Падение Берлинской стены

Caskets — Glass Heart POV Charlotte Я влетела в квартиру, перед этим проклянув застревающий дверной замок, и сразу ринулась в свою комнату. Совершенно наплевав на то, что не поздоровалась с художником, пробежала мимо него, забывшись в своем мире. Блять, что это было?! И как мне теперь смотреть в глаза Эммериху и жить с ним под одной крышей, как ни в чем не бывало? — Шэри… Что случилось? — дверь скрипнула и принесла с собой встревоженный голос. — Эми, пожалуйста, оставь меня… — отворачиваюсь и сжимаю зубами до боли кулак, чтобы в голос не заскулить о том, какая же я жалкая. Благодарю небеса, что художник тотчас исполняет мою просьбу, закрыв дверь. И вместе с этим запирает меня в ловушку, обрекая на судорожную, болезненную и одиночную смерть, после которой не следует никакого перерождения. Ловушка. Ло-вуш-ка. Замкнутое пространство, давящее на уши своей тишиной, выжигало раскаленным металлическим наконечником всего лишь одно слово. Дура. Сердце билось так, что рисковало оставить от ребер одни лишь щепки. Внутри со скрежетом что-то надломилось и провалилось, стоило мне зажмуриться и заново моргнуть, внушая себе, что все произошедшее — дурной сон, затмение луны и солнца одновременно, ошибка, сбой в системе. Тщетно. О, какая красивая ложь, я снова проигрываю. Ведь у меня нет тузов в рукаве. Прижимаюсь спиной к стене, судорожно оглядываясь по сторонам и отчаянно ищу хотя бы одну точку, на которой смогла бы задержаться. Не выходит. Гробовая тишина притупляет мое восприятие реальности так невовремя, руки трясутся, как у страдающего болезнью Паркинсона. Черт, снова начинается ломка. В ящике с карандашами, масляными тюбиками и прочей художественной дребеденью лежит мое спасение в трех экземплярах. Как я до такого докатилась? Я совру самой себе, если не скажу, что это был лучший секс в моей жизни. Все ласки, которые дарил мне до этого Эммерих, теперь казались мне ничтожными и пустыми. Для девственника этот мальчишка оказался довольно хорош. Даже больше, чем довольно. Доигралась блять, наистерилась. И снова сбежала с позором, оградилась барьером. Молодец, Шарлотт, так держать. На кой черт я вообще пошла за ним? Точнее не ясно, кто за кем пошел. Почему именно он приволок меня в медпункт? Ну сдохла бы прям в коридоре, вселенная бы от этого не схлопнулась, мир не перевернулся. Даже если завтра меня долбанет на улице тяжелым кирпичом по голове, это все равно не приведет в чувства и не возвратит утерянный адекватный рассудок. It's like a war I fight inside myself I always lose and I can't help Fall for the beating of my glass heart The beating of my glass heart Я сбежала от того, о ком позволяла себе думать так неприлично много, тут же прогоняя из сознания этот маньячный черноволосый образ. От того, кому с легкостью удавалось поочередно дергать на рычажки моей сломанной системы, к кому сильнее всех развивалось ощущение опасности. От того, перед кем я была книжкой с одной буквой, оголенным, чувствительным проводом. Но не от себя… Мне просто хотелось… Чего? Жить сегодняшним днем, ни о чем не думать? Бросить себе вызов? Но, к сожалению, за все ошибки предусмотрена большая расплата. Почему именно он, блять? Этот в буквальном смысле слова чертеныш, частый гость моих ночных кошмаров, стал кошмаром наяву и пробудил во мне зловещий голос совести. И самым омерзительным для меня казалось признать поражение и смириться. Сдаться. Нет, я так легко не сдаюсь. Пусть он исчезнет из моей жизни и заберет с собой все те воспоминания, что я хранила, придя в эту школу. Господи, теть, ну почему именно эта школа? Почему именно этот класс? Быть может, мы бы никогда в жизни и не пересеклись вновь с тем, чье имя я хотела выжечь из своего сознания каленым железом, раздробить в мелкий порошок эти четыре, уже вбитые под кожу, буквы. Наверное, я сто раз схожу в душ, пытаясь смыть с себя эти прикосновения, и после этого Эми будет целовать меня, но это будет тщетно. Я буду чувствовать его сильные руки на своем теле, пирсингованный язык, ласкающий кожу, слышать его гортанный стон, смотреть на его подрагивающие ресницы и бешено вздымающуюся грудь. Хочу… Хочу