Дом Дракона. Узы

Два года назад. До окончания турнира оставалось два дня, и, видят Семеро, Анна молила, чтобы эти два дня поскорее закончились. Потому что сил её больше не было. Всё её душевное равновесие было безбожно растоптано одним светловолосым принцем. Она не помнила, как в ту ночь, прибежала домой, как, рискуя свалиться, залезла по скользкому плющу на второй этаж и перелезла в свое окно. Лишь оказавшись в спасительных стенах своей временной комнаты, она перевела дыхание, слушая бешеный стук собственного сердца. Медленно досчитала до десяти. Не помогло. Посчитала ещё раз, делая глубокие вдохи. Лишь когда она досчитала в уме в общей сложности до сорока, сердцебиение, наконец, успокоились. Тогда она уселась на застеленную постель, прислушиваясь к мерному тиканью настенных часов, к тихим шорохам внизу — в доме, по всей видимости, обитала мышь. Снизу раздалось тихое покашливание дяди. Анна прикрыла глаза. Стоило это сделать, как его лицо, когда он нагнулся поцеловать её, возникло перед ней так ярко, словно наяву. Словно этот образ навсегда отпечатался на её сетчатке и теперь будет преследовать её каждый раз, когда она сомкнет веки. Он поцеловал её. Анна до сих пор чувствовала его прикосновение на своих губах. Когда он посмотрел на неё после, с такой необъяснимой нежностью, ей стало страшно. По-настоящему страшно. Потому что в тот самый миг, когда между ними были какие-то миллиметры, а его рука касалась её щеки, она поняла с оглушающей чёткостью, что влюблена в него. Вот так. Она это сказала, пусть и про себя. Когда она во все это вляпалась? Точно не в этот день, раньше, намного раньше. Все эти необъяснимые реакции на него, мысли о нем… Каждый брошенный на него взгляд врезался в память и прокручивался снова и снова. Но это было неправильно, и причин на это было очень много. Первая причина: Отто Хайтауэр. То, что дядя рассказал ей, было чудовищно. И пусть дядя дал ей понять, что не станет давить на неё, и она вольна принимать решения самостоятельно, она уже не могла смотреть на десницу короля как прежде. Вторая причина была довольно детской, но Анна, обладавшая своевольным и свободолюбивым нравом, даже представить себе не могла, что стала бы жить во дворце, со всем его бесконечным сводом правил. Она бы задохнулась в этой трясине завуалированных фраз и интриг. Анне захотелось дать себе оплеуху за эти мысли. Жить во дворце, как же. Эймонд всего лишь поцеловал её, а она, дурочка, уже напридумывала бог знает что. А ведь он, наверняка, задохнулся бы от одной мысли привести её во дворец. Её, девушку с сомнительной родословной. Девушку, которая только что призналась ему, что даже не уверена в том, кто её отец. Анна беззвучно рассмеялась. Все, что он может дать ей, это сделать её своей любовницей. Наверное, на это он и рассчитывал. Анна повернула голову и посмотрела вбок, туда, где стояло высокое зеркало. За окном забрезжил рассвет, и Анна могла уловить в зеркале свое лицо. Её глаза лихорадочно блестели. Стала бы она чьей-то любовницей? Нет, не так. Стала бы она его любовницей? *** Звон металла заглушал гомон и выкрики людей, старавшихся подбодрить своих фаворитов. Два рыцаря, уже вымотанные, но не желавшие сдаваться, вновь схлестнулись в бою. Это был предпоследний день турнира, многие были уставшим, но, как ни странно, энтузиазма у толпы не поубавилось ни на йоту. Эймонд Таргариен должен был сражаться завтра с победителем сегодняшнего поединка. А пока он сидел тремя рядами выше, и Анна кожей чувствовала, как его взгляд прожигал дыру в её затылке. Оттого она сидела с неестественно выпрямленной спиной, чувствуя, что ещё немного, и не выдержит этого напряжения. Приходить сегодня сюда было ошибкой. Сколько ещё таких ошибок она совершила со дня своего приезда в Королевскую Гавань… Не помогала даже её извечная фраза «зато будет, что вспомнить». Потому что внутреннее чутье говорило ей, что забыть она больше не сможет, как бы сильно не захотела. В какой-то момент ей стало душно, то ли от сковавшего её последние два часа напряжения, то ли от жары, то ли от чего-то другого. Кого-то. Но в любом случае падать в обморок не входило в планы девушки, потому она прошептав тёте, что хочет проветриться, вместе с Кити покинула трибуны. Старательно не глядя налево, она как можно быстрее покинула поле его зрения. Ноги сами привели её к тренировочным площадкам. Она потерянно смотрела на оружие, думая о том, что она тут забыла. Кити, почувствовав её настроение, стояла притихшая и молчаливая. Когда позади послышались знакомые шаги, Анна обречённо закрыла глаза. Не может быть, чтобы он пошёл за ней. Не может быть, чтобы она пришла сюда, потому что хотела этого. Кити, заметив принца, проявила несвойственную ей смекалку и отошла на приличное расстояние. Эймонд остановился в трех шагах от неё и… молчал. Она первая обернулась и взглянула на него. Скорее всего сейчас она напоминала побитую собаку, такой жалкой она себе казалась. Если бы он подошёл и обнял бы её, она, пожалуй, и не стала бы сопротивляться. Вот такая она ничтожная. Но Эймонд этого