Нет, извини, Том, но я сегодня не могу. Давай через пару дней?
Детка, не передумала насчет сегодняшнего вечера?Прости, но мне нравится другой. Мы просто напились и перепихнулись, ничего личного.
Тоже мне, соблазнитель хуев… Как не надо, они все сами вешаются мне на шею, яростно раздирают в клочья брошенную со сцены футболку, атакуют мой телефон, когда я просто хочу отдохнуть. А вот когда мне хочется развлечься и раскрасить свою обыденность, все эти девицы исчезают как по щелчку и лепят отмазки. Прям нарасхват, блять. Невыносимо больное разочарование и безысходность въедливо полоснули по душевному пространству, стирая надежды обрести хоть какое-либо счастье. Я тоже хотел его. Но чертовски ненавидел отказы. Хотел, чтобы рядом была та, которая примет меня любым и разделит все печали и радости. Как давно я стал задумываться об этом, уже не помню, наверное, с того самого момента, как в нашей с братом и в ее жизни все лихо перевернулось. Самое настоящее сокровище, которое беспрепятственно шло в мои руки, но толкало к такой опасной красной черте, за которой лишь чернью зияла бездонная пропасть. Наивно полагал, что меня любят и обожают многие, а на самом деле приглядись — вокруг лишь бездарные пустышки, как воздушные шарики. Яркие, красивые. Но такие пустые. Идиот. Не осознавал в полной мере, что творил, позволял внетелесному духу управлять этими рвущимися наружу флюидами. А может, ты просто долго держался, наблюдая за всем из-за угла, как третий лишний, Том? Какого черта терпел все гневные выпады своего тупоголового осла-брата, который не желал мириться с действительностью, приходил в бешенство от того, что не все в жизни идет лишь по его сценарию? Зачем ты держался, Том? Что пытался выждать, а потом просто отпустил, с тяжелым сердцем продолжая играть заранее приготовленную роль? Разгонись и со всей силы ебани свою дредастую башку об стену, чтобы изгнать всю эту чернушную бредятину. Она любит твоего того самого тупоголового брата, Том! А может… Нахуй все эти морали? — Том?.. Сдерживаться я не представлял себе возможным, когда тонкая, словно тростиночка, талия, облаченная в легкую ткань платья, послушно проникла в мои объятия. Баланс, что держит меня на хлипком канате над искрящейся лавой, кренится в сторону. И я падаю прямо в эти жаркие объятия, не находя никаких объяснений свершившемуся. Замутненный взор различает бегающий, испуганный взгляд Шарлотт, впившийся в стену, но она совершенно не противится. Мои губы угождают в висок, задерживаются, ползут чуть ниже. Я не сделаю тебе ничего плохого, малыш… Дрожь, что излучает хрупкое девичье тело, перебрасывается и на меня короткими разрядами, рушит к чертям мою сдержанность. Нет, я не могу. Ее волосы препятствуют доступу к бархатной шее, к нервно пульсирующей, притягательной жилке, куда бы я непременно укусил. Вначале поцеловал, затем мягко прикусил, зализав небольшую ранку… Каждый день по нескольку раз я слышал гулким отзвуком ее голос в трубке брата, как они о чем-то ржали, о своем. Живя в том мире, где есть лишь они двое, с не таких уж давних пор счастливые и влюбленные. Мне совершенно не отводилось там никакой роли, даже на заднем плане. И даже не в эпизодической. Ноль. Простой, круглый, внутри которого пустота, помноженная тысячекратно на тоску и некую обреченность. Видимо, я перестал быть для Билла той самой спасительной жилеткой, куда можно было выплеснуть все страдания, сопли и прочее о том, как сильно он ее любит. И я позволял себе невольно втягиваться в этот круг, где наивно мог полагать, что повлияю на что-либо. Хорошо-хорошо, теперь они вместе, а я тут тщетно пытался подобрать хотя бы черновик мелодии для очередной заунывной херни на листочках брата. Стало даже не по себе от мыслей, что я вот так бесстыже пытаюсь украсть его музу, можно сказать, «смысл жизни». Немо усмехнулся, спародировав в голове эту фразу голосом брата, нарочно исковеркав. Судя по тому, как раздражающе дзыкал телефон