Дар

Когда они отправились в обратный путь в Ласточкино гнездо, было уже поздно. Настолько поздно, что Тауриэль уже ощущала, как начинает оживать окружающий лес, а птицы и звери медленно просыпаются с наступлением рассвета. Через несколько миль начал моросить мелкий дождь, крошечные ледяные капельки как будто кололи её лицо. Её это совершенно не беспокоило, Кили, похоже, тоже, раз уж он не выказывал никакого желания спешить. Поэтому они и не торопились, скорее прогуливались, чем шли через лес в темноте. От событий прошедшего дня у Тауриэль до сих пор немного кружилась голова: начиная с визита к старым целителям и заканчивая признанием Кили, что он хочет видеть её рядом не только как товарища по несчастью. Что именно это значит для их совместной жизни в Туилимбаре, они не обсуждали. Однако сейчас Тауриэль понимала: подробности ей не так уж важны, лишь бы знать, что они оба думают одинаково и готовы дать шанс тому, что между ними возникло. Весь остаток вечера и по дороге домой они продолжали обмениваться робкими, нежными прикосновениями; то соприкасались пальцами рук, то его ладонь ложилась ей на поясницу, и от каждого из этих касаний сердце у Тауриэль пело от радости. Всё было очень невинно, но отчаянная тоска, которой они оба не раз поддавались за последние несколько дней, в кои-то веки отступила хотя бы на время, давая им возможность просто наслаждаться друг другом. И всё же, когда они всё ближе подходили к своей цели в лесу, Тауриэль поймала себя на том, что гадает, что принесёт им остаток ночи или, скорее, — утра. Мысль о том, что в доме они останутся совершенно одни, вызывала у неё в животе нервный трепет, от которого приятно покалывало в разных частях тела. Учитывая, в какой спешке они утром ушли, Тауриэль ожидала найти в доме некоторый беспорядок, а на кровати Кили должны были остаться явные следы того, что случилось там прошлой ночью. От мысли о помятых простынях и скомканных подушках у неё внутри опять начинало шевелиться желание, которому было трудно сопротивляться, и в этот момент она могла думать только о том, что хочет быть с Кили — в его постели, в его объятиях. И хотя какая-то часть её упрямо твердила, что ей не следует позволять себе таких мыслей, что сейчас они должны радоваться тому, что у них есть, другая спрашивала, неужели так уж неправильно — хотеть повторить то, что они сделали прошлой ночью? Тауриэль принадлежала ему во всех смыслах этого слова, и так было задолго до того, как она попала в его постель. А судя по тому, что Кили сказал ей этим вечером, он думал так же. Тогда что может помешать им отдаться друг другу без остатка? Зачем сдерживать себя? Краешком глаза Тауриэль взглянула на Кили и спросила себя, не посещают ли его подобные мысли, пока они подходят всё ближе к Ласточкиному гнезду? И в самом деле, ей показалось, что она видит в его глазах блеск, который позволял предположить, что это именно так, отчего у неё пересохло в горле, а сердце заколотилось от волнения. Разумом она понимала: после того, как большую часть двух предыдущих ночей они провели без сна, им обоим нужно отдохнуть, но когда Кили потянулся к её руке, чтобы помочь перелезть через особенно большие и скользкие корни деревьев, у неё осталась только одна мысль: затащить его в дом, который уже виднелся из-за деревьев, и содрать с него одежду. Тауриэль покраснела от смелости собственных мыслей, но лёгкая понимающая улыбка у него на губах, когда он заметил её порозовевшие щёки, и блеск его тёмных глаз заставили её захотеть его ещё больше. Ночная темнота уже начинала рассеиваться, пока они поднимались по ступенькам, ведущим к дому, который приютился среди деревьев. Воздух был ещё влажный и довольно холодный, однако Тауриэль было теплее, чем если бы она сидела перед открытым огнём. Когда они подошли к дому, Кили опять положил ладонь ей на спину, и она подалась навстречу прикосновению, радуясь про себя, как неожиданно легко, оказывается, проявлять