Кто сеет ветер...

      Кингсли и другие представители новой власти могли считать себя сколько угодно умными, расчётливыми и держащими бывшего Избранного под контролем. Вот только всем им было далеко до гения Дамблдора, чью тонкую игру с его историей Гарри за годы успел не раз обдумать, разобрать по пунктам… и оценить. Он же почти тринадцать лет прожил бок о бок… с Северусом. Гарри не собирался сложа руки наблюдать, что выйдет из политики замалчивания, избранной Кингсли.       Конечно, он не мог во всеуслышание объявить, кто именно был виноват в смерти его друзей и мужа, но из любой ситуации помимо основного имелось около десятка выходов неочевидных. Стоило только подумать.       Так, спустя три дня, когда в свет просочилась информация о гибели Малфоев (про то, что что-то произошло с Северусом, отсутствующим на семейных гобеленах чистокровных и не столь рьяно ненавидимым обывателями, к тому времени, наверно, догадались лишь клиенты, не получившие в срок зелья), главы Родов из списка подлежащих истреблению, по мнению неравнодушных граждан», за завтраком среди прочей почты нашли странные карточки. Странными те были не сами по себе — текст приглашения почтить память усопших после похорон в них шел стандартный, пусть большинство считали это делом исключительно семейным. Однако после каждая содержала интересную приписку, на первый взгляд неуместную, даже бредовую:       «Настоятельно рекомендую во время посещения мэнора следить за своими вещами. Гости порой такие забывчивые, оставят в доме ценный артефакт, а потом возвращаются. Хорошо, если не ночью или не с утренней зарей. Не люблю, когда приходят в неурочное время без предупреждения. Будь моя воля — брал бы клятвы, что никто меня из-за забытой вещи не станет беспокоить. Присматривали бы лучше за своими побрякушками».       И подпись:       «Лорд Гарри Джеймс Поттер-Блэк, регент Малфой».       Было от чего похлопать недоверчиво глазами и перечитать послание еще несколько раз.       Лордство Гарри принял давно, хоть особо и не афишировал. Близкие знали, остальных регалии Победителя Волдеморта не касались. А вот регентство стало для него самого большим сюрпризом, когда на следующий день после бойни в мэноре он сообщил о произошедшем Андромеде, Ксенофилиусу и поверенному Малфоев.       Как оказалось, Луна и Драко еще в далеком 2000-м году написали и заверили у гоблинов свои завещания. Сразу после крестин Эри. Те практически не различались, и их содержание гласило, что в случае, если с ними обоими, а также с Нарциссой что-то случится, право управления имуществом Малфоев следовало передать опекуну Эриды вплоть до ее совершеннолетия. А первым в очереди на опекунство значился Гарри. Прежде Андромеды и Ксенофилиуса.       Эта новость его в первый момент оглушила. Гарри не чувствовал в себе сил — моральных сил — заботиться о травмированном подростке. Не думал, что сможет ей сейчас помочь, сам наполовину умерший внутри, что это то, что Эри нужно — оставаться с человеком, почти что на ее глазах варварским образом лишившим жизни троих волшебников, а одного заставившим мучиться, не в силах что-то сделать, под языками пламени, жрущими одежду. Наверняка, маг был в тяжелом состоянии, когда их забирали люди Кингсли, и выжил потому лишь, что Гарри пожелал ему страдать и дальше.       Он не жалел. До сих пор не жалел. И сомневался, что это была та модель взрослого, которую Эриде следовало видеть каждый день. Да и помимо вышесказанного — полное опекунство отличалось от периодических визитов крестницы… Конечно, Гарри намеревался сделать все для безопасности девочки, но… Он боялся — насколько позволяли замороженные в эти дни эмоции, — что не сможет позаботиться об Эри так, как надо.       И все же Гарри не пытался откреститься. Перед глазами вновь встал Сириус Блэк, сначала побежавший мстить вместо того, чтоб позаботиться о нем, после — двенадцать лет жалевший себя в Азкабане, хотя мог убежать в любой момент. Год пытавшийся выловить крысу, пугая школьников, вместо того, чтоб встретиться с Гарри и поговорить. А потом на год пропавший. Не вылезавший из бутылки в то лето, когда им довелось жить под одной крышей, и больше интересующийся его схожестью с отцом, чем им самим. Гарри любил своего крестного, каким бы тот ни был. Просто давным-давно не идеализировал. И не хотел быть таким, как он.       Так на полном попечении Гарри оказалась одиннадцатилетняя девочка, как и он, лишившаяся родителей, едва не погибнув при этом сама. Была некая отвратительная ирония в этой их схожести с крестницей. И она лишь усугубилась, когда от гоблинов Гарри узнал, что из Министерства приходил запрос на опекунство над Эридой, который мог быть удовлетворен, не прояви Драко и Луна своевременно предусмотрительности.       Гарри примерно представлял, чего хотели этим добиться апологеты Света. Взять сироту из темной семьи, показав электорату свое великодушие, воспитать в ненависти к «темной магии» или, во всяком случае, создать такую видимость — ведь Эрида давно минула возраст, когда ей можно было внушить, что угодно.       И в этом было их различие. Эри не суждено было стать чужой марионеткой. Гарри для этого все сделает. Однако если бы не Луна…       Он знал, кому должна была принадлежать идея с завещанием. Конечно, за реализацию отвечал Драко, но…       — Луна умела видеть будущее, мистер Лавгуд? — спросил он тогда разом постаревшего отца подруги.       — Моя девочка? — рассеянно ответил тот, тоном и отстраненным выражением в глазах так сильно в тот момент напоминая Луну. — О, нет, мистер Поттер. Конечно, нет. Думаю, она воспользовалась бы помощью стыдливого тутотама, если бы знала. Но… моя малышка иногда чувствовала что-то.       