Детективное агентство "Анна и её духи". Новое поколение. История пятая.

План был идеальный: быстренько доехать до редакции, озадачить Ребушинского поиском информации и разделиться — Ева вернулась бы к Леонову, и они отправились бы на завод в Бенцианову, а Юля и Маша поехали бы домой и занялись Мариной Владиславовной, которая вполне себе могла заменить архив полицейского управления, «Вестника Затонска» и показания всех имеющих отношение к делу свидетелей разом. Так девушки и поступили: вышли из кафе, сели в Юлину машину (которую она обнаружила в отцовском гараже, поставив туда на время своего верного двухколесного коня) и направились к Ребушинскому. Сестра Трегубова по дороге, тем не менее, почувствовала, что в её груди разгораются знакомые ей раздражение и нервное напряжение, которые она еще распалила мыслями о Ларе и её несвоевременном возвращении, поэтому в редакцию она вошла, полыхая, как Везувий перед выбросом магмы. Ева и Маша, которые еще не слишком хорошо знали эту Юлину черту, ни о чем не подозревали, только мельком отметили её странную молчаливость. Шли они за ней в полной уверенности, что дел у них тут на двадцать минут максимум. Юля, взявшись за дверную ручку, почувствовала, что замок заедает, потому что один из винтов был ослаблен и ничего не держал. Это стало последней каплей, запустившей цепную реакцию. Начался последний день Помпеи в масштабах города Затонска Тверской области. Только никто еще об этом не подозревал. Маша, с удивлением увидев, как Юля два и три раза подергала за ручку, перед тем, как дверь открылась, только и успела заметить расшитую пайетками заднюю часть Юлиной джинсовой курточки до того, как она скрылась в коридоре. — Чего это она? — удивилась Ева, знавшая Юлию еще хуже, чем Мария. — Не знаю, — хмыкнула Маша, — но нам лучше поспешить. Ильина была с ней согласна. Они с Марией ринулись внутрь, чтобы застыть на входе в кабинет Ребушинского (он оказался один на передовой, потому что его секретарь и по совместительству второй корреспондент тоже вышел пообедать) и наблюдать разворачивающуюся перед ними невероятную картину. — Ах вот, значит, кто писал гадкие статьи про моего брата! — воскликнула Юля, которая из всех возможных вариантов, к чему можно было придраться, выбрала именно этот. Она, конечно, изо всех сил старалась заставить себя ненавидеть брата, но тем не менее не могла удержаться, чтобы не пытаться узнать, как же у него дела. Вот и «Вестник Затонска» почитывали иногда, страшно гневаясь на заметки, в которых полицию в целом и Трегубова в частности ругали или обвиняли в чем-то. — Чем же вам так полиция не угодила?! Несчастный Ребушинский, сидящий за своим столом с бутербродом в одной руке и чашкой сладкого чая в другой, совершенно потерялся от Юлиного напора. Нет, к нему довольно часто заходили те, кто имел претензии к его журналистской деятельности, и бывало, что страсти в редакции полыхали нешуточные, но чтобы на него кричали с порога настолько красивые женщины, да еще нависали над его рабочим местом, сверкая глазами и чуть ли пламя из ноздрей не выпуская, — такого в его жизни не было ни разу. Он замер, не зная, что ему делать, потому что он оказался зажат между принтером, углом стола и непосредственно Юлей, что делало любые маневры невозможными. Из всего вышеперечисленного девушка его волновала больше всего, поэтому Игорь, исхитрившись, запихнул чай и бутерброд за принтер и облокотился на стол, чувствуя, что от неудобного наклона, дерево врезается ему под ребро. Еву и Машу, стоящих у двери, он вообще не заметил. Все затмевала прекрасная африканская воительница (именно такой образ возник у журналиста при виде Юриной сестры, он и сам бы не смог сказать почему) перед ним. — Ну так что?! — возопила Юля, которую еще больше ввело в раж молчание Ребушинского. Магма уже превратилась в лаву, её нужно было отвести подальше от невинных жителей, иначе рванет так, что мало не покажется, а выпустить пар мужчина перед ней ей не позволял, потому что в перепалку не вступал, а только смотрел на неё, не отрываясь. У него были такие растерянные глаза, что хотелось перестать клокотать и бесчинствовать, но раз уж она начала, то стоило закончить. Маша и Ева смотрели на гибнущую Помпею, открыв рот. Везувий рванул прицельно и сильно. Дело пахло керосином. Нужно было выводить Ребушинского из-под огня и спасать положение: с таким началом толку от Игоря Петровича они могли и не дождаться.