Дом Дракона. Узы

Приблизительно год назад Карета жалобно скрипела, напираясь на кочки и камни. Дорога Королевского леса была не создана для комфортных поездок в каретах. Хотя, по мнению Сэмвела, король уже давно мог бы выделить немного золота на прокладку нормальной дороги. Они ехали в полном молчании. Сэмвел был зол. На жену, не уследившую за пятилетним сыном, на сына, которому хватило ума поскакать на охоту, да на кого — на кабана! На племянницу, отправившуюся этого ребёнка искать в компании с кучкой мужчин. Иными словами, как он выразился, вся его семья сговорилась, чтобы опозорить его имя на весь Вестерос. О том, что его сын был самым маленьким в той компании юных охотников и попросту последовал за более умудрёнными жизнью старшими, как и о том, что именно его племянница в итоге убила кабана, вызвав восхищенные взгляды мужчин и надменно-завистливые — женщин, он благополучно забыл. Когда они вернулись в лагерь, переполох, который они вызвали, был равносилен новости о начале турнира или войны. Раненые и грязные, с тушей кабана, который тащили слуги, они прошествовали по лагерю под аплодисменты собравшихся. Только Анна быстро скрылась вместе с Марко, понимая, что по головке её точно не погладят. И никакой кабан её не спасёт. И оказалась права. Дядя Сэмвел сначала крепко обнял их с Марко, а после разразился такой длинной и гневной тирадой, каких Анна за четыре года от него ещё не слышала. Сэмвел прошёлся по всем, начиная от Анны и заканчивая Эймондом, за то, что позволил ей пойти с ним. На его удачу, Эймонд его слов не слышал. Сразу после он объявил, что они возвращаются немедленно, даже не позволив остаться на празднование с традиционным приготовлением кабана. И вот они уже сидят в карете по дороге домой. Анна, оскорбленная в лучших чувствах, всю дорогу просидела, уставившись в окно. Было ещё кое-что беспокоившее её: Ланнистер и Веларион, которые видели их с Эймондом весьма фамильярное общение. А их изумленные взгляды отметали возможность того, что в пылу битвы они чего-то не заметили. Анна даже не смогла перекинуться с Эймондом парой слов, но надеялась, что он все уладит. Неизвестно как, но уладит. Маргарет же, прижимавшая к себе сына, время от времени бросала на Анну нечитаемые взгляды. Когда они доехали до Лесной Тени то, не сговариваясь, разошлись по своим комнатам. Анна, оказавшись в своей комнате, первым делом сняла с себя испачканное платье, которое даже не успела сменить. Когда-то любимое платье было безнадёжно испорчено и годилось только на тряпки. Вздохнув, Анна открыла шкаф и выбрала нежно-розовую амазонку с коричневым поясом. Оно не подходило под определение домашней одежды, но Анна собиралась отправиться на верховую прогулку. Казалось бы, после бессонной ночи и трех часов езды в карете она должна быть разбита и устала, однако желания отдыхать не было совсем. Её переполняла энергия, но причина, увы, была не из приятных. Потому она и направилась в конюшню: езда верхом всегда успокаивала её и приводила в порядок мысли, которые сейчас были в полном хаосе. Оседлав коня, она поскакала лёгкой рысью, но лишь до тех пор, пока дом не скрылся из виду. Тогда она припустила коня галопом. Анне нравилось, как ветер ласкал её лицо, развевая распущенные волосы. Нравилось чувствовать полную гармонию с конём, нравилась скорость и обманчивое чувство свободы, которое эта скорость дарила. Скоро сплетни распространятся — возможно, слухи уже поползли — и дойдут до ушей дяди и тёти. Что она тогда им скажет? Как посмотрит в глаза? Что уж говорить, думать об этом надо было раньше. Однако положа руку на сердце, даже знай она, как все закончится, Анна не изменила бы ничего, подписалась бы под каждым своим поступком, связанным с Эймондом. Анна прикоснулись ко лбу, где уже выскочила огромная шишка — и под этим решением тоже. Шальная мысль посетила её — а почему бы не сбежать? Куда-то, где её никто не знает и не найдёт. У неё было немного сбережений, оставшихся после родителей, были мамины серьги и пара других драгоценностей. Она могла бы сесть на корабль и уплыть далеко-далеко. Её бы не сдерживали никакие цепи, она была бы свободна, как птица. Порой Анне так отчаянно хотелось сбежать. Почему она не родилась мужчиной! Иногда чтобы изменить жизнь, нужна лишь раз отчаянная смелость. Один единственный день отделяет человека от одного отчаянного шага. Только, проскакав два часа и оказавшись у обрыва, откуда можно было наблюдать, как волны со слепым упрямством ударяются об скалы, Анна понимала, что это не тот день. А может, не та жизнь. Обратно Анна вернулась только после обеда, раскрасневшаяся и растрёпанная, но иррационально умиротворенная. Чему быть, того не миновать. Тем временем Маргарет передохнув с дороги и немного успокоившись, памятуя любовь своего мужа к жасминовому чаю, велела служанкам заварить его, в надежде раздобрить супруга за чаепитием. Анна вернулась, как раз когда Маргарет разливала чай. Во время чаепития Сэмвел отгородился ото всех книгой, а Маргарет не прекращала попыток завести разговор с ним или с Марко. Как ни странно, с Анной она не заговаривала. Ужин также прошёл в неловком молчании. Правда ароматный чай подействовал, и Сэмвел нехотя, словно делая огромное одолжение, начал заговаривать с домочадцами. После ужина Анна сразу же поднялась к себе в комнату, ближе к вечеру усталость, наконец, одолела её, и Анна желала поскорее лечь спать. Её планам не суждено было сбыться, потому что в дверь постучались, и через мгновение к ней зашла Маргарет. — Ты не против немного поговорить? — неуверенно спросила тётушка. — Да… Да, конечно, — пробормотала Анна. Непривычно было видеть живую и болтливую Маргарет такой замятой, не знающей с чего начать разговор. Она прошлась по комнате, потом присела к Анне на кровать и, взяв ту за руку, без обиняков заявила: — Я знаю про тебя и принца Эймонда. Лицо Анны вытянулось. Не могли же слухи разлететься настолько быстро! Или могли? — Ланнистер тебе сказал? — севшим голосом спросила Анна. — Причём тут сир Ланнистер? — удивилась Маргарет. — Анна, только не говори, что и сир Ланнистер тут замешан! — Что? Я… Нет! Но откуда ты тогда знаешь? — Знаешь, я ведь наблюдала за тобой. Последнее время ты бываешь порой беспричинно грустной или радостной. А потом в лагере я видела, как он на тебя смотрел, когда пришёл отдать лук. Я тогда была в расстроенных чувствах и не могла спокойно анализировать. Но после, я задумалась и вспомнила всякие мелочи. Ты всегда опускаешь глаза, когда кто-то говорит о нем. Я догадывалась, что ты влюблена, но мне и в голову не приходило, что это может быть Эймонд Таргариен... Анна, как же так? Ты же знаешь, кто он! О нем говорят, что он грубый и жестокий человек. Как же так? — повторила она, словно все ещё не могла поверить. Анна почувствовала острую необходимость защитить