любого утешения, которое она могла бы ему предложить. Одно дело — быть отвергнутой им, когда они ещё не перешли последнюю черту, но теперь, когда она отдалась ему во всех смыслах этого слова, всё стало совсем по-другому. Сейчас она чувствовала себя более уязвимой, чем когда-либо прежде, как будто один неверный шаг мог разбить ей сердце. И в то время, как одна часть её всё ещё наслаждалась счастьем от того, что произошло прошлой ночью, другая начинала задумываться о том, что, может быть, всё случилось слишком рано, и ей стоило сдержать своё желание ещё немного. Теперь уже слишком поздно, подумала она с горечью, глядя на Кили, который шёл решительным шагом и не отрывал глаз от тропинки, будто хотел убедиться, что ничто не помешает ему добраться до цели. Ей оставалось только надеяться, что ответы, которые они могут найти во дворце, позволят им обдумать свои поступки со спокойным умом и сердцем. В этот раз, когда рыжая эльфийка и молодой гном вошли во дворец, где жил Трандуил со своими лесными эльфами, они привлекли намного меньше внимания, чем в прошлый визит. Причина была в том, что сейчас в залах было намного меньше народа, чем обычно, и только немногие видели, как они пришли. Тауриэль на секунду задумалась над этим, прежде чем вспомнила, в чём дело. С тех пор, как они прибыли в Лихолесье, дни пролетели быстро, и она даже не заметила, что уже наступила пора зимы, когда её народ отмечал Эринтион — праздник музыки, песен и танцев. Тауриэль напрягала слух, вслушиваясь в нежные мелодии, отголоски которых эхом разносились по запутанным коридорам дворца, а воображение мгновенно нарисовало ей изысканно разукрашенные залы, где эльфы будут танцевать под них день и ночь почти всю неделю. После Мерет Нуин Гилиат этот праздник всего прекрасного, что есть в жизни, всегда был для Тауриэль любимым событием: наблюдать, как кружатся танцоры в своих красочных одеждах, слушать всевозможную музыку, что эхом разлеталась по залам — это удовольствие нельзя было сравнить ни с чем за всё оставшееся время года. От осознания того, что сейчас песни и танцы были далеко не на первом месте в списке её приоритетов, стало немножко грустно, однако Тауриэль не позволила этому чувству возобладать над собой. Вместо этого она повела Кили прочь от звуков пира, всё дальше и дальше в глубину пещер. Старые целители предпочитали проводить время в уединении, поэтому держались вдали от обжитых покоев дворца и являлись туда только тогда, когда нужно было отыскать какие-то записи, которые хранились только в одной из общественных библиотек, или когда была необходима их помощь в спасении жизни кого-то из эльфов. Тауриэль никогда не нравилось их безразличие и поверхностное отношение к искусству врачевания. По её мнению, если кто-то действительно обладал этим даром, то был обязан использовать его при любой возможности, чтобы помогать другим. Как бы то ни было, сегодня она пришла просить помощи у этих древних, мудрых целителей и от всего сердца надеялась, что они окажут её. Когда гном и эльфийка приблизились к дальним залам, где старейшие из целителей проводили большую часть времени, к ним подошла их юная ученица. Её нежное лицо казалось знакомым, но Тауриэль не могла вспомнить ни её имени, ни откуда знает её. Девушка явно нервничала: её пальцы постоянно теребили голубую тунику — такие по обычаю носили целители, которые работали при дворе Трандуила. — Тауриэль, — поприветствовала она, чем подтвердила предположение, что они уже виделись раньше, — Меня послали встретить тебя. Тауриэль наклонила голову, чтобы скрыть хмурую гримасу из-за того, что в этом дворце ничего не может произойти без того, чтобы об этом не проведали многочисленные шпионы короля эльфов. В былые времена она не так уж сильно против этого возражала, но с тех пор, как её жизнь повернулась по-новому, стала намного сложнее, ей было не по себе от ощущения пристальных взглядов, которые стремились раскрыть все до единой её тайны. Очевидно, весть о цели их появления уже дошла сюда раньше них, так что Тауриэль решила не тратить время на бессмысленные любезности. — Мы пришли поговорить с целителями с глазу на глаз. Ты можешь проводить нас к ним? Юная эльфийка снова испуганно дёрнулась. Она взглянула на Кили со смесью тревоги и любопытства, а её руки опять принялись нервно теребить своё одеяние. — Если ты и впрямь этого хочешь, я это сделаю, — ответила она, — Но боюсь, что твоему спутнику не позволят зайти внутрь. Тауриэль нахмурилась. Она не удивилась, что юная ученица не горела желанием вести их к наставникам — старые целители не любили, когда их беспокоят. Однако то, что Кили они не примут, оказалось для неё новостью; хоть они и были затворниками, жажда знаний для эльфов обычно была превыше всяких предубеждений против других рас. Прежде чем она успела возразить молодой целительнице, их прервал другой голос. — Не волнуйся, всё будет хорошо. Тауриэль чуть не рассмеялась вслух оттого, что Эльхадрон в очередной раз появился будто бы из ниоткуда. Он кивнул ей, а потом повернулся к Кили. — Может, ты захочешь пойти со