Измерения

             — Ну? — хмуро спросил Гесер.       Антон устало вздохнул: головная боль не особо способствовала аналитическому процессу. А наседающий сбоку начальник — тем более.       — Борис Игнатьевич, ну не знаю. Я сказал все, что хотел. Режьте уже.       — Думай, — упрямо заявил Пресветлый. — Это надо! Ладно Завулон там был, я понимаю, можно было и растеряться, случайно ошибиться, не мудрено, но он даже сделать ничего не успел, как ты сам всё сделал за него и всё завалил. Тебя кто просил влезать? Думал, самый умный? Как теперь разгребать будешь?       — Как скажете, так и буду, — буркнул Антон, стуча пальцами по столу.       — Так тебе ж что не скажи, ты всё по-своему сделаешь! Сегодня я тебе тоже, кажется, что-то говорил по поводу этого дела, не припоминаешь? — язвительно спросил Пресветлый.       — Ну знаете ли! — не выдержал Антон, хлопая ладонью по столу. Уж лучше просто орет, чем издевается. — Можно было меня предупредить, что у вас снова что-то намечается!       — А я не обязан!       — А я обязан был смотреть, как чужая жизнь разыгрывалась? Гесер, как хотите, но моей вины в этом нет, я и не признаю. Не повязали бы этого ведьмака — он еë убил бы.       Антон зло откинулся назад на стуле. Челюсть он непроизвольно сжал — даже через время случившееся продолжало заставлять мышцы напрягаться, а самого его приводило в состояние боевой готовности.       Он знает, что поступил правильно. Даже если всем Светлым на Свете так не показалось бы.       Если бы он не вступил в спор за этого Тёмного, не настоял бы на его задержании перед Завулоном, пострадала бы его Саба. Ведь если бы не Антон, ведьмака наверняка отпустили бы, а тот наверняка поспешил бы отыграться на бедной, беспомощной девушке.       Антона потряхивало от этого, это было ужасно. Чувство справедливости обострялось, когда дело касалось Сабмиссивов. Особенно тех, которые терпели побои и жестокое отношение, которые выглядели, как привидения — белые и несущественные. Потому что по себе он знал: если никто не защитит — сам тоже не сможешь. А Антон пытался. Пытался защищать не только себя, но и других. И если с первым были проблемы, то второе он делал на совесть, пусть и получая нагоняи, как сейчас.       Далеко ли ему до шухарта? Далеко. А до Дон Кихота? Тоже. А вот до чего-то среднего, может быть, достаточно близко.       Гесер тяжело вздохнул, потирая ладонями лицо.       — Илья говорит, что она была в порядке. А ещё, что никаких жалоб у неё на Тёмного не было.       — Ну конечно, в порядке! — язвительно фыркнул Антон. Руки не переставали дрожать — мерзкое лицо Тёмного, который думал, что ему безнаказанно сойдут издевательства над Сабой с рук, стояло перед глазами. Хотелось ударить. — Она тряслась, как осиновый лист, и сидела в углу на коленях, Гесер, не в силах поднять голову.       Антон вспомнил еë взгляд. Потерянный, пустой, загнанный. Она смотрела на него, потому что поняла, что он — последний её шанс на спасение, и он готов поклясться, что пока по еë щекам лились слезы, она беззвучно выдавливала слово «Помоги» раз за разом.       — Насколько мне известно, это естественное состояние для Сабмиссива, — махнул головой Гесер.       — Естественное состояние для Сабмиссива это тупое служение на коленях? Естественное состояние для Сабмиссива — просто быть вещью, которая радует глаз? — прошипел Антон, заводясь слишком сильно.       Как Саб, Антон слишком чувствовал эмоции девушки, и они были просто невыносимы. Его трясло и до сих пор не хотело отпускать, состояние напряжённости скапливалось всё сильнее, активировало защитную реакцию «бей-беги». Вот Антон и бил.       — Ты перегибаешь палку. Прекрати.       — Нет. Для того Тёмного это было прописной истиной, — не сдавался Антон. Он поднялся — сидеть на месте казалось невыполнимой задачей. — Она была вещью и ей это не нравилось. Если вы не замечаете таких очевидных вещей, тогда понятно, почему вы так с нами обращаетесь.       Взгляд Гесера потемнел, и, возможно, Антону совсем немного стало страшно. Но он этого не почувствовал, потому что адреналин всё ещё притуплял большинство чувств, отвечающих за разум, и обострял другие инстинкты.       — Городецкий, — осадил его тяжело Гесер. Антон зажмурился: голову прострелило болью, которая пронеслась аж до сжатых челюстей, ноги подогнулись сами собой. Откат после адреналина всегда бывает очень плохой — восприимчивость к приказам обостряется до предела. Пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не рухнуть на пол.       — Давай, прикажи мне встать на колени в угол, — прошипел тихо Антон, поднимая глаза. Его мелко потряхивало.       — Есть идея получше.       Каким-то чудом Гесер оказался слишком близко, Антон даже не успел уловить движение или скрип кресла. Его как-то аккуратно, но крепко схватили за плечо. Антон хотел отпрыгнуть, сделать шаг назад, но ему не дали — развернули к себе, заглянули в шальные глаза.       — Ты Саб, — это не было вопросом. Возможно, Антона совсем немного напугал факт раскрытия Модуса — сейчас, в таком состоянии. Хотя после такой ярко говорящей сцены как раз таки было не мудрено, что Пресветлый догадался. Антону почему-то всё равно было немного отвратно. Неужели и Гесер считает, что они просто для красоты? Злость на саму эту мысль не давала покоя.       — Я — вещь, которую удобно иметь рядом для удовлетворения своих потребностей, — не отрывая взгляда от чужих глаз, сказал Антон. — Только я не совсем понимаю: это от того, что я Саб, или от того, что я Светлый.       Гесер выдохнул тяжело, потянул Антона куда-то в сторону. Стало не до шуток. Сколько бы не было в Антоне героизма, Силы в Гесере было больше. Даже не Модусной — но она ему и не была нужна.       Гесер сел на диван сам, потянул Антона вниз:       — Сядь.       Ноги подкосились сами: держаться было не за что. Ну, можно было, конечно, о чужие колени, но это всё равно не уберегло бы от падения.       Хотелось вырваться. Стоять на коленях в этой ситуации Антону не хотелось, не сейчас, когда для Гесера это означало лишь что-то обыденное, что-то привычное для Саба. Антону хотелось по-другому, ему хотелось, чтобы это было наполнено каким-то другим, сокровенным смыслом и чувством.       — Если мне не изменяет память, сигнальный принцип называется светофором, — сказал Гесер, прерывая очередную попытку Антона встать. — Ты слишком на взводе. Я мог бы прям сейчас отходить тебя тростью за твои слова, но я не буду этого делать.       Пресветлый отпустил замеревшего Антона. Тот был напряжён, как струна, смотрел зверем, чуть ли не кусался. Модус всегда был вещью слишком интимной, слишком важной. Гесер этого не чувствовал, но понимал, поэтому пытался играть по правилам.       — Если я сейчас сделаю что-то, что будет для тебя слишком, ты скажешь Красный. Если я буду близко к пределу — Жёлтый, — сказал Гесер, глядя Городецкому в глаза, сверху вниз. Тот моргнул.       Гесер продолжил, аккуратно протягивая руку к чужим волосам:       — Ты всё сделал правильно. С точки зрения Модусного — правильно. И у меня нет причин заверять тебя в обратном.       Антон дал потрогать свои волосы, дал за них взяться и дал прижать свою голову к чужому бедру. Он был напряжён, не отрывал немигающего взгляда, молчал, но позволял.       Когда Гесер произнёс это, Городецкий медленно моргнул, будто не веря до конца в то, что услышал.       — У тебя есть Дом? — спросил Гесер, не вынимая руки из мягких волос.       Антон отрицательно махнул головой, проверяя, насколько крепко его держат. Гесер позволил ему и это.       — Успокаивайся. Я не собираюсь тебя отчитывать. Теперь — нет.       — Потому что я Саб, — прошипел Антон, его захлестнула новая волна злости, казалось, Гесер просто издевается над ним. Тут же Городецкий скривился из-за головной боли — он сознательно ослушался приказа.       — Да, Антон, — кивнул Гесер. Хотелось щуриться и кривиться самому: из-за чужой боли, из-за чужого отчаяния, которые он видел где-то в глубине чужих глаз. Там вообще было много всего того, чего не надо. Например, страх. — Но не потому что с тебя нечего взять, а потому что для тебя это нормально. Нормально чувствовать себя так из-за этой ситуации и более того, нормально желать того, чтоб девушка была в безопасности. Нормально, что ты соотносишь себя с ней. Но она уже в безопасности. И ты — в безопасности.       Антон тяжело выдохнул, прикрывая глаза, сжимая челюсть. Накопившееся напряжение играло в пальцах, заставляя их трястись, запускало резкую дрожь по телу, будто в минус тридцать, болело в лёгких и голове, сосредотачивалось на бёдрах и коленях.       — Успокаивайся, — ещё раз приказал Гесер, провёл по волосам в каком-то странном жесте — Антон не понял или не захотел понимать. Достаточно было того, что это вообще случилось. — Тёмный под стражей, всё уже прошло. Завулон себе его не получит обратно, да и вряд ли захочет. Всё закончилось. Для тебя — точно.       