Измерения

             — Ничего понять не могу, — Антон смотрел на строчки бумаг отчетов и протеста, которые принесла ему чуть ли не вся опергруппа в полном составе, и диву дивился. Потому что то, что он читал, явно было либо бредом его уставшего от нескольких смен подряд сознания, либо каким-то неудачным приколом на первое апреля.              Лица старших оперативников были до боли серьезны, из чего можно было сделать вывод, что за окном — не первое апреля. Жаркое солнце и погода в плюс двадцать девять вместо снега на это, конечно, косвенно намекали, но Антон решил сразу не верить. Так, на всяких случай.       Дата на ноутбуке тоже отображала отнюдь не весенние месяца.       — Вот и мы не можем, — проворчал Семен. — Нет, это вообще что такое?       Весело было одному лишь Игнату, который сидел с красным лицом и покрасневшими глазами. Нервное что ли…       Антон пожалел, что не держал у себя валерьянку, потому что слушать, как икает в приступе смеха коллега, было практически невозможно. Самому ему хотелось скорее плакать.       — А чему мы удивляемся? — непонимающе спросил Лас, неловко переминаясь с ноги на ногу. Кому-кому, а ему всегда точно понятны материи миров. Антон поднял на него измученный взгляд. — Я думал, мы все прекрасно знали, что они там, в своем Дневном… ну... — он помахал в воздухе руками, пытаясь с помощью пассов культяпками дать более точное определение Темным. Сдался: — «Такие»...       — Какие «такие»? — буркнул Антон, с новой попыткой принявшись буравить взглядом текст официального протеста. Текст не исчезал, к досаде Антона. — Выдумщики и притворщики?       Лас, с беззаботностью ребенка, поправил:       — Геи!       Секундную абсолютную тишину, как в вакууме, прервал истерический смешок Игната, больше подходящий на всхлип.       Лас стушевался под взглядом старших оперативников:       — Ну, точнее гомосексуалисты…       Этого уточнения инкуб вынести не смог, сквозь смех простонал извинения, и вышел из кабинета. Это мало чем помогло, потому что, видимо, звукоизоляция Ночного Дозора не была рассчитана на инкубов в истерике.       «Совершенные группой лиц при исполнении служебных обязательств Ночного дозора действия, направленные на возбуждения ненависти или вражды, а также на унижение достоинства человека (Иного) по признакам сексуальной ориентации.»       Текст протеста все не пропадал. Смех, как в триллерах, начал отдаляться и становиться все тише.       — А как Дневные Дозорные определили, что нарушитель… — Антон поднял глаза. Нет, над ним точно издеваются. Третья смена закончилась… ему бы сейчас домой.       — Ну так… — крякнул Семен, протирая мокрый от жара лоб рукой. Сказал весомо: — Рыбак рыбака…       Антон отчаянно глянул на электронную дату на мониторе ещё раз. Та упрямо не хотела показывать первое апреля.       — Так, — вздохнул он, прикрывая ноутбук. Внутри себя он уже не кричал — так, жалобно поскуливал, понимая бренность бытия и принимая тяжесть отсутствия здорового отдыха сполна. Со сном придется попрощаться ещё на какое-то время. По крайней мере, пока Темные обратно не станут натуралами… Антон вздохнул. Вечность без сна проводить не хотелось. — Рассказывайте от начала и до конца.       ***       — Перебесится и успокоится, — буркнул Гесер, не отвлекаясь от изучения внутренностей металлических старых часов времен Российской Империи. Винтики беспорядочно были разбросаны по столу, а руки Гесера были в саже.       Антон молча следил за махинациями. Удивляться он уже разучился, приняв одну простую истину: если начальство ведет себя, как дурак, значит единственный дурак тут только ты. Если Гесер сойдет с ума, разовьет у себя шизофрению и будет общаться вслух с собственными галлюцинациями и есть траву, никто ничего и не заметит. Так сказать, обычный вторник.        К тому же в Сумраке Антон ничего не видел, что подтверждало версию с шизофренией, но судя по намокшему лбу начальства, Сил в вещичку было вбухано немало. Куда только утекала, непонятно…       Впрочем, раз он не видит, значит, и не надо ему видеть. Время — штука тонкая. И раз Гесер уверен, что может с ней играть, значит, пусть играет.       — Вы всегда так на протесты Дневных реагируете?       Гесер посидел несколько секунд ещё над часами, будто не услышал вопроса. Аккуратно отстранился, перевел дух, стер капельки пота с лица.       — Это же не протесты Завулона, их можно и проигнорировать. Чего ты привязался к формулировкам вообще? — Гесер наконец соизволил посмотреть на Антона. Скривился. — Шел бы ты домой вообще…       Антон обиделся:       — Сами идите. У нас Игнат в истерике. А опера на взводе. Им Темные два часа доказывали, что они Темного жестко скрутили не потому что он чуть женщину с коляской не угробил, а потому что он гей. Завулон точно провокаций устраивать не собирается?       Гесер подумал несколько секунд.       — Странные способы регулирования демографии, — сказал он вникуда. Встрепенулся: — Он провоцирует тем, что существует.       — Это возмутительней, чем короткая юбка, — саркастично хмыкнул Антон. Помахал бумагой перед лицом: — Что мне с протестом-то делать? Семен сказал, Дневные были настроены очень серьезно.       — Съешь, — вздохнул Гесер. Кажется, ему это надоело. Да и угрозы Темных он не воспринимал серьезно. Если хотя бы кого-нибудь кроме Завулона он воспринимал. — Антон, ну что ты как маленький? Ну допустим, не ответим мы на этот протест ничего. Проигнорируем. Потеряем. Ну пойдут они в Инквизицию с этим делом. И что? Как бы ты вел линию защиты?       — Сказал бы предъявить доказательство гомосексуальности субъекта, — буркнул Антон, откровенно иронизируя. Учитывая, что в Инквизиторских катакомбах и других не особо приятных Инквизиторских местах, не ловила любая связь, во избежание фото- и видеосъемки, так, что телефоны отказывались даже включаться, то и доказывать пришлось бы… вживую.       — Ага. Только не забудь добавить, чтобы доказательство не на тебе предъявляли, — в тон ему съехидничал Гесер. — Ну и что ты ко мне пристал, раз сам все можешь?       Антон вздохнул. Да, когда начальство занято с интересными вещицами, лучше к нему не лезть… а выживать как-нибудь самим.       ***       — Скажи, что меня глючит, — пробормотал Антон, прикрывая глаза. Когда он их открыл — предмет шокового состояния остался на месте.       — Тебя глючит, — послушно и миролюбиво поддакнул Лас.       — В дурку ложитесь. Там укольчики пропишут, чтобы не глючило, — враждебно заявил стоящий на охране вампир.       Антон может быть даже осадил бы наглого вампира… но слов не нашел, тратя всю мозговую деятельность на осознание происходящего.       Ему казалось, что вся эта херня с ориентациями закончилась на том инциденте в начале июня. До Инквизиции не дошло, но вот Завулон своим присутствием Светлых почтил. С Гесером они сторговались, но вот что никто не ожидал: ещё и лекцию провел, о значимости Месяца Гордости. Гесер сколько пытался — выгнать его не смог, а на бедных сотрудников Ночного Дозора вывалился не только пласт информации, но и столько ехидства и надменности, что вышли они из кабинета начальства, как из МФЦ — обруганные и облитые душевной грязью.       Инцидент замяли, и Антон совершенно не ожидал увидеть продолжение истории.       Зря: радужные флаги на территории газеты «Известия» явно намекали на продолжение.       Как бы абсурдно это не звучало, но одна из передовых газет Советской власти в пятидесятых годах стала полностью подчинена Темным. Воз и ныне там.       Как у Светлых есть свое производство, так и у Темных — несколько подконтрольных им предприятий. «Известия» стали в этом плане самой успешной площадкой, потому что на территории выпускалась не только газета, но и было множество других зданий под другие цели. Например, концертная площадка, пользующаяся большой популярностью у российских групп и исполнителей.       Антон пришел сюда с Ласом по жалобе одного из Светлых и понял, что того так возмутило. Где они умудрились заказать радужные стекла, Антон даже спрашивать не хотел.       Стены во внутреннем дворе были разукрашены в цвета радуги. А различные надписи, которые Антону даже читать было неловко, находились даже под ногами.       — Это что?       — А у вас не только с головой, но ещё и со зрением проблемы? — фыркнул вампир.       — Если не ответишь, проблемы с головой будут у тебя. Только не ментальные, а физические, — уставше, а оттого очень злобно сказал Антон.       — Вот только не надо мне угрожать, — оскалился вампир. — Вам тут и так не рады.       Антон открыл было рот, как его перебил Лас:       — А разговоров-то было! Вроде толерантные, а так обращаетесь! Как там… гомофобы вы, вот что! При чем такие лицемерные, я не могу!       Городецкий прикрыл глаза со стоном. Надо было сначала объяснить Ласу, что если он так будет говорить, Темные примут его за своего.       ***       — А ты не слышал, Городецкий?       Антон вздрогнул, борясь с желанием обернуться на Завулона, так нагло подкравшегося сзади.       — О том, что геи бывают? Слышал. И видел, к сожалению, — буркнул Антон, активно забивая в программу информацию от Инквизиторов. Времени для передачи информации аналитикам было катастрофически мало, надо было делать расчеты самому. А тут Завулон нарисовался… не вовремя.       — О Месяце Гордости.       — Было бы чем гордиться, Завулон, — кинул Антон вникуда, выцепляя из паутины вероятностей нужные события.       Антон пытался выбить у Гесера отпуск хоть на недельку, чтобы забыть о сошедших с ума Тёмных. Гесер отпуск не дал, зато дал несколько отгулов, которые Антон успешно отгулял с дочкой, жалуясь ей на Тёмных и их идеи.       Сейчас отгулы закончились, и как ни грустно — сразу после них начался полный пиздец.       — Хочешь сказать, любовь не стоит того, чтобы ей гордиться?       — Твоя — точно нет, — засмеялся Антон, нажимая «enter». Нужное место всплыло на карте. — Я даже знать не хочу, зачем ты это все проворачиваешь. Дома не сидится? Скучно?       — Гомофоб ты, Городецкий, — вздохнул Завулон. — Что странно, учитывая место твоей работы.       Антон подавился воздухом, когда Темнейший вместо прощания подмигнул ему.       ***       К двадцатым числам всю серьёзность ситуации начал наконец понимать и глава Ночного Дозора.       — Я вас, кстати, поздравляю.       — Антон, — тяжело сказал Гесер, поднимая глаза от протеста. — Я женат.       — Оно и странно, кстати, — протянул Антон, откладывая очередную бумажку в стопочку «Сексуальная ориентация». Стопочки «трансофобия» и «нарушение сотрудниками Ночного Дозора порядка задержания» были намного меньше. — Но вас теперь не поздравлять что ли?       Гесер тяжело промолчал, кладя и свою бумажку в стопку «Сексуальная ориентация» вслед за Антоном.       — А я говорил, ещё в первых числах июня, что надо предпринять превентивные меры. Ой, смотрите, а на этом протесте вообще печать радужная!       ***       — Надя, иди домой, — тяжело сказал Антон, докуривая сигарету.       — А смысл? — философски спросила Надя, глядя на сверкающую в солнце башню Москвы-Сити. — Ты всё равно тоже туда после дела.       — Тогда хотя бы тут подожди, — не сдавался Антон. Вести свою дочь в царство разврата он не хотел. Но и та была с его генами, поэтому продолжала упрямиться:       — Ты хочешь, чтобы я тут сгорела? Тут даже деревьев нет, чтобы укрыться!       Антон пожевал сигарету губами. Вот уж никогда не думал, что жертвой собственного характера и генов, окажется он сам.       Проблему решил Завулон, появившийся сам за их спинами.       — Умрёшь, пока тебя дождёшься, Городецкий.       — Я знаю, — кивнул Антон, выкидывая сигарету.       — Привет, Надежда, — Завулон непривычно тепло улыбнулся, пусть и не без ехидства в глазах, склонил голову в приветливом поклоне.       — Здравствуй, Завулон, — вернула ему улыбку, полуприседая в шутливом реверансе.       — Так, — Антон решил закончить этот обмен любезностями. Протянул небольшую коробку, которую Гесер попросил передать Темнейшему лично. Почему Гесер не мог сделать этого сам, Антон не знал.       — И всё? — удивился Завулон. — Гесер так настаивал на этом подарке, что я подумал, там чума, не меньше.       — Могу организовать, — улыбнулся Антон криво.       