Эймонда. — Он не такой! — горячо заговорила Анна. — Ты его не знаешь, он может быть совсем другим, чутким, заботливым, нежным… — Он такой только с тобой или со всеми? Анна запнулась. Простой вопрос заставил её беспомощно хлопать ресницами. Вспомнилось, как он унизил Люцериса перед ней, как во время турнира он не знал пощады в битве. Эймонд не был добрым. Не подходил он и под описание прекрасного принца или просто хорошего человека. Видела ли она в нем доброту и жертвенность по отношению к другим? Нет. Видела ли она в нем способность сопереживать? Нет. Видимо, все её мысли были написаны у неё на лице, потому что Маргарет понимающе улыбнулась. — Это наша общая женская слабость, дорогая, мы влюбляемся в жестоких мужчин, потому что ощущаем в них силу, способность защитить нас от всего мира. Это наша жажда, то, что мы усваиваем с молоком матери — искать защиту. Мы думаем, что эти противоречивые мужчины, любящие нарушать правила и думающие только о себе, ради нас пойдут против всего мира. По крайней мере, нам так кажется, — она пожала плечами. — Но забываем, что тот, кто безжалостен с другими, однажды будет жесток и с нами. Они беспощадные собственники, манипуляторы, готовые любой хитростью удержать нас при себе. Как драконы. Но мысль, что мы способны приручить драконов — это иллюзия. Маргарет замолчала, позволяя её словам просачиваться сквозь мелкие поры в разум Анны. — Тебе это знакомо, да? — прошептала Анна. Маргарет отвела глаза. — Как думаешь, почему я вышла за мужчину намного старше меня самой? Я скомпрометировала себя, полюбив не того человека. — Все закончилось плохо? Маргарет ответила не сразу. Только поднявшись и сделав пару шагов к двери, она прошептала: — Любовь таких людей не менее губительна, чем их ненависть. Не дай ему однажды сломать тебя. Лучше беги, пока не поздно. Оставшись одна, Анна ещё долго смотрела в потолок и думала над словами тёти. Глубоко внутри она и сама знала все те истины, которые тётя только озвучила. Но пока Анна делала вид, что не замечает их, не догадывается о них, на них можно было закрывать глаза. Но стоит правде один раз быть произнесенной, и ты больше не сможешь жить с ней бок о бок, притворяясь, что её нет. *** Алисента потёрла виски. Надо было попросить у Мейстера Орвиля то зелье от головной боли. Она уже не первый год страдала от головных болей и потому знала, что если не принять лекарство сразу, то на следующий день она просто не сможет встать с постели. Только что от неё вышел Ларис Стронг, сообщив все, что произошло на охоте. Конечно, Рейнира не приехала, чему Алисента нисколько не удивилась. Сколько лет прошло с того злополучного дня на Дрифтмарка, десять? Одиннадцать? С того дня, когда по вине детей Рейниры её второй сын потерял левый глаз, а она сама оставила Рейнире на память уродливый шрам на руке, прошло много лун. Однако ни Алисента так и не почувствовала себя и своего сына отмщенными, ни Рейнира не забыла, как впервые в адрес её детей публично полетело слово «бастард». Алисента не сомневалась, что её давняя подруга не приедет. Однако она недооценила пронырливый ум подруги, подославшей своих старших сыновей, чтобы не оставить Алисенте места для обвинений. Помимо этого Ларис рассказал ей о досадном инциденте с детьми. Алисента была матерью четверых, и за каждого из них она готова была сразиться с сотней мужчин или положить голову на плаху в случае необходимости. Изредка по ночам ей снились кошмары, в которых взошедшая на трон Рейнира умерщвляет всех её детей. Потому Алисента знала, что для матери значит её дитя. Когда Ларис описал, как четыре ребёнка пропали из лагеря, а потом едва не погибли в лесу от дикого кабана, у Алисенты вспотели ладони, а сердце на миг остановилось. Хвала небесам, все обошлось. Но была другая новость, которая оказалась для неё неожиданным ударом. Птички Лариса, как он их любовно называл, напели ему про то, что двоюродный племянник Тайленда Ланнистера болтал, как на их глазах её сын бросился к Анне Бриклэйер, испугавшись, что её ранил кабан, а после и вовсе, поправ все правила приличия, обнял её. Ларис, мягко улыбаясь своей неприятной улыбкой, сообщил, что в лагере поползли слухи о тайной связи её сына и этой девчонки. Алисента едва не застонала вслух. Год назад, вызвав девицу к себе, она постаралась как можно мягче, но в то же время доходчивее, объяснить той, что она не пара её сыну. Собственно против самой девушки Алисента не имела ничего, в меру миловидная, умная и хорошо образованная. Однако ей хватало количества вероятных бастардов в своём окружении, чтобы позволить ещё и сыну жениться на одной из них. Кроме того пусть девушка и была из известного и почитаемого дома, но являлась лишь дочерью второго сына, который не унаследовал бы титул лорда, даже будь он жив. У главы их дома есть небольшое войско, но оно не сравнится с мощью Великих домов. А Эймонд её второй сын, опора королевства и дома Таргариен. Хочет он того или нет, ему должно заключить выгодный союз, который усилит влияние их дома. Однажды он уже отказался жениться на принцессе Дорна (и теперь Алисента с горечью понимала, в чем была причина), и им пришлось за это дорого расплачиваться, заключая с Дорном более чем невыгодные сделки. Алисента уже строила планы по его женитьбе. Одна из дочерей Борроса Баратеона могла составить ему неплохую партию, или же сестра нынешнего лорда Старка была ещё не обручена. Оба дома сильны и могущественны, у обоих есть огромные армии и влияние на своих землях. Заключив с ними брачный союз, она могла усилить влияние зелёных, и тогда даже взойди Рейнира на трон, она не посмела бы тронуть детей Алисенты. Несколько лет назад, она поддалась желанию супруга и поженила Эйгона с Хелейной, о чем жалела до сих пор. Тогда в пользу подобного противоречившего их религии брака выступило её материнское желание не отпускать от себя дочь. Но со временем она поняла, что если Эйгон и не худший из возможных мужей, то уж точно не тот, кто способен оценить Хелейну по достоинству. К тому же таким образом она упустила возможность объединиться с парой великих домов. Алисента никогда не призналась бы себе в том, что помимо благополучия детей и страха за их жизни, ею двигала застарелая обида к Рейнире. Обида подруги, которую обманули. Алисента со дня своего брака ощущала себя предательницей и развратницей, посмевшей выйти за отца лучшей подруги. И поведение Рейниры, её откровенные упрёки только способствовали её самобичеванию. А потом она внезапно узнала, что о разврате Рейнира знала намного больше неё самой и при этом смела её обвинять. С годами эта обида только крепла, достигнув своего апогея в день похорон Лейны Веларион, обратившись в обоюдную ненависть, связывая Алисенту с Рейнирой прочными узами. Алисента прикрыла глаза, откинув голову на спинку стула. Что же ей