вновь дико кусать его губы, высказывая весь протест, граничащий с удовольствием. Взъерошивать черные, как смоль, непослушные волосы, слегка жесткие от лака, ловить их сладковатый запах. Чувствовать его силу, сокрытую в, казалось бы, таком худощавом теле, быть в его власти. Чувствовать Билла Каулитца. И быть слабой перед ним. Этого не смоешь, не сотрешь из памяти, так же как не выведешь пролившиеся на бумагу чернила. Какое милое несовпадение — мы дали друг другу обещание, а со своей стороны обещаний я не нарушаю. Но видимо, ты отличаешься верностью самому себе, да, Билл? Этот катастрофически ошибочный порыв необузданного желания и похоти вырывал с корнем остатки адекватного мышления. Мой кулак, влажный от слез бессилия, горит от соприкосновения со стеной, а затем содрогается от слабого покалывания под кожей. В брошенной у двери сумке раздается тихая вибрация, оповещающая о пришедшей смс. А ты знаешь, что бежать — это низко? — выделялось темными буквами на светлом фоне и вьедалось в разум, оставляя болезненный ожог, как от серной кислоты. От: Надоедливый Идиот И следом еще одно сообщение: От себя не убежишь Черт, черт, черт! Ни в чем не повинный аппарат летит в стену, рассекая тишину железным грохотом. В голову заползает еще одна навязчивая идея, и воплощаю ее немедленно — выведя ноутбук из спящего режима, захожу в соцсеть и кликаю на заветное «Добавить пользователя Bill Kaulitz в черный список». Так-то лучше. Резко хлопнув крышкой ноутбука, даю волю слезам, покачиваясь на полу, как умалишенная. — Шэри… Господи, что с тобой происходит? — слышу сквозь толщу воды знакомый голос. А затем чувствую руки, обнявшие меня за плечи, слегка поглаживающие по сгорбленной спине. Плачу от безысходности втройне, потому что не имею права рассказать о случившемся Эммериху. — Все… В. В… Порядке. Пр-росто… У… Уста… ла… — выдавливаю сквозь рыдания. — Дорогая, если ты решишь поделиться, я буду рад, тебе просто нужно передохнуть. Хочешь, принесу имбирный чай, он успокаивает… — Нет, — шепнула я, цепляясь за тонкую ткань рубашки Мейендорфа как за единственный спасительный сучок, не дающий мне увязнуть в болоте совестных угрызений. — Переведи дыхание. Тебе станет легче. Я зайду к тебе попозже, — Эми поцеловал меня в макушку и вышел. Вдох-выдох. Открываю ящик, найдя заветный пакетик и жадно проглатываю содержимое. Пространство вокруг меня сжимается до размеров атома, а затем разрастается до масштабов вселенной. Контуры окружающих меня предметов двоятся, троятся, смешиваясь в едином цветовом хаосе. На их месте появляются круги, различные фигуры, существа неестественной природы, плывущие в радужном калейдоскопе и не поддающиеся разумному описанию. Да, я снова под ДМТ Долгожданный кайф разливается по венам, по мышцам вожделенной волной, наделяет бренное тело ощущением полета и заполняет потрепанную душу цветной, ясной картинкой. Хоть где-то в моей жизни будут яркие краски. Голова кружится, руки скользят по воздуху, тянутся к альбомам, и, черт возьми, вся стопка книг, учебников и прочего хлама с грохотом падает со стола на пол, и все предметы рассыпаются, как таблетки из банки. Впрочем, пока меня не отпустит, мне не будет до этого никакого дела. Резкая боль сдавила грудную клетку и прервала мое кино с разноцветными драконами, зелеными монстрами и ярко-красными кровавыми цветами. Я зажмурилась, силясь прогнать эти ощущения. Пятнадцать минут тишины пролетели как одна секунда, и я натыкаюсь на что-то стеклянное рядом с собой. Тянущая боль вновь расцвела где-то в груди, и меня догоняли остатки еще не окончательно уничтоженного разума. Надо было вставать, приходить в себя. И идти на работу, но... Как же хреново. Скорее всего, попрошу отгул. Я почувствовала, как ужасно хочу есть, но по большей части я была вынуждена голодать. Эми часто заходил в магазин, покупал различные вкусности… Я вежливо отказывалась — не могла снова объедать кого-то. Лишь маленький кусочек белого хлеба с пустым черным чаем по утрам служил своеобразной «заправкой», с которой далеко не уедешь. Моя «эпоха» мелкого воровства в детдомовские времена прошла еще тогда — теперь я ни за что не позволяла себе