Завулон хмыкнул, развязал бантик из радужной ленты. Антон пытался сдержать эмоции, только мысленно злорадствуя, а вот Надя широко улыбнулась. Гесеровы намёки иногда бывают слишком жирны.       В прочем, это было только начало.       Из серой коробочки Завулон двумя пальцами вытащил часы. Те самые, которые Антон наблюдал у Гесера в кабинете в начале месяца. И всё бы ничего, но кожаный классический ремень был заботливо заменён на радужный.       — Неплохо, — удивлённо фыркнула Надя.       — Неплохо, — согласился с ней Завулон, щурясь с довольным лицом на часы. — Старая вещь, дорогая. Такие за службу при императорах давали.       — Неужели тут нет скрытой издёвки? — удивлённо спросила Надя.       — Есть, — улыбнулся Завулон, закрепляя на тонком запястье массивные часы. — Эта модель при Николае Втором появилась.       Надя понимающе хмыкнула.       — И все-таки, это издевательство, — покачал головою Антон. Хотя, этим часам всего век. Ничто для Великих.       — С Гесером так всегда, — Завулон с нескрываемым удовольствием любовался часами. Радужный ремень смотрелся очень глупо на фоне строгого костюма с галстуком. Ещё и большие часы, которые смотрелись на тонкой руке откровенно нелепо. — Я ему радужный член подарю. Ему явно не хватает.       Надя прыснула, но под грозным взглядом отца постаралась сделать серьёзное лицо. Не получалось, смешки так и вырывались.       — Завулон, прекращай развращать мне дочь, — разозлился Антон.       — Двадцать первый век делает это лучше меня, — помахал рукой Завулон. — К тому же это просто биология.       — Биология? — Антон открыл было рот, чтобы уточнить, что именно Завулон считает биологией — радужный член или его… непосредственное приминение, но заткнулся, вспомнив, что рядом дочь.       Надя засмеялась, увидев лицо отца. Сказала, махнув рукой.       — Я буду ждать у ворот, — а потом добавила, улыбаясь так ехидно, что Тёмным далеко: — Куда скидываться?       — Надя! — возмутился Антон.       — Ухожу-ухожу! — подняла руки Абсолютная, впрочем, улыбаясь так же ехидно. Помахала рукой и пошла в сторону ворот.       Завулон хихикал.       — Твоя кровь, сразу видно.       — Спасибо, я старался, — огрызнулся Антон. — Не смей больше моей дочке мозги своей… гомосексуальностью пудрить.       — Тогда ограничивай ей интернет и общение со Светлыми, — фыркнул Завулон.       — Ты меня услышал, Завулон.              — Услышал-услышал, гомофоб ты мой, — вздохнул Темнейший.       — Это лицемерно, не находишь?       — Ну почему же лицемерно? У меня даже в кабинете флажок радужный стоит. Лас не рассказывал?       — А что он делал у тебя в кабинете?       — Проще сказать, что не делал. Не ревнуй, Городецкий.       — Вот ещё, — возмутился Антон.       — Разве не добавились в твою жизнь яркие цвета, когда ты меня встретил?       — Не добавился ли в него голубой? Определенно нет, спасибо.       Завулон на него хитро глянул. Придвинулся почти вплотную. Антон хотел было отстранился, но ограждение сзади ему помешало. Пришлось ощущать жар чужого тела…       — Я рад, — улыбнулся Темнейший, тепло хмыкая куда-то в висок и посылая кучу мурашек по телу.       — Почему же? — Антон был в таком шоке, что не придумал ничего лучше, чем этот вопрос. Хотя даже это уже достижение, потому что легкая, но требовательная ладонь на талии едва ли позволяла думать.       Нет, Тёмные в этот месяц определённо сошли с ума…       — Потому что голубого в цветах ЛГБТ флага нет, — мурлыкнул Завулон на ушко. — А значит шансы у меня ещё есть. Выходи из Сумрака, Городецкий.       Теплый смешок на ухо и по-детски глупый щелчок по носу.       — Серые цвета, конечно, мне нравятся, но не в этом месяце, — Завулон подмигнул, улыбнулся кошачьей улыбкой, чуть ли не хвостом махнул, и провалился куда-то на глубинные слои Сумрака.       — Так тридцатое число… месяц-то уже прошел… — похлопал глазами Антон, оставаясь стоять там, где стоял.       — Ну так — то месяц Гордости. А с завтрашнего дня ещё и лесбиюль начинается, — знающе протянул Лас из-за кустов.