Дар

Когда Тауриэль вернулась в кабинет, то обнаружила, что там пусто. На сердце стало тяжело. Она не сомневалась — то, что она пошла за Кили, было правильно, но неужели из-за этого решения она потеряет последнюю возможность восстановить дружбу с Леголасом? Прежде, чем Тауриэль успела понять, что чувствует: грусть, уныние, сожаление, а ещё изрядную долю злости, она заметила, что зелёный дорожный плащ принца висит на спинке кресла, а его лук стоит у стены рядом с камином. Она выдохнула. Он не ушёл. Ещё нет. В поисках Леголаса Тауриэль обошла весь дом и, выглянув в большое окно кухни, наконец-то нашла его в маленьком палисаднике позади Туилимбара. Она нахмурилась. Неужели он ушёл из дома только потому, что от мысли о нежностях, которыми они с Кили обменивались, ему стало неловко? Что бы ни сделало настроение светловолосого эльфа ещё более мрачным, Тауриэль посчитала, что чашка чая сможет поднять его дух. Эльфийка не спеша заваривала напиток, потому что знала: её старый друг уже должен знать, что она здесь. Когда в сером свете наступающего рассвета Тауриэль в конце концов села рядом с Леголасом на древнюю каменную скамью и предложила ему дымящуюся кружку, он с лёгкой улыбкой принял её. — Прости, что заставил тебя выйти сюда, — сказал он, — Просто… Мне невыносимо находиться в этом доме. Его слова тяжёлым камнем упали ей в душу. Она ожидала, что Леголас не обрадуется тому, что за последние несколько недель они с Кили стали намного ближе друг другу, но то, что он испытывал к их близости такое сильное отвращение, что даже хотел быть как можно дальше отсюда, огорчило и взволновало её. Неужели такого отношения им с Кили придётся ждать от окружающих, когда они узнают, кто они друг для друга на самом деле? Тауриэль не знала, как ответить на признание Леголаса. — Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, — наконец сказала она, — Но я прошу прощения только за это. Больше я ни о чём не жалею. Леголас рядом с ней рассеянно смотрел вдаль, задумчиво хмуря лоб. В конце концов его губы изогнулись в кривой ухмылке. — Тогда, наверное, нет смысла спрашивать, счастлива ли ты с гномом? — и когда Тауриэль посмотрела на него с удивлением, добавил, — Когда я сказал, что в этом доме мне неуютно, я имел в виду совсем не то, что есть между вами. Я здесь не из-за настоящего, а из-за прошлого. Смущённая словами принца, Тауриэль даже не подумала чувствовать себя глупо из-за того, что начала защищаться, когда он совсем не собирался на неё нападать. Леголас не был целителем, а она не видела, как ещё он мог бы быть связан с Иондаэром и Фаэрверен. — Я и не знала, что ты раньше уже приходил в этот дом, — сказала она. Леголас долго молчал. Когда он заговорил снова, в его глазах отразились тени прошлого, такого далёкого, что ей было трудно его понять. — Я уже почти позабыл об этом, — сказал он, — Потому что был тогда очень молод. Здесь моя мать испустила последний вздох. Теперь Тауриэль удивилась по-настоящему. — Я не понимаю. Ты говорил, что она умерла в Гундабаде. Леголас неотрывно смотрел на кружку в своих руках. — Да, по большому счёту это так. Когда отец принёс её сюда, в ней оставалась только маленькая искорка жизни. Должно быть, он знал, что уже вряд ли можно что-нибудь сделать, однако отчаяние порой заставляет нас цепляться даже за самую крошечную возможность, поэтому он надеялся, что Иондаэр найдёт способ совершить то, что не по силам всем лекарям во дворце. Тауриэль сохраняла молчание, она пыталась осмыслить то, что только что услышала. — Она… Твоя мать умерла здесь? В Туилимбаре? — сумела она произнести наконец. Леголас выдохнул. — Да, верно. Перед смертью она очень страдала, и хотя Иондаэр старался, как мог, чтобы