делать? Поговорить с сыном? Он упрям, и если вбил себе что-то в голову, то и слушать не станет. Можно было велеть Ларису разобраться своими методами. Алисента вздрогнула от этой зловещей мысли. Нет, она не убийца. Так ничего и не решив, она послала за мейстером. Боль стала невыносимой. Наши дни. Когда он вернулся в их спальню, Анна уже спала, уютно свернувшись клубочком, положив ладошку под щеку. Совсем, как маленькая девочка. Эймонд долго стоял в темноте и смотрел на неё. Во сне она выглядела беззащитной, её хотелось укрыть от всех бед. Глядя на неё, Эймонд боролся с желанием убрать непослушный локон с её лба. Могла ли она быть предательницей? Бред, какой-то… Он мог вспомнить тысячи моментов, когда она, искренне волнуясь, расспрашивала его о делах. Только о ком она волновалась? О нем или об их врагах? Нет, этого просто не может быть. Бриклэйер. Этот хитрый черт всегда вызывал в нем смутное беспокойство, пожалуй, он мог бы совершить предательство. Внезапно припомнился случай почти два года назад, когда они наткнулись на Бриклэйера с Касвеллом-старшим во дворце. Времена были мирные, и, конечно же, Эймонду первым делом пришло в голову, что Анну хотят выдать замуж. Но время прошло, и тема замужества так и не всплыла. Теперь все это виделось ему в совершенно новом свете. Бриклэйер мог быть двойным агентом, как и мог попытаться надавить на племянницу, чтобы заставить её шпионить для него. Однако Ларис сказал, что после первой записки Анна не предприняла ничего мало-мальски компрометирующего. Значит, что бы ни замышлял ублюдок, она тут не причём. Эймонд потёр лицо руками, задевая повязку. Проклятье! Надо решить этот вопрос, иначе он сойдёт с ума. Завтра же утром он отправится в это место, где обитает мелкая крыса. С этими мыслями Эймонд улегся в постель, погружаясь в тревожный сон. Утро встретило их радостной новостью: королю стало лучше. Потому вся семья собралась в его покоях, наблюдая, как Мейстер Орвиль осторожно ощупывает и осматривает Эйгона, а после, наложив очередную порцию зеленоватой мази, мейстеры перевязали его тело и лицо. Эйгон, пришедший в сознание, молча позволял им делать свою работу, время от времени тихо постанывая, когда неосторожные движения причиняли особо сильную боль. Никто не говорил этого вслух, однако все понимали, что некогда красивый молодой человек навсегда останется обезображенным. Рейнис оставила ему драконовский подарок*. — Риска для жизни Его Величества я не вижу, — заговорил Орвиль. — Самое страшное уже позади. Однако в ближайшее время Его Величество не сможет вставать с постели. Если он будет вставать или даже сидеть, его бедро срастётся неправильно и в дальнейшем будет причинять ему постоянные боли. Не говоря об ожогах. Чтобы они хорошо зажили, нужен полный покой. Всё слушали очень внимательно и напряжённо. В такие моменты лекари бывают наиболее приближены к богам в глазах больных, ведь вся их надежда бывает заключена в устах лекаря. — Сколько времени потребуется королю? — озвучил вертевшийся у всех на языке вопрос Отто. — Три месяца не меньше. Три месяца Его Величество не должен вставать с постели. Алисента громко выдохнула. Остальные оказались более сдержанными, однако приговор Мейстера означал одно — корона обезглавлена. Бесспорно, не Эйгон был той движущей силой, что до этого дня поддерживала их на плаву, однако пусть и слабый, пусть неопытный и даже не достойный короны — король есть король. Мейстер же продолжил: — Слишком долго лежать без движений также опасно, но выбора нет. Нам придётся давать ему лекарства, которые будут разжижать кровь Его Величества**. Это необходимо, но малейшее ранение может повлечь за собой сильное кровотечение. Все это я говорю вам, чтобы вы осознали, что с этого дня борьба за здоровье и жизнь Его Величества только начинается. И его лучше не тревожить лишний раз, — многозначительно добавил мейстер Орвиль. Жирный намёк поняли все, включая самого короля. Эйгон, чьё лицо было наполовину скрыто повязками, сжал кулаки, уставившись в одну точку. Анна за все время своего знакомства с Эйгоном впервые испытала к нему жалость. Он не желал трона, не желал власти. Его заставили принять их, нахлобучив на голову корону. И теперь он заплатил за это слишком дорогую цену. С самого начала железный трон не принёс ему счастья. Вспомнилось, с какой неприязнью и самой толикой ненависти смотрел он на них в день своей коронации. Посмотрев в сторону мрачно молчавшего Отто и раздавленной Алисенты, Анна задумалась о том, сколько ещё должно быть разрушено судеб за их ошибку, чтобы они её признали. *** Они уже больше часа сидели в небольшой карете, причём Эймонд коротал время, читая книгу, выкупленную у мальчика-разносчика. А служанка чувствовала себя как нельзя неуютно в обществе принца, который хоть и не проявлял агрессии, но волны сдерживаемого гнева исходили от него, грозясь раздавить её, как муравья. В дверцу коротко постучались, и через секунду в ней показалось смуглое лицо слуги. — Мой принц, сир Бриклэйер покинул дом. — низким, чуть хриплым голосом сообщил Али. — Дом пуст? — Да. Я его уже осмотрел. Никого нет. Не говоря больше ни слова, Эймонд ловко спрыгнул из кареты, приказав Эшаре, так она назвалась, сидеть смирно. Он не сомневался, что девушка не решится сбежать — кругом были его люди. На всякий случай натянув пониже капюшон, он последовал за Али и свернул за угол, туда, где и находился вышеупомянутый дом. Ларис успел навести справки и об этом месте. Этот дом принадлежал некогда родственникам Бриклэйеров по материнской линии, но после их смерти перешёл во владение Сэмвела. Он находился ближе к окраине города, в той его части, которую горожане называли Пустующей улицей. Дело в том, что некогда многие богатые лорды, жившие в самых разных частях Вестероса, желая иметь свой дом в Королевской Гавани и в случае приезда не ютиться в местных гостиницах, выкупали себе участки на этой окраинной улице. Эймонд задумался над тем, зачем Сэмвел, имея приличный дом, снимал другой домик, когда приезжал на турнир, и тут же с едкой усмешкой ответил на него сам. Он решил оставить этот дом для своих тайных посещений и тайных встреч. Это было разумно вдвойне ещё и потому что все дома по соседству так же пустовали, и не было риска, что какой-то не в меру любопытный сосед заметит твоё присутствие или захочет поздороваться. Вот и дом Бриклэйера внешне выглядел необитаемым. Али провел его к заднему входу, где находилась низкая зарешеченная дверь, судя по всему ведшая в подвал. Али уже успел взломать замок и, приоткрыв дверцу, пропустил господина внутрь. Эймонд спустился по лестнице и очутился, как и предполагал, в подвале. Али, прекрасно ориентировавшийся в темноте, начал указывать ему путь. Подвал был широким, из него наверх вела небольшая лестница, поднявшись по которой, они вышли в коридор