не сделал. Он смотрел на неё так, словно никак не мог разгадать какой-то сложный ребус. — Привет, — она слабо улыбнулась. — Привет, — отозвался он. И снова молчание — густое и липкое. — Ты сражаешься завтра. — Кивок в ответ. — Удачи, мы обязательно придём посмотреть на твой поединок. — Сделаешь меня своим фаворитом? — Эймонд наклонил голову вбок, не улыбаясь и не делая попыток подойти. «Ты с самого первого дня мой фаворит» — хотела она сказать, но промолчала. — Там очень шумно, и я решила прогуляться, но сейчас мне, пожалуй, пора, — она неуверенно переступила с ноги на ногу. Часть неё — не самая разумная часть — сейчас кричала: подойди же ко мне! Но более разумная в это время удерживала её саму от того, чтобы не прокричать это вслух. Эймонд молчал. Не проронил он ни слова, даже когда она торопливо прошла мимо него к выходу. Не пошевелился, когда калитка жалобно скрипнула, знаменуя её уход. Анна быстро шла в сторону трибун, хотя понимала, что в таких расстроенных чувствах идти туда не лучшая идея. Не сразу услышала она, когда её окликнули. Обернувшись, она заметила мужчину среднего роста, опиравшегося на костыль. Она задумалась, знала ли его. Кажется, она встречала его на балу, но имени вспомнить не могла. Тот, поняв её замешательство, подошёл к ней со слегка смущённой улыбкой: — Меня зовут лорд Ларис Стронг, миледи. Простите, что подошёл к вам в такой момент… Он обладал необычным тембром и манерой говорить. В его голосе необъяснимым образом сочетались вместе слащавость, неуверенность и нахальство. А в серых глазах, смотревших пристально, затаилась хитринка. — В такой момент? — дерзко перебила его Анна. Черта с два он заставит её смущаться. Она не сделала ничего предосудительного. Мужчина, поняв её намёк, лишь покладисто опустил голову, принимая условия игры. — Я лишь хотел передать, что её Величество Королева Алисента желает с вами говорить. Если леди позволит, я готов проводить вас к её покоям. Анна уставилась на мужчину. Королева хочет с ней говорить? Что ещё? Завтра её объявят победителем турнира? И снова он прочёл её мысли. — Не волнуйтесь, Королева лишь желает с вами пообщаться, это не займёт много времени, — он вытянул вперёд руку, указывая дорогу, на самом деле давая понять, что вариант отказаться отсутствовал. И Анна последовала за этим странным мужчиной с лисьими повадками. Он повёл её через главные ворота, откуда они попали в огромный холл. Анна, впервые оказавшаяся здесь, с интересом озиралась по сторонам. Больше всего её поразило, что повсюду были развешаны знаки семерых. Кто ж знал, что королевская семья так набожна. Они поднялись на второй этаж и, свернув в восточное крыло, оказались перед дверьми королевских покоев. Лорд Ларис постучал, затем сделал приглашающий жест рукой, и Анна неуверенно переступала порог. Первое, что она увидела, был большой полированный стол, сбоку от которого стояли кресла и диваны. Дорогие вазы и картины. Все было очень помпезным. Королева стояла у окна, спиной к ним. На ней было золотисто-коричневое платье, которое красиво оттеняло её темно-рыжие волосы. Когда они вошли, королева неторопливо повернулась в их сторону. — Благодарю, лорд Ларис, — прохладно произнесла она. Лорд Ларис тем не менее польщённо поклонился и, бросив последний взгляд на Анну, удалился прочь. — Проходите, дитя, — королева сделала изящный жест рукой, указывая на одно из кресел. Анна даже, тренируясь весь день, не смогла бы повторить его. — Благодарю, Ваше Величество. — Анна села напротив королевы, чувствуя, что должна как-то выразить свое уважение. — Для меня большая честь знакомство с вами. Королева снисходительно приподняла уголки губ. Она прошлась взглядом по одежде Анны, и та мысленно поблагодарила тётю Маргарет, что та не поскупилась на туалетах. — Вы, наверно, удивлены столь необычному приглашению? Признаюсь, я хотела познакомиться с вами раньше, но все эти заботы по поводу турнира отнимали так много времени… Анне не стала комментировать последнее замечание, как и говорить то, что королеву не видели ни на одном поединке, даже когда участвовал её сын. Она лишь улыбнулась дежурной улыбкой, мол, знаю, понимаю, тяжела ноша королевская. — Вам нравится в Королевской Гавани, Анна? Я ведь могу вас так называть? — внезапно сменила тему королева, не дождавшись от Анны какого-либо ответа. — Да, Ваше Величество, Королевская Гавань прекрасна. Королева Алисента вежливо кивнула. Она нагнулась, чтобы взять маленький чайник и разлить чай в две пузатые чашки. Воспользовавшись возможностью, Анна пригляделась к той. Королева выглядела очень молодо, несмотря на наличие четырёх взрослых детей. Правда между бровей у неё едва заметно выступала морщинка, выдавая привычку королевы хмуриться. За время разговора она мало улыбалась, а когда делала это, улыбка выходила не весёлой, а скорее задумчивой. А ещё Анна заметила, что глаза Эймонда достались ему от матери. — Вы хотели бы остаться здесь насовсем? Вопрос был неожиданным. Не понимая, куда клонит её собеседница, Анна решила ответить максимально нейтрально. — Я никогда