Дом Дракона. Узы

Два года назад. Месяц спустя окончания турнира. Поместье Лесная Тень, в котором проживал сир Сэмвел Бриклэйер с семьёй, было названо так, потому что располагалось сразу за Королевским Лесом, и когда солнце восходило на востоке, тени от высоких елей почти доставали до земель поместья. К слову, само поместье полностью оправдывало свое название. Здесь всегда было тихо и спокойно, словно в лесной чаще. Стоило прогуляться по просторам этого места, как на человека снисходили покой и умиротворение. Жизнь в поместье текла своим неторопливым течением, а люди, проживавшие здесь, начиная от хозяев и заканчивая слугами и крестьянами, проводили свои дни в рутинных заботах, зная точно, каким будет их завтрашний день, и послезавтрашний, да и весь следующий год. А ещё поместье просто утопало в зелени. Каких только деревьев тут не было: пихты и яблони, вишни и берёзы… А чуть дальше от главного дома сира Сэмвела, рядом с тонким ручьем, раскинулась огромная ива, посаженная тридцать лет назад его двоюродным дядей. Ветви этой ивы опускались до самой земли, создавая зелёный занавес, укрывающий её ствол от посторонних глаз. В тени этой ивы и расположился некий молодой человек. Он сидел на расстеленном плаще, прислонившись к дереву спиной, одну ногу согнув в колене и оперев об него руку. Длинные платиновые волосы, чёрная повязка на левом глазу и длинный шрам, пересекающий этот же глаз — то были отличительные признаки, по которым Эймонда Таргариена узнал бы любой, хоть раз встретивший его на своём пути. Рядом с ним стоял молодой брюнет, высокий и широкоплечий, и то и дело нервно поглядывал в сторону сидевшего принца. А одноглазый принц прикрыл глаз и, как подозревал его компаньон, вовсе заснул. Стояла глубокая ночь, и вокруг слышалось лишь кваканье лягушек. — Мой принц, позволите спросить? Эймонд лениво приоткрыл глаз и скосил взгляд на юношу. Его звали Родрик Тирелл. Троюродный брат нынешнего лорда Тирелла, которому было от силу пару лет. Семнадцатилетний Родрик Тирелл, несмотря на свое знатное происхождение, на семейном древе занимал весьма скромное место. Единственным способом для него подняться был путь рыцаря, на который он отважно ступил год назад в качестве оруженосца. На недавнем турнире он довольно неплохо себя проявил. Потому королева, знакомая с его матерью, рекомендовала Родрика своему сыну в качестве оруженосца. — Признайся, Родрик, не об этом ты думал, когда шёл ко мне в оруженосцы? — с усмешкой спросил Эймонд. — Нет-нет, что вы, мой принц, я всего лишь… Я хочу сказать, что меня это нисколько не касается… То есть касается, ведь я ваш оруженосец. Хотел сказать, что я вполне прекрасно себя чувствую, то есть не то чтобы мне любопытно, и вообще, я… Несчастный юноша в конец растерялся. Эймонд усмехнулся, Родрик его слегка побаивался, считая Эймонда весьма непредсказуемым и буйным типом, а Эймонд не спешил разубеждать его. — Спрашивай уже, что хотел. Судя по выражению, Родрик уже не был так уверен в том, что хочет что-то спросить. Но отступать было уже поздно. — Мой принц, мы ждём уже час. А что если… мы не дождёмся? — Мы дождёмся, Родрик, — с мрачной решимостью ответил Эймонд. — Если, конечно, ты ничего не напутал и не передал записку не той особе. Родрик побледнел. Видимо, представил, что с ним сделает одноглазый принц, если это окажется правдой. — Что вы, мой принц, я передал письмо точно в те руки. Я точно уверен, что её звали… — Тихо! Слышишь? Родрик прислушался. Действительно, слышался шорох травы — кто-то приближался к ним со стороны поместья. — Скройся, — короткий приказ, и Родрику не понадобилось повторять дважды. Он моментально испарился с другой стороны дерева. Эймонд знал, что мальчишка отойдёт на приличное расстояние, чтобы не слышать разговора: он хорошо его натаскал. Шаги приближались. И вот из-за ветвей и листвы дерева сначала показалась тень, а потом ветви раздвинулись, и обладательница этой тени вошла под сень дерева. Эймонд остался сидеть на земле, хотя знал, что это просто вопиющее несоблюдение этикета. Хрупкая фигура с накинутым на голову капюшоном огляделась, а после быстрым движением руки стянула его с головы. И Эймонд на мгновение перестал дышать. Какая она была красивая сейчас под тенью многолетней ивы, когда пугливый свет луны освещал её лицо. Сколько раз он представлял её черты, эти её огромные глаза, что сейчас смотрели на него неверяще. Прошёл целый месяц с окончания турнира. Она так и не явилась в последний день, хоть и обещала. И, казалось, это было даже к лучшему. Казалось, теперь это наваждение его отпустит. Теперь, когда он не будет натыкаться на неё каждый день на дурацких соревнованиях, сидеть в нескольких шагах от неё. Его отпустит. Должно было отпустить! Девчонка отвергла его, иначе её поступок было не назвать. Он поцеловал её, а она сбежала, как от прокаженного. А на следующий день делала вид, что знать его не знает. Вот пусть и катится на все четыре стороны, у него есть гордость. Ведь есть? Но, нет. Он был болен, определённо. Его раздирало на части, ломало и собирало вновь. Она снилась ему. А на утро он просыпался с ощущением её фантомного поцелуя на губах. Он запретил себе думать о ней, вспоминать. И у него даже начало получаться. Каждый раз, как его мысли уносило в опасном направлении, он отвлекался на что-то, занимал себя чем-то. И вскоре и впрямь стал реже вспоминать. Но всю его решимость как ветром сдуло, когда Эйгон внезапно вспомнил о ней. Ну как о ней. Во время одного из вечеров, где за картами и вином собрались сливки столицы, а разговоры сводились к банальным сплетням, его братец вдруг спросил, правда ли, что сын Карстарка собирается на юг. Да, собирается. Зачем? Собрался вроде жениться. На ком? На племяннице сира Бриклэйер. Ах, на той сиротке? Нечего сказать, нашёл партию. Да он за ней ещё во время турнира