облегчить её муки, находиться здесь очень больно. — Должно быть, — ответила Тауриэль, её голос срывался от жалости к горестям своего друга. Если что она и могла бы понять, так это боль, которую испытываешь от потери родителя. — Хуже всего, — продолжал Леголас, — Что кроме её последних дней здесь, в Туилимбаре, я почти ничего не помню о ней. Повинуясь внезапному порыву, Тауриэль протянула руку и накрыла ладонь принца своей. — Я знаю. Кажется, что как ни стараюсь, всё равно об отце и матери могу вспомнить только то, как они умерли. Некоторое время Леголас молчал, глядя на их соединённые руки. Наконец он быстро и ласково пожал её пальцы, прежде чем положить её руку обратно к ней на колени. — Несмотря ни на что, я не жалею, что пришёл сюда сегодня. Он нерешительно улыбнулся, как будто опасался, что из-за его прихода она может испытывать другие чувства. — Я тоже, — быстро заверила его Тауриэль, теперь она была уверена, что он правильно поймёт её слова. Как ни удивительно, всё, что случилось за последние месяцы, похоже, никак не повлияло на их дружбу. Эта мысль, весьма утешительная в те смутные времена, теперь однако, быстро омрачилась другой. — Удивительно, — проговорила она, — Что при тех обстоятельствах, о которых ты мне только что рассказал, твой отец отправил тебя сюда. Ну или после того, что здесь случилось, Туилимбар по его приказу вообще не был закрыт и заброшен. И снова прежде, чем ответить, Леголас какое-то время пристально смотрел вдаль. — Думаю, он хочет, чтобы я помнил, что моё место в лесу. Он знает, что я опять хочу уйти, и изо всех сил пытается привязать меня к нему. Даже если мне от этого будет больно, — он опустил голову, чтобы скрыть чувства, которые могли вызвать в нём поступки отца, — А что до Туилимбара, не думаю, что мой отец когда-нибудь относился к этому так же, как я. Иондаэр был готов попробовать то, чего опасались все другие лекари во дворце из страха, что их обвинят в смерти королевы. Даже сломленный горем, Трандуил оценил такое мужество, и насколько я знаю, даровал Иондаэру свободу потакать своим причудам. Например, жить здесь в одиночку, а потом и с женой. Тауриэль ненадолго задумалась. Когда она была помоложе и ещё не понимала, как Трандуил управляет своим народом, то никогда не задавалась вопросом, как вышло, что Иондаэр и Фаэрверен жили отдельно от остальных в отдалении от дворца. Однако в последнее время и записи, оставленные ей целительницей, и разговоры с Кили заставили её задуматься, почему владыка допустил это. Рассказ принца объяснил, если не всё, то многое об отношениях Иондаэра с королём. — Когда ты говоришь об Иондаэре и его причудах, что ты имеешь в виду? — спросила она Леголаса, — Ты что-то знаешь о его далёком прошлом? Тауриэль просто не могла устоять, чтобы не задать эти вопросы, и надеялась, что друг простит её за то, что она перешла с его собственной истории к истории умершего целителя. Как бы то ни было, у Леголаса был такой вид, будто он был чуть ли не благодарен, что она сменила тему. Он усмехнулся. — Я говорил о том, что вполне очевидно для всех. Он жил, как отшельник, далеко не всегда ладил с другими, лечил по-своему, не так, как все. А ещё, кажется, никогда ничего не боялся. Вот только, боюсь, что о его личной жизни, я почти ничего не знаю. Тауриэль кивнула, стараясь не показать, как она разочарована. В суматохе последних дней она совсем позабыла о шкатулке с письмами в кабинете, о вопросах, которые после них остались. Но теперь, когда они опять заговорили об этом, она снова загорелась желанием побольше узнать об этом таинственном Иондаэре, об истории его любви с Фаэрверен. Леголас отставил в сторону свою кружку, отвлекая её от раздумий. — Мне пора готовиться