Дом Дракона. Узы

Приблизительно год назад. Анна шла по лагерю в сопровождении Кити, в надежде найти его. Всю ночь она провела в тяжелых раздумьях о том, кто они друг для друга и как им дальше быть. Конечно же, ни к какому решению она так и не пришла, встретив рассвет с тенями под глазами и с твердым намерением поговорить с Эймондом. Они всегда решали свои проблемы, только если могли выслушать и услышать друг друга. После той дорнийской брачной истории, как ее называла Анна, они усвоили один важный урок: никогда не делать выводы друг о друге, не поговорив лично и не выслушав друг друга. И сейчас Анна собиралась с ним все обсудить. Найти-то она его нашла, но, к сожалению, в окружении с десятка молодых людей и девиц, старательно привлекавших к себе внимание мужской половины. Было еще раннее утро, и мужчины должны были отправиться на охоту только через пару часов, когда вернется первая команда, отправившаяся на так называемую разведку. Анна в нерешительности остановилась около скамейки. Эймонд сидел со своим оруженосцем Родриком Тиреллом и о чем-то с ним переговаривался. Какая-то молодая леди, чьего имени Анна не могла вспомнить, всячески старалась привлечь его интерес, беспрестанно говоря и глупо хихикая. Однако Эймонд, казалось, не обращал на нее внимания, лишь изредка кивая и что-то коротко отвечая. Он выглядел как обычно, но зоркий глаз Анны уловил опущенные уголки его губ, как и то, что он время от времени беспричинно хмурился своим мыслям. Тут ее окликнули. — Леди Анна, это правда, что вы поспорили с принцем Эймондом на свой лук? Приглядевшись, Анна увидела леди Маргери, которую издавна терпеть не могла, что было совершенно взаимно. Как она узнала об этом споре, оставалось загадкой, Анна очень сомневалась, что Эймонд стал бы трезвонить об этом. Оставались братья Веларионы и Ройс Касвелл. Девушка стояла в другом конце их разношерстной компании, так что ее фразу услышали все. — Да, леди Маргери, все верно, — подтвердила Анна. — О, тогда может устроите все прямо сейчас? — притворно оживилась та, обводя взглядом окружающих, некоторые из которых заинтересованно смотрели на них, кто-то спрашивал у соседа, о каком споре шла речь. Анна поджала губы. Вот ведь нахалка! Она просто хочет ее позора. Про себя Анна решила не напоминать об этом споре, уверенная, что и Эймонд не станет на нем настаивать. Она вновь кинула на него взгляд, он выглядел слегка растерянным. — Я не думаю, что это хорошая идея, миледи, скоро мы отправимся на охоту, — подал голос принц Джейс. — К тому же, пусть непосредственные участники спора выбирают, когда им приводить его в действие. — Это очень благородно с твоей стороны, Джейс, напомнить мне о моем праве выбора. Пожалуй, в этот раз я с тобой соглашусь, у нас нет на это времени сейчас, — мягкий голос Эймонда ударил по перепонкам, хотя говоря это, он ни разу не взглянул ей в глаза. — Мой принц, это же всего лишь детский спор, — Маргери мило надула губы и лицемерно добавила: — Уверена, леди Анна справится с такой простой задачей. Тут к ее просьбе присоединилось еще несколько девушек. Анна не знала, что двигало ею, уязвленная ли гордость, ведь если откажется сейчас, прослывет трусихой до конца своих дней, или желание хоть как-то привлечь его внимание, но она громко произнесла: — Если мой принц не возражает, я совсем не против решить этот спор прямо сейчас. Только после этого он медленно повернулся к ней и посмотрел своим пронзительным взглядом. — Как угодно леди, — внятно отчеканил он. Обрадованная Маргери захлопала в ладоши, предвкушая занятное зрелище. А Анна велела Кити принести ее лук. Пока Кити бежала к их палаткам, пара рыцарей притащили откуда-то мишень и устанавливали ее. Полусонная после вчерашнего гулянья молодежь сразу пробудилась и оживилась. К Анне подошел принц Джейс. — Миледи, вы не обязаны это делать на потеху этой публике, — проговорил он. — Если пожелаете, я поговорю с дядей и уговорю его… — Нет! — слишком резко ответила Анна, представив, что будет, если Джейкейрис Веларион, из-за которого они вчера поссорились, явится к Эймонду, защищая ее достоинство. Уж лучше тысячу раз проиграть. Вслух же она добавила, стараясь сгладить бестактность: — Я и правда не люблю отступать, мой принц, и я уверена, что извиняться придется принцу. Джейс пару секунд взирал на нее с серьезным видом, потом безмолвно кивнул. Тем временем мишени были установлены, а Кити, пыхтя, прибежала с оружием. Эймонд лениво встал с места и подошел к ним. Когда он заговорил, его могли слышать только они с Джейсом. — Племянник, решил утешить леди перед поражением? Жаль тебя разочаровывать, но леди Анна не из тех, кто нуждается в утешении. — Что ты хочешь этом сказать, дядя? — нахмурился Джейс. — Всего лишь то, что говорю. Леди Анна сама неплохо умеет утешать, — он сделал ударение на последнем слове. Анна вспыхнула. Двусмысленность его слов мог бы понять любой мало-мальски взрослый человек. Но за что он так с ней? Да, вчера она нехотя сделала ему больно, за что собиралась попросить прощения, но заслужила ли она такое унижение, пусть и только при принце Джейсе? Но таков был Эймонд — за причиненную боль он отвечал двойной. За каждую нанесенную рану отвечал еще более глубокой. Принц Джейс чуть покраснел, но уже через мгновение взял себя в руки, твердо встретив взгляд дяди. — Не знаю о чем ты, дядя, но мне известно одно. Говорить так с леди — признак низости твоего ума. Мы с братом уже привыкли к тому, что ты никогда не думаешь, о чем говоришь, но вот леди Анна может понять тебя превратно. Тебе лучше извиниться перед ней прямо сейчас. Эймонд