мной на праздник, пока Тауриэль получает ответы на свои вопросы? Там есть вино и еды до отвала, это намного интереснее, чем проповеди старых целителей. Делая своё предложение, Эльхадрон широко улыбался, но Тауриэль показалось, что в его глазах есть какая-то напряжённость. Он выглядел подавленным, как будто только что занимался совсем другими — не особо приятными вещами, когда узнал, что они с Кили пришли во дворец. Она почувствовала себя слегка виноватой из-за того, что её другу опять пришлось оставить свои дела, чтобы выручить их. Тем временем Кили даже не пытался скрыть своё недовольство из-за того, как всё обернулось. Он угрюмо наморщил лоб, но только собрался отказаться от предложения Эльхадрона, как Тауриэль заставила его замолчать, положив ладонь на плечо. — Может, эта мысль не так уж плоха, — она посмотрела гному в глаза долгим взглядом. Я расскажу тебе всё, что узнаю. И хорошее, и плохое, говорили её глаза. Если она и была в чём-то уверена, так это в том, что как только целители примали решение, их уже не переубедить. Если они хотят говорить только с ней, значит, придётся идти к ним одной. Кили долго смотрел на неё, потом наконец кивнул. — Ладно, — сказал он. И, повернувшись к Эльхадрону, добавил, — Ну так покажи мне, как умеют веселиться лесные эльфы. Эльф улыбнулся. — Именно так я и сделаю. Судя по виду молодого гнома, Тауриэль поняла, что он совсем не рад такому повороту событий. Но раз уж он согласился на предложение Эльхадрона, значит, всё равно верил в неё. И это больше всего давало надежду, что, храня от него секреты, она не испортила то, что начало расцветать между ними, хоть этого и боялась. Ей хотелось ненадолго остаться с Кили наедине, прежде чем они разойдутся, убедиться в его прощении, ещё раз пообещать, что всё будет хорошо. Однако они стояли в подземном коридоре дворца под любопытным взглядом юной целительницы и бдительным надзором Эльхадрона и не имели возможности для таких разговоров. Поэтому оба коротко кивнули друг другу на прощанье; единственным знаком того, что они не просто друзья, был долгий взгляд, которым они обменялись — нежелание обоих выпускать друг друга из виду, было заметно, наверное, даже любому из случайных прохожих. Кили отвернулся первым, а Тауриэль долго смотрела ему в спину, пока он шёл следом за Эльхадроном в ту сторону, откуда они пришли. Голос юной эльфийки прервал её тревожные мысли. — Я так рада видеть тебя здесь, — сказала молодая целительница, — Потому что когда я узнала, что ты больше не капитан гвардии, то испугалась, что мы никогда больше не встретимся. Тауриэль удивлённо повернулась к ней. Лицо юной эльфийки раскраснелось, она избегала встречаться с ней взглядом. Прежде чем она успела спросить, почему для девушки было так важно встретиться с ней, целительница снова заговорила дрожащим голосом. — Лендаэр всегда очень хорошо отзывался о тебе. Я надеялась… — она сорвалась, тихо всхлипнула, — Надеялась, что ты сможешь рассказать мне о нём что-нибудь. Какую-нибудь историю, воспоминание, которое поможет мне запомнить его. Чтобы мы могли вспомнить его вместе. Тауриэль округлила глаза. Лендаэр. Ну конечно, вот откуда она знала молодую эльфийку. Лендаэр был молодым солдатом, который служил под её началом, когда она ещё была капитаном. А девушка перед ней — его возлюбленная, Нимбес. Точнее, была, если Тауриэль правильно истолковала её слова. Её охватило чувство вины. Лендаэр был молодым и неопытным, и долгое время она за него отвечала. Однако она отказалась от этой ответственности, когда ушла из дворца Трандуила, чтобы отправиться вслед за Кили. И вот теперь она опять здесь, на родине, и даже не подумала о тех, кто когда-то служил у неё в подчинении, не попыталась узнать, сражались ли они в битве, а если да, то выжили ли они. Для Лендаэра последнее, очевидно, было не так. Тауриэль положила руку Нимбес на плечо, изо всех сил стараясь скрыть своё потрясение и вину. Ей было безумно жаль девушку, она считала, что бедняжка заслуживает знать правду о том, что её — Тауриэль — не было рядом с её мужем, когда он сражался в последней битве. Однако теперь, когда её собственное сердце было в таком смятении, а все мысли и переживания были только о Кили, для этого было неподходящее время. — Лендаэр был прекрасным мужчиной, настоящим храбрецом, — она мягко подтолкнула Нимбес в сторону покоев старых целителей, — Идём со мной, и я расскажу тебе, что с ним случилось в первый день, когда он стал солдатом в моей гвардии. Как и ожидалось, юная целительница с радостью приняла её предложение, и они вместе отправились туда, куда Тауриэль и Кили хотели попасть, когда пришли во дворец. Чтобы успокоить свою совесть за то, что заговорила бедняжке зубы, она пообещала себе, что постарается поскорее уделить горемычной девушке как можно больше внимания и будет столько говорить с ней о покойном муже, сколько той будет нужно. Но сначала она должна выполнить обещание, которое дала Кили, а значит придётся сосредоточится на том, чтобы узнать всё возможное о том, что с ним происходит. И чего не происходит тоже.