Дар

Когда они вышли на кухню, солнце уже стояло низко в небе. Так низко, что Кили начал сомневаться, стоит ли им вообще утруждаться. Почему бы просто не остаться в постели? Но рассудок и бурлящий живот убедили его, что пришло время покинуть святилище, в которое превратилась его маленькая спальня. Это был не первый день, который они провели вот так — с тех пор, как они вернулись из дворца, прошло три дня, которые он и Тауриэль полностью посвятили исключительно друг другу: в каждом из них неистово горела потребность как-то наверстать время, проведённое вместе и всё-таки врозь. Теперь, когда их отношения перешли на новый уровень, и между ними почти не осталось преград, Кили порой было трудно понять, почему они так долго этого ждали. По большей части виной тому было его собственное упрямство, страх испортить то, что уже невозможно исправить, и, конечно же, горе. Всё это по-прежнему сидело где-то внутри, но теперь каким-то образом отступило на задворки сознания, давая возможность расцвести тому, что между ними возникло. И оно расцвело в полную силу. Кили чувствовал, как уголки его рта изгибаются в весёлой ухмылке, когда подумал о тех трёх днях полного блаженства и удовлетворения, которые они оставили позади. Обо всём, что они делали… Кили и представить себе не мог, что можно быть так близко к другому существу, что две души могут настолько полно раствориться друг в друге. Однако несмотря на всё это, случались моменты, когда одним из них, а то и ими обоими овладевала внезапная робость, возвращался страх сделать больно другому или себе самому, омрачая счастье и грозясь вернуть их к прежним привычкам. По счастью, пока что им удавалось преодолеть эти чувства и не требовалось много времени, чтобы опять найти дорогу из тени на свет. Теперь, стоя на кухне в Ласточкином гнезде в ярком полуденном свете, они оба чувствовали себя немножко растерянными и, кажется, ненадолго забыли, для чего пришли сюда. Поймав взгляд эльфийки, Кили застенчиво улыбнулся ей, а она вернула улыбку, её щёки чуть заметно порозовели от какой-то мысли, которая пришла ей в голову. Гном сразу догадался, о чём она думает; потребовалась вся сила воли, чтобы не схватить её за талию прямо здесь и сейчас, прижать к себе и не зацеловать до потери сознания. Но, как бы то ни было, Кили только слегка подмигнул ей, в его глазах были ясно видны обещания, которые он непременно выполнит позже. Тауриэль покраснела сильнее, но он не стал задерживаться взглядом на её розовых щеках, вместо этого открыл кухонный шкаф и принялся изучать его содержимое. — Отлично, ещё лембас, — сухо заметил он под тихое, разочарованное урчание своего живота. Тауриэль подошла к нему сзади, потянулась мимо него за каким-то завёрнутым в ткань пакетом. Вдохнув её запах, Кили чуть не забыл о том, как он проголодался. — Здесь осталось немножко сушёного мяса, — эльфийка с хмурым лицом обшаривала глазами полки, — А ещё яблоки и сыр. Не пир, конечно, но нам хватит. Она говорила, как будто бы извиняясь, и Кили повернулся и вытянулся, чтобы нежно чмокнуть её в губы. — Конечно, хватит. Он на секунду помедлил, прижимаясь к её лицу — от мягкой щекотки её дыхания на коже он опять напрочь забыл, что они вообще делают здесь. Теперь настала её очередь застенчиво улыбаться. — Может, накроешь на стол, пока я приготовлю еду? — предложила Тауриэль, поглаживая его руку ладонью. Этот застенчивый жест выглядел таким милым, особенно если учесть намного более интимные вещи, которыми они занимались друг с другом за последние пару дней. Гном кивнул, и они вместе принялись готовиться к ужину. Они почти не разговаривали ни во время готовки, ни за едой, однако молчание между ними совсем не было неловким. Кили знал: есть вещи, о которых им рано или поздно придётся поговорить, но сейчас он был доволен возможностью просто немного передохнуть и был уверен, что Тауриэль чувствует то же. Когда они закончили ужинать, опять убрали остатки еды и посуду, то ещё недолго посидели на кухне, не зная, как провести остаток дня. Разумеется, Кили был бы только рад сразу отправиться прямиком в его комнату и, конечно же, вместе с Тауриэль. И всё-таки он не хотел, чтобы они проводили время друг с другом