Подарите мне крылья… Получится?
В День рождения или к весне…
Я не стану сомненьями мучаться –
Как мне быть и зачем они мне.
Мне хотелось бы белые-белые,
Чтоб ложилось перо на перо,
Чтобы мысли, негаданно смелые,
Не сломали в полете крыло.
Вы не бойтесь – они мне понравятся,
Подберите размер по плечу,
Мне так важно успеть не состариться,
Прежде чем я от вас улечу
*** После вторичного осмотра собрали врачебный консилиум. Итог – меня направили на биопсию. Процедура не из приятных – вкалывают огромную иглу прямо под кожу, чтобы взять образцы тканей. Неизвестность поглощала меня с головой и мучила бессонными ночами в ожидании результатов всех необходимых анализов. Я металась между кабинетами как зомби на грани забытья – голоса врачей смешивались в единую тошнотворную звуковую смесь, белые стены, одноразовые простынки на кушетках мельтешили перед глазами и действовали на нервы. Заполните то, заполните это... Бланки. Страховка. Мне назначили дорогостоящее лечение в одной из профильных клиник Берлина? Это очень мило со стороны медиков, ведь каждый из них давал клятву Гиппократа. Среди всей невнятной какофонии голосов и шумов отчетливо, как из громкоговорителя выделялся мой приговор Рак легких. Я нервно усмехнулась, пробегая взглядом по множеству букв и цифр, выражающих историю болезни и смету за оказанную помощь. Каламбур в том, что никакой помощи оказано и не было, и я могу ни на что не надеяться. – Вы понимаете, что в случае подписания отказа от лечения ваша болезнь будет только прогрессировать? На поздних стадиях с онкологическими заболеваниями бороться крайне тяжело. Вы ведь еще так молоды. Подумайте о своих родных и близких, – пробасил один из докторов, поправляя очки. – Просто скажите, сколько мне осталось, – бесцветно бросила я. – При самом благоприятном раскладе, – доктор стал заглядывать в историю болезни, – четыре года. Может, чуть больше. Все зависит от вас. Еще четыре года такой же пустой и бесполезной жизни. Здорово... – Я все равно не представляю никому никакой ценности. Чему быть, того не миновать, правда, – равнодушно бросила я, игнорируя ручеек, пробежавший по щеке и смочивший ресницы. Внутри меня что-то надрывно ломанулось и заскрежетало, причем это была не физическая боль. Боль. Что я знаю о боли? Практически все. Одиночество, предательство я проходила. И прохожу сейчас. Чувство обреченности, безысходности и глупые, наивные ожидания, умиравшие еще в детстве, тоже. Как и те мечты, в которые мы верили с мамой. Им не суждено было сбыться. Мы хотели быть счастливыми. Мы мечтали путешествовать, я мечтала получить ту самую куклу на новый год, на которую засматривалась на магазинной полке. В платьице такую... С большими добрыми глазами. Чтоб с ней играть можно было, брать с собой на прогулку во двор, брать за ручку и разговаривать, как с лучшей подружкой. Какие еще мечты могли быть у пятилетней девчонки? Столько лет прошло, а я все это помню, будто было вчера. Потом, о чем я еще мечтала? О семье. Нормальной, любящей, теплой. Не получилось. А мама мечтала показать мне свою родную страну, когда я вырасту. И вот, я выросла. Что имею? Сломанную жизнь, сломанную психику, натянутую на лице улыбку, больше напоминающую оскал, лед вместо сердца, зависимость и теперь еще рак легких. Я лучше изолируюсь. Вот так, добровольно. Уеду куда-нибудь... Далеко-далеко. Хоть на необитаемый остров, чтобы там найти свой последний приют. Ждать Костлявую. Но я не могу так просто все оставить. У меня есть человек, с которым я чувствую себя в безопасности и спокойствии. Наш общий дом, пропахший деревом и красками. Моя любимая художественная школа, чердак, куда я бегаю после занятий, чтобы творить – долго, забывшись, чтобы как-то держаться. Есть какие-никакие друзья, приятели. Если издалека посмотреть, то у меня все для счастья есть. Ну прямо не жизнь, а мечта! Только сейчас как никогда все это кажется иллюзией... – У вас злокачественная опухоль. И сейчас шансы на лечение есть, если провести операцию в ближайшее время, – из раздумий меня вытащил голос доктора. Я отрицательно помотала головой. Не верю я в чудеса, не верю. В медицину, пожалуй, тоже. Если отмерен мне срок – смысл этому противиться? – Вы уверены, что хотите