приударивал. Эймонду понадобилось напрячь память, чтобы вспомнить, о ком шла речь. Точно! Был один козёл, который постоянно брал её платки и оттоптал ей все ноги на балу. Но Эймонд и подумать не мог, что там могло быть нечто серьёзное. Два дня он ходил по замку волком, огрызаясь на всех. Дошло до того что Кристон Коль поймал его и спросил, все ли с ним в порядке, а то от него скоро начнут шарахаться слуги. Нет, он не был в порядке от слова совсем. Он медленно сходил с ума. И тогда он решил, что единственный способ избавиться от… чем бы это ни было, был отправиться в Лесную Тень и поговорить с ней с глазу на глаз. И вот он здесь. Сбежав из собственного замка, как какой-то воришка, полночи скакал без остановки через весь Королевский лес, чтобы понять одну простую вещь — он все это время умирал от жажды. И напился, лишь увидев её. Анна сделала осторожный, неуверенный шаг в его сторону, глядя во все глаза. А потом все испортила: — Что ты здесь делаешь? — прошипела она. Ну надо же, она выглядит возмущённой, как будто он оторвал её от важных дел, и неважно, что это именно он притащился сюда среди ночи. Эймонд почувствовал странное разочарование, хотя чего он ещё ожидал. — Проезжал мимо. И решил отдохнуть в тени этой замечательной ивы, что же ещё, — сарказм так и сочился в его голосе. — Значит, мимо проезжал? По важным государственным делам, я так понимаю? Эймонд усмехнулся, они вспомнили об одном и том же. А потом похлопал по месту рядом с собой, приглашая её сесть. Анна приподняла бровь. — Моя служанка прибежала ко мне среди ночи вся взволнованная с запиской, в которой ты нацарапал всего лишь «Приходи к иве. Э.Т.». Довольно развёрнуто, ничего не скажешь. Я прихожу, а тут ты — сидишь. И ты ещё и предлагаешь мне сесть? В смысле, серьёзно? Спустя целый месяц ты приехал, чтобы посидеть вместе под ивой? Эймонд, не перебивая, слушал её монолог. Он, оказывается, отвык от её голоса, как и от этого мейстеровского тона. — Если хочешь, можешь постоять, — милостиво разрешил он. Она даже дар речи потеряла от такой наглости. Потом, видимо, решив, что имеет дело с умственно отсталым, заговорила медленно и внятно. — Зачем именно ты приехал сюда? Эймонд вновь почувствовал злость. Он легко поднялся на ноги и отряхнулся. — Хотел поздравить. Слышал, ты скоро выходишь замуж. За Карстарка, если мне не изменяет память, — небрежно произнёс он. Что-то неуловимо изменилось в её лице. Но она быстро взяла себя в руки. — Благодарю, мой принц. Но не стоило так утруждаться и ехать сюда от самой столицы, письма было бы достаточно. Эймонд вглядывался в эти её бесстыжие, лгущие глаза. Она ведь лжет, он уверен в этом. Не может она выйти замуж за Карстарка. Или может? — Боюсь, на Севере тебе не понравится. Там отвратительная погода, а люди ещё более холодные и скучные, чем их зимы. — Спасибо за заботу. Но я уверена, что любовь моего мужа будет согревать меня достаточно, чтобы я не почувствовала холод, а… Что ты делаешь?! В два шага Эймонд преодолел разделявшее их расстояние и, схватив за локоть, грубо встряхнул. Его просто переполняла злость. — Приди в себя, идиотка! Ты зачахнешь на Севере. Ты хотя бы знаешь, какие там зимы? Что ты будешь делать, если наступит долгая зима? — прорычал он ей в лицо. — А тебе какая разница? Кто ты для меня? — прошипела она в ответ. Ее голос был пропитан обидой, хотя пусть его скормят Вхагар, если он понимает причину. Какого черта? В конце концов, это его отвергли. А теперь она ещё и собирается укатить с этим Карстарком на Север. Он поджал губы в попытке сдержать рвущиеся изо рта ругательства, яростно глядя на неё. — Вот видишь, — победно усмехнулась она, словно в чем-то убедившись. — Тебе наплевать, в тебе сейчас говорит лишь уязвлённое самолюбие. И больше ничего. Она перевела дыхание. В гневе она не только не попыталась вырваться из его хватки, но и, напротив, придвинулась ближе, тыкая в него пальцем. И сейчас её лицо было в каких-то сантиметрах от него. А она решила добить: — Знаешь что? Я выйду за него. И уеду с ним, куда он скажет, хоть на Стену. — Заткнись, — тихо, едва сдерживаясь. — Я рожу ему детей, много детей, и мы будем счастливы… — Я сказал. Заткнись. — Видят боги, ей действительно лучше заткнуться. — И я буду любить его, как и он меня. И каждую ночь… Что она там собиралась делать каждую ночь, он так и не узнал, потому что, резко схватив её за затылок, прижался к губам. Яростно отвоевывая свое право обладать ими. Протестующе пискнув, она попыталась вырваться, но только ещё больше разозлила его. Сделав несколько шагов в сторону, он утянул её за собой и прижал к дереву, продолжая впиваться в её губы. Как же долго он этого ждал! Эймонд уже плохо контролировал себя, когда почувствовал, что она обмякла в его руках, не сопротивляясь, но и не отвечая. Но он все равно продолжал целовать её, и в этот миг не существовало ничего, кроме неё. Наконец, он слегка отстранился, прижавшись к её лбу и пытаясь привести в порядок дыхание. Она тоже дышала тяжело. — Что теперь, мой принц? Овладеете силой? — сипло спросила она. Как пощечина. Эймонд широко распахнул глаза. Она смотрела на него обречённо, словно приняв свою участь. В её глазах больше не было гнева или злости, а только боль. Целое море боли. А по щеке скатилась слеза. Это подействовало, как ушат холодной воды. Эймонд выдохнул, да так, что в лёгких, казалось, не осталось воздуха. Да что же это с ним? Он ещё никогда не принуждал ни к чему женщин. Никогда. Он брал только то, что давали. Но сейчас он потерял контроль. Он причинил ей боль, и теперь Анна смотрела на него так… будто он сломал её. Его затопило сожаление. Он бы никогда не сделал с ней ничего, что было бы ей неприятно. Но теперь она никогда ему не поверит. Да, она и не хотела его, он ей был не нужен. Она хочет выйти за своего Карстарка и жить с ним в снегах. Медленно, чтобы