только в постели, и хотя последние несколько дней были самыми замечательными в его жизни, в некоторые моменты он чувствовал, будто они настолько теряют себя друг друге, что будет очень трудно приспособиться и привыкнуть, как только они окажутся в мире за пределами своей спальни. А рано или поздно это непременно случится. Из-за своих противоречивых желаний Кили испытал странную смесь разочарования и облегчения, когда Тауриэль в конце концов предложила пойти в кабинет, чтобы почитать. Снаружи уже начинало смеркаться, и возможность посидеть в тишине перед тёплым камином показалась гному заманчивой. После того, как Леголас ушёл, Тауриэль рассказала ему всё, что узнала об Иондаэре во время разговора с эльфийским принцем. Нашёлся ещё один кусочек головоломки — но как его совместить с остальной историей загадочного целителя? В суматохе прошедшей недели их попытки разгадать запутанную историю бывших обитателей Туилимбара на время отошли на второй план. Тем не менее, Кили просто сгорал от неуёмного любопытства, хоть сам не понимал, почему. Нет, он понимал, почему Тауриэль хотела узнать правду о жизни Иондаэра и Фаэрверенн, ведь когда-то она была с ними близка. Сам он никогда даже не встречался с ними, но всё равно тоже испытывал похожее беспокойство. Как это получилось, он не мог сказать точно. Иногда, когда ужасные сны о Фили и Торине на время оставляли его в покое, по ночам ему являлись образы двух мёртвых эльфов. Это было более, чем странно, потому что кроме того единственного рисунка Фаэрверенн, Кили никогда не видел никого из них. Однако он знал, что фигуры, которые наблюдали за ним в его снах — это именно они. Он провёл рукой по лбу, чтобы избавиться от мысли, которую никак не мог уловить. При свете дня ночные видения казались такими далёкими и бессмысленными — совсем не так, как во сне. В который раз Кили напомнил себе, что нужно сосредоточиться на времени, которое ему было позволено провести с Тауриэль, вместо того, чтобы упорно гоняться за ускользавшей от него тайной. В кабинете и гном, и эльфийка немного замешкались. Два кресла были единственным местом, куда можно было присесть, и хотя они с удовольствием устраивались в них последние пару недель, теперь вдруг казалось странным сидеть отдельно, как сделали бы просто двое случайных знакомых. После того, как они ужинали, сидя напротив друг друга, желание прикасаться, уверенности в неизменной привязанности друг к другу, всё сильнее овладевало каждым из них. Кили поймал её взгляд — в нём отражались те же чувства, которые испытывал он сам. Тауриэль покраснела и прикусила губу так, как по его наблюдениям делала иногда, когда её одолевали сомнения. Решив, что всё это они в любом случае уже оставили позади, Кили подмигнул ей и, подойдя к креслу, в котором она обыкновенно сидела, опустился прямо перед ним на пол. Когда эльфийка замешкалась, он протянул ей руку и подтянул к её обычному месту. Щёки у Тауриэль очаровательно порозовели, когда она осторожно, немного скованно села. Кили изо всех сил старался не показать собственного волнения, он, прислонившись всем телом к её ногам, задрал голову вверх, чтобы улыбнуться ей. — Так будет нормально? — спросил он. Тауриэль покраснела ещё сильнее, а в глазах появился любопытный блеск. Она кивнула. — Да. Вполне, — её голос срывался. Прошла минута, но в конце концов Кили почувствовал, как она расслабилась — привыкла к их новому положению. Иногда он поражался тому, как часто она бывала смелой, даже дерзкой в более интимных ласках, напористой даже в том, как хотела бы, чтобы к ней прикасались, и как потом, в других случаях, самые невинные прикосновения становились для неё неожиданностью. Наверное, так вышло потому, что за всю свою долгую жизнь Тауриэль никогда не испытывала настоящей близости — по крайней мере из того, что он о ней знал. Кили вдруг почувствовал жалость. Не сказать, чтобы ему особенно везло в жизни, когда речь шла о любви. Однако его семья всегда была рядом и поддерживала не только морально, но и физически. Объятия матери, ласковое пожатие руки брата на плече — с этими жестами он вырос, до недавнего времени они утешали и придавали ему сил. Думать о том, что бы с ним стало без них, было