невежливо рассмеялся ему в лицо, только взгляд резал не хуже валирийского меча. Повернувшись к Анне, он холодно сказал: — Пять выстрелов, миледи. Попадете в яблочко пять раз, и я извинюсь перед вами. Нет — и можете прощаться со своим луком. Анна, которую в тот момент больше волновало, почему он смотрит на нее с таким почти ненавидящим взглядом, даже не обрадовалась малому количеству выстрелов. Безразлично кивнув, она подошла на полагающееся расстояние и встала в стойку. Подумаешь, пять выстрелов, она и большее количество раз без промаха попадала в яблочко. Услышав сзади, как леди Маргери возмущается, что будет так мало выстрелов, Анна мысленно послала ее в пекло и натянула тетиву. Первый выстрел — яблочко. Позади раздались аплодисменты и подбадривания, преимущественно с мужской половины. Анна прицелилась во второй раз и снова попала в яблочко. Снова аплодисменты. В третий раз стрела попала в самый край желтого кружочка, но это было засчитано. Четвертая стрела — и снова в яблочко. Позади уже творилось что-то невообразимое, возбужденные крики привлекли внимание людей в палатках, которые начали выглядывать наружу, чтобы посмотреть, что происходит. Анна потянулась за следующей стрелой и, не удержавшись, взглянула на Эймонда. Что бы она не рассчитывала прочитать на его лице, ее ждало разочарование. Он глядел все с тем же выражением сдерживаемого презрения и холодности. Это больно кольнуло ее. Анна, отвернувшись, натянула тетиву в последний раз и на счет три, практически не целясь, с выдохом отпустила тетиву. Повисла тишина. Потому что стрела попала в голубой круг. В оглушающей тишине Анна подошла к Эймонду и гордо протянула ему свой лук, глядя прямо в глаза. Сейчас по условиям пари он должен был сломать ее лук у нее на глазах. За этим она и промахнулась. Она хотела поговорить с ним — она поговорит. На глазах у всех, но так, чтобы не услышал никто. Протянув ему лук, Анна предоставила ему выбор. Если он хочет покончить с этим, прекратить эти странные отношения, ему достаточно лишь переломать это хрупкое древко. Все это она ему сказала, не размыкая губ, одними лишь глазами. И он понял ее — она видела, как изменилось его лицо. Приняв лук, он под гулкое биение ее сердца повертел его в руке, словно раздумывая. — Удивительной красоты работа, — тихо произнес он, продолжая нежно гладить древко. — Было бы жаль портить такую прекрасную вещь. Пожалуй, я оставлю его себе, и будем считать, что ваш долг уплачен. Не сказав больше ни слова, он развернулся и ушел. С ее луком. А Анна осталась стоять на месте, оглушенная. Сердце билось так бешено, словно она пробежала несколько сотен ярдов. К ней подошли принц Джейс и сир Ройс, они что-то твердили про то, что им жаль, но они и понятия не имели, о чем говорили. Только что решилась ее судьба, только Анна Бриклэйер этого пока еще не знала. *** Охота затянулась, вот уже несколько часов они рыскали по следу чертового кабана, но упрямое животное никак не желало быть пойманным, ускользая у них из-под носа. Это был второй день охоты, но, судя по настрою, мужчины не собирались возвращаться в свои дома, не поймав хоть что-то хрюкающее. В этом мужчины всех времен и народов были похожи. Пожалуй, единственный, кого сегодняшняя затянувшаяся охота устраивала, был Эймонд. Можно было погрузиться в свои мрачные мысли, не делая вид, что чья-то глупая болтовня тебя интересует. Он сегодня вышел из себя. Снова. И, мать его, сорвался на ней — снова. Эймонд ничего не мог с собой поделать. Когда он увидел, как его гребаный племянник подошел к ней и что-то ей вещал, нагнувшись чуть ли не к самому ее уху, подугаснувший было гнев заполыхал с новой силой. Он вчера говорил ей держаться от него подальше, но видимо предупреждать нужно было не ее. С этими мыслями он и подошел к ним. Он не собирался ее оскорблять, видят Семеро. Последняя фраза вырвалась непроизвольно. В одном его сопляк-племянник прав: он редко думает, прежде чем говорить. В тот момент, глядя в ее глаза, как у ребенка, не понимающего, за что его наказывают, он уже знал, что пожалеет. Ведь, по сути, она была ни в чем не виновата. За что он ее наказывал? За то, что ублюдок подошел к ней? За то, что была слишком правильной, чтобы принять несправедливость? Слишком правильной для него? Он всегда знал это, понимал, что она слишком хороша для него, слишком чистой душой она обладала. Но он все равно желал ее для себя. Как тьма стремится к свету, так и он тянулся к ней. А сейчас злился за этот ее свет, пытаясь подмять и перекроить его под себя. А она была хороша, когда встала напротив мишени. Она была подобна богине войны, прекрасной и смертоносной, когда стояла там с натянутой тетивой и решительным взглядом. Он почти не смотрел, попадала ли стрела в цель — об этом говорили крики зрителей — он смотрел, не отрываясь на нее, с жадностью глотая и впитывая в себя каждое движение. И нечто глубокое, нечто животное и необузданное довольно урчало внутри него от осознания, что она — его. А потом она подошла к нему с протянутым луком. Только в глазах было что-то… Она протягивала не лук, а свою судьбу. Мол, решать тебе. И на одно безумное мгновение в голове проскользнула мысль, а что, если?.. Только представив это, он так быстро, так мгновенно испугался, что тут же пошел на попятную. Слабак. Чем больше он думал об этом, тем большим негодяем он себя чувствовал. Она имеет полное право послать его в пекло, после всего, что он сделал. Эймонд опустил взгляд на лук. Уходя, он мог взять свое оружие, но почему-то схватил именно ее. Словно пока оно у него, Анна никуда от него не сможет уйти. Он