прикасаться к чужой еде… А мне и не хотелось. Она на подсознательном уровне вызывала отторжение. Я вновь закрыла глаза. Во рту пересохло, как в Сахаре. Среди красно-зеленых нитей галлюциногенного бреда проскальзывали знакомые образы, не причиняющие ничего, кроме боли. Пусть мои залитые наркотой глаза не видят никого и ничего, а будут открытыми только в нашем общем с Эми мире. И его картину портила лишь одна деталь. Она как вирус теперь течет по моим венам и колет острыми иглами пустое сердце, как куклу Вуду. Ха-ха-ха-ха… В глазах плывет, и рябь рассеивается. Отпускает. На губах играет улыбка, и я с опаской гляжу в сторону — мое зеркальце упало со стола вместе с другим барахлом и разбилось. Мое отражение размножалось во многих частях серебристой поверхности, рассеченной слева несуразной паутинкой. Жаль. Добро пожаловать в реальный несносный мир! Желудок предательски заурчал, и, прогнав болезненные ощущения после тех ласк, я приподнялась с пола. Надо, наверное, выйти к Эммериху, как-то объясниться… Я была безмерно благодарна ему за то, что он не оставил меня в такой трудный момент. Он не требовал ничего взамен. С ним было хорошо, тихо и спокойно как в гавани после шторма… То, о чем можно было мечтать. Но… Теперь я чувствую перед ним огромную вину. Шатким шагом я вышла в коридор, где и застала Эммериха. Мой взгляд упал на раскиданные возле стены карандаши, линеры и листы, а затем на сам рисунок. Парень сидел на полу и рисовал прямо на обоях. Это было действительно чем-то волшебным — здания, арки, храмы… На настенной картине были изображены целые города, миры, и их художник внимательно вырисовывал черным линером. — Оу, Шэри… Наконец-то ты вышла, я волновался, — парень отвлекся и взглянул на меня. Волновался. Он волнуется. Вол-ну-ет-ся. — Не нужно, — я присела рядом с ним на пол, — как красиво у тебя выходит… — Работа еще не окончена. — И часто ты рисовал на стенах? — Увлекался, когда был помладше и жил на съемной квартире. Но потом хозяин заставлял это все затирать белилами. Было обидно, знаешь. Но слава богу сейчас никто мне не указ, — Эммерих взял в руки второй линер и стал обводить контуры, намеченные тонким карандашом. — Это ужасно, когда кто-то указывает, что делать… — я прислонилась лбом к плечу шатена. — Согласен. Поэтому я живу так, как считаю нужным. И теперь, слава богу не один, а с тем, кто меня понимает, — Эми обернулся на меня и улыбнулся уголками губ. И спустя минуту спросил, — Так что же все-таки у тебя случилось? — Я… Э… Меня искали родители. В школу приходили, закатили скандал… Точнее, отчим. О да, в принципе хороший аргумент. А что, тетка со своим мужем тоже немало моей крови попили. Боль в грудной клетке усилилась, стоило мне вздохнуть. Должна сказать ему… Нет, не должна, остановись. Эммерих развернулся к картине, задумчиво выводил каждую черточку и местами прикладывал линейку к рисунку для прямых линий, но при этом слушал меня, кивая. Слабый свет лампочки обрамлял его силуэт. Непослушные пряди ниспадали на лицо парня и совершенно не мешали ему. Черт, какой же он красивый. И загадочный. Кажется, я в сто первый раз напишу его портрет и уже не смогу остановиться. Но сейчас он кажется мне таким недоступным. Блять. — Зачем? Они что, не понимают, что ты имеешь право на собственную личную жизнь? К тому же, ты совершеннолетняя. Глупо как-то, — подытожил Эми. — Думаю, ты прав… Но объяснить это сложно. — Хочешь, я поговорю с твоим отчимом и поставлю его на место? — решительно заявил Эммерих. Я даже поежилась. — Не нужно. Художник отложил линер в сторону и приобнял меня, а я снова почувствовала на себе тепло его малахитового взгляда. Затем он метнулся ниже и остановился. Брови парня нахмурились, а сам он подался ближе. — А это что?.. — он коснулся пальцем моей шеи. Блять. Наверное, Билл там оставил огромный засос, если до кости все не сгрыз. Чтоделатьчтоделатьчтоделать? Я промямлила что-то невнятное. — Это отчим с тобой сделал? Он душил тебя что-ли? — встревоженным голосом спросил Эми. Я кивнула. И благодарила небеса за то, что Эммерих сам же и ответил на свой вопрос, пусть и ложно. А главное, поверил в это. — Если он еще раз посмеет