Антон расслаблялся под чужими руками. Гесер был очень жаркий, что способствовало расслаблению: было тепло и хорошо. Незаметно для Антона расслабились и плечи, и спина. Голову он уже сам держал на чужом бедре, без посторонней помощи.       Руки потряхивало, но их он сложил на коленях в замке. Глубоко вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Ладно. Если Гесер хочет, чтобы это было без смысла, пусть это так и будет. Пусть это будет жест помощи немощным, если ему так хочется.       Накрывало его редко, но бывало. Особенно, когда он видел такую несправедливость. Было странно понимать, что такое вообще существует. Что он мог оказаться на этом месте, если бы ему повезло чуть меньше. Это было страшно, очень.       Поэтому это всегда вызывало столько эмоций. Обычно он скрывался дома, вымещая злость на чем угодно, только не на людях и Иных, а потом откат переживая через глухую тоску, через домашние дела, иногда просто сворачиваясь клубочком и пытаясь думать о чём-то другом.       Сегодня ему просто не повезло: после дежурства, Гесер вызвал его к себе. И сбросить адреналин было негде, а откат пришёл слишком быстро.       — Ты собирался меня ругать, — тихо напомнил Городецкий.       — Собирался. Но тебе от этого станет хуже, — пожал плечами Гесер.       — Так добей, — не унимался Городецкий.       — За что ты хочешь наказания? Ты всё сделал верно.       Антон затих, прикусывая губу. Закрыл глаза, чтобы не смотреть наверх.       — Расслабь челюсть, — тихо попросил Гесер, прикасаясь с подбородку. — Зубы раскрошишь.       Только в этот момент Антон понял, что челюсть у него и правда была сильно сжата — практически тряслась, заставляя стучать зубы друг об друга из-за напряжения.       Он выдохнул, попытался силой еë расслабить. Получилось скудно, хотелось сжать еë обратно, а по бокам отдавало небольшой болью.       — Хорошо, — рука ещё раз провела по волосам. — За что мне тебя ругать?       Антон открыл рот, но сразу же закрыл. Слова застревали где-то, он не мог произнести то, что хотел, вслух.       — Ты сам знаешь, — выдавил он. — Не заставляй меня говорить это вслух.       Гесер помолчал, молча зарываясь в чужие волосы. Он не знал, он мог лишь догадываться, чего там Городецкий накрутил себе снова.       — Тебе нужна боль или чтобы я тебя простил? — аккуратно спросил Гесер.       — И то и то, — с замедлением ответил Антон.       Пресветлый кивнул. Потянул Антона за собой наверх, не за волосы, а за локоть.       Тот неуклюже встал, посмотрел странным взглядом. Отошёл под натиском с десяток шагов назад, упёрся спиной в стол.       — Давай, аналитик, у тебя есть десять секунд на то, чтоб понять, что будет дальше и заранее остановить меня, — проговорил Гесер, склоняясь ближе, выставляя руки по обе стороны от Антона и прижимая того к столу.       Городецкий по инерции немного отстранился, сгибая руки в локтях и опираясь больше о поверхность стола. Сглотнул, глядя в сверкающие глаза. Кажется, тот смысл, которого Городецкий так хотел, проявлялся именно сейчас.       — Не хочу, — севшим голосом отозвался Антон.       Гесер помедлил, потом провёл рукой по чужому колену выше, к бедру. Сказал, глядя в глаза:       — Светофор ещё в силе. И только попробуй не сказать, если что-то будет не так.       Антон выдохнул: шутки шутками, но это звучало сексуально. А то, что будет дальше… тем более было таковым.       Антон запрыгнул на стол с подачки Бориса, поднял руки вверх, позволяя стянуть с себя футболку с Арией, оказался одним движением опрокинут на плоскость. Почему-то в голове всплыла геометрия 10 класса.       Он попытался приподняться и тут же опустил голову обратно, невидящим взором смотря в белый потолок. Лучше так, чем смотреть, как Гесер расстегивает твой ремень.       — Не будешь лежать ровно, я тебя привяжу, — угрожающе сказал Пресветлый, проводя теплыми ладонями по животу.       — У тебя есть чем? — удивился шёпотом Антон, чувствуя, как штаны чудесным образом с него снимались. (С нами программа даша путешественница давайте поможем антону найти свои джинсы в кабинете у старого ко)       — Если ты не перестанешь меня провоцировать, то испробуешь весь арсенал на себе, — хмыкнул Гесер, царапая бедро. — И учти: это будут только твои проблемы.       