Правильный выбор
Бриллианты переливались в тусклом свете спальни, пока мужская рука сдавливала колье, усыпанное ими. — Надеюсь, ты не обижаешься за то, что я не дарю тебе такие дорогие украшения? Мужчина оглянулся и посмотрел на пол около кровати. Оперевшись спиной о стену, там сидела полураздетая девушка. Всё её тело было покрыто ссадинами, одежда разорвана, а лицо стало маской из слёз и стеклянных глаз. В них отсутствовала жизнь, хотя тело всё ещё могло делать короткие и бесшумные вдохи. — Я бы подарил тебе что-то из этого барахла, но мне нужны деньги, чтобы заплатить нашим друзьям за предстоящую помощь. Рука небрежно отбросила колье на небольшой столик с настольной лампой и взяла с него следующее украшение. — А вот это… — лёгким движением пальцев человек открыл кулон в форме сердца и злорадно оскалился, когда горящий взгляд убийцы прошелся по надписи внутри. — Ходж и Кэтрин вместе навсегда… Спальню наполнил пронзительный мужской смех. Девушка невольно вздрогнула, и по всему её телу пробежала волна неприятных мурашек. — Вот это я, пожалуй, оставлю… Нам это ещё пригодится, — он вновь посмотрел на девушку и закрыл кулон, возвращая его на место. Человек сделал лишь шаг, и девушка, будто в миг обезумев, оторвалась от стены и забилась в ближайший темный угол. Она истошно завопила, когда шаги размножились в её сторону. Они становились стремительнее, и тогда женский вопль уступил место почти неразборчивой истеричной мольбе: — Прошу! Нет! Не надо! Не трогай… Мужчина схватил девушку за волосы и швырнул на кровать. Ее уже осипший голос не переставал тревожить окружающую тишину и звать на помощь, пока разбитые дрожащие губы не накрыла большая сильная ладонь. — Заткнись, долбанная сука, иначе ты сдохнешь! — свободная рука перевернула тело девушки на живот, — а затем и он, я тебе это обещаю. Девушка максимально напряглась всем телом и закусила зубами снятое постельное белье, когда почувствовала, что её снова насилуют. Жестоко, грубо, до кровавых ран, которые не успевали заживать прежде, чем, казалось, бесконечные мучения настигали её вновь.***
Веки приоткрылись, и я увидела перед собой лицо мужчины. Беспокойные карие глаза пристально смотрели на меня, но в моем сознании это лицо уже успело смениться на другое. На то самое, которое я видела перед тем, как потерять сознание. — Нет! В мужчине перед собой я тут же признала Дэвида, оттолкнула его и рывком поднялась на ноги. Меня повело в сторону, но, ухватившись за вовремя протянутую руку одного из охранников, я успела разглядеть свою машину, тот самый багажник и… Ходжа. Он стоял перед ним и безмолвно смотрел на… — Нет, пожалуйста… — мой шёпот никто не услышал, поэтому я закричала. — Нет! Нет! Нет! Я бросилась к машине, осознавая, что то самое лицо было реальным, но Ходж стремительно развернулся, останавливая меня грубой хваткой на плечах. Он загораживал мне содержимое багажника, но я уже знала, что там было. Я знала! Боже мой… Господи… — Нет! — я выкрикивала одно и то же слово в попытках освободиться и ещё раз взглянуть… Взглянуть, чтобы увидеть. Чтобы увидеть и убедиться, что это неправда, что мне все привиделось. Но я уже знала… Знала! Именно поэтому не переставала горько кричать, обливаясь слезами и чувством вины. Не переставала вырываться, позволяя длинным пальцам Ходжа до боли впиваться мне в плечи. — Нет! За что?! За что?! Почему он?! — я ещё никогда не кричала так громко, никогда не задавала все эти бесполезные вопросы с таким безнадежным, но одержимым желанием услышать ответ. — Почему?! Почему он?! Я… Изекил! Изекил! — Проверьте здесь всё и вызовите мне Доминика! Живо! — закричал Ходж, чтобы сквозь мою истерику охрана услышала его приказ, а затем, подхватив меня одной рукой за талию, потащил к лифту. — Изекил! Нет! Отпусти меня! Это ложь! Это не он! Это… — надрывистую речь сменили громкое рыдание и желание вновь потерять сознание, потому что меня буквально выворачивало наружу, и я ощущала, как все мышцы на теле сводят множественные судороги. Безумие завладело мной всецело. Всю дорогу наверх Ходж воевал со мной, но я не сдавалась. Он затащил меня в пентхаус, а следом зашёл Дэвид и оставил на пороге Призрака, который, испугавшись моего беспросветного припадочного крика, помчался в сторону спален. На фоне того же крика послышался детский плач. Видимо, я напугала сына Лидии, но в ту минуту я себя не контролировала. Я не могла перестать кричать и ненавидеть… себя. — Лидия, забирай Майка и идите в спальню! — на весь пентхаус прогремела очередная команда от Ходжа. Испуганная Лидия подхватила сына, и их как ветром сдуло, пока Ходж отпустил меня, и я упала на диван с чувством пронизывающего меня тока. — Подготовь инъекцию с успокоительным! — бросил он напоследок ей вслед. Мертвое лицо Изекила зависло перед моими глазами. Серо-белая пелена на бездушных глазах, которые совсем недавно были зелеными и полными жизни. Бледные сухие губы, синеватая кожа с трупными пятнами на щеках, слипшиеся от засохшей крови волосы… Тот день… В тот день они были чистые и уложенные так, как он стал их укладывать ещё со старшей школы… Тот день… День, когда я позвонила ему и попросила помочь с расшифровкой зловещей программы Ходжа… Тот день, когда я… Крик стал совсем глухим и больше похожим на приступ удушья. Меня трясли и пытались привести в себя, но я жмурилась из последних сил в страхе открыть глаза и вновь увидеть мертвое лицо на отрезанной голове. Слезы обжигали солью моё лицо, а Ходж все пытался достучаться до меня. Он что-то говорил, сидя рядом со мной, пытался прижимать к себе, тряс… тряс и снова тряс, но всё тщетно... Это лицо… Жизнерадостный блеск в его глазах в нашу последнюю встречу в полицейском участке, когда его отпустили под залог. И снова это лицо... Благодарность, сорвавшаяся с его губ, за помощь адвокатов Ходжа. И снова это лицо. Вновь и вновь... Ходж подхватил меня и снова куда-то потащил. Я же не видела ничего вокруг, утопая в своем безумии всё сильнее, а затем раздался звук воды. Это был мощный напор в душе с открытым краном в сторону холодной воды. Я стояла в душевой кабине, оперевшись головой и ладонями об стену, когда Ходж порывисто стянул с меня плащ, затем кроссовки, носки и брюки, оставляя в одной лишь футболке и белье, а после… моё дыхание остановилось. Кожу пронзила тысяча иголок от ледяной воды. Он обливал меня из душа, пока я пыталась закрыться от разрезающей плоть струи. Всё тело намокло, волосы сделали голову ещё тяжелее, а рот попытался глотнуть воздух, но вместо него была лишь вода. Мой крик прекратился. Сознание стало пустым, и лицо Изекила в нём померкло. Живое и мертвое… Я захотела открыть глаза, но все та же ледяная вода не позволяла мне этого сделать. Хотелось кричать уже от физической боли, а не от душевной. Убийственная дрожь. Это всё, чему нашлось место у меня в голове. Стало очень холодно. Губы сомкнулись, а зубы начали стучать. Тогда Ходж нажал на кран, закрывая воду и возвращая душ на место. Я застыла, концентрируя все внимание на полусогнутых коленях, которые из последних сил держали меня в положении стоя. Ходж резкими движениями снял с меня остатки мокрой одежды. В его руках появилось большое полотенце, которым он накрыл мои плечи, притягивая обратно к себе. Так мы вернулись в спальню. Ходж усадил меня на кровать, и начал обтирать полотенцем все мое тело, постепенно переходя на волосы. Он снова хотел расчесать их, высушить феном, затем нанести масло, смазывая им чуть ли не каждый волос по отдельности, но вместо всего этого просто ушел в гардеробную и принёс мне свою белую футболку. Он не протянул её мне, чтобы я сама надела, а просто отбросил на пол полотенце и сделал все сам. В завершении он уложил меня в кровать и укрыл одеялом… Кукла. Вот кто я была в эти минуты. Безвольная, бездушная и… слабая. В спальню постучали, и в неё вошла Лидия со шприцом в руке. — Вот, как просил, — она протянула шприц Ходжу, отходя немного в сторону. Я не знаю, что происходило дальше, но, кажется, он вколол мне успокоительное в ягодицу. — Мне нужно уехать на пару часов, присмотри за ней и извини, что мы напугали Майка, — Лидия послушно кивнула, но задержала взгляд на рубашке Ходжа. — Ходж, твоя рана, — она указала на его грудь, где на белой помятой рубашке появилось небольшое кровавое пятно. — Ничего, я сменю повязку. — Нет, нужно посмотреть. Вдруг швы разошлись. Присядь, — Лидия указала на край кровати, а сама вышла из спальни, чтобы принести свою сумку с медикаментами. В ожидании Ходж снял рубашку и посмотрел на меня. Я лежала спокойно, глядя куда-то перед собой и совсем не замечая происходящего вокруг. Лидия вернулась и достала всё необходимое для перевязки. — Тебе стоит быть аккуратнее, операция была всего несколько дней назад, — произнесла она, когда обнажила рану и увидела сочащуюся из неё кровь. — Всё в порядке, но от обезболивающего я бы не отказался. Обработав руки, она медленно провела салфеткой, пропитанной антисептиком, по линии шва на груди, убирая кровь, а затем наклеила свежую повязку и выполнила просьбу Ходжа. Получив желаемое, он быстро переоделся, так как после борьбы со мной выглядел довольно помято, но перед тем, как уехать, принёс мне в спальню Призрака и оставил его в моих ногах.***