это сделать, то разговаривать с ним буду я. Моя девушка не заслуживает к себе такого скотского отношения. Я почувствовала, как резко поднялась температура, но старалась не подавать виду, после чего тяжело вздохнула. — Ты… веришь в любовь, Эми? — несмело спросила я после небольшой паузы. — Я говорил тебе, что это, скорее, привычка. Не существует ни одного вразумительного толкования этому явлению. Все лишь слова… На деле все по-другому. Ты смотришь на человека, узнаешь его и понимаешь, что именно с ним ты видишь себя в будущем… — задумчиво изрек художник. — А как думаешь, монстры умеют любить? — грустно протянула я. В груди болело. Сильно, что в глазах снова помутнело, мир потерял очертания. — К чему такие вопросы, Шэри? Я испытываю к тебе самые теплые и светлые чувства. Не нужно так думать, — с ноткой строгости выдал художник. — Прости, — я прижалась к нему, надеясь загладить «вину». Наверное, мои слова его задели. И не только слова… Неприятные мурашки пробежали по коже. На кухне слегка прохладно от приоткрытой форточки. Эммерих ставит на стол различные продукты. Как же хочется есть… Я не могла осмыслить, какая боль поражала мое тело, сковывая цепкими лапами — физическая? Эмоциональная? Моральная? Устало вздохнув, я присаживаюсь к художнику на колени, прижавшись головой к его груди. Мы часто так сидим, это уже что-то в роде ритуала. Эми кладет ножик для сливочного масла в сторону и приобнимает меня, даря свое тепло. Но, кажется, меня не способно согреть уже ничто. Я была на грани погружения в темное небытие без единого светлого проблеска, как парень легонько коснулся губами моей макушки. — А почему от тебя пахнет мужскими духами? *** All my friends say it's raining But I don't see no rain, today My mind is feeling warm But my body don't feel the same way Following the rain down the drain I'll be like this until my last days All my friends say it's raining But I don't need no raincoat today Don't need no raincoat, today © palaye royale — all my friends POV Bill Берлин встретил нас унылой апрельской погодой с щекочущей лицо моросью. За все время, что мы добирались на тесной легковухе от вокзала до гостиницы впятером, я не участвовал ни в каких разговорах между моими друзьями и отчимом. Он поехал с нами по простой причине — мы с Томом еще не достигли совершеннолетия, нужно было нас сопроводить и «отдать в руки» звукозаписывающей компании, от которой нам недавно пришло письмо. — Том, ну читай уже! — я сгорал от нетерпения, видя как брат щелкает мышкой компьютера, ища в электронной почте нужное сообщение. — Уважаемая группа Tokio Hotel! Мы в поиске молодых и ярких исполнителей. Ваше выступление в Gröninger Bad в эту пятницу привлекло наше внимание. От лица компании приглашаю вас на прослушивание в главную студию. Если вы заинтересованы в сотрудничестве, просим предоставить ответ в ближайшее время. Звукозаписывающая компания Universal Music Group. Берлин, адрес N… Дэвид Йост, музыкальный продюсер. Ну и еще контакты. — зачитал Том. По словам Хоффмана, мы очень хорошо выступили и достойно проявили себя, и это он сообщил о выступлении тому самому Йосту. Серые пейзажи сменялись редкими разноцветными билбордами, и столичный мир в окне смешивался в одну картину, к которой я был совершенно равнодушен. Меня ужасно клонило в сон, но времени на отдых предусмотрено не было — час отведен на заселение и короткую передышку, затем мы едем знакомиться с продюсерским составом и смотреть, что из себя представляет студия. Вроде такой важный момент, когда я должен собраться и окрыленно лететь навстречу тому шансу, что подкинула нам судьба, но… Я не мог. За то время, что мы возились с вещами, паковали чемоданы, инструменты, перекидывались с парнями плоскими шутками, я ненадолго отключался, глуша душевную боль. И стоило мне посидеть в тишине, эта боль возвращалась ко мне снова, но уже в десятикратном обьеме. В моих мыслях царила бесцветная каша различных тревог, чувств и переживаний, сковывающих сердце стальной оболочкой. В больших наушниках рядом сидящего брата орала музыка из mp3 плеера. И я уже был на грани взрыва — Том раздражающе мотал головой из стороны