Волшебник печально вздохнул.       — Берегите Эри, мистер Поттер. Луна сказала, что так будет лучше всего. Мою девочку следует слушать…       Не то чтобы Гарри все понял. Но на самом деле у него с души свалился камень, когда он услушал ответ Ксенофилиуса. Было дико думать, что Луна с самого начала могла знать, чем все закончится. Знать и никак этому не препятствовать…       Как бы то ни было, его официальная подпись под пригласительными карточками, открытое указание на связь с опальным Родом яснее ясного давала понять аристократам, на чьей он стороне в их противоборстве с Министерством. Насколько бы ни были связаны у него руки.       Расшифровать иносказательное предупреждение, отправленное Гарри всем, чьи семьи могли быть в опасности, для человека, наделенного мозгами, тоже отнюдь не составляло трудности. Пожалуй даже Кингсли, попади к тому его послание, над его смыслом ломал бы голову недолго.       Вот только Гарри послевоенная жизнь и в частности сожительство с бывшим двойным шпионом сделали в достаточной мере параноиком. Он догадывался, что Кингсли мог подстраховаться и приказать отслеживать его почту. Только, кроме сов, существовали еще домовики, которых в массе своей волшебники по-прежнему недооценивали. У Министерства не было возможности следить за Кричером, которому он передал послания. И Гарри сильно сомневался, что кто-либо из адресантов решит о его вольности поведать посторонним — тем, кто много лет топчет ногами все, во что они с рожденья верили.       Итог: авроров перестали пускать в дома без клятвы о непричинении прямого или косвенного, мгновенного или отсроченного вреда хозяевам во время пребывания в них. Конечно, исключая случай самозащиты. И поскольку как такового отказа в сотрудничестве с органами правопорядка не было, законно арестовать затребовавших клятвы аристократов стражи порядка не могли. Кроме того, теперь в мэнорах почти всегда присутствовали гости, нередко — иностранные, что исключало возможность незаконного ареста без риска утечки информации. Отказ авроров дать клятву в подобных условиях мог быть расценен как молчаливое признание недобропорядочности. Так что больше нападений не случилось. Однако двое из получивших приглашения от Гарри, посетив мэнор, сочли необходимым выказать свою с ним солидарность в мнении, что от забывчивых гостей и впрямь сплошные неприятности. А это значило, что в их домах уже успели «позабыть» те артефакты.       Впоследствии Кингсли пытался его расспросить, подозревая, что Гарри все же приложил к их неприятностям руку. Но вынужден был успокоиться, когда он магией поклялся, что ни с кем, кроме участников событий и родных, не разговаривал о том, что произошло в мэноре Малфоев. Гарри знал, что после тот вызвал на допрос сначала Гермиону, а после Андромеду, но ничего не добился и отступил перед угрозой слухов о преследовании героев войны.       Все прибывшие для поминовения его друзей перед уходом выразили Гарри и его воспитаннице соболезнования и заверили, что, если в том когда-либо возникнет надобность, их не оставят без поддержки… Гарри видел в их глазах заинтересованность и затаенную надежду. Он прекрасно понимал, о чем аристократы думали: самый сильный маг на острове, один из самых сильных за его пределами дает понять, что он на стороне старых семей, поддерживает их традиции, противопоставляет себя деятельности Министерства. Быть может, вскоре появится альтернатива Тому Реддлу? Молодой, могущественный, уже не Избранный, но не забытый. Перспективный лидер, способный переломить баланс сил на политической арене Магической Британии, как и прежде, наделенный симпатиями обывателей, пусть теперь стараниями Министерства это больше было связано с его «врачебным даром», как любили писать в прессе, нежели с победой над Волдемортом. Впрочем, и это не было забыто.       Они не знали об Обетах. Гарри было жаль разочаровывать аристократов, и он тогда не стал этого делать. Северус учил его не упускать возможности. Обещание поддержки не конкретизировало, какой именно. И в будущем ему или Эриде действительно могла потребоваться помощь в чем-либо.       Эри…       Нечестно было по отношению к крестнице превращать день поминовения ее родителей и бабушки в политическую сходку, тем более, что с Северусом Гарри простился вдали от посторонних глаз. Но ему было важно обеспечить Эри безопасность. И Гермионе. И прочих однокурсников из старых семей, даже если с большинством он не общался, хотелось как-то уберечь. Никто из них не заслужил ужасной смерти из-за того, что их сочли угрозой обществу.       Впрочем, крестница все поняла. Помня себя в годы Эриды, Гарри решил, что стоит рассказать ей, зачем он это делает и почему. Нехватка информации стояла за большей частью его сумасбродств в то время.       Девочка выслушала его спокойно и лишь кивнула прежде, чем вновь вернуться к изучению языков пламени в камине. Потом — Гарри уже успел смириться, что вербального ответа не получит, — тихо проронила:       — Я не хочу, чтобы кто-то еще умирал.       Эри была такой с ТОЙ ночи — молчаливой и отстраненной. А еще крестница боялась оставаться одна. Ходила везде за Гарри хвостиком, часто цеплялась за рукав и прижималась боком. Будто думала, что он исчезнет — как родители, как Северус, — если она не будет его касаться, держать все время в поле зрения. Когда Эри все же отпускала Гарри, то ходила за руку с Тедди. Или сидела, лежала, оперевшись на колени Андромеды. Еще могла наглаживать своих оставшихся в живых питомцев — одноглазого кота, зовущегося безо всякой оригинальности Пиратом, и растопырника Мистера Палпса. Лошадь крестница согласилась продать: во внутреннем саду Блэк-хауса для аппалузы было слишком мало места, а в мэноре после похорон она отказывалась появляться.       Засыпала Эри тоже, только если крестный оставался с ней, а просыпаясь одна, срывалась в истерику, что зачастую оканчивалась выбросами. Так что Гарри позволил девочке какое-то время спать вместе с ним — в конце концов, он сам едва смыкал глаза в пустой постели.       Живое теплое тело рядом, биение чужого сердца о его собственную грудную клетку напоминали Гарри о том, что ему еще было для кого жить, и не позволяли скатиться в апатию, заставляя день за днем вставать с постели, что-то делать.