все исправит. Как только они загонят проклятого кабана и вернутся, он вернет ей ее оружие и попросит прощения. В который раз. Наши дни. Эймонд постучался. В ответ тишина. Правила хорошего тона, вбитые в него с детства, кричали о том, что нужно вежливо уйти, потому что хозяин либо отсутствовал, либо не желал быть найденным. Жаль, что он вспомнил об этом только после того, как толкнул тяжелую дверь и прошел внутрь. Покои Лорда Командующего представляли собой две смежные комнаты. Первая, куда попадал гость, служила гостиной и кабинетом одновременно, вторая была непосредственно спальней. Эймонд осмотрелся, здесь царил идеальный порядок. Подойдя к письменному столу, он убедился, что все бумаги были отсортированы по важности в несколько стопок, и лежали ровными рядами. Если их приподнять, можно было увидеть, что они также лежали в строго хронологическом порядке. В этом был весь Кристон Коль. Эймонд отошел к книжному шкафу, забитому всякими свитками и книгами, хотя он искренне сомневался, что в свободное время его учитель коротал часы за чтением. Эймонд, сделав несколько решительных шагов, перешел в примыкавшую комнату, которая была куда более приватной, а именно в спальню. В конце концов, он с детства придерживался правила, что если уж нарушать правила, то делать это до конца и с душой. Спальня была еще более стерильной, если можно было такое представить. Идеально заправленная постель, идеально ровно стоящий в углу стул, да и все остальное идеально. Что уж говорить, Кристон Коль был педантичен до мозга костей, всю жизнь стремясь к недостижимому идеалу. Интересно только, где носит Лорда Командующего в столь поздний час, да еще и перед отъездом. В голову закралась пикантная мыслишка, что Коль вполне мог отправиться на Шелковую Улицу, чтобы, наконец, отступить от своего обета и познать радость плотских утех. Когда же еще это делать, как не перед важным походом, из которого можешь не вернуться живым. Эймонд представил, как его благочестивый учитель в ужасе смотрит на полуголых блудниц, пришедших его развлекать, и едва удержался от того, чтобы не рассмеяться вслух. Если бы можно было составить список вещей, которые он хочет сделать перед смертью, на первом месте можно было смело поставить идею затащить Коля в бордель, просто чтобы посмотреть на его выражение лица. Эймонд уже собирался уходить, поняв, что прощание с другом придется отложить до утра, как услышал звук распахнувшейся двери и прислушался. Судя по гулким шагам, это был Коль, но следом за ним раздались другие шаги, более мягкие. — Вам не следует сюда заходить, вы можете себя скомпрометировать, — ровным голосом произнес Коль. — Не все ли равно? И перестань обращаться ко мне официально, мы наедине. Эймонд застыл, услышав голос матери. — Тебе не стоит здесь находиться, — повторил Коль с мягкостью в голосе, покоробившей Эймонда. — Почему о твоем отъезде я узнаю только сегодня? Разве я больше не твоя королева? — Алисента… Ты всегда будешь моей королевой, — в том, как он произнес последние слова, было что-то невероятно интимное. — А не узнала ты, потому что об этом было объявлено на последнем совете только вчера, ты бы знала, если бы посетила его. — О, я слышу упрек в твоем голосе, не начинай. Мои сыновья, ради которых я пошла на все, ради которых я поставила на алтарь все, показали мне мое место, не удосужившись сообщить заранее о столь важном вопросе, как смена десницы. У меня еще есть гордость, чтобы не посещать Совет, в котором мой голос больше не играет роли. И не смотри так, я знаю все, что ты собираешься сказать. — Тогда ты знаешь, что твои сыновья бесконечно уважают тебя, — раздалось фырканье. — И нуждаются в тебе. Поэтому я прошу тебя еще раз помириться с ними до похода. Воцарилось молчание. Через некоторое время Алисента вновь заговорила. — Обещай, что защитишь их. Обещай, что вернешься целым сам. Я… не смогу без тебя. Послышалось бряцанье доспехов и негромкие шаги. — Алисента, я никогда не оставлю тебя одну, даю слово, — приглушенный голос Коля источал нежность. У Эймонда потемнело в глазах. Показалось, что в комнате стало слишком горячо и душно. Несколько мгновений стояла тишина, во время которой он старался собрать свой мозг и тело воедино. — Алисента, — горячий стон донесся из комнаты. — Я хочу тебя… В комнате разом выкачали весь воздух, а потом с силой втолкнули его в легкие. Перед глазами заплясали красные точки. Тело, действуя отдельно от мозга, вынесло его в гостиную. На краю сознания он услышал вскрик матери, но не обратил на него внимания. Потому что за секунду до этого он увидел, как Коль прижимает его мать к себе и впивается ей в губы в похотливом поцелуе. В следующую секунду его кулак ударился об лицо Коля. Тот отшатнулся, но на ногах устоял. Не помня себя, он ударил снова и снова, пока, Коль не споткнулся и не упал на спину. Тогда Эймонд, нависнув над ним, начал бить его дальше. Все, чего он желал сейчас, это размозжить лицо ублюдку, притронувшемуся к его матери. Коль, к слову, не сделал ни одной попытки отбиться или ударить в ответ, он просто лежал, пока его лицо окрашивалось кровью. Алисента что-то кричала, стараясь оттянуть его назад, но это было все равно, что пытаться сдвинуть гору. На крики сбежалась стража, на мгновение впав в ступор от увиденного. Принц избивал их командующего. Однако отчаянный крик королевы-матери быстро отбросил их сомнения о том, что предпринять, и они с силой оттащили Эймонда от Кристона Коля. — Ублюдок! Кусок дерьма! Я убью тебя! — рычал Эймонд, вырываясь. Алисента, заламывая руки, истерично велела страже увести принца в его