к возвращению во дворец, — сказал он, хотя по голосу было понятно, что такая перспектива не особенно его радует. Тауриэль уже открыла рот, чтобы по укоренившейся старой привычке попросить его остаться и побыть с ней ещё, однако потом вспомнила, что они уже не те, какими были когда-то — и если честно, уже давно. Может, их дружба и осталась прежней, но та близость, которую она ощущала с Леголасом, ушла, и Тауриэль знала, что она уже никогда не вернётся. Более того, теперь у неё своя жизнь, к которой ей не терпелось вернуться, как только её друг уйдёт. Это и один очень красивый гном, который ждёт тебя в постели, заметил предательский голос у неё в голове. Тауриэль надеялась, что пряди волос, упавшие на лицо, когда она наклонила голову, соглашаясь со словами Леголаса, скроют румянец, который окрасил ей щёки от этой последней мысли. Когда она осмелилась поднять взгляд на эльфийского принца, по тому, как дёрнулась его челюсть, стало понятно, что он, скорее всего, прекрасно знал, что творится у неё в голове. Что ж, теперь уже ничего не поделать. — Я останусь в залах отца по крайней мере ещё на какое-то время, — Леголас нарушил неловкое молчание между ними, — Надеюсь, за это время мы ещё встретимся. Тауриэль искренне улыбнулась в ответ. — Я в этом уверена. Если мы с Кили действительно отправимся в Лотлориен, то не прямо сейчас — я не возражаю против снега, но без него путешествовать легче. Принц нетерпеливо кивнул ей и стало понятно, что ему и впрямь очень хочется провести с ней больше времени, раз уж они вроде как помирились, и на сердце у неё стало тепло от радости за старого друга. — Ты знаешь, где меня найти, — с нежной улыбкой сказал он. — Да, пока знаю, — ответила Тауриэль, — А до тех пор, прощай. — Прощай. Проходя мимо, Леголас остановился, быстро коснулся её плеча, а потом исчез в доме, чтобы забрать свои вещи. Тауриэль медленно выдохнула, от её дыхания в холодном утреннем воздухе появилось маленькое белое облачко. Эта встреча прошла намного лучше, чем она могла ожидать — и всё-таки, она испытала какое-то облегчение оттого, что всё закончилось. Многое между ней и Леголасом во время их разговора осталось невысказанным, она подозревала, что так и останется, что бы ни случилось в будущем с их дружбой. И хотя она всегда будет ему верна, постарается быть хорошим другом, насколько это возможно, память о том, чего они не сказали друг другу, будет висеть над ними, как тёмная туча, угрожая выплеснуть своё содержимое им на головы, стоит только одному из них оступиться. Тауриэль ещё немножко посидела в маленьком саду, пока дневной свет становился всё ярче. Потом, убедившись, что Леголас покинул Туилимбар и отправился во дворец своего отца, она поднялась с места и вернулась в приветливую тишину и теплоту дома. Она неторопливо развела огонь в кабинете и в кухне, чтобы в доме до конца дня было тепло и уютно. Она даже проверила припасы, прикидывая в уме, сколько времени пройдёт, прежде чем им придётся пополнить запасы самого необходимого. Закончив свои дела, Тауриэль ненадолго застыла у кухонной столешницы, постукивая пальцами по тёмному дереву. — Глупость какая-то, — произнесла она вслух наконец, а потом обернулась, чтобы взглянуть через плечо на комнату Кили. И в самом деле, было ужасно глупо вот так тянуть время, но всё-таки она не могла отрицать того, что волновалась, и это волнение расползалось по ней, покалывало в кончиках пальцев, трепетало в животе, как целый рой бабочек, отчего её чуть-чуть затошнило. Осторожно, чтобы не слишком шуметь, Тауриэль подошла к комнате Кили. Дверь была закрыта, на секунду эльфийка просто приложила к ней ладонь, застыла в неуверенности, не зная, как поступить дальше. Она обещала