отказаться? – Да. – Подпишите здесь, – мне сунули под руку бланк, в который я даже не вчитывалась, и незамедлительно поставила нужную закорючку на нижней строке. Have you ever felt so alone You want to slip into the void And never be seen again? Я медленной походкой проследовала на выход из клиники, обдумывая все слова медперсонала. Оказывается, все симптомы были налицо – потеря аппетита, снижение веса, боли. Правильно ли я поступила? Думаю, да. У меня все равно нет таких денег на лечение и никогда не было, а просить ни в коем случае ни у кого не буду. Зачем все это? Ради чего жить? Ради завтра, которого не наступит? Мимо меня проходят люди, возможно, они счастливы. Их ждут дома вторые половинки, родители, братья, сестры, любимые питомцы, будь то кошка, собака, да хоть рыбка в аквариуме. У меня нет из этого списка ровным счетом ничего. Разве что «вторая половинка», заменившая мне семью и дом. Все эти люди берут от жизни по максимуму, а я всего лишь свела свои потребности к минимуму. Я и прежде не ощущала себя частью этого мира, а диагноз лишь подтвердил это наглядно. Причем настолько наглядно, доходчиво и так ощутимо, что боли снова дают о себе знать. Что ж, Жизнь, если ты послала мне участь умирать в муках, то я принимаю такую долю. Или Смерть? К кому мне обратиться, чтобы не ошибиться? Так заведено – человек рождается и умирает в одиночестве. За ту черточку между датами рождения и смерти происходит всякое, и все люди – лишь гости твоей жизни, не больше. Близился вечер. Я достала из сумки телефон, чтобы позвонить Эммериху и спросить, что купить к ужину. Он тоже заставлял меня есть... И с переменным успехом у меня это получалось, но в большинстве случаев еда не вызывала у меня никакого желания, только рвотный рефлекс. Опять же – организм играл со мной злую шутку. Автоответчик сообщил, что абонент занят и не может принять вызов. Отставив трубку от уха и морщась от дыхания прохлады, я собралась класть телефон обратно в сумку, как он раздался входящим звонком. Причем не от Эммериха. – Да? – ответила я. Всхлипы на другом конце трубки насторожили меня. Это была Агнет. – Привет, Ша... Ты... Ты занята сейчас? – грустная интонация проскользила в голосе. – Агнет, что случилось? Ты плачешь? Нет, я не занята, – я медленно пошла в сторону перехода. – Пожалуйста, приезжай ко мне, – взмолилась она, – я не знаю, что делать. Тут такое... Адрес ты знаешь, – снова всхлип, а затем рыдания. – Эй-эй, успокойся, я еду. Скоро буду у тебя, потерпи немного. Я обеспокоенно положила трубку. Ворох мыслей моментально оживился в моей голове – что могло случиться? Что-то с ее братьями? С родителями? Кто-то умер? Произошел несчастный случай? Что? Я перекрутила все мыслимые и немыслимые варианты, предполагая все, что угодно, даже про себя напрочь позабыла. И прокляла стоящий в пробке автобус, пока добиралась до дома подруги. Агнет встретила меня на пороге своей квартиры далеко не в лучшем виде – взъерошенные волосы, вся заплаканная, в растянутой футболке. Мое сердце сжалось при виде той, кого я раньше считала чуть ли не самым жизнерадостным человеком в мире. – Привет, я так ждала тебя, – рыжая накинулась на меня с объятиями. – Привет, – я зашла в квартиру, снимая пальто, – у тебя дома кто-то есть? Что случилось, не молчи. – Хаген играет в детской. Карл только на борьбу ушел, вернется через три часа. Родители только к восьми приедут... – на последних словах голос подруги дрогнул, и она всхлипнула. Слава богу, с членами ее семьи все хорошо. Мы последовали на кухню, проходя мимо детской. – Привет, Хаген, – я помахала рукой из коридора, и мальчишка, отвлекшись от кубиков, радостно подбежал ко мне. – Пьивет! – он буквально повис на моей ноге, глядя большими, зелеными глазками прямо в душу, – Ты поситаес мне сказку? – Хаген... – Агнет наклонилась к братику, погладив того по голове, – иди поиграй, пожалуйста, а нам с подружкой нужно поговорить. – Я хосю с вами, – он нахмурил бровки и склонил голову. – Ты ведь послушный мальчик, Хаген, если твоя старшая сестра так сказала, то нужно слушаться, – я аккуратно погладила его по маленькой спинке в милой желтой кофточке. Мальчишка надул губки и ушел обратно в детскую. Мы с Агнет расположились на кухне, она поставила