нежность друг к другу. Когда они переступили порог дома, оставив ночь и все её тихие звуки позади, сердце у неё в груди забилось так громко, что она почти ожидала, что Кили его услышит. Когда за ними закрылась дверь, в Туилимбаре стало ужасно тихо. Тауриэль поняла, что ей не хочется говорить, как будто её голос мог потревожить покой этого дома. Кили тоже молчал, и она подумала, хватит ли у неё смелости, чтобы перейти от мыслей, которые возникали у неё по пути сюда, к действиям. Они неподвижно стояли под окном в потолке, под которым оказались сразу, как только вошли, и в безмолвной темноте оба ощущали себя слегка одинокими, оторванными от мира. Уже не в первый раз Тауриэль чувствовала, что они стоят у черты, которая полностью изменит их совместную жизнь. Провести вместе ночь — это одно, моменты страсти, которые можно списать на напряжение, что так долго между ними копилось, и на то, что накануне она чуть не умерла. Но если одна ночь превратится в две, это будет сознательное решение, принятое каждым из них, обязательство, и оно так сильно на них повлияет, что одна только мысль об этом вызвала у неё в груди целую бурю эмоций. Когда Кили двинулся к ней, её сердце подскочило к горлу, а глаза наполнились слезами радости из-за того, что он, похоже, не испытывал необходимости сдерживать себя с ней, и в этот раз именно он сделает первый шаг. Но прежде, чем он успел подойти, Тауриэль остановила его, резким движением прижав ладонь к его груди. Она чувствовала, как часто бьётся его сердце у неё под рукой. Сбитый с толку её поступком, Кили хотел заговорить, но эльфийка заставила его замолчать; она мотнула головой и сосредоточенно нахмурила брови, напрягая свой чуткий слух. Вот. Она даже не была уверена, услышала она звук или это было какое-то общее чувство, которое нахлынуло на неё, но точно знала одно: здесь был кто-то ещё. Кто, во имя всего святого, мог прийти в их отдалённое убежище в такое время? Чужое присутствие в доме казалось знакомым и в то же самое время странно неуместным. Тауриэль нахмурилась сильнее, пытаясь понять, кто явился к ним в гости ночью. Из ступора её вывел Кили, когда обхватил пальцами её руку, которая до сих пор лежала у него на груди. — В доме кто-то сеть, — она наконец ответила на его вопросительный взгляд, стараясь говорить ровно, чтобы не вызывать ненужной тревоги. Кто бы к ним ни пришёл, она чувствовала, что он не представляет угрозы, во всяком случае, не физически и не теперь. Конечно, Кили, как опытный воин, тут же отреагировал на её слова, несмотря на её безучастный, спокойный тон. В его руках в мгновение ока появился клинок, и Тауриэль пришлось почти что прыгнуть вперёд, чтобы не дать ему ворваться в задние комнаты и наброситься на того, кто ждал их там. — Не надо, — она положила руку ему на плечо, чтобы удержать, — Я не чувствую никакой опасности. Может, это просто посетитель и у него нет злых намерений. Гном смотрел на неё с недоверием. — Кто-то вломился к нам в дом. Уж извини, если мне неохота оказывать ему тёплый приём. Тауриэль ласково улыбнулась. — Всё равно, я бы хотела дать им возможность объясниться, прежде чем позволить тебе гонять их по лесу, — её ладонь нежно скользнула вниз по его руке, мягко обхватила запястье, заставляя опустить меч, — Дай мне сначала взглянуть, пожалуйста? Кили глянул на неё с лёгким раздражением, но потом вздохнул и сдался. — Ладно. Но на всякий случай меч у меня под рукой. Тронутая его заботой, Тауриэль благодарно кивнула. — Немножко осторожности никогда не помешает. Она взглянула на него через плечо, когда повернулась, чтобы пройти в дом, и быстро спрятала улыбку, увидев, что Кили идёт следом за ней угрюмым выражением на лице, по-прежнему крепко сжимая в руке рукоятку меча. Они вместе молча шли мимо тёмных, пустых комнат, пока не добрались до двери в кабинет. Дверь была приоткрыта, и Тауриэль показалось, что через щель она видит мерцание свечей. Она послала гному ещё один выразительный