дома на первом этаже. Эймонд переходил из комнаты в комнату, осматриваясь. На первом этаже располагались большая гостиная, кухня и столовая. Внутри дом оказался ещё более заброшенным, чем снаружи. Большая часть мебели была покрыта белыми простынями, лишь стол в гостиной, несколько стульев и пара кресел были освобождены от тканей. Сэмвел находился здесь уже около недели, но похоже не рассчитывал задержаться надолго. На втором этаже тоже было несколько спален, одна из которых недавно использовалась. Эймонд придирчиво осматривал все, открывал и закрывал шкафы, пытаясь найти какие-нибудь документы, письма, хоть что-то. Но везде было пусто. Только на столе в гостиной лежали в разброске бумаги да книги. Раздражённо цокнув языком, Эймонд обвел взглядом комнату. Он попусту потратил время. Проще было прижать Бриклэйера к стенке и выпытать у него правду. — Мой принц, — подал голос Али, — когда я проник в подвал, сир Бриклэйер был ещё в доме. Из подвала я слышал его шаги по гостиной, так словно он находился рядом со мной. Эймонду потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что хочет ему сказать слуга. А когда понял, его глаз довольно сверкнул. — Отличная работа, Али. Теперь приберись здесь, чтобы по возвращении сир Бриклэйер ничего не заподозрил. Али низко поклонился господину. А Эймонд покинув дом тем же путем, которым пришёл, сел в карету и приказал кучеру ехать в Красный Замок. По прибытии во дворец ему сообщили, что король желает видеть его в своих покоях. Нахмурившись и пытаясь предугадать причину вызова, Эймонд направился к брату. Видеть Эйгон пожелал не только его: там уже собралась вся семья. Отто сидел у стола, задумчиво поглаживая пресс-папье. Дейрон и Анна стояли у окна и негромко переговаривались. А Алисента сидела в кресле возле постели сына, печально наблюдая за тем, как он здоровой рукой неловко подносил к губам граненый стакан, отказываясь от помощи. Помимо них в покоях присутствовали десница, Мейстер Орвиль и ещё пара членов совета. Очевидно все ждали только его. — Ваше Величество, прошу прощения за опоздание, мне доложили только сейчас о том, что вы желаете меня видеть, — официально извинился он. Эйгон смерил его внимательным взглядом и коротко кивнул. Пока король выпивал обезболивающее, протянутое мейстером, Эймонд отошёл к брату и Анне. Та пыталась поймать его взгляд, но он упорно смотрел на Эйгона. Отложив стакан, Эйгон откашлялся, привлекая к себе внимание. Все тут же подобрались. — Вас, вероятнее всего, заинтриговало моё приглашение, учитывая, что с некоторыми из вас мы виделись не далее, как сегодня утром. — Его голос звучал хрипло и тихо, словно сама необходимость говорить вызывала в нем нестерпимую боль. — После того, как Мейстер Орвиль осчастливить меня вестью о моем благом здоровье, я долго думал. Боли, которые я испытываю, способны добить лошадь, поверьте. И что-то мне подсказывает, что через пару недель я превращусь в своего отца в его последние годы, когда все, о чем он мог думать — это маковое молоко. — Сын мой, не говори такие вещи, ты сильнее, чем думаешь, — запротестовала Алисента со слезами на глазах, но вытянутая рука Эйгона заставила её умолкнуть. — Поверь, матушка, я знаю, о чем говорю. Видишь эту руку, — он указал на левую перевязанную руку. — Я даже не могу пошевелить пальцами, не испытав адской боли. Скоро я стану ещё менее способным ясно думать, чем в самом пьяном своём бреду. И тогда, наверняка, найдутся те, кто пожелает использовать немощного, отупевшего от боли короля в своих целях. — Намекал ли он на кого-то конкретного или говорил абстрактно, было неясно, однако некоторые советники переглянулись, что не укрылось от Эймонда, пристально наблюдавшего за ними. — Потому я принял решение назначить регента до моего выздоровления. Всё в комнате замерли от неожиданности. Отто чуть приподнял голову в сторону Эйгона. Назначать своим регентом можно было любого, даже десницу. Однако так уж повелось, что десниц регентами не назначали, если была возможность выбрать лучшую кандидатуру — слишком много власти в руках одного человека. Алисента была женщиной, да, неслышно управлявшей Вестеросом все последние годы, но все же женщиной. В Семи Королевствах уже шла война, потому что одна женщина хотела взойти на Железный трон. Было бы в высшей степени глупо назначать королеву-мать регентом при таких условиях. Как ни крути, а патриархальные уставы были в Вестероса ещё слишком сильны. А других соперников у Отто не было, потому он мог ожидать, что регентом назначат его. — Ваше Величество, — произнёс Ланнистер, и Эйгон повернулся к нему, —если позволите, я бы посоветовал вам не торопиться с подобным решением. Назначая регента, вы собственноручно снимаете с себя все обязанности, но также лишаете себя возможности влиять на решения своего регента. Мы могли бы устраивать советы прямо здесь. Я готов стать гарантом — и вы можете положиться на меня в этом — что ваше слово будет законом, как и прежде. Тайленд был не только десницей, но и первым человеком, по-настоящему присягнувшим Эйгону много недель назад в Драконьем Логове. И ещё до того как он был назначен десницей, и даже после того, он незаметно поддерживал Эйгона. Своим вниманием к его словам, вопросами, адресованными к нему и открытой поддержкой во время споров, Тайленд поднимал его авторитет среди других советников. Потому Эйгон испытывал к нему слабость. Сейчас Тайленд преследовал по большей части свои интересы, ведь если регентом назначат Отто, что было вполне ожидаемо, то он, Тайленд, может очень быстро лишиться своего места. Попросту говоря, ему приходилось выбирать между молодым, тяжелораненым, послушным королем и старым волком, чье место он занял. — Вы правы, лорд Тайленд, и я верю вашим словам, — кашель прервал Эйгона. Алисента торопливо протянула сыну воду. Лишь выпив её, Эйгон продолжил: — Однако уже сейчас я не в том состоянии, чтобы вести войну, и вы это понимаете. Я собираюсь назначить своим регентом человека, в котором не сомневаюсь, человека, который с начала войны и до неё всегда был опорой для королевства. Того, кто доказал, что обладает мудростью и способностью править. Лорд Уайлд, хотевший что-то вставить, передумал. Отто чуть выпрямился, в ожидании очевидного. — С этого дня и до момента, когда я решу, что способен править дальше, моим регентом назначается, — Эйгон обвел взглядом присутствующих, —мой брат Эймонд. Изумление, воцарившееся в комнате, было осязаемым. Всё перевели взгляд на Эймонда, который впервые в жизни не знал, что сказать. Глаза Отто забегали, выдавая его растерянность. Алисента же, хоть и выглядела удивлённой, но похоже была довольна решением сына. — С этого дня любое его решение приравнивается к моему. Нарушивший его приказ, нарушит мой. Предавший его, предаст меня, — огласил Эйгон классическую для такого