не думала об этом. Королева вновь понимающе кивнула: — Конечно, но сейчас я спрашиваю, и вы задумались. Так как? Какая настойчивость! Какая ей разница, чего желает совершенно безразличная ей девица. — Ваше Величество, я живу за Королевским лесом, в поместье дяди, Лесной Тени. И пока, насколько мне известно, моя семья не собирается переезжать в столицу. Потому я не совсем понимаю, почему вы об этом спрашиваете. Неужели дядя может переехать? — говоря это, Анна, нацепила на лицо самое глупое выражение, какое могла. Пусть лучше Королева решит, что Анна — дурочка, не понимающая, что говорить можно, а чего нет, чем думает, что ей осознанно дерзят. Королева Алисента выглядела чуть удивлённой, и некоторое время молча разглядывала девушку. — Ах, я слышала об ужасной трагедии, похоронившей ваших родителей, — её лицо выражало искреннее сочувствие. — Вы теперь живёте со своим дядей, тем, что являлся близнецом вашего отца, не так ли? Анну удивила не столько осведомленность королевы, сколько её манера задавать очевидные вопросы. Ей пришло в голову, что королева осторожно прощупывала почву, или же намеренно вела разговор в это русло. Как бы то ни было, а отвечать что-то надо. — Да, ваше Величество, все так и есть. — Это очень печально, могу ли я чем-то вам помочь? Разговор превращаться в фарс, и Анна уже хотела спросить женщину, действительно ли та вызвала её к себе, чтобы обсудить смерть её родителей, или за этой прелюдией все же что-то да последует. — Вы очень добры, Ваше Величество, но я сейчас абсолютно счастлива в поместье дяди. Он и его жена очень добры ко мне. — Да, сир Бриклэйер человек чести, как я слышала. И очень любит свою жену, — королева отпила из чашки. — Так же, как и ваш отец любил вашу мать, не так ли? Анна напряглась. Всё эти параллели ой как не нравились ей. Однако она нашла в себе силы мило улыбнуться: — Пожалуй, даже сильнее. Королева Алисента кивнула, прежде чем вновь перевести тему: — Я заметила, что вы, Анна, подружились с моим сыном, Эймондом. Вот теперь все ясно. И как Анна сама не догадалась. Хотя она не думала, что их недоотношения могут быть столь заметны. — У нас с принцем и правда сложились хорошие отношения, — осторожно ответила она, потянувшись за чашкой, чтобы скрыть смущение. Улыбка королевы из просто понимающий превратилась в приторно-понимающую, как если бы в банку сиропа вылили мед. — И вы, конечно, надеетесь, что эта дружба непременно выльется во что-либо не менее приятное. Например, в свадьбу, — поднеся чашку к губам, промолвила королева. Анна от этих слов похолодела. Она, с детства привыкшая к перешептыванию за спиной, тонким и не очень намёкам, могла уловить эти едва слышные вибрации, которые неискушённый слушатель не заметит. Эти вибрации, когда в слова была вложена издевка или насмешка. Или презрение. Отложив чашку, она выпрямилась. — Я не надеюсь ни на что подобное, Ваше Величество. И не думаю, что являюсь тем человеком, которому пристало обсуждать подобное с самой королевой. Наивность и глупость исчезли из её голоса, который сейчас дрожал от гнева. Королева оценила её перевоплощение. — Я рада это слышать, моя дорогая, — медово-сиропность из её голоса также исчезли. — Потому что вы должны понимать, что вам вряд ли понравилось бы в Королевской Гавани, а тем более в этом улье под названием Красный Замок. Боюсь вы достойны большего, чем прозябание в этой красивой клетке. — Я понимаю, о чем вы, Ваше Величество, — впервые с начала разговора Анна искренне улыбнулась. — Красный Замок действительно не подходит мне, как и я, Анна Бриклэйер, дочь своего отца, не подхожу принцу Эймонду. На лице королевы отразилось сожаление. Но лишь на мгновение, после она вновь натянула свою маску. — Я рада, что мы друг друга поняли. — Можете не сомневаться, Ваше Величество, — Анна обвела взглядом комнату, словно говоря, что разговор подошёл к своему логическому завершению. — Меня уже, наверняка ищут. С вашего позволения, я бы хотела вернуться на трибуны. На лице королевы отразилось некая эмоция, которую Анна в силу своей неопытности не смогла понять — то было уважение. Дождавшись позволительного кивка Её Величества, Анна вышла из комнаты. Прошла по пустому коридору в том направлении, откуда они с лордом Ларисом пришли. И только оказавшись достаточно далеко от покоев королевы, она сползла по стене, закрыв лицо руками. Наши дни. Красный Замок встретил его зажженными факелами и несколькими дежурными гвардейцами, ибо был уже вечер, когда они с Вхагар приземлились. Он решил лететь прямо в замок, чтобы не тратить время после на путь от Драконьего Логова. Эймонду пришлось признать, что он поспешил, решив, что Вхагар достаточно окрепла для полёта. Всю дорогу она летела медленно, время от времени теряя высоту. Почти через каждые пару часов она уставала, взмахи крыльев становились тяжелее и резче, а по огромному телу пробегала судорога. Тогда Эймонд приказывал ей спуститься. Передохнув, они вновь пускались в путь. О собственной усталости Эймонд не думал. Он переживет. Он слышал, что, если человеку случалось выжить