Антон хотел что-то сказать, но вместо осмысленных слов с губ сорвался только стон, подозрительно похожий на скулёж: Гесер взял его член в рот.       Электричеством било по нервам, так, что даже лицо буквально горело. Воздуха не хватало, и Антон из последних сил старался не только не шевелиться, цепляясь дрожащими руками за стол, но и не особо сильно стонать. Последнее получалось откровенно плохо.       — Бля-я-я-ять, — хныкнул Антон, чуть уползая вверх. То, что он чувствовал, грозило буквально разорвать его изнутри.       — Меня конечно безумно привлекает то, какой ты отзывчивый, — довольно облизнулся Гесер, давая Антону минуту передышки. — Но будь добр, не отползай от меня, — на бедро прилетел мощный шлепок, который тут же загорелся примерно так же сильно, как и лицо. Антон выгнулся от этого ощущения, которое выбивало весь воздух из груди, но не застонал. Это было слишком хорошо для того, чтобы отвлекаться от этого ощущения на какой-то там стон.       Ладонь прошлась по месту удара, но Городецкий еë почти не почувствовал, сосредотачиваясь на практически болезненном напряжении в паху.       Гесер сделал ещё несколько движений и отстранился, понимая, что ещё немного и Антон кончит. Резким движением притянул к себе — пальцы Антона легко соскользнули с опоры.       Как безвольную куклу, Гесер перевернул Городецкого на живот, снова впечатывая в плоскость стола. Антон тихонько застонал: хотелось кончить, а ещё хотелось Гесера. А в таком положении — ещё и глубоко в себе.       Антон облизнул пересохшие губы, взялся за край стола. Хотя хотелось взяться за собственный ноющий член. Но он же хороший — без разрешения нельзя. По лбу стекал пот, в глазах немного плыло.       Чужие горячие ладони прошлись по спине, надавливая так сильно, так властно, так хорошо. Прошлись по шее, сдавили одновременно с членом — был бы Антон на шаг ближе к оргазму, он кончил бы от этого с тихим вскриком. Отпустили, прошлись по затылку, стиснули мокрые волосы в кулаке, чтобы притянуть к себе.       Антон запрокинул голову из-за направляющей руки, в блаженстве прикрыл глаза. Чужой член упирался в бедро, а дыхание он чувствовал где-то на шее. Там же, на шее, он ощутил первый укус.       А на другом, не том, что в прошлый раз, бедре, ощутил ещё один шлепок. Это не было по-настоящему больно, скорее разогревающе.       Как в него вошли пальцы, он не особо запомнил, метаясь в состоянии страсти слишком сильно, ощущая скорее не сам факт их присутствия, а скорее их движений внутри, зато то, как вошёл чужой член, он, наверное, запомнит навсегда.       Одна рука то поглаживала по пояснице, иногда оставляя незаметные царапины, то наносила шлепки по бедру и заднице — возможно, слишком больно, только вот было совершенно не до осознания этого. Вторая держала за волосы, натягивая, не оставляя никаких вариантов, кроме как рвано постанывать в полный голос.       И если сначала Антон скулил, то в середине процесса сорвался, демонстрируя все прелести голоса. А к концу, когда был уже на грани, когда умудрился вырвать волосы из чужой руки, прислониться к плоскости стола всем телом, ища спасительный холод, потому что тело горело везде, тогда Антон уже натурально поскуливал, царапая стол, прижимаясь щекой к холодному покрытию.       Кончил он от того, что Гесер в каком-то абсолютно неСветлом, но очень правильном жесте схватил его за шею и притянул к себе ближе, прижимая к груди и шепча что-то на ухо. Кажется, это были слова похвалы — он совсем не слушал, ощущая только как царапают чужие ногти бедро и как он вот-вот сорвётся.       Гесер Антона еле удержал — тот чуть не свалился мимо стола.       В ушах стоял гул, очень сильно хотелось на колени или полежать, казалось, ноги не выдержат других позиций. Именно поэтому Антон честно скатился к чужим ногам, откидываясь на них, прислоняя голову, тяжело дыша и на этот уже раз ощущая себя абсолютно правильно.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Гесер тяжело, запуская в чужую макушку пятерню.       — А что обычно чувствуют люди после оргазма? — Антон сглотнул, прижался устало, прикрывая глаза. Ему требовалось время, чтобы восстановить дыхание.       — Просветление? — предположил Гесер.       — Спешу разочаровать: твой член не волшебный, — хрюкнул Антон.       — Просто не получилось с первого раза.       — Было очень холодно?       — Не нарывайся, — фыркнул Гесер, трепля чужие волосы. — У меня неподалёку трость есть. Неиспользованная.