несколько раз в день, я бы вполне мог назвать Шар мамочкой Билла. Она так близко, медленно сводящая меня с ума своей очаровательной улыбкой. Я слышал вас с Биллом полчаса назад, сделав вид, что ничего не заметил. Я слышал, как ты стонала под ним и наверняка изворачивалась лучше змеи, чтобы впитать все ощущения. Определённо, Билл боготворит тебя не только на словах. Она, такая податливая и даже доверчивая, и я даже ловлю кайф с ее застывшей в теле растерянности. Она, такая не моя. Все эти болезненные ощущения, являющиеся лишь жалкой попыткой заглушить дно собственной беспомощности, рвут нити в моем теле. Те самые нити наиценнейшего самоконтроля, который медленно, но верно катился в место зачатия. Я еще сильнее загоняюсь пропитанным духами воздухом, от которого едет крыша и туманится разум. Сердце проделывает скачкообразные кульбиты, щедро делясь жгучим покалыванием в руках. У меня не было такого, даже когда я сбивал в кровь руки от яростной гитарной игры. Может, если Шар шепнула бы что-то, это бы вмиг разодрало мою грудную клетку, вырезало сердце, но мгновенно бы отрезвило. Но она не могла этого сделать, потому что пребывала в уничтожающей, такой не выгодной для нее растерянности. Я не мог этого сделать, потому что сошел с ума. Опять играешь в недотрогу? Осмелишься ли снова? Учти, ни одна девчонка не уходила от меня «непомеченной». В альтернативной вселенной, где не существовало бы никого и ничего, в первую очередь моего брата, я бы безусловно выбил из груди весь воздух, отдавшись желанию. Смотрел бы на то, как это хрупкое, до безумия трогательное создание так же дарит мне ласку и не стесняется, прося от меня более решительных шагов. Но, черт, братишка, нарушив наш персональный закон природы, здесь меня опередил. Может, я бы смог достучаться до низов опустошенной души, слепо надеясь, что там еще хоть что-то живо. Осталось лишь убрать в сторону мешающий инструмент и проигнорировать непроизвольно пролетевший вдоль слуха девичий вздох. — Я вам не мешаю? Совсем не так тихо, как я бы желал, прозвучало где-то рядом. Грохотнуло так, что я чуть не оглох, на автомате подняв голову. Тот, кто стоял в дверях, нагло впивался в нас взглядом, разорвал к чертям то эйфорийное облако, которое я сейчас тщательно создавал, чтобы упиваться сладким моментом. Все полетело в пропасть, когда Шарлотт, как ошпаренная, подорвалась с места, завидев невдалеке Билла. В призрачной связи их взглядов я отчетливо наблюдал шквал потрясения. Даже во взгляде брата, прикрытом наполовину длинной смолистой челкой, накладывающей тень некого удивления. Ступора. Неверия в происходящего. Он будто был лишен разом эмоций. Билл, приспустив голову, отрывается плечом от косяка и направляется в нашу сторону. — Ты уже не спишь, Би?.. — лепечет Шарлотт как можно невиннее, а я тихо усмехаюсь под нос. Надо же, какая я сволочь, сломавшая всю идиллию. — Я надолго и не засыпал, дорогая, — брат, который представлялся мне сейчас страшнее атомной войны, подошел ближе, — и чем вы тут занимались? Может, я действительно вам помешал? — Что ты, блять, несешь? — кричит во мне нетерпение и раздражение. — Разве я в чем-то неправ? — на его лице читалось и удивление, и неверие. Хотя, я сам еще не выплыл из призрачной прострации. Что вообще только что было? Я чувствовал, как напряжение росло, а кровь закипала в дрожаще-нервозном тоне, что приравнивалось к нажатию кнопки на таймере. Пошел отсчет до неизвестной точки. Что сейчас будет? Мне не получалось отдать себе до конца отчет о свершившемся. Хотя если откинуть все драматизерства, ничего катастрофичного и не произошло. Моя крыша просто поехала на фоне одиночества и вдобавок в обществе счастливой ванильной парочки на втором этаже. Прекрасно, блять. — Билл, что ты говоришь? Ты все не так понял! — девичьи возгласы уже бесполезны, потому что секунд на этом самом таймере оказалось меньше чем я думал. Я приподнимаюсь, откладывая в сторону все лишнее, кое-как пытаясь