ему, что придёт — и правда, ей ничего так не хотелось, как оказаться по ту сторону этой двери, в объятиях того, кто заставлял её чувствовать себя такой защищённой, такой желанной и любимой. Но вот она здесь, опять сдерживает себя. Тауриэль испустила медленный, дрожащий вздох, пытаясь собраться с духом. Прошло несколько секунд или даже минут, когда она в конце концов набралась смелости дотянуться до ручки и неспеша приоткрыть дверь, надеясь, что та не выдаст её громким скрипом. Дверь распахнулась в полной тишине, и эльфийка быстро шагнула внутрь, закрыв её за собой, чтобы не дать солнечному свету проникнуть в комнату с ней вместе. Поскольку эльфы редко спали подолгу, на окнах в Туилимбаре не было штор. Но сегодня Кили, похоже, разобрался с проблемой яркого дневного света, который просачивался внутрь — он завесил единственное окно простынёй. В комнате по-прежнему было довольно светло, но свет был достаточно тусклым, чтобы уставшая душа могла спокойно отдохнуть. Кили крепко спал в своей постели. Тауриэль не могла объяснить, почему, но то, что он отодвинулся на дальний край своей узкой койки, оставляя ей достаточно места, чтобы лечь рядом, тронуло её до глубины души, наполнило тем особым теплом, которое мог вызвать только он один. От такого зрелища всё сомнения сразу же испарились, поэтому эльфийка быстро вытащила ноги из сапог и молча стянула верхнюю одежду. Одетая только в леггинсы и тунику без рукавов, Тауриэль забралась в маленькую кровать, стараясь не разбудить спящего гнома. Когда она улеглась, Кили даже не шевельнулся, дышал ровно и медленно. Но как только она приподняла краешек одеяла, чтобы проскользнуть под него, он внезапно обхватил её левой рукой, крепко прижал к себе, а сам перевернулся на спину, отчего она удобно свернулась калачиком на боку, положив голову ему на грудь. Слушая, как быстро бьётся собственное сердце, Тауриэль ждала, что за этими неожиданными движениями последует что-то ещё, но его дыхание опять стало ровным, так что она разрешила себе просто расслабиться и наслаждаться теплом его объятий. Утро выдалось сырым и холодным, но Тауриэль не обращала на это внимания, пока сидела с Леголасом снаружи. Однако теперь, когда ей позволили понежиться в тепле Кили, она начала понимать, как замёрзла, а кожа по сравнению с кожей лежащего рядом гнома казалась холодной. Тауриэль быстро поняла, что тепло объятий гнома и монотонный звук его дыхания убаюкали её. За последние несколько дней событий случилось, хоть отбавляй, и в кои-то веки она без труда смогла отвлечься от мыслей, которые не давали ей покоя, и разрешила себе просто плыть по течению. Было трудно сказать, сколько времени она вот так провела в его объятиях — минуты или, может, часы? Казалось, что прошло всего несколько минут — невероятно драгоценных минут — но когда Тауриэль опять открыла глаза, то по свету, который проникал в комнату, стало понятно, что день за это время заметно продвинулся. Приподняв голову с груди гнома, она поняла, что тот не спит: мягкие карие глаза внимательно рассматривали её. — Ты проснулся? — спросила она, хоть это было и очевидно. Почему-то она чувствовала себя уязвимой из-за того, что проснулась последней, когда обычно всё бывало наоборот. — Только что, — Кили как будто почувствовал её внезапную неуверенность, — Должно быть, уже перевалило за полдень. Тауриэль с улыбкой наклонила голову. — Думаю, да. Но это не важно, правда? Гном ухмыльнулся ещё шире. — Ага. Где мне ещё быть, как не здесь. На секунду его взгляд метнулся с её глаз на губы, и внезапно Тауриэль отчётливо поняла, что его рука до сих пор обнимает её талию, с силой прижимая к себе. Сердце подскочило куда-то к горлу. — И я ужасно этому рада, — прошептала