ещё больнее, чем о том, что они больше не смогут его поддерживать. Тогда Кили поклялся себе, что постарается наверстать время, которое Тауриэль провела в одиночестве на этой земле. Он легонько толкнул её в ногу. — Хочешь почитать или просто посидим вместе? Эльфийка ненадолго задумалась. — Думаю, почитаем, — произнесла она наконец, — Хотя бы немножко. Кили кивнул, он старался не воображать себе, чем они могли бы заняться после этого «немножко». Тауриэль подтянула к себе сундучок с бумагами Фаэрверен, принялась перелистывать страницы и сосредоточенно хмурилась. Когда она нашла кое-что интересное, её лицо зажглось любопытством. — Что там? — заинтересованно спросил гном. — Письмо от Иондаэра, — ответила она. Такие письма встречались очень редко — видимо, целитель не очень-то любил писать, а предпочитал выражать свои чувства не так прямо. Как, например, тот рисунок, который Кили нашёл какое-то время назад, отчего у него до сих пор начинали гореть щёки. Как бы то ни было, именно из-за того, что писем Иондаэра было очень мало, эльфийке и гному было так трудно собрать воедино все обрывки истории целителя. Казалось, что эльфа окружает стена молчания и порождённые этим молчанием тайны разгадать было не так-то просто. Обрадованный тем, что наконец-то нашлось письмо, написанное самим целителем, Кили присел боком, чтобы удобнее было смотреть на Тауриэль снизу вверх. Та напряженно нахмурила брови, быстро пробежала глазами листок. — Ну как? — спросил он, когда прошло несколько минут, а эльфийка так ничего и не сказала, — О чём там? Она перевела взгляд на него, а потом вернулась к странице, которую держала в руках. — Я… не уверена. По-моему, обо всём понемножку. У Кили сложилось чёткое впечатление, что в письме Иондаэра было что-то такое, о чём ей не хочется ему говорить. И он задавался вопросом, что бы это могло быть. — Ты мне прочитаешь? — нерешительно спросил он. Тауриэль на мгновение закусила губу. — Хорошо, — согласилась она. Кили опять прислонился к креслу, небрежно поигрывая с подолом платья, которое она сегодня надела, ткань под его пальцами была такой мягкой. Она начала читать, и её голос звучал слегка неуверенно. Моя дорогая, — прочитала она, — Тебя нет рядом, и теперь я не могу связаться с тобой иначе, кроме как написать письмо. Значит, так тому и быть. По правде говоря, я даже не уверен, что ты получишь его, хотя очень надеюсь на это, потому что так много всего тяготит мою душу, о чём я хочу тебе рассказать. После того, что случилось, твоя семья твёрдо решила, что ты не должна со мной видеться, и если бы это зависело от них, мы, наверное, больше никогда не поговорили бы снова. Полагаю, однако, что знаю тебя достаточно хорошо, и не сомневаюсь, что ты не позволишь другим решать твою судьбу, поэтому надеюсь, что ты подумаешь о продолжении начатого нами пути, чего бы ни хотели от тебя другие. В том, что с тобой случилось, твой отец, конечно же, обвиняет меня. И в этом он не одинок. Я сам себе суровый судья, не проходит и часа, чтобы я не упрекал себя в том, что ты пострадала из-за меня. Когда я отправил тебя одну, то позволил своему упрямству возобладать надо мной — я почувствовал, что ты разрушаешь стены, за которыми я так тщательно спрятал своё сердце, и глупая, едва ли не детская досада, которую я из-за этого ощущал, вынудила меня обращаться с тобой более сурово, чем ты того заслуживала; мой собственный гнев не дал мне увидеть, насколько опасно задание, которое я поручил тебе. Тауриэль замолчала, и Кили поднял на неё глаза. — Ты знаешь, о каком задании он говорит? — спросил гном. Её нахмуренное лицо уже было ему ответом. — Иондаэр не вдаётся в подробности. Могу только предположить, что это была какая-то часть обучения Фаэрверен, во время которой она пострадала. Кили ненадолго задумался. — Может, он отправил её сражаться или вроде того? Тауриэль пожала плечами. — Возможно, хотя за то время, когда могло быть написано это письмо, я не припомню ничего такого. Но опять же, это было ужасно давно, задолго до моего рождения. От одной только мысли о том, сколько лет прошло после этих событий, у Кили голова пошла кругом; он ощущал себя таким маленьким и ничтожным по сравнению с общей грандиозной