не спугнуть, он протянул руку и большим пальцем провёл по её щеке, вытирая мокрую дорожку. Она закрыла глаза. Не хочет тебя даже видеть, вот насколько ты ей противен, Эймонд Таргариен. — Прости, — тихо прошептал он, прежде чем отпустить. Не глядя на неё, он нагнулся, поднял свой плащ и пошёл в направлении леса, где его ждал Родрик с лошадьми. Отстранённо подумав, что хорошо все же, что он приехал. Теперь он точно знает, что не нужен ей. Осталось только научиться жить с этим дальше. Это не должно быть сложно, в конце концов он жил без неё всю свою жизнь. Однако не успел он пройти и трех шагов, как его нагнали торопливые шаги, и руки обвились вокруг него. — Не уходи, прошу, — всхлипнула она, прижимаясь к нему со спины. — Я солгала, я не выйду за него… я уже отказала ему. Прошу, не уходи. Как же сложно было поверить в её слова, особенно после её слез. Он знал, что надо делать. Надо было вырваться и уйти. Вырвать эти непонятные чувства с корнем. Но, блять, как же сложно было это сделать, когда она вот так умоляла. Обречённо вздохнув, он развернулся и осторожно обнял её в ответ. Она как-то сразу расслабилась, как будто и правда ждала, что он оттолкнет её. — Не играй со мной, Анна, — проговорил он ей в волосы. — Я не какой-нибудь Карстарк, который готов все терпеть. Я не люблю быть игрушкой в чьих-то руках. — Я тоже так думала о себе, — усмехнулась она. — А сейчас умоляю тебя не уходить. Ты ведь не уйдёшь? — она подняла на него взгляд, полный надежды. И что ей ответить? Что он останется с ней под этой ивой на веки вечные? На самом деле, он мог бы. Видят боги, он мог бы остаться здесь, пустить корни, подобно этому древу, и ждать каждый день, когда она придёт к нему. — Я уйду. Но я вернусь. Обещаю. Наши дни. Во всем Вестеросе невозможно было найти народа более странного, чем северяне. Покойный Визерис любил говорить, что только северянин может понять другого северянина, ибо голова у них работает иначе, чем у всех остальных жителей Семи Королевств. И Эймонд был с отцом полностью согласен. Это был холодный, сухой народ, начисто лишённый чувства юмора. А ещё они были ужасно суеверны. Они верили в духов, волшебных волков, белых ходоков и прочую чепуху. Если для всего остального Вестероса Стена была лишь удивительным архитектурным памятником, а по совместительству местом, куда можно было сослать преступников и неугодных, то для северян это была своего рода святыня, защищавшая их от мистических белых ходоков. Эймонду лишь раз довелось побывать на Севере несколько лет назад. Тогда эти мрачные, угрюмые люди навевали на него тоску смертную. Как и их зловещие пророчества. Чего стоило только старковское «зима близко». Как-то Эймонд даже не сдержался и ляпнул старому лорду Мандерли, что либо белые ходоки слишком медленно ходят, либо до северян долго доходит. Старик Мандерли каламбур не оценил, почувствовав себя оскорбленным до глубины души, а шестнадцатилетнему Эймонду знатно досталось от матери, после чего пришлось извиняться. Простить его простили, а вот репутация его была безвозвратно испорчена. Отчасти именно это и было причиной, почему его не послали послом к Старкам. Самый опасный и острый на язык дракон дома Таргариенов был не в чести у гордых северян. Чего нельзя было сказать о другом, более молодом и куда более дружелюбном драконе. Дейроне — его младшем брате, чью семейную жизнь он с таким треском устроил. Дейрон, который последние несколько лет почти безвылазно проживал в Хайгардене, примерно неделю назад полетел на Север к Старкам, почти в то же время, что и Эймонд — к Баратеонам. От него ждали хороших новостей, ибо Дейрон обладал поистине редкой для их семьи чертой — он умел располагать к себе людей. Имея мягкий и добрый характер, он в корне отличался от обоих своих братьев. И то, что он все ещё задерживался на Севере, внушало надежду, что союз будет заключён. Однако на следующий же день после возвращения Эймонда из Штормового Предела от Дейрона прилетел ворон. Старки, а вместе с ними и остальные дома севера, приняли сторону чёрных. Это стало неожиданным ударом. Север был огромен, Север был опасен. И Север был мощной силой, которая отныне была в руках их врагов. Если до этого зелёные не рассматривали всерьёз вероятность того, что великие дома пойдут за Рейнирой, то теперь вопрос этот встал ребром. Долина, Речные Земли, Железные Острова, Простор — все они могли последовать примеру Севера. Нужно было срочно отправлять послов ко всем домам, чья лояльность хотя бы немного вызывала сомнения. Во время совета было решено отправить Эймонда в Речные Земли к Талли, а Дейрон, не теряя времени, полетит из Севера в Долину. Эймонд стоял в бывших покоях своего отца, а ныне покоях Эйгона и рассматривал макет Вестероса, созданный отцом. Визерис потратил полжизни на это произведение искусства, по сути он потратил на него больше времени, чем на всех своих детей вместе взятых. Не считая Рейниры. Сколько бы раз Эймонд не смотрел на этот макет, каждый раз он находил там новые детали. Вот и сейчас он заметил, что на пересечении Зелёной и Кромельной улиц стояла маленькая женская фигурка с ведёрком на голове. Сейчас Эймонду отчаянно захотелось, чтобы отец был здесь. Пусть больной и слабый, но живой, стоящий перед ними подобно скале. Визерис всегда был стеной, отделявшей их от войны. А с его смертью эта стена рухнула. — Всякий раз, как посмотрю на эту штуку, думаю, какая же скучная жизнь была у нашего отца, — раздался за спиной голос Эйгона. Он сидел за спиной Эймонда, в любимом кресле отца и немигающим взглядом рассматривал мозаику на полу. Вид у него был довольно помятый. Взлохмаченные волосы топорщились во все стороны, одежда была мятая. Да и сам он был бледный и мрачный. — Зато за двадцать с лишним лет его правления в Вестеросе не было ни одной войны. Если его правление было скучным, то я