Детективное агентство "Анна и её духи". Новое поколение. История пятая.

Выйдя из ванной, Трегубов замер. В спальне были включены только две лампы — на столе у окна и на прикроватной тумбочке — поэтому Маша, смотрящая на себя в зеркало, показалась ему дамой со старых картин. Что-то из Эдмонда Дюлака или Уотерхауса. Ему частенько случалось надолго застывать у подобных полотен, когда они ездили с бабушкой в Москву в музей или когда выставки организовывали у них в Затонске. Его завораживали мягкие черты, размытые мазки краски и поразительные лица героев этих холстов. Вот и сейчас в отражении Маша виделась ему неземной и таинственной. Она его очаровывала, манила, не давала отвести взгляд. Она ему сказала как-то, что он перевернул в ней все её представления о том, чем мужчина может быть для женщины, но каким бы польщенным и многоопытным он себя не чувствовал, для него все тоже было будто впервые. Маша была удивительной, она затронула в его сердце все то, о чем он раньше и не подозревал, то, что он никогда в самом себе не видел. Она была будто создана для него. Маша встретилась с ним взглядом через зеркало, и Юра вдруг почувствовал, что вокруг сердца будто обруч сжался. У неё были такие глаза, что все те мысли, которые обуревали его на крыльце, вернулись снова. Бог ты мой, что это такое? Почему ему вдруг показалось, что они расстанутся? Неужели именно это читается в её глазах? Маша повернулась к нему, и морок развеялся. Она улыбалась. — Привет, — сказала она, и Трегубов немедленно перестроился на другую волну, потому что Средиземное море Машиных глаз превратилось в Балтийское, потемнело, вспенилось, забурлило. Майор в одних джинсах (футболку он завернул в пакет и положил в корзину для белья во избежание проблем с насекомыми и возможными собачьими болезнями) и с влажными волосами был для неё зрелищем уже привычным, но всякий раз пронзительно прекрасным. В очередной раз за полтора месяца, которые они знакомы, она подумала: «Вот, значит, как бывает, когда душа, сердце и тело сплетаются воедино!» — Привет, — машинально ответил Трегубов, даже не особенно понимая, что говорит. Он не мог не откликнуться на то, что видел и чувствовал сейчас в Маше. Он тоже привык к тому, что эта женщина всегда отвечает на все его внутренние порывы открыто, не сдерживаясь, без сожаления открываясь для возможного удара под дых с его стороны. Отвечает не только на влечение тела, но и на потребности души. Это Юру пугало, потому что он не мог понять, почему Маша так безоговорочно поверила ему, почему не держит его на расстоянии, присматриваясь, почему не пытается завлечь, заинтриговать, оставить что-то в тайне. Хотя куда уж больше-то, если подумать? Таких удивительных свойств, как у Маши, не было ни у кого, в этом майор был уверен (ну, кроме её многочисленных и разнокалиберных родственников, которые впечатляли даже на расстоянии). Всё равно ему было непонятно, чем он заслужил такое её доверие, не тем же, что по своему эгоизму затащил в постель, где они всякий раз вспыхивали так, что вплавлялись друг в друга все сильнее? Почему она так близка ему? Почему у них вышло все так просто и быстро, без страданий, тяжести, эмоциональных качелей и желания перетянуть одеяло на себя? Так ведь не бывает? — Жаль, что внизу нас ждут, — проговорила Маша с искренним сожалением. Она даже руки спрятала, чтобы лишний раз не искушаться и не дотронуться до Трегубова. — Мне кажется, что после ужина нам стоит уехать домой. Тут нам будет... неудобно. Мысли о том, что Юлю будет распирать от новых ощущений и она явно будет нуждаться в свободных ушах, Мария задвинула подальше. Какое уж тут чувство вины, когда перед ней Трегубов в одних джинсах? Тут каждый сам за себя. Тем более, что у Юриной сестры появился персональный грифон, ей будет, куда деть лишнюю энергию. — Неудобно, — согласился Юра, думая о том, что Машино платье потрясающе на ней сидит, но совершенно не подходит для того, чтобы приложить к нему руки. Слишком все узко и нефункционально. Совсем ведь не подумали о тех, кто будет это платье снимать. Впрочем, его мало интересовали подобные мелочи, поэтому он в два шага пересек спальню, поднял под затянутую синим атласным сатином попку заинтересованно пискнувшую Машу и прижал её к двери. У них было целых пять минут перед тем, как спуститься вниз. Тратить это время на разговоры Трегубов не хотел.