картиной. Он встряхнулся. — Ну, что бы там ни стряслось, кажется, до его тупой головы наконец-то дошло, что Фаэрверен должна быть рядом с ним. Увидев его стеснительную улыбку, Тауриэль испустила тихий смешок. — Да, иногда нужно много времени, чтобы осознать такие вещи, правда? — многозначительно сказала она, отчего у гнома загорелись уши. Потом она протянула руку к его щеке и посмотрела ему в глаза долгим взглядом, чтобы он понял — всё хорошо и лучше поздно, чем никогда. Кили накрыл её руку своей ладонью; на секунду они оба забыли, о чём только что говорили. Тауриэль опомнилась первой. Она снова взяла в руки письмо Иондаэра, её щёки порозовели ещё сильнее, чем прежде. Кили уселся на место, и она продолжила чтение. Хуже всего то, что такое случается в моей жизни не в первый раз. Ты наверняка слышала разговоры о несчастной случайности, которая произошла с моей бывшей ученицей, и мне стыдно признаться, что по большей части эти слухи правдивы. Линбен была последней, кого я учил — не считая тебя, разумеется — и в её смерти виноват я. Она была не готова, но я, ослеплённый своими идеалами и убеждениями о том, каков должен быть целитель, был слишком настойчив. Ты, конечно же, знаешь: я считаю, что дар исцеления — это не просто удобство, но даже ответственность. Этот дар дан нам не просто так, наш долг — совершенствовать его и использовать, даже если это означает ставить благополучие других выше собственных желаний и страхов. Ты думаешь так же, это, в конце концов, стало одной из причин, которые убедили меня взять тебя в обучение. Однако с Линбен я был неправ, потому что упрямо не желал отступать от своих принципов. Я пытался доказать свою правоту себе, ей, тем целителям при дворе, кто не хочет марать руки, вместо этого предпочитая сидеть в библиотеках, а Линбен за мою самонадеянность и упрямство поплатилась своей жизнью. Я так и не простил себе того, что случилось, долго сомневался в том, что имею право делиться с другими своими знаниями, как считал своим долгом прежде. Но именно ты изменила моё мнение — вообще-то, ты изменила всё, когда вошла в мою жизнь. И всё-таки я опять совершил ту же ошибку, но что ещё хуже, в этот раз я сделал это не только из-за идеалов и гордыни, а из страха и малодушия. Может, уже слишком поздно, как думает твой отец, но сейчас я клянусь тебе чернилами на бумаге, что больше не буду трусом. Ни одного дня на этой земле я не стану отрицать, что горячо люблю тебя, Фаэрверен. Ты дала мне надежду, когда я думал, что её нет, дала мне то, за что можно бороться, когда всё вокруг казалось серым, а одинаковые дни сменяли друг друга. Надеюсь, ты позволишь мне доказать, что даже такой старый дурак, как я, может измениться, что я могу учиться на своих ошибках. И если это случится, надеюсь, что ты вернёшься ко мне уже не как ученица, а как равная, моя подруга, жена. Я знаю, что прошу слишком много, учитывая страдания, которые я тебе причинил, и наверное, намного больше, чем заслуживаю. Но, как я уже говорил, ты научила меня снова надеяться, и я буду делать это до тех пор, пока ты не решишь сказать мне иначе. Всегда твой И Тауриэль замолчала. Она перевернула письмо и улыбнулась, когда обнаружила какие-то записи на другой стороне. — Что там? — спросил Кили. Эльфийка усмехнулась. — Рецепт микстуры от кашля. Он, должно быть, забыл о нём, когда писал на этом листе пергамента письмо. Гном тоже тихонько рассмеялся. — Почему-то мне кажется, что для Иондаэра это нормально. Её улыбка стала теплее, когда она встретила его взгляд. — В самом деле, так и есть. За прошедшие недели ты успел неплохо его узнать, верно? — Как ни странно, но да. Привязанность, которую Кили испытывал к Иондаэру и его жене, удивляла даже его самого. Потом они помолчали. Но молчание это было неловкое, неприятное — Кили ощущал напряжение, которое волнами исходило от Тауриэль. Конечно, он понимал, что именно вызывало у неё такие чувства, знал, отчего она не решалась прочитать ему письмо Иондаэра. Может, дело было в том, что за последние пару дней они по большей части избавились от нервного напряжения, которое между ними накопилось, а может, просто за долгое-долгое время Кили впервые хорошо отдохнул, но