взгляд, прося оставаться спокойным, а потом приложила руку к двери. И медленно толкнула её. По большей части в комнате было темно, если не считать света одной-единственной свечи на уголке большого дубового стола в её дальнем конце. Из-за скудного освещения Тауриэль потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить фигуру: кто-то стоял к ним спиной и глядел в то самое окно, из которого они с Кили наблюдали за первыми в этом году хлопьями снега. Когда Тауриэль узнала их ночного гостя, живот скрутило тугим узлом. Ощущение знакомого присутствия в доме, конечно, уже вызвало у неё подозрения, однако она не думала, что такое возможно, потому что тот, кто пришёл к ним, должен был находиться далеко, очень далеко от этого места. — Hîr nín*, Леголас, — шепнула она, совершенно не зная, как приветствовать своего принца. Они так сумбурно расстались: его сердце было ранено тем, что она не захотела его удержать, а её собственное было совершенно разбито горем по другому — тому, кто сейчас стоял у неё за спиной, отчего всё становилось ещё сложнее. При таких обстоятельствах Тауриэль посчитала, что будет разумным придерживаться официального приветствия, чтобы проверить, насколько крепка их дружба, прежде чем сказать что-то ещё. Несмотря на то, что эти слова Тауриэль говорила раньше бессчётное количество раз, они оставили на языке плохой привкус. Они были какими-то чопорными, показушными и никак не отражали ни воспоминаний, которые связывали их с Леголасом, ни того, что они знали друг о друге. И всё-таки, по старой привычке они легко слетели с её губ и повисли в полутьме, пока её сердце часто билось в груди от неуверенности в том, что произойдёт дальше. Если Тауриэль и опасалась каких-то проявлений враждебности от своего старого друга, то напрасно. Леголас подарил ей одну из своих редких улыбок. — Тауриэль. Рад видеть тебя в добром здравии. Его улыбка была искренней, но Тауриэль знала его достаточно хорошо, чтобы уловить в глазах признаки боли, отголоски предательства, вызванного тем, что он ушёл, веря, что она обречена вечно горевать и скорбеть, а теперь нашёл её здесь, и счастье последних часов только начало угасать у неё на лице. — И я тоже. Тауриэль опустила голову, пряча лицо. Она знала, что не должна, но всё равно ничего не могла поделать, ей как будто было стыдно оттого, что она не казалась воплощением страдания, которое, возможно, ожидал найти Леголас — совсем нет. Он бежал прочь, не желая видеть её вечное горе, а теперь вернулся в свой дом только для того, чтобы понять, что она не просто продолжает жить дальше, но и полностью изменила свою жизнь, следуя по пути, по которому не смела идти прежде. Тауриэль ощущала на себе взгляд принца, однако не подняла головы. Её разозлило то, что он смог вызвать у неё эти чувства, но твёрдо решила не показывать этого. Она почувствовала, когда Леголас наконец сдался и перевёл взор на третьего из них, кто находился в комнате. Тауриэль краем глаза заметила, как Кили приосанился под пристальным взглядом эльфа — она прекрасно понимала это неосознанное движение, потому что в присутствии сына Трандуила часто и сама вела себя так же. — Не знаю, чему я больше удивился: услышать, что ты жив, — обратился Леголас к молодому гному, — Или тому, что теперь ты называешь Лихолесье своим домом. Не думаю, что первый визит в наше королевство особенно пришёлся тебе по душе. Тауриэль не могла сказать, для чего были сказаны эти слова: раздразнить или спровоцировать — скорее всего, понемногу и то, и другое. Ответная улыбка гнома была холоднее, чем те, к которым она привыкла, давая ей повод думать, что он тоже понял скрытый смысл речей эльфийского принца. — Что тут сказать, — протянул он, — Тогда меня попотчевали такой приятной компанией, что я не смог устоять и вернулся за добавкой. От того, как он выделил последнее слово, по всему её телу прокатилась волна жара. Надеясь, что скудное освещение скроет румянец у неё на