на стол две кружки с чаем. – Я уже передумала все что угодно, Нетти, – начала разговор я, размешивая сахар, – не томи. Подруга как-то криво усмехнулась и шмыгнула носом. – Я беременна, Шарлотт. Стук железа содрогнул тишину, повисшую над нами. Ложка выскользнула из моих рук, и я чудом не пролила содержимое кружки, грязно выругалась полушепотом, после чего приоткрыла рот в немом вздохе. – Чт... Что... Как? – первое, что пришло в голову. Ну не молчать же. Сказать, что я впала в ступор – ничего не сказать. – Помнишь, меня в школе мутило... А потом поняла, что задержка, ну и... Я сделала тест... – рыжая захныкала, устремив взгляд в пол. – Пиздец, – вырвалось у меня полушепотом. Я перебирала в голове все возможные ругательства – и немецкие, и русские, которые знала вскользь, хоть какие... И тщательно пыталась подобрать что-то... Подходящее? Что делать-то? – бил колоколом этот мельтешаший в сознании вопрос. Я была в полнейшем шоке. – Как ты думаешь, что делать? Мне нужен... твой совет, – тихо проговорила рыжая. Я лениво поднялась со стула и присела на корточки напротив нее, положив ладони на ее колени. Тяжело вздохнула, обдумывая, что сказать. – Как это получилось? Кто? Когда? От кого это ты... – я вежливо прокашлялась, – так? – Недавно. Перед тем как Каулитцы уехали, – ее руки задрожали, и я посильнее сжала их, – а... Тебя же не было тогда, да? – Агнет посмотрела на меня заплаканными изумрудными глазами. – Где не было? – не поняла я. – На вечеринке у Георга. Мы перебрали немного, у него был дом свободный, мы вечеринку закатили, ну и... – Георг что ли отец? – мои глаза расширились. – Пф, нет, ты что... – Тогда кто? Губы девушки дрогнули. – Только не говори мне, что это кто-то из близнецов, – я насторожилась. Клауферсон тихо хихикнула и покачала головой. – Ты догадливая. – Том? Билл? – я уже находилась на грани, вытягивая слова из подруги. – Да, Том, – горько усмехнулась она, а затем поджала губы, – Билл... вроде с другой девчонкой был тогда. Или... Я уже не помню. Мы столько выпили, – задумчиво произнесла она, глядя в сторону, а затем ойкнула. Видимо, поняла, что сболтнула того, чего мне не следовало было знать. Внутри на мгновение что-то неприятно кольнуло, а затем расплылось удушающим жаром в районе солнечного сплетения. Сердце пропустило удар. Это ощущение не являлось физической болью, иначе мне бы не было так... омерзительно. Это – другое. Какое-то неизвестное. Необъяснимое, невесомое, но в то же время оно било под диафрагму так, как будто меня только что сразили на поле боя. Интересно. Вот она, вся твоя любовь? Или ты просто отыгрываешься? Я попыталась вернуться к основной «проблеме». Да, я определенно везунчик по жизни, раз не могу ее внятно выделить – мой диагноз, беременность подруги или... опять Билл? Какая ирония, но про первое я уже успела забыть. И про третье тоже не мешало бы забыть. Забыть, забыть, забыть. Вычеркнуть из памяти, стереть файл из зависшего компьютера, выдающего красным таблом «ошибку», выжечь до угольков. И срубить этот маятник, закрепленный где-то в душе, бегающий из фазы друг в фазу парень. А при чересчур быстром его движении получалась бредовая смесь – передруг и недопарень. О нашем с ним «происшествии» я решила подруге не рассказывать. И о диагнозе тоже... – Ты меня слышишь? Ша... – перед глазами замельтешила рука подруги, и я оторвалась от раздумий. – Да, слышу. Я... Я правда не знаю, что сказать, Нэт. Ты убьешь этого ребенка? – последняя фраза вышла у меня полушепотом, словно я боялась, что нас услышат. Возможно, Хаген подслушает, не дай бог испугается. – А что мне остается? Мне всего семнадцать лет, двое младших братьев... Родители меня саму убьют, – тихо сказала она, – мне бы не было так тяжело избавляться от ребенка, но... Я люблю его. Люблю Тома. И старалась ему этого не показывать. Вокруг него ведь всегда столько девчонок вилось, а тут я... Все время смотрела на вас с братьями со стороны и даже немного завидовала. Вы так классно смотрелись все вместе, ведь с детства дружите... Еще когда Георг не выпустился, вы собирались после школы, к вам еще Густав присоединялся, и вы впятером шли куда-то... Мне так хотелось с вами, но я как-то не решалась. Смотрела издалека и наблюдала. Том