случая фразу. Их взгляды встретились. Эйгон смотрел на него серьёзным взглядом, ожидая приличествующих в таких случаях действий. В полной тишине Эймонд подошёл к брату и, припав перед ним на одно колено, поцеловал протянутую ему руку. — Для меня нет большей чести, чем быть вашим голосом, Ваше Величество. Я, Эймонд Таргариен, клянусь, что каждое моё решение будет принято во благо Вам и Вашему правлению. Я также клянусь оберегать и защищать Ваше королевство до тех пор, пока Вы не воссядете на принадлежащий только Вам трон. Подняв голову, Эймонд вновь встретился взглядом с братом. То, что он увидел в его глазах, обожгло его, подобно пламени. Впервые за всю свою жизнь он видел, как во взгляде старшего брата, обращенном на него, была гордость. В тот же день, всем присягнувшим к ним лордам и рыцарям были разосланы вороны с вестью о новом правителе Вестероса. Это было сделано не случайно. Нужно было как можно скорее дать знать своим врагам и друзьям, что на Железном троне теперь вместо раненого сидит другой дракон. Каждый, кто хоть раз слышал об Одноглазом принце, знал, что если во всем Вестеросе и есть кто-то, способный потягаться с Деймоном Таргариеном в бесстрашии, дерзости и ярости, то это он. *** Смерть Рейнис вызвала раскол в рядах чёрных. Лорд Корлис Веларион, похоронивший обоих своих детей, теперь хоронил жену. Её обугленное до неузнаваемости тело по приказу Эймонда было прислано Корлису с запиской: «Она сражалась достойно». Подобная дань уважения, не присущая Эймонду, говорила об исключительности этой женщины. В смерти жены Корлис винил Рейниру, не позволившую Бейле или Джейсу отправиться с бабушкой. Однако, вопреки опасениям Рейниры, не стал выводить свой флот из Глотки. Весть о тяжёлом ранении Эйгона и его дракона дошла до Драконьего Камня, несмотря на все старания зелёных. И потому они справедливо рассудили, что едва потеряв одного дракона, они не станут отправлять других на Глотку. Обе стороны понесли серьёзные потери и теперь нуждались в небольшой передышке, чтобы зализать раны и перегруппировать свои силы. Однако была сила, которая не нуждалась ни в передышке, ни в перерыве. Девяносто кораблей отплыли из союза Трех Вольных Городов ещё до битвы у Грачиного Приюта и направились к проливу Глотка, сжигая и разграбляя на своём пути другие города. Не избежал набега даже Дрифтмарк, чьих жителей убивали и насиловали прямо на улицах. А после, наполнив свои корабли золотом Веларионов, флот Триархии под командованием некого Шакаро Лохара достиг Глотки. Не ожидавшие нападения с этой стороны капитаны веларионского флота были разбиты в пух и прах. Сам Корлис Веларион спасся только чудом и, тяжелораненый, добрался до Драконьего Камня на обычной рыбацкой лодке. Пролив Глотка был освобождён, и партии Эйгона больше не грозил голод на преддверии зимы. За одну неделю чаша весов склонилась в сторону Королевской Гавани. И если до сих пор чёрные были уверены в самой скорой победе, то теперь в их рядах царил мрачный настрой. Блестящая игра Эймонда и Тайленда спасла их от неминуемого поражения. Совету чёрных пришлось признать, что они совершили губительную ошибку, недооценив хитрость своих врагов. Правда, один вопрос, мучавший их, так и остался без ответа: когда и как зелёные успели заключить союз с Триархией. Принц Джейс убедил мать тайно отправить своих младших братьев Эйгона и Визериса на корабле в Пентос, где у принца Деймона было множество друзей, готовых спрятать его детей на случай поражения. Рейнира, которая предпочла бы отрезать себе волосы, чем отослать от себя своих детей, скрепя сердце, вняла голосу старшего сына, и через несколько дней после поражения в битве на Глотке, из порта Драконьего Камня отплыл небольшой, ничем не примечательный корабль, унося с собой двух светловолосых мальчиков, младшему из которых едва исполнилось семь лет. Позднее это решение станет причиной раздора между ней и её мужем. А пока смотревшая им вслед Рейнира тогда ещё не знала, что это последняя её встреча с сыновьями. *** Анна прошла в спальню и увидела тёмный силуэт Эймонда, замерший у окна. Стараясь не шуметь — хотя кого она обманывала, он услышал её ещё из гостиной — она подошла к нему, прижавшись сзади. Он напрягся. С чего бы это? Однако она чувствовала, как его мышцы чуть сократились. На одно короткое мгновение ей почудилось, что сейчас он высвободится из объятий. Но Эймонд этого не сделал, продолжая молча смотреть в окно. — Как прошёл день? - Анна потерлась носом об его спину. — Странно, — отозвался он. — Ничего удивительного, с этого дня ты регент. Анна улыбнулась, вспоминая свою гордость этим утром. Она всегда знала, что он достоин. А теперь и Эйгон это увидел. Но Эймонд молчал, отчего Анна попыталась заглянуть ему в лицо через плечо, но она была ниже него ростом, так что увидела лишь напряжённый профиль. — Все в порядке? — задала она бесполезный вопрос. Бесполезный потому, что он редко рассказывал о своих проблемах, все чаще отшучиваясь. Эймонд молчал, а потом, резко развернувшись, притянул её к себе. Анна едва успела всхлипнуть, прежде чем он впился в губы грубым, требовательным поцелуем, попутно увлекая её к кровати. Он не был нежен и мягок. Одежда на ней под его руками неумолимо превращалась в лоскуты. В этот раз все происходило иначе, он был нетерпелив и груб. Если раньше его поцелуи были как обещание, как признание, то теперь у них был вкус опасности и предупреждения. Анна не знала ни как объяснить свои внутренние ощущения, ни причину его переменившегося настроения. Но в этот раз он, похоже, твёрдо решил свести её с ума, доводя до исступления, упиваясь её стонами и просьбами. И все равно это выглядело, словно он брал, а не давал. Словно доказывал ей нечто. Его что-то беспокоило, и Анна пыталась стереть это беспокойство из его разума. Его что-то злило, и она позволяла его злости выплескиваться на неё. Анна была уверена, что утром обнаружит синяки во всех тех местах, где он прикасался, но ей было все равно — настолько все это походило на безумие. Едва кончив и отдышавшись, Эймонд, вопреки обыкновению, тут же вскочил с кровати и начал одеваться. Его одежда, сорванная ими в порыве страсти, лежала разбросанная по полу и на краю кровати. Тихо чертыхнувшись, Эймонд накинул на плечи плащ. — Куда ты? — недоумевающе спросила Анна, наблюдавшая за его стараниями. — Прогуляюсь. Спи. Не добавив ни слова, он вылетел из спальни, оставив Анну растерянно прижимать к груди простынь. Тело, получившее свое, требовало теперь немедленного отдыха, но разум бил во все колокола. Что-то произошло! Анна прождала его довольно долго, пока сон не сморил её. Так что его прихода она не услышала, как и не заметила его уход утром. Если, конечно, он возвращался. Почему-то Анне казалось, что нет. Странное, тревожное чувство заскреблось внутри. Было кое-что