в сторону, щелкал пальцами и шевелил губами, выдавая тихие звуки, «подпевая». Георг равнодушно смотрел в окно и ел слоеную булочку, купленную на вокзале, Густав, как обычно, сидел на переднем сидении и дремал. — Выключи свой чертов рэп, раздражаешь уже, — я пихнул «танцующего» брата в бок. — Че-е-е? — прокричал он, отставляя от уха один наушник. — Хорош мельтешить перед глазами, говорю! — Ой-ей, какие мы нежные! Это Samy Deluxe, ничего ты не понимаешь! — И поэтому надо подпевать и руками во все стороны махать? — фыркнул я. — Парни, заткнитесь по-братски, — встрял Георг. — Правильно, ты же у нас мамка-наседка, тебе лишь бы заткнуть всех и радоваться, — шикнул я Листингу. — Еще одно слово, и я тебя заткну более действенным способом, — Гео угрожающе стукнул ладонью по кулаку, исподлобья сверкнув на меня зеленоглазым взглядом. — Ребята, не ссорьтесь. Вильгельм, веди себя подобающе, — строго сказал Гордон. По ушам, как пенопластом по стеклу снова полоснуло это Вильгельм. И я решил заткнуться, хоть и жаждал с кем-нибудь поцапаться. Легкий душ в гостинице немного расслабил меня теплыми каплями. Мы тут же разбросали по номеру вещи — Томова толстовка уже свисала с надкроватной лампы, штаны — со стула, сумка валялась под столом. Брат воспользовался моим отсутствием в душе и развалился на двуспальной кровати звездочкой, а мне, конечно же, оставил односпальную. Жадина. — Билл? — услышал я из комнаты голос старшего, когда уже высушил макушку феном и подводил тенями глаза в ванной. — Чего тебе? — А чего ты такой злой? Да и потерянный какой-то. Я тебя нечасто таким вижу, — судя по шуршанию джинсовых труб, брат поднялся и направился ко мне. — Я не злой. Просто немного нервничаю перед выездом в студию, — закончив с макияжем, положил все принадлежности в косметичку. — Давай говори, что с тобой происходит. Ты сам не свой эти дни. Все молчишь да ворчишь. При группе и отчиме, да со всей этой суматохой то не поговоришь особо. Давай сейчас, — Том оперся на дверной косяк ванной. — И что тебя не устраивает? Я просто устал, — вышел в комнату. — Не гони. Я же чувствую. — Что ты хочешь услышать? — Опять поссорились?.. Ну, сам знаешь с кем. Ты обычно после этого всегда превращаешься в колючего ежа, — брат поплелся за мной. — Тебе так охота говорить об этом? Я не намерен. Так что, будь добр, закрой эту тему сразу, — фыркнул я. — Опять ворчишь. Я ведь от тебя не отстану, брат. Пересилив себя, поведал о нашем последнем с Шарлотт «разговоре». Не стал ничего утаивать и рассказал все как есть. Напоследок, грязно выругавшись, со всей силы пнул стул и рывком взял зажигалку и пачку Marlboro со стола. Вышел на балкон, закурил. Брат шмыгнул носом и даже растерялся, подбирая слова. — Стоп-стоп-стоп, — нахмурился Том, — то есть вместо того, чтобы нормально поговорить, вы просто друг на друга наехали, и ты просто взял и трахнул ее? Я коротко и неестественно усмехнулся себе под нос, оперевшись на балконное ограждение. — Получается, что так. — Пиздец, ты дубина, — фыркнул брат. — По-твоему, я еще и виноват? — насупился я. — Такого от вас не ожидал. Я, конечно, знал, что ты по ней сохнешь, но у нее ведь мужик есть. — Я тоже не ожидал, — сделал затяжку, — Мужик… Да класть я на него хотел. Он и мизинца ее не стоит, — криво ухмыльнулся я и сжал ладонь в кулак. — Самоуверенно, брат, самоуверенно, — отозвался Том. — А ты-то я смотрю, главный эксперт в отношениях, все тебе нужно знать, — едко подметил я. — Да уж поэкспертнее тебя буду. Вот смотри — ты бы поступил иначе, оказавшись на ее месте? — Том встал рядом уставился куда-то в одну точку перед собой. — Я бы точно не стал отталкивать того, кто меня любит, — сигарета быстро тлела на ветру. — По-твоему это способ выражения любви? Сорваться и натворить херни, а потом чувствовать себя правым? Я потупил глаза и растерялся, не зная, что ответить. — Я больше не хочу это обсуждать. — Струсил? — Это еще неясно, кто струсил. Я теперь у нее в черном списке. Как тебе такое? — недовольно бросил я. — Создай вторую страницу, — попытался отшутиться Том. — Почему тебя так волнуют наши отношения? — я повернулся к брату, — и я что-то не понял, ты на