Детективное агентство "Анна и её духи". Новое поколение. История пятая.

Трегубов решил постучать в дверь, а не открывать её своим ключом. Он вдруг представил, что ему откроет Маша, он её увидит и поцелует, например. Или даже не например. Точно поцелует. Она удивится, глаза у неё округлятся, заискрятся, расплескают вокруг них синее море, в котором он тонул уже без страха, потому что выплывать им вдвоем. Куда пристроить яростно сучащего лапами щенка, он не придумал, но в мечтах все получалось идеальным, волнующим, ярким и отметающим всё мерзкое и липкое, едким налетом облепившее его после сегодняшнего дня. Маша… Маша была чудом, настоящим, всамделишным, не дающим усомниться в том, что волшебство, колдовство, марево потустороннего существуют. Ведунья с бездонной сумкой, небесными глазами и добрым сердцем. Его Маша. Сейчас она откроет ему дверь, и он её поцелует. Открыл Трегубову Ребушинский. Открыл и застыл на пороге, вопросительно поглядывая на майора, будто это он сам хозяин дома, а Юрий — пришедший без приглашения гость, которого не особенно хотят впускать на порог. Трегубов оторопел. Что еще за номера? Что этот въедливый журналюга тут делает? Он неожиданности Юра окаменел и не мог вымолвить ни слова. — Да? — немного снобистски произнес Ребушинский, в котором еще не улеглась кипучая деятельная волна после очистки фасоли и который не знал, что он должен делать, говорить и зачем вообще открыл дверь. Он приблизительно (очень смутно, но очень пламенно) понимал, что он будет делать с Юлей, а вот брат её, по крайне мере на сегодняшний вечер, в его планы не входил. Трегубов вдруг подумал, что он попал в какой-то дикий спектакль, в котором ему предстояло играть главную роль, слов для которой он никогда не видел, но прямо сейчас должен выйти на сцену. Что тут вообще творится? Может, он того — без сознания и бредит? Он не удивился бы, если прямо сейчас следом за Ребушинским на крыльцо вышла бы Маша и точно так же холодно задала ему, Трегубову, какой-нибудь вопрос, будто не узнавая его. Юра поймал себя на желании ущипнуть свою руку, чтобы проверить свою теорию. — Что у нас тут? — раздался в прихожей голос Юли. И прямо как в кошмарном сне Трегубова его сестра (слава Богу не Маша!) оказалась на крыльце и не выказала никакого изумления от присутствия на нем Игоря Петровича. — Юра! — завопила она и чуть ли не запрыгала на месте, радуясь тому, что её брат приехал к ужину. Акула Лара не сожрала его в один присест и даже не откусила от него кусочек! Просто чудесные новости! Маша, которая услышала Юлин возглас, тоже выскочила на крыльцо, и вот тут Юрин кошмар превратился в то самое видение, о котором он грезил по дороге к дому. Синева лазурита заискрилась бриллиантовой крошкой, брызнула из Машиных глаз, захлестнула майора с головой, заставив заледеневшее сердце подпрыгнуть на веревочке до самого горла, ухнуть вниз и заколотиться с утроенной силой, разламывая хрусткую корочку инея, сковавшее его грудь. Удивительно, как один-единственный взгляд может сказать тебе, что ты любим, желанен, дорог. Тебя ждут, тебе верят, на тебя надеются. Как можно было прожить тридцать два года и не знать об этом? Как можно было довольствоваться тем, что он имел? Как страшно, если что-то случится и это когда-то закончится! Он не сможет никогда вернуться к тому, что было. Не сможет, это как пить дать! Все это пронеслось в голове Трегубова, пока он делал шаг навстречу Маше, а она к нему. Встретиться им не случилось. Юля вдруг издала такой восторженный вопль, что Юра и Ребушинский отшатнулись, уставившись на неё с тревогой. Причина такого эмоционального отклика была проста: девушка увидела наконец песика подмышкой брата. — Бог ты мой! — засюсюкала она, протягивая руку, беря в руки щенка и умильно его рассматривая. Казалось, она не замечает общипанных боков, кривоватых лап, торчащей во все стороны шерсти и слегка косящих глаз. — Где ты его взял, Юра? — В Михайловском, — растерянно сказал Трегубов, глядя, как Маша тоже увлекается представителем собачьего сообщества и поглаживает его по облупленному боку, улыбаясь. — Я так давно его хотела! — снова воскликнула Юлия, прижимая песика к груди, — но они так дорого стоят! — Почему дорого? — удивился Юра. — Это же обычная дворняга! — Ты что?! — возмутилась Юля. — Какая же это дворняга? Это бельгийский гриффон! Он стоит тысяч пятьдесят!