мне потом рассказал, что вы ходили в гараж. Играть там, репетировать. Знаешь, когда ты отсутствовала в школе, я думала, что смогу стать частью вашей компании. Стать ближе к Тому, но... Ему не нужно ничего, кроме музыки. Для него нормально кокетничать со многими девушками, и мне обидно, что я была лишь одной из них. Я смотрела на концерте только на него, и... Сейчас они взялись за это по-серьезному. Том с группой уехали в Берлин... А я тут. И его ребенок, о котором я не смогу сказать. Я не хочу его убивать, но надо, – голос подруги перешел на рыдания, и она опустила голову в мои руки, тихонько покачиваясь. Я гладила ее по сгорбленной спине и усваивала все сказанное. Да уж... Оказывается, я многого не замечала в этой всей жизненной суматохе. – Ох, подруга... – выдохнула я. Сердце болезненно сжалось от тревоги и ощущения безаыходности, что ничем не могу помочь. – Мне страшно, Ша... – шепнула она и закрыла покрасневшее лицо руками. – Но даже если ты оставишь ребенка... Это ведь такая ответственность. Ты должна успокоиться и поразмыслить над этим, – я сглотнула, – и тем более... Каждый ребенок должен быть желанным. Любимым, – на этих словах я сама едва не проронила слезу, мысленно утопая в прошлом. – Ты права. Я, может, обращусь к Виолетт потом... – шмыгнула носом подруга, – у нее вроде в прошлом году сестра тоже забеременела. Есть какой-то способ... Таблетки какие-нибудь, скорее всего. – Это может быть опасно, Нэт, – я обеспокоенно сжала руку. – А что мне остается? Только пожалуйста... Не говори ничего Тому. Вы сейчас общаетесь? – Ну так... Редко, – я неопределенно повела ладонью, – не переживай, мы найдем выход, слышишь? В кармане зазвонил телефон, и я дернулась. – Да, Эми... Я скоро буду. Нет, ничего не случилось, – на другом конце трубки последовал вопрос, где я, и скоро ли доберусь домой, – да, хорошо. Пока. – Он тебя ждет, да? – тихо спросила Агнет, – здорово... Я рада за вас. Я вздохнула, не зная, что и ответить. Не хотелось расстраивать подругу рассказами о том, как у нас с Эми все уютно, тепло, и как мы время от времени закидываемся волшебными веществами и рисуем на стенах при слабом свете. – Ну, мы ведь теперь вместе живем. Я это... – немного замялась, чтобы сменить тему, – хочу сказать, чтобы ты не отчаивалась. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Хочешь, я с тобой побуду? – я коснулась щеки, подруга уж совсем сникла. – Спасибо, что выслушала, – шепнула она, – Но... Тебе ведь нужно идти, я чувствую. Я провожу... Мы вышли в коридор, и Хаген тут же выбежал нам навстречу, подпрыгивая. – Ти уходиф? – мальчик, жуя конфету, снова прижался к моей ноге. – Да, милый. Я, если хочешь, еще зайду, – нежно отозвалась я. – Да, конечно заходи. Хаген тебя очень любит, – грустно улыбнулась Агнет, – пока, подруга... И никому ничего не говори, пожалуйста, – мы обнялись. – Хорошо. Если что, звони. Холодный ветер моментально дыхнул мне в лицо, когда я вышла на улицу. Я вслушивалась в шум и городскую суету. Но, как жаль, они не подскажут мне ответы на интересующие вопросы. Домой как-то не хотелось. Ничего не хотелось... Никуда не хотелось. Если до этого во мне теплилось какое-то чувство уюта, безопасности, защищенности... Прихожу к Эми, он форточку откроет, чтобы выветрить вишневый табак. Поставит чай и приготовит что-нибудь на ужин, зажжет лампу на кухне, погасив верхний свет. А я усядусь к нему на колени, и мы болтаем о чем-нибудь – долго, непринужденно, просидев чуть ли не до ночи. Он покажет мне свои архитектурные наброски, а я зачем-то повторю за ним, хоть и коряво. Эти приятные предвкушения согревали сердце, да и согревают сейчас, но... Что-то не так. Я подхожу к станции Магдебург-Центральный, остановившись невдалеке и глядя вслед проезжающему поезду. В голове проскользнула шальная мыслишка – подойти в кассу и пафосно сказать: до Берлина, пожалуйста. И положить на стойку семнадцать евро. Только это очень бредовая мыслишка, которую я в жизни ни за что не воплощу. Во-первых, мне в столице делать нечего. Не ловить же мне там близнецов, не дергать за шкирку Тома, просить его вернуться. Бред же! Во-вторых, финансовый вопрос душит снова. Я судорожно пытаюсь придумать, как помочь подруге... Поджимаю губы в глуповатой