Падение Берлинской стены

Давай больше не будем продолжать это, пожалуйста. 21:20

Хорошо. Но я не хочу тебя терять. Прости меня за такую глупость. Я не знал, что творил… 21:21

Это не глупость, Билл. Просто я пока не

готова. 21:21

Позволь мне быть твоим другом, как прежде? Пожалуйста. 21:22

Хорошо. Проехали. 21:23

Что делаешь? 21:23

Да так, рисую потихоньку. К конкурсу готовлюсь. 21:23

Я уверен, ты победишь! У тебя всегда классные картины, хоть я и ничего не смыслю в искусстве. 21:24

Чтобы смотреть на картины, смыслить в искусстве не обязательно ;) Для творца важны эмоции, которые появляются у простого наблюдателя, а не заумного критика. 21:24

Ты говоришь прям как моя мама. Мне иногда кажется, что вы похожи! Ладно, я пойду в гараж к Тому, мы песню дописываем. Он там рвет и мечет уже. Удачи тебе и спокойной ночи ;) 21:25

Спасибо, вам тоже. Тому привет! 21:25

Нажимаю «отправить» и устало откидываюсь на подушки, глядя в точку между комодом и шкафом. В голове крутились тысячи различных мыслей, но ни одной внятной. Вихрь из чувств внутри меня медленно уносил в небытие, в забвение. Что не могло меня не радовать — это то, что мы наконец-то помирились с Биллом. Хотя мы и не ссорились. Просто я поняла, что парню стало трудно сдерживать свои чувства, но сейчас я не готова ответить взаимностью. Я все видела и нарочно хотела держать дистанцию, оставить Каулитца позади крепости моей души, но безуспешно. Парнишка врывался в мои мысли ураганом, оставлял на губах сладкое послевкусие от цветных конфет и растворялся в душевной пустоте. Я очень боялась потерять друга детства. А друга ли? Ведь если бы из моей жизни исчез Билл, то и Том тоже. Не хотелось терять дорогих для себя людей и снова оставаться одной. Поэтому сохранить дружбу — лучший вариант. Медленно сползаю с кровати и гляжу на мольберт, к которому прикреплен холст на подрамнике. На подставке небрежно лежат скомканные тюбики с краской, кисточки, а на крючке грустно висит палитра, закрашенная всеми цветами радуги. Еще чуть-чуть и моя картина будет полностью готова, остались лишь самые малые штрихи. Пара мазков туда-сюда, финальный блик — и мой шедевр готов. Тянусь к пачке сигарет на подоконнике, щелчок, красный огонек и полюбившаяся мне струйка дыма. Сейчас мне это было необходимо, чтобы усмирить в сердце нарастающую бурю, сметающую все живое на своем пути. Открываю форточку и вслушиваюсь в шепот тишины и жужжание светлячков. Прохладный ветер гладит по лицу и словно просит разрешения войти вглубь комнаты. Затяжка за затяжкой. Мысль за мыслью. Через три дня надо отдавать произведение на конкурс, к которому я готовилась четыре месяца. «Как вы опишете Ваше состояние?» Небанальный мотив, но банальные условия — чья картина окажется красивее, более наполненной деталями, раскрывающими основной смысл, тому и быть победителем. И по совместительству обладателем грамоты, которая прибавит «крутости» и баллов в портфолио. И поступление на гуманитарный факультет университета имени Отто фон Герике станет проще. Я и сама задумывалась туда поступать, но время для выбора еще было, я не спешила. Конечно, в первую очередь меня привлекало искусствоведение. Я хотела познать все прелести и тонкости творений прошлого, научиться разбираться в картинах. И конечно, хотела творить сама в настоящем. Держала запасным вариантом факультет социологии. Ее я в школе обожаю. Будет, конечно, грустно, если завалю вступительные на художественно-графическое отделение. Но я не представляла своей жизни без рисования. Это – мир, где я могу ничего не бояться и смело открыть душу белому холсту. Затушив сигарету об оконную раму, я отправила ее в короткий полет со второго этажа, прокашлялась и закрыла окно. Зачем тянуть, если я могу закончить картину прямо сейчас? Размешиваю по палитре краску и добавляю тонкой кистью аккуратные кровавые подтеки на лице своей героини, глаза которой были накрыты белоснежной тканью. Она не видела перед собой никого и ничего, держа в руках белую птицу. И полностью олицетворяла меня – закрыла глаза, проливая кровь вместо слез. Нормальный человек назвал бы это психоделическим бредом, но только не я. Я так чувствую и живу. Мое произведение полностью готово к взглядам толпы и критике узколобых умников. Посмотрим, что из этого выйдет. А сейчас нужно ложиться спать и перестать думать обо всем подряд. *** Неся картину в большом прямоугольном чехле, я неторопливо плелась к зданию любимой «художки». — Здравствуй, милая. Ну что, готова? — мило поприветствовала меня фрау Браунфельс, наш преподаватель по живописи. — Да, — аккуратно достаю холст на подрамнике и ставлю его к стене так, чтобы ненароком не задеть другие полотна и рамки. — Ну чудесно, — глянув на картину, выдала преподавательница, — осталось только залакировать, и будет окончательно готово. Давай только после занятия вернемся сюда и закончим, хорошо? — фрау посмотрела на наручные часы, беря со стола какие-то бумаги и учебник по перспективе. Я вышла из мастерской, пропахшей деревом, красками и различным старым хламом. Я не знала, с какой частотой тут проводили инвентаризацию и сколько столетий пылились тут книги, учебники, неоконченные картины, холсты, так и не ставшие шедеврами. Однако бардак из всех этих вещей придавал помещениям нашей школы своеобразный шарм и определенно приходился мне по душе, распространял атмосферу загадочности. Из раздумий меня вырвали громкие разговоры девушек