лице, Тауриэль решила вмешаться, пока перепалка между двумя парнями не вышла из-под контроля. — Если я правильно помню, — напомнила она Леголасу, — Кили не единственный, кто не хотел возвращаться в лес. У эльфийского принца судорожно дёрнулась челюсть, и она поняла, что задела его за живое. — Верно, я не собирался возвращаться так скоро. Но всё же, когда до меня дошли вести, что всё не так, как я думал, я отправился назад на восток. Тауриэль не смогла выдержать его взгляда. Значит, он вернулся ради неё. И хотя часть её души купалась в тепле из-за возвращения старого друга, она всё равно хотела бы, чтобы он этого не делал. Причины, по которым она, возможно, желала, чтобы он вернулся, очень отличались от тех, которые побудили его сделать это. С другой стороны, Леголас уже намекнул, что знал, что обнаружит по возвращении — так что, вполне вероятно, он начал потихоньку свыкаться с мыслью, что её жизнь шла совсем по другому пути, чем можно было ожидать, и её сердце принадлежит другому. — Когда ты приехал? — спросила она в надежде перевести разговор на более нейтральную тему. — Только вчера. Мы просто разминулись в залах моего отца — если бы я знал, что ты останешься на празднование Эринтиона, я бы встретился с тобой там вместо того, чтобы явиться сюда. Его глаза блуждали по комнате, и Тауриэль видела, что здесь он чувствует себя неуютно. Да по-другому просто и быть не могло, учитывая, что он застал её врасплох в доме, который она делила с тем, кого предпочла ему. По правде говоря, Тауриэль и сама хотела бы, чтобы они встретились во дворце. Несколько мучительно неудобных секунд она спрашивала себя, насколько внимательно Леголас осмотрел дом — видел ли он те смятые простыни, о которых она вспоминала по дороге сюда? И если да, то что подумал об этом? Потом она мысленно отругала себя. Что бы он там ни подумал, это была правда, и ей нечего стыдиться. В любом случае, ей было трудно представить, что принц тщательно обыскивает дом, заглядывая за закрытые двери. — Мне жаль, что ты проделал такой путь только для того, чтобы обнаружить, что здесь никого нет, — Тауриэль попыталась отогнать от себя мысли о том, что знал или чего не знал Леголас, — Ты мог бы послать за мной утром. И я бы пришла. Она почему-то чувствовала, что должна убедить его: несмотря ни на что, он по-прежнему её принц, и что намного важнее — друг тоже. И даже если её сердце отдано Кили, она всё равно верна ему. — Я знаю, — взгляд Леголаса стал мягче. Он провёл рукой по лбу, как будто хотел стереть чувство нежности, которое чуть не затопило его. Когда эльф заговорил снова, его голос был совершенно бесстрастным, — Я пришёл сюда, потому что принёс весть от отца — послание. Краем глаза Тауриэль заметила, что Кили изменил позу. Одного взгляда хватило, чтобы понять: от всего этого гному было не по себе — от присутствия Леголаса здесь, в их святилище, от напряжения между ней и эльфийским принцем, которое было явно видно любому. Ей было неприятно, что он оказался в таком положении, но не могла же она просить Леголаса уйти, верно? Кили поймал её взгляд и насупился. — Ну тогда мне лучше уйти, — сказал он, хоть было ясно, что перспектива оставить её наедине с Леголасом наверняка не улучшит его настроения. Тауриэль уже начала думать, что не должна позволить ему уйти, потому что если отпустить его сейчас, он может решить, что она предпочитает ему общество Леголаса. Однако в конце концов не она, а принц эльфов остановил гнома. — Подожди, — произнёс Леголас, чем удивил и Тауриэль, и самого Кили, — Послание, которое я принёс, касается вас обоих. Ты должен остаться, чтобы услышать, что я скажу. Две пары глаз повернулись к нему, удивлённые, полные недоверия — в основном у Кили. — Так что король хочет нам сообщить? — спросила Тауриэль. Она молилась, чтобы владыка не приказал им навсегда вернуться ко двору или что-то похожее, что может разрушить ту жизнь, которую они создали для себя. По лицу Леголаса ничего