усмешке, по-философски размышляя о том, что стоит одному человеку умереть, другой тут же рождается. И так до бесконечности. На этот раз жизненный механизм предпочел аккуратно стереть меня с картины мира, а моей подруге предоставил возможность подарить жизнь маленькому человечку. Усмехаюсь снова. Маленький человечек Тома. Маленький племянник Билла. А может, племянница, не знаю. Даже как-то неестественно и истерично засмеялась от собственных мыслей – Том держит на руках ребенка... Своего ребенка. Тот пацан, бегающий по школе в джинсовых трубах и толстовке оверсайз, для которого свобода – смысл жизни, держит ребенка. А ребенок дергал бы его за дредлоки с немым вопросом – пап, а что у тебя с волосами? И что у тебя в губе? Смахнула с ресниц непрошенную слезу и побрела дальше. Когда смотрела на других детей, мне хотелось, чтобы они все были счастливы. Хотелось безумно, потому что сама была лишена этого. Чтобы все дети, когда звали родителей, дожидались их. Пусть они придут домой с работы уставшими, но придут. Ни один ребенок не заслуживает того, чтобы его убивали, хоть и в утробе. Чтобы били, хоть и за мелкостную проделку. Чтобы заставляли сидеть без сладкого и наказывали, отбирали игрушки, не разрешали смотреть мультики. Моя голова устала думать... Обо всем. О потерянных детях, о своем диагнозе, о беременности подруги. Повернув ключом, зашла в уже ставшую родной и теплой квартиру. Эммериха дома не оказалось, стоило мне обойти комнаты. Сам спрашивал, когда приду, и зачем? Это странно. Немного посидев на кухне и поглотив чай с запеканкой из макарон, пошла в свою комнату, где вскоре и уснула. Мне снились темные улицы, затем были слышны выстрелы. Кто-то кричал, звал на помощь. На помощь... Все прервалось очень знакомой мелодией. Я не сразу поняла, где я и что я, и почему так темно. Разлепив веки, нащупала на тумбочке разразившийся звонком телефон. – Мда... – просипела я, даже не удосужившись посмотреть, кто звонит. Но на том конце доносились всхлипы и рыдания. – Шарлотт... Это фрау Клауферсон... Прости, что так поздно, – я моментально взбодрилась и вскочила с кровати. Кажется, мое сердце перестало биться, а в горле встал железный ком, – Агнет... Она в реанимации.... Веки захлопнулись, разум не желал мириться с действительностью. Так, спокойно. Надо дышать ровно. Вдох-выдох. Слева в груди стучит. Где-то в голове шумно рухнул мой домик, рассыпался в пыль. – К.. Как. В какой вы больнице...? Мать подруги продиктовала мне адрес. – Я сейчас приеду. Добралась я до клиники, слава богу, быстро. Была уже ночь, и мне повезло, что я быстро поймала такси. На скамьи возле реанимационного отделения сидела понурившаяся мать подруги и ее муж. Он молча прожигал взглядом стену. Хагена и Карла, к их же счастью, не было. Я опустилась рядом с содрогающейся в полувсхлипах женщине, шепча успокаивающие слова. Прошло немного времени, как двери распахнулись, и оттуда вышел лечащий врач. Мы тут же вскочили с места. – Состояние критическое, – сухо сказал он, – она потеряла много крови, но организм молодой, сильный... – Она выживет?.. – дрожащим голосом спросила мать подруги. – Мы делаем все возможное. Доза очень сильная, нужно наблюдать. Плод, конечно, мертв, – проговорил доктор и удалился, оставив нас. – Она сделала аборт... – недовольно выдал герр Штольц и сжал ладони в кулаки. Я приобняла рыдающую в голос женщину, чуть поглаживая по плечу. – Убью этого кобеля, кем бы он ни был! – рыкнул герр Штольц. И я поняла, что о Томе они не знают, и слава богу. – Прости, Шарлотт, но дочь звала тебя перед тем как... она... – всхлипнула фрау Клауферсон. – Все в порядке... Мы окружили в объятиях тяжело вздыхающую женщину, и я сама нервно закусывала губу, чтобы не расплакаться. Ты выживешь подруга, я в тебя верю... Всю оставшуюся ночь мы пробыли в больнице. Лучше подруге не становилось. К утру поехали домой к семье Клауферсон-Штольц. Я совершенно не хотела оставаться одна и все время прокручивала в голове слова лечащего врача – Интоксикация очень сильная, но надежда есть, это вопрос времени. Как же мне хотелось, чтобы к двери подбежала улыбчивая рыжеволосая девчонка в растянутой футболке и пригласила к себе. В школу я, конечно, не пошла. Хаген мирно