покои и не выпускать, а сама опустилась над Колем, чье лицо больше напоминало кровавое месиво. Гвардейцы увели вырывавшегося принца, который продолжал кричать проклятия и требовать, чтобы его отпустили. Оказавшись у себя, Эймонд несколько раз ударил кулаком по двери, после схватил вазу и со всей силы швырнул об стену. Следующей ему попалась пузатая бутылка с вином полувековой выдержки, которая также полетела в стену, превращаясь в груду осколков и растекающееся красное пятно на стене и полу. — Эймонд! — испуганный голос Анна отвлек его ненадолго. Он уже потянулся за зеркалом, когда Анна выросла перед ним, схватив его за руку. — Эймонд, милый, прошу, успокойся, — умоляла она, с трудом вырвав у него предмет и обхватив его лицо руками, заставляя взглянуть на него. — Что с тобой? Эймонд сосредоточил взгляд на ее лице, как на последней опоре, удерживавшей его от убийства. Она была очень бледной, и, казалось, еще чуть-чуть, и начнет задыхаться. У нее не было приступов уже несколько недель, но сейчас она была к нему очень близка, судя по виду. Обеими руками обхватив ее шею, так что большие пальцы прижались к подбородку, он прошептал дрожащим от ярости голосом: — Успокой меня. Успокой меня… иначе я его убью. Анна испуганно смотрела в ответ. Таким она своего мужа видела впервые. Не зная, что еще сделать, она прижалась к нему, крепко обняв и шепча слова успокоения, стараясь при этом успокоить и его, и саму себя. Эймонд больно сжимал ее талию, но она терпела, продолжая гладить его по волосам, как ребенка. Прошло несколько минут, прежде чем он обмяк в ее руках, а его дыхание успокоилось. Только после этого она осторожно высвободилась и заглянула в его лицо. Анна, заметив на воротнике кровь, тут же быстрым взглядом прошлась по одежде, но не заметила ничего. Взяв его руки в свои и приподняв их, она ожидаемо увидела разбитые в кровь костяшки. С глубоким вдохом Анна молча подвела его к кушетке и посадила. Эймонд не возражал, он вообще казался безразличным ко всему. Анна, быстро побежала в ванную и вернулась оттуда с небольшим тазиком с водой, баночкой чего-то и какими-то тряпками. Потом, усевшись перед ним на колени, стала аккуратно счищать кровь с его руки. Эймонд отстраненно наблюдал, как она обрабатывала его руку приятно пахнувшей мазью и перевязывала ее. Она так нежно прикасалась к его рукам, словно они были чем-то драгоценным. Словно в подтверждение его слов, она нагнулась и поцеловала его руку, а потом прижав ее к груди, посмотрела на него грустными глазами. Эймонд с горечью подумал, что опять ее расстроил. — Испугалась? — севшим голосом спросил он, почувствовав странное дежавю. Она покачала головой. — Что тебя так расстроило? Скажи мне, и мы справимся вместе. Эймонд смотрел на нее, ему сейчас больше всего на свете хотелось рассказать ей, вылить на нее ту грязь, с которой столкнулся сам. Позволить ей разделить с ним этот груз так же, как она разделяла все предыдущие. В конце концов она его жена. Но он не мог заставить себя произнести это. Дело было не в недоверии. Речь шла о его матери, и у него не поворачивался язык произнести вслух то, чему он стал свидетелем. Да, что там, даже думать об этом было невыносимо. — Что бы ты сделала, если бы узнала, что твоя мать изменяла твоему отцу? Ее лицо переменилось. Она опустила глаза и некоторое время молчала. — Моя мать изменяла моему отцу. Я узнала об этом не так давно. Я также узнала, что я не бастард, — она невесело усмехнулась. — Моя мать… Я всегда помнила ее гордой, уверенной в себе женщиной, знавшей себе цену. Мне казалось, что такие не изменяют. Но я ошибалась. Она лгала моему отцу, а он… он был лучшим человеком из всех, кого я встречала. Так что я знаю, как это больно. Она подняла на него глаза. Эймонд внимательно слушал. Он не высказал удивления от новой информации, как и от того, что она не поделилась с ним ею раньше. Он бы и сам не стал, если бы не был сейчас так морально истощен и слаб. — Твоя мать и Кристон Коль?.. Настал черед Эймонду меняться в лице. Анна, прочитав его мысли, успокаивающе погладила его руку. — Я не знала. Но я всегда подозревала. Вы, мужчины, зачастую не замечаете тех мелких деталей, что не укрываются от нас. То, как он на нее смотрел. Ее незаметные телодвижения, когда он стоял рядом. — Почему не сказала мне? — Как бы ты отреагировал? Я догадывалась, но не знала наверняка. А если бы знала… видя теперь твое состояние, я, пожалуй, не стала бы тебе говорить. Подожди, не спеши меня перебивать. Я знаю, как никто другой, что ты чувствуешь. Но Алисента взрослая женщина, и, возможно, у нее есть какое-то объяснение. У каждого человека есть своя история. Нельзя судить человека, не дав ее рассказать. В этом была вся она. Анна всегда готова была попытаться простить и понять других. Она умела ставить себя на место других. Но он не был таким. Эймонд не умел прощать, не умел забывать. Глядя на Анну, он уже сейчас знал, что никогда не сможет простить мать. Они проговорили еще какое-то время, пока он полностью не успокоился. К тому времени, как они легли спать, за окном уже забрезжил рассвет. *** Как и было запланировано, Кристон Коль на следующий же день вместе с пятитысячным войском покинул Королевскую Гавань. Королева пыталась его убедить задержаться на пару дней, аргументируя это тем, что его заплывшее лицо, сломанный нос и разбитая губа вызовут слишком много вопросов. Однако Коль был неуклонен, когда сказал, что вопросов не будет, просто потому что слухи их опередят. И оказался прав. Уже на утро все гвардейцы знали, что между Одноглазым принцем и Кристоном Колем пробежала черная кошка. Новость шокировала многих, потому что дружба этих двоих была известна всем, как и то, что Кристон Коль был одним из немногих, кого Эймонд Таргариен по-настоящему уважал. Слухи о возможных причинах были самые разные. Одной из самых фантастических и не вызывающих доверия считалась та, что принц якобы застукал Коля и Королеву-мать в постели. Эту неправдоподобную теорию со смехом отвергли, ведь всем было известно, что Кристон Коль был самым благочестивым рыцарем во всей Королевской Гавани. За годы службы он ни разу не был замечен в увеселительных заведениях, о нем ни разу не поползли порочащие его имя слухи. Что касается самой Королевы, то ее религиозность и благоразумие также были предметом всеобщего восхищения. Ее ставили в пример своим дочерям, ей старались подражать леди (точнее делать вид, что подражают). В конце концов, все решили, что принц Эймонд разозлился на Лорда Командующего, потому что тот оспорил некое его решение. Образ дикого, неуправляемого, терявшего контроль над собой из-за каждой мелочи принца, преследовавший Эймонда со смерти Люцериса, еще более закрепился. Некоторые служанки даже начали охотно рассказывать, что его собственная жена, мол, побаивается его. Однако все эти слухи были последним, что волновало главных обитателей замка. Их личная трагедия затмевала страх разоблачения. С того злополучного дня прошло больше недели, а семейство Таргариен не собиралось больше за общим столом, как прежде. Эймонд с женой ужинали в своих покоях, Королева и Отто делили трапезу вместе, а Дейрон и Эйгон время от времени составляли им компанию. И это было началом конца. Алисента много раз порывалась поговорить с сыном, но в последний момент у нее недоставало для этого решимости. Будь на ее месте Рейнира, она бы с высоко поднятой головой пошла бы к сыну и склонила бы его перед силой своего духа. А Алисента всегда в такие моменты чувствовала себя пугливым, загнанным кроликом. О настоящей причине внезапного раздора между матерью и сыном во дворце знали только трое. И эти трое скорее отрезали бы себе языки, чем рассказали об этом другим, пусть и членам семьи. Анна, знавшая своего мужа, пока не делала попыток примирить его с матерью, понимая, что сейчас он воспримет ее слова в штыки. Попыток поговорить с королевой она также не сделала. Что бы она ни говорила, в глубине души Анна испытывала презрение к Алисенте. Возможно, она бы не была так категорична, если бы на месте Визериса не видела собственного обманутого отца. Однако Алисента внезапно решила сама поговорить с невесткой. Улучив момент, когда Эймонда точно не будет рядом, Алисента, чувствуя себя последней трусихой, пришла к его жене. Анна встретила ее прохладно, но ничего иного Алисента и не ожидала. Правда, ее слегка покоробила мысль, что Эймонд поделился с женой постыдной тайной собственной матери. Некоторое время они сидели молча, пока Алисента, первая, не выдержав напряжения, не заговорила. — Я знаю, что ты думаешь обо мне, Анна. Но, поверь, все не так. Я… — Ваше Величество, я не та, перед кем вы должны объясняться. — перебила ее Анна. — Знаю. Но он не станет меня слушать, — кивнула Алисента. — Поэтому я пришла к тебе. Тебя он выслушает. Когда Анна была ребенком, ее нянька часто говорила, что Семеро видят все. И человек, причинивший нам несправедливую боль, однажды будет взывать их о помощи. Тогда Семеро направят его к нам. И в тот час только от нас будет зависеть, помогут ли ему боги. Сейчас Анна вспомнила слова своей няньки, как и непримиримость и холод, с которым Алисента относилась к ней со дня их свадьбы. Алисента же, за пеленой собственного горя не помня ничего другого, продолжила. — Кристон Коль любил меня все последние годы, но никогда не позволял себе ничего лишнего. А я любила и уважала своего мужа. Но не так, как ты любишь Эймонда. Визерис был старше меня на много лет, когда мы поженились. Он был добр и ласков, регулярно посещал мою спальню, и я родила ему четверых детей. Но я никогда не могла заменить ему мать Рейниры. Как и он так и не смог стать для меня желанным мужем. Ты ведь понимаешь меня? Анна нехотя кивнула. Ей повезло — она желала Эймонда, как мужчину, но понимала женщину, говорившую, что любила мужа днем и презирала ночью. — Наступил день, когда я поняла, что люблю Сира Кристона. Люблю, как мужчину, желающего меня, как мужчину, готового стоять за мной против всего мира. То, чего мне не мог дать мой добрый муж. Однако я клянусь своей верой Семерым, что пока Визерис был жив, мы ни разу не перешли черты. Алисента смотрела на Анну усталым, смиренным взглядом, ожидая ответ. Анна искала в душе сочувствие, но не находила. Понимала умом, но не сердцем. — Ваше Величество, я польщена, что вы доверили мне тайну своей любви, однако я надеюсь, что, рассказывая мне это, вы не пытаетесь облегчить свою душу? Потому что Великий Септон подойдет для этой роли куда лучше. Против воли Анна не смогла сдержать сарказма в голосе. Алисента, ожидавшая понимания от доброй ко всем Анны, в первый миг растерялась. Но она была королевой уже давно, и за долгие годы научилась достойно носить корону. Улыбнувшись одними губами, она ответила: — Я была не самой лучшей матерью для своих сыновей. Я подвела их, подвела Эймонда. Я прошу тебя только об одном — не разочаруй его, как я, — Алисента перевела взгляд на свечу, и резко сменила тему — привычка, которую Анна заметила за ней еще с первой встречи. — Когда я, будучи беременной Эймондом, должна была разрешиться от бремени, была поздняя ночь. В комнате горело много свечей. Одна из служанок, не заметив, опрокинула одну. Вскоре