нельзя было прочесть, эльф мельком взглянул на Кили, прежде чем посмотреть на Тауриэль. — Я знаю, зачем вы вчера приходили во дворец, — признался он, — И мой отец тоже. Тауриэль выдохнула, ненадолго прикрыла глаза. Она не могла сказать, что удивилась — в залах Трандуила новости расходились быстро, и все ниточки в конце концов вели к королю. Она знала: привлечь внимание целителей к вопросу о способностях Кили может означать, что владыка эльфов со временем узнает об этом, но всё же надеялась, что они посчитают проблему слишком ничтожной, чтобы уделять ей так много времени. Судя по тому, как целители отнеслись к её вопросам, Тауриэль решила, что так оно и есть. Очевидно, она ошибалась. Гном встал рядом с ней, не отрывая глаз от Леголаса. — И что скажет по этому поводу Трандуил? — коротко спросил он. Тауриэль вздохнула про себя. Ну конечно, пришлось опять говорить об этом, когда Кили уже был готов на время забыть обо всём, и, возможно даже, в конце концов принять произошедшие в нём перемены. Её поход к старым целителям, пусть и был не особо полезным, ничуть не переубедил её в том, что дар врачевания ни за что не может быть связан с чем-нибудь тёмным или опасным. Во всяком случае, самый отзывчивый из целителей подтвердил её мнение, что они черпают свои силы из мира, в котором живут, а потому эти силы не могут никому и ничему принести вреда. Леголас смотрел на Кили долго и пристально, наверное, он пытался понять враждебность и страх, которые отчётливо проглядывали в позе молодого гнома. — Если ты спрашиваешь, как он объясняет то, что, возможно, происходит или не происходит с тобой, то боюсь, придётся тебя разочаровать. Король не привык к объяснениям. Резкость его голоса заставила Тауриэль посмотреть на него, она спросила себя о том, как прошла встреча отца с сыном. Судя по лицу Леголаса, когда он говорил об отце, она предположила, что Трандуил оказал своему единственному гордому и своенравному отпрыску не очень тёплый приём. — И всё-таки ты сказал, что он отправил тебя сюда с сообщением, — напомнила ему Тауриэль. Сейчас речь шла не о короле и принце, речь шла о Кили, а значит, и о ней самой. Лицо Леголаса стало не таким сердитым, хоть и не смягчилось совсем. — Он предлагает вам отправиться в путешествие в Лотлориен. Возможно, там вы найдёте ответы, которых ищете. — Лотлориен? — Тауриэль ничем не выдала удивление, которое испытала от уклончивого приказа короля, — Что такого знает Галадриэль и её народ, чего не знаем мы? Леголас повернулся к ней. — Я не могу ответить на этот вопрос. Знаю только, что сила Галадриэль, как говорят, намного больше, чем та, которой обладает большинство представителей нашей расы… Кили перебил светловолосого эльфа. — Это просто уловка, — он наклонился к эльфийке, но не сводил с Леголаса настороженно прищуренных глаз, — Ясно же, что Трандуил хочет убрать нас подальше с глаз. Видно, Ласточкино гнездо не так далеко, как ему бы хотелось. Нахмурившись, Тауриэль задумалась на секунду. А ведь Кили был прав… Она подняла глаза на Леголаса, все вопросы были написаны у неё на лице. Тот отвёл взгляд. — Да, можно подумать, что это так. И всё же я верю, что мой отец искренне хочет, чтобы вы узнали всю правду, — он опять посмотрел на Тауриэль, — Он казался обеспокоенным. Обеспокоенным чем, интересно знать? Неужели он волновался о Кили? В это трудно поверить. Однако, если он знал, что они с Кили приходили во дворец, то, наверное, знал и о ране, которую она получила. Может, он просто хотел дать ей другое поручение, где ей не придётся рисковать своей безопасностью. От этой мысли стало тепло на сердце, хотя отправить их в таинственный поход в далёкие земли — это было немного слишком. — А что ты об этом думаешь? — спросила она Леголаса. Эльф нахмурил брови, помолчал, а потом наконец ответил. — Думаю, вам стоит пойти. Было видно, что он не хотел этого говорить, не хотел отправлять её в это путешествие вместе с Кили, скорее даже наоборот. Но