Кто сеет ветер...

      На зимние каникулы Эрида вернулась успокоившейся, но совершенно не похожей на себя. На ту себя, какой была до страшной ночи минувшего июля. Крестница более не нуждалась в постоянном присутствии поблизости другого человека, но так и не смогла избавиться от потребности чувствовать рядом с собой живое тепло до конца, перенеся ее на собственных питомцев. Пират теперь повсюду бегал с ней, а растопырник, не поспевавший за быстроногой Эри на своих коротких лапках, заимел привычку сидеть у девочки на плече, оплетя гибким хвостом ее тонкую шею. Волнуясь, крестница всегда касалась их, поглаживала, порою даже этого не замечая. Она осталась столь же молчаливой, какой была с момента гибели родителей. Исчезли ее былые непосредственность и жизнелюбие. Эри стала сдержанной, скорее даже холодной.       Гарри понимал произошедшие в крестнице перемены. Он — взрослый, рассудительный волшебник, повидавший столько за три десятка лет, что многим и не снилось, — сам пережил случившееся с большим трудом. Эри же была еще ребенком — неискушенным, впервые в жизни встретившим подобную жестокость. То, что она могла уснуть без зелья Сна-без-сновидений, уже можно считать большой удачей. Так же, как-то, что не пыталась с собой что-то сделать, не заглушала боль жестокостью к другим и самоистязанием. На фоне этих перспектив пониженная эмоциональность, пусть даже и граничившая временами с черствостью, казалась далеко не самой страшной реакцией на тот кошмар, что Эри довелось пережить.       И все же наблюдать за изменениями в поведении некогда заражавшей всех вокруг собственным жизнелюбием крестницы было грустно. Гарри не знал, мог ли он что-то с этим сделать. За годы колдомедицинской практики он помог родиться на свет нескольким тысячам детей, сотни вырывал из лап вцепившейся в их маленькие души смерти, но, сам росший по большей части как сорняк возле дороги, не имел понятия, как правильно воспитывать ребенка и уж тем более подростка. Разве что как делать этого не стоило. Поверхностное знание теории детской психологии, изученное Гарри на этапе становления целителем, мало помогало теперь, когда пришлось столкнуться с проблемой в лице травмированной крестницы лицом к лицу. Не как профессионал, не как крестный — как приемный, да, но родитель. Все же его ответственность, как и влияние на маленькую Эри, в то время, когда они виделись урывками, было несоизмеримо меньше, чем сейчас, когда крестница осталась на его полном попечении. Гарри терялся. Боялся собственными действиями только усугубить ситуацию. Потому держался несколько отстраненно.       Нет, Гарри не был с Эри холодным и подавно черствым. Он не избегал ее и вообще старался обеспечить всем, чего ему самому так не хватало в детстве, не желая, чтобы крестница испытывала в чем-либо обделенность или ощущала себя в его доме нежеланной. Потому что это было не так. Гарри любил девочку, с которой события ТОЙ ночи связали его крепче кровных уз. Он был готов на многое, чтобы та чувствовала себя счастливой и довольной. Просто не знал, возможно ли это теперь, и если возможно, что для этого требовалось сделать. Так что не лез крестнице в душу, надеясь, что если Эри понадобится помощь, она попросит сама, не пытался девочку как-то исправить или переделать.       Тем временем неприязнь между представителями древних родов, приверженцами традиций и Министерством неуклонно нарастала. Последнее шло странным курсом уравнительства в отношении маглорожденных и чистокровных первого-второго поколения, поддерживающих новую идеалогию, и почти расизма там, где дело касалось волшебных созданий — оборотней, великанов и всех, кого именовали темными.       Хагрид был уволен по решению Совета попечителей. Подняли вопрос о том, чтобы заменить кем-то и Флитвика, но такого уровня Мастера чар найти было непросто, так что им пришлось смириться с «нечеловеческой кровью» одного из хогвартских преподавателей.       Увольнение вынудило Хагрида покинуть Британию, так как полувеликан нигде не смог найти работу. Конечно, оставить это так его друзья, которыми себя поныне именовало бывшее Золотое трио, не могли. Рон написал Чарли. И тот, помня о таланте бывшего школьного лесничего находить общий язык с опасными тварями, предложил Хагриду место в драконьем заповеднике, где до сих пор работал.       Провожали полувеликана большой толпой. И все же недостаточной, чтобы переубедить считавших Хагрида и самого опасной тварью попечителей. Макгонагалл заверила старого друга, что если бы могла что-то для него сделать, сделала. Гарри просто пожелал удачи, в свете общественных течений больше успокоенный, что Хагрид уезжал подальше. Гермиона, глядя на собирающего чемоданы старшего друга, хмурилась. Ее карие глаза метали молнии из-под нахмуренных бровей, выбившиеся из строгой прически пряди топорщились, наэлектризованные сердитой магией волшебницы. Она закусывала губы, чтобы не разразиться злой тирадой о несправедливости, поскольку понимала: их другу от этого не станет лучше, скорей наоборот.       