отойти от этого. Бессилие наполняет меня до краев с первым звучным ударом в нос. Он не дает мне права на отступление, побуждает лишь принять вызов и напасть сильнее в ответ. Я ненавидел, когда у нас с братом доходило дело до драк, и как правило, он всегда был инициатором, а мне по большей части удавалось выходить из них победителем. На уровне солнечного сплетения замельтешила рука, которую я ловко перехватил, взяв первенство. Спасибо матери-природе, что хоть мы и близнецы, но в физической силе превосходил именно я. В мой адрес сыпались удары, ругательства, какие-то обиженные отрывки фраз. Летели на слух и девичьи визги, тщетно пытавшиеся разнять нашу потасовку. В моих руках увесистым клоком очутились смолистые волосы брата, слегка влажные и спутанные. Все, абсолютно все его злостные острые стрелы с глаз, идентичным моим, летели прямиком в меня и жалили кожу. Перехватив мои руки, Билл повис на моем плече, бешено колотя в грудь и живот. Я явно недооценил его силу во время такого агрессивного запала, уже корчась вниз от боли и наблюдая под закрытыми веками полотна звездочек. Совсем уже охуел! Она моя! Моя! Какого ебанного хуя ты творишь! Нечеловеческие крики и девичьи визги смешивались с ударами, поочередно прилетавшими в мое тело, и все мои сопротивления падали крахом. — Прекратите! Билл, нет, отпусти его! Рядом с ухом, в этом шумном и расплывчатом моменте, когда на мою шею легли тяжелые руки, звучал встревоженный женский крик. Я тебя сейчас блять оттаскаю за патлы, раз нападаешь на меня со спины — быстро промелькнуло в голове и тут же материализовалось новым ударом кулаком в подставленный живот брата. Резкая вспышка, словно ослепившая нас, повисла в воздухе грозовой тучей, которая вот-вот ударила бы разрядом. Весь тот воздух, который мог бы меня спасти прямо сейчас, переметнулся в тошнотворную духоту, разделявшую нас с братом. Взлохмаченный, неописуемо злой Билл испепелял меня взглядом, от которого мне даже становилось, откровенно говоря, хуево. Таким, что сдирал с меня все живые слои и доставал наружу стыд, который я прятал за маской взаимной агрессии и даже обиды. Как дворовый кот, не желающий делить с соперниками свою территорию. Руки брата вновь сжимались в кулаки, что не сулило ничему хорошему. — Я спрашиваю… Какого ебанного хуя ты творишь?! Рычит с хрипом, еще не отошедшим от драки голосом, на что я сглатываю предательски застрявший в горле ком. Я только сейчас заметил, бешено восстанавливая дыхание, что в комнате остались только я и Билл. — Это ты какого ебанного хуя творишь? На собственного брата накинулся! Он ухмыляется, сканируя меня насквозь и мигом просекая, что это — очередная жалкая попытка самозащиты. — Не успели мы, значит, как следует, сойтись, как ты уже и на нее настроился? Какой ты мне брат после этого?! Билл срывается на крик, так же сердито прожигая меня взглядом. Грубо хватанув меня за ворот футболки, пытается поймать хоть какое-нибудь правдивое объяснение, которое не находил сейчас даже я сам. — Не было у меня ничего с ней, не было! Не выдумывай хуйни! — вырываюсь из его хватки, всплескивая руками в хрупком недоумении. У меня вновь появился прилив сил и переполнявшей до краев злобы и обиды. Тоже мне брат, подозревает меня и тут же выкатывает такие заявы. — Я все видел! Если бы я не зашел, ты бы что сделал? Трахнул? Тебе своих баб мало?! Беспомощный, разочарованный крик брата полоскает по ушам. И я уже начинаю понимать, что поступил как конченный ублюдок, — отлично, блять, она ушла! Я утер нос, нервно вздыхая и продолжая молчать, не понимая, что ответить. Знал, что чтобы нормально что-то объяснить близнецу, надо подождать, пока все словесное дерьмо он выльет на голову, потом вроде как успокоится. Да уж, Билл в гневе — страшнее атомной войны. Была бы его воля, я уверен — придушил бы. — Хватит истерить! — внезапно прервал я брата, позволив себе такую резкость. Мы налаживаем контакт во взглядах, и я стараюсь как можно