Почти как Мейгор

Люку снится, что он в Штормовом Пределе, возле гудящей, вздымающейся в небо как воздетый кулак, башни. От нее льется нездоровый жар, перекручивающий внутренности, а в сером тумане за стенами кружит гигантский силуэт. Черные тучи клубятся, дрожа от тяжелого дыхания существа. Оно хочет его сожрать. Люку снится Джейс, улыбающийся ему с теплым блеском в глазах. — Все хорошо, — говорит Джейс, сжимая руку Люка. По его подбородку льется кровь. — Не бойся, Люк. Еще не твоя очередь. Люку снятся его мать и Харвин Стронг, обнимающиеся перед чардревом в Харренхолле. Они кружат в объятиях друг друга, не расцепляя рук. — Мне нравится имя Люк, — говорит Харвин. — Что? — изумленно смеется Рейнира. — Как Люкамор Стронг, позор Королевской Гвардии? Харвин широко улыбается в ответ. — Если хоть одна из его трех жен была так же прекрасна, как ты, разве можно его винить? Они целуются под красным взглядом чардрева. Люку снится королева Хелейна с малышом Мейлором на руках. Она баюкает притихшего сына, напевая текучую мелодию. Люк не дышит, боясь потревожить сон своего маленького кузена, но Хелейна сама поднимает голову. Ее глаза — две черные дыры. — Мне нужен не этот огонь, — говорит Алис Риверс, укачивая на руках сына Эймонда. — Мне нужен свой дракон. Люку снится, что они идут под парусами с лордом Веларионом. Море — изумрудно-зеленое, воздух чистый — видно далеко вперед. Там, где волны облизывают небо, кое-где темнеют очертания островов. — Ты еще обойдешь весь мир, — обещает Морской Змей. Люк оборачивается, но на палубе никого нет. Ветер хлопает в черных парусах, медленно занимающихся пламенем. Люку снится мальчишка со светлыми волосами и двумя глазами. Он яростно колотит соломенное чучело деревянным мечом. Щеки у него раскраснелись от натуги, острые костяшки белые от напряжения и кое-где ссажены. — Эй, — зовет Люк, и мальчик оборачивается. Смотрит недоверчиво, с вызовом. — Я — сын короля, — говорит он высокомерно. Люк улыбается: — А я сын королевы. Знаешь, у тебя красивые глаза. Мальчик вздрагивает. Его рука сама тянется к левому глазу. Люк сглатывает с кровавой болью. — Подаришь мне один? Мальчик замирает. Его острое личико обостряется еще больше. — А ты мне что? — Дракона, — обещает Люк. — Настоящего. Мальчик колеблется. Поджимает губы. И с влажным хлюпаньем вынимает глаз из глазницы. — Только береги его, — говорит он, вкладывая глаз Люку в ладонь. — У меня их всего два. — Один, — поправляет Люк, бережно сжимая теплый шарик в руке. — Этот — мой. Люку снится, что он сидит под чардревом, рыдающим красной смолой. Ветер шепчет в листве, среди которой белеют ветви, как торчащие из груди ребра. "Не бойся темноты. Вот увидишь, к ней легко привыкнуть", — шепчет чардрево. "Мне она нравится". Люку снится Эймонд на Железном Троне — так, как умер Мейгор Жестокий: с пронзенным горлом и раскрытыми запястьями. Эймонд не может пошевелиться, как пришпиленная булавкой бабочка, не может даже двинуть головой — только смотреть, вращая выпученным фиолетовым глазом. Люк забирается к нему на колени. Бережно отводит волосы с белого, без кровинки лица. Ерзает, устраиваясь поудобнее. Эймонд беззвучно стонет. — У тебя красивая корона, — шепчет Люк. — Я возьму ее, ладно? Он стягивает тяжелый тусклый обруч с головы Эймонда и устраивает на своей, зарывая корону Эйгона Завоеваетеля в буйных темных кудрях. Эймонд приоткрывает посиневшие губы — на них пузырится кровь. — Я — Люцерис Таргариен, первый этого имени, — Люк улыбается ему. — Твой король, твой бог и последний дракон, к которому ты прикоснешься. Люку снится Балерион Черный Ужас, плавящий Харренхолл в волнах жара. Раскаленные докрасна камни горят, внутри кричат и задыхаются люди. Люк стоит на верхушке самой высокой башни и смотрит вверх. Балерион пролетает мимо. В седле сидит Деймон Таргариен. Люку снится огромная комета, алым росчерком прочертившая небо. Ему снится магия, заснувшая и проснувшаяся. Ему снится далекий черный океан, полный холодно сияющих огней. Люку снится его мать на Железном Троне, окропляющая торчащие клинки кровью. Люку снится, что Эймонд стоит над его кроватью. — Что ты сделала? — доносится далекий голос, натянутый, как струна лютни. — Ничего, что не сделал бы ты сам, рано или поздно, — отвечает Алис Риверс и целует Эймонда в губы. Люку снится архимейстер с тяжелой цепью на шее и светлыми таргариенскими волосами. Он сидит, накрыв глаза ладонью — очень усталый и впервые в своей жизни — очень растерянный. Люку снится северная зимняя роза и остов корабля в снегу, притворяющийся скелетом здания. Люку снится, как Эймонд накидывает ему на плечи плащ, черный с красным. И смеется: — Ты же хотел быть Таргариеном? Люку снятся темные тоннели, в которых рождаются и погибают люди. Живущие там