Рон курил. Он пристрастился к магловской отраве год назад, когда Лаванда потеряла очередного их ребенка и чуть не умерла сама.       Как и всегда в преддверии полнолуния волшебницу забрали в Мунго. Она была на седьмом месяце. Гарри так и не узнал, чем это было вызвано, но роды начались раньше. Ребенок встал в матке поперек и не мог родиться сам, а молоденькая медиведьма из маглорожденных решила, что «попорченная» оборотнем пациентка всего-то начала обращаться — ведь не зря же их держали взаперти! — и не стала вызывать колдомедиков.       Если бы Гарри по сложившейся привычке не зашел проведать Лаванду перед концом смены, мертвы были бы оба — мать и дитя. Обильное кровотечение не оставляло девушке шансов выжить без помощи. Гарри вытянул жену своего друга с самой грани. Вытянул и вместе с вызванными срочно ассистентами сумел сохранить для нее шанс снова родить. Но этого ребенка Рона и Лаванды ему спасти не удалось. Тот был уже бесповоротно мертв, когда он заглянул в изоляционное отделение.       Медиведьму уволили после скандала Гарри с главным целителем, и Рону принесли извинения от имени больницы. Только погибшего малыша им это не вернуло. Лаванда много плакала, со старшими детьми стала вести себя будто наседка и не подпускала больше Рона, опасаясь снова забеременеть. Ей не хотелось вновь пережить страшную для любой матери потерю.       Им с Роном потребовался почти год, чтобы наладить отношения, чтобы Лаванда вновь стала улыбаться не только детям. И вот — новое потрясение. Хагрид был неотъемлемой частью их прошлого, счастливого, насколько то было возможно, детства. Но теперь должен был уехать, потому что кто-то счел его опасным существом.       — Кто бы сказал мне тогда, что мы с тобой за это воевали, — с сарказмом хмыкнул Рон, затянулся, отвел сигарету, пропуская дым дальше в легкие, и медленно выдохнул — частью носом, частью через рот.       Гарри поморщился. Ему не нравился запах.       Они стояли, прислонившись к стене хижины, где Хагрид жил много десятилетий, и ожидали, когда их большой друг дособирает чемоданы. Гарри поглаживал браслет на руке и размышлял о том, что будет дальше.       Скабиор был прав. Если ничего не изменить, никакого будущего у таких, как он и его дочь, в Магической Британии не будет. Более того, вскоре не останется места и для таких, как его крестник, как жена друга, муж подруги, и в конце концов — он сам, много лет в родовом зале дома Блэков проводивший все ритуалы, которых избегал его крестный, будучи хозяином особняка, и которые в Министерстве уже давно считали темными. К удовлетворению Вальбурги и весьма помолодевшего вследствие этого Кричера.       Конечно, Гарри мог уехать. Официально его ничто здесь не удерживало. Неофициально: сначала он об этом попросту не думал, затем был Северус, невыездной в течение десятилетия, и его друзья, прочно обосновавшиеся здесь. Теперь, даже если он уговорит их, бросив все, покинуть территорию Магической Британии, там, наверху, наверняка придумают очередной закон, который запретит им выезд за границу. Все-таки в Министерстве не забыли, кому обязаны смертью Волдеморта. Помнили об этом и в народе, как бы власть имущие их подвиг ни пытались умалить. В свете же популярности среди волшебников магазина приколов Уизли, поднятого снова Роном и Джорджем, ажиотажа вокруг целительского дара Гарри, внезапная иммиграция их с семьями с вероятностью, близящейся к ста процентам, спровоцировала бы ненужные тем, кто наверху, толки. Гермиона, нигде особо не светившая заслугами министерская служащая, ввиду замужества с носителем известной пожирательской фамилии была обществом не столь приветствуема и любима, но все знали, кто ее друзья, и это тоже должно было подогреть людские пересуды.       Кроме того, Рон правильно сказал: они ведь воевали за эту страну. Бежать теперь, поджавши хвост, казалось попросту обидным.       Только Гарри не имел понятия, что следовало предпринять, чтобы пустить с горы тот камешек, о котором говорил Скабиор. Обручи обетов начинали сдавливать и жечь, предупреждая, стоило подумать о том, какие палки можно было вставить в кривые колеса Министерства. Ментальные щиты при в подобных случаях не помогали.       Когда собравшийся Хагрид вышел из хижины, окинув ее печальным взглядом напоследок, размышления пришлось оставить. Их ждал отдел международных портключей.