ещё, что она старательно, но безуспешно пыталась игнорировать. Письмо Сэмвела давно уже сгорело в камине, превратившись в кучку пепла, но его содержимое надёжно отпечаталось в её памяти. Сэмвел не просто просил о встрече. После того как она не ответила на первое послание, он открыто требовал и угрожал. Вот только Анна не совсем понимала, чем именно. Ну, явится он во дворец, и что? Закричит на весь тронный зал, что она предательница? Это даже звучало весьма абсурдно. Но Анна слишком хорошо знала, своего дядю, он не бросался словами на ветер. И если он грозился заявиться во дворец, значит, у него было, что ей предъявить. Срок, заботливо предоставленный ей, истекал. Оставалось два дня, и чем ближе был этот день, тем больше Анна чувствовала необходимость пойти на эту встречу и в последний раз разобраться с дядей. Это стало идеей фикс. Но ускользнуть из замка было задачей не из простых. Эшара снова замаячила на горизонте, принося ей еду. Анна, взвесив все за и против, решилась завербовать девушку. После смерти Кити Анна ощущала себя, как без рук и без ног. Ей нужна была преданная служанка, почему бы не эта девушка, что уже проявила недюжинные способности в этом скользком пути. Её живые, умные глаза говорили, что их обладательница не глупа и не лишена смелости, в отличие от той же Кити. В конечном счёте, Анна приняла решение испытать её, и если девушка её подведёт или предаст, она просто отправит её следом за Кити. Равнодушие и бесстрастность, с которыми Анна подумала об этом, в первое мгновение напугали её саму. Когда в следующий раз, Эшара принесла ей свежие полотенца, Анна велела той помочь ей с ванной. И вот она уже лежит в горячей воде, откинув голову на бортик ванной. А Эшара проводит по её руке шершавой мочалкой. Анна задумчиво разглядывала её сквозь полуопущенные веки. У девушки были каштановые, чуть вьющиеся волосы и чёрные, как уголь глаза. Её кожа отливала бронзой. — Откуда ты родом, Эшара? — Из Дорна, Ваше Высочество. — Хм. Не знала, что у нас есть слуги из Дорна, — без интереса заметила Анна. — Моя мать переехала сюда, когда мне было десять. С тех пор мы жили сначала в городе, потом она устроилась во дворец. — Что с ней стало? — Она умерла от водной лихорадки пару лет назад. — Почему ты помогаешь моему дяде? — после паузы задала интересовавший её вопрос Анна. Эшара замерла с мочалкой в руках. Опомнившись, она снова начала водить ею по плечам принцессы. — Заработок служанки слишком мал. На эти деньги я бы не смогла уплыть обратно в Дорн. А он сказал, что от меня требуется всего лишь доставлять ему информацию и передавать её, если нужно. И он хорошо платит. Просто убийственная честность! Анна усмехнулась. Девушка либо лишена инстинкта самосохранения, либо не ведает, что за такое вообще-то лишают головы. — Ты умная девушка, Эшара. И мне жаль, что ты попалась в сети моего дяди, — промолвила она, неотрывно глядя на служанку. — Мой дядя на самом деле бессовестно обманул тебя. То, о чем он тебя просил вовсе не так безобидно, как он тебе сказал. Речь идёт об измене Королевству. В глазах Эшары заблестели слезы, несколько капель упали в воду. Создавалось впечатление, что девушка уже и сама не рада игре, в которую так неосторожно влезла. Анна, почувствовав под ногами твёрдую почву, решила копать в том направлении. — Я могу тебе помочь, если пожелаешь. Но ты должна мне довериться и быть мне преданна. Потом я помогу тебе вернуться на родину, — она выжидающе посмотрела на служанку. Эшара колебалась. Анна не приказывала, но её предложение не подразумевало отказ. Эшара была в крайне щекотливом положении, и с каждым днем это положение становилось все более опасным. Сильные мира желали сделать её своей пешкой, однако служба одному не предполагала верности другому. Но кое в чем Анна была права: Эшара была далеко не глупа. Она собственноручно запутывала паутину, в которой оказалась. И в таком случае её ждало два вероятных исхода. Она либо окончательно в этой паутине застрянет и задохнется, либо, перерезав все мешающие ей нити, уцепится за одну, которую выберет сама. Потому, подняв голову, она уверенно кивнула. Анна довольно прикрыла глаза, откидывая голову назад. Помолчав, она добавила ровным голосом: — Я должна встретиться с дядей. И ты мне в этом поможешь. Эшара выронила мочалку. — Ваше Высочество, не делайте этого, — её голос дрожал. — Я не спрашивала твоего совета, — чуть раздражённо кинула Анна. — Да и с чего мне это не делать? — Вы сами сказали, что ваш дядя совершает измену. Не идите за ним, спасайте себя, — почти умоляюще прошептала служанка. Анна какое-то время молчала, размышляя, но потом встряхнула головой, отгоняя сомнения. — Это не твоё дело. Ты лишь поможешь мне незаметно покинуть дворец. Ей было неведомо, что своим решением она не оставила Эшаре выбора. Теперь та была обязана сообщить обо всем Ларису. Ибо, в отличие от принцессы Анны, гнев этого человека был смертоносен. По крайней мере, так считала Эшара. *** Гостиная была погружена в полумрак из-за плотно запахнутых портьер, единственным источником света был небольшой камин. Поленья в разожженном камине тихо потрескивали, создавая ощущение уюта. Сэмвел, погруженный в свои мысли, сидел перед камином, накинув на колени плед. Словно загипнотизированный, он неотрывно наблюдал, как красные языки пламени облизывают дерево и будто лаская, пожирают его. Такова природа пламени — уничтожать все, к чему прикасалось, даже то, что было любимо. Прошло уже девять дней из отпущенного им срока. Он сознательно дал ей так много времени на раздумья. Знал, что первым её прорывом будет послать его в пекло. Но после, поразмыслив, она непременно придёт. Но Анны по-прежнему не было, и он начал подозревать, что ошибся. Как и во многом другом. Всё эти дни Сэмвел корил себя за излишнюю горячность. Да, он погорячился, когда излил на племянницу всю свою желчь. Сэмвел Бриклэйер был из тех людей, что подобны плотине. Они могут долго копить в себе злость или обиду, пока в один день их плотина не прорвётся. И тогда они, как бешеное течение реки, уже не способны себя контролировать. Он много лет любил мать Анны, жаждал её, даже после того как она выбрала его брата. Алик не подходил ей, этого было ясно даже слепому. Внутри этой женщины горело пламя, такое же, как и в самом Сэмвеле. Она была создана богами для него. Постыдная связь продлилась не так долго, как многие после думали, и закончилась её неожиданным, и оттого особенно болезненным предательством. Алик не поверил её словам — он видел это по глазам брата — но предпочёл сделать вид, что верит. А под раздачу попал Сэмвел. Тогда Сэмвел понял что, безумную любовь отделяет от сильнейшей ненависти лишь пара слов. Шли годы, а он все ненавидел. Ненавидел Отто Хайтауэра, ненавидел брата, ненавидел его жену. Ненависть стала частью него, проросла