***

      Начала второго курса крестницы Гарри ожидал с опаской, но к сентябрю та несколько отошла: могла заснуть в своей постели, пусть и в обнимку с кем-то из питомцев. Эри по-прежнему нуждалась в частом тактильном контакте с кем-нибудь близким, но Тедди обещал заботиться о сестре в Хогвартсе, и Гарри знал, что так и будет. Привязанность крестника к Эриде с годами не ослабла — напротив. Так что ее несчастье сильно ударило и по нему. Тедди, и ранее готовый защищать кузину от любых нападок — вербальных или нет, — в своей опеке теперь стал гораздо агрессивнее. Еще на вокзале перед поездом почти случилась драка: кто-то из его однокурсников позволил себе ухмыльнуться в сторону Эри.       Без крестницы в пустом особняке стало до желания завыть тоскливо. Несмотря на частые визиты старавшихся его поддержать друзей и Андромеды, привычное ворчание домовика и редкие беседы с притихшей после того, как Гарри принял лордство и начал проводить положенные главе рода ритуалы, Вальбургой, дом казался ему безжизненным теперь — без Северуса или хотя бы крестников. Стоило гостям покинуть особняк, как стены и пустые комнаты начинали давить на психику единственного, кроме Кричера, их обитателя, заставляя острее испытывать собственное одиночество и вспоминать, чего он был лишен по воле группы магов, возомнивших себя вправе решать, кому позволено жить в новом мире, кому нет. Гарри злился. И винил себя. Северус не смог до конца вытравить из него эту привычку. Умом он понимал, что в том, что муж и Малфои мертвы, не было его вины. Но не мог не спрашивать себя: что, если бы он добрался быстрее? Если бы почувствовал что-то? Почему не сработала его хваленая интуиция, не раз спасавшая в школьные годы?       Он почти не спал. Не мог. Лежал, прислушиваясь к едва различимым шорохам старого особняка, шаркающему шагу домовика за дверью, и голову наполняли воспоминания и мысли. Постель казалась слишком большой для одного, и холод простыней на второй половине заставлял Гарри выть от боли и давящего чувства необратимости случившегося, пачкая слезами подушку или все слабее пахнущую травами и собственным запахом мужа черную мантию. Теперь он мог. Не было рядом Эриды, ради которой следовало оставаться сильным. Никого рядом не было, помимо старого домовика и вредного портрета леди Блэк.       Несколько раз Гарри напивался. Не выпивал, а именно упорно, с методичностью, достойной лучшего применения, накачивался крепким алкоголем, пока не забывался до такой степени, что осознавать себе вновь начинал только лишь следующим утром или — что чаще — днем. И с осознанием неумолимо накатывал стыд. Перед Северусом, который никогда не позволял себе напиться до такого состояния и к тем, кто подобным образом справлялся с неприятностями, испытывал презрение. Перед собой. Да, боль отступала в алкогольном забытии, но неужели после стольких лет упорного труда над собой, над домом, родом, над воспитанием двух крестников, Гарри собирался превратиться в жалкого пьяницу?       Так что в один день, проснувшись с тяжелой головой на пропахшей духом огневиски постели, куда его наверняка переместил Кричер, Гарри приказал домовику собрать всю выпивку, что была в особняке, и унести. Плевать куда.       Сам Гарри с головой ушел в работу. По крайней мере это было продуктивным способом отвлечь себя — не думать и не вспоминать. Он брал сверх нормы дополнительные смены, читал, экспериментировал, комбинируя магловские и волшебные методики лечения… Домой же возвращался лишь поспать, вымотанный так, что попросту не успевал проникнуться своим несчастьем. Сознание гасло, едва лишь голова ложилась на подушку.       Гарри понимал, что не сможет вечно загонять себя в побеге от действительности. Но ему нужно было это время — передышка, когда он слишком уставал, чтобы о чем-то размышлять. Потому что, чем дольше Гарри оставался наедине с воспоминаниями и грызущими душу вопросами, тем менее значимым казалось собственное обещание заботиться о крестнице, тем более заманчивым — просто закрыть глаза и больше не иметь дел с этой отвратительной реальностью.       Начальство вскоре в принудительном порядке рекомендовало Гарри умерить рвение. Были ли тому причиной все углублявшиеся тени под глазами или агрессия по отношению к ошибкам подчиненных, которой отличался прежде скорее Северус, не он, Гарри не знал. Как бы то ни было, это пошло на пользу его физическому состоянию. Но не моральному, что стало ясно, когда на выходе из Мунго Гарри поймал ободранного вида маг с поблескивающими янтарем глазами, как ничто иное выдавшими его сущность.       Гарри секунды две тогда думал над тем, стоило ли ему защитить себя или позволить оборотню отыграться на «герое Света» за собственные беды. После все же сжал руку на палочке. Только сражаться с ликантропом не пришлось. Тот едва не на коленях стал умолять помочь его жене.       «Поправки» запрещали принимать оборотней в Мунго за неделю до и после полнолуния, что по факту зачастую превращалось в полный отказ в помощи им. Кроме того, все чаще такое отношение отражалось и на тех, кто был ранен ликантропом, но не заразился, по поводу чего Гарри не раз ругался с руководством. Так что думал над просьбой оборотня он недолго. Все было лучше возвращения в пустой особняк. Теперь было так странно вспоминать, что после гибели Лорда ему было комфортно там и одному.       С тех пор, помимо основной работы, у Гарри появилась дополнительная, не совсем легальная практика. Ведь за первым оборотнем последовали другие. За ними — люди. Те, кого визит в больницу мог привести в Азкабан. Гарри порой размышлял над правильностью собственных поступков и позволял себе предаться некоторым сомнениям. Впрочем, действительно преступники к нему до некоторой поры не обращались…       Впервые увидев на площади Гриммо, напротив особняка, Скабиора, Гарри напрягся. Он думал, егеря давно поймали. Или что тот кормил червей или подводную живность в Северном море. Но нет… Живее всех живых, поймавший их когда-то в лесу Дин волшебник стоял в центре магловской площади, отгородившись от них чарами, отчего людской поток огибал его, будто косяк мелкой рыбешки лениво шевелящую плавниками акулу.       Годы не пощадили мужчину: лицо его — когда-то пусть не смазливое и малость дикое, но аккуратное с тонкими аристократичными чертами — теперь уродовал бугристый шрам, как от когтей, а каштановые волосы густо расцвечивала седина. Одежда выглядела потрепанной и старой. Тогда, весной 97-го, егерь казался Гарри лет на пять-шесть старше, теперь тот выглядел, будто их разница была не меньше пятнадцати. Он и не понял, как вообще узнал Скабиора, ведь даже привычке красить пряди красным тот изменил. Шарф Гермионы тоже остался где-то в прошлом. Вероятно, что-то в движениях, во взгляде — человеческом, но по-оборотничьи диком — напомнило Гарри о том страшном дне, когда его несдержанность привела их в подземелья Малфоев.       Гарри не знал, почему подошел к бывшему врагу, совсем недружелюбно стискивавшему палочку. К тому времени он переборол малодушные порывы со всем покончить: приносимая польза, спасение чужих — хоть чьих-то жизней — медленно, но верно вытягивала его из депрессии. Гарри сомневался, что когда-то снова сможет чувствовать себя счастливым — а ведь он, несмотря ни на что, был таким последнее десятилетие, — и все же жизнь со временем обретала утерянные краски и обрастала новым смыслом. В конце концов, он не единственный из ныне живущих, кто пережил потерю. Северус бы не одобрил, если бы весь потенциал, что у него был, пропал впустую. И еще Эри… Он не забывал, помимо редких моментов слабости, что крестнице могла грозить опасность. Так что стоять напротив вооруженного противника и, выгнув бровь, ждать от него каких-либо действий казалось странным. Но, кажется, на этот раз интуиция Гарри таки сработала верно.       Скабиор понял, что его узнали. Это стало ясно по тому, как сощурились сильнее голубовато-серые глаза, как сжались крепче на древесине палочки испачканные ингредиентами зелий пальцы. Гарри ни с чем не перепутал бы эти пятна, регулярно замечая их на руках мужа, пусть тот и был гораздо аккуратней. И все же егерь ничего ему не сделал. Он резко выдохнул и, очевидно пересиливая собственную неприязнь и противившийся этому инстинкт самосохранения, убрал палочку в чехол на бедре.       — Ты можешь сдать меня аврорам, великий герой, — хрипло заговорил бывший противник. Обращение звучало неприкрыто саркастически. Он даже хмыкнул. Впрочем, весело егерю не было — это точно. — Но… Я прошу, нет, умоляю вылечить прежде одного человека. Она ни в чем не виновата перед Министерством. В то время ее даже не было на свете. Я дам любые клятвы, обеты… я…       Гарри прекрасно видел, что волшебник говорил через силу. Ему претило унижаться перед «героем Света». Он не верил, что Победитель Волдеморта пойдет ему навстречу. И все же в какой-то момент он начал опускаться на колени. Тогда Гарри, по правде говоря, сомневавшийся, следовало ли помогать кому-то, кто действительно в прошлой войне сражался против него, кому он был обязан пленением и пытками подруги, понял, что, как бы то ни было, прежде всего бывший враг являлся человеком. Таким же, как и он. Беспокоившимся за кого-то близкого и готовым ради него, ради призрачного шанса на помощь, плюнуть на собственные убеждения, поступиться гордостью…       Гарри вздернул Скабиора на ноги собственной силой.       — Не унижайся передо мной! — довольно резко оборвал он речь бывшего егеря. Гарри Скабиор был неприятен, вероятно, так же, как и он ему. Он не имел понятия, какие именно грехи висели на опальном волшебнике с прошлой войны, не участвовал ли тот в нападениях с оборотнями двенадцать лет назад, в майских терактах. Но ненавидеть человека, искренне переживавшего за чью-то жизнь, человека, ищущего у него помощи, не мог. Гарри решил оставить прошлое прошлому. В конце концов, лично ему, кроме пленения в 97-м, Скабиору нечего было предъявить.       И все же Гарри давно не был доверчивым мальчиком, что бросался очертя голову в любую авантюру, стоило воззвать к его комплексу спасителя. Так что он продолжил после паузы, глядя в недоверчиво уставившиеся на него глаза бывшего егеря:       — Я не твой бывший Лорд. Меня не интересует чужое поклонение. Но обет ты мне дашь.       Гарри не знал, чем мог быть полезен бывший егерь, да и не нужно ему было ничего от Скабиора. Кроме одного.       — Ты поклянешься не причинять намеренно прямого или косвенного вреда ни мне, ни кому-либо из моих близких.       Брови Скабиора взлетели вверх, и некоторое время он разглядывал Гарри — остро, будто ища в его словах подвох, затем заставил себя принужденно усмехнуться, отчего шрамы на щеке сморщился, уродуя лицо еще сильнее.       — Мне нужна немного более точная формулировка, герой. У великого Гарри Поттера пол Британии может ходить в друзьях.       Гарри хмыкнул. Бывший егерь сильно ошибался.       После того, как Скабиор дал требуемый обет, он перенес Гарри тремя последовательными скачками, вероятно, чтобы сбить потенциальный «хвост», к покосившейся избушке с прохудившейся крышей. Внутри та не производила столь гнетущего впечатления — было видно, что живущие здесь люди поддерживали чистоту и старались сделать дом уютным, насколько то было возможно.       Человеком, о котором волновался Скабиор, оказалась маленькая девочка пяти-шести лет — такая же черноволосая, как его спутник, с теми же правильными чертами лица. Родственница, вероятно, дочь. Вся кожа ее была покрыта зеленовато-фиолетовой сыпью и потом, она часто поверхностно дышала и была без сознания.       — Спаси ее, герой, — сдавленно проронил за спиной Гарри бывший враг. Он лишь кивнул, окутывая девочку собственной силой.       Скабиор вовремя привел помощь для умирающей от драконьей оспы дочери — а девочка действительно была его дочерью, как выяснил Гарри. Но лишь едва-едва. У него ушло три вечера, чтоб с чистой совестью обнадежить бывшего егеря. Гарри не пенял ему за то, что девочка была от оспы не привита. И так понятно, что Скабиору хода в Мунго не было, мать же малышки, как он выяснил, два года как была мертва.       Вместо этого Гарри починил, пока следил за состоянием маленькой ведьмочки, крышу хижины, на которой бывший враг все время обновлял чары непроницаемости, и заделал щели между окном и стенами, под дверью, откуда по помещению ползли сквозняки. Холод и сырость не были тем, что нужно больной девочке. И, очевидно, Скабиору не хватало силы или знаний для полноценного ремонта дома.       Еще неделю после того, как состояние Алиши — так звали дочку разыскиваемого мага — стабилизировалось, Гарри навещал хижину, чтобы проверить, как идет ее выздоровление и избавить от остаточных явлений уходящего недуга. Помимо воли он наблюдал за бывшим врагом — за тем, как тот заботился об Алише, поил явно самолично сваренными зельями, кормил с ложечки, как нервно сам следил за каждым его жестом поначалу, готовый в случае угрозы дочери броситься и на Победителя Волдеморта, хотя Темного Лорда, помнится, боялся. Помимо воли это вызывало уважение — готовность защищать ребенка, невзирая на явно превосходящую силу противника. И Гарри предпочел не думать о том, что этот маг успел сделать плохого в прошлом.       Впрочем, оказалось, что не так уж много бывший егерь на душе имел грехов. Во всяком случае, после войны.       Тот их разговор случился в предпоследний день лечения Алиши. Гарри, грея в руках мазь для еще зеленоватой кожи девочки, рассеянно уставился на шрам Скабиора. Это был не первый раз, когда его глаза помимо воли возвращались к уродливой отметине. Ему было интересно, кто подпортил бывшему егерю личико.       Поймав его в тот вечер на разглядывании, Скабиор, давно расслабившийся, переставший воспринимать Гарри как потенциальную угрозу, не проигнорировал это, как прежде. Напротив, ухмыльнулся, усугубив уродство:       — Что, герой, не нравится? Все глядишь, глядишь, — Гарри в ответ безразлично пожал плечами и перевел взгляд на Алишу, углубив естественный сон девочки чарами и принявшись размазывать по коже мазь. — Любопытно, наверно, кто меня так расписал? А это подарочек на память от Грэйбэка.       Гарри вновь вернул внимание бывшему егерю, выражая тем самым заинтересованность в разговоре. Хотя руки продолжили обрабатывать зеленоватую кожу его маленькой пациентки. Чем Скабиор мог не угодить Фенриру? Вдруг вспомнилось, как егерь уговаривал оборотня проявить сдержанность и не кусать Гермиону. Снова влез между Грэйбэком и его жертвой, отхватив за вмешательство?       — Не сошлись во мнении, чем скрасить свой досуг после того, как ты нашего Лорда укокошил, герой.       Скабиор весело фыркнул.       — И чем же тебя не устроили его планы? — спросил Гарри, невербальным Эванеско убирая остатки мази с рук.       — Чтоб ты понимал, Га-арри Поттер, меня мало прельщают немотивированные убийства.       — И на службе у Лорда ты, конечно, не убивал, — скептически хмыкнул Гарри и закатил глаза, собирая расставленные рядом с кроватью пузырьки.       — Почему же? Убивал, — пожал плечами Скабиор. — Вот только Лорд в то время был почти официальной властью, даже если на посту министра сидел Толстоватый. И не то чтоб после освобождения Пожирателями из Азкабана у меня были варианты, чем заняться. Я — бастард, герой. У меня нет набитого золотом хранилища в Гринготсе, но, как и всем, мне хотелось хорошо кушать, одеваться и баловать любовниц дорогими безделушками. Лорд же неплохо платил.       Гарри тогда ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Скабиор ему по-прежнему не нравился, но… имел ли он право его осуждать? Намного ли лучше был он сам, разрезавший недавно едва не на куски трех человек, позволивший одному гореть заживо и не испытавший по этому поводу до сих пор ни капли сожаления, кроме как из-за того, что все произошло рядом с Эридой?       На следующий день Гарри сообщил бывшему егерю, что в его помощи Алиша больше не нуждается. Скабиор какое-то время наблюдал за в кои-то веки с аппетитом уплетавшей ужин дочкой, затем повернулся к нему.       — Что ты хочешь за это? То, что ты не собираешься сдавать меня аврорам, я уже понял.       Гарри пожал плечами.       — Что мне было нужно, я с тебя уже спросил. А больше мне ни…       Скабиор фыркнул, глядя весело и недоверчиво, качнул головой. Затем, поняв, что он серьезно, решительно перебил:       — Я признаю перед тобой долг жизни, Гарри Поттер. За спасение…       — Мне ничего не нужно, Скаби… — вскинулся Гарри, но вновь был остановлен бывшим егерем, выставившим вперед указательный палец, призывая к молчанию.       — Тш-ш!       Гарри раздраженно посмотрел на так и не отчищенный от пятен палец перед лицом. Это, помимо того, что было откровенной наглостью, будило в памяти непрошенные, ненужные сейчас воспоминания, и оттого хотелось, чтобы Скабиор убрал его подальше. Проклинать бывшего егеря при его ребенке было не лучшей идеей, так что Гарри поджал губы и нетерпеливо вскинул брови, с недовольством ожидая, пока тот закончит говорить.       — Я обязан тебе за спасение дочери, — решительно заявил Скабиор, опустив руку. — Я был готов на что угодно, когда услышал о тебе от оборотней. Лишь бы ты ей помог. Догадывался, что можешь узнать, и в отличие от безвестных волков со мной у тебя имелись личные счеты. Так что заранее и радость авроров от нашей встречи представил, и трепетные обнимашки с дементорами… Но ты потребовал лишь безопасности. И я не могу считать это платой. У меня, — бывший егерь выделил это слово интонацией, — не было к тебе счетов, и я не собирался вредить. Может, попытался бы принудить, если бы ты отказал, но… Ха, да ладно, герой, мы оба знаем, что из этого вышло бы!       Скабиор испустил хриплый смешок, глянув на закончившую ужинать Алишу, и кивнул той в сторону наполненного водой таза на кривоногой табуретке:       — Беги умываться, fy llawenydd.       Девочка бледно улыбнулась и сползла с высокого стула. Она была еще слаба после болезни, несмотря на вернувшийся аппетит.       Гарри проследил за удаляющейся детской спиной, вновь обратив внимание на Скабиора, лишь когда тот шагнул ближе.       — Ты говоришь, что тебе ничего не нужно, — сказал бывший егерь, прищурившись, внимательно разглядывая его лицо. — Но помогаешь людям и тварям вне закона, после гибели Лорда отстаивал жизни известных Пожирателей и вдруг почти пропал из всех газет, за исключением колонки о завидных холостяках в «Ведьмином еженедельнике», пока спустя годы вдруг не прославился как… хе-хе… «колдомедик, одаренный самим Мерлином»? — Скабиор вновь коротко рассмеялся, затем примирительно вскинул руки, хотя Гарри никак на его монолог не отреагировал. — Не принимай близко к сердцу, герой, я знаю, что это правда. Как бы то ни было, это мало похоже не то, как должны жить добрые герои после победы над злыми волшебниками. И… Твой взгляд мало похож на взгляд победителя.       Гарри, услышав это, нахмурился, а Скабиор ненадолго замолчал, прежде чем продолжить:       — Прими обещание помощи, герой. Думаю, однажды она тебе пригодится.       Что ж, возможно, бывший егерь был прав. Сколько бы обетов о невмешательстве в дела Министерства Гарри ни давал, кто знает, как все обернется в будущем? Не понадобится ли ему или Эриде действительно вся помощь, которую они смогут получить? Аристократы уже пообещали им с крестницей свою поддержку. Теперь ее же предлагал беглый преступник… Гарри все еще не представлял, чем Скабиор мог быть ему полезен, но кивнул.       — Хорошо. Я приму. Именно то, что ты сказал. Поклянись, что в будущем окажешь мне или тому, на кого я укажу, любую посильную помощь. Никаких долгов жизни мне…       Его перебил детский голосок:       — Fy nhad, helpwch fi!       Гарри перевел взгляд на Алишу, закончившую умываться и теперь стоявшую в ожидании у слишком высокой для нее кровати. Маленькие ручки были протянуты к отцу, и хотя валлийский, на котором та преимущественно общалась, отличался от привычного ему английского, да и говорила дочка Скабиора не совсем внятно, трудно было не понять, чего та хочет. Бывший егерь улыбнулся, подошел к Алише и, подняв на руки, усадил на постель.       Гарри наблюдал, как беглый маг укутывает уже начавшую клевать носом дочку в одеяло, что-то нашептывая, как приглаживает ладонью растрепанные волосы на чернявой макушке, и чувствовал, что… злится.       Впервые за долгое время это было не леденящее душу чувство, которое он испытал в мэноре Малфоев в ТУ ночь и которое теперь его почти не отпускало, хотя бы на краю сознания тревожа мозг назойливыми мыслями о наказании для всех, кто был повинен в испытываемой им боли, в замкнутости Эри, кто все еще мог угрожать крестнице. Это была горячая злость с примесью досады и дикого раздражения, вызванная безрассудством мага перед ним. Чем он вообще думал, собираясь?..       — Спа-сибо, dewimeddyg Га-ри, — немного неуверенно произнесла Алиша, вдруг посмотрев на него и слабо, но искренне улыбнувшись. Она пока что плохо говорила на английском, привыкнув к речи матери — валлийской ведьмы, — с которой чаще оставалась в первые годы жизни. Но Скабиор, как понял Гарри, старался научить дочку второму родному языку, очевидно, заботясь о ее последующей социализации, что в свете идиотского порыва бывшего егеря прямо сейчас злило лишь сильнее.       Дождавшись, пока девочка уснет, Гарри хмуро уставился на отшедшего от ее постели Скабиора:        — Ты чем вообще думаешь, взваливая на себя обязательство отдать за кого-либо — за кого угодно! — жизнь, когда на твоем попечении находится ребенок?! Совсем придурок? Кто о ней будет заботится, если тебя не станет? Кому она будет нужна?       Гарри не кричал, не желая разбудить Алишу. Но цедил слова с таким шипением, что это почти напоминало парслтанг.       Скабиор же в ответ на его внезапные претензии смерил Гарри внимательным взглядом и вдруг, сощурившись, довольно ухмыльнулся, ставя его этим поведением в тупик. В серо-голубых глазах сверкнула привычная уже дикость, пропадавшая по большей части лишь в моменты, когда бывший противник общался с дочерью, и сам он стал напоминать вдруг наевшегося теплого парного мяса зверя. Гарри даже замолчал, не понимая, чем именно вызвано такое поведение бывшего егеря.       — Оборотни бы позаботились, — раздражающе расслабленно выдал ответ Скабиор.       — Что-то я не видел тут ни единого за неделю, — скептически произнес Гарри, складывая руки на груди.       Глядя на бывшего противника, можно было подумать, что тот и сам являлся ликантропом, но нет — очевидно, Скабиор был из людей, перенимающих повадки и манеру поведения у тех, с кем общался. И Гарри помнил, что тот находился в тесном контакте с оборотнями еще в прошлую войну.       — Конечно, — пожал плечами Скабиор. — Они же почти все от оспы не привиты. Сейчас же Али здорова и не представляет для них опасности. А я ненавижу быть чьим-либо должником.       Слова бывшего егеря отозвались внутри вновь вспыхнувшими раздражением и болью. Сейчас бывший противник напомнил ему сразу о двоих мертвых людях, так непохожих друг на друга: о Северусе, тоже не любившем быть обязанным, и о собственном крестном — этой своей… безответственностью.       Впрочем, нельзя было с чистой совесть назвать Скабиора плохим родителем. Гарри видел, как тот переживал за дочку, заботился о ней, тогда как его крестный вместо этого предпочел двенадцать лет отсиживаться в Азкабане, но эта безбашенность, непонятная готовность — желание даже — пообещать свою жизнь ему, бывшему врагу, пускай и за спасение единственной дочери… Это было странно. Здесь явно пряталось что-то еще, чего Гарри пока не понял.       — Что тебе надо? — спросил он прямо, испытующе глядя на Скабиора, ослабив привычные уже ментальные щиты. Вряд ли бывший егерь был лучшим окклюментом, чем он, — за годы Гарри весьма продвинулся во владении ментальными практиками. Так что, решись Скабиор соврать, должен был почувствовать.       Тот вскинул брови от подобного вопроса, но отпираться не стал. При этом выражение его лица, кажется, стало еще более довольным.       — Умный герой. Даром, что гриффиндорец, — хмыкнул бывший егерь, и Гарри еле удержался от того, чтобы закатить глаза. Он много лет прожил со слизеринцем — более изворотливым, чем тот, что стоял сейчас перед ним.       — Вообще-то я тебе и правда благодарен, — ухмылка Скабиора вдруг смягчилась, став улыбкой. Шрам на щеке слегка разгладился, не кривя так сильно лицо. — Но если тебе нужны все мотивы…       Бывший егерь перевел взгляд на спящую дочь.       — Скажи мне, Гарри Поттер, что ждет ее, когда она подрастет? Дочь валлийской ведьмы, с пеленок впитывающую ту магию, что называют теперь темной и злой, с отцом — беглым преступником? Не особенно радужные перспективы в случае, если все останется, как есть. Да?       — Я никак не могу на это повлиять! — оборвал Скабиора Гарри, поняв, куда клонил волшебник. — Никаких революций, никакого нового Лорда и новой армии.       Его собеседник вновь взглянул на него — изучающе и как-то обидно снисходительно.       — Очевидно, герой, — произнес он спустя некоторое время. — Иначе бы все давно изменилось. Не знаю, чем ты ограничен. Но ты противопоставляешь себя Министерству — это факт. И само это уже влияет на людей — их мысли и действия. Медленнее, да, неявно, но влияет. У меня мало связей с нашей элитой, но даже в нашу глушь доползли слухи о неприятностях у алых плащей, хе-хе. И что незадолго — буквально за несколько дней — до этого что-то случилось с Малфоями. А ты не шибко-то скрывал все эти годы свое расположение к ним. Я ошибусь, если предположу, что это связано, и к аврорским проблемам ты, герой, имеешь самое что ни на есть прямое отношение?       Коробило, что кто-то говорил так легко о его личной трагедии, о событии, из-за которого только недавно его покинуло желание, плюнув на все, сдохнуть. Но мог ли он обвинять в нетактичности человека, который понятия обо всем об этом не имел? Который в принципе тактичностью, кажется, не отличался?       Гарри стиснул зубы, чтобы не выплеснуть на Скабиора взметнувшуюся от его слов горечь, и после паузы кивнул.       — Допустим. И что из этого?       — А то, что что-то ты да можешь. Давай посмотрим на это с моей стороны, хорошо, герой? До встречи с тобой и этой болезни свое будущее и будущее Алиши я видел примерно таким же, как сейчас. У нас нет богатых родственников за границей, к которым можно было бы бежать, я не смогу отправить fy llawenydd в Хогвартс, ведь рядом с ее именем будет стоять моя фамилия. Все, что светит ей и мне в обозримом будущем, — прятки по лесам с аврорами. В этой хижине мы почти год. А знаешь, какая она по счету? И сколько раз жилья не было вовсе? Раньше мы прятались у маглов, но выбросы Али делают это опасным. Что я теряю, пообещав тебе вернуть Долг Жизни? А почти что ничего. Да, Алиша будет грустить, но о моей малышке есть кому позаботиться. Кроме того, как у сироты у нее появится шанс попасть-таки в эту мордредову школу без риска навести авроров на след отца.       — А самого тебя собственная жизнь вовсе не волнует?       Скабиор вдруг криво усмехнулся. Только радости в этой усмешке не было. Мужчина будто машинально потер одной рукой другую, на миг став отстраненным. Гарри видел этот жест уже не в первый раз, но только сейчас у него вдруг возникло граничащее с уверенностью подозрение, что он точно знает, почему бывший враг так делал. Он сам не стал снимать брачный браслет, невидимый другими, и точно так же имел привычку поглаживать его, когда задумается или в попытке успокоиться. Это давало иллюзию «неодиночества», как будто тот, кто ушел, еще поблизости. Гарри не думал о том, здорово это или нет. И Скабиора это тоже вряд ли волновало. Только в случае бывшего егеря было кольцо.       — Не особо, герой, — ответил тот, пожав плечами, и Гарри чувствовал, что он не врал. — В ней есть сейчас один лишь смысл — Алиша. И о ней я тоже думаю, отдавая свою жизнь на откуп Долгу, даже если тебе кажется иначе.       Скабиор прищурился, ухмыляясь шире и чуть веселее. Серо-голубые глаза хитро блеснули.       — Давай-ка посчитаем вместе мою выгоду, Гарри Поттер. Как я уже сказал, даже не делая чего-то особенного, ты влияешь на людей вокруг — твое положение, сыгранная в истории роль, как бы ее ни умаляли — о да, я догадался еще давно, — твоя сила. Маленький камушек запускает большую лавину, герой, да и то, что тебя сдерживает, однажды может исчезнуть. Тогда, если мне придется отдать за тебя жизнь, в ней будет хоть какой-то смысл, помимо Али. Ибо ты больше не светлый — да? — ты на на-ашей стороне. Это — раз.       Скабиор принялся загибать пальцы, и Гарри решил подождать с объяснением, что данные им верхушке Министерства обеты никуда не денутся. Хотелось выслушать, что там еще надумал бывший егерь.       — Ты не сдал меня Министерству, не попытался отыграться и унизить, не потребовал взамен за жизнь дочери ничего, кроме безопасности — твоей и близких… Хотя мог, и у тебя со мною были счеты. При этом приносил Алише зелья, явно дорогие. Ты — незлопамятный и щедрый. Определенно, не жестокий, — Гарри, услышав эту характеристику, хмыкнул. Было ли это прямо сейчас правдой? — И эти качества уже много лучше тех, которыми мог похвастаться мой бывший господин. Два.       Гарри раздраженно уставился на бывшего егеря.       — Я же сказал, что не стану новым Лордом!       — Как скажешь, герой, — не обратив внимания на его тон, ответил Скабиор. — Но если хвосторогу обозвать лунным тельцом, она не начнет плясать под луной и прятаться от магов, аки девственница-пуританка от приставаний назойливых кавалеров. Три — не думаю, что fy llawenydd осталась бы без поддержки, если бы я умер за тебя. Ты — слишком ответственный и, очевидно, любишь детей, чтобы это допустить. Я понял это сегодня, когда ты решил нашипеть на меня, прямо как… Ну ты понял, хе. Кроме того, есть шанс, что я останусь жить, при этом — стоя у истоков изменений, которые сделают жизнь таких, как я и Али, как наши пушистые друзья в лесу, лучше. Думаю, этот шанс стоит того, чтобы рискнуть. Не?       Гарри резко выдохнул. Он понял мотивы бывшего егеря. Как и аристократы, Скабиор увидел в нем нового Темного Лорда, который мог переломить ситуацию, печальную для магов, чтящих волшебство в любых проявлениях, для темных тварей. Для него и дочери, чье будущее его весьма заботило. Даже если Гарри утверждал обратное. Вот только он на самом деле мало что мог.       — Скабиор, тебе не следует питать иллюзий относительно… — начал Гарри, потерев запястье, окольцованное некогда обетами. Но бывший егерь опять перебил его. Это уже порядком раздражало. Все сильнее Гарри хотелось проклясть собеседника. Хотя бы Жалящим.       — Да-да, я понял, Гарри Поттер, — кивнул Скабиор и вскинул брови. — Шантаж, манипуляции, обманом выбитые клятвы.       На последних его словах Гарри напрягся, и бывший егерь обратил на это внимание. Помолчал секунду и хмыкнул.       — Ага. Ну, власть имущие всегда пытались устранить возможных конкурентов. Разными способами. И всегда оставались лазейки. Нужно только их найти.       Гарри, поглядев на воодушевленное лицо бывшего егеря, совершенно неожиданно для себя вдруг хмыкнул сам. Ведь и он об этом думал, подписывая пригласительные карточки аристократам. Быть может, Скабиор не так уж и не прав? Просто пока что не увидел вышеозначенных лазеек?       Гарри вытянул из-за пазухи объемный бархатный мешочек, красноречиво звякнувший, и перебросил в руки собеседнику. Тот поймал, но скорее машинально, потому что в следующий момент нахмурился.       — Мы, может, не шикуем, но нам не нужны подачки, Гарри Поттер. Я ещё ничего для тебя не сделал, чтобы…       — А мне не нужен твой Долг Жизни. Я приму клятву о помощи, как и сказал, раз тебе необходим так поводок. Но если вознамерился стать моим, хм, рыцарем, будь добр, позаботься о своем внешнем виде и здоровье. Пока, глядя на тебя, даже не зная, кто ты, возникает желание кликнуть авроров. Купи приличную одежду. Я принесу на будущей неделе мазь, станешь втирать в лицо три раза в день. Вряд ли она сведет шрам полностью спустя столько лет, но хотя бы до той степени, чтобы ты мог его маскировать. Если авроры допрашивали Фенрира перед казнью, наверняка о нем знают, даже если ты нигде и не светился. И Али в ближайшее время следует хорошо питаться. Я понял, что ваши пушистые друзья способны обеспечить вас в достаточной мере мясом, но ей также нужны фрукты, овощи и витамины. Твоя дочь была на грани смерти, Скабиор, ее иммунитет серьезно пострадал. Не хочешь, чтобы твоя радость болела, придется тратиться. Ты готов был встать передо мной на колени, так засунь и теперь свою гордость куда подальше и поглубже, возьми деньги и используй их, как я сказал. Я почему-то очень сомневаюсь, что ты пререкался со своим прошлым господином.       Гарри говорил уверенно, как говорил со всеми подчинёнными в Мунго, раз уж собеседник позиционировал себя именно так. Но последние слова скорее проворчал, глядя на Скабиора, как на новое неизвестное оборудование. Для подчинённого бывший противник вел себя слишком нагло, и Гарри не понимал — нравится ему это больше или бесит. Скабиор же, выслушав его тираду, негромко засмеялся, а перехватив озадаченный взгляд, и вовсе расхохотался в голос, наложив предварительно палочкой над спящей Алишей полог тишины.       — Быстро входишь в роль, герой, — сказал он, отсмеявшись, и склонился в полуиздевательском поклоне. — Как пожелаете, мой господин.       Гарри позволил себе закатить глаза.       — Чертов придурок.