после удара молнии, его мучала сильная жажда. Потому они старались держаться поблизости водоёмов, чтобы Вхагар могла напиться, как только захочет. А ещё Эймонд заметил, что левый глаз Вхагар, куда пришёлся огонь Арракса, слегка побледнел и стал мутным, и она часто поворачивала свою огромную голову влево. В итоге они прибыли в столицу лишь, когда солнце давно зашло. Первым, кого он увидел, был Кристон Коль, торопливо, насколько позволяли ему тяжёлые доспехи, приближавшийся к нему от ворот. На лице у него было написано одновременно облегчение и тревога. — Ты вернулся, хвала Семерым! Вы ранены? Что произошло? Твоя мать места себе не находит. — Подожди, Коль, — прервал он поток вопросов, — не так быстро. В нас попала молния, Вхагар ранена, но жить будет. Прикажи вызвать с Драконьего Логова драконьих смотрителей. Пусть осмотрят её. Отдав приказ, Коль внимательно посмотрел на него, и еще до того как он открыл рот, Эймонд знал, о чем будет следующий вопрос. — Это правда про Люцерис Велариона? — Эймонд мрачно молчал. — Твою мать, Эймонд! Скажи мне, что ты этого не делал! — Поговорим после. Где семья? Коль поджал губы, борясь с желанием схватить этого безмозглого идиота и как следует встряхнуть. Эймонд вырос у него на руках. Он знал его, как облупленного. Тот был озлобленным, обиженным ребёнком. Но не был убийцей, способным убить родных. Коль верил, что всему есть объяснение, и он его обязательно получит. Всю душу вытрясет из него, но получит. А пока, Эймонд был прав, нужно было в первую очередь пойти к Алисенте. — В трапезной. Ужинают. Кивнув, Эймонд, слегка прихрамывая, направился туда. Его ждал тяжёлый разговор. Кристон Коль, не спрашивая, последовал за ним. Что ж, пусть идёт. Когда они зашли в трапезную, там сначала повисла секундная тишина, а потом раздались возгласы радости. Алисента, Анна и Хелейна повскакали со своих мест, бросившись к нему. Эйгон и Отто остались стоять на местах. Ближе всего к нему была мать, она и обняла его первая, рискуя задушить. Анна и Хелейна остались стоять позади. Поверх плеча матери он видел лицо Анны, оно было осунувшимся, под глазами залегли тёмные тени, а губы слегка дрожали. Казалось, ещё немного, и она расплачется. Эймонд мягко отстранился от матери. По щекам у той текли слезы, она тоже была неестественно бледной. Эймонд почувствовал себя виноватым перед ними. — Все хорошо, мама, я вернулся, — он провел рукой по ее волосам. — Ты выглядишь ужасно, что с тобой случилось? — ох уж эта гремучая смесь тревоги и счастья, сейчас её голос был переполнен ею до краёв. Эймонд понимал, что выглядит действительно паршиво. Грязная одежда, местами разорванная, вместо привычной повязки глаз перевязан какой-то тряпкой, а на лице множество царапин и ссадин. — Я цел. Вхагар пострадала больше, в неё попала молния, но и она жива. — Он сделал паузу, прежде чем продолжить: — Но есть кое-что, что вы должны знать. Люцерис Веларион мёртв. Они не удивились, значит новости до них уже дошли. — Мы знаем, но что важнее, на Драконьем Камне тоже уже знают, — произнёс Отто, присаживаясь обратно. — Объясни нам, будь добр, что произошло в замке Баратеона? Почему нам говорят, что ты полетел следом за Люцерисом, а после от него и его дракона нашли лишь пару кусков мяса? Несколько пар глаз вперились в него. Страх, мольба, гнев, и даже любопытство — со стороны Эйгона. Он кожей чувствовал эти волны, исходившие от них. Было бы правильнее подсластить пилюлю, но их врагам никто её подслащивать не будет. А значит нужно говорить откровенно, до самых деталей. — Потому, что Вхагар сожрала его. Лишь произнеся, он понял, как это звучит. Может, все же стоило говорить не настолько прямо? Алисента прижала руки к губам, невольно сделав несколько шагов от него. Глядя так, словно видела впервые. Неверие и ужас, она словно не могла поверить, что породила на свет такое чудовище. Анна, на дрожащих ногах подошла к столу и бессильно опустилась на стул. Эйгон, продолжавший сидеть на своём месте, усмехнулся и залпом опустошил свой бокал. Только Хелейна смотрела с жалостью, будто зная, то, чего не знали другие. Эймонд перевёл взгляд на Отто, тот в отличие от остальных никак не отреагировал, только сверлил его глазами. — Как ты мог, — севшим голосом прошептала мать, и он вновь посмотрел на неё. — Как ты мог это сделать? Похоже, на большее её бы сейчас не хватило. Все, что она могла, это судорожно хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Эймонд вздохнул. Ему всегда было глубоко наплевать на мнение окружающих и он ненавидел оправдываться. Но это была не та ситуация. — Я этого не хотел, мама. Я полетел не за ним, мы столкнулись в пути. — Ему показалось, что Анна дернулась, но она не смотрела на него, глядя в пол. — Я хотел напугать его, но потом… Вхагар вышла из-под контроля. — Ты хочешь сказать, что потерял контроль над своим собственным драконом?! — голос Отто так и сочился сарказмом. Эймонд скрипнул зубами, уж лучше было бы умереть, чем признаться Отто в том, что не справился с Вхагар. Но делать нечего, придется признавать. — Дракон