спал, а Карл наспех проглотил бутерброд и убежал на учебу. А ведь каких-то жалких несколько часов назад мы с Агнет были тут... Еще чуть-чуть, и накопившийся стресс точно даст о себе знать, я увижу перед глазами силуэт подруги. Если она не выживет, я убью тебя, Том Каулитц. И в сердцах покрою его трехэтажным матом, но с другой стороны... Он ведь ничего не знает. И их отношений с Агнет я никоим образом не касалась. Вокруг Тома всегда вилось много девчонок... Герой-любовник, блять. Я представила, как отвесила бы ему грубую пощечину, врезала бы жестко, со всей силы, как и его черноволосому братцу. Обоих теперь ненавижу! Придурки озабоченные. Оба! Порой сама пугаюсь своих вспышек агрессии. Но... Это как-то неправильно. Мне не за что ненавидеть Тома. Злюсь на него? Да... Но в то же время... Он лишь косвенная причина. Ох, как все сложно... Мое сердце уже болело, вспоминая о подруге. Ну почему, почему всевышний, или кто там на облаках сидит, все время забирает или хочет забрать хороших, а главное, дорогих мне людей? Я вспомнила о своем диагнозе, и сердце закололо, как от десяти игл, вонзившихся разом. Может, это еще один намек о том, что мне в этом мире делать нечего? Но подожду еще, посмотрю. Я верю, что Агнет поправится... Время близилось уже к десяти утра. Лениво встав из-за стола, я пошла по коридору. Дверь в детскую была приоткрыта. Хаген сидел на кроватке и играл с плюшевым медведем, одетым в забавную красную маечку. – Пьивет, – мальчик тут же оживился, когда я подошла к нему. Обняв Хагена, вздохнула, не имея сил что-либо ответить. Маленькие ручки тут же обхватили меня, и, чмокнув теплую макушку, я дала волю слезам. Прижала мальчишку теснее к себе и всхлипывала тихо-тихо, чтобы он не почувствовал, что я плачу. Я прониклась большой нежностью к этому смышленному ребенку... – А посему ты платес? – проворковал Хаген, – хосес, я тебе леденес подарю? У меня их мнооого. Только не плааась. Я погладила его по маленькой теплой спинке. – Спасибо, но я не буду забирать у тебя леденцы... – грустная улыбка нарисовалась на моем лице. – А Агнет еще спит? Я хотю ей кое-сьто показать, – мальчик выскочил из моих объятий и достал из книжки сложенную из бумаги птичку. Я всеми силами старалась сдерживать себя, чтобы не зареветь, как умалишенная. В дверном проеме остановилась фрау Клауферсон и тихо позвала Хагена. На ней буквально не было лица... Я последовала в коридор. – Заходи к нам если что... – тихо сказала женщина. – Спасибо. Держите меня в курсе, пожалуйста, – хрипло ответила я. – Пьиходи, – Хаген протянул мне ручки, а затем снова прижался ко мне. Пришлось наклониться на корточки, – ти хоросяя, – прозвучал нежный голосок. Я глуповато улыбнулась ему в ответ, смахивая непрошенную слезу. – Хаген, пойдем кушать. А твоя подружка еще обязательно придет, – мать взяла его за ручку и подтолкнула в сторону кухни. – До свидания... – тихо сказала я и дернула дверную ручку. Направляюсь домой, захожу снова почему-то в пустую квартиру. Я очень устала. Мне не хватало сил даже на то, чтобы позвонить Эми, спросить, где он. Сейчас он был мне очень нужен... Сажусь на край дивана, уронив лицо в ладони, слушаю тишину и вдыхаю запах дерева. У меня нет сил даже на слезы. Такое чувствую, что из меня выкачали всю жизненную энергию и набили кожаный мешок в моем лице кубиками льда. В душе полный хаос, темнота и пугающая неизвестность. *** POV Tom Привычный рабочий ритм раскрасился для нас радостным событием – если до этого мы чуть ли не денно и нощно работали в студии, отыгрывали музыкальные партии и возились с какими-нибудь отрывками по нескольку раз, то сегодня мы с парнями поехали на фотосессию. И, кстати, мы уже готовились к выпуску первого сингла! Музыка музыкой, но нам требовался имидж, нужны были фотки. Да желательно такие, чтоб девчонки слюни пускали! Правда, локация нашей фотозоны, мягко скажем, была не очень живописной – облезлые стены, как в заброшенном здании, бассейн, разве что без воды. В глазах парней красными буквами читалось – Дэйв, что это за фигня, куда ты нас привел? Повсюду были расставлены лампы, натянуты хромакеи, расположена всякая аппаратура. Над нами корпели стилисты, подбегая то ко мне, то к Биллу, махая кисточкой. А то если макияж