ее стороне? — Нет, Билл. Шар мне не чужая, и в данной ситуации я ее понимаю, — в голосе Тома снова появилась серьезность, — И тебя тоже понимаю. Вы мне оба важны и дороги. Но объективно — вы оба натворили херни и не хотите это признавать. А ты в особенности повел себя как эгоист. Вообще пропустил мимо ушей, что она тебе рассказала? Про детдом, про родителей, про все остальное? О да, чтение моралей от братца — то, о чем я мечтал. — Больше не смей поднимать эту тему, ясно? В противном случае я тебе врежу, понял? Я больше. не хочу. это. обсуждать, — гневно отчеканил я и потушил окурок о железную перилу, нервно закусив губу. — Ой, уже боюсь! — насмешливо бросил брат и поднял ладони в примирительном жесте. — А с этой рыжей у вас что? Очередная подружка на ночь? — поспешил сменить тему я и зашел обратно в комнату. — Если ты про Клауферсон, то она вполне ничего. Хорошо с ней оттянулись на вечеринке, — брат довольно улыбнулся и поднял руки, потягиваясь, — а ты где был? — На балконе стоял, — честно признался я. — И че, ни одна цыпочка не смогла тебя развеселить? — Очень смешно! — Достойно уважения, брат, раз всех отшил и наконец-то трахнул ту самую, — на последнем слове Том многозначительно закатил глаза и поднял вверх указательный палец, — нет, ну если серьезно, я тебя поздравляю, ты стал мужчиной! — Господи, заткнись пожалуйста, — бросил я через плечо. Вдруг на столе зазвонил телефон. — Долго вас ждать, не? Мы уже в холле только вас ждем! — раздался по громкой связи недовольный голос Георга, а Том лишь одними губами крикнул «Блять, время!». — Да, идем мы, идем! — нажал отбой. Мы всем коллективом поехали в студию. Она представляла собой высотное здание, больше напоминающее бизнес-центр. Ступив за прозрачные автоматические двери, мы с парнями и отчимом тут же начали оглядываться по сторонам — холл буквально блестел. Помещение было отделано в современном стиле, в светло-серых тонах. На стенах висели различные платиновые и золотые диски в рамках, фотографии музыкантов, раритетные снимки… Это приятно пленяло мое сердце и заставляло решительно двигаться вперед, а резко воспрявший дух тут же задавил мою неуверенность. Словно я уже ощущал некую причастность ко всему этому таинственному музыкальному миру уже на таком высоком профессиональном уровне… — Приветствую вас в Universal, — нам навстречу вышел высокий мужчина в деловом костюме, держащий в руках черную папку. И моментально приковал к себе наши взгляды. — Здравствуйте, — слегка нелепо и невпопад протянули мы хором. — Меня зовут Дэвид Йост, я ведущий продюсер этой компании, — представился он. И мы сразу поняли, что это именно тот самый Йост из письма. Он пригласил нас в комнату переговоров, где мы сели за круглый стол. Том крутил головой и рассматривал на стенах диски и фотографии, но отчим аккуратно дал понять, что сейчас нужно сосредоточиться, ненавязчиво кашлянув. — Так значит, вы та самая группа, подающая большие надежды? Что ж, я работал со многими артистами и готов взяться за вас. Подходящая кандидатура для женских сердец и, я уверен, будущий прорыв в немецкой музыке, — новоявленный продюсер повел бровями, остановившись взглядом на мне. Я нервно сглотнул. — Такая перспектива мне нравится, — Том довольно откинулся на спинку стула. Наш новый продюсер расспрашивал нас об остальных увлечениях помимо музыки, разговор шел вполне непринужденно и легко. Больше всего беседовать пришлось мне, как фронтмену группы. Парни местами немного зажимались, впервые оказавшись в такой обстановке. — Вы ознакомитесь с условиями контракта. Вам хватит на ознакомление ровно три дня? Если все устроит, то нам предстоит большая работа. Мы запишем несколько песен, вам предстоит обучение. Когда материала будет достаточно, организаторы займутся выступлениями. У вас будет полноценная команда — стилист, визажист, психолог, мои PR — менеджеры займутся рекламой, — отчеканил Йост. Каждое его слово отзывалось в груди приятным трепетом. Мы как никогда близки к своей мечте! В наших руках оказались скрепленные степлером листы в двух экземплярах, взгляды парней тут же забегали по контрактам. — Конечно ознакомимся, — оптимистично отозвался Георг. — А вот и мои коллеги, с которыми вам тоже предстоит работать, — в помещение вошли еще несколько мужчин, и мы издали радостный возглас, когда увидели среди них… Хоффмана! — Дэйв Рот, Патрик Бензнер, Питер Хоффман, ну и, собственно я, — Йост оглядел коллег, а затем нас, словно ожидал нашей реакции. — Простите за вопрос, а как быть с опекунским советом? Ведь моим мальчикам еще нет восемнадцати, — встрял Гордон. Ох, еще и «мальчики» при таких серьезных людях… Как неловко. — Не беспокойтесь, все цивилизованно и продуманно, контракт это предусматривает и ни в коем случае не нарушает их прав, — заверил Йост. Через три дня контракт был подписан, и мы приступили к работе. Касаемо школы — Гордон переговорил с директором о том, чтобы перевести нас на домашнее обучение. Густав и Георг поступили аналогично. В противном случае, если провалимся, нам ничто не помешает вернуться в ненавистное учебное заведение снова. Но думать мне об этом совершенно не хотелось — я сдаваться не собираюсь! … И потянулись наши дни, состоящие из студийной работы. Записи, пересохшее горло, бутылка воды, смещение с нот, маты Тома, что чуть не порвалась струна на припеве. Теперь мы трудились, словно настоящие рок звезды, но факт оставался фактом — мы всего лишь провинциальная группа. Мой брат верил в то, что мы обязательно станем уважаемыми и знаменитыми, у нас будут фанатки, контракты, за нами будут бегать фотовспышки… Конечно, для Тома на первом месте — фанатки. И я верил ему. Верил, как себе, потому что брат — это я, а я — это он. И на этот раз близнецовая нить не должна завести нас в тупик. Все будет хорошо, мы медленно, но верно идем к своей мечте. Приятная усталость утяжеляет ноги, отчего передвигаться сложнее. Я вешаю наушники на стойку, парни устало выдыхают, и мы покидаем комнату записи. Наша песня «Кричи» была окончательно записана, теперь осталось свести некоторые партии и сгладить звучание. Она имеет шанс стать нашим первым полноценным синглом… *** POV Charlotte Вот уже как две с половиной недели из нашего класса исчезли близнецы. Том сказал, что одна звукозаписывающая компания пригласила их в Берлин, и скорее всего, в ближайшее время возвращаться они не собираются. Если их музыкальное дело пойдет хорошо, переведутся на экстернат. Со старшим Каулитцем мы общались короткими смс-ками и редкими телефонными разговорами. Различные неловкие моменты старались не обсуждать, а Том рассказывал всякие истории, сочетая с шутками. Он всегда мне нравился за позитив и добродушие, и в этом я немного ему завидовала, так как сама находилась на моральном и душевном дне. Вот Том точно оставался настоящим другом и хорошо меня понимал. Не то, что его брат… Боже, спасибо, что избавил меня еще от одной муки. Я бы точно не смогла теперь смотреть на Билла и сохранять спокойствие. Эммерих… Мне было стыдно смотреть ему в глаза с того самого момента, как едва устоявшуюся личную гармонию снова нарушил этот черноволосый «недопарень-передруг». Мейендорф, конечно, интересовался моим беспокойным состоянием, но я сослалась на семейные проблемы. Незачем ему знать то, чего не нужно. Стараясь заглушить все свои переживания веществами и алкоголем, на время забывалась и позволяла себе близость с Эми, даже не трудясь придумывать какие-либо отмазки. И в такие моменты больше всего боялась назвать его Биллом, с жаром выдыхая это имя одними губами… Нет, к черту его, к черту. Прочь из моей головы, прочь из моей жизни. Забуду как страшный сон и больше никогда не вспомню. У меня есть любимый мужчина — рассудительный, умный, спокойный и по-настоящему взрослый. Тот, кто относится ко мне с теплотой и пониманием, не учит жизни и не закатывает никаких истерик. Мы с Агнет сидели вместе за одной партой на всех уроках. Ну или почти на всех. С каких-то я была вынуждена сбегать под предлогом работы. После того проклятого визита тети и отчима я аккуратно известила герра Шлоссера о том, что мои пропуски вполне обоснованы, и он вошел в мое положение. Кроме того, в мой «рацион» вошли обезболивающие таблетки. В последнее время с организмом творилось что-то странное, раз он часто извещал меня о сильных болях в районе грудной клетки. Это заставляло затаивать дыхание и считать до десяти, ожидая, когда станет чуть легче. Казалось бы, ничто не предвещало беды в последний унылый апрельский день. Только вот моя никогда не затыкающаяся рыжеволосая приятельница сегодня подозрительно молчала. Если до этого на первых уроках я уже знала все подробности о жизни различных знаменитостей, выслушивала болтовню о сериалах, вопросы об эскизах, то сейчас… Ее губы нервно дрожали, пальцы крутили ручку с едва слышным постукиванием. — Можно выйти? — внезапно она подала голос в гробовую тишину класса. Когда учительница отпустила ее, девушка рывком подскочила, зажав рот ладонью, и пулей выбежала из класса. Я непонимающе уставилась на дверь, за которой только что исчезла приятельница. Прошло пять минут. Пошла седьмая… — Можно я тоже выйду? — спросила я. — Фрау Клауферсон еще не вернулась, так что, оставайтесь, пожалуйста, на месте, — женщина подняла на меня недобрый взгляд. Как же меня бесило это глупое правило — выпускать учеников только по одному! — А может, ей плохо? Я хочу проверить. — Хорошо, идите. Я мигом последовала в уборную. Конечно же, черные туфли подруги в одной из закрытых кабинок сразу же дали понять, что она там. Постучалась. По ту сторону дверцы раздался кашель. — Эй, это я, открой. Щелкнув замком, Агнет толкнула дверцу, даже не повернувшись ко мне. Да, картина не из прекрасных — рыжую буквально выворачивало в прямом смысле слова. — Ты как? — участливо поинтересовалась я, — Что, просроченный кефир попался? — Н-нет. Выйди пожалуйста, — рыжая буквально вытолкнула меня из кабинки, снова поддавшись рвотному рефлексу. Я даже не знала, что и думать. Ожидая подругу, подошла к зеркалу и спустила немного воды с крана, ополоснув руки. Твою мать, мне самой хреново донельзя — в груди снова начало болеть так, как будто на меня свалилась стакиллограмовая гиря и проехалась три раза. Я решила, что сегодня после школы пойду в ближайшую клинику и узнаю, что это за чертовщина. Что в таких случаях делают, рентген или… Мои мысли прервала Агнет, подобравшаяся к раковине. Она тут же принялась полоскать рот и откашливаться. — Как думаешь, мне следует отпроситься? — рыжая дернула салфетку и промокнула лицо. — Ну, остался один урок, дотянешь, или совсем плохо? — Постараюсь протянуть… — Пошли давай, — приободрила я, — и это, срок годности на продуктах проверяй иногда. После школы за Агнет пришла мать, чтобы проводить «позеленевшую» подругу до дома. Я же поехала на Брайтер Вег. Слышала, там недавно открыли крутую клинику с современным оборудованием и высококлассным персоналом. О расценках я не беспокоилась, так как страховка позволяла покрыть расходы. Слава богу, народу было немного, и я быстро получила направление на прием к нужному специалисту, а затем на рентген. Сидя в кабинете, я нервно бегала взглядом по разным углам, стараясь раскрасить затянувшееся ожидание, пока седовласый врач заполнял какие-то бумаги. Я почти не моргала, тщетно пытаясь отогнать злые отголоски прошлого. С того самого случая я не переношу никакие врачебные кабинеты. — Бронхитом, пневмонией болели? — мужчина поправил свои очки и чиркнул ручкой по бланку. — Не болела. — Курите? — Ну… Да. Редко. — Питаетесь хорошо? При вашем росте вес значительно отклоняется от нормы. Сорок два килограмма на сто семьдесят пять сантиметров. Нужно еще как минимум пятнадцать килограмм. Я промямлила что-то невнятное, что, мол, недоедала еще с самого детдома, сейчас достаток не позволяет, не хочется, и все в таком духе. — Что ж, сомневаюсь, что прогнозы будут положительными при таком раскладе, фрау Этингер, — выдохнул доктор и поднялся со своего места. Подойдя к белой доске, расположенной на стене, он приставил к ней мой рентгеновский снимок и зажег сверху лампу. Я уставилась стеклянным и почти безжизненным взглядом в спину, облаченную в белый халат. — У кого-нибудь из ваших родственников были онкологические заболевания? — Не знаю. У меня нет родственников, — внутри снова закололо. — Отравление тяжелыми металлами? — Нет… — Тогда, согласно рентгенограмме, у вас опухоль, — врач указал ручкой на снимок, — в левой части легкого.