Люка ослепил Вхагар огнём, — сквозь зубы процедил он. — И Вхагар, обезумев от боли, напала на него. — Зачем ты вообще решил напасть или напугать его? — воскликнула Алисента, всплеснув руками. — Это же очевидно, Алисента, — презрительно скривил губы десница, — твоему сыну захотелось припомнить сыну Рейниры старые обиды. Что я могу сказать, тебе это удалось! Теперь первая кровь на наших руках. Алисента при этих словах начала взволнованно ходить из стороны в сторону, заламывая руки. — Какая разница! — неожиданно пришёл на подмогу брату Эйгон. — Это бы все равно случилось, не мы, так они бы развязали войну. — Да что ты вообще… — начал было десница. — Его Величество прав, — негромкий голос молчавшей до сих пор Анны заглушил крик Отто. Все посмотрели на неё с непониманием. Одно дело слышать подобное от Эйгона, другое от всегда разумной Анны. Королева, восприняв это, как порыв защитить мужа, громко фыркнула и продолжила ходить по кругу. Анна же, невозмутимо продолжила, ни на кого не глядя и не замечая, как на неё смотрел её муж. Вид у нее был разбитый и потерянный, и даже облегчение от возвращения Эймонда, озарившее было ее лицо, не смогло согнать набежавшую на него тень. Зато голос звучал твердо. — Война была неизбежна с того самого дня, как Рейнис сбежала. — Эймонд готов был поклясться, что она хотела сказать: с того дня, как мы узурпировали трон. — Так что лучше пусть она начнётся сейчас, чем когда наши враги окрепнут достаточно, чтобы нанести нам серьёзный удар, — помолчав, она добавила уже тише: — жаль только, что это произошло ценой жизни Люцериса Велариона. Сказать что-то против такой железной логики было нечего. Ее слова заставили всех погрузиться в тяжёлое раздумье. Действительно, у них не было власти изменить случившееся, как, впрочем, и возможности предотвратить его. Они развязали войну намного раньше, когда надели корону на Эйгона. Теперь нужно было думать, что делать дальше. Эймонд подошел к столу и со вздохом опустился на стул возле Анны. Сейчас он мечтал о горячей ванне и сне. Пожалуй, он мог бы проспать сутки, если не больше. Если бы у него было время. — Если позволите, — подал голос Кристон Коль, о котором все успели забыть, — я согласен с принцессой Анной. Нам нужно начать готовиться к войне, укреплять войско, созывать знамёна и многое другое. Лучше начать заниматься этим уже завтра. С его словами все присутствующие почувствовали, как неотвратно к ним приближалась гроза. Война была на пороге, а они совершенно не были к ней готовы. — Созови срочный совет, — мрачно кивнул Отто. — Через полчаса пусть все будут на своих местах. С этими словами он со скрипом отодвинул свой стул и с быстротой, которую в силу его возраста, сложно было от него ожидать, покинул зал. Никто не поинтересовался, почему он отдает подобный приказ в присутствии своего короля. Пока Визерис был жив, Отто, глубоко его уважавший, даже в самые немощные его времена соблюдал приличия. Анна нагнулась к Эймонду, гипнотизировавшему взглядом полированную поверхность стола, и негромко произнесла: — Тебе нужно отдохнуть, — её голос звучал надтреснуто. — Я присоединюсь к совету, — покачал он головой, но подумав, добавил: — Но мне нужно переодеться. *** Кто-то однажды сказал, что когда мы счастливы, время летит, как ястреб, а когда несчастны — ползёт, как черепаха. Анна добавила бы, что, когда мы сожалеем о чем-то, или нас мучает совесть, время и вовсе издевается над нами, с каждым ударом секундной стрелки напоминая, что его не повернуть вспять. Если и было что-то более неумолимое, чем время, то Анна этого не знала. С того дня, как они получили весть о смерти Люка, Анна не могла есть, не могла спать, а в голове гонгом звучала одна единственная мысль: это она убила его руками Эймонда. Лучше бы руками кого-то другого… Лучше бы и вовсе не… Самым ужасным было то, что она даже не могла поделиться своими мучениями ни с кем. Разве что отправиться к Рейнире и молить о прощении. Только что бы оно ей дало. Прощение не вернуло бы кудрявого юношу с грустными глазами. Хуже всего, Анна знала, что даже если бы Рейнира простила её, даже если бы весь мир простил её, она сама никогда не смогла бы себя простить. Потому что жестокая правда заключалась в том, что это её письмо побудило Рейниру послать сына в Штормовой Предел. А все, что было после, являлось лишь несчастным стечением обстоятельств. Она знала, что все будут обвинять Эймонда, но никто не узнает, что их руки были запятнаны в равной степени. К угрызениям совести приплеталось ещё грызущее беспокойство за Эймонда, от которого не было ничего слышно ещё два дня. Анна плакала. Очень много плакала. Дошло до того, что она расплакалась, пока играла с детьми Хелейны. Затем расплакались дети, и вот так их и нашла Хелейна. И все же внутри неё теплилась хрупкая надежда на то, что Эймонд не совершал этого. Надежда это рассыпалась в пепел, когда Эймонд вернулся. Она слишком хорошо его знала, читала его эмоции, как раскрытую книгу. Стоило лишь взглянуть на него, как все стало ясно. Еще раньше, чем он произнёс это, она