Почти как Мейгор

Люк начинает трезветь еще в коридорах, пока Эймонд тащит его за волосы. Когда замок тонет в ругани и взаимных претензиях — совсем приходит в себя. Ему все чаще кажется, что Эймонд был прав: может быть, он в самом деле мечтает о смерти. Как еще объяснить участившиеся припадки безумия? Как еще объяснить, что он так хочет сгореть? "Я убью каждого Стронга в этом замке", — говорит Эймонд. И собирается сдержать свое слово. Слушая оправдания Саймона Стронга, Люк снова чувствует себя призраком. "Может быть, мне следует сделать тебя новым кастеляном Харренхолла." "Мне не нужен этот проклятый замок." Но проклятому замку нужен он. Люк это чувствует — зов камней и взывающих к нему призраков, от Харрена Черного до Харвина Стронга. К их загробному хору вскоре присоединяется порубленный на куски старик. И еще кто-то. И еще кто-то. И еще кто-то. Люк не знает их имен, но растущая гора курчавых темноволосых голов знает его. "Так выпьем же за трех силачей-костоломов." "Так выпьем же за принца драконьих черепов." "Так выпьем же за Короля Ничего." Земля во дворе пропитана кровью. Меч Эймонда влажно блестит, напоенный отнятыми жизнями. И Люк вдруг понимает, что остался только он. Он — и Алис Риверс, но это женщина Эймонда, она не в счет. Когда Эймонд поворачивается, Люк слышит зловещую песнь клинка. Его очередь. — Иди сюда, бастард, — говорит Эймонд. За его спиной хмурится Кристон Коль, но взгляд Люка прикован к мечу. Опущенный клинок — алый до самой рукояти. С острия на землю срываются крупные капли. Люк идет вперед, пока не оказывается на расстоянии удара. Свой суд поединком он давно проиграл. Одежда Эймонда заляпана кровью, даже лицо разукрашено россыпью алых брызг. Кровь въелась в волосы, затемнив серебристую белизну. Кровь везде — кровь Стронгов, его кровь. — На колени, — бросает Эймонд. Его голос — далекий и властный. Люк сжимает израненные губы. Пока шли споры, он постарался оттереть лицо от засохшей корки, но язык все еще кровит, а подсохшие было царапины лопаются от натяжения. Если он заговорит, на губах вспухнут алые пузыри. Кристон Коль заходит Люку за спину и грубым толчком роняет на колени. Земля влажно хлюпает. Ее вымочили дожди — небесные и кровавые. Все глаза во дворе замка устремлены на них. Эймонд небрежно крутит в руке меч — маленькие зернышки разлетаются красным веером. Люк не закрывает глаза — он слишком устал бояться. К Эймонду подходит Алис Риверс и что-то шепчет на ухо. Эймонд хмурится, потом отмахивается, и темноволосая женщина отступает с непроницаемой маской на лице. Эймонд снова поворачивается к Люку, возвышаясь над ним, как мрачная статуя. Отводит руку, примеряясь. Меч со свистом разрезает воздух. И замирает перед лицом Люка. — Поцелуй его, — приказывает Эймонд, так тихо, что слышат только Люк, и, может быть, стоящий позади него Кристон Коль, и, может быть, улыбающаяся одними губами Алис Риверс. Люк наклоняется и прижимается губами к холодной стали. Вкус железа множится на губах, эхом откликаясь в гортани. Если это какой-то ритуал, Люк его не знает. Тень улыбки мелькает на тонких губах Эймонда, и он одним движением вбрасывает клинок в ножны. Жадное карканье ворон осталось во дворе, но Люк слышит его даже в своей комнате. Губы все еще помнят холодный поцелуй стали, а когда Люк закрывает глаза, то видит Эймонда, перепачканного в крови с головы до ног. Порезы на языке дергает во влажном тепле рта, а глотать больно, как с простуженным горлом. Люк ложится на кровать. Он не чувствует облегчения — какая-то его часть осталась во дворе, у горы отрубленных голов: застывший во времени силуэт преклонившего колени мальчика, целующего окровавленный меч. Люку кажется, он уже мертв — дважды, а теперь просто живет жизнь взаймы, по прихоти щедрого ростовщика. Почему он еще дышит? Люк закрывает глаза — только на секунду. А когда открывает — на краю кровати сидит Алис Риверс. У нее густо-темные волосы и густо-темные глаза, хотя Люк не понимает, это из-за цвета радужки или потому, что встречаясь с ней взглядом, не отделаться от ощущения, что смотришь в зияющие дыры. В ее лице можно заметить фамильное сходство со Стронгами, но в то же время, Люк даже не уверен, что она похожа на человека. Конечно, Эймонд выбрал ее — они могли бы стать королем и королевой Семи Пекл. — Что тебе нужно? — спрашивает Люк пересохшим голосом. Алис улыбается, опустив ресницы. В руках у нее глиняная мисочка. — Я принесла подарок, — ее голос — шепот ночи. — Мне ничего не нужно, — быстро говорит Люк, но Алис его точно не слышит. — Ты знаешь, что обо мне говорят? — спрашивает она. Люк слышал о ней, хотя все его соприкосновения со здешним миром — праздничные пиры, на которых он для всех призрак, и сплетни служанок. Темная магия. Ванны из крови. Мертвые дети. Привороты. Одна служанка шептала другой, что Алис Риверс околдовала принца Эймонда. Другая считала, что даже Кристона Коля, хотя Люк не верит, что этот человек с жесткими глазами может кого-то любить. — Мне ничего не нужно. Правда. — Разве ты не хочешь умереть? Люк смотрит на мисочку в ее руках. — Это яд? — Лучше. Это то, что сделает тебя счастливым. Люк привстает на локтях, потом садится, подогнув под себя ноги. Украдкой заглядывает в миску: бесформенное содержимое — вишневого цвета, но он видит несколько серебряных нитей, пронизывающих густое месиво. В голову закрадывается догадка, но концы не сходятся с концами, и Люк ничего не понимает. — Зачем? Зачем это тебе? Алис смотрит на него не моргая. Моргает ли она вообще? — Я просто хочу сделать подарок. — Мне? Или ему? Алис улыбается. — Нам всем. — Он тебя попросил? — Люк сам знает, что это нелепый вопрос. Эймонд никогда ничего не просит. Только берет. Алис качает головой. — Нет. Разве он знает, что ему нужно? Такие, как он, всегда хотят все — и ничего одновременно. Им нужен кто-то, чтобы направлять их. Она говорит это с таким мертвенным спокойствием и такой внеземной уверенностью, что Люк все больше сомневается, живой ли она человек. — Но зачем это тебе? Неужели тебе будет плевать, если я... — он осекается. — Я дам своему мужчине то, что ему нужно — и оно перестанет быть ему нужным в тот же миг, — глаза Алис — два темных озера. — Детские обиды горят долго, и их очень сложно сжечь дотла. Но мне нужен не этот огонь. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — Люк отводит взгляд и зябко ежится. — Но я не буду ничего пить. Мягкий смешок — взмах крыльев совы. — Ты выпьешь, — обещает Алис. Она оставляет мисочку на столике подле его кровати и уходит прочь. За окнами — темень, но Эймонда все еще нет. Люк снова ложится, сверля взглядом потолок. "То, что сделает тебя счастливым". Его уже ничто не сделает свободным. Его уже ничто не сделает целым. Счастливым? Какое счастье можно найти там, где ничего нет? Люк засыпает и ему снится отец. Широкая теплая ладонь треплет его волосы, крепкие руки прижимают к себе. — Все хорошо, — звучит ласковый голос. — Теперь — ты тоже призрак. Когда Люк просыпается, ночь еще глубже, а темнота еще чернее. Огонь в камине потух — тепло веет только из золотистой щели под дверью. Сквозь нее же сочатся отголоски беседы. Люк садится и сбрасывает ноги с кровати. Каменный пол обжигает босые ступни холодом. Неслышно ступая, он идет к двери. В такой час с Эймондом может быть только Алис, но потом Люк понимает, что оба голоса мужские. Он садится у самого порога, спиной к стене, и холод камней льется в него, наполняя до краев. — Ты заигрался, Эймонд, — говорит Кристон Коль, и по тону голоса Люк сразу понимает, что речь о нем. — Это превращается в фарс. Или убей его или попробуй обменять. Таская щенка с собой и ничего с ним не делая, ты только выставляешь себя на посмешище. И еще эта женщина... — У Рейниры еще целых два щенка, она не обменяет Железный Трон на третьего, — резко перебивает Эймонд. — Мы говорили об этом тысячу раз. — Обменяй его на свою сестру или мать, — настаивает Коль. — Мальчишка — мертвый груз, какой смысл, если не получается извлечь из него пользу? Не хочешь пачкать руки — отдай мне, я его казню. — Успокоишься ты или нет? Она не отдаст за бастарда Хелейну. У моей сестры есть дракон. — Тогда на королеву Алисенту. — Нет. — Тебе плевать, что она с ними сделает? — Ничего она им не сделает. Рейнира — мягкотелая мягкосердечная старуха, у нее рука не поднимется, тем более, пока у меня ее щенок. Я вступлю с ней в переговоры только тогда, когда смогу потрясти перед ее лицом дядиной головой и дать выбор между сдачей города и быстрым концом или осадой и долгой мучительной смертью. — Тогда мы должны... — Нет. Я уже сказал, что намерен делать. Бери людей и ищи помощи у кого хочешь, если боишься. Я утоплю Речные Земли в огне и буду продолжать до тех пор, пока мой дядя... — Да забудь же про Деймона хоть на секунду! — голос Коля — ржавый от застарелой неприязни. — Я хочу его смерти не меньше, чем ты, но это война, а не личная дрязга. Наша победа — вопрос времени, но только если ты перестанешь ребячиться и будешь слушать голос разума, а не свою детскую одержимость. Когда Эймонд отвечает, его слова текут сквозь стиснутые зубы. — Да вы все сегодня просто напрашиваетесь... Голос разума? Или твой? Знай свое место, Коль. Ты говоришь с принцем-регентом, а не с мальчишкой, которого учил держать меч. — Тогда веди себя как принц-регент. Пока я вижу только мальчишку, который никак не может забыть, что во дворе всегда был мальчишка старше и сильнее. Пока ты не перестанешь видеть в Деймоне... Голос Коля громче с каждой фразой, но тихое шипение Эймонда отсекает конец предложения хлестко, как удар кнута: — Пошел вон. — Эймонд... — Я не шучу, Коль. Пошел вон, или я прибавлю твою голову к стронговским. Может, никто даже не заметит разницы, не так уж ты на них и непохож — и знаешь, мне всегда казалось, что старший щенок Рейниры смахивает на тебя больше, чем на Костолома. Раскаленное добела молчание ввинчивается в уши. Потом громко хлопает дверь. В соседней комнате повисает иссохшаяся тишина. Люк в темноте тянется к прикроватному столику и берет в руки миску. Содержимое легко соскальзывает в горло, вязкое и пряное. В нем намешано слишком много вкусов, чтобы можно было разобрать какой-то один. Серебряные нити проскальзывают в горло, стекают вниз, мешаясь с кровью. Дверь открывается — с порога на него косится Эймонд. — Сидишь? — Сижу, — откликается Люк. — У тебя рот грязный. — Это кровь, — лжет Люк, вытирая губы рукавом. — Тебе же нравилось. — Ничего мне не нравилось, — отмахивается Эймонд. — Что, не слышал Коля? Это просто фарс. Игры заскучавшего мальчишки. Он выглядит страшно изможденным, будто сегодняшний гневный припадок выжег его дотла — толкни, и надломится. Щеки за призрачно-серебристыми волосами ввалились так глубоко, что острые скулы вот-вот проткнут кожу. — Где твоя корона? — спрашивает Люк. Эймонд рассеянно проводит рукой по волосам. — Снял. Тяжелая штука. Знаешь, как за день немеет шея? — Жаль. — Что, так нравилась? — Ничего мне не нравилось, — отмахивается Люк, копируя его интонацию до последней ноты. — Просто хотел примерить. Это выбивает из Эймонда усталый смешок. — Думаешь, корона моих предков когда-нибудь коснется головы бастарда? — Конечно, — говорит Люк спокойно, потому что это, наверное, его последний шанс. — Тогда, когда я буду сидеть на троне своей матери, а ты встанешь передо мной на колени и назовешь своим королем. К его разочарованию, Эймонд только смотрит на него, как на полоумного. Скривив губы, бросает: — Что за день такой... И выходит, тихо затворив за собой дверь. Люк встает и на ватных ногах подходит к кровати. Падает лицом в подушку и слушает шепот стен. "Теперь — ты тоже призрак." Призрак принца. Призрак дракона. Призрак сына Харвина Стронга и призрак сына Лейнора Велариона. Призрак живого человека. Дурман медленно проникает в его мысли, и он падает — в вереницу самых глубоких снов, какие только могут быть у мертвеца.