то, что он всё-равно поддержал это предложение, больше всего убеждало Тауриэль в том, что так будет правильно. Она повернулась взглянуть на Кили, который поднял брови в ответ. — Ну, по крайней мере, нам нужно это обдумать, — сказала она. Гном довольно долго удерживал её взгляд, а потом тихо вздохнул, и у него на лице отразилось разочарование, которое она и сама испытывала из-за того, что у них в очередной раз забрали возможность спокойно побыть вдвоём. — Наверное, да, так ведь? — он глянул на Леголаса, а потом опять перевёл взгляд на неё, — Давай обсудим детали попозже, ладно? А сейчас я попытаюсь немножко передохнуть. Тауриэль сглотнула тяжёлый комок в горле. Было ясно, что он собирается дать ей и её старшему другу немного пространства, чтобы они могли решить некоторые возникшие у них разногласия. А ещё было понятно, что в глубине души он хочет, чтобы она отказалась от его предложения и, если честно, по большей части ей хотелось того же. Но Тауриэль знала, что не должна упускать возможность поговорить с Леголасом, прояснить всё между ними, поэтому она смогла только кивнуть в ответ на слова Кили, хоть на сердце у неё было тяжело. Совсем не так она представляла себе их возвращение в Ласточкино гнездо по пути сюда. Кили ещё долго смотрел на неё в надежде, что слова, которые он так жаждал услышать, всё-таки прозвучат из её уст. Этого не случилось, так что ему осталось только выполнить сказанное и направиться к двери. Тауриэль вдруг с болезненной ясностью вспомнила, как они расстались на берегу эсгаротского озера. Леголас стоял прямо у неё за спиной, буравил её взглядом, а она оказалась слишком трусливой, чтобы сказать Кили то, чего хотело её сердце, и если бы он не обернулся в последний момент, их расставание оставило бы у неё намного более горький привкус. И сейчас, когда Кили выскользнул в коридор, Тауриэль поняла, что в этот раз ей придётся проявить смелость, потому что если она позволит ему уйти, не сказав, что в сердечных делах эльфийский принц ему не соперник, то потом пожалеет об этом. А ещё она поняла, что ей уже всё равно, что подумает о ней Леголас. Повернувшись к старому другу, она виновато улыбнулась ему. — Я сейчас вернусь. Дай мне минутку. Леголас сузил глаза, однако кивнул. Конечно же, он понял, о чём идёт речь. Тауриэль проскользнула в дверь кабинета и быстро догнала Кили. Ей это удалось как раз когда он собирался войти в свою комнату. — Подожди. Тауриэль положила руку ему на плечо, заставила обернуться. Теперь она стояла совсем близко к нему и вдруг обнаружила, что понятия не имеет, что сказать. Поэтому сделала первое, что пришло в голову — наклонилась, чтобы захватить его губы в поцелуе. Сначала Кили выглядел удивлённым, но потом его руки обхватили её за талию, он сильнее притянул её к себе, углубил поцелуй. Это длилось всего несколько секунд, однако этого хватило, чтобы оба начали задыхаться. В улыбке Тауриэль, когда она прислонилась своим лбом к его, читалось сожаление о том, что она не может пойти за ним в постель, во всяком случае, не сейчас. — Ничего, если я приду к тебе позже? — спросила она, чувствуя, как от собственной смелости колотится сердце. Кили запрокинул голову и впился ей в губы ещё одним поцелуем, в этот раз уже мягче. — Я бы сказал, даже более чем. Тауриэль с облегчением увидела, что тьма, которую она видела в его глазах всего несколько минут назад, по большей части рассеялась. Хотя он всё равно выглядел усталым. — Тогда постарайся поспать. Когда проснёшься, я буду рядом, — пообещала она. Кили слабо улыбнулся, кивнул, выпуская её из объятий. Тауриэль сразу же опечалилась, ощутив потерю близости его тела, которое прижималось к ней, но знала: если не уйдёт сейчас, то не уйдёт никогда. Так что она позволила ему переступить порог своей комнаты одному и, бросив через плечо последний тоскливый взгляд, повернулась, чтобы отправиться назад в кабинет. Это ненадолго, напомнила она себе. * мой господин (синд.)