поняла, что они стали убийцами. Эймонд мог солгать. Он мог сделать вид, что не причём, клясться, если нужно. Не было никого, кто смог бы опровергнуть его слова. И какая-то часть её хотела, чтобы он солгал. Малодушно желала быть обманутой. Но таков был он, всегда резал смертельно. И сейчас он хладнокровно разрубил сук, на котором сидел. У Анны не было сил смотреть ему в глаза. Ей хотелось броситься ему на шею и плакать навзрыд, рассказывая, как ей тяжело, чтобы он посадил ее к себе на колени, как раньше, и своим насмешливо-успокаивающим тоном сказал, что она, как обычно, делает из мухи слона. И в то же время ей хотелось спрятаться, чтобы он никогда больше не увидел её, ибо она казалась себе лживой, испорченной предательницей. Она даже была рада, когда Отто созвал совет, и Эймонд присоединился к нему. Ибо она не знала, что скажет, когда они окажутся наедине. «Милый, ты убил своего племянника. А я подвела тебя к этому убийству. Мы отличная пара.» Конечно, формально, она была не виновата, ведь не она заставила его преследовать Люка. Но, как бы размеренно и уравновешенно не вещал голос разума, совесть истерически его перекрикивала. Когда он вернулся поздно ночью, она притворилась спящей. Слушая, как под ним заскрипели половицы, как с тяжёлым вздохом он опустился на кровать и почти сразу же заснул. Он не был ранен, но она знала, что ему больно, он вымотан — морально и физически. А все, что она может, это притворяться спящей. На следующий день она встала на рассвете и трусливо убежала. И так весь день. С ловкостью, достойной служителей многоликого бога, она скрывалась от него. Это было не так сложно ещё и потому, что он сам не искал с ней встреч. Она узнала от слуг, что принц, десница, лорд-командующий и король находятся в рабочих покоях короля. Что они там делали, догадаться было не сложно. Они готовились к войне, которая не просто стучала, она барабанила к ним в дверь. Хелейна, с которой она проводила почти все время, казалась печальной, что было ей не свойственно. — Анна, я знаю, что ты чувствуешь, но, я знаю, что Эймонд говорит правду. Он не убивал Люка намеренно. Они сидели на веранде, наблюдая за тем, как трое её детей — близнецы Джейхейрис и Джейхейра, и маленький Мейлор, играли в песочнице. Погода, словно в издевку над ними была просто неприлично хорошей. — Не важно, что думаем мы, Хелли, — вздохнула Анна, наблюдая, как Джейхейрис пытается накормить Мейлора песком. — Люди не поверят в это. Они будут обвинять его, и, я боюсь, что это его сломает. — Мой младший брат сильный, — улыбнулась Хелейна. — Но даже ему нужно знать, что он не один. В такие моменты Хелейна выглядела такой нормальной, что казалась нормальнее их всех вместе взятых. Анна улыбнулась: — Твой младший сын ест песок. — И вообще… Что, песок? Куда смотрит няня?! Ах, да ну их, пусть ест. Все равно потом на горшок. В комнате, освещенной лишь тремя-четырьмя свечами, царил полумрак, когда Анна вошла. Она осторожно осмотрелась, втайне надеясь, что Эймонда снова не будет. Комната действительно была пуста, а постель аккуратно заправлена. Хорошо, значит, можно будет вновь притвориться спящей, когда он вернётся. Анна понимала, что не сможет вечно убегать от разговора с мужем, как и осознавала, насколько неправильным было её поведение. Но, с другой стороны, Эймонд тоже не искал с ней встреч. За весь день он ни разу не нашёл её, не сделал даже попыток. Она это точно знала. В голову прокралась нехорошая мысль, что у лорда Баратеона, как говорят, довольно красивые дочери. Быть может, кто-то из них успел согреть его постель в Штормовом Пределе? Резко тряхнув головой, Анна решила сначала принять ванну. В Красном Замке было несколько общих купален. Но у членов королевской семьи имелись личные купальни, прилегавшие к их покоям. Слуги, зная заранее предпочтения хозяев, разогревали воду в огромных ваннах, добавляя туда масел, различных цветов или молочко на вкус хозяев. Анна любила, когда в ванну добавлялись лепестки лаванды. Войдя в купальню, первое, что она почувствовала, это запах лаванды. А второе — его присутствие. Ей не нужно было смотреть, чтобы убедиться, что он там. Каким-то шестым чувством она это знала. Словно каждая клеточка её тела была настроена на него, была приучена улавливать его клеточки. Посмотрев вглубь комнаты, туда, где в углублении была ванна, она увидела его спину и руки, раскинутые по бокам. Он собрал свои длинные волосы в небрежный пучок, отчего видны были бугристые мышцы. Он не обернулся, хотя точно слышал её приход. Он, как всегда, давал ей возможность уйти. Этот странный человек, будучи жутким собственником, никогда не удерживал её силой. Он сжимал руку ровно настолько, чтобы она могла вырвать её, если решит, что с неё довольно. И возможно именно поэтому она всегда хваталась за эту руку ещё сильнее, ещё отчаяннее. Она сделала несколько шагов, обозначая свое присутствие. Только тогда он слегка повернул к ней голову. Недостаточно, чтобы увидеть ее, но совершенно точно достаточно, чтобы заставить ее сердце остановиться. — Я велел положить