почему-то ему показалось: то, что явно так взволновало Тауриэль, не оказало на него никакого влияния. — Ты думаешь так же, как и Иондаэр? — он нарочно старался говорить будничным тоном, — О том, что способность исцелять — это ответственность? Что нужно пользоваться этим даром, несмотря ни на что? Тауриэль нерешительно молчала. — В сущности, да, — наконец призналась она, — Но я бы никогда не стала заходить так далеко, как Иондаэр и Фаэрверен, если уж на то пошло. Наверное, Эльхадрон рассказал тебе, почему мы с ней отдалились, и каждая из нас шла своей дорогой все эти годы? Кили кивнул. — Потому что она хотела, чтобы ты выбрала, кем быть: воином или целительницей. — Именно так. Она — и я уверена, что Иондаэр был с ней согласен — считала, что ничто не должно отвлекать целителя от его призвания. И хотя я действительно верю, что и я, и другие целители обязаны помогать там, где нужна помощь, я всё равно думаю, что бывают и другие обстоятельства, и их тоже нужно учитывать. — Как мои, например? — Кили решил больше не ходить вокруг да около. Тауриэль посмотрела на него долгим, пристальным взглядом. — Ты спрашиваешь, считаю ли я, что ты должен развивать способности, которые так неожиданно открылись в тебе? Кили ненадолго задумался. — Ну, да. А ещё, должен ли я во что бы то ни стало больше узнать о том, что со мной случилось. Даже если для этого придётся отправиться в Лотлориен. Несколько секунд Тауриэль молчала. — Я не хочу уходить из Туилимбара, — в конце концов тихим голосом призналась она. Кили почувствовал её огорчение, сразу потянулся к её руке. Она пожала ему пальцы в ответ и, успокоившись, продолжила, — И всё же, мне кажется, ни один из нас не сможет по-настоящему быть в мире с самим собой и друг с другом, пока мы не сделаем это. Я нисколько не хочу принуждать тебя к чему бы то ни было, и надеюсь, что моё предложение научить тебя некоторым способам исцеления не заставило тебя думать иначе. Однако путешествие к галадримам может помочь тебе понять эту новую часть себя — даже если ты решишь не обращаться к ней. — Не уверен, что смог бы, даже если бы захотел, — пробормотал Кили. В этот раз пришла очередь Тауриэль сжать его руку. — Конечно, ты можешь. Я ощущала, как твой свет коснулся меня, помнишь? И позволь сказать, что он горел достаточно ярко для нас двоих. Гном отвёл взгляд, растроганный и одновременно смущённый её словами. Тауриэль соскользнула с кресла и села рядом с ним на пол, продолжая сжимать его руку в своих. — Я не шучу, — эльфийка наклонялась всё ближе, пока он не посмотрел на неё, — Твой дух силён, намного сильнее, чем ты думаешь. И что бы ты ни выбрал, он всегда будет вести тебя даже в самые тёмные дни. Кили не смог сдержать лёгкую дрожь. — Надеюсь, они уже позади. Тауриэль кивнула, погладила его по щеке. — Я тоже. Кили позволил себе ненадолго расслабиться, подался навстречу её руке и закрыл глаза. А когда опять открыл их, то почувствовал себя необыкновенно спокойным. — Тогда давай сделаем это. Давай отправимся в Лотлориен. Только не сразу — сначала нам нужно ещё кое-что сделать. Тауриэль слегка улыбнулась. — Например? Кили пожал плечами. — Ну, ещё осталась эта история с пауками. Я, вроде как, буду чувствовать себя трусом, если мы оставим Эльхадрона разбираться с ними в одиночку. — Уверена, он не станет так думать, но я понимаю, о чём ты. Нам хотя бы стоит побольше узнать о том, что это на самом деле за угроза такая. Кили кивнул. — Тогда… — он замялся, уставился в стену, — Тогда я думаю, что ты и правда могла бы научить меня парочке трюков. Чтобы я имел хоть какое-то представление, что делать, если что-то случится — если пострадаешь ты или ещё кто-нибудь. Когда он ещё раз посмотрел ей в лицо, увидел, что Тауриэль вполне довольна его предложением, даже немножко взволнована. Однако она всё-таки сдержала своё обещание ни на чём не настаивать и с невозмутимым видом кивнула в ответ. — Конечно, когда захочешь. Теперь уже Кили протянул руку, с нежной улыбкой прикоснулся к её щеке. Он до сих пор удивлялся, чем заслужил такую чудесную, беззаветно преданную девушку, как она. Её терпение ко всем сумасбродным вывертам, которые, казалось, случались в его жизни в последнее время, было