пожелал бы тебе такого же. — Ты несколько припозднился с пожеланием, — хмыкнул Эйгон. Он нагнулся, чтобы налить себе воды из графина. — Когда ты отправляешься? — Скоро, — отозвался Эймонд, оборачиваясь на брата. Он не стал говорить, что отправится сразу после разговора с ним. Анне он уже сообщил, клятвенно пообещав не делать глупостей. — Как ты считаешь, у нас есть шанс? — помолчав, спросил Эйгон. Эймонд удивлённо воззрился на него. Его брат выглядел так, словно играл в покер и держал на руках отвратительные карты, в то время как поставил на эту игру все свое состояние. Или блефовал. Вот только Эйгон не умел блефовать. — Если нас поддержат Речные Земли и Простор, то шанс есть. Несказанное «если же нет…» осталось висеть в воздухе. Он мог бы соврать, постаравшись успокоить его, вот только Анна права, Эйгон уже не ребёнок, ему пора брать себя в руки. Эймонд, вздохнув, подошёл и сел в кресло напротив. — Я не могу, — глухо произнёс его брат. — Я не могу править, ты сам это видишь. Вместо меня все делает дед, мать, ты. Я лишь красиво ношу корону. — Я так не считаю. У тебя просто не было возможности. Не перебивай, — произнёс он, заметив, что Эйгон хочет что-то сказать. — Ты слишком рано сложил руки, брат. Знаешь, чем старше дракон, тем он больше и свирепее. Наш дед не дракон. Но он слишком долго жил в доме дракона и перенял его особенности. Отто слишком долго был у штурвала и теперь не захочет отдавать власть. Тебе придётся отвоевать её у него. Показать ему, кто настоящий дракон. Эйгон смотрел на него ничего не выражающим взглядом. Он не выглядел убежденным или хоть сколько-нибудь вдохновленным. В его глазах читалась вселенская усталость. — Когда меня короновали, — произнёс он медленно, глядя на графин на столе, — люди начали мне хлопать, кричать моё имя. И я решил, что непременно стану тем, кто будет достоин своего отца. Наш отец… он был хорошим королём. В тот миг я верил, что сделаю все, чтобы он мною гордился. — Эйгон помолчал. — А потом Мелейс разнесла там все в щепки. И что было дальше, ты помнишь? Все начали что-то делать, разбираться, отдавать приказы. Никто даже не посмотрел в сторону своего короля в ожидании его приказа. Я был беспомощнее Хелейны в тот момент. Тогда я понял, что все эти годы я был прав, а в этот день так глупо попытался обмануть себя. Наверное, впервые на памяти Эймонда они с братом сидели вот так и разговаривали. По-настоящему разговаривали, как братья. Анна была права, Эйгон нуждался в нем. И, черт его дери, он, Эймонд, его поддержит. — Эйгон, я бы рассказал тебе о законах волчьей стаи, где молодняк вынужден завоёвывать себе право на место вожака, но думаю, на сегодня достаточно примеров из животного мира, — Эйгон невесело фыркнул. — Ты способен отдавать приказы, и ты это сделаешь. Я буду за тобой. Ты не будешь делать это в одиночестве. Но ты должен мне довериться. Эйгон долго, очень долго смотрел на него. — Что ты предлагаешь? Эймонд улыбнулся. Если его брат готов выслушать его предложение, это уже означает половину победы. — Для начала встреться с Тайлендом Ланнистером. Объясни ему, кто здесь король, и у кого в руках настоящая власть. А после заручись его преданностью. Ланнистер хитер, но он также и умен. Если он будет за тебя, а не за десницу, ты получишь сильного союзника. — Тайленд Ланнистер молод, — Эйгон задумчиво почесал подбородок с отросшей щетиной. — Ты сам говорил, что молодой дракон слабее старого. Может лучше для начала заручиться поддержкой кого-то из стариков? — Мне льстит, что ты так хорошо запоминаешь мои метафоры. Но позволь напомнить, что Тайленд не дракон, он лев. А молодой лев всегда сильнее старого. Он мне не нравится, но он умнее многих этих стариканов, у которых уже начинается маразм. — Эймонд подался вперёд. — Я вылетаю в Ривверан сегодня, а ты сделаешь то, что я тебе скажу. *** Эймонд покинул Королевскую Гавань два дня назад, а Анна уже скучала. Ну правда, не успел он вернуться, как должен был уехать. Не улететь, а именно уехать. Вхагар ещё не оправилась, потому Эймонд решил, что поскачет в Риверран верхом, взяв с собой нескольких преданных людей. О том, что он сам тоже не до конца оправился, он слушать не пожелал. Пока он был тут, демоны, терзавшие её умолкали, словно боясь одного его присутствия. Она научилась забывать о том, о чем вспоминать было больнее всего. Но с его отъездом все эти демоны вновь подняли головы, а память начала услужливо подсовывать воспоминания о её преступлении. И снова вернулись вопросы, на которые у неё не было ответов. Что ей делать дальше? Она не сможет больше играть в эти игры. Больше нет. Она никогда не хотела этого, никогда не просила. Дядя втянул её в эту игру, не спросив её мнения. Порой она злилась на него, но спустя минуту вспоминала, как он и его жена приютили её, как они были к ней добры. И она вновь чувствовала себя в неоплатном долгу. Дядя был человеком чести, как и её отец. Она знала, что он скорее умрёт, чем отступится от своих принципов и клятв. И она бесконечно уважала его за это. Но легче ей от этого не становилось. Глядя в зеркало, она видела недостойную дочь своего отца, недостойную племянницу и недостойную Бриклэйер. Недостойную потому, что ей было наплевать на чёрных, на зелёных. На клятвы, данные не ею. Её интересовали только близкие ей люди, которых осталось совсем немного. Ее начали мучить кошмары. Вот уже две ночи она просыпалась в холодном поту, и целую минуту вспоминала, где она. Ей снился Эймонд, обвиняющий её в предательстве, дядя, кричащий, что она его подвела, а когда она убегала от них, путь ей преграждал Люцерис Веларион, мокрый до нитки и с пустыми глазницами. Он не обвинял и не кричал. Он лишь спрашивал без конца «почему». Тогда она и просыпалась в первобытном ужасе. После кошмаров сон не шёл, и Анна встречала рассвет за книгой. Перед обедом Хелейна ворвалась