братца не дай бог повредится, и фотки выйдут некачественными, вот истерики-то будет! Густ с Гео относились к этому попроще – натянули свои любимые футболки, сделали серьезный взгляд, и дело с концом. Фотограф подбирал удачные ракурсы, указывал, как лучше встать, какие выражения лиц делать, махал рукой. Встать так, встать эдак. Побежать по коридору, замедлиться, сделать серьезные выражения лиц – щелк, снято! Утомило немного. Основной прицел наводился на Билла – то прическу ему поправят, то макияж, и становился он на общих снимках чуть впереди на правах фронтмена. Вспышки резали глаз, первую партию на фоне облезлых стен мы отсняли. Красавчики! – подумал я, проходя мимо места фотографа и заглядывая в его компьютер. Следующая локация – как раз этот пустой бассейн. Тоже отсняли несколько кадров, временами меняя позиции. Затем Билла посадили посередине, а нам с Георгом и Густавом надо было прыгать с небольшой лестницы в этот бассейн – щелк! Но окончательно сразила наповал третья часть – на фоне белого хромакея мы фоткались поодиночке, затем вместе. Казалось бы, ничего страшного, но... Нам предстояло кидаться друг в друга... Грязью. Да-да, прощайте мои любимые джинсовые трубы и футболка! Кепок то у меня дочерта, штук пятьдесят точно есть... Но слава богу, грязь была бутафорской, и с парнями мы знатно повеселились – Густав набирал в горсть «грязь» и размазывал по мне, потом дружно пихали Георга, и вишенка на торте – повалили Билла на пол и таскали его за ногу, валяя в этой жиже. Он еще и в белой рубашке – попал ты, братец! Чумазые, ржущие, довольные – щелк! Когда будет готов альбом, то однозначно поместим на его обложку один из этих снимков. Особенно тот, где мы все в грязи, только глаза одни видны – вот умора. И, кстати, у нас было запланировано несколько выступлений в различных клубах Берлина. Скоро все узнают, кто такие Tokio Hotel! *** Я потянулся к телефону, пока брат плюхался в душе. Стал просматривать контакты, ища, с кем бы пообщаться. Ну вот такой я человек – не могу долго сидеть в одиночку. Сначала пролистнул контакты девушек из школы, затем других знакомых... Вернулся к началу списка и тыкнул на контакт Агнет. Как-то после того перепиха у Георга мы и не общались, но сейчас вдруг захотелось. А так, нажать на контакт любой девушки, заговорить или подтолкнуть на секс без обязательств – никогда не было для меня проблемой. Жму на вызов. Жду. Механический голос на том конце объявил, что абонент недоступен. Телефон что ли посадила и забыла зарядить? Хорошо, иду дальше и останавливаюсь на контакте нашей общей подруги. Шарлотт. Надеюсь, меня она не пошлет точно так же, как брата? Медленные гудки. Затем быстрые. Сбросила трубку. Я отставил телефон от уха, и он тихо дзыкнул. Привет, чего хотел? – гласила смс-ка.Привет. Просто поболтать. Ты занята? – набрал я в ответ.
Нет, не занята. Просто мне говорить трудно, давай перепиской. Зайди лучше в Фейсбук, а то смс неудобно. Я нехотя сел за стол и вывел ноут из спящего режима, открыл нужную соцсеть и зашел в диалог с Шарлотт. Как раз вовремя ты объявился. Это сарказм? – подумал я.Хах, в каком смысле?
В прямомВсе хорошо? Как ты? Как Агнет? Чего она мобилу не берет?
Надо же, а зачем ты о ней вспомнил? Она особенная из всех твоих 34875729ти подружек? Я напрягся, предчувствуя что-то неладное.Эй, да что случилось?
Это не у меня случилось, а у вас с ней случилось. Агнет сделала аборт. Сейчас она в реанимации, состояние критическое. Когда я вчитался в каждый символ этого сообщения, то ощутил, как мир теряет краски и уходит земля из под ног. Меня словно ударили тяжелым кулаком в живот, согнув напополам, и наступили на горло.Что?! – написали дрожащие пальцы.
Ты ведь не шутишь?
Разве было похоже, что я шучу?Когда это произошло?
Сегодня ночью... Я тяжело вздохнул, пытаясь усвоить сказанное подругой. Как?! Что за чертовщина?!Шар, я ведь ничего не знал. Господи, какой же я идиот
Ладно, не нагоняй. Надежда вроде как есть.Ты на меня злишься?..
Буду злиться, если она, не дай бог, не выживет. Тогда для меня окончательно перестанешь существовать ты и твой брат. Я ясно объяснила?Шар, хочешь, я завтра приеду? Отпрошусь у Йоста, рвану в Магдебург. Ты не представляешь, как я сейчас волнуюсь.