поистине невероятным. Тауриэль тихо, застенчиво улыбнулась, прижалась щекой к его ладони, чтобы нежно поцеловать. От прикосновения её губ к коже его будто бы ударила молния, и Кили не смог сдержать лёгкой, приятной дрожи. — Что? — спросила она, чувствуя, как по его телу пробежала мелкая дрожь. — Мне только что пришло в голову, что ещё я хочу сделать, прежде чем мы куда-то пойдём. Кили мог чувствовать, как грохот пульса гулко отдаётся в ушах, он был почти уверен, что сердце пропустило удар или два, когда Тауриэль наклонилась ещё ниже и поцеловала внутреннюю сторону его запястья, задержавшись губами на мягкой коже. — Неужели? Эльфийка выдохнула; её веки затрепетали, закрылись. Она, конечно же, знала, что он имеет в виду, но от этого охватившая его волна нервного предвкушения не стала слабее. Кили чувствовал странную неуверенность, когда обхватил её за шею свободной рукой, притягивая её лицо к своему. Тауриэль сразу же нашла его губы, и гном вздохнул, когда они приоткрылись для него, позволяя захватить её рот в глубоком, мучительном поцелуе. Кили не мог сказать — сам ли он поддался порыву или это Тауриэль двинулась первой, но внезапно она оказалась на нём, оседлала колени, пока он продолжал сидеть, опираясь спиной о кресло. Когда она оторвалась от его губ и принялась выцеловывать шею, а её руки начали развязывать шнурки на его рубашке, обнажая кожу, гном откинул голову на мягкое сиденье. На потолке плясали тени от разведённого в камине огня, а Кили чувствовал, как у него кружится голова, когда его возлюбленная-эльфийка продолжила ласкать его тело, её руки касались его смело, уверенно. Дыхание становилось всё чаще, чем дальше вниз продвигались её проворные пальцы; её вздохи согревали чувствительную кожу на шее. Прежде чем Кили окончательно успел потерять над собой контроль и раньше времени закончить эту встречу, которую они с Тауриэль предвкушали большую часть вечера, он обхватил эльфийку за талию, прижал к себе, а сам сел и опрокинул её назад так, что они оба оказались лежащими на меху перед камином — он сверху на ней. Кили с жадностью впился в её рот, их губы и языки задвигались в танце, в котором они так долго упражнялись последние несколько дней. Когда они изменили позу, исходящий от огня жар стал сильнее — Кили почувствовал облегчение, полностью стянув рубашку, и всего через пару мгновений она вместе с брюками осталась небольшой кучкой валяться на деревянном полу. Пока пальцы эльфийки рассеянно выводили узоры на его голой спине, Кили тем временем занялся её платьем. Это простое, но красивое одеяние облегало её прекрасную фигуру во всех нужных местах. Но ещё больше, чем соблазнительный вид платья, его возбудило то, что под ним на Тауриэль не было ничего — вообще. Он не торопился снимать с неё платье — просто тянул его вверх, постепенно обнажая всё больше и больше тела. При этом каждый новый кусочек кожи покрывался поцелуями, от которых Тауриэль с пылающими щеками извивалась под ним. Кили не стал терять время: сняв с любимой эту единственную одежду, он сразу же соединился с ней — потребность сделать это горела в нём с такой яростью, что он просто больше не мог отказывать своему телу в этой вожделенной награде. Когда он вошёл в неё, эльфийка задохнулась от удовольствия, и они задвигались вместе. Кили вдруг обнаружил, что потерялся во времени, не понимает, где он: прикосновения её кожи к его, вкус её губ на языке — это все, что имело значение в эти блаженные минуты. Когда Тауриэль задрожала под ним, прижалась ещё теснее, впиваясь ногтями в кожу спины, Кили с радостью шагнул за ней через край, и за его закрытыми веками вспыхнуло небо, полное крошечных звёзд. Потом они долго обнимали друг друга, а языки пламени от костра согревали их кожу. — Amrâlimé, — прошептал Кили через какое-то время, когда они оба всё ещё нежились в тишине после занятий любовью. Он знал, что скоро ими обоими опять овладеет желание, но сейчас его вполне устраивало просто лежать здесь и обнимать её так, как совсем недавно он не смел даже мечтать. — Meleth nîn, — шепнула Тауриэль в ответ, и хотя он не знал этих слов, ему не нужно было спрашивать, что они означают. В глубине души он ни капли в этом не сомневался.