к ней, подобно урагану. Очень яркому урагану. На ней было ярко-жёлтое платье, усыпанное оранжевыми лилиями. — Анна, как тебе? Анна подумала, что только Хелейна могла радоваться платьям, когда мир катился в пекло. — Тебе очень идёт, — улыбнулась она. — Думаешь? — Хелейна покрутилась перед зеркалом. — Я тоже так думаю. Анна усмехнулась. — Тебе тоже надо сшить похожее. И не надо качать головой, это поднимет тебе настроение, вот увидишь. — У меня все в порядке с настроением, — рассмеялась Анна. Нужно было играть свою роль, нельзя было допустить, чтобы начали перешептываться о её настроении. — Я только жду, когда вернётся Эймонд. — Да-да, — хитро прищурилась Хелейна, плюхнувшись на кровать. — Ваша встреча была бурной, об этом говорит тот маленький засос у тебя на шее, который ты прячешь под платком. Анна испуганно уставилась на Хелейну. — Заметила, когда вчера тебе стало жарко под солнцем, и ты его сняла, — успокоила подруга. Черт! Она совсем забыла об этом вчера. Хелейну её реакция только рассмешила. — Не надо так смущаться, в конце концов это то, чем ты должна гордиться. Я, например, не могу похвастаться тем, что мы с Эйгоном испытываем друг к другу, что-то, кроме полного и устраивающего нас обоих безразличия. — Мне жаль, Хелли… — О, перестань. Я не знаю, что бы делала, если бы он приходил ко мне в спальню чаще, чем раз в месяц. Наверное, подсыпала ему снотворное, все равно на утро он ничего не помнит обычно. Анну это в Хелейне и её отношениях с мужем всегда поражало. Сама она никогда не обсуждала ни с кем их с Эймондом супружескую жизнь. И не потому, что её научили этого не делать — её никто этому не учил. Это было намного глубже, ей казалось, что это лишь их территория, куда доступ всем остальным был закрыт. Людям свойственно молчать о двух вещах: о том, чего они искренне стыдятся, и о тех, кого они искренне любят. — Анна, помнишь ты просила рассказать, если голоса вновь появятся? Услышав этот вопрос, Анна вся подобралась. Эти голоса ещё ни разу не говорили ничего хорошего. А последнее пророчество было напрямую связано с Эймондом. — Они опять говорят что-то? — Да, правда, на этот раз это ещё больший бред, чем обычно. — Хелейна задумчиво почесала носик. — Но они не замолкают уже несколько дней. Я не говорила тебе, потому что ты просто светилась, с тех пор как Эймонд вернулся, не хотелось тебя волновать. — Хелейна, ближе к делу. — Ну так вот, они говорят: три не два — летит голова. Кровь и сыр — бегут из дыр. Она замолчала, уставившись на Анну. Та несколько секунд прождала, потом решила уточнить: — И что это значит? — Откуда мне знать?! Я передаю, что слышу! Анна задумалась, это действительно звучало, как бред. Какой сыр, какая кровь? Три не два — летит голова, что бы это могло значить? Кто-то лишится головы? С другой стороны, голоса Хелейны никогда не говорят прямым текстом. Может ли что-то угрожать Эймонду? — Опять ты все сводишь к Эймонду. — Я, что, говорила вслух? — удивилась Анна — Довольно невнятно, но — да. — Хелли, боюсь, я не могу представить, что это должно значить, — Анна развела руками. — Знаю, — расстроенно ответила та. — Но я рада, что есть кто-то, с кем я могу поделиться этим, и кто не воспринимает меня, как ненормальную. Бедняжка Хелейна, Анна даже представить себе не могла, какого это жить всю жизнь с голосами внутри твоей головы и знать, что все, что они скажут непременно сбудется. И ладно бы, все было в чёткой, понятной форме — так нет, голоса эти говорили загадками. Но хуже всего было то, что Хелейна не могла найти понимания ни в ком из родных. Мать любила дочь, но ни разу не задумалась над странностями дочери, в глубине душе гордясь тем, что принимает ту такой, какая она есть. Эйгону было на неё плевать, а Эймонд… он любил её, но по-своему. Анна знала, что они с сестрой никогда не были близки. — О, Хелли, — прошептала Анна и, сев рядом с той, взяла её руки в свои. — Ты всегда можешь положиться на меня и рассказать мне обо всем. Даже если я не пойму всего, но я буду рядом. Теперь это бремя будет нашим общим. У Хелейны на глазах встали слезы, она без слов порывисто обняла подругу. *** Есть люди хитрые, но лишённые острого ума. А есть также люди умные, но не обладающие известной долей хитрости. Как правило, если таким людям удаётся забраться достаточно высоко, конец их неизбежно бывает плачевным. Тайленд Ланнистер не относился ни к тем, ни к другим. Как тонко подметил Эймонд, он обладал в равной степени хитростью и умом. Пусть на совете он несколько терялся на фоне таких личностей, как Отто Хайтауэр и Кристон Коль, однако он умел слушать и делать выводы. Ещё он обладал неоценимым достоинством: он умел принимать решения, не основываясь на своих эмоциях. Личные обиды, неприязнь и даже ненависть не имели для него значения. Его враг мог так же легко стать его другом, как друг мог превратиться во врага. Иными словами, Тайленд Ланнистер был практичной и скользкой личностью. Сейчас эта личность испытывала сильнейший дискомфорт. Час назад к нему заявились королевские гвардейцы и заявили, что он должен последовать за ними по чрезвычайно важному делу. Кто их прислал, и что это за дело, он у них выяснить не смог. Поначалу рассудив, что это нечто явно очень секретное, а значит в том, чтобы узнать об этом побольше вреда не будет, Тайленд отправился за ними. Его посадили в карету (один из гвардейцев сел с ним) и они поехали в неизвестном направлении. Через полчаса Тайленд начал испытывать беспокойство, а когда, выглянув в окно, увидел, что они приближаются к выходу из города, беспокойство сменилось паникой. Решив, что его похитили чёрные, не меньше, он попытался бежать. К его несчастью, гвардеец был готов к такому раскладку и быстро скрутил его, пригрозив отрезать тому уши в случае сопротивления. Мастеру над монетой не оставалось ничего иного, кроме как повиноваться. Он для приличия попробовал подкупить гвардейца (он же мастер над монетой, в конце-то концов!), но затея не увенчалась успехом. Так они проехали ещё полчаса, пока карета не остановилась. Тогда неподкупный гвардеец вывел его наружу, чтобы изумленный Ланнистер обнаружил себя в Драконьем Логове. Кому понадобилось приводить его сюда? Может его собираются похитить верхом на драконе? Или скормить дракону? Быстро прикинув в голове, есть ли у зелёных причины скармливать его драконам, он слегка успокоился. Причин вроде как не было. А вот у чёрных были. Но вряд ли чёрные стали бы так утруждать себя ради него. Пока он об этом размышлял, его ввели внутрь. Провели по длинным тёмным коридорам, в которых он ни разу не бывал. Из некоторых углублений доносилось утробное рычание, от которого у Тайленда волосы вставали дыбом. Наконец, его привели к некой пещере и оставили одного. Пещера была ограничена решёткой, хотя что такое решетка для огнедышащего дракона. Очень осторожно ступая, он приблизился к решётке и увидел дракона невероятной красоты, с золотистыми чешуйками и бледно-розовыми перепонками крыльев. Это был Солнечный Огонь, дракон короля. Дракон заметил его, однако оставался спокойным. — Красиво, не так ли? — раздалось сзади. Ланнистер резко развернулся. Из тени вышел сам король Эйгон. «Что все это значит?» — хотелось заорать Тайленду, однако, с трудом, но он все же сдержался. Этот бесполезный мальчишка решил с ним поиграть? — Ваше Величество, — поклонился Тайленд, и к его чести, голос его не подвёл, прозвучав в меру почтительно, в меру озадаченно. — Простите, но я не совсем понимаю. Что это значит? Почему мы здесь? Эйгон усмехнулся. Он смотрел на Тайленда своим безразличным взглядом, каким, бывало, смотрел, на детские бои в Блошином Конце. Как и тогда, сейчас Эйгон чувствовал власть. Истинную власть, а не те подачки, которыми его кормит десница и малый совет. Эйгон перевёл взгляд на своего дракона, который также не отрывал от него взгляд, только и ожидая приказа. — Драконы удивительные создание, лорд Тайленд, не находите? Я хотел показать вам их вблизи. — Эйгон сделал пару шагов в сторону решётки. — Мой отец часто говорил, что мнение, будто они нам подчиняются — лишь иллюзия. Они позволяют нам жить в этой иллюзии, пока им так угодно. Тайленд настороженно слушал короля, пытаясь уловить связь между его словами и его, Тайленда, здесь нахождением. — Простите мою дерзость, Ваше Величество, но я все ещё не понимаю. — Вы хорошо знали моего отца, милорд? — обыденно, словно спрашивая о погоде, произнес Эйгон, все так же глядя на своего дракона. — Я имел честь служить при нем восемь лет. — Тогда вы знаете, что этот был очень мудрый человек. Он был мягок, но непоколебим. Он позволял согнуть себя порой, но никогда — сломать. Он был истинным драконом. Эйгон вновь замолчал. Тайленд, хоть ещё и не понимал, к чему клонит король, но уловил две вещи: первое, убивать его не собираются, второе — король затеял некую игру. А игры Ланнистер играть умел. — Безусловно, Ваше Величество, покойный король был мудрее многих людей. Я никогда не встречал никого более преданного своим принципам, — мягким, вкрадчивым тоном проговорил он. Эйгон кивнул, словно удовлетворившись его ответом. — А что вы думаете обо мне? У Тайленда выступил пот на лбу. Солгать — значит выжить. Но если король не полный идиот, он его ложь раскусит, и все-таки скормит дракону. — Ваше Величество, вы молоды, но я вижу в вас задатки короля. В вас есть сила, о которой вы даже не подозреваете, — выкрутился он. Эйгон молчал, и Тайленд не мог понять, доволен ли он его ответом или нет. Наконец, Эйгон повернулся к нему лицом и посмотрел прямо в глаза. — Подобные задатки, если у меня и есть, спрятаны довольно глубоко. Для вас не секрет, что я не желал трона. Но мне его дали. Его дали именно мне, а не моей сестре, потому что, по их мнению, мною легко управлять. Спорить не буду, первое время меня это вполне устраивало. Но недавно я пришёл к интересному выводу. Я решил, что, если позволить овцам управлять драконом, очень скоро пастбища опустеют. Вы понимаете, о чем я? Тайленд хорошо его понимал. Он смотрел на короля так, словно тот неожиданно снял с лица маску и объявил себя самим Эйгоном Завоевателем. Кто же знал, что этот глупый, ленивый пьяница способен думать о чем-то, кроме вина и женщин. — Я вас прекрасно понимаю, Ваше Величество. Но есть ли у вас какое-либо предложение? Эйгон усмехнулся зловещей улыбкой. Эймонд был прав, стоит Таргариену оказаться рядом со своим драконом, и он сразу становится чуть большим, чем просто человек. Сейчас этот ловкий пройдоха, который не обращал на него внимания на совете, спрашивает его мнение и смотрит прямо в глаза. — Есть. Но мне нужны преданные мне люди. Преданные именно мне, — он надавил на последнее слово. — Если я найду таких людей, если они будут мне полезны, доказав свою верность, я их награжу, как они того заслужат. — Ваше Величество, я всегда готов… — но король прервал его поднятой рукой. — Я не договорил, лорд Тайленд. Сейчас всем заправляют мой дед, Отто Хайтауэр. Он мой десница, и ему положено брать на себя большую долю моих забот. Но не более, чем я ему или кому бы то ни было позволю. Отто думает, что истинная власть у него. Пусть думает так и дальше. Но мы с вами, — тут он вновь перевёл взгляд на дракона, — мы с вами знаем, у кого она на самом деле. И когда придёт время, мы возьмём узды в свои руки. Говоря это, он подошёл к небольшому рычагу сбоку от решётки и надавил на неё. В тот же миг, решетка опустилась вниз, и огромная голова дракона медленно приблизилась к Тайленду, обнажая острые зубы. — Готовы ли вы пойти за мной, лорд Ланнистер? Если у мастера над монетой до этого момента и оставались сомнения по поводу того, кого поддержать в этой невидимой войне, то после такой демонстрации