доходчивее, и уже, более менее успокоившись, прояснить ситуацию, — блять, Билл… Дай сказать! — Что ж, интересно! — с нескрываемой подъебкой в голосе выплюнул он, оперевшись на тумбочку. — Перестань изображать ревнующего ко всему, что движется, мудака. Шар просто попросила научить ее играть, и что теперь, это преступление? Зашел ты и подумал, что я ее тут обжимаю? Давай я тебе подарю линзы на следующий день рождения, раз ты глухой и слепой! Определенно, пиздеть я могу. — Предположим, я поверил, — по сарказму в голосе и жесту, убирающему с лица мешающие смолистые пряди, я смекнул, что нихуя он не поверил, — но я тебя, блять, знаю. Я видел, как ты лез к ней. — Ты серьезно считаешь, что я смог бы увести у собственного брата девушку? Совсем тупой или прикидываешься? — Не провоцируй меня, Том. Я отвернулся, вздохнув еще раз. Чтобы скрыться от этой злости, которая сносит здесь все, в том числе и остатки моего здравого смысла. Я как будто оказался заперт в ловушке, от которой сам успешно просрал ключи. Надо закурить. Срочно закурить. — Я не хотел тебя обидеть, Билл. Сам не знаю, но это реально не то, что ты успел себе придумать. В последнее время творится сплошная хуйня — с Георгом и Густавом мы разосрались, с тобой теперь не попиздишь, ты весь в любви. Я одной звоню — нахуй послала, второй — то же самое, мол, по пьяни ничего не значит. — Бедный ты наш, одинокий, и поэтому решил захомутать мою девушку? — голос за спиной приблизился, почти замерев у самого затылка. Не слышит, не понимает. Гнет лишь свою линию. В этом весь Билл. — У нас. ничего. не было, — твержу я в последнюю попытку, — сам пораскинь, я совсем уебок, чтобы захомутать ее чуть ли не сразу, как вы сами там наверху трахались? Наши взгляды снова встречаются в гневном порыве. — Пошел ты… Толкает меня в грудь так сильно, что я едва не падаю. Уходит, напоследок громко хлопнув дверью, и я сквозь оглушительный гул различаю, как быстро и гневно ноги брата ступают по лестнице вверх. Мое дыхание, все еще учащенное и неспокойное, гоняет гнетущую раздавленность по всему телу. Практически кристаллизуется у самых уголков глаз, и мне не остается ничего, кроме как поднять голову к потолку. Природа словно почувствовала это напряжение, заливая город дождем и огораживая серыми тучами. Гребанный урод, — так и орет мне дождь в ухо голосом Билла. Мне даже стало холодно, и я, наспех вытащив из бесформенного срача в шкафу любимую серую толстовку с капюшоном, накинул на себя и спрятал расползшиеся от потасовки дреды. Может, я смогу все исправить, спешно поднявшись на этаж и тупо замерев напротив двери с табличкой «Das ist Bill zimmer». А то, блять, тут не в курсе, — думаю каждый раз, как только вижу эту надпись. Еще одна попытка выбраться из этого безумного мира, который я сам только что и породил. Стучу в дверь, параллельно прислушиваясь к звукам за ней, даже самым тихим. — Пошел нахуй, — отрезал брат почти моментально, как только мой кулак коснулся деревянной поверхности. Здесь еще стоял шлейф женских духов. Тягучим и тяжелым облаком, прямо надо мной, и это не плод моей больной фантазии. — И не приходи сюда, извращенец! Разочарованно выдохнув, я поплелся прочь. Наспех натянув кеды и застегнув кофту, пощупал карманы. Десять евро монетами и упаковка Мальборо Лайт с четырьмя сигаретами. Меня не ебет, что за окном снова дождь, лучше я буду мокнуть под ним, а не сгорать от губительных, жалящих чувств. Быть одиноким в собственном же доме. Захватив еще и телефон, закрыл за собой входную дверь и решил пойти в гараж. Быстро забежав под козырек пристройки, гневно выудил одну сигарету. С трудом удалось ее поджечь, так как газа уже в зажигалке мало. Надо купить новую — пронеслась в голове незаурядная мысль, как будто это сейчас реально важно. Нас было трое. Видимо, так было заведено сначала, что в этом проклятом коллективе мы будем поочередно делать друг другу больно. Я не осознавал до конца, что мною двигало. Надо бы