Кто сеет ветер...

      Наивно было полагать, что смерть Волдеморта ознаменует конец Второй магической войны. Все же за темным магом стояли немалые силы и помимо собственных. Он был сумасшедшим. Но также и гением. А еще единственной альтернативной силой, противостоящей нынешнему курсу Министерства. У чистокровных, чтящих традиции, желающих практиковать магию, называемую теперь темной, не было иного выбора, кроме как идти за Волдемортом или наблюдать со стороны, как все больше зелий, артефактов, заклинаний признается Министерством незаконными, как авроры изымают и уничтожают древние фолианты, из поколения в поколения передававшиеся в семьях. Ex malis eligere minima. В их понимании Лорд Волдеморт являлся меньшим из двух зол.       Смерть предводителя, конечно, сильно подкосила его армию. И метки сослужили им дурную службу, лишив тогда сознания и части сил. Но кроме Пожирателей с Лордом прибыло немало неотмеченных сторонников. Тот год, что Волдеморт стоял у власти, не прошел бесследно, заставив магов, в прошлой войне не выразивших ему своей лояльности открыто, снять маски нейтралов. Теперь у них не было иных вариантов, кроме как сражаться до конца за свои жизни и свободу. Победа Гарри Поттера и сторонников так называемого «Света» не сулила ничего хорошего ни им, ни их родным.       Аристократия, темные маги, темные твари, приведенные Волдемортом под стены Хогвартса, проиграли битву, но многие успели аппарировать и унесли с собой часть Пожирателей. Выматывающее вялотекущее противостояние с облавами, обысками, терактами, кровавыми стычками авроров с беглыми сторонниками Лорда тянулось долгих два года, прежде чем наконец была объявлена победа. Все это время шли суды, не отличавшиеся по традиции военного времени милосердием. Уставшие озлобленные люди, горевшие желаньем отомстить за близких, не возмущались, редкие же протесты родственников осужденных или гуманистов — как неизвестных миру, так и нынешних героев, горстки вчерашних школьников, оказавшихся неготовыми к тому, что добрые светлые маги начнут вести себя не менее жестоко, чем их противники, — затыкались быстро и решительно.       Совместными усилиями Гарри и некоторые из его друзей сумели отстоять у правосудия Малфоев: Драко и Нарциссу. И если с Нарциссой все оказалось относительно просто — стоило вовремя шепнуть знакомому жуку, благодаря кому 2-го мая он остался жив, — над освобождением Драко, впустившего в Хогвартс Пожирателей в 96-м, самого отмеченного знаком Лорда, пришлось потрудиться.       Гарри рассказал Визенгамоту о давлении, оказываемом на школьного соперника через родителей, о том, как тот старательно «не узнавал» его в Малфой-мэноре, как передал в решающем сражении палочку Нарциссы, с которой он вступил в дуэль с Волдемортом. Луна, печально глядя на бледного, осунувшегося парня, безучастно рассматривающего свои обвитые цепями руки с опухшими подрагивающими пальцами, поведала, как тот приносил в подвал еду — лучше той, что пленникам давали эльфы, а когда мистера Олливандера разбил кашель — и Бодроперцовое, что находившийся в суде торговец палочками подтвердил. Еще сказала, что Драко говорил с ней (опустив тот факт, что это было показательно насмешливо), дав знать, что Гарри еще жив и на свободе. Рон нехотя признался, что в Выручай-Комнате «Хорек» пытался остановить Винсента Крэбба.       Дороже всех, однако, Гарри обошлась свобода чудом пережившего укус Нагайны Снейпа. Его стараниями о роли, сыгранной профессором в войне, было известно всем и каждому. Только это не отменяло ни того, что Снейп варил для Волдеморта разные запрещенные яды, ни что использовал за два прошедших года, помимо Убивающего, не раз еще второе Непростительное.       Свидетели нашлись. Судей не волновало, было ли то по желанию или только чтобы подтвердить лояльность Темному Лорду. Лишь факт.       Позже Гарри понял, что дело было скорее в нем, не в профессоре. Но в то время был еще слишком наивен и ничего не понимал в политике.       Те, кто получил власть после гибели Волдеморта — бывшие орденцы и незнакомые ему волшебники, в той или иной мере пострадавшие от Пожирателей, — не поняли стремления героя встать на защиту бывших врагов. И если на освобождение Нарциссы Малфой, не носившей метку, еще смотрели снисходительно, решив позволить Избранному блажь быть милосердным, его участие в судьбе школьного недруга заставило новую власть насторожиться. Когда же Гарри помимо оправдания столь одиозного волшебника, как Снейп, начал настаивать на том, чтобы представить его к званию героя, министр и Визенгамот откровенно испугались.       И воспротивились.       Что, если Избранный на Снейпе не остановится? Почувствует силу и право им указывать? Сильный маг — умерший и воскресший, — победивший ужасного Темного Лорда. Сам, по слухам, обладающий проклятым даром говорить со змеями. При этом любимый народом. Не вырастет ли из героя новый Волдеморт, если позволить ему поступать, как хочется?       Так что в день, когда Северуса Снейпа оправдали, покидая Министерство, Гарри не чувствовал облегчения. Он был зол, разочарован, а рука горела от навязанных ему обетов.       Гарри не вернулся в Нору, где оставался после победы над Лордом. Аппарировал на Гриммо и, закрывшись ото всех в разгромленном Пожирателями доме, распотрошил запасы огневиски, недобитые крестным. Он напился самым безобразным образом. Впервые в жизни до беспамятства, глотая злые слезы и жалуясь на жизнь вернувшемуся в особняк домовику.       Несмотря на затребованную Визенгамотом и министром плату, убийцу Дамблдора никто не собирался делать героем. И оправдание его не стало безусловным: Мастеру зелий надлежало десять лет трудиться на благо нынешнего Министерства. Все это время он не имел права на выезд за границу и находился на заметке Аврората.       Малфои в течение тех же десяти лет были обязаны отчитываться о любых перемещениях за пределы Уилтшира. Драко в первые три года и вовсе запрещалось покидать поместье. Помимо разорительного штрафа, наложенного на семью за причиненный в ходе войны ущерб, на палочках обоих теперь стояли чары, не позволявшие им использовать атакующие заклинания, кроме нескольких, что не способны навредить противнику всерьез.       Не то чтобы, как оказалось, Драко мог в то время для кого-то представлять угрозу и без этого.       Письмо с просьбой о помощи нашло Гарри — немытого, небритого — вместе со стопкой писем от обеспокоенных друзей спустя неделю. Ровно столько понадобилось времени, чтобы Победитель Волдеморта взял себя в руки и принял факт, что мир, за который он сражался, умер и вернулся к жизни, оказался совсем не таким, как виделось.       Было дико и неправильно ощущать ностальгию по времени, когда был жив его враг, но… что же делать? Тогда все было просто и понятно: светлые маги, темные, добро и зло, герои и злодеи, общее благо… Теперь остались просто люди, а благо одних делало других несчастными.       Нарцисса просила найти целителя. Их семейный колдомедик был арестован за помощь Пожирателям, а в Мунго мало кто готов был оказать услуги на дому вдове (к этому времени) Малфой. Тем более больница оказалась переполнена магами, лечившимися от проклятий, полученных в битве за Хогвартс и последующих конфликтах со сторонниками Волдеморта.       Согласившийся осмотреть за некоторую плату Драко практикант залечил «большую часть повреждений», но некоторые требовали помощи серьезней, чем он мог оказать. Кроме того, Нарцисса умоляла передать записку Снейпу, к которому ее не пустили авроры, выставленные у его палаты сперва для охраны преступника, а затем для его же защиты после неудавшегося покушения, случившегося чуть более чем за неделю до того, как зельевар пришел в себя. Драко не говорил, почти не ел, и Леди Малфой надеялась, что хотя бы Снейп сможет до него достучаться.       Читая это, Гарри зло сжимал кулаки. Нарцисса не писала, какие именно «повреждения» был вынужден лечить его школьному сопернику колдомедик-практикант, но и без того стало понятно: в тюрьме над Драко издевались.       Гарри вспомнил странно припухшие пальцы слизеринца. И как сама Нарцисса после суда поспешно натянула рукава пониже, скрыв от него запястья. Тогда Гарри не обратил внимания. Теперь не мог не думать: не требовалась ли и Леди Малфой тогда помощь?       Ужас ситуации заключался в том, что, кроме как помочь, Гарри не мог с подобным ничего отныне сделать. Только просить. От этих мыслей кожу на предплечье жгло фантомной болью. Следы обетов сошли прежде, чем он покинул Министерство, но Гарри знал, что они были там, — чуть ниже, чем носили метку Пожиратели, да и вообще на правой руке… Однако он не мог не провести аналогию с рабским знаком Волдеморта.       Конечно, он нашел колдомедика и встретился со Снейпом, как только успокоил всех друзей. Выслушал ворчание обросшего щетиной Рона, перемежавшееся жалобами на попытки Джорджа утопиться в огневиски, длинную сердитую нотацию Гермионы, в конце разрыдавшейся у него на груди: нервы сдавали не только у Избранного.       Они больше не были вне закона и не участвовали в поимке беглых темных магов. Отныне этим занимался Аврорат. И в Ордене, и в Министерстве после того, как умер Лорд, все отчего-то резко вспомнили, что Гарри и его друзья — всего лишь школьники, не закончившие образование, и на попытки навязать свое участие в очередной облаве трио натыкалось на неизменно вежливое, но настойчивое «вы молодцы, ребята, и, конечно же, герои, но теперь мы сами».       Не то чтобы друзьям так сильно этого хотелось.       Год поиска крестражей, голод, холод, сон вполглаза, постоянное напряжение вымотали их. И все же двигаться вперед, оставить позади незавершенную войну у них не получалось.       Рон вместе с Джинни помогал матери и наполовину умершему вместе с братом, планомерно спивающемуся Джорджу, следя, чтобы тот не натворил чего в пьяном угаре. В академию при Аврорате его пообещали взять и без ТРИТОНов, зачтя военные заслуги, но… насмотревшись на слезы матери и помня все, что пережил и сколько раз оказывался на волосок от смерти, он больше не хотел геройствовать, а чем заняться вместо этого, не знал.       Гермиона, сдавшая не так давно ТРИТОНы в Министерстве, устроилась в отдел контроля за магическими популяциями. Со свойственными ей с детских лет упорством и тщанием впряглась в новые обязанности, вычленяя из принятых законов о расах и существах десятки абсурдных, жестоких, изживших себя, требующих замены или пересмотра…       Вот только вчерашней школьнице довольно быстро указали ее место, посоветовав умерить непрошенный энтузиазм. Для магов большинство этих законов были удобны либо не затрагивали их интересы, и менять что-то в угоду юной героине никто не собирался. Инициативу же подруги по составлению законопроекта, что мог позволить оборотням получить работу, и вовсе подняли на смех. «О чем вы говорите, милочка? Они сражались на стороне Того-кого-нельзя-называть!»       Луна не писала Гарри писем, но пришла, как только он открыл камин. Оглядела убранную Кричером гостиную, только что выбритое лицо друга, вздохнула и, пройдя к дивану, села рядом.       — Что, Луна, много мозгошмыгов? — улыбнулся Гарри.       Девушка хмуро кивнула:       — Больше, чем обычно. Но я бы на твоем месте волновалась насчет чертохолопого головосека, Гарри.       — И он здесь? — хмыкнул бывший Избранный и, не спрашивая, улегся лохматой головой подруге на колени. Луна, не отрывая взгляда от пламени в камине, снова кивнула и запустила руку ему в волосы, ласково почесывая, будто кота. Гарри блаженно прикрыл глаза.       — Я с тобой пойду, — решительно сказала девушка после пары минут молчания.       — Куда?       — К Малфоям, конечно, — ответила Луна, и тон ее — немного удивленный — звучал, будто иных вариантов не существовало. Будто кроме как в дом к своему школьному сопернику, Гарри и некуда было пойти.       Он приоткрыл один глаз, скользнув им по странно сосредоточенному лицу подруги. Хотелось спросить «зачем?», еще больше — «откуда ты знаешь?» Но… ведь была это Луна! Ее ответ с огромной долей вероятности прибавил бы к имеющимся штук десять новых вопросов. Так что он просто кивнул.       — Я пришлю тебе Патронус.       Подруга, опустив к нему глаза, улыбнулась самыми уголками губ. А Гарри, ловя отблеск камина в чуть отстраненных прозрачно-голубых радужках, вдруг понял, что Луна придет, даже если он не станет отправлять Сохатого.       Гарри хмыкнул этим немного отдающим бредом мыслям и зажмурился, отдаваясь во власть дарившей какое-то необъяснимое успокоение руки.