силы они испарились окончательно. Вместо ответа Тайленд преклонил колено перед королём, на этот раз делая это абсолютно искренне. *** Ужин в королевской семье ещё никогда не был таким напряжённым, как сегодня. Алисента не желала, чтобы за столом обсуждали политику — для этого есть собрания совета. А обсуждать что-либо другое ни у кого не было желания. Эймонд и Дейрон должны были заключить союзы, от которых зависел исход войны. Никому не хотелось думать, что будет, если им этого не удастся. Они поставили на карту все, включая свои жизни. И сейчас все, что им оставалось — это ждать. Потому ужин проходил в гнетущем молчании, все были погружены в свои невесёлые мысли, втайне ожидая момента, когда смогут остаться в одиночестве. Алисента время от времени бросала взгляды на членов своей семьи. Хелейна, как всегда, задумчиво жевала еду, а Анна, больше ковыряла вилкой в тарелке, чем ела. Последнее время Анна выглядела сама не своя, хотя старалась это скрывать. Причина была очевидна, потому Алисента не спешила допытываться, но все же почувствовала укол совести. Девочка была совсем одна, у неё не было матери или отца, с которыми она могла поделиться тревогами. Был Эймонд, но именно он был сейчас её главной тревогой, и он был далеко. Алисента сделала себе заметку обязательно поговорить с невесткой наедине. Пришло время налаживать отношения. Не последнюю очередь в этом решении сыграло недавнее заступничество перед Отто. Впервые Алисента подумала, что они с Анной в чем-то похожи. Когда все покончили с ужином, Эйгон, прохладно пожелав всем приятных снов, отправился в свои покои. Отто, неодобрительно проследив за ним взглядом, ничего не сказал. Алисенте внезапно захотелось спросить у отца, что именно вызвало его недовольство на этот раз, но сжав зубы, она промолчала. Сейчас у неё не было сил на какие-либо пререкания или обсуждения. — Алисента, после ужина я хотел бы поговорить, зайди ко мне, — у Отто силы, очевидно, были. — Хорошо, отец, — кивнула королева. Она с детства привыкла не портить авторитет отца при посторонних, даже если эти посторонние — её семья. Анна и Хелейна вскоре также распрощавшись пошли по своим комнатам. Было уже довольно поздно, когда в комнату Анны постучались. Она ещё не ложилась, боясь вновь столкнуться со своими кошмарами, и по возможности оттягивая этот момент. — Ваше Высочество, меня послала к вам королева Хелейна, — раздался мужской голос за дверью. — Входите, — тут же отозвалась Анна. Это было непохоже на Хелейну, значит что-то случилось. Дверь открылась, и внутрь вошёл высокий гвардеец. — Ваше Высочество, прошу прощения, что в столь поздний час беспокою вас, но Ее Величество позвала нас в слезах и велела немедленно позвать вас к ней. Нам она ничего объяснять не стала. Анне не потребовалось повторять дважды. Тут же отбросив книгу, она стремительно пошла к двери. Есть только одна причина, по которой Хелейна могла так себя вести: ей вновь слышались голоса, и, очевидно, ничего хорошего они не сказали. Анна почти бегом дошла до покоев Хелейны. Гвардеец не отставал от неё. Резко потянув на себя широкую резную дверь, Анна вошла внутрь. Она не стала обращать внимание на то, что гвардеец последовал за ней. — Хелли, что… Слова непроизнесённым потоком застряли у неё в горле, потому что увиденная картина повергла её в ступор. Трое детей Хелейны сидели на полу рядом с прижимавшей их к себе Кити, которая испуганно смотрела на неё. А в другом конце комнаты Хелейна также сидела на полу со связанными за спиной руками, а во рту у неё был кляп. Позади неё стоял рослый крупный гвардеец с красным лицом. Анна на мгновение потеряла дар речи. В ту же секунду её горла коснулось что-то острое и холодное. — Тшш, ни звука, иначе твоя королева умрёт. — К-кто вы? Вместо ответа мужчина грубо толкнул её в сторону Хелейны, Анна, не удержавшись на ногах, упала. С силой подняв её за шею, другой мужчина молниеносным движением завёл ей руки за спину и начал связывать. Анна попыталась вырваться, но второй гвардеец, тот, что привёл её сюда, вновь приставал к её горлу нож, предупреждающе оскалившись. Когда её руки связали, её оставили сидеть рядом с Хелли. Крупный мужчина обошёл их, явно любуясь картиной, а худощавый занял его место позади них. Всё это было сделано настолько быстро и профессионально, что не оставалось сомнений, эти люди знали свое дело. — Кто вы такие? — Анна предприняла ещё одну попытку заговорить, справа от неё Хелейна время от времени мычала что-то нечленораздельное. — Смотри-ка, Крыса, как ей интересно, — ухмыльнулся крупный. — А ведь их обычно не интересуют такие, как мы. Стоявший позади мужчина издал лающий смешок. — Позвольте представиться, миледи, я мясник, который уже десять лет снабжает вас мясом, а это, — он указал пальцем на приятеля, — Крысолов, который заботится, чтобы ваши королевские задницы не пугались крыс в замке. Анна напряжённо думала, пока мужчина говорил. Ее мало волновало, кто они, важнее было, что они собираются делать, и как от них избавиться. Эти мужчины раздобыли откуда-то доспехи гвардейцев, а значит, если настоящие гвардейцы ещё живы, они должны будут поднять тревогу. Если, они живы. Их было двое, были ли у них другие сообщники неизвестно, но даже так преимущество было на их стороне. Они с Хелейной связаны, Кити, хоть и не связана, выглядела перепуганной до смерти. Она могла бы закричать, но тогда они ее просто убьют. Кити прижимала к себе детей, которые в силу возраста даже не понимали, что происходит, а потому не плакали, хотя выглядели испуганными. В первую очередь нужно было найти способ, как спасти детей. И Анна не придумала ничего другого, кроме как попытаться их разговорить и потянуть время. — Вас послала Рейнира? — спросила она, стараясь придать голосу твёрдости. Нельзя было, чтобы они почувствовали её страх. — Нас послал