обдумать все это до конца, извиниться. Перед Биллом и перед Шар, искренне признаться самому себе, что я не хотел сделать ничего плохого. В какой-то момент потерялся, отдавшись неземному желанию ощутить рядом с собой кого-нибудь, а сейчас умываюсь дождевой водой дабы прогнать все боли, что жалили меня током. Одна за другой. Одна за другой. Все таки брат не пожалел для меня своей силы, раз теперь ноют ребра и район переносицы. Заслуженно. На дороге, в которую я уставился мертвым взглядом, не было никого. Правильно, какой еблан сунет нос из теплого дома в такой ад с ароматом ливня? Только я, не знавший что делать, что думать, что говорить, и сгоравший от этого ебанного влечения, которое сейчас не погасят миллиарды этих капель. Прикурил, выдохнул. За дымом скрывалась серая завеса с флюидами одиночества. Такое неправильное молчание, прерываемое громовыми раскатами, что даже машины, припаркованные невдалеке, жалобно пищали сигнализацией. Такой неправильный я. В моих пальцах медленно тлела сигарета, впитывая с губ мою удушливую слабость. Оседающую горьким слоем, сходящим с глаз. И закрывая их, ощущал, как этот водопад становился все сильнее. — Томка, Томка! Ко мне подбежала девчонка, едва не снося с ног своим внезапным объятием. Я только оторвался от чтения учебника и едва не подавился от непережеванной вафли, купленной в столовой. — Шар, не делай так больше! Я напугался! — возразил я, стукнув себя кулаком в грудь. — Классуха сказала, что литературы не будет, пошли гулять! — весело проверещала она, будто ждала этого момента всю жизнь. — Слава богу, а то я заебался уже читать эту хрень! Закрыв учебник и погрузив все вещи в рюкзак, я пошел вслед за весело подпрыгивающей девчонкой с нелепо висящей на одном плече лямкой сумки. Почему-то сразу найдя компромисс, где проведем время, пошли на набережную Эльбы, пособирать пожелтевшие клены и просто классно оторваться осенним днем. Билл, не успев толком начать нормально учебный год, уже свалился с простудой, тем самым лишив меня любимого безделья на уроках — по его милости я должен был писать конспекты по всем ненавистным предметам, дабы брат был в курсе всего, что мы проходим. Шар потащила меня за руку к различным ларькам на набережной, гордо заявив, что хочет купить сахарную вату. Мы, такие счастливые, обсуждающие всякую ерунду, учителей, дурацкие уроки, идем с лениво тающей на осеннем солнце ватой на палочке и ржем на всю округу, что на нас оборачиваются. — Нет, ну ты помнишь, да? Когда Рихтер дежурил недавно, написал на доске всякую ересь… Все тогда сразу подумали на Гилберта, потому что он с учителем не поладил на уроке и он его еще из класса выгнал, — Шар, чуть ли не смеясь во весь голос, еще раз мусолила забавный случай, произошедший совсем недавно. — Да-а-а, уж, а потом он сам сознался, и его чуть из школы не отчислили! — Он племянник директора, фиг бы его отчислили! Потому и творит всякую хрень, думая, что карма его не настигнет! — немного сокрушаясь, протянула Шар, отщипывая кусок от своего сахарного облака. Мое уже постепенно заканчивалось, — Ой, слушай, Томка, поможешь завтра мне на турниках во дворе подтянуться? А то девчонки все смеются надо мной, сосиской на физкультуре обзываются! А скоро сдача нормативов… — Конечно помогу, а ты на этих куриц внимание не обращай. Мы же знаем, кто там самый сильный, м? — улыбчиво протянул я, налаживая контакт со взглядом девчонки. Затем она устала идти, еле пошатываясь на своих каблучках, и я не придумал ничего лучше, как понести ее на своей спине. Держа под ноги и сцепив руки на уровне живота, уверенно нес Шарлотт, которая то и дело хихикала от случайных касаний к моим дредам. Ухватившись за плечи моей безразмерной кофты, довольно смотрела на все вокруг, указывая буквально на то, какой прекрасный воробей сидит на ветке, какое синее небо над нами, и как красиво лучи солнца садятся на лавочку. И я был счастлив за нее, зная, через какой пиздец пришлось Шар пройