Три месяца спустя
POV BillДобро пожаловать в отель... Комната четыре... Восемь... Три...
В голове раздается дикий шум, превращается в самую настоящую стерео-атаку в динамиках. Грохот заполняет пространство концертного зала, ставшего до безумия душным. В горле у меня резко пересыхает, а сердце убегает в пятки, когда я вздыхаю и слышу первые гитарные аккорды нашей песни. И понимаю, что с этого момента все пути назад отрезаны – только вперед. Граница, отделяющая закулисье и сцену, растворяется, и я выбегаю, встав посередине и вскинув руку с микрофоном. Под нами – несколько сотен кричащих девушек, скандирующих название нашей группы. – Привет, Берлин! По довольному ответному визгу понимаю, что публика принимает нас очень тепло, что не могло меня не радовать. Нас определенно ждет та еще жара! Удар по барабаным тарелкам открывает песню, его резво подхватывают электрогитара и басы. На сегодня у меня другой план И тебя в них нет. Я держу его в руке, Прислонившись спиной к стене К стене. Я виноват перед тобой, Но я не хотел этого. К сожалению, ты не оставляешь мне выбора Это было в последний раз.. Последний раз... Я чувствую, будто я в замкнутом пространстве Дай мне место, прежде чем Я найду выход Ты меня не удержишь Я прорвусь! Дыхания не хватало, и пришлось перевести микрофон в зал. Восторг накрыл с головой, когда я услышал, что все люди, собравшиеся тут, знают слова песен и готовы проживать их вместе со мной. За время, хоть и не очень большое, нашей работы с лейблом и за тот опыт, что я получал на выступлениях, у меня сформировалось золотое правило – первые две минуты шоу становятся решающими за все выступление. Именно их запоминают зрители, и именно эти минуты решают – стану ли я победителем или же проиграю. Они могут и погубить, когда я пойму, что вновь поддаюсь чересчур манящему и уничтожительному волнению. Но не сейчас. Мы с парнями буквально вытянули лотерейный билет с многомиллионным выигрышем, чтобы работать, как настоящие профессионалы. Фанбаза стремительно растет, и для меня нет ничего лучше, чем видеть всех этих людей в зале и понимать, что они любят нас. Они любят нашу музыку. И это делает меня самым счастливым человеком на земле. Я позволяю высшим силам владеть моим телом, моим голосом во время выступлений – словно за меня все делает неведомый дух. Это он поет, это он тянет руки к подпрыгивающим под сценой девушкам. Тот Билл, которого, как я думал, запер в глубинах души, вырывается и ликует. Мы были дружны с этим Биллом в ранние подростковые года, когда я с бешеным фанатизмом и необъятным восторгом вешал над кроватью плакаты Green Day, выпрашивал у Гордона футболки с их логотипом и слушал любимую Нену в mp3 плеере, укутавшись в одеяло с головой. И мы с этим Биллом мечтали, как однажды я взойду на большую сцену и стану ближе к тем звездам, к которым шел раньше. Как верил в них и просил помочь, когда я ссорился с учителями из-за неподобающего внешнего вида. Когда все шарахались от меня из-за лакированной челки, черных ногтей, крашеных глаз и кольца в брови. Когда никто кроме Тома и Лотти не был способен понять то, что я чувствую. Когда меня внезапно покидало вдохновение, и мать с отчимом полоща нервы заставляли улучшить успеваемость. Я прорвусь! Зал взрывается радостными визгами. Софиты направляются на меня, слепят глаза, из-за чего приходится отводить взгляд в сторону. От жары и яркого света моя косметика, старательно нанесенная визажисткой, вот-вот потечет, но и это меня не расстроит. Мое тело словно тянется в зал и желает обнять каждую фанатку, взмахивающую фотоаппаратом или самодельным плакатом, на котором черным по белому выделяется Tokio Hotel – die besten. Ich liebe Dich, Tom! Лёгкая усмешка кривит мои губы – и тут Том во всем поспевает впереди. Он как раз подбегает к краю сцены, быстро-быстро дергая струны гитары и запрокидывая назад голову. Чтобы девушки в первом ряду во всей красе увидели покрасневшие от долгой игры пальцы и бегущий по шее брата ручеек. Я вскакиваю на возвышенность сцены и поднимаю руку – публика гремит! – Спасибо! – горло покалывает, кожа на лице горит, но чувствую я себя прекрасно. Мы определенно зажгли в этот раз! Положа друг другу руки на плечи, идем на поклон и уходим с парнями за кулисы. Довольные, окутанные приятной усталостью. Наш трек-лист был отыгран круто, раз все остались довольны. – О-о-ох, это чересчур жарко, такого у нас еще не было, – тяжело выдохнул Георг и плюхнулся на диван в гримерке. – Еще бы! Это тебе не по клубам мотаться и не сиськи мять, – гыкнул Том. Тут к нам зашел довольный Йост, хлопнув в ладоши. – Ну, что я говорил? На этот раз публика шумела как никогда, молодцы, парни! – подметил он, – очень кстати перед выходом нашего альбома. Парни радостно загалдели, в том числе и я, со своим покалывающим от долгого пения горлом. Оглянулся на себя в зеркало – ух! Тени в уголках слегка скатались из-за жары в зале, моя «взрывная» прическа слегка поникла, а ворот футболки весь в поту. Надо будет в следующий раз накинуть полотенце, а то очень неприятные ощущения. Несмотря на все это, я был счастлив. Ведь через три дня наш дебютный альбом «Zimmer 483» официально выйдет в свет! Несколько месяцев работы прошли в бешеном ритме, который буквально высасывал из нас все силы, но оно того стоило. Несколько синглов успешно завоевали верхние строчки радио-чартов, что достаточно стремительно вывело нашу группу вперед. Хотя, какой только херни мы не прошли – и выступали в клубах для пьяной толпы, и лажали – все-таки мы живые люди, а не роботы. Выступление за выступлением, и с каждым разом мы росли и двигались дальше. Почти сразу после выхода Durch den Monsun на нас обратили внимание журналисты из известных изданий и попросили дать интервью! Для меня это было, конечно, волнительно и даже неожиданно, но все прошло гладко – статья в одном из журналов получилась отличной, где нас даже шуточно назвали «разбивателями девичьих сердец». Теперь мы можем стать гораздо большим, чем провинциальные школьники, играющие в гараже. – Парни, за нас! – воскликнул Том и открыл бутылку шампанского, стоящую на столе возле дивана. Раздался звонкий хлопок, а затем алкоголь белым фонтаном брызнул из бутылки. Мы тут же приготовили одноразовые стаканчики, и мой брат дрожащей рукой налил каждому, в том числе и Дэвиду. – Ну, кто тост толкнет? – Георг поднял руку со стаканом и оглядел всех. – Давай ты, Билл! – подал голос Густав. – Нет, пожалейте моего братца, он и так глотку рвал! – Том отпил шампанского. – Эй, пить можно только после тоста! – воспротивился я. – Давайте лучше я, – вызвался наш продюсер. В половину «заумной» речи Йоста я не вслушивался, но он сказал, что мы неплохо двигаемся, и лейбл возлагает на нас надежды. Так же мы недавно сняли клип, осталось его только смонтировать и выпустить в мир. И скоро мы отправляемся в тур, в котором у нас заявлены почти все города Германии! Тур, который так и называется – Комната 483. Парни довольно воскликнули, соприкасаясь стаканами с шампанским, а затем с радостью их осушили. В гримерке стояла нереальная духота, и больше всего на свете я хотел в душ прямо сейчас. – Кстати, график уже полностью согласован, все сложности с менеджерами мы уладили. Послезавтра в девять чтобы все были на общем сборе, – кивнул Йост и оставил нас одних в гримерке. *** POV Charlotte Лучи полуденного солнца заставили меня поморщиться и потянуться звездочкой. Это был один из тех немногих дней в моей жизни, когда не хотелось еще с постели проклянуть весь мир. Полное расслабление и приятное осознание, что сегодня никуда не нужно идти. За окном гулял ветер, шурша августовской листвой, предвещая скорую осень. Не хотелось омрачать себя мыслями, что скоро настанет новый учебный год. Особенный год. Последний. Последний год. Хм, звучит неплохо. Выпускной год, в котором меня ждут экзамены, и после этого нужно поступать в высшее учебное заведение. Я вообще об этом не задумывалась. Просто потому что... Нужно ли это? Когда знаешь заранее, что приготовила судьба, перестаешь с фанатизмом планировать свою жизнь. А всего лишь следуешь известной истине – финал един. После того, как мне поставили диагноз, я не бегала по врачебным кабинетам, как умалишенная, не билась в панике или истерике, не заполняла потрепанную душу вопросами «за что?» и «что делать?». Не жила никакой мечтой, не жила глупыми ожиданиями. И, конечно же, твердо решила – никто не должен об этом знать. Ни одна живая душа. Не нахожу никакого смысла в том, чтобы снова травить себя жалостью, которая, как медное копье, пробивает грудную клетку намного больнее очередных приступов. Но тусклый огонек маленькой надежды плыл тонкой нитью, как пламя свечки. Настолько тусклый, что его практически не было видно. Может, та маленькая девочка, верящая в чудо, стала подавать признаки жизни и не с концами утонула в океане с чертями. Чудо казалось мне реальностью только с одним человеком. С Эми. Он настаивал на том, чтобы я бросила свою работу, где платят копейки, и жила одним кошельком вместе с ним. Как-то даже сказал, что ему для меня ничего не жалко. Я его, конечно, не послушалась и продолжала работать, появляясь в магазине пару-тройку дней в неделю. Два раза Эми пришлось съездить в Берлин для того, чтобы продать свои картины на закрытом аукционе. А я оставалась дома в компании молекул духа, раскиданных по полу скетчей, помогавших усмирить внутренних демонов и найти причал для моего затерявшегося в бесконечном океане маленького кораблика. В выходные от работы вечера в художественную школу я по-прежнему ходила, усердно записывая и зарисовывая все то, что нам рассказывали и показывали. Только в рисовании я отчетливо видела смысл существования, то, что не давало упасть и поддерживало в своем уме. Иногда мы с Эми закрывались на чердаке и просто разговаривали о различной ерунде... А затем закидывались молекулой и видели разноцветный бисер перед глазами. Радости было больше, чем у ребенка на день рождения... С этим было легче. ... А на утро у нас, судя по запаху, вновь кофе без молока и сахара. – Доброе утро, Эми, – я вышла на кухню, потирая глаза ото сна. Парень сидел за столом в своих любимых штанах в красно-черную полоску и растянутой домашней рубашке и, с книгой в руках, попивал кофе. По крошкам на тарелке делаю вывод, что сегодня у нас на завтрак бутерброды. Рядом как раз находится сырно-колбасная нарезка. И вкусно, и у плиты не заморачиваться. – Доброе утро, дорогая. Твой имбирный чай уже заварен, – парень оторвался от книги, положа ее на стол. Я увидела название – «Революция Надежды». Э. Фромм. Налила чай и присела рядом, предварительно захватив кусочек тостового хлеба. – Интересная? – кивнула на книгу. – Пока не дочитал. Но вообще да, интересная. Закончу с этой и перейду к трудам Алана Уоттса, – художник посмотрел на меня. – Ясно. Меня всегда удивляла манера Эми так быстро читать книги, словно он их щелкал, как орехи. Я в этом плане была куда более медлительной... В последнее время не хотелось вчитываться в строки, и я тяготела больше к изобразительному искусству. – Я хочу тебе потом показать свою новую картину, – сказал он, когда я уже заканчивала есть. Точнее, пыталась это сделать, так как организм не принимал почти никакую пищу. Вот будет весело, если к моему «букету» еще добавится анорексия. На полу в комнате раскиданы различные принадлежности для рисования и пара листов бумаги. На мольберте возле кровати располагался заполненный, вдоль и поперек расписанный черными линиями холст. Эти линии слаженно выстраивались в здание, напоминающее какой-то средневековый дворец. – Чудесно выглядит... – выдохнула я, оглядывая творение и поморщилась от резкого укола в грудную клетку, стараясь не подавать виду. Сама же я пребывала в неком творческом кризисе, поэтому, смотря на линии напротив, восхищалась и немного даже завидовала... За спиной стоял Эми, будто выжидая моей реакции. Положив руки на талию и сцепив их кольцом, он притянул меня ближе к себе, выдохнув в затылок. – Рад, что тебе нравится, – чмокнул в макушку. Я повернулась к нему, вдыхая запах яблочного шампуня, и снова дернулась от рези в груди. Меня предупреждали, что боли могут беспокоить, благо, человечество изобрело волшебные таблетки – обезболивающие и успокоительные, и в них я нуждалась теперь не меньше, чем в молекулах духа. А еще я нуждалась в его теплой коже и сухих губах, ласкающих мои. – Ее ты тоже продашь? – с ноткой горечи спросила я. Не понимала, как можно творение, в котором сокрыта душа, просто взять и отдать кому-то другому... Даже если за это предусмотрено вознаграждение. Для меня это было чуждо, но невозмутимость во взгляде Эми и его уверенность в собственном таланте вселяли спокойствие. Это обеспечивало нам размеренную и красивую жизнь. Мы предоставлены сами себе и творим собственное безумие. Счастье в чистом виде. Для меня уж точно. И по блеску в малахитовых глазах шатена – тоже. – Я подумаю. Но если она тебе понравилась, оставим. А для ценителя сделаю что-нибудь другое, – мягко улыбнулся Эми. – Хочу оставить. Волнистые пряди сползли на лицо, когда он слегка наклонился ко мне. Комната освещалась лучами солнца, бьющими в большое окно. Как будто светлые зайчики сейчас играли с его волосами, бегая бело-желтыми линиями. – Хорошо, – мужчина мягко касается губами моего лба, и я улавливаю уже привычный отзвук вишневого табака. Наверняка курил еще в бессонную ночь, когда вновь пытался нарисовать что-нибудь. А потом до моего пробуждения еще две сигареты в кухонную форточку улетели, как это обычно бывает. Эх, с таким подходом это у него должен быть такой диагноз, как у меня... В комнате Мейендорфа пахнет вишней, в моей – масляными красками, и нам чертовски хорошо, когда две эти адские смеси сливаются в единый коктейль нашего собственного хаоса. Того самого, немного душного, но приятного сердцу. – А ты потом покажешь мне свои работы? – с неподдельным интересом отзывается Эммерих и поглаживает мою щеку большим пальцем. Я тут же ловлю его ладонь и одариваю поцелуем. И в сердцах вспыхивает яркое пламя смущения – почти на всех моих новых скетчах изображен сам Эми. Мой личный вдохновитель. Моя ясная малахитовая луна в темнеющей ночи. Киваю головой и улыбаюсь уголками губ. – Кстати, я тут недавно услышал одну песню. Почему-то она кажется мне знакомой. Решил на пианино разучить... Хочешь, наиграю? – Эми одернул рукав рубашки. – Давай. Что за песня? Он присел на табуретку возле пианино и откинул вверх крышку. Я пристроилась рядом. – Она кажется мне достаточно знакомой... По-моему, она про дождь или что-то около того. Как-то на радио услышал... – парень заскользил пальцами по клавишам, вызывая мелодию. И буквально на мгновение затаила дыхание, моментально поняв, о какой песне идет речь. Что-то про дождь. Ха-ха... Парень заиграл в начале нестройно и даже не совсем узнаваемо, а затем я уловила такие до боли знакомые мотивы. Мысленно перенеслась в воспоминания, где Том дергал в гараже струны, а потом моя личная черноволосая катастрофа запела: Вместе через муссон, за вечностью дней, за гранью миров до последних дождей Вместе сквозь шторм, и если нет сил, я думаю о том, что ты один Но вместе убежим мы далеко Нас не удержит больше ничего Через муссон ... Я разнесу все стены на пути моём Они падут, и будем мы с тобой вдвоём Вместе через муссон За вечностью дней, за гранью миров ... Я со всех сил старалась не подпевать в голос. Нет. Не надо... – Остановись, – резко сказала я, когда парень уже доигрывал припев. – Что такое? Тебе не нравится? – он остановился, обеспокоенно глянув на меня. – Просто... Не хочу слышать эту песню. Я просто ненавижу дождь. Или что там? Ах да, муссон, – отрезала я. – Прости, не хотел тебя расстраивать. Я правда... Не знал, – Эммерих виновато опустил глаза и закрыл пианино. – Эй, я ведь не это...хотела сказать... Совесть начала грызть изнутри. Мейендорф поднялся с места и подошел к окну. Взяв с тумбочки коробок, прикурил сигарету и отворил скрипящую раму. Я тяжело вздохнула, глядя в его чуть сгорбленную спину. Не стоило так резко обрывать полет его вдохновения, не стоило. Секрет, который я хранила от него за семью замками, норовит вновь пролезть в мое сознание и надоедливо просверлить мозг. Голос совести вот-вот зашепчет зловещим фальцетом и напомнит о том, по какой причине я так не хочу слышать песню про этот чертов муссон. Муссон, который в одночасье перевернул мой безумный мир и столкнул с ног. Секрет, который, возможно, уйдет вместе со мной в могилу. Одарив спину мужчины стеклянно-опущенным взглядом, медленно побрела в свою комнату. Железный ком встал поперек горла. Меня ломало и разрывало снова. От безмолвия, от недосказанности, от серости и боли, заслонивших мой взор. От всего. Я закрыла дверь и нашла свое спасение в ящике. Закинулась любимой молекулой и присела возле стены, ожидая, пока подействует и отправит меня в светлый и яркий мир, раскрашенный всеми цветами радуги. Убережет от стресса и заглушит бешеный трепет под ребрами. *** Очнулась я от сильной головной боли. Оказывается, меня нехило выключило, раз когда я разлепила веки, электронные часы показывали 18:50. В квартире стояла гробовая тишина. И темнота. Я что, уснула так надолго? Тело ломило, как будто я три дня безостановочно бегала по стадиону. – Эми... – я вышла в коридор, оглядывая комнаты, – Эми, ты где?.. Ответа не следовало. Неужели он обиделся на меня и решил на какое-то время уйти из дома? На кухне идеально чисто, вся посуда вымыта. В комнате Мейендорфа тоже порядок – все холсты и карандаши лежали на своих местах. Интересно. Противный голос в телефоне гласил о том, что абонент недоступен. Куда ты ушел, эй?.. Я не хотела тебя обидеть. Вернись, ты мне нужен. Очень-очень нужен. Вернулась в свою комнату и зажгла ночник. От скуки открыла ноутбук. Читать что-либо при таком тумане в голове представлялось мне невозможным. Может, найду фильм какой-нибудь. Старый, итальянский. И подожду Эми, усмирю свое беспокойство. Браузерная строка почему-то выдала мне прямую ссылку на Фейсбук. Там я бывала довольно редко. Друзей-то у меня совсем немного. Если есть они вообще... Агнет в соцсетях не зависала, с ней мы болтали в основном по телефону. После вынужденного выкидыша подруга еще две недели реабилитировалась, а затем поехала в санаторий во Франкфурт. Сейчас она там и находилась вместе со своей семьей, и раз в неделю мы болтали с ней целыми часами. Итог операции оказался для Агнет неутешительным – теперь иметь детей она практически не сможет, и лишь ничтожный шанс позволит ей забеременеть снова. Однако она держалась бодро и стойко, чем вызывала мое удивление. На Тома я еще какое-то время обижалась, злилась, что он испортил моей подруге жизнь, но она утверждала, что это ни к чему, и во всем виновата сама. И вскоре со старшим Каулитцем нам удалось загладить все неловкости и сохранить привычные дружеские отношения и теплое общение, только теперь на расстоянии. Все-таки терять такого классного друга как Том мне не хотелось – иногда он рассказывал какие-нибудь байки из их «тяжелой жизни начинающих артистов», интересовался, как у меня дела. С ним было интересно, легко и весело. С ним. Но не с его братом. Его просто нет. Ни в мыслях, ни в сердце, ни в голове, ни в жизни. Но вопреки всему, младший Каулитц всегда со мной, дает о себе знать даже в каких-то мелочах. Никто из нас не решался разорвать нить безмолвия и пустотной неизвестности. Возможно, мы синхронно, не сговариваясь, решили, что так будет лучше. Оградиться и больше не видеть друг друга. В ленте соцсети были в основном посты с различными руководствами к эскизам, так как я была подписана на арт-блоги. Это было полезно для изучения каких-нибудь проблемных частей, которые часто не получались в художке, и улучшения навыков. Но в последнее время я полностью доверяла советам Эммериха, а не постам в арт-блогах. Ползу мышью немного вниз. Запись от Bill Kaulitz Спасибо, Берлин! Это было жарко. Ваша поддержка бесценна! Наш тур «Zimmer 483» стартует уже через пару недель! И фотография. Билл стоит спиной, широко расставив ноги и подняв одну руку. А под сценой – сотни девушек-фанаток, которые тянут к нему свои руки, поднимают самодельные плакаты с сердечками и надписями. Несмотря на то, что Билл находился у меня в черном списке, теоретически просматривать его посты я могла. Теоретически. А практически – на кой черт? Этот пост светился в моей ленте только по причине того, что под ним светилось «Tom Kaulitz liked». Я закусила нижнюю губу, пролистывая ленту дальше. А ничего интересного. Записи по типу Анатомия рук – пошаговое обучение, основы академического рисунка, и прочее. Только я собралась нажимать на крестик, как мне не дало это сделать входящее сообщение. Tom Kaulitz: О-о-о, кого я вижу! Наша замкнутая королева вышла наконец в мир, хоть и виртуальный? Как жизнь, систер? Я улыбнулась, прочитав это сообщение, и сразу стала набирать ответ.Ха-ха-ха, шутник. Пока наслаждаюсь каникулами... Как там рок-звезды поживают? Альбом гаражного творчества уже дописали?)
Рок-звезда у нас – братец. Мы вчера так зажгли, просто вау! До сих пор отойти не можем. У нас сегодня выходной, вот, валяемся.А ты, можно подумать, совсем не при делах, раз среди вас четверых только одна рок-звезда? Что-то не похоже, чтобы ты скромничал))
И пишу следом:И просто валяешься? Тоже на тебя не похоже! Не поверю, что ты еще не обошел все клубы с Георгом на пару в поисках джина. Тоооом, где ты? Тебя похитили инопланетяне?
Обижаешь, я сухой как лист! И вообще, мы с парнями дико устали, еще Йост пилит, что надо на концертах больше выкладываться, а не отвлекаться на тусы и пьянки. Так что хрен нам, а не клубы! Ну ничего, у нас впереди тур, хи-хи-хиОх, вот она, тяжелая жизнь рок-звезд. А этот ваш Йост не офигел?
Сам задаюсь этим вопросом. Гео с Густом то пофиг, а нам с Биллом видите ли 18 нет, и Йост опекой пугает. Бля, задрал, реально!Ну ничего, уже совсем скоро будете отрываться полноправно) До 1 сентября немного осталось!
Ждеееееееем! Как сама? Что нового?Не очень. Голова болит ужасно, как будто всю ночь напролет пила.
Оу, ну не пей больше)Да не пила я!
Эми куда-то ушел, я одна дома. Что еще расскажешь?
Да вот, двигаемся по графику. Альбом уже готов и через пару дней официально выходит!Круто! Надеюсь, он всем понравится, и у вас еще будет много фанатов )
Губы расплылись в воодушевленной улыбке, а внутри меня разразилось немое ликование. И фанаток!И их тоже, куда тебе без этого ;))
О, тут Густав приставку притащил. Сейчас будем рубиться с ним во что-нибудь. Может Билл с Гео присоединятся. Если что, пиши, потом прочитаю) Я не стала писать что-либо в ответ. Свернула диалог и нажала на аватарку Тома, на которой светился зелёный огонек. На ней стояла буквально свежая фотка, явно с концерта, на которой парень с улыбкой играл на своей гитаре, положа ее на одно колено. Еще снимки... Так, выступления, позирование возле Берлинской телебашни. Серьезная мордашка в темных очках на фоне Бранденбургских ворот. А вот дальше Том ставит «рожки» Густаву, оба ржут. Еще, еще фотки. На одной были все четверо вместе с каким-то мужчиной, и это было снято явно в студии. Судя по всему, это и есть тот самый «великий и ужасный» Йост. А потом уже пошли фотки со школьных времен – Том на скейте, Том вместе с Биллом еще в пятнадцать лет. И все. Мой взгляд упал на одну фотографию, вместе с этим проведя в голове бредовую мысль, тут же переросшую в желание. Хочу это нарисовать. Найдя скетчбук и достав нужные принадлежности для рисования, принялась творить, глядя то на экран, то на лист. Сухой мелок и уголь я любила за быстроту скольжения и ненавидела за маркость. От этого на бумаге полно чёрных кругов и руки становятся серыми, зато рисунки выходят плавно. С карандашами мороки намного больше. Итак, через пятнадцать минут передо мной предстала практически воплощенная копия фотографии дредастого юноши в кепке. Я даже улыбнулась своему творению, радуясь, что хоть как-то удалось выбраться из продолжительного творческого кризиса. ... И мне хотелось поделиться этим рисунком с Томом. Прогнав стеснение и неуверенность, я тут же полезла в ящик за фотоаппаратом Эми. Отсняла пару раз, расположив лист на столе. Перенесла в компьютер по проводу, добавила на фотографию немного яркости и контраста и обрезала ненужные углы. Можно отправлять... Фух.Том... Э, ну я тут попробовала кое-что... В общем, смотри;) [Фотография]
Спустя 2 минуты пришел ответ. Ого... Вау! Я моментально смутилась, потянувшись к клавиатуре;)))
Сууууупер...... Очень круто! Я уже сохранил!! Сейчас парням покажу, они обзавидуются!!Ээээй эй эй, а может, не надо?
Цитирую Георга – вау! твой рисунок я еще с 6 класса храню, а с годами только круче стало! Густава – вообще четко, а мне такой же сможешь сделать?Ну пока что только ты мой маленький вдохновитель, а насчет остальных я подумаю )))
– лукавенько усмехаюсь и жму Enter Слыхали, парни? Я ее вдохновитель! Я напряглась, вместе с этим почувствовав легкое смущение. Он упомянул только Георга и Густава. Хоть реакции Билла заведомо я не ждала, но любопытство уже разгорелось внутри.
А Билл ничего не сказал?
Билл сказал, что могла бы нарисовать и лучше. Но за такие слова он уже получил от меня братский подзатыльник, не боись! Во рту неприятно пересохло, губы дрогнули. Хорошо... Ну и пошел к черту, язва черноволосая.Пф, тоже мне, критик
Гневно нажимаю на Enter. И вновь кошки скребут изнутри с неистовой силой, царапая тонкие душевные стенки. Да забей на него, главное, что мне оч понравилось, правда! Твой рисунок я правда сохранил. Спасибо тебе, я очень тронут! О, а можно я его себе на аву поставлю?;)))А зачем ты меня об этом спрашиваешь?) На рисунке ты, и решать тебе;)
Печатаю смайлик и не замечаю, как предательская слеза покатилась по щеке. Как противоречиво. Общаться с Томом мне было все же неловко, потому что моментально из потаенных лабиринтов сознания вскрывался образ его черноволосого братца. Подумаешь, неженка нашелся. Нет, два раза к черту не посылают. Просто пусть катится куда подальше. Тогда какого лешего мне так неприятно, как будто толкнули в грязь и заставили ее съесть? Ну и сиди там в своей «токийской гостинице», а по вечерам пой свои сопливые песенки. А я буду сидеть тут и говорить, что ты мог бы писать и лучше. Кстати, Шар... Я че сказать хотел. Да, знаю, ты опять начнешь упираться, но я очень хочу, чтобы вы с Биллом помирились. Иногда он сам не свой, пишет в текстах пиздострадальную ерунду какую-то. Да и в целом ваши разборки – это какая-то нездоровая херня Я закатила глаза и вздохнула. Опять начинается его заезженная песня.Томк, не начинай а
Прям таки я виновата в том, что он сам не свой и пишет пиздострадальную ерунду?