изножье кровати загорелось, да так сильно, что я на миг решила, что сгорю со своим нерожденным ребенком. Огонь быстро потушили, и в тот же миг я испытала сильнейшую боль и разрешилась от бремени. Мейстеры говорили, что мальчик родился в огне, и это добрый знак, — Алисента снова посмотрела на Анну, в полумраке комнаты пламя свечи отражалось в ее карих глазах. — Но порой я тревожусь за него. Он рожден для великих деяний, но я боюсь, что он не убережет себя в погоне за величием. Ты должна его защитить, даже от самого себя, если нужно. *** Последнее собрание Малого Совета прошло в атмосфере предвкушения. Коль вот уже две недели как был в походе, и от него со дня на день ожидали хороших новостей. Чтобы после в игру могли вступить драконы. Эймонд усмехнулся, глядя на то, как Тайленд Ланнистер спорит с Отто из-за очередной мелочи. Все же он не ошибся выборе. Даже если Ланнистер облажается, кислая мина Отто того определенно стоила. Взгляд уперся в пустующее кресло Королевы-матери. Эймонд стиснул челюсть. За две недели злость никуда не делась, даже не ослабла. Стоило ему вспомнить то, что он предпочел бы стереть, сжечь, вытравить из памяти, как под кожей возникал зуд, и желание прибить Коля разгоралось с новой силой. Что до матери, то к ней, к женщине, которую он боготворил всю сознательную жизнь, он сейчас не испытывал ничего, кроме отвращения. Как только Эйгон объявил собрание оконченным, Эймонд одним из первых покинул зал и направился в свои покои. Он был устал, не столько физически, сколько душевно. Поэтому, когда Анна перед сном предложила помассировать ему спину, он не стал отказываться. Они сидели на кровати, Анна, сидя позади, водила ладонями по его спине и плечам, надавливая в нужных точках, заставляя чуть ли не стонать от удовольствия. Незаметно он расслабился, думая, что нуждался в этом уже давно. — Как прошло собрание? — Вполне мирно. Отто даже не сделал ни одной попытки убить Ланнистера или меня. Эймонд не видел, как Анна улыбнулась. Раз он шутил, значит все не так плохо. — Завтра я выезжаю. Ее ладони замерли. Анна подалась вперёд, чтобы видеть его лицо. — Почему так внезапно? Ты же должен был уехать лишь через несколько дней. И почему ты не сказал об этом раньше? О, он знал этот тон, как и то, что могло за ним последовать. Однако меньше всего ему сейчас хотелось ссориться, поэтому он самым мирным голосом, на который был способен, заверил ее: — Решение было принято сегодня. Нам пришлось ускорить свои действия, иначе потом будет поздно. Не волнуйся, я вернусь очень скоро, — видя скептические выражение, он пустил в ход хитрость: — Я все ещё слегка напряжен, не хотелось бы идти в путь с болью в плечах. Анна ещё немного посверлила его взглядом, прежде чем вернуться к своему делу. Эймонд прямо видел, как желание устроить скандал боролось в ней с необходимостью сделать ему приятно. Прикрыв глаза, он наслаждался плавными движениями рук. Пока неожиданно её руки не замерли, а шеи не коснулось другое прикосновение. Невесомый поцелуй послал волну мурашек по телу. А Анна продолжила оставлять похожие на его шее, поднимаясь выше, пока не дошла до уха. В следующий миг он почувствовал прикосновение языка к мочке, и вся кровь моментально ударила в пах. — Что ты делаешь? — голос прозвучал хрипло. — А на что похоже? — прошептала она. — Есть разные способы снятия напряжения. — Анна, — предупреждающе выдохнул он. Они не были близки с тех пор, как он спас её из лап людей Деймона. Первое время Эймонд даже не делал попыток склонить её к близости, видя её состояние. Однажды они попытались, но ничем хорошим это не закончилось. Он хорошо помнил, как она лежала сжавшись в комок, пока он целовал её тело. Но уже через минуту она начала задыхаться. Это было ещё до его отъезда в Триархию. Эймонд очень долго после вспоминал её запуганное, несчастное выражение и клял себя на чем свет стоит, за то, что тогда поддался её уговорам. С тех пор она не делала попыток сблизиться, даже после его возвращения. Эймонд солгал бы, сказав, что легко переносил свое вынужденное воздержание. Потому что каждую ночь она прижималась к нему всем телом, а он проклинал свое за предательство и, черт побери, сходил с ума. Он желал её, жаждал, но видя, как после долгих недель на её лице вновь появляется ямочка, не мог решиться сломать это хрупкое равновесие. И вот сейчас она решила, что это идеальный день, чтобы проверить его выдержку. — Анна, не испытывай меня. Потому что я не смогу остановиться после стольких недель пыток, хотелось ему добавить. Её руки скользнули к его груди и опустились ниже, к животу, напрягая и без того напряжённые мышцы пресса. Она безжалостно дразнила его. — Может, я хочу?.. Эймонд чуть не застонал, когда она опустила руку ещё ниже, туда где сейчас и была сосредоточена вся его кровь. Резче, чем хотелось бы, он отнял её руки и повернулся к ней. Анна выглядела озадаченной, её глаза были широко раскрыты, а под пальцами он мог почувствовать ускоренный пульс. Только вот было ли это признаком возбуждения или страха, он не знал. А она не признается. Анна вполне могла сделать это, чтобы доставить ему удовольствие, переступая при этом через себя. — Ты не обязана делать это. Я не хочу, чтобы тебе опять стало плохо. Он мягко отпустил её и, повернувшись встал, потому что с каждой секундой нахождения с ней в одной кровати от его самообладание оставались все меньше крупиц. — Я тебя больше не привлекаю? — её севший голос донесся до него сзади. — Ты издеваешься надо мной? — он обернулся. — Так приглядись получше. — Тогда в чем проблема? — Анна чуть повысила голос. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. Невозможная девица, все ей надо объяснять. — Ты помнишь, что случилось последний раз, когда мы попытались? Надеюсь, помнишь. Потому что я не могу забыть. Не могу забыть, что этот мерзавец довёл тебя до такого состояния, что теперь стоит мне к тебе прикоснуться, как ты превращаешься в испуганного зверька! — Он не успел… — тут же вставила Анна. Конечно, Эймонд слышал, что не успел. Но услышав это от неё, все равно испытал колоссальное облегчение. — Не в этом дело! — зло прошипел он. — Ты только-только начала приходить в себя. Что, если мы попытаемся сейчас, и у тебя опять начнутся эти приступы? Завтра я уезжаю. Меня не будет рядом! Я… я не хочу сломать тебя снова… Последние слова были произнесены чуть слышно. Анна, сидевшая на коленях, поменяла позу. Аккуратно согнув колени, она обхватила их руками. И этот жест беспомощности гвоздём вонзился в его душу. Он не хотел видеть её такой. Эймонд отвернулся. Свежий воздух, вот, что ему нужно. Эймонд потянулся было к рубашке, когда она заговорила. Анна говорила медленно, тихо, осторожно подбирая слова. — Когда я была там, он с первого же дня дал мне понять, чего хочет. Эта женщина, Пиявка, она запрещала им меня трогать до поры до времени. Но каждый раз, принося мне еду он говорил… он говорил такие вещи… что хочет со мной сделать. Я боялась заснуть, боялась, что, проснувшись, увижу его над собой. А когда я все же засыпала, мне снилось, что он пришёл и… Она замолчала, сделав глубокий вдох. Эймонду захотелось совсем по-детски заткнуть себе уши. Они не обсуждали это. Анна не хотела рассказывать, а Эймонд твердил себе, что проявляет уважение к её желаниям. На самом деле, он малодушно убегал от её кошмаров. Потому что боялся того, что может услышать. Не осознавая, что внутри неё была гноящаяся рана. Пусть она уже не болит так сильно, как в первые дни, пусть лихорадка спала, но, если этот гной не высвободить, не выдавить из неё, он будет увеличиваться, поражая все новые участки её души, пока однажды эта душа — больная и страдающая — не очерствеет. — Когда я вспомнила, что они сделали, внутри меня что-то надломилось. Я думаю, это была моя человечность. Я сама подозвала его. Сделала вид, что сдалась. У меня был осколок, который я припрятала. Мне нужно было, чтобы он подошёл достаточно близко и я смогла его ударить этим осколком. Я позволила ему подойти ко мне. Позволила прикасаться, — на её каменном лице и в голосе поступило отвращение. — А потом, когда он не ожидал, убила его. Анна сделала паузу. Момент убийства она рассказала с пугающим спокойствием. Словно говорила о том, как прихлопнула муху. Эймонд не перебивал. К его несчастью, он всегда обладал слишком ярким воображением, чтобы сейчас представить её рассказ во всех красках. — Ты спрашивал о моих кошмарах? Так вот, мне снилось, как будто я все ещё в этой темнице, а он стоит там и взирает на меня из тёмного угла, — Анна сглотнула. — А потом он нападает на меня, и когда я просыпалась, я все ещё ощущала его прикосновения на себе. Анна подняла глаза на Эймонда. Он выглядел так, словно его сейчас стошнит. — Меня больше не беспокоят эти кошмары. Твоё кольцо и правда действует. Но… его прикосновения — это последнее, что я помню, — по ее щеке скатилась слеза. — Я хочу их забыть, понимаешь? Я хочу забыть, какого это было. Я до сих пор, стоит закрыть глаза в темноте, порой их чувствую. Я хочу забыть… По её щекам текли слезы. Эймонд стоял, как оглушенный. Всё это выбило его из колеи. Ему и в голову не приходило, что она может смотреть на это под таким углом. Он неслышно подошёл к ней и, присев перед ней на корточки, заглянул в её заплаканное лицо. Протянув руку, он аккуратно начал вытирать мокрые дорожки с её щёк. Его маленькая, сильная девочка. Пока его голова была забита войной, в которую они с таким азартом играли, она вела борьбу куда более страшную. Борьбу с собственным разумом. А он наивно полагал, что ему достаточно не прикасаться к ней, чтобы она излечилась. Она сидела с закрытыми глазами, только губы подрагивали, выдавая сдерживаемые рыдания. Эймонд потянулся к ней и очень, очень осторожно коснулся её губ. И замер, ожидая разрешения. Спустя пару мгновений она ответила на поцелуй. Эймонд целовал её невесомо и почти невинно, так как можно целовать только любимую женщину. Спустя пару минут отклонившись назад, он посмотрел на неё. Анна чуть сдвинула брови, как ребёнок, которому поднесли мороженое, а потом, дав только облизнуть, забрали. Эймонд улыбнулся. — Я ещё не занимался любовью с плачущими женщинами, так что тебе придётся успокоиться. — А ты со многими женщинами занимался любовью? — чуть шмыгнула носом Анна. — Мне казалось, что этот этап знакомства мы уже давно прошли, — криво улыбнулся он, и Анна улыбнулась в ответ, чуть расслабившись, а потом он снова посерьёзнел. — Я буду очень осторожен. Но если ты захочешь остановиться, ты мне скажешь. Обещай. Анна кивнула. Эймонд аккуратно уложил её на кровать. Сегодня он уничтожит призрак, вставший между ними. Она хочет забыть? Что ж, он сделает так, чтобы она навсегда забыла чужие прикосновения. Он сотрёт их из её памяти. И если понадобится, будет стирать их вновь и вновь. Пока не останется только он. *** Ночь — опасное время, и это известно каждому зверю, обитающему в лесу. Ибо ночь — это время охоты, время хищников. И ни один хищник не может быть спокоен ночью, ибо пока он охотится на других, важно самому не стать предметом охоты других. Красный Замок по ночам выглядит спящим, но жизнь кипит в нем особенно сильно именно ночью. Потому что в это