Король-консорт, — неприятно улыбнулся тот, что назвался мясником. Значит, Деймон. Это плохо. Анна была наслышана о его жестокости. Слухи о том, что он убил свою жену и принца Лейнора до сих пор не утихали. — Что же нужно принцу Деймону? — Он желает передать привет принцу Эймонду. Анна похолодела. Надо что-то срочно предпринять. Но, как назло, в голове не было ни одной здравой мысли. — Я не знаю, что вам предложил принц Деймон, но уверяю вас, король Эйгон заплатит вам в три раза больше, если вы… Хриплый смех прервал её. Мясник веселился вовсю. А вот его друг стоял спокойно и не проявлял никаких эмоций. — Ты думаешь, мы на это купимся, куколка? Неет, можешь не волноваться, нам заплатили достаточно, чтобы не беспокоиться о нашей преданности. Тут его молчаливый приятель подал голос. — Заканчивай. Она заговаривает тебе зубы. — Ты прав, Крыса, — кивнул мясник. — Начнём, пожалуй. Не успела Анна сказать и слова, как её рот также закрыли кляпом, жёстко связав его сзади. То же самое мясник проделал с Кити, которая, отличие от Анны, даже не пыталась сопротивляться. Хелейне же, напротив, развязали руки. Когда с этим было покончено, мясник выпрямился и направил на Хелейну полный ненависти взгляд. — Король-консорт просил передать вам: око за око, сын за сына. Эймонд Таргариен отнял жизнь Люцериса Велариона, а мы отнимем жизнь одного из ваших сыновей. Но мы проявим милосердие и позволим вам решать, кто из ваших сыновей будет жить, а кто умрёт. Смысл слов дошёл до Анны не сразу. А потом… они с Хелейной одновременно закричали, только из-за кляпов изо рта их вырвалось лишь хриплое мычание. Анна сделала попытку подняться, но её тут же толкнули на пол. Она упала, больно ударившись плечом. Крысолов удерживал Хелейну, которая вырывалась вперёд, продолжая кричать через кляп. А Кити начала рыдать, отчего уже и дети разом заплакали. Когда это надоело мяснику, он рявкнул: — Тихо! Ты, видимо, не поняла, Драконья королева. У нас не так много времени, и, если ты не выберешь сама, я убью их всех. Умолкнувшие было вопли вновь вырвались из груди Хелейны и Анны. Анна готова была умолять, обещать все сокровища мира, только бы ей дали сказать! Это просто не могло происходить на самом деле! Это был один из её кошмаров, сейчас он закончится. Боги, пусть он закончится! Анна не сразу поняла, что влага на её лице — это слезы. Она начала извиваться на полу, пытаясь подняться. Но когда она перевернулась на живот, чтобы встать, Крысолов, не переставая удерживать Хелейну, прижал ее к полу сапогом. Его сапог, упиравшийся ей в спину, мешал не только шевелиться, Анне казалось она и вдохнуть не может. Вся её показная храбрость исчезла. С трудом повернув голову в сторону Мясника, Анна, рыдая, умоляла не трогать детей. Ей не нужно было говорить, все и так было ясно, стоило взглянуть ей в лицо. Слезы застилали глаза, она не видела, как рядом с ней вырывалась и плакала Хелейна. — Ну, все. Я считаю до пяти, и, если ты не назовёшь имя, я убиваю их всех. — Наступила гробовая тишина, Анна и Хелейна разом умолкли, даже Кити перестала плакать. Слышны были только всхлипы детей. — Раз… Два… Три… На четыре Хелейна подняла руку. Из её груди вырвались рыдания, она не могла смотреть на своих детей. Медленно, дрожащей рукой она указала на младшего Мейлора. Всё так же не глядя, захлебываясь в рыданиях. Анна в ужасе смотрела на происходящее. В какой-то миг, когда мясник начал считать, Анну обуял животный ужас. Сейчас он убьёт всех детей. И тут она готова была умолять Хелейну сделать выбор. А ещё молиться всем известным и неизвестным ей богам, что не дали ей быть на месте Хелейны. Когда Хелейна подняла руку, в комнате была такая тишина, что слышно было лишь бешеное биение их сердец. Мясник улыбнулся жуткой улыбкой, которую, Анна была уверена, она никогда в жизни не забудет. Он вытащил меч и подошёл к детям. — Нет, — прошептала Кити, прижимая к себе Мейлора, пытаясь прикрыть его собой. Но мясник не тронул его, вместо этого он схватил Джейхейриса, которого Кити отпустила. Трёхлетний мальчик испуганно завопил. — Мама!!! Анна и Хелейна, не понимая ничего, обезумев, начали вырываться с новой силой. Хотя если бы он схватил Мейлора, они бы делали то же самое. Сапог вдавил Анну в ковёр с такой силой, что в лёгких не осталось воздуха. Все произошло мгновенно. Ужасный чавкающий звук разрезающейся плоти — и тело ребёнка упало на пол. Без головы. Разом исчезли все звуки. Тишина была такой абсолютной, что, казалось, лопнули барабанные перепонки. Три секунды продлилась эта тишина, а потом… Раздался вопль. Хелейна, которую больше не удерживали бросилась к телу ребёнка. Она даже не попыталась развязать повязку, удерживавшую кляп. Она упала на пол рядом с маленьким тельцем прямо в быстро растекающуюся лужу. Её руки, дрожавшие крупной дрожью, протягивались к сыну, не смея коснуться. Изо рта у неё вырвался вой. Самый страшный звук, который Анна когда-либо слышала. Сразу после чавкающего звука разрезающейся плоти. Сама Анна не сразу заметила, что её ничто не сдавливает больше. Голоса вокруг слились в один бесконечный гул, все вокруг размывалось. Она не могла понять, откуда столько крови. Почему Кити рыдает, а Хелейна так неестественно согнулась. Над чем?.. Там что-то маленькое, что-то все в красном… Что же это? Что это за шаги, кто-то подходил к ней, надо встать. Она с трудом выпрямилась на коленях. Ее начали тащить куда-то. Но куда? Она должна быть рядом с Хелейной! Анна точно знала, что должна быть рядом с ней. Вот только никак не могла вспомнить зачем. — Ее надо оглушить, так будет проще вывести ее из замка, — раздалось у нее над ухом. Ей хотелось спросить, зачем ее выводят из замка, но она не могла пошевелить губами. И тут же сильная боль обожгла её затылок. Последнее, что она видела, прежде чем погрузиться в спасительную тьму, это кровь. Очень. Много. Крови.