***

      То, что происходило в обществе, зеркально отражалось на взаимодействии детей в школе. Конфликты обострялись, подстраиваемые друг другу гадости переставали быть безобидными.       Летом Эри вернулась без растопырника. На осторожный вопрос о том, куда тот делся, крестница замерла и некоторое время упорно рассматривала что-то в чашке с чаем, сжатой в руках. После ответила:       — Его отравили.       Голос Эри был ровным, безэмоциональным, а взгляд голубых глаз, поднятых на него, таким холодным, что Гарри еле удержался, чтобы не поежиться. Эти глаза сейчас казались так похожими на другие… Те были карими, насколько ему вспоминалось из увиденного в Омуте, но взгляд точно таким же — пугающе недетским. И это заставляло скрежетать зубами от невозможности что-либо изменить и от желания тотчас же отомстить причастным — всем, кто был виновен в том, что его маленькая солнечная крестница теперь смотрела на мир взглядом давно развеянного по ветру врага.       Гарри знал от Гермионы, что после нападения на Малфой-мэнор в Министерстве произошла большая чистка — не только в Аврорате. Очевидно, светлые радикалы затесались почти во все отделы. Многих уволили, часто по высосанным из пальца причинам, а вот до суда дело дошло лишь в единичных случаях.       Министерству не нужен был скандал, так что дела тех, кто участвовал в планировании нападений, но не успел сам чего-либо предпринять, просто замяли.       Гарри мог бы их найти. И устранить. Уволенные радикалы не относились больше к Министерству, а значит их отныне не защищал его обет. Вот только…       Гарри не останавливало нежелание запачкать руки. Больше нет. Совершив свое первое осознанное убийство (все же Темный Лорд технически погиб от своего проклятия), Гарри чувствовал себя… Никак. Он не испытывал ни жалости, ни отвращения, ни чувства вины. Ни удовлетворения — смерть нападавших не возвратила к жизни ни Северуса, ни Драко с Луной, ни Нарциссу. Вместо этого смерть напавших на Малфой-мэнор волшебников принесла некое извращенное, наверно, чувство правильности. От того, что убийцы не остались безнаказанными. И успокоение от понимания, что больше никому из его близких они навредить не смогут.       Так что Гарри был уверен: реши он поквитаться с избежавшими суда «неравнодушными гражданами», его рука не дрогнула бы. Но к нему первому придут с вопросами авроры. Не так много людей в действительности знало о причинах министерской чистки, и кроме него вряд ли кто еще имел мотив желать им смерти. Поэтому Гарри не мог позволить себе никому мстить до тех пор, пока на его попечении находилась несовершеннолетняя крестница. Учитывая запрос от Министерства по поводу опеки, он не питал иллюзий насчет того, что будет с Эри, случись что с ним.       В августе он застал девочку за чтением довольно тревожащей подборки книг: «Проклятия: от А до Я», «Основы родовой магии», «Occlumency» и «Магическое законодательство. Дополненное и обновлённое». Здесь не было ничего темного и же откровенно страшного. В первой книге, например, большинству проклятий давали только описание. В «Основах родовой магии» были приведены простейшие из ритуалов, не требующие иных жертв, кроме собственной магии. Но Гарри не был слепым идиотом, а больше десятка лет тесного общения с Северусом научили его видеть суть вещей. И теперь он ясно мог представить, куда это все ведет.       Первоначальным порывом Гарри было отчитать воспитанницу и запретить брать некоторые книги. Он так хотел, чтобы Эрида оставалась девочкой, которую он знал. Не шла путем жестокости. Пусть и в ответ на чужую жестокость. Только отчаянный взгляд Эри — впервые за долгое время живой: испуганный, но горящий решимостью отстоять свое мнение напополам с желанием, чтобы делать этого ей не пришлось, — заставил его придержать язык.       Эри была дочерью Драко — она нашла бы способ добиться, чего хочет, независимо от того, позволит ей это Гарри или нет. И все же крестница не хотела бороться с НИМ. Ей НУЖНА была его поддержка, понимание того, что кто-то будет на ее стороне. Даже если сторона эта не самая добрая и хорошая. Иначе что-то, что ещё осталось в ней от той маленькой жизнелюбивой девочки, сломается, навечно превратив Эри в ледяную королеву.       