лаванду, — низким голосом тихо произнёс он. — Вдруг ты захочешь ко мне присоединиться. Анна почувствовала, как сердце от этих слов забилось сильнее, а тепло разлилось по всему телу до кончиков пальцев. Он ждал её. Скинув халат, она сделала ещё несколько шагов, выходя в поле его зрения, и под его пристальным взглядом опустилась в горячую воду. Однако поднять на него глаза она не могла. Так они и сидели в ванной, достаточно широкой, чтобы не прикасаться друг друга. Она чувствовала его взгляд на себе, знала, что он изучает её лицо, ища в нем ответы. Эймонд первым нарушил молчание. — С тех пор как я приехал, ты ни разу не посмотрела на меня, — его тихий голос отразился от стен. Анна прикусила губу, собираясь с мыслями. — Так проще, — наконец, выдавила она из себя. — Мне проще думать, когда я на тебя не смотрю. — Это что-то новое. Не замечал раньше за тобой подобной странности. Анна вздохнула. Она не могла сказать ему правду, по крайней мере не всю. Что ж, полуправда — это тоже правда. — Когда я смотрю на тебя, я хочу тебе верить. Но этого хочет моё сердце, а не разум. Она подняла на него глаза. Он смотрел на неё холодным взглядом, слегка откинув голову назад. Понять, о чем он думал не представлялось возможным. Так он смотрел на противников во время тренировок перед тем, как размахнуться и сделать выпад. Прохладно, бесчувственно, равнодушно. Спустя целую вечность Эймонд спросил: — Что же говорит тебе твой разум? Анна ответила не сразу. — Он говорит, что в гневе ты бываешь жесток. — Золотко, — усмехнулся Эймонд, — я бываю жесток не только в гневе. Я жесток, даже когда спокоен. И если моя жестокость ни разу не распространялась на тебя, не значит, что её нет. Но я не помню, чтобы когда-нибудь тебе лгал. — Я тоже не помню, — прошептала Анна, вновь опуская глаза на поверхность воды. — Так спроси меня. Спроси, убил ли я Люка намеренно, — жёстко произнёс он. Анна вздрогнула, но промолчала. — Посмотри мне в глаза, Анна, — приказал он, и в его ледяном голосе послышалась злость. — Задай вопрос, и покончим с этим. Она посмотрела на него. Ей не нужно было спрашивать, она и так знала ответ на этот вопрос. Анна не лгала, называя причину, почему не смотрела на него. Одну из причин. Когда его не было рядом, она думала головой. Но стоило ей взглянуть ему в лицо, как разум услужливо уступал место сердцу. А сердце твердило, что он не лгал. Сердце всегда говорит правду, не так ли? Анна не знала. Но одно она знала точно: даже если она ошибается, даже если узнает, что он весь соткан из мрака и жестокости, она не сможет отпустить его руку. А Эймонд расценил её молчание по-своему. И это его разозлило. Резко подавшись вперёд, он грубо схватил её за шею, притянув к себе. Испуганно пискнув от неожиданности, Анна уперлась руками ему в грудь. Но это было лишь подсознательным движением, а не попыткой отгородиться. — Неужели мальчишка Стронг так для тебя важен? — прорычал он ей в лицо. — Мне наплевать на него, — уверенно сказала она, глядя ему в глаза и не обращая внимание на боль оттого, что он натянул ей волосы. — Но мне не наплевать на тебя. На Эймонда Таргариена — человека, за которого я выходила замуж. Вспыльчивого и жестокого, да. Но ни разу не совершившего бесчестный поступок. Его ноздри яростно раздувались, взгляд метался от одного её глаза к другому, словно в попытке уличить один из них во лжи. Он нагнулся к её лицу ещё ближе и, глядя прямо в глаза, прошипел: — Докажи. Он никогда не удерживал её против силы. Но он нуждался в доказательствах. Недолюбленный ребёнок, он жаждал уверенности, требуя доказательства её любви. И она давала ему их. Но в этот раз он не стал дожидаться, а решил взять сам. Анна не успела и охнуть, как его губы накрыли её, яростно сминая, покусывая до крови. Прижав её к себе, он начал покрывать поцелуями её лицо, шею, ключицы. Ему было мало. Она чувствовала его желание. Анна задрожала. Тело от контраста прохладного воздуха и его горячей кожи, от осознания, что вот он здесь, покрылось мурашками. Но он резко остановился. Его губы замерли на её шее, несколько секунд он тяжело дышал, а потом отклонился назад и внимательно вгляделся ей в лицо: — Боишься меня? — чуть хрипло спросил он. Анна отрицательно покачала головой. — Тогда почему ты дрожишь? Ну как ему объяснить, почему она дрожит? Анна опустила голову ему на плечо. — Анна, — его голос, прозвучавший глухо, заставил её напрячься, — я не хотел тебя напугать. Сколько сожаления в голосе! Глупый мальчик. — Знаю. — Я клянусь тебе, я не хотел его… — Шшш, — Анна приложила ладонь к его губам и отклонилась назад, чтобы видеть его лицо. — Я знаю. Она сказала это искренне. Что-то внутри неё, что-то, чему ещё не придумали названия, твердило ей, что он говорил правду. И к черту разум, который любит сомневаться. Она ему верит. Его глаз сверкнул. Он прочитал её мысли. И тогда она увидела, как на его лице отразилась целая тонна облегчения и благодарности. Глупый, глупый мальчик. Он все это время боялся, что она не поверит, что она отвернется от него. И вся эта грубость была лишь защитной