– передразнила я Каулитца-старшего и уже в сердцах пылала раздражением. Я такого не говорил! То есть... Бля. Ну эт ненормально, что вы уже три месяца не разговариваете...Если у твоего братца сдают нервишки, пусть сходит к психологу, говорят, это полезно
– пишу с саркастичной ухмылкой и довольствуюсь этим издевательским тоном. А почему нет? Ну в чем-то ты права, да. Иногда с ним бывает сложно, постоянно с продюсерами спорит о чем-нибудь, мы с парнями постоянно с охуевшими глазами на него смотримЭто все замечательно, но я не хочу ничего слышать о Билле
Ладно-ладно! Если б был бы щас за моим ноутом Билл, он бы ответил тебе взаимностью. Но как старший брат я хочу как лучше... Вы оба как упертые бараныТоооооом...
Все-все, я заткнулся! Пойду к Георгу что ли. У нас важное дело намечается, всяко повеселее вашей нудной Санта-Барбары :)) Я едва сдержалась, чтобы не засмеяться в голос, ибо знала, что Том подразумевал под «важным делом». Как-то обмолвился, что лучшего расслабления после концертов, чем просмотр картин всем известного и не очень приличного характера, для него и Георга нет. Точнее, так бывает, когда Йост держит их группу в ежовых рукавицах, и все надежды подцепить девчонок рушатся на пороге их гостиничного номера. Вот шалуны, а, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало – подумала я, все же выдавив смешок. Билл. Какая же ты, блять, язва. Если б ты был подушкой, лежащей возле меня, то немедленно б придушила безо всякого зазрения совести. Неприятные ощущения подкрадывались и с другой стороны – Том хочет нас примирить, о да, как благородно! Только вот в этой борьбе я по-любому проиграю, ведь близнецы всегда едины. И, конечно, Том встанет на сторону своего брата, а для меня будет всего лишь играть роль доброго и мудрого друга. Мне не хотелось терять его... Но изрядно бесило, как большинство наших разговоров с Томом сводилось к замыленному и надоевшему обсуждению наших недоотношений с Биллом. Я просто не хочу ничего о нем слышать. Мне-все-рав-но. Выйдя из диалога, обнаружила, как страница автоматически обновилась. Tom Kaulitz обновил фотографию профиля. И отметка на мой аккаунт в качестве автора. Губы поджались, а затем дрогнули грустной улыбкой. Что ж, я рада, что смогла кого-то оставить довольным... Пусть это греет мое застывшее сердце и растопит хоть небольшой кусок льда, застрявший там. Может, в этот момент моя боль граничила с каким-то призрачным удовольствием, от которого остались только воспоминания. Светлый экран заколол глаз своей яркостью. Я отвела взгляд на лист, с которого мне улыбался Том. Удивительно. Я всегда делала героев своих картин счастливыми и радостными, а мне самой это было чуждо. Где-то внутри клокотали вспышки злости, но тут же гасли... По-крайней мере, Том остался единственным моим другом... Он всегда был очень внимателен ко мне, и не хотелось его терять... Но как назло, в сознании следом возникал и его братец. Я надеюсь, они счастливы. Верю, что они исполнят свою мечту, о которой с таким жаром говорили в гараже и хлопали в ладоши, когда отыгрывали какую-нибудь песню. Гараж... Наблюдая за безбашенными братьями и их друзьями, верила на подсознательном уровне, что все получится, и почему-то ощущала к этому свою причастность. Пусть мне будет очень больно, но моя вера будет жить, даже в этом маленьком рисунке с улыбчивым мальчишкой в кепке, набросанном на скорую руку. Пусть не в себя, а в других. Свою я потеряла давно и надолго. И никто не поможет мне вернуть эту веру. Даже не у кого ее одолжить. Точно так же как и лишнюю жизнь.