Палец резко нажал на Enter. – Куда это ты там собрался отпрашиваться? – прогрохотал Билл у меня над ухом. Я резко обернулся – он стоял позади и смотрел в экран, наблюдая через мое плечо. – Ты совсем, чего подкрадываешься?! – вскричал я и отпихнул брата в сторону. – Что, братец, какие-то неприятности? – Билл, кажется, успел разглядеть сообщения и адресат, с кем я переписываюсь. – Уйди, – бросил я. Фыркнув, брат сдернул со стула кожанку и ушел из номера, громко хлопнув дверью. Неужели воспринял настолько буквально слово «уйди»? Ну и ничего, пусть погуляет. Не до него сейчас. А тем временем пришло новое сообщение Не надо жертв, Том. Справимся. От вас, парней, одни проблемы. Я просто родителям Агнет про тебя не рассказывала, скажи спасибо.Значит, все таки злишься. Прозвучит банально, но желаю ей скорейшего выздоровления. Бля, честно, я в шоке со всего тобой сказанного
Ладно, Томк, прости, я тоже на нервах. Понимаю, что ты ничего не знал. Кстати... она мне сказала, что очень тебя любит. На моем лице расползлась грустная улыбка, а затем я горько усмехнулся. Она меня любит... Меня многие девчонки обожают, и я уже привык к этому. Блять, как же больно. Чувствую себя последней в мире скотиной, у которой член вместо мозга. Какого хрена я тогда забыл про заветные фольгированные квадратики? Совсем нажрался и потерялся. Думал, ай, вовремя вытащу, все нормально будет... Не проканало. Надеюсь, девчонка выживет. Выживет... Я захлопнул крышку ноутбука и вышел на балкон, впустив в легкие побольше свежего воздуха. Мне надо было срочно закурить. Да уж, «прекрасное» завершение дня. POV Bill Мои губы вздрогнули ехидной полуухмылкой, когда я заглянул в ноут брата. Сообщения гласили, что подружка Шарлотт забеременела от моего братца? Вот это да. Том был полностью занят перепиской, а мне нужно было как следует это переварить. Да уж, вот это новость... А еще я увидел одно четко выделяющееся сообщение от своей «подруги» Буду злиться, если она, не дай бог, не выживет. Тогда для меня окончательно перестанешь существовать ты и твой брат. Получается, я для нее уже не существую? Я вышел из номера. Какое странное совпадение, но открылась соседняя дверь, и вышли довольные Гео и Густав с баночкой пива в руках. – О, Билл, чего такой лохматый? Лак не смыл? – хохотнул Листинг, отпивая пиво. – Очень смешно, просто падаю со смеху, – пробурчал я. – Давай к нам, у нас пиво, орешки, ну а потом можем порнушку посмотреть, – лукаво улыбнулся Георг, а Густав пьяно захохотал. – Нет, в другой раз как-нибудь, – я примял волосы и двинулся дальше по коридору. На улице было прохладно и серо, благо я захватил кожанку, когда уходил из номера. В последнее время творится какая-то чертовщина – только кажется, что все наладится, как найдется то, что обязательно вставит палку в колеса и испортит все настроение. Я даже не хотел больше размышлять о Томе и его очередной пассии. Не хотел думать и о Шарлотт. Какая ирония, но наш мозг устроен так, что когда пытаешься забыть о чем-либо, то еще больше об этом думаешь, загоняя себя тем самым в тупик. Парадокс мышления. До набережной на Райхштагуфер я дошел довольно быстро. Мне был необходим глоток свежего воздуха. Уже царила весна, но вечерняя прохлада играла с кожей, вызывая на ней волнообразную рябь. В одной футболке бы я точно продрог. Уселся на лавочку, смотря на темную гладь речушки Шпрее. Мощеная улочка слабо освещалась фонарями. Мне не хватало только гитары и любимой полосатой кофты, которая сейчас лежит в шкафу в номере. И не хватало еще кое-кого. Я достал табачный коробок и едва подрагивающими пальцами нажал на кнопку зажигалки, чтобы прикурить. Надеюсь, тут не висит где-нибудь знак «Не курить, штраф 500 евро»? Было бы отвратительно влететь еще и на это. С каждой затяжкой я вслушивался в тишину, отчаянно прячущуюся в смеси различных звуков. То вода шумит, то по мосту проедет поезд. Мимо меня проехал на небольшом самокате мальчишка. В синей курточке, с улыбкой на лице. Когда-то и мы с Томом были такими же. И она тоже была. Когда-то мы были детьми. Дети... Мне было легче представить, как полюса Земли поменялись местами, но только не брата в роли отца и себя в роли заботливого дяди. Безусловно, мне было жаль эту девушку. Сочувствую ее родителям и младшим братьям. Немного сочувствую и Шарлотт, которая, возможно, находится сейчас в объятиях другого и переживает все это дерьмо по вине своей нерадивой приятельницы. Наверное, я со всем уже смирился, но... Не мог это окончательно принять. Любовь истощает мою душу и превращает в безвольного слабака. Любовь – гроза моего спокойствия и дождевой занавес с запахом сырости весеннего Муссона. Ее романтизируют только глупцы, а значит, я тоже являюсь глупцом. Думал, это моя единственная ниточка, ведущая к звездам. Нужно избавляться от этого и идти дальше. Я должен стать сильнее, чтобы достичь своей мечты. Сейчас я как никогда близок к этому. Нужно просто вычеркнуть в себе это чувство, отбросить все лишнее... Молодая листва зашептала мне строки. Речная гладь вторила им и вынуждала записать. К счастью, в кармане был криво свернутый на четыре части листок и мелкий, погрызанный сверху карандаш.Одинокие и потерянные
Рождённые невидимыми
Замерзающие с первым криком -
Забытые дети
Имена не известны
Вечно убегающие
Изгнанные из мира -
Забытые дети