реакцией. Анна провела рукой по его шраму, прикоснулась рукой к его повязке, остановилась на мгновение, спрашивая разрешение. Она всегда так делала. Не важно, как часто она видела его без повязки, не важно, как часто она снимала её сама. Она никогда не позволяла себе сделать это без его разрешения. И он это ценил. Дождавшись его кивка, она стянула повязку и отбросила её прочь. Теперь он стоял перед ней с полностью обнажённой душой. Она была уверена, что никто и никогда не видел его настолько обнажённым. Проведя рукой по его щеке, Анна первая подалась вперёд и поцеловала его, нежно и чувственно, вкладывая в этот поцелуй все, что не могла сказать вслух. Они лежали на кровати, лицом друг к другу, усталые и довольные, укрытые одеялом, скрывавшим их наготу. Анна играла его пальцами, слушая тихий голос мужа. Ему было неприятно рассказывать о последних событиях, потому она ободряюще поглаживала его пальцы. Он рассказал, как договорился с Борросом, как из-за шторма ему пришлось задержаться, как прибыл Люк и как они летели в грозу. — Вхагар словно взбесилась, я не мог до неё достучаться. Сколько я ни кричал, она продолжала лететь на них. А потом, — он сглотнул, — она просто разорвала их на части. Анне захотелось прикрыть глаза, но она не позволила себе это сделать. Вместо этого она продолжила смотреть на него, чуть сильнее сжав его руку в молчаливой поддержке. — Потом во Вхагар попала молния, и мы начали падать. Глаза Анны расширились. Нет, она видела, что он в порядке, но слышать, как он падал с огромной высоты, все равно было страшно. — Все обошлось, Вхагар удалось смягчить падение, но она все равно ещё два дня не могла даже толком летать. Я и сейчас не уверен, что она полностью оправится, все-таки я заставил её взлететь слишком рано. — Где же ты пробыл эти дни, пока она поправлялась? — Один старый рыбак приютил меня и подлатал. Странный был человек, — Эймонд задумчиво поморщился, вспоминая последние слова старика, но по неведомой причине не стал говорить ей о них. — Хвала небесам, что он встретился тебе. Я так боялась, — тихо прошептала она, глядя на их переплетенные пальцы. — Я боялась, что с тобой случилось что-то ужасное, и я тебя больше никогда не увижу, — она подняла на него глаза. — Эймонд, если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы не смогла жить. Эймонд ответил не сразу. Он поднёс их руки к лицу и поцеловал её пальцы. — Я ушёл раньше из Штормового Предела, потому что хотел увидеть тебя. И поднял в небо Вхагар раньше времени, потому что знал, что ты меня ждёшь. Я бы не умер, Анна. Анна с улыбкой подвинулась к нему и положила голову ему на плечо. Устроившись поудобнее, они какое-то время молчали. Анна слушала стук его сердца. — Что было во дворце, пока я отсутствовал? — Поначалу ничего необычного. Всё занимались своими делами. Потом, когда пришла новость о смерти Люка, твой дед и мама поругались. — Анна задумалась, стоит ли сообщать все, но потом решила, что Эймонд должен знать. — Отто обвинил её в том, что она не позволила ему убить всех чёрных ещё до коронации. Руки Эймонда чуть сильнее сжались на её талии. — Старый хлыщ, — процедил он. — Он привык, что мать всегда и во всем его слушалась. По сути он управлял королевством, с тех пор как отец слег. И сейчас он боится, что потеряет эти нити власти. — Твоя мать, похоже, хочет их у него отобрать, — отозвалась Анна. — Моя мать всего лишь женщина. Ей было бы проще сделать это, если бы Эйгон хоть немного был бы заинтересован в правлении. Однако моему брату удобнее, если за него будут решать, предоставляя ему лишь ставить печать на составленные другими указы. Это было похоже на Эйгона. Скорее всего, именно так он и представлял свое правление. — Думаю, ты прав, — кивнула Анна. — Но теперь он король. Рано или поздно, но ему придётся это осознать. Анна приподнялась на локте, чтобы посмотреть на Эймонда. — Почему бы тебе не помочь ему в этом? Эймонд приподнял брови. — Ты предлагаешь провести воспитательную беседу с Эйгоном? Осталось ли что-то, чего ему уже не говорила мать? Может сказать, что если возьмётся за ум, все шлюхи Шелковой Улицы переедут во дворец? — спросил он с таким видом, словно и правда рассматривал такую перспективу. — Нет, покажи ему, что его брат за ним. Что его брат верит в него и готов защищать его интересы. Даже против собственного деда, если понадобится. Эйгон эгоистичен, ленив и не амбициозен. Но он, как и все, нуждается в том, чтобы в него кто-то верил. Может, он этого и не говорит вслух, — задумчиво продолжила Анна, — но я чувствую, что ему нужна твоя поддержка и твоё признание. Просто подумай над этим. Анна вновь опустила голову ему на плечо, почувствовав, как Эймонд поцеловал её в макушку. За окном скоро должен был забрезжить рассвет, они и не заметили, как пролетела вся ночь. Через некоторое время Эймонд заметил, как её дыхание стало поверхностным — она заснула. А он, продолжая поглаживать её тело, думал над её последними словами. Перед ними маячила война, но прежде, чем вступать в неё, нужно было поделить власть между собой.