время суток в нем, как и в лесу, на охоту выходят хищники. Причём для этого им нет необходимости покидать пределы своих берлог. Самые страшные, самые грязные тайны человеческих душ, плотно сокрытые при свете дня, обнажаются именно в темноте ночи. Одним из самых опасных хищников, которых когда-либо видели стены старого замка, был лорд Ларис Стронг. Опасен он был тем, что видел и слышал почти все, однако оставался невидимым и неслышимым для других. Этот человек, которого по причине врожденного порока нередко не воспринимали всерьёз, всегда жалил неожиданно и смертельно. Никто не знал, кому и чему он на самом деле был предан, даже те, кому он служил. Он выполнял приказы королевы-матери, порой её отца. Но это вовсе не означало его преданность. Тем не менее лорд Ларис был, бесспорно, полезен. У него было множество ушей, но только один язык. Ларис знал много, но говорил предельно мало и всегда его слова несли особый смысл и преследовали особую цель. Его шпионы были повсюду, и те, кто прожил во дворце достаточно много, привыкли не доверять никому, начиная от самой безобидной на вид служанки. Всё это в некотором роде делало Лариса самым могущественным человеком Красного Замка. Пока Эймонд и Анна раскрывали друг другу новые раны и новые тайны своих душ, лорд Ларис спокойно сидел в своих покоях, наблюдая за игрой пламени в камине, изучая его, как учёный изучает повадки зверей. Пламя непредсказуемо и беспощадно, как и Таргариены, которым он служил, вот оно притворяется прирученным, а через минуту поглощает в своём чреве все, что увидит. Лорд Ларис, как никто другой, умел играть с огнём, подстраивая его под свои правила. Несколько дней назад ему в руки попала информация, которая была воистину бесценной. При неправильном применении она могла иметь эффект, подобный дикому пламени, но при верном использовании она могла стать безупречным рычагом в его руках. Важно было не ошибиться, нужно было все обдумать и решить, как наилучшим образом эту информацию использовать. Ларис устроился поудобнее, вспоминая. Перепуганная до смерти служанка сидит перед ним на коленях и дрожит, как лист. Вообще-то сажать ее на колени надобности не было, но это был очередной небольшой фетиш лорда Стронга. Её глаза затравленно бегают по комнате, ища возможные пути бегства. Отчаянная девочка. Ларис любил таких. — Поверь, самое главное я уже знаю, — ласково произносит он. — Как и то, что прямо здесь и сейчас решается твоя судьба. Либо ты расскажешь все, что я ещё не знаю по-хорошему, и останешься целой, либо… ты расскажешь все по-плохому, но уже не будешь такой нетронутой. Он видит, как страх перед ним заполняет её зрачки, как она, наконец, понимает, что бежать некуда. И она принимает решение, что собственная жизнь дороже, жизней тех, кому на неё плевать. — Я лишь передала письмо принцессе Анне. — От кого? — От её дяди, Сэмвела Бриклэйера. — Почему тайно? — Я не знаю, — девушка ежится. — Он лишь приказал, и я выполнила приказ. — Что было в письме? — Я не знаю, клянусь. Ларис тогда ей поверил. Он уже давно подозревал, что в их лагерь пробралась маленькая крыса. Не так давно его шпионы донесли ему, что в столице дважды был замечен Сэмвел Бриклэйер. Любой другой на его месте не обратил бы на это внимания, однако Ларис обладал хорошим чутьем, которое подсказывало ему, что за этим лучше понаблюдать. Что понадобилось этому человеку, который за десять с лишним лет посетил столицу от силы раз пять? Ларис начал следить за Бриклэйером. Какого же было его удивление, когда ему донесли, что тот ещё и встречался с Ройсом Касвеллом, который примкнул к Лорду Эльмо Талли. Сомнений больше не было, но Ларис решил ещё немного понаблюдать, смутно что-то предчувствуя. И вот ему попалась рыба куда крупнее, чем второй брат лорда Руперта. Кто бы мог подумать! Жена принца Эймонда, та, что все это время была у них под самым носом, шпионила для своего дяди! Иначе зачем ему посылать ей тайные записки? Ларис даже слегка расстроился, что все это время не признал в ней предательницу. Он начал вспоминать все, что было с ней связано, с самой первой встречи. Дерзкий взгляд, тщательно скрываемый за миловидной улыбкой, острый язычок, которым она однако хорошо владела. Ларис всегда подсознательно чувствовал, что девица не та, за кого себя выдаёт. Она была вся сплетена из притворства. На вид спокойная и покорная, она лишь играла роль. И надо было признать, что она была хорошей актрисой. Возможно, именно она была причиной их поражений и неудач на военном фронте. Кто знает, сколько информации она слила чёрным. В любом случае, теперь она была у него в руках. Оставалось решить, кому об этом сообщить? Королеве или её сыну? А может и вовсе никому не сообщать, и надавить на саму девчонку? Ради сохранения своей тайны она сделает все, что угодно. Ларис с садистским наслаждением представил, как он объявит ей, что она теперь его марионетка и будет плясать под его дудку. Она стала бы игрушкой в его руках, он мог бы делать с ней все, что заблагорассудится. С её помощью он даже смог бы уничтожить чёрных, выдавая им неверную информацию. Была лишь одна преграда. Принц Эймонд. С этим драконом Ларис шутить не желал. Ларис потёр подбородок. Но у него недостаточно доказательств. После той записки, содержимое которой он так и не узнал, принцесса вела себя тише воды и ниже травы. К счастью, у него была маленькая служанка, которая сообщит ему, как только Сэмвел Бриклэйер снова свяжется с племянницей. Нужно было лишь выждать. Это было то, что хитрый змей умел делать лучше всего. Выжидать и наблюдать. ... выжидать пришлось недолго.