Перед глазами Гарри всплыл взгляд крестницы, напомнивший ему маленького Реддла. Стал бы тот в конце концов бездушным монстром, будь в его жизни кто-нибудь, кто позаботился о нем, поставил его интересы во главу угла? Если бы не был вынужден все время выживать, выкручиваться, не сталкивался бы с самого начала с чужими неприязнью и подозрениями?       — Ты не станешь практиковать проклятия одна — только в моем присутствии, — сказал Гарри тогда вместо того, что собирался. — Любой ритуал, если захочешь его провести до своего семнадцатилетия, сначала обговоришь со мной, и если я решу, что тот слишком опасен или ты не готова, ты не станешь спорить или пытаться сделать это тайком. После я не вправе тебе указывать, но надеюсь, если задумаешь что-то рисковое, предупредишь. Я не хочу потерять и тебя, Эри.       Гарри не знал, не совершает ли прямо сейчас большой ошибки, потворствуя крестнице в ее начинаниях. Но выражение облегчения на лице Эриды и первая за год искренняя улыбка определенно стоили того, чтобы сказать это.       — Спасибо, Гарри, — выдохнула девочка с неприкрытым облегчением, подошла к нему и обняла, уткнувшись носом в грудь. Гарри положил руку ей на спину, мягко погладил и все же уточнил:       — Ты также не станешь использовать в школе ничего из того, что может нанести серьезный ущерб, в особенности тот, который нельзя исправить, — отметив напряжение, разом возникшее в теле Эри, он проворчал: — Если не потому, что это плохо, то хотя бы потому, что куда тщательнее станут искать виновника, и ты можешь попасться. Ты все ещё носишь фамилию Малфой, не забывай. И я бы предпочел, чтобы Хогвартс ты окончила без риска вылететь или, чего доброго, заключения в Азкабан. Поняла меня, Эри?       Гарри дождался неохотного кивка и выдохнул:       — Хорошо.

***

      Послевоенная власть, очевидно, пришла к выводу, что, если планомерно уничтожать доступные обществу источники знаний о темном волшебстве, оно в конце концов тоже исчезнет. К концу 2012-го года учебники ЗОТИ содержали в себе едва ли треть информации о Темных искусствах, что приводилась в них во времена учебы Гарри. Достав, однако, через своих новых высокородных друзей пособие, по которому готовились теперь авроры, Гарри не заметил разницы с найденными еще в далеком 99-м во время посещения Годриковой впадины конспектами отца. На фоне регулярных обысков, изъятий все большего количества новозапрещенных книг из родовых библиотек картина вырисовывалась пренеприятнейшая. Поэтому, когда филин принес записку занятного содержания от Персефоны Паркинсон-Гринграсс, Гарри недолго думал прежде, чем дать Кричеру указания:       — Кричер, собери в библиотеке все книги, которые нравились твоей хозяюшке Вальбурге, и те, что в ней оставил Северус. Спрячь так, чтобы никто не нашел, и не рассказывай мне, куда. Затем отправишься в мэнор Эри и передашь: регент Малфой велел спрятать все книги о кровной магии, что есть на полках. Все, что скрыли прошлые хозяева, — перепрятать лучше. На вопросы отвечать, что ничего не знают.       А писала Панси следующее:       «Лорд Поттер-Блэк, не будет ли наглостью с моей стороны одолжить у Вас несколько книг? Слышала о замечательной подборке нуарной литературы в Вашей библиотеке? Та, что имелась в моей, закончилась. Да и не одобряется в нашем кругу чтение таких книг. Приходится прятать. К слову, Вы читали «Алую зарю»? Не рекомендую. Очень грубое написание».       Это было не первое полученное Гарри предупреждение о чем-либо от тех, кого он ранее предостерег от возможности разделить участь Малфоев и Северуса. Его несколько удивило знание чистокровной Панси жанров магловской литературы. Но, наверно, зря. Прошло уже несколько лет с тех пор, как та сдружилась с миссис Грейнджер-Нотт, а Гермиона в некоторых вещах все так же оставалась Гермионой.       Гарри был уверен, что Панси написала и подруге, но на всякий случай передал для нее записку с Кричером. Сам же отправился в магловский Лондон и скупил в книжном магазине два десятка нуарных романов. Рассовав их по полкам блэковской библиотеки, Гарри даже со злым весельем ухмыльнулся. Панси была не слишком тонка в намеках, и, хотя письмо не вскрывали, и оно не несло на себе посторонней магии, Гарри допускал — его содержание могло кому-нибудь из Министерства стать известным. Расшифровать его было нетрудно, имея в черепе хотя бы три извилины. В этом случае их ждал сюрприз.       