плотоядные черви и плотоядные мясники. Потускневшие серебряные и золотые линии. И умирающий мир. Люку снится его отражение: с отросшими волосами и залегшими под глазами тенями. У отражения слишком впалые щеки и слишком усталый взгляд. — Я хочу быть счастливым, — говорит ему отражение. — Я хочу быть целым. Я хочу своего дракона. Люк ничего не отвечает. У него за спиной появляется Эймонд — бледный, как призрак, и красивый, как мертвец. — Назови меня своим королем, — роняет он в темноту. — Назови меня своим королем, и... Поверхность зеркала вспухает пузырями, оплывает, как подтаявший сыр. Люк оборачивается и ищет губами чужой пульс. — Дай мне еще одно сердце, — просит он. — Или сожри оставшееся. — Хорошо, — говорит Эймонд. И кладет Люку на язык тяжелый сапфир. Люк глотает его — острые края царапают горло. — Поцелуй меня, — приказывает Люк. — Что? — спрашивает Эймонд. Его босой силуэт в расстегнутой рубахе расходится и сходится снова, расплывчатый, размазанный по краям утренним светом. — Поцелуй меня, — говорит Люк. Эймонд смотрит на него с холодным недоумением. — Разве с этого нужно начинать? — Не с этого, — соглашается Люк. Когда он встает, его качает, как на палубе корабля в сердце шторма. Шаги даются тяжело, будто ноги разучились ходить. Люк встает перед Эймондом — блеклое утро бьет в глаза. — Я думал, ты умрешь, — говорит Эймонд, и Люк не может понять, слышится в голосе разочарование или легкость. — Я тоже, — говорит Люк. — Так с чего я должен начать? Эймонд кивает на пол. Люк встает на колени, бездумно и не колеблясь. Как просто все дается, если не ломать над этим голову. Как просто все дается, если знать, что все так и должно быть. Выражение лица Эймонда скрадывает тень, когда он спрашивает: — Наконец готов преклонить колено, бастард? Вместо ответа Люк целует его щиколотку. Губы подрагивают лишь самую малость. Эймонд вздрагивает от их прикосновения. Резко выдыхает. Потом опускает руку и зарывается пальцами Люку в волосы, заставляя привстать. — Кто твой король? — Ты, — говорит Люк, упираясь подбородком ему в колено. Слова льются с губ и не весят совсем ничего. — Ты мой король. Эймонд наклоняется — кончики волос щекочут щеку. Он лихорадочно вглядывается Люку в глаза, ища лукавый смех, притаившийся на дне, — и ничего не находит. В этот раз Люк не смеется. Тогда Эймонд тоже опускается на колени. Плотно обхватывает лицо Люка ладонями, с силой впиваясь ногтями в кожу за ушами. — В какую игру ты играешь на этот раз, бастард? — спрашивает он. — Я не верю, что... — А во что ты веришь? — перебивает Люк. Эймонд хмурится. Потом роняет: — В пламя. И в кровь. Люк улыбается и прикусывает нижнюю губу. Она лопается там, где когда-то ее поцеловал кинжал. — Вот моя кровь, — говорит Люк, наклоняясь ближе. Скользит губами по щеке Эймонда, оставляя длинный красный росчерк, как хвост кометы. Горло вдруг сводит от жажды — он не пил уже много жизней. Его рука находит руку Эймонда и тянет к себе под рубаху, помогая нащупать стук разбухшего сердца. Чужие пальцы холодят кожу, но лихорадка Люка втекает в них горстью тлеющих углей. — А вот мое пламя. В груди довольно урчит пустота. Ногти Эймонда скребут ребра, словно пытаясь продраться внутрь, сквозь кожу и кости, и схватить курящуюся там обугленную головешку. — Ты — мой король, — шепчет Люк ему в ухо. Слова сладко вязнут на кончике языка, но горчат чем-то позабытым у корня. Руки Эймонда скользят по его телу, впиваясь до синяков, чертя тонкие белые ссадины. Кожа начинает гореть — очень быстро, очень жарко. Так бывает только во сне, и что такое третья жизнь — если не сон? — Ты — мой король, — шепчет Люк. Губы Эймонда находят его горло, и шею обжигает больной до помутнения в глазах укус. Дышать тяжело. От шеи к плечу расцветает череда жалящих бутонов. Люк не знает, откуда в Эймонде столько ярости. Может быть, он с ней родился. Может быть, только так и бывает у драконов. Эймонд дергает Люка за волосы, заламывая шею. — Ты забыл кое-что еще. Люк разглядывает потолок и ручей бледного света, сочащийся из окна. Рука Эймонда где-то у него на поясе, но как будто повсюду одновременно — вдыхая огонь и выкачивая холод. Люк давится стоном, когда Эймонд выпускает его волосы и с силой нажимает пальцем на нижнюю губу. Глотать все еще больно, и Люк не сомневается, что порезы во рту тоже закровят, когда Эймонд попытается сожрать его язык. Люк отталкивает руку Эймонда и подается вперед, сталкиваясь с ним лбами. Вглядывается в потемневший от гнева и жажды глаз. — Ты мой бог, — выдыхает Люк ему в губы, пачкая их кровью. — И ты обещал мне дракона. Люк чувствует, как рот Эймонда расползается в улыбке. Потом Эймонд откидывает голову. Его лицо — застывшая веселая маска. — Обещал, — соглашается Эймонд, оскалив зубы. — Забирайся.