она. А потом всё перестало иметь значение — только ладонь Кили у неё на затылке, которой он притягивал её к себе, чтобы крепко поцеловать в губы. Его собственные губы ласково приоткрыли ей рот, и Тауриэль тихонько вздохнула, когда его язык скользнул внутрь, чтобы попробовать её на вкус. Она с такой же яростью поцеловала его в ответ и не успела опомниться, как оказалась почти что распластанной на нём, а одна из его рук лежала у неё на пояснице, твёрдо удерживая рядом. Тауриэль слегка раздвинула ноги, приподнялась, на мгновенье зажмурилась, пока по телу пробегали лёгкие искорки удовольствия от трения, вызванного тем, что теперь она буквально лежала на нём. В ответ на новую позу Кили рвано вздохнул, выгнул спину. Тауриэль не смогла удержаться от довольной улыбки: она прекрасно осознавала, что имеет власть вызывать в нём эти чувства. Улыбка сменилась вздохом удивления, когда гном неожиданно обхватил её талию и поменял их местами, чудом умудрившись при этом не свалиться с узкой кровати. Теперь, лёжа на ней, он не стал терять время: прижался губами к шее, целовал кожу, открытую низким вырезом рубашки. Эльфийка захихикала, потому что его щетина царапала и щекотала её чувствительную кожу. Кили отстранился, заглянул ей в лицо со смесью лёгкого веселья и душераздирающей нежности. Он поднял руку, коснулся её щеки, и Тауриэль не смогла удержаться — она прильнула к его прикосновению, нежно поцеловала ладонь. Его глаза стали серьёзнее, вместо этого в них появилась какая-то грубая уязвимость. — Ты смотришь так, будто боишься, что я в любую секунду могу исчезнуть, — хрипло сказала она; ком, появившийся в горле от его взгляда, мешал говорить. — Может, и так, — он ответил так тихо, что она с рудом разобрала его слова. Ей не нужно было спрашивать, что он имеет в виду. Этим утром она очень старалась, чтобы Кили понял: ей просто необходимо поговорить с Леголасом с глазу на глаз, и по большей части ей это удалось. Но всё равно, где-то в глубине души ему было больно, он боялся, что потеряет её из-за прошлого. Ещё пару месяцев назад Тауриэль не поняла бы такой неуверенности, однако теперь, узнав, каково это — по-настоящему отдать своё сердце кому-то другому, она поняла. А ещё она начала понимать, насколько пугающим, должно быть, было то, что она знает Леголаса уже несколько сотен лет — тех самых столетий, когда Кили ещё даже не родился. — Я никуда не уйду, — Тауриэль обеими ладонями обхватила его лицо, — Если только ты не пойдёшь вместе со мной. Ты для меня — всё. Когда она повторила те же слова, которые Кили сказал ей накануне вечером, он ненадолго закрыл глаза и выдохнул воздух, который, как оказалось, всё это время задерживал. Когда он снова открыл глаза, часть прежней неуверенности, похоже, исчезла. И всё-таки, она чувствовала себя виноватой за то, что заставила его испытывать эти чувства. Тауриэль безотчётно обхватила его руками за шею, притянула, зарылась лицом. Прошла секунда или две, а потом она наконец ощутила, как его тело немного расслабилось, он тоже прижал её к себе; объятия дарили обоим уверенность и покой. В конце концов Кили отодвинулся, с мягкой улыбкой очертил пальцем контур её лица. Эльфийка опёрлась о матрас, поцеловала его в губы. — Не хочешь встать и позавтракать? — спросила она, хотя всё её существо противилось мысли о том, чтобы подняться с постели. При этих словах его глаза потемнели, а улыбка стала озорной, плутоватой. Тауриэль ощутила, как в животе разливается возбуждение, от которого захватывало дух. — Не-а, ни за что. Она даже не успела понять, что происходит, как он потянул её за собой, приглашая утонуть вместе с ним в море простыней и одеял, из которого не собирался выныривать ещё много часов.