в него и руководила его мыслями и поступками. Очевидно, что сильная ненависть способна материализоваться в нечто разрушительное. Иначе как объяснить тот ужасный пожар, унесший за собой жизни его брата и жены. Сэмвел, никогда не отличавшийся особой суеверностью, почувствовал щупальца потустороннего ужаса, проникавшие ему под кожу. Это его ненависть погубила их, боги вняли его неосознанным молитвам и убили их. Отчасти поэтому он настоял, чтобы его осиротевшая племянница перешла под его протекцию. То была его жалкая попытка искупить вину перед братом. Анна без особого труда, не прилагая видимых усилий, расположила к себе всех обитателей поместья. Маргарет и Марко её обожали, а слуги души не чаяли в пятнадцатилетней хозяйке. И только Сэмвел не знал, как себя с ней вести. У неё были глаза матери. И её живой, дерзкий характер, она была так же непокорна, так же мятежна, как и её мать. И все же она отличалась от матери. Анна была добра и милосердна, она была преданна семье и лишена эгоизма. И это было у неё от отца. Глядя на неё, Сэмвел видел в её словах и действиях отражение её родителей. Сэмвел был в замешательстве, совершенно не понимая, что он чувствует по отношению к племяннице. То ли ненавидит за схожесть с матерью, то ли любит за качества отца, по которому, несмотря ни на что скучал. Но однажды, глядя на то, как Анна в саду играет с Марко в салочки, на него, как гром среди ясного неба, снизошло понимание: он привязался к девушке. И даже больше — он полюбил её. С осознанием этого в душе его улеглась многолетняя буря. Полюбив племянницу, он простил её мать и простил себя. А Анна первые несколько месяцев чуждалась его, и Сэмвел догадывался о причинах. Не может быть, чтобы до девочки не дошли слухи о нем и её матери. Но решил не поднимать деликатную тему, пока девочка сама не пожелает обсудить её. Тогда он рассказал бы ей правду, как и то, что он многое бы отдал, чтобы она была его дочерью. Со временем неловкость между ним и Анной исчезла, они стали самой настоящей семьёй, словно она жила с ними с детства, а не переехала лишь в пятнадцатилетнем возрасте. Маргарет в её лице нашла наперсницу и подругу, а Марко так и вовсе таскался за ней повсюду. И казалось бы вот она, семейная идиллия. Но все хорошее имеет свойство заканчиваться. Только на этот раз вина за это лежала на его плечах. Когда она заметил взаимный интерес внука Отто Хайтауэра к Анне, первым его побуждением было отгородить её от этой семьи. Но второе… Сэмвел ненавидел Отто, эта ненависть была сильнее чувства долга, сильнее здравого смысла. Сэмвел подумал, что судьба посылает ему шанс, и было бы грехом не воспользоваться им. Ведь Анна сама была неравнодушна к Одноглазому, выдав её за него, он не совершит ничего против её воли. А взамен получит намного больше. Он наивно полагал, что сможет подвести её к пропасти, а потом в последний миг удержать от падения. Но последние события показали, насколько сильно он ошибался. Победа Рейниры должна была быть быстрой и почти безболезненной. Но, как оказалось, её враги вовсе не горели желанием быть побежденными. И началась пляска драконов. Но особенностью этого танца было то, что искры от него летели во все стороны. И те, кто находился ближе всего, сгорали первыми. Он совершил непростительную ошибку, но все ещё можно было исправить. Он вытащит Анну из этого кипящего котла, нужно только, чтобы она поверила ему в последний раз. Так он размышлял, когда услышал тихий стук в дверь. Условный стук. От неожиданности ему даже показалось, что он ослышался, но через секунду он уже вскочил на ноги и открывал дверь. Анна прошмыгнула внутрь, и только в гостиной откинула с лица капюшон. Сэмвел быстро осмотрел безлюдную улицу и, закрыв дверь, прошёл за ней в гостиную. Они стояли друг напротив друга на расстоянии пяти шагов и сверлили друг друга глазами. Сэмвел придирчиво вглядывался в её лицо, ища изменения. С их последней встречи она выглядела лучше. Исчезла болезненная бледность и впалые щеки, а глаза больше не казались пустыми. И тем не менее это была не прежняя Анна. Сэмвел не взялся бы сказать, что именно изменилось, помимо её отношения к нему лично, но в том, что перед ним уже не та девочка, которая играла в салочки с Марко, он не сомневался. Что она видела, разглядывая его так пристально, он не ведал. — Я уже собирался идти на рассвете в Красный Замок, — ехидно произнёс он. — Я не желаю видеть тебя во дворце, потому и пришла. Но это последний раз, когда я иду у тебя на поводу. Что ты хотел мне сказать? — холодно и высокомерно спросила она. В этот момент она так явственно напоминала свою мать, что Сэмвел поморщился, пытаясь отогнать наваждение. Сделав приглашающий жест, он указал ей на одно из кресел. Анна, смерив его презрительным взглядом, осталась стоять. — Я рад, что ты пришла. Ты хорошо выглядишь, — озвучил он свои недавние мысли. — Не могу сказать того же о тебе, дядя, — отозвалась Анна. Сэмвел знал это. Последнее время он сильно сдал, в волосах прибавилось седины, морщинки, тянувшиеся от крыльев носа к уголкам губ, стали глубже, его мучали боли в спине, а трость, служившая скорее аксессуаром, теперь стала печальной необходимостью. Впрочем, он по-прежнему ходил с высоко поднятой головой. Он подошёл к камину и, подбросив туда дров, перемешал их железной кочергой, следя за тем, чтобы пламя занялось. — Слышал, твой муж стал регентом. Тебя можно поздравить, ты теперь без пяти минут королева, — произнёс он, не оборачиваясь. — Кто бы мог подумать, не так ли? Могла ли ты представить, когда выходила замуж за третьего ребёнка короля, который был в очереди на трон сразу после всех отпрысков Рейниры, Деймона и Эйгона, что в один день его будет отделять от Железного трона лишь полуживой брат и его ещё не научившийся говорить сын? — Я никогда не думала об этом, — после короткой заминки проронила Анна. — Конечно нет, — кивнул Сэмвел скорее самому себе. — Я тоже не думал. Видишь ли, видеть потомков Отто в качестве королей не входило в мои планы. — Он обернулся к ней, все так же сидя на корточках. — Ты бы хотела быть королевой? Одно из поленьев с треском упало в золу. Сэмвел до красных точек перед глазами вглядывался в лицо племянницы. Анны, которая всегда была для него открытой книгой, сейчас смотрела в ответ с абсолютно непроницаемым лицом. А потом, криво улыбнувшись, чуть склонила голову набок, не прерывая зрительный контакт. Сэмвелу стало жутко, на мгновение ему показалось, что перед ним её мать. — Дядя, — с хитринкой в голосе промурлыкала Анна, — ты же позвал меня сюда, не для того чтобы обсуждать мои амбиции? Что бы не ожидал услышать Сэмвел, это был не тот ответ. Аккуратно положив на место кочергу и выпрямившись, он уселся в кресло. — Анна, я знаю, что был не самым лучшим дядей. Но сегодня я хочу, возможно впервые, поговорить с