Чёрный Лексус затормозил напротив нужного дома, который не подавал никаких признаков жизни. — С чего вы так уверены, что тело здесь? — Не уверен. Считай, что это моя интуиция. — С каких пор вы полагаетесь на неё? — Доминик потушил зажигание в машине и посмотрел на своего начальника. — Когда вы были здесь в последний раз, она вам не помогла. Это была ловушка. — Пораскинь мозгами, Доминик. Может, тогда перестанешь задавать лишние вопросы. — Ходж достал из-за спины свой пистолет и передернул затвор. — Он как-то узнал об Изекиле и его связи со мной. Эта жертва не случайная, как и все прочие. Я больше, чем уверен, что наша программа сбыта уже разобрана на запчасти. Вся информация расшифрована. Все ID-адреса и соответствующие им реальные в том числе. — Стойте, что?! Тогда почему мы здесь, а не… — Ты не просто так занимался всем тем, чем занимался последние несколько дней, а создать суету сейчас означает действовать по его плану. Он этого ждёт. Он узнал наш главный секрет, дал нам это понять и теперь хочет ответной реакции, которая наверняка должна сыграть ему на руку. Адреса и то, что он планирует найти по ним – наш билет в тюрьму. Планирует, Дом… Всего лишь планируют, но меня и без билетов везде пускают. Живой и свободный Изекил – это след, который я оставил, потому что… Ходж замялся и надел чёрные кожаные перчатки. — Он стал угрозой, как только засунул свой нос в нашу программу. Я должен был устранить парня, но пожалел из-за неё… Хороший план, но он забыл кое-что учесть. — И что же? — То, что я не идиот. Как тебе такой аргумент? Пошли. Мужчины вышли из машины и направились к главному входу. — Я так и не понял, почему вы решили, что тело здесь. — История повторяется, Дом. Ты разве не заметил? Все мертвецы – это части пазла, который собрал я. Собрал и показал Кэтрин. Я собрал, а этот гад решил его разобрать. Именно разобрать, а не сломать. Возмездие, помнишь? — Тогда зачем ему понадобилось убивать вас, если он планировал взламывать нашу программу через Изекила? Ходж молчал, изучая веранду и окна дома. — Мистер Бейкер… — Доминик протянул руку, останавливая босса уже на небольшой веранде дома. — Заложенные бомбы, отрезанные головы… Вам это ничего не напоминает? — Напоминает, но не удивляет. Этот ублюдок нашел себе друзей в Мексике уже давно, но и мы не отстаём, насколько ты знаешь. — Вы верите ему? — Мой отец верил. — Да, только ваш отец мёртв. — Ещё одно слово, и я перестану верить даже тебе, Доминик. Мой лимит доверия и так почти на нуле. Так что заткнись и шагай за ответами. Входная дверь была открыта…***
Тишина вокруг. Мои глаза были закрыты, но спать я не могла. Все былые картинки будто остались в далеком прошлом. Настолько далеком, что в сознании возникали только мутные пятна. — Куда он уехал? — спросила я у темноты. — Сказал, в соседний город, но я не знаю, куда именно. — В Патерсон. Он уехал в Патерсон. Моего друга убили. Он живёт там, а в своем багажнике я нашла… — Кэтрин, вам не нужно рассказывать это, если… — Лидия сидела в кресле и выполняла распоряжение Ходжа. — Нет. Ты не понимаешь. Его убили из-за меня, — кисти сжали края одеяла, которым я была укрыта, — я рассказала ему о расследовании и попросила помочь… Там была записка. Убийца знал, что он помогал мне. Он все знал, поэтому написал те слова. Я знала, что Лидия и половины не понимала того, о чем я говорила. Я вообще не знала, что она знала, что ей можно было знать, а чего нельзя. — Он знал, знал… знал, что Изекил… — я привстала и села на кровати, охватывая двумя руками свои колени, — надо подумать почему… Почему он? — Кэтрин, мне очень жаль, что все это происходит, но вам нужно поспать. — Я не хочу спать, — я спустила ноги с кровати, намереваясь подняться, — почему ты сидишь со мной? Я не собираюсь выпрыгивать из окна и биться головой об стену. Иди к сыну, он может проснуться и начать тебя искать. — Ходж, просил присмотреть за вами, пока его нет. — Долго ты будешь мне выкать? Я младше тебя на пять лет, и в текущих обстоятельствах это выглядит по-идиотски, не находишь? Лидия смутилась и поёрзала в кресле, в котором сидела. — Откуда… ты знаешь, сколько мне лет? — Я федеральный агент… ещё пока что. Я ответила на твой вопрос? — Более чем, — Лидия поднялась с кресла и обула свои домашние тапочки, чтобы уйти. — Что у тебя с ним? — прилетело ей в спину по дороге к двери. — Тебе не стоит беспокоиться и ревновать его ко мне. Я с ним больше не сплю. Ни за деньги, ни бесплатно. У нас есть общее прошлое, настоящее и, скорее всего, будущее, но я никогда не была в него влюблена. — Никто не знает, что будет завтра. Чувства невозможно контролировать, они способны к перерождению. — Может, для тебя это покажется странным, но я не смогу его полюбить, даже если захочу. Полюбить так, как ты… — С чего ты взяла, что я люблю его? Он долго обманывал и использовал меня. Наши отношения были построены на лжи. Лидия ничего не ответила и вышла из комнаты, но я зачем-то пошла за ней. Уже в гостевой спальне, где на кровати спал Майк, Лидия легла рядом с ним, пока я остановилась в дверях, наблюдая за ними. — Почему не сможешь? — шепотом спросила я. Она сделала движение рукой, приглашая меня пройти внутрь. — Когда спишь с человеком за возможность прокормить своего ребенка, то подобное кажется бредом. Всё, что было между нами… Я присела на край кровати, следя за таким безмятежным и прекрасным детским сном. — Я не горжусь этим, но это уже случилось, а прошлое изменить невозможно, да и вряд ли бы я его изменила, ведь тогда бы у меня не было моего сына, а Ходж… — Лидия посмотрела на меня, — даже если предположить, что я начала бы испытывать к нему ту самую любовь, то таких мужчин невозможно любить тихой безответной любовью, а ответа бы я не получила. — Почему же? — я знала, что она скажет, но все равно спросила. — Потому что он уже любит. Я уверена в этом, потому что знала его, когда он не любил. Он изменился. Он любит тебя, Кэтрин, и это слишком заметно. Такие мужчины обязательно должны любить в ответ, иначе ты сама себя возненавидишь за эту чёртову любовь. Тем не менее, мне до этого нет никакого дела. Я не знаю, как объяснить, но между нами случилось слишком много… чтобы это «много» не позволяло мне видеть в нём мужчину, которого возможно любить так, как я уже любила однажды. Это могут быть любые другие чувства, но те самые… К кому угодно, но не к нему. — Тогда почему ты просто не ушла, когда ваши… отношения закончились? — Ходж – моё проклятье, с которым я научилась жить и без которого больше не представляю, как это делать. Когда он отпустил меня, я не смогла уйти так, чтобы вычеркнуть его из своей жизни навсегда, поэтому устроилась в частную клинику, которую он спонсирует. Кристина тоже работает на него, она помогла мне. Возможно, так я чувствую защиту. Чувствую, что не одна в том мире, в котором научилась жить… Но научилась с ним, а не без него. — В том мире… — усмехнувшись, прошептала я тише обычного. — Что? — Нет, ничего. Отдыхай, — произнесла я и вернулась в свою… в спальню Ходжа. Наступила глубокая ночь, а я не переставала бродить по спальне, задерживаясь у её разных углов. Я думала. Долго и мучительно, но почему-то не о том, что мой давний друг стал жертвой какого-то больного и жестокого ублюдка, вероятно, из-за меня, а о том, что сказал мне Ходж. Когда я услышала тяжелые шаги в коридоре, то метнулась от кресла к кровати, а дверь открылась. — Почему не спишь? — совсем невозмутимо спросил Ходж, стоя в дверном проеме с какими-то пакетом в руках. — Не могу. — Я принёс поесть, — он зашёл и поставил пакет на столик. Сняв с себя пиджак, Ходж безмолвно пригласил меня присесть на ещё одно кресло рядом. Почему-то только сейчас я заметила, что под его как бы длинной или вовсе нет, футболкой я совсем голая, поэтому начала тянуть её за края ниже, чтобы закрыть свои бёдра. Ходж достал из пакета бокс с едой, а затем протянул мне. — Где ты взял поесть посреди ночи? — спросила я, принимая еду из его рук, — И почему мы будем есть здесь, в темноте? Это… — Ты похудела, и я подумал, что ты голодна. Ешь. — Ясно, но дома ведь есть лазанья. Ты с Лидией сам… — Я забыл о ней, но проезжал мимо круглосуточного ресторана, где заказываю доставку еды. Я сняла крышку и даже взяла вилку, но когда в нос ударил очень приятный запах еды, к горлу за считанные секунды подкатила тошнота. — В чём дело? — спросил Ходж, когда я отложила еду в сторону, растирая шею от внезапного приступа дурноты. — Я почти ничего не ела последние три дня, и сейчас… Я не могу, прости, меня тошнит. Думаю, это что-то нервное. — Может, ты бы съела что-нибудь другое? — Ходж… — я ещё сильнее натянула футболку. На колени. Да, это были колени, — ты ездил в Патерсон? — Да. — Зачем? — Ты знаешь ответ. Я только сейчас ощутила эффект успокоительного, которое мне вкололи. Свежие воспоминания вновь вернулись в сознание, но спокойствие никуда не уходило. — Что ты там нашел? — Это ты тоже знаешь. Я резко отвела взгляд, пряча слёзы, которые скупо, но всё же появились у меня в глазах. — Почему? Ты узнал, почему? — скрипучим шепотом спросила я. — Давай обсудим всё завтра? Сейчас ложись спать. Ходж поднялся и взял свой пиджак. — Я слабая. Он посмотрел на меня, фиксируя натянутую на колени футболку. — Я всегда сбегаю от проблемы, вместо того, чтобы решать её. Я побыстрее уехала из Патерсона, когда мама умерла, потому что каждый угол этого города напоминал мне о ней. После твоего признания в отеле, первое о чем я подумала, когда пришла в себя – уехать. Я подала Елене рапорт. Я хотела уехать. Не вышло, но я все равно сбежала. От себя… Когда ты сказал мне, что хотел бы расстаться, если это поможет мне разобраться в себе, то я почему-то сразу решила, что поможет. А уже вечером, сказала, что возвращаюсь домой. Я слабая. Жалкая, да… потому что я всегда отворачиваюсь от того, что мне дорого. Потому что боюсь, что будет ещё больнее, если не отвернусь. Так поступил он, поэтому бросил нас с мамой… и поэтому ты был прав. Во мне намного больше от моего отца, чем мне бы хотелось, и от этой правды я тоже регулярно сбегала и сбегаю по сей день. Решила пойти в полицию, чтобы доказать себе, что не боюсь сталкиваться с трудностями, не боюсь не справиться с тяжелой работой агента в Управлении среди куда более опытных и сильных людей, чем я. Елена поэтому всегда была против моего выбора. Она знала, что я делаю все это не потому что жажду справедливости, а потому что жажду не быть похожей на того, кого… Прости, я… Я подскочила и быстро подошла к кровати, запрыгивая на неё. — Я не хотела жаловаться. Тебе это не нужно, я знаю. Тебя тошнит от этого, ты сам сказал, поэтому ещё раз прошу прощения. Спасибо за еду, которую я не съела, но не специально, и спокойной ночи. Я отвернулась от него, накрываясь одеялом чуть ли не с головой и пытаясь сдержать слёзы, но вдруг, вспомнила, что это его спальня, а гостевую заняла Лидия и Майк. Откинув одеяло, я приподнялась как раз в тот момент, когда он подошёл и присел на постель рядом со мной. Я забыла, что хотела сказать, когда поймала на себе его внимательный взгляд. — Эта не та слабость, Кэтрин, которую достаточно просто признать в себе. С ней нужно бороться, а не мириться, потому что смириться – означает снова сбежать. Означает лишать себя не только боли, которой ты так боишься, но и того, что делает тебя по-настоящему счастливой. — Это твоя спальня. — Ничего, я посплю на диване в гостиной. — Я не понимаю, что мне делать. Не понимаю, как бороться. — Для начала, надо понять, почему ты не хочешь бороться. Почему, Кэтрин? — Я хочу… Я… Я не знаю. — Это неправда. Ты всё знаешь. Ты знаешь ответы на все вопросы, которые задаешь. Только ты их и знаешь… но продолжаешь искать их на стороне. Какой-то внутренний порыв заставил меня приподняться навстречу ему и подсесть ближе. Слишком близко, чтобы ощущать на своём мокром напряжённом лице его спокойное дыхание. — Мне больно. Что-то внутри меня. Оно… мешает… мне разобраться в этом. — Не мешает, а хочет, чтобы ты разобралась, — уверенно произнёс он и перевёл свой взгляд на мои дрожащие губы. — И что же это? Как ты справляешься со всем этим? Разве тебе не больно? Больно. Я слышала, как тебе больно… Там. — Я подсела ещё ближе. Оказалось, что я всегда найду способ быть ближе. Я взяла его за руку, ощущая большую надежную ладонь. — Я слышала твой крик, и так больно, как тогда, мне не было никогда… Даже сегодня. Сегодня я просто… Как? Почему? Что же это, Ходж? Несколько тонких прядей моих волос прилипли к скулам и щекам, но его ласковые пальцы коснулись их, освобождая. — Любовь. Это любовь, Кэтрин. На губах стало тяжело, а на душе легко. Всего на мгновение, словно некий импульс. Это был его поцелуй. Его губы подарили мне это мгновение, но будет ли это мгновение вечностью или закончится также внезапно, как и началось, зависит только от меня. Я приоткрыла губы, позволяя ему целовать меня. Так чувственно и желанно, так… честно. Голова закружилась от какой-то странной эйфории, поглотившей меня, когда наши языки соприкоснулись. Правда, в тот же миг Ходж почему-то потянулся назад, словно планируя разорвать поцелуй, но я успела ему помешать. Ещё ближе, ещё... Такое легкое касание его груди и моей, но я все же смогла ощутить, как сильно он напряжен. Такие мягкие, горячие, сладкие, влажные губы, но я все же смогла оторваться от них, спустившись к шее. Усаживаясь на его бёдра, пока руки крепко удерживали меня под футболкой, я оставляла поцелуи, которые заставили Ходжа прикрыть глаза от удовольствия и с силой прижать меня к себе. — Кэт… — Молчи… — мои же поцелуи окончательно свели меня с ума. Они хаотично перебегали с шеи на губы, с губ - по всему его лицу, пока пальцы наслаждались его волосами, — люби меня… Прошу, люби меня сейчас и позволь мне. — Только сейчас? — прошептал он мне на ухо, поглаживая кожу на пояснице, мои волосы, ниспадающие по спине и плечам. Вновь спустившись к шее, я расстегнула пуговицы на рубашке, обнажая раненую грудь. Здесь я буду аккуратной, ласковой, заботливой, нежной. Я целовала его и плавно двигала бёдрами, сидя на нём, ощущая, как сильно он возбудился от этих несдержанных, но игривых движений. Внизу живота возникло мучительное тепло, а когда его руки грубо обхватили моё лицо, резко отстраняя, тепло превратилась в огонь. Он смотрел мне в глаза и видел его. Тот самый огонь, рядом с которым хотел согреться… Нет, он был готов сгореть в нём. — Только сейчас? — настойчивее переспросил он, зажимая волосы в кулак на моем затылке. Соблазн был слишком велик, чтобы отказаться, да и я не собиралась принимать отказ. Я знала, что делать, чтобы получить желаемое. Сквозь его силу, с которой он удерживал мою голову, я потянулась к нему и с настойчивой дерзостью укусила нижнюю губу. Он попытался вырваться, но это было больше не нужно, ведь я почти сразу отпустила его сама, тут же облизывая языком место укуса. Эта игра стала лишь прелюдией к тому, что я хотела сделать с его ртом, его языком и всем прочим, что так или иначе можно было назвать частью его тела. Прилив оказался сильнее, чем я ожидала. Разбираться в причинах мне совсем не хотелось. Мне хотелось ощутить его в себе, его руки на своей груди, боль от страстных касаний. Хотелось ощутить его везде. Буквально везде. Рубашка мне была не нужна так же, как и ремень на брюках, но когда я захотела его расстегнуть, Ходж остановил меня, хватая за руки. Я хотела, чтобы он командовал, но почувствовать то, что принадлежит мне, я хотела ещё сильнее, поэтому вопреки всему, вцепившись в его губы новым, почти насильственным поцелуем, я вырвала руку и… Нет, не вырвала, потому что ровно в ту же секунду он повалил меня спиной на постель, наваливаясь сверху и совсем не опасаясь раздавить меня. От такого грубого натиска, воздух напрочь выбило из груди, и я не сдержала стона. Он стал первым на сегодня, но точно не последним. Я жаждала стонать в ответ на каждое его прикосновение. — Позволь мне, — произнесла я, когда его губы начали оставлять засосы на моей шее. — Позволить что? — спросил он, и его дурман в глазах слился с моим. — Хочу прикоснуться к нему. — Боюсь, ему будет этого мало, — ответил он, но уже расстегнул свои брюки. — Как и мне. Ходж сам взял меня за руку и повёл к своему паху. Я закрыла глаза от искрящегося наслаждения, когда моя ладонь ощутила горячую пульсацию, а Ходж отрывисто задышал. Мое тело покрылось мурашками от предвкушения удовольствия. Ладонь ублажала его нежную плоть по всей длине, а его ладонь… Его ладонь прикоснулась ко мне между ног, и пальцы… Эти пальцы… Я прогнулась к нему навстречу, отвлекаясь на футболку, которая начала меня раздражать своим присутствием. Если совсем недавно, я старалась натянуть ее, как можно ниже, то сейчас… Ходж помог избавиться от неё, но после зажал мои руки поднятыми над головой. Он приблизился ко мне и провёл носом по лицу, вдыхая меня и опускаясь ниже. Он вновь с какой-то звериной жаждой нюхал меня, отчего я чувствовала себя ещё более желанной. Добравшись до шеи, он наполнил меня собой, крадя протяжный стон. Он повторился, снова и снова, в такт его жадным проникновениям. Ходж прижался лбом к моему, отпуская мои руки. Они сразу же обхватили его за шею, и мы продолжали без устали и с большим удовольствием задыхаться в глубине нашего пламенного поцелуя. У него не было конца, не было предела страсти, которую он порождал. Она лилась из нас с бешеной силой, но всегда оставляла место для крупиц нежности и заботливой ласки. Но сейчас… Я закрыла глаза и повернула голову набок, пытаясь отогнать какие-то мутные пятна в своей голове. Они ни с того ни с чего стали появляться перед глазами, а я начала думать. Опять! Думать и задавать вопросы. Нет, почему сейчас?! Почему?! Почему Лидия никогда не полюбит его?! Неужели меня это расстраивает? Боже, нет! Замолчи! Уходи из моей головы! Замолчи! — Я люблю тебя… — продышал мне в губы Ходж, а дальше слова, словно молитва, полились из него вместе с трепетными поцелуями и ожесточенными рывками наших тел навстречу друг другу. — Будь моей, будь со мной всегда. Будь… Будь такой всегда, будь моей, Кэт… Будь моей Кэтрин, а не чужой. Ты моя. Моя… Я не отпущу тебя. Никогда. Нет. Не отпущу… Поцелуи прекратились, и он немного оторвался от меня, чтобы поглотить