Когда пришедшие с постановлением на обыск авроры во всей библиотеке нашли из подлежащего изъятию лишь биографию какого-то там Блэка-некроманта и несколько старых учебников, да и в Малфой-мэноре набрался жалкий десяток не самых темных и не слишком полезных книг, в Блэк-хаус примчался разъяренный Кингсли, на прошлогодних выборах занявший пост главы Магической Британии официально.       — Где книги, Гарри? — без предисловий выпалил новый министр, когда он, мстительно выждав несколько минут прежде, чем открыть камин, все же впустил его.       — Какие именно книги тебя интересуют, Кинг? — хмыкнул Гарри, отпивая чай. Даже из вежливости он не предложил бывшему соратнику ни сесть, ни уж тем более присоединиться. Это было недальновидно — показывать главе Министерства подобное отношение, — но удержаться было выше его сил. Все же в чем-то Гарри так и остался эмоциональным гриффиндоцем, даже прожив больше десятка лет со змеем. Впрочем, его покойный муж никогда и не скрывал своих антипатий. Ни к кому, кроме Темного Лорда. — Те, что по вашим новым постановлениям держать дома не положено, забрали твои парни.       — Не заговаривай мне зубы! — рявкнул министр, не обратив внимания на тяжелый взгляд, которым смерил его Гарри. — Это дом Блэков — одного из самых темных родов. Ты всерьез думаешь, что я поверю, будто со всей их библиотеки не набралось даже десятка темных фолиантов? И поместье Малфоев тоже теперь под твоим управлением. В последний раз, когда там проводили обыск, книг на полках было куда больше.       — Мне все равно, во что ты веришь, — ответил Гарри, отставив чашку и откинувшись на спинку дивана. — В мэноре я не был с похорон. Только чтобы собрать вещи Эри. А здесь часть книг выбросили еще во время уборки с миссис Уизли. Потом дом почти год стоял открытым Пожирателям. Они тут славно порезвились, господин министр. Ремонт пришлось делать, как видишь. Библиотека тоже пострадала.       — Считаешь меня идиотом? — взбеленился Кингсли. — Гарри, по-хорошему спрашиваю: где книги?       Гарри недобро сощурился. Демонстративно призвав палочку, которой практически не пользовался дома, он ухмыльнулся уголком губ от того, как это напрягло министра, непроизвольно опустившего ладонь на рукоять своей. Кингсли его боялся. Даже с обетами. Кажется, та вспышка, свидетелем и жертвой которой тому довелось стать в Малфой-мэноре, не прошла бесследно. И демонстрация им силы этот страх сейчас усугубляла.       Гарри поднял кончик палочки к потолку и заговорил — медленно и четко, чтобы до министра дошло каждое слово:       — Клянусь, что не прятал от авроров книги из библиотек Блэков и Малфоев. Клянусь, что не знаю, где находятся пропавшие книги. Пусть будет моя магия зароком правдивости сказанного.       Палочка выстрелила золотистыми искрами. Гарри опустил ее, направив на заварник:       — Вингардиум Левиоса.       Фарфоровая ёмкость взмыла, описала по гостиной дугу, повинуясь движению его руки, и вновь плавно опустилась на стол.       — Как видишь, моя магия при мне.       Кингсли чувствовал подвох в его словах и действиях, не мог не чувствовать, проработав столько лет аврором, но в чем именно, сразу понять не смог и был вынужден уйти ни с чем. Гарри не сомневался: рано или поздно министр догадается, стоило тому лишь дать себе труд об этом достаточно подумать. Только ничего не сделает. По той же причине, по которой был вынужден ранее оставить попытки поиска виновного в утечке информации об опасности для аристократов: люди, простые люди не поймут третирование министром героя войны, Победителя Волдеморта, и по совместительству — «чудо-целителя», «последнюю надежду там, где опускают руки остальные». Там, наверху, не были уверены, что сумеют избежать огласки, если рискнут надавить на него всерьез. Все же в том, чтобы оставаться на виду у общества, помимо минусов, имелись плюсы.

***

      Идея о том, что можно было сделать в пику действующей власти, не нарушая данных некогда обетов, пришла к Гарри после визита Кингсли, когда он вновь задумался о знаниях, которых Министерство лишало свой народ. Он долго ругал себя, что не додумался до столь очевидного, столь изящного щелчка по носу правящей верхушке и всем, согласным с их политикой. Да, это сыграет не сейчас — когда-нибудь, но…       Правда, Гарри нужны были помощники. С подобным он не сможет справиться один…