тобой откровенно, — проговорил он. — Прошу, сядь в кресло и выслушай меня. Поколебавшись несколько секунд, Анна подчинилась. Некоторое время Сэмвел собирался с мыслями. — В нашу последнюю встречу я наговорил тебе много всякого. Для начала я хочу попросить прощения. Мне не следовало вести себя так. — Твои извинения ничего не изменят, — фыркнула Анна. — К тому же не стоит извиняться за то, что один единственный раз смог набраться смелости и быть честным до конца. — Ты права, — согласился Сэмвел, вызвав её удивление. — Мне следовало намного раньше поговорить с тобой. Я не буду сейчас рассказывать тебе историю своей жизни. Сомневаюсь, что у тебя хватит терпения её выслушать. Да и гордиться мне особо нечем. Я любил твою мать, Анна. Любил её задолго до того, как она вышла за твоего отца. Я был молод и горяч. Мне казалось, что меня обокрали. — Он замолк на миг. — Но я никогда не обманывал её. Она была единственной женщиной, с которой я был искренен во всем. Мы… совершили ужасный поступок, я поступил, как последний мерзавец, обманывая родного брата с его женой. И, видят Семеро, я жалею об этом до сих пор. Мне нет оправдания. Анна, сжимавшая складки своего платья, смотрела на него с отвращением. Когда он остановился, чтобы сглотнуть, она быстро заговорила: — Я не желаю слушать историю того, как ты и моя безнравственная мать обманывали моего отца. Вы оба не стоили даже его мизинца. Если ты позвал меня только за этим, то можешь не сотрясать зря воздух в попытке оправдаться. — Я не пытаюсь оправдаться, дитя. Напротив, я хочу, чтобы ты видела, каким омерзительным человеком я являюсь. — О, поверь, я это вижу и так, — бросила она, отворачиваясь к огню. Сэмвел помолчал немного, видно было, что слова давались ему с трудом. — Когда ты пришла в мой дом, пусть и не сразу, но я полюбил тебя, как родную дочь. Ты… так напоминала мне порой брата… Но после я совершил вторую самую большую ошибку в своей жизни. Я подтолкнул тебя к Эймонду Таргариену. Я думал, что с твоей помощью уничтожу всю семью Отто Хайтауэра. Что смогу столкнуть их всех в преисподнюю, где им самое место, а тебя удержать у меня хватит сил. — В его голосе звучало раскаяние. — Я ошибался… Я так сильно ошибался. Я не имел права играть с тобой, не имел права использовать в своих играх. Ты была права, когда говорила, что это месть не твоя. Он заглянул ей в глаза, надеясь увидеть там прощение или хотя бы понимание. Но Анна не смотрела в ответ, её взгляд был устремлен в пламя камина. — Я прошу у тебя прощения, — очень тихо сказал он. Анна молчала. Мучительно долго продолжалось это молчание, пока она не выдохнула: — Твоё сожаление, как и твои извинения ничего не изменят, дядя. Я сама выбрала свой путь, не ты подталкивал меня к Эймонду. Я сама шла к нему, — она, наконец, перевела на него взгляд. — Мы с тобой были хорошей семьёй, но наши пути разошлись. Отныне мы с тобой по разные стороны. Если тебя это утешит, я прощаю тебя. Но более не ищи со мной встреч, потому что я больше не приду. С этими словами она встала с кресла и повернулась было к выходу, когда голос Сэмвела остановил её. — Я отправляю семью в Пентос. Анна замерла. А потом медленно обернулась к нему изумленно. Сэмвел тоже встал, он был предельно серьёзен. — Это правда. Я больше не могу играть на два фронта, потому я собираюсь открыто перейти под знамёна Рейниры. Но прежде я хочу обезопасить свою семью. В Пентосе они будут в безопасности. Подумав, Анна кивнула. — Это хорошая идея. Как и твоё решение открыто занять сторону. Это то, что достойно человека, носящего фамилию Бриклэйер, — промолвила она, и тень улыбки озарила её лицо. Сэмвел улыбнулся в ответ. Таким мягким способом Анна хотела сказать, что вся его игра в шпионы была не достойной его фамилии и его самого. — Езжай с ними, — сказал он, видя, как глаза Анны удивлённо расширились. — Пусть драконы делят между собой власть, тебе же незачем рисковать собой в их войне. В Пентосе ты сможешь начать новую жизнь, — в его голосе проскользнула мольба. Анна покачала головой. — Ты так ничего и не понял, да, дядя? Я не брошу своего мужа. Что бы ни произошло, я останусь с ним. — Анна, я понимаю, что в свете последних событий тебе может показаться, что победа не за горами. А Эймонд сейчас, как никогда, близок к трону, но, поверь мне, война — вещь непредсказуемая. Все может поменяться в один миг. И тогда… — Я уже сказала тебе свой ответ, дядя. Не усложняй. Я люблю своего мужа и останусь с ним. Сэмвел в отчаянии встряхнул руками и зашагал по комнате. Ему нужно было во что бы то ни стало убедить её уехать. Только так он может искупить свою вину. Он решил зайти с козырей. — А твой муж? Он любит тебя достаточно, чтобы простить? Если он узнает, что ты сделала? Что если он узнает, что именно ты помогла сбежать Рейнис и сообщить Рейнире о смерти отца намного раньше, чем полагалось? Ведь из-за этого они не успели заручиться преданностью таких домов, как Старки и Аррены. А то, что ты сообщила зелёным, когда он вылетел в Штормовой Предел к Баратеонам? Что тогда? Сэмвел говорил эмоционально, не замечая, что с каждым словом повышал тон. Снизу раздался приглушенный звук, привлекая внимание. — Что это? — тут же насторожилась Анна. — Это из подвала, там водятся крысы, — отмахнулся он. — Так скажи мне, Анна, что он сделает? Думаешь, простит тебя, ты ведь оставалась с ним до конца! Так вот, я тебе отвечу. Эймонд Таргариен не из тех, кто прощают предательства. Он убьёт тебя. Лучше убегай, пока не поздно. Он замолчал, тяжело дыша. Анна на его длинную речь только усмехнулась. — Забавно, когда-то давно тётя Маргарет тоже советовала мне убегать. А теперь вот и ты говоришь то же самое. Наверное, вы все-таки правы, — задумчиво проронила она. — Наверное, таким, как я, лучше держаться подальше от таких, как он. Но раз уж ступил на опасный путь, так пройди его до конца с гордо поднятой головой. Так ты говорил? Сэмвел понял, что проиграл. Его плечи безвольно опустились. Он разом стал старше на пару лет. Анна дернулась было в его сторону, как будто хотела обнять, но в последний миг одернула себя. — Прощай, дядя. Позаботься о тёте Маргарет и Марко… и о себе. Сэмвел вскинул голову, чтобы увидеть, как она развернулась и быстрыми шагами направилась к двери, попутно натягивая на голову капюшон. Через минуту дверь в коридоре бесшумно закрылась за ней. — И ты береги себя, — прошептал он. Они так часто сидели раньше у камина, обсуждая разные серьёзные темы, философствуя и рассуждая. Те разговоры всегда были наполнены уютом и теплом. Совсем не как этот. Если бы Сэмвелу вздумалось спуститься в подвал, то он застал бы там тёмную фигуру Эймонда Таргариена, каменным изваянием застывшего под лестницей. В темноте сложно было разглядеть его лицо и что оно выражало. Только правый глаз его пугающе блестел в темноте подвала.