своим живым и любящим взглядом. Он умолял меня любить его своими глазами. Они стали почти прозрачными от силы его мольбы. Я не смогла ничего произнести в ответ, поэтому потянулась, чтобы вновь поцеловать его, начав ещё быстрее и жестче сливаться с ним, но вдруг он до безумия жалостливо нахмурился и схватил меня за шею, придавливая к постели. — Люби меня! Я хочу твою любовь, она нужна мне. Та любовь. Я сказал, что хочу! Я хочу… Скажи, что любишь меня! Почему он забрал украшения?! Он не мог их забрать! Нет, он не мог… Какие к чёрту украшения?! Почему я думаю о них сейчас?! Тело начало дрожать от подступившего оргазма. Искры, импульсы, взрывы, волна эмоций, сносящая буквально все на своем пути, оставляя лишь… его улыбку. Улыбку?! Я вновь зажмурила глаза, продолжая дрожать и ясно видя перед собой его улыбку, а не умоляющий взгляд. Стало тяжело дышать, от сжавшейся руки Ходжа вокруг моей шеи. — Открой глаза! Смотри на меня и говори мне это! — любовная мольба превратилась в обиженную злость и горький приказ. Я открыла глаза и увидела… Нет, это не Ходж. Это он, его улыбка! Живая?! Живые глаза, живая улыбка, а после мертвая гримаса… белая пелена в глазах, свербящие перед глазами картинки и трупные пятна… — Говори! — вновь выкрикнул он, перехватывая мою шею сзади и судорожно прижимаясь ко мне еще сильнее. Внутри себя я ощутила настойчивую пульсацию, исходящую от него. — Скажи, — всё ещё приказной, но шёпот. Шепот и его тихие стоны, полные терпкого наслаждения. Дыхание закончилось окончательно. Я замотала головой, отталкивая от себя тело надо мной, пока оно изливалось в меня. — Нет! Нет! Замолчи! Убирайся! Не трогай меня! — сейчас слёзы полились сами. Крик перешел в истеричное рыдание, а онемевшие пальцы впились в уже мокрые повязки на его груди. Ходж порывисто оторвался от меня, отсаживаясь в сторону, но когда я поднялась следом за ним, он уже встал на ноги, все ещё в брюках и туфлях, и со злостью ударил ногой по тумбе около кровати, снося с неё светильник. — Какого чёрта ты снова делаешь это?! — произнес он и начал нервно метаться вдоль кровати, схватившись за голову. — Снова жалеешь себя?! Снова сбегаешь?! Ходж посмотрел на меня – обнаженную, забившуюся в угол кровати, с дрожащими руками и полными сожаления глазами. — Я устал, ясно? Да, мне больно. Ты угадала! Мне больно, черт возьми! ТЫ делаешь мне больно! Он отвернулся к окну, застёгивая свои брюки. — Одевайся и уходи. Тебя отвезут домой. — Совсем незнакомым мне голосом произнёс он. — Я больше не хочу видеть тебя, знать тебя, думать о тебе. Слышать, касаться, ощущать твой запах, чувствовать, как ты дышишь. Убирайся отсюда и страдай без меня. Жалей себя сама. Я этого делать больше не собираюсь. Плачь и сбегай сколько влезет, но знай, что это тебе не поможет. Станет только хуже. Я застыла и не могла пошевелить даже пальцами. Я снова голая, мокрая и нежеланная. — Я сказал, убирайся к чёрту отсюда! — выкрикнул он, всё ещё стоя ко мне лицом с прижатыми к лицу ладони, но тут же развернулся и направился в сторону двери сам. — Нет! Ходж, стой! Прошу, не уходи! — я подскочила следом и преградила ему дорогу, сразу же прислонившись и повиснув у него на шее. Рыдания усилились. — Прости меня! Прости! Прости! Я люблю тебя! Я люблю! Люблю! Не уходи, не бросай меня, пожалуйста! Ходж вцепился в мои руки, обвившие кольцом его шею, яростной болезненной хваткой и, чуть ли не выворачивая их мне, оттолкнул от себя, впечатывая спиной в дверь. — Мне не нужны твои долбанные одолжения, поняла?! Мне нужно будет каждый раз выпрашивать любовь, пока ты жалеешь себя?! Кто-то обязательно должен умирать, чтобы ты вспоминала, что любишь меня?! Чтобы ты не сдавалась и не опускала руки, как жалкая трусиха?! Меня тошнит не от твоих слез, а от тебя! От твоей поганой лжи! — Нет, это не так! Со мной что-то творится! Мне очень плохо… Я… Он раздраженно прикрыл глаза, из последних сил сдерживая злость. Я ещё никогда не видела его таким злым. Злым на меня. Мне казалось, что если я сейчас прикоснусь к нему или сделаю хотя бы шаг навстречу, то он просто ударит меня или раздавит голыми руками. — Я сказал, что не буду тебя жалеть, но я знаю, что с тобой творится. Знаю, почему тебе плохо. Ты тоже знаешь, но ты намеренно игнорируешь это. — Он открыл глаза и посмотрел на меня, а я испугалась, сильнее вжимаясь в дверь. Этот взгляд пугал меня. — Я покажу тебе прямо сейчас. Я насильно залезу тебе в душу и вытащу на поверхность то, что делает тебе больно, а ты узнаешь, каким я могу быть. Каким я бываю с другими. Каким я был и буду, чтобы не быть жертвой, как ты. Я сделаю тебе больно. Специально и с большим удовольствием. Ты это заслужила, а жалости не жди, иначе я закопаю тебя в землю рядом с твоей матерью, как закопал Амалию с её родителями. Он схватил меня за руку и повёл обратно к кровати. — Сядь. Я села, а он поднял с пола мою футболку и раздраженно бросил ее мне. — Оденься. Обнаженная ты ещё более жалкая. Не хочу смотреть на тебя. Видеть твои гадкие слёзы тоже не хочу. Ходж пододвинул к кровати одно из кресел и сел в него напротив меня, пока я надела футболку и стала сосредоточено бороться с дрожью, глядя ему в глаза и ожидая чего-то страшного. — Начнём сначала. Почему ты ненавидишь своего отца? — Что? Причём тут мой… — Хватит увиливать и не смей отводить взгляд. Отвечай мне. — Он бросил нас, я имею право… — Почему он бросил вас? — Потому что он трус. Мама заболела, и он… — Что потом? — Что ты хочешь услышать? Я не понимаю. — Сейчас вопросы задаю я, а ты на них отвечаешь. Твоя мать умерла. Что было потом? — Я переехала в Нью-Йорк. — Дальше. — Он пришел ко мне. Я уже рассказывала тебе эту историю. — Неправильно рассказывала. Почему он пришел? — Я не хочу… — Я сказал, отвечай мне! — он нагнулся вперёд, а я смотрела на него и не могла поверить, что этот мужчина совсем недавно целовал меня и признавался в любви. — Почему он пришел? — Пришел просить прощения за то… за то… за что невозможно простить. Пришел просить дать ему… второй шанс… помочь ему… — И что ты сделала? — Я… Я не… — Перестань оправдываться! Отвечай чётко на мой вопрос. — Отказала! Я выгнала его! — я заламывала свои пальцы, говоря все эти слова. Я готова даже сломать их, лишь бы не говорить… не думать, а только плакать бесконечно долго. — Потому что он был трусом, подонком и наркоманом, который испортил жизнь не только себе, но и нам с мамой! Вот за что я его ненавижу! — Почему ты выгнала его? — Мама умерла из-за него! — Твоя мать была серьезно больна, но она получала регулярное лечение, потому что вам помогала Елена. За два года до смерти ей сделали пересадку костного мозга, но и это не помогло. Твоя мать умерла из-за смертельной болезни, а не из-за твоего отца. Есть ещё причины его ненавидеть? — Ты оправдываешь его?! — Нет. Он жалкий ублюдок, который горит в аду. Довольна? Так и что было потом? — Он уш-шел и пожелал ум-мереть… — я начала заикаться из-за дрожи по всему телу. — Умереть, как м-мерзкий трус! — Он мертв, а ты все ещё его ненавидишь? — Д-да. — Почему? Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы взять себя в руки. Правда, получалось с трудом. — Потому что он не достоин прощения. — Если бы мама была ещё жива, ты бы была менее жестока с ним? — мои глаза стали шире в два раза, и я заморгала ими в два раза быстрее, смахивая слёзы, из-за которых его облик казался мне очередной кляксой. — Я не была жестокой! Он это заслужил! — Была. Ещё как. Ты хладнокровно выгнала своего больного и убогого отца-наркомана, раскаявшегося и просившего у тебя помощи. Единственного родного человека, который у тебя оставался. Выгнала не только из квартиры, но и из своей жизни. Откуда ты знаешь, что он бы не исправился, как обещал? Вдруг, он хотел снова стать семьей? Вдруг, он хотел… — Замолчи! Нет! Я не виновата, что он убил себя! Я не виновата! Не виновата! — Неужели? — он рассмеялся. Что? Ему весело?! Он уже смеется надо мной. — Я думаю иначе. Думаю, что ты думаешь иначе, но как трусливая овца блеешь чертову ложь на повторе, прячась от правды. — Пошёл к чёрту со своей поганой психологией, жестокий ублюдок! — я попыталась подняться, чтобы уйти. Всё равно куда. Подальше от него. — Сядь на место, — спокойная, но до дрожи в коленях страшная угроза. Я что боюсь его? Да или нет, но я снова подчинилась, замирая на кровати. — Я не разрешал уходить и не смей лгать мне. Мне осточертела твоя жалкая, слезливая, раненая ложь. Это удобно, но я забираю у тебя это удобство. Со мной его не будет, поняла меня? Хочешь быть со мной? Тогда докажи. Ты будешь со мной, но без всяких дерьмовых «но», а в тебе их столько, что я вот-вот сдохну от передоза, как и твой любимый папочка. Эти «но», Кэтрин, убьют нас обоих. Мы оба умрем из-за них. Сначала ты, а потом я из-за чувства вины, что ничего не сделал, чтобы вправить тебе мозги, поэтому ты никуда не уйдёшь отсюда. Я не буду жалеть тебя, не буду ждать более подходящего момента, чтобы сберечь твое ранимое сердечко, потому что у нас больше нет времени. Этот ублюдок хочет меня. Он жаждет моего проигрыша в любом виде, и ты – самый удобный способ его добыть. Я перестала понимать, откуда в одном человеке может быть столько слез. Мне казалось, я выплакала целый океан за последние несколько минут. — Ты говорила мне, что мама простила его, потому что любила. Вернее, ты так думала. Если так, почему ты не простила его? Ты не любила своего отца? — Он что правда спрашивает у меня это?! Вот так просто?! — Прошу тебя, не заставляй меня вспоминать всё это! — я завопила, пряча лицо за своими расцарапанными ладонями. — Заставлю. Ты вспомнишь и дашь мне честный ответ, — он резко приблизился и снова схватил меня за руки, отбрасывая их от моего лица. Я только сейчас заметила, что он сидел намного ближе ко мне, чем я думала… или хотела думать. — Отвечай. Я молчала, глядя ему в глаза с открытым страхом. Следующий рывок пришелся на футболку на груди после чего, Ходж притянул меня к себе. Наши лица остановились напротив друг друга так, что я больше не смогла отвести взгляд. — Я не пожалею тебя. Не жди этого. Не тяни время в ожидании этого момента, Кэтрин. Отвечай мне, я не отступлю, пока не получу желаемого. Я обещал не давить. Ждать, что ты сама придёшь ко всему, но ситуация изменилась. Времени нет. Либо ты со мной, либо ты проиграешь, а значит, и я, что в мои планы не входит. Отец многому меня научил, но он всегда говорил, что ни одно оружие в мире не даст мне столько же силы, сколько даст умение манипулировать людьми и выворачивать их душу наизнанку. Я сделаю это с твоей, если потребуется, можешь не сомневаться в моих навыках и жестокости. Я сделаю это, уберу весь ненужный мусор и соберу заново. Я буду собирать хоть всю оставшуюся жизнь. Я больше никогда не посмею нагрубить тебе, быть жестоким, быть таким, как сейчас... Да, это всё я — умный, красивый, нежный, щедрый, заботливый, любящий, добрый. Добрый ублюдок – тоже я. Безжалостный, жестокий, грубый. Мать Тереза, ангел-хранитель, король, принц на белом коне. Твой идеал, но и твой кошмар – мерзкий убийца и манипулятор, способный свести тебя с ума и превратить твою жизнь в ад. Все это есть во мне, но лишь от тебя зависит, каким я буду с тобой. Я дам тебе право выбирать. Ты будешь решать, Кэтрин. Только ты. У тебя есть эта власть, и как только ты, наконец, поймёшь, что я не твой гребаный отец, что я не собираюсь, поджав хвост, бросать тебя, как поганая псина, то сможешь ощутить эту власть и сделать счастливыми нас обоих. Навсегда. Я нашел тебя. Ты моя жизнь и будущее. Оно будет, если ты захочешь, но пока его нет. Ты сказала, что любишь меня, тогда отпусти это дерьмо и создай наше будущее. Он притянул меня ещё ближе и впился в губы поцелуем проникновенно, но мимолетно, тут же отстраняясь. А я забыла как дышать, как моргать, как двигаться. Кожа превратилась в холодный мокрый мрамор, а глаза стали чуть ли не кристально чистыми от смещения чувств, которое я ощущала, возможно, впервые в жизни. — Чёрт… Ты безбожно прекрасна сейчас. Словно чаша, из которой можно бесконечно пить воду с неутолимой жаждой. Чаша с обнаженной душой… — Ходж вновь коснулся пальцами моей шеи, я вздрогнула и не зря. Он столь же внезапно сорвал с меня майку, вновь оставляя без одежды. Я была в шоке, но мои руки сами прикрыли грудь, а колени прижались к животу ещё сильнее. — Обнаженная чаша, ради которой я готов убить любого. Теперь ты не жалкая. Ты самая красивая женщина на свете белом. С самыми желанными телом и душой. Могу смотреть на тебя неотрывно хоть всю жизнь. Просто смотреть. Никогда не думал, что буду так безумно боготворить женщину только лишь за искренность в её глазах… Он перебрался со стула на кровать, я попыталась отползти от него, но он взял меня за талию и притянул к себе. — Почему ты ненавидишь своего отца? Перестань перекрываться больной матерью и ответь. Она мертва так же, как и он. Она больше не страдает, а ты да. Ты и я. — Он бросил меня. — Тебя? Вроде бы вас было двое. — Я любила его, а он бросил меня! Я любила, но не смогла… Я сдалась! Я отказалась от него, как и он от меня! Бросила, как и он меня! Я видела, Ходж… — теперь уже приблизилась я, касаясь лицом его шеи и цепляясь за неё руками. — Я видела, как он убивает себя ими! Как убивает маму, меня! Как сдается после всего, что обещал мне! Он обещал! Обещал мне столько всего! Обещал так чисто и честно, что я верила ему всем сердцем до последнего! Он обещал! Но я не смогла, как она! Она бы смогла, я знаю, а я уродлива внутри! Я ничтожна, как и он! Я не смогла, а он… просто взял и убил себя! Чертов подонок! Ублюдок! Трус! Я не смогла, зато он смог! Смог сделать так, что я ненавижу себя за то… за то, что сдалась, как и он. Я не дала ему шанса, потому что он не дал его себе! Я сдалась. Я не борец, иначе бы не поступила так же, как и он. Не отплатила тем же! Не жаждала расплаты! Не жаждала мести! Я не стала лучше него, а ты стал! Ты! Ты стал лучше! Ни я, ни он, а ты! Ты стал всем для меня! Ты стал всем тем, чем он был для меня, пока был человеком, а не тем, во что превратил себя, а потом… вместо того, чтобы упасть в моих глазах, как и он, ты почему-то стал ещё лучше! Почему?! Ты пришел сам! Сам! Всё рассказал! Почему ты стал лучше?! Ты должен был… Я еле-еле ударила его в плечо, а он прижал меня к себе, зарываясь руками в волосы. — Почему даже там в отеле со слезами, с наркотиками в руках, с ужасной правдой я не смогла ненавидеть тебя, как и его. Я не могу! Я не могу тебя ненавидеть! Что ты сделал со мной?! Что?! Даже сейчас, после всех твоих слов, после боли и жестокости, я не могу… Я могу только ещё сильнее любить тебя! Это всё, что я могу! Это и бояться, что тебя тоже заберут у меня, если я снова поверю обещаниям. Не твоим, а своим собственным! Это уже происходит! Тебя забирают у меня моими же руками, чтобы было ещё больнее! Я так испугалась за тебя! Я хотела умереть на той парковке, когда ты кричал… так больно… так… Как же больно! Эта кровь… Твои глаза… Я ненавидела себя за свои лживые слова, что успела тебе сказать, за твои слова в больнице. Почему всё так?! Почему?! — Потому что я не он, а ты его не ненавидишь. Неужели ты ещё этого не поняла? Ненависть умирает. Не сразу, постепенно, она не живёт вечно. Она слишком ничтожна для этого. Точно не в тебе… Мертвых можно продолжать только любить. Было бы иначе ты бы не терзала себя за то, что не дала ему шанс. Ненависть не родила бы в тебе вину, но не все, кто любят тебя, должны быть такими, как и он, а твой шанс… Твой шанс лишь облегчил бы тебе совесть, наверняка добавил страданий, но вряд ли бы вернул отца, которого ты знала и любила. Наркотики меняют людей, и пути назад уже нет. Можно побороть зависимость, но прежним уже никогда не быть. Так что ты потеряла его не в тот день, когда отказала ему, и он решил умереть. Это случилось намного раньше, и это был его выбор. Человек сам выбирает свой путь, а все остальные лишь предлагают возможные варианты… Ты любишь его, как и её. Ты продолжаешь его любить вопреки всей его слабости и предательству. На такое не способны уродливые и ничтожные, Кэтрин, а любви плевать на всё это, если она решила жить. Я больше ничего не говорила. Только дышала им, позволяя ему обнимать меня. Ласкать мою кожу, сплошь покрытую мурашками то ли от холода, то ли от произошедшего между нами. Я не знала его таким прежде. Это совсем другой мужчина. Другой, но любимый ничуть не меньше, а только больше с каждой новой секундой. — Мне холодно, — произнесла я, возвращая свое лицо из укрытия и касаясь своим носом его. — Ложись в кровать, я поменяю эти дурацкие повязки и приду к тебе. Я послушно легла и укрылась одеялом. Правда, теплее не стало, пока он не вернулся, голый и посвежевший. Ходж лег за моей спиной, притягивая меня в свои объятия. Его щетина прошлась по моему плечу, и он прошептал мне на ухо: — Прости меня за то, что я сделал. Это насилие. Не физическое, но насилие. Я видел твой страх, но иного выхода не было, иначе бы я им воспользовался. — Он поцеловал мою шею и зарылся носом в волосы, которые лежали между нами. — Прости, но знай… что я поступлю так снова, если ты дашь мне повод. Я не буду жалеть тебя, но буду любить. Буду так любить, как никто и никогда не любил. Буду ненавидеть слёзы жалости, но буду собирать губами слёзы боли, если они будут искренними. Будь искренней. Смотри на меня, как смотрела сейчас… Его шепот и объятия сработали, как снотворное и успокоительное и без единого укола. Мы уснули, а утром… Я проснулась раньше, поэтому ещё продолжительное время лежала в постели напротив спящего Ходжа и смотрела на его сон. Он даже спит красиво. В нашей жизни происходит столько ужасного, но он умудряется сохранять всю эту безмятежную красоту вокруг себя. Он открыл глаза, когда я невесомо водила пальцами по воздуху около его лица. Я не касалась его, но видимо даже сквозь сон он почувствовал колебания воздуха и пробудился. Я хотела отдернуть руку, но вместо этого коснулась его волос и отбросила несколько коротких прядей со лба. Ходж смотрел на меня, но ничего не говорил, зато когда я решила оторвать от него руку, он взял меня за неё и поднёс к губам, оставляя на запястье поцелуй. — Доброе утро, — проговорила я и потянулась к нему, ложась сверху. Мои губы сразу же заняли положенное им место – на его губах, а кожа на наших телах слилась воедино. Сочный поцелуй пробудил меня окончательно и мне захотелось большего. Ему тоже… и я уже успела ощутить это. Я начала тереться об него, дразняще скользить своими бедрами, разжигая между нами огонь, который можно будет потушить только страстным сексом. Приподнявшись в позу наездницы, я ускорилась и положила его руки к себе на ягодицы, пока мои глаза ни на секунду не отрывались от его. Боже… какие у него глаза. Я хочу поселиться в них и никогда… Слышите?! Никогда оттуда не уходить. Любовь, выливающаяся из них, обволакивала моё тело в такой приятный, ласковый и уютный кокон. Я нагнулась, гибко прогнувшись в пояснице и навалившись на него. За секунды наши губы стали буквально багровыми и пылающими от животного желания. Сдерживать стоны становилось всё сложнее… — Я до смерти хочу тебя, — произнёс Ходж и, собрав мои волосы на затылке, жестко привлёк меня к себе ещё ближе. Я громко застонала, когда он прикусил мне губу до острой боли в висках, и оттолкнулась от него, вновь садясь вертикально. Приподняв таз, я позволила ему войти в себя, а после резко опустилась и тут же повела бёдрами вперёд. Ещё и ещё… мои движения заставили его тело дрожать от напряжения. Его ресницы тоже дрожали, а руки потянулись к моей груди, жадно обхватывая её. Я подставила корпус ещё ближе, чтобы он мог насладиться сполна мягкостью и нежностью кожи под своими ладонями. — Быстрее, — скомандовал он. Я потянулась и накрыла его рот ладонью. — Не командуй, — ответила я, но моментально пожалела об этих словах. Ходж разомкнул челюсти и укусил меня за руку. Я зашипела и отдёрнула руку, а он тем временем сбросил меня с себя, повернул на живот и поставил на четвереньки. Вновь собрав мои волосы, он с силой дернул их, вынуждая меня закричать от боли и… страха? Его страсть впервые пугала меня, но как ни странно этот страх не сбивал моё возбуждение. Он крепко держал меня за волосы, вновь оказываясь внутри. Как он и сказал вчера, жалеть меня не будет, поэтому делает… Ах! Я начала кричать, будто загнанное в ловушку животное на лесной охоте. Он овладел мной так, что я… Чёрт, не могу думать… не могу… Я всецело отдалась моменту, получая максимальное удовольствие от нашей связи. Ближе к финалу я слегка осипла от уже миллионного стона и вовсе не слегка вспотела. По спине стекал пот, шея затекла и стала ныть, а моё тело уже держали не мои колени, а его рука. Напряженная поясница ощутила тёплую вязкую жидкость, разлившуюся по влажной коже. Мысли снова испарились, оставляя вместо себя мощные разряжающие импульсы по всему телу. Ходж нагнулся ко мне, хватаясь за губы поцелуем, а затем стал нюхать мои волосы, целовать спину, плечи, шею, массировать грудь, ласкать между ног, подпитывая мою эйфорию… После совместного душа я позволила ему расчесать себя. То с каким фанатизмом он это делал, заставило меня затаить дыхание и не отрывать от него внимательных глаз. — Ты так сильно любишь мои волосы? — Это кажется странным? У каждого свои слабости, — произнёс он и провёл гребнем по мокрым прядям от самых корней до кончиков. — Они стали длиннее, мне нравится. — Мне кажется странным кое-что другое. Он остановился и посмотрел на меня через отражение в зеркале. Я стояла перед ним лишь с повязанным на бёдрах полотенцем так же, как и он. — И что же? — спросил он, наклоняясь и касаясь носом моего затылка. — Мы делаем вид, что ничего не происходит. Это странно… и страшно. — Мы просто живём дальше, Кэтрин. — Ходж прикрыл глаза и стал… снова нюхать меня? Это уже какой-то нездоровый фетиш, но от этого почему-то во мне каждый раз зреет тепло. — А делать вид – это твоя привычка, и она меня очень сильно раздражает. Ходж обнял меня и устремил взгляд на наше отражение. Я последовала его примеру, цепляясь за тёплые сильные руки, обвившие мои плечи. — Считаешь, что виновата в его смерти? Я опустила взгляд, но Ходж сразу же усилил объятия, крепко сдавливая меня ими. — Смотри в глаза, когда говоришь со мной о том, что доставляет тебе боль. — Это я попросила его помочь мне. Я впутала его. А эта записка… — Эта записка, как и всё прочее – всего лишь способ поиграть на твоих нервах, Кэтрин, и ты охотно принимаешь правила этой игры. — Он коснулся губами моего уха, переходя на волнительный шёпот. Сейчас каждое его слово напоминало мне тот самый анонимный голос по телефону. — Я бы тоже мог обвинить себя в смерти Амалии. Я выпил виски в тот вечер, она это увидела и попросила сесть за руль. Я ведь мог не пить, верно? Мог не предлагать подвезти её и сдохнуть сам. Вот только быть жертвой собственных поступков я не хочу. Это не моя роль, а тебе… Ходж вобрал губами в рот мою мочку и слегка прикусил её, отчего я моментально возбудилась. — Тебе так нравится эта роль, любовь моя. Вот только пока ты будешь её играть, наши неприятели спланируют ещё одно убийство… или не одно. Стоит ли оно того? Страдания порождают ещё большие страдания. А твой Изекил сам принял решение ввязаться во всю эту историю. Он же мог отказать тебе? Мог. Он знал, чем пахнет это дело, но всё равно согласился. Знаешь почему? Потому что ему нравилось вариться в котле внезаконья, Кэтрин. Он принимал заказы от коллекторов. Находил для них скрывающихся должников, которых потом избивали и насиловали, за что твоему другу платили немалые деньги. Он был хорошим или плохим? Люди, требующие вернуть своё, хорошие или плохие? Люди, занимающие деньги и сбегающие от ответственности, хорошие или плохие? Я… Хороший или плохой? А ты? Отворачиваешься от того, кого любишь, потому что боишься боли. Это хорошо или плохо? Ты отказала своему законопослушному парню в помощи в поступлении, сославшись на честность, но когда твой небезгрешный дружок-хакер чуть не сел за решётку за свои же проделки, ты вспомнила о своей лампе со всемогущим джином Бейкером. Это хорошо или плохо, любимая моя лгунья? — Что? — я отдёрнула от него голову и попыталась сбросить его руки, но Ходж резко развернул меня к себе лицом. — Не смей говорить о том, чего не знаешь! Несмотря на то, чем Изекил занимался, он был хорошим человеком, а Том… — Ничего себе! Оказывается, такое всё же бывает. — Я замолчала, испепеляя его недовольным взглядом, пока он откровенно, но довольно насмехался над моими словами. — А что Том? Ты знаешь, где он сейчас? Какой жизнью живёт? — Зачем мне это? Его в моей жизни больше нет, да и не было никогда. — Совсем не интересно узнать? — Нет. Совсем неинтересно, но ты же всё равно расскажешь, да? Тебе это зачем-то резко понадобилось. Откуда ты знаешь о нём, думаю, спрашивать будет глупо. — Я навёл справки, после того, как ты поведала мне вашу сопливую любовную, но не совсем, историю. — Ходж отпустил меня, и я вновь почувствовала неловкость от своей наготы перед ним. Странно, очень странно. — Твой Том поступил в Полицейскую академию штата Арканзас, а после окончания переехал в Даллас и сейчас работает в местной полиции. Он женился на своей коллеге и совсем недавно у него родился сын. — Зачем ты говоришь мне всё это? — Почему ты не захотела помогать ему? — Потому что я чувствовала, что он использует меня. Чувствовала, но не хотела верить в это. Я долгое время отказывала ему в близости, но затем это всё же случилось после выпускного вечера в университете… — Как прозаично, — подметил Ходж, продолжая увлечённо слушать меня. — Случилось и больше никогда не повторилось, потому что тогда-то я и поняла, что он меня не любит. Наши отношения продолжались до экзаменов, как я и говорила, но я больше не спала с ним. Это его сильно раздражало, а потом он провалил поступление и пришёл просить меня помочь. Я отказала, и он, наконец, стал честен со мной. — Эта версия истории мне нравится намного больше предыдущей. Надеюсь, ты тоже почувствовала разницу. Я решила молча закончить свой утренний туалет, но вдруг, меня будто током ударило, пронзило шаровой молнией или облило кипятком. Слова сами сошли с моего языка: — Ты же не забирал подаренные мне украшения, да?***
— То есть она взяла и вот так просто поверила, что ты мог забрать свои подарки назад?! — возмутилась Кассандра. — То есть она взяла и вот так просто отдала ему украшения? — уточнил Доминик. — Мы расстались, она была расстроена, а Феликс работал на меня уже давно. У неё не было причин не доверять ему. — Его квартира пустая. Никаких следов, но у него есть сестра. Ребята сейчас как раз занимаются её поисками, — Доминик говорил, но не сводил глаз с монитора своего компьютера. Рядом сидела Кассандра и не сводила глаз с Доминика. — Найди мне его, Доминик. Сегодня. Хотя я очень сомневаюсь, что он ещё жив, но сейчас каждая мелочь важна. Даже его труп, — требовательно произнёс Ходж, поднимаясь со своего кресла и подходя к окну в своём кабинете. — Но и не забывай про наше дело. Остался последний склад, с ним нужно закончить немедленно и отчитаться Елене. — Сделка с Доном без неё была бы намного труднее в осуществлении, но я, признаться, до сих пор не могу поверить в то, что мы займёмся нефтепроизводством после наркоторговли. Кассандра закатила глаза от одного слова «нефтепроизводство» и обратилась к Ходжу: — Даже не будешь обвинять меня в том, что произошло? — поинтересовалась Кассандра. — А ты будешь себя обвинять? Если да, то в чём? В том, что парень всё же надрал неуловимой Бригелле зад? Правда, это стоило ему жизни. — В любом случае, программы больше нет. — Добавила Кассандра. — Её ID-адресов больше не существует. Возможно, это означает, что история «4М» на этой ноте подошла к концу. — Очень жаль, мне нравилась эта тема с масками и итальянским театром. — Расстроенно произнёс Доминик. — Кстати, это не единственное, что подошло к концу. Сегодня старший спецагент Коллинз подал Елене рапорт на отставку. Она с большим удовольствием его подписала и уже отправила в вышестоящие инстанции. — Твои люди не заметили ничего подозрительного за ним? На кой чёрт он сжёг свою квартиру? — спросил Ходж. — Поверьте, мне тоже показалось это странным, но мы всё проверили и глаз с него не спускаем. Питер послушный, как никогда. Теперь он живёт на съёмной квартире, она прослушивается, а дом под круглосуточным наблюдением. Видимо, Изабелла… — Дом, — почти прорычал Ходж. — Кто такая Изабелла? — с подозрением в голосе проговорила Кассандра. Ходж посмотрел на Доминика взглядом… своим взглядом, и тот сразу растерял былую уверенность. — Старушка-консьержка в доме Питера. Она его расхваливала как жильца, вот я и говорю, что видимо, не зря… Вот оно! — внезапно выкрикнул Доминик и поднёс ноутбук к Ходжу. — Это Феликс. Вот, смотрите. Парковка в доме Кэтрин. Вчерашнее утро – 9.13. Машину к этому времени уже проверили. Судя по всему, он, как обычно, заехал на парковку на своём скутере и подбросил голову в багажник. Очередная видеозапись с камеры видеонаблюдения, на которой был хорошо виден курьер Ходжа, подошедший к машине Кэтрин, затем открытый багажник, открытый рюкзак и… — Как он снял сигнализацию? — Ключами? — предположил Доминик, глядя на экран. Когда курьер закрыл багажник и открыл водительскую дверь, чтобы оставить внутри ключ, то всё встало на свои места. — Где он их взял?! — Ходж начал закипать. — А что я? Спросите Кэтрин, это её машина, — оправдывался Доминик. — Но… Стойте… Цветов ведь уже не было, и время… Кажется, это уже после того, как он был у Кэтрин, а значит… Думаю, он взял у неё ключи. Она разве не говорила вам, что ключи были в машине, когда она села в неё, чтобы приехать к вам? Ходж заметно урегулировал свой гнев и обречённо произнёс: — Её ключи висят около двери. — Доминик, я бы хотела переговорить с тобой, — произнесла Кассандра, когда Ходж вышел из кабинета, а Доминик намеревался выйти следом. — Надеюсь, более содержательно, чем в прошлый раз. Сейчас нет времени на пустые разговоры, Кассандра, — Доминик сложил свой ноутбук в чехол и поднялся с дивана. — Неужели ты сошёлся с этой… с мисс Тейлор? — Об этом рано говорить. Времечко нестабильное. Сегодня вместе, хотя для всех это значит разное, а завтра она снова меня ненавидит, — Доминик усмехнулся, а затем внезапно стал серьёзным, — ты хочешь обсудить со мою личную жизнь? Прости, но то, что между нами был один нелепый секс, не значит, что я должен оправдываться перед тобой. — Нелепый секс?! — переспросила Кассандра, сложив руки на груди. — Ох, мисс Осборн, только давайте без ваших женских штучек. Ты сама меня соблазнила, а я, как истинный джентльмен, решил угодить капризам дамы. — Я беременна. Как тебе такой каприз, придурок?! У меня не было никого кроме тебя, а забеременеть от вибратора пока что антинаучно! — Всё ещё хуже, чем я думал. — Доминик вновь опустился на диван и расплылся в широкой улыбке. — Тебе срочно нужен мужчина, пока твоя матка окончательно не поработила твой мозг. Он же у тебя ещё очень даже ничего. — Ты совсем идиот?! Думаешь, я бы шутила подобным… — Кассандра пренебрежительно провела по Доминику взглядом с белокурой головы до блестящих туфель, — …с тобой? — А ты правда думаешь, что я поведусь на подобное? Знаешь, сколько раз я слышал это от девушек? Самая идиотская уловка из всех придуманных. Идиотская и крайне бесполезная. Кассандра решила замолкнуть, чтобы выслушать высокопарную речь Доминика. — Спешу расстроить, что даже если бы ты реально забеременела от меня, я бы не женился на тебе. Я не мистер Бейкер. Все эти слезливые сонеты, ежедневные букеты с курьерами-маньяками, рыцарские клятвы и прочая чушь – это всё его фишки. От ребёнка не откажусь, конечно, но жениться или изображать счастливую семейку с походами в зоопарк каждое воскресенье… увольте, мисс Осборн. Мне подобное не положено… мистер Бейкер мне запретил. Он мой босс, и я не могу нарушать его приказы. — Что?! Причём тут Ходж? — А при том. Он так и сказал: «Доминик, я запрещаю тебе ставить на себе крест!». — Доминик рассмеялся от собственной шутки и даже чуть не хрюкнул где-то в середине. Кассандра не сдержала нервного смешка в ответ на шутовскую беспечность Доминика. — Боже, и этот придурковатый щенок – отец моего ребёнка? — прозвучал риторический вопрос в кабинетное пространство. Вопрос был задан довольно убедительно. Доминик хотя бы перестал улыбаться и несколько раз похлопал глазами. — Отец? Какой отец? — Совсем не святой.***
Чтобы отвлечься от событий минувшего вечера, а я решила поехать на… работу. Да, эта такая шутка, то есть штука, за которую тебе платят деньги, чтобы у тебя было на что жить. Я больше не ходила в тот злополучный туалет, так как кафель на его стенах всплывал в моей памяти в виде болезненных флэшбэков. Я пошла в информационный отдел этажом выше, а на обратном пути, решила заглянуть к Елене. Я постучалась и вошла, но уже открыв дверь, поняла, что разрешения войти я не услышала. — Добрый вечер, спецагент Хилл, — поприветствовала меня Елена. — Добрый… — крайне скомкано ответила я, наблюдая за сидящим напротив Елены Ходжем, — я зайду позже. — Мы уже закончили, агент, — проговорил Ходж, когда я уже хотела закрыть дверь. Он слишком откровенно бросил заинтересованный взгляд на мои ноги. Да, сегодня я надела юбку. Да, под ней были чулки. Да, лаковые лодочки на шпильке. Да, у меня друга убили, а я нарядилась на работу. Но юбка чуть выше колена! Боже, что со мной не так? Со мной или с этой жизнью? Нет, всё нормально. Я просто живу дальше. Так он говорит. Нужно жить дальше, пока это возможно. — Всего доброго, агент Миллер, — Ходж поднялся и прошёл мимо меня, покидая кабинет. — Я сожалею, Кэтрин… и, если честно, мне становится страшно, — произнесла Елена, когда я присела на кресло, где только что сидел Ходж. — Ты тоже думаешь, что в этом моя вина? — спросила я. — Тоже? Кто ещё так думает? — Я. — Кэтрин… — Зачем он был здесь? Елена моментально сменила лицо «мама-крёстная» на «начальница Управления». — Я выполняю своё обещание. — Какое же? — У нас с ним уговор, что я не буду посвящать тебя в детали нашего дела. Мне не верилось, что я слышу эти слова. Её дела? С ним? С злостной элитой наркоторговли? — А что же ты попросила взамен? — Мне было достаточно твоего обещания. Ты ведь его ещё помнишь? — Елена снова стала мягче и расслабленно оперлась о спинку своего удобного кресла. — Значит, ты помогаешь ему разобраться с наркотиками? Елена молчала. Ах, да! Она же дала слово. Грёбаные принципы! — А как же убийства? — А что убийства? Ими занимается ФБР и поли… — Пожалуйста, давай оставим эти клишированные фразы. — Кэтрин. Убийства и серийные маньяки – не наш профиль деятельности. Мы занимаемся борьбой с наркоторговлей. Иногда борьба может приобретать дипломатичный характер, но он таков в первую очередь из-за тебя. Я дала обещание и сдержу его. Он дал обещание… и пока что тоже своё слово держит. Но я хочу чтобы ты знала, что в моей карьере подобное в первый и в последний раз. Я никогда не иду навстречу преступникам, никогда не сотрудничаю с ними и тем более никогда не помогаю замести следы. Я бы посадила его. Его и всю его труппу. Им там самое место, но… — Я люблю его. Мне страшно, я боюсь, Елена. Я не знаю даже, что будет через секунду, а не то чтобы… Это новая жизнь, и я к ней ещё не привыкла и не знаю, когда привыкну. Но я люблю его вопреки всему этому. Страх мешает мне быть честной, а это словно яд для него, для нас, но я так устала. Устала от лжи. Устала бояться. Устала оправдываться перед собой же за то, что не ценю то, что мне дорого. С каждым днём я вижу в нём всё больше плохого, но… — я вновь начала напряженно сжимать свои кисти, говорить было тяжело, — но такое чувство, будто это плохое рябит перед глазами и видится не таким уж и плохим. Нет, это не значит, что я оправдываю его за то, что он делает, но… я будто иначе взглянула на себя и свои же поступки в прошлом и настоящем. Мне ещё никогда не было так тяжело. Даже когда мама умерла, всё казалось, безумно простым, а сейчас… я запуталась. Запуталась и застряла в дебрях своего же взгляда на эту жизнь, где-то здесь, — я схватила себя за горло и растёрла его, — здесь… между моим разумом и сердцем. — Если ты запуталась, тогда почему так уверена, что любишь? — Потому что эти терзания ничто в сравнении с тем, что я чувствую, когда он не со мной. Не физически, а просто. Просто не со мной. — Я отстранила Питера, хотя, признаюсь, я хотела его убить за то, что он сделал с тобой, или на худой конец отдать полиции, но кое-кто убедил меня, что он поможет поймать наёмника Оушена и самого великого зодчего. Он убежден, что это всё его рук дело. Коллинз подал рапорт, и тот уже ушёл в обработку, поэтому можешь спокойно возвращаться к работе. Помимо твоего Бейкера в Нью-Йорке полно мелких наркоторговцев. Закончив разговор с Еленой, я направилась к себе в кабинет, но в коридоре встретила… — Ох, нет… — прошептала я и резко развернулась. От страха или нет, меня это не волновало. Из своего уже бывшего кабинета вышел Питер с коробкой вещей. — Кэтрин! — выкрикнул он, и я замерла. А хотя постойте… Вовсе нет, я убежала. Быстро и без оглядки. Снова ложь. Я чуть шею не свернула, мчась к своему кабинету. Снова был вечер, снова отдел пустовал. Без оперативных заданий здесь бывает совсем скучно. Я достала из кармана пиджака ключ и, всё ещё оглядываясь, подлетела к двери. Ключ выпал из рук, когда я врезалась в тело. Моё любимое тело. — В чём дело? — спросил Ходж, а я нагнулась и подняла ключ. — Ты всё ещё здесь? — Да, я думал, мы вместе поедем домой. — Домой? Разве у нас не разные дома? Я открыла дверь, включила свет, и мы вошли в мой кабинет. Ходж закрыл за собой дверь и огляделся. — Для крестницы начальницы Управления тесновато. — Мне хватает. Я заметила, что даже немного запыхалась, пока убегала от Питера. Но страх и волнение как рукой сняло, и я знала причину. — Значит, довольствуешься малым? — Ходж прошёл к белой доске и оглядел её. Беря в руки лежащий рядом маркер, он заметил свою фотографию, прикреплённую в верхнем левом углу. Чёрт! Почему она до сих пор там висит?! — отношения со мной в эти рамки явно не вписываются. Я начала наблюдать за ним, а он принялся рисовать. Сердечки? — Это полгода назад, из моего интервью для Forbes Magazine. — Как думаешь, почему оно висит на доске? — ухмыляясь, спросила я. — Следов от дротиков на нём я не заметил, поэтому, думаю, что для… красоты и улучшения интерьера этого уголка смышлёного интроверта, — ответил Ходж и написал на доске слово «Imagination». — Воображение? — Знаешь, я подумал, что если включить воображение, то я бы смог стать отличным агентом Управления по борьбе с наркотиками. Я знаю о них намного больше любого, кто здесь работает. В связи с этим предлагаю составить план нашего расследования. Охотимся мы, правда, не на наркоторговца, а на отбитого психопата, но ведь между этими понятиями такая тонкая грань. Достаточно взглянуть на меня, чтобы согласиться с этим утверждением. Он обернулся и улыбнулся мне. — Тебе идёт эта юбка, — проговорил он и вернул внимание доске, — за эти ноги я бы легко продал душу Дьяволу. На доске появилась ещё одно слово – «Liar». — Лжец? — Да. Феликс, наш курьер. Он оказался лжецом и предателем, но вряд ли без весомой причины. Он боялся меня, и, наверняка, знает, что я сделаю с ним, когда найду, Кэтрин. А это случится очень скоро. — Зачем ему понадобились украшения? — Под юбкой чулки? — Да. — Зачем преступнику в бегах могут понадобиться украшения стоимостью в сотни тысяч долларов? — задал встречный вопрос Ходж и написал слово «Ocean» чётко под предыдущим. — Оушен? — Ему нужны деньги и не просто деньги, а мои деньги. Зачем? Вряд ли только из вредности. Думаю, ему нужно расплачиваться со своими взрывными друзьями за оказываемую поддержку. — Я уже спрашивала однажды у тебя это, но тогда ты ответил мне неправду, поэтому я спрошу ещё раз. Что ты не поделил с Оушеном? Неужели это месть за то, что ему пришлось податься в бега? Но ведь он и до этого пытался тебя скомпрометировать. Ходж молчал, но зато на доске появилось ещё одно слово – «Vendetta». — Вендетта? — Она самая. Уверен, что большая часть его негативных эмоций в мой адрес ни что иное как часть его вендетты. Он ненавидел отца, который перебил немалое количество людей Оушена и всегда был его главным конкурентом. — Какую роль в его вендетте играют все эти убийства? — Последнее из них, Кэтрин… сыграло самую важную роль. Точнее, сыграло бы, если бы не… — Ходж продолжил составлять цепочку из слов, и следующее – «Elena». — Елена? Что у вас с ней за дело? — А ты сама ещё не догадалась? Было много подсказок. — Догадалась, но в ответ на любую догадку мой мозг уже на автомате начинает развивать её, уделяя особое внимание графе «Последствия», — я подошла к нему, чтобы посмотреть в глаза и задать ещё один вопрос. — Значит, ты держишь своё слово? Свой ответ он решил написать в качестве следующего звена – «Yes». — Только это не слово. Это… — Ходж продолжил наше письменное расследование, добавляя слово «Oath». — Клятва? Разве, ты клялся мне, что… — Нет, но я клялся в другом, — Ходж внимательно смотрел на доску, будто искал в написанных словах какой-то великий смысл. — В чём же? — В том, что никогда не оставлю тебя. Я клялся… Ещё одно слово — «Us». Короткое, но такое тёплое. — Я клялся нами. Теперь я сама оглядела доску, но пока что видела только слова. — И какой вывод из всего этого ты делаешь? — задумчиво поинтересовалась я. — Следуя исключительно законам дедуктивного метода, я делаю вывод, что… — Ходж снова поднял маркер и начал обводить первые буквы всех написанных им слов, — это и есть ключ в разгадке. Ходж закрыл маркер и положил его на место, а мои глаза пробежали по его замысловатой схеме: Imagination Liar Ocean Vendetta Elena Yes Oath Us Великий смысл был найден, а я застыла с широко распахнутыми глазами, совсем им не веря. Искренняя улыбка родилась у меня на губах, а затем я посмотрела ему в глаза и оказалась совсем близко. Мои руки легли ему на грудь, и я прошептала, приподнимаясь на носочки. — А я тебя. Так сильно, что скоро сойду с ума. Ходж обнял меня за талию и привлёк к себе. Наши губы встретились. Сначала ласково и спокойно, а затем всё ещё спокойно, но так чувственно, что голова начала кружиться. Он держал меня за поясницу под пиджаком, сминая мою рубашку, пока мы целовались уже крайне несдержанно. А я не могла поверить в то, что я стою в своем кабинете в Управлении по борьбе с наркотиками и целуюсь с наркоторговцем… Поцелуи продолжились, но вдруг Ходж застопорился, всматриваясь в мои одурманенные глаза. — Мне так нравится, — прошептал он, еле касаясь моих губ. — Что? — ответила я и подарила ему ещё один лёгкий поцелуй. — Не притворяться с тобой, быть честным, открытым… быть собой, — он погладил меня по лицу, — я бы взглянул на твои чулки. Телефон Ходжа просигналил о полученном сообщении, и он взглянул на экран, слегка отстраняясь от меня. Его лицо моментально изменилось на мертвенно бледное. — В чём дело? — Мне нужно уехать. Тебя отвезут домой, — это всё, что он сказал прежде, чем буквально вылетел из кабинета. Тревога вновь одолела меня, и я быстро последовала за ним. Первое, что я увидела это то, как он говорит о чём-то с Еленой на другом конце коридора. Говорит тихо, но очень волнительно… А потом они внезапно скрылись за углом. Я сделала только один шаг вперёд, как мой телефон, оставленный на столе в кабинете, начал звонить. Мне вдруг стало совсем дурно, но я почему-то пошла назад, чтобы ответить на звонок. Это был незнакомый номер… Нет, скрытый. Только я поднесла телефон к уху, как из него раздался голос… тот самый. Устрашающий, резкий, изменённый программой голос: — Скучала по мне? Даже если нет, меня это не волнует. Я звоню не поболтать с тобой, любимая. Я звоню мстить. Сегодня ты пожалеешь о своём выборе… и не ты одна. Я хотела ответить, но не смогла. Казалось, что я больше никогда не смогу говорить. — Подойди к окошку, так жалеть будет легче. Жалеть и снова выбирать. Говорить я всё ещё не могла, но ноги сами понесли меня к окну. Оно выходило на площадь у центрального входа в Управление. У ограды был припаркован автомобиль Елены, у которого стоял Ходж и она сама. Они всё ещё что-то активно обсуждали. — Посмотри на крышу соседнего здания. Я смиренно выполнила его команду и увидела на крыше фигуру во всём чёрном, но на его голове я разглядела разноцветный шутовской колпак. Фигура лежала на крыше с установленным на краю оружием. Тут же вглядевшись, я успела понять, что это не снайперская винтовка, а что-то более увесистое и… — Это противотанковый гранатомёт, Кэтрин. Представляешь, что будет с их машинками? Теперь слушай внимательно! Не смей бросать трубку или делать что-то отличное от моих команд, иначе они оба умрут. Его охрана меня не засекла. Я умею прятаться, а ты умеешь делать правильный выбор. В эту секунду Ходж и Елена разошлись. Он направился в сторону своей машины, а Елена начала обходить свою, чтобы сесть за руль. — У тебя пять секунд прежде, чем они тронутся с места. Выбирай, кто сегодня умрёт. Не успеешь назвать имя, я выстрелю в обе машины. Пушка на два заряда. Пять… Я смотрела в окно. Просто смотрела и видела Ходжа, подходящего к своей машине. Его охрана уже сидела в бронированном внедорожнике совсем рядом. — Четыре… Я смотрела и смотрела, а затем захотела закричать и отключить звонок, но… — Три… Поторопись, они вот явно куда-то спешат, — голос рассмеялся и продолжил считать. — Два… Спешат на тот свет, Кэтрин. Возможно, сразу оба, если ты не назовешь имя через секунду. Фары на обеих машинах загорелись почти синхронно, а из моих глаз градом покатились слёзы. — Один. Я со всей силы ударила ладонью по стеклу и прокричала имя. Только одно…