подле меня. — Слышали, к нам перевелся новенький? — твердила одна из девушек таким тоном, будто замышляла вселенский заговор. — Да? А он симпатичный? — подхватила ее подруга, перелистывая свой альбом. — Ох, еще бы! На какого-то сказочного принца похож. Но такой странный… Словно из какой-то прошлой эпохи вылез! Пфффф, — единственное, что мелькнуло в голове. Вот это да! В нашу захолустную школу уже и принца занесло. Это интересно. — И кто же он? — одна из этих девиц буквально подпрыгивала. — Я пока не знаю. Говорят, что он вроде как племянник ректора ВУЗа имени Отто Фон Герике. Учился там на историческом факультете, а затем бросил, — заключила первая. Я никогда любила подслушивать, но сейчас любопытство просто распирало изнутри. Эти сплетницы наверняка себе уже понавыдумывали сотни слащавых образов для таинственного незнакомца, а я предпочитала оставаться в стороне. Ну новенький, да новенький. Судя по всему, не очень порядочный человек, раз бросил такой крутой по нашим меркам университет, да с такой-то родней. Хотя… Мне-то что с того? — Привет, Шарлотт! — я услышала рядом голос подруги. — Привет, рада тебя видеть, — я заключила Агнет в объятия. Та как всегда суетилась и нервно пыталась запихнуть свой многострадальный потрепанный скетчбук в сумку. — И я тебя! Небось уже слышала про новенького, да? — рыжеволосая как-то странно покосилась, сверкнув глазами. — Ну так, отчасти, — я всплеснула рукой в воздухе, — и чего о нем все так трепятся? Он что, из золота сделан? — Да нет же, — подруга как-то даже смутилась, — Просто он достаточно необычный. Я его видела полчаса назад возле кабинета директора, он такой… — Прекрасный, особенный, ни на кого не похожий сказочный принц? — завершила предложение девушки я, скрестив руки на груди и слегка поморщившись в лице. — Ой, точно, тогда чего тебе рассказывать! — заулыбалась Клауферсон, — ты сегодня останешься опять на своем чердаке и будешь творить? — Да, скорее всего. Мне надо покрыть лаком свою картину и отдать на конкурс, — ответила я и медленно зашагала в нужную мне сторону. — Тогда удачи! Мы разошлись по разным сторонам, и я довольно последовала в свое любимое место, о котором практически никто не знал. Я даже сама не помнила, как обнаружила потайную дверцу на третьем этаже рядом с библиотекой. Все как я люблю — летающие частицы пыли в свете лучей из маленького окошка, потрепанные шторы, измазанные зеленой краской, ну и конечно же, запах древесины, смолы и сладких нот масла и гуаши, приправленный сыростью. Я любила это место и считала его своим вторым домом. Там хранились мои альбомы в старом книжном шкафу, дневники с различными заметками, стопки с рисунками, натюрмортами, эскизами перспектив и еще бог знает чем. Нехитрым способом выудив ключи у нервного вахтера еще в шестнадцать лет, я окончательно решила, что это место принадлежит только мне и служит исцелением с теплым запахом хвойных веток. По крайней мере, так я думала до этого момента… Я обнаружила, что дверь была не заперта. Это удивительно. Резко дернув за ручку, вошла в помещение и увидела совершенно незнакомого юношу, сидящего ко мне спиной на низкой табуретке. От такой неожиданности я даже слегка дернулась на месте, округлив глаза. — Ты кто? — вырвалось как-то совершенно непроизвольно. Парень развернулся ко мне. Выражение его лица было спокойным и таким… безэмоциональным? И только сейчас я заметила, что возле него, аккуратно прислоняясь к ножке стола, стояла на полу картина. Моя картина?! — Здравствуй, — незнакомец поднялся с места, что давало мне шанс разглядеть его получше. Казалось, ему на вид примерно двадцать лет, может чуть больше. Максимум двадцать три. Видимо, девчонки были правы, что он действительно похож на принца — широкополая черная шляпа с едва заметными потертостями, прикрывающая часть лба, выразительные зеленые глаза, спутанные прядки длинных каштановых волос, касающихся бледной кожи лица. В одном ухе висит длинная белая сережка, а одежда — это поистине что-то необыкновенное: темно-синий старомодный костюм с укороченными брюками, остроносые лакированные ботинки, пара тонких ниточек бус на шее поверх двух цветастых галстуков и бежевая винтажная рубашка с рюшами и манжетами. От удивления я даже забыла, что хотела высказать ему свое недовольство. — Что ты здесь делаешь? И почему у тебя… — я нервно сглотнула, глядя на холст, — моя картина? — уже громче добавила я, стараясь не смотреть незнакомцу в глаза. — Я знаю, что ты любишь это место, — парень слегка прищурился, скривив тонкие губы в усмешке, — Но не бойся меня. Я всего лишь хотел сказать, что ты очень талантлива. — Как ты узнал, что это моя картина? — я не унималась. — За все годы движения по пути искусства я научился уделять повышенное внимание различным мелочам, — загадочный шляпник повернул голову к картине, — и я сразу понял, что эта прекрасная особа с птицей в руках вышла именно из-под твоего пера. Под таким впечатлением я не был даже после картин Моне или Лотрека, — парень подошел практически вплотную ко мне, заставив меня попятиться назад. — И к чему эта лекция по искусствоведению? — холодно бросила я. — Прости, я наверное тебя утомил, Шарлотт. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? — снова удивление и стремительно увеличивающийся ком из вопросов, давивший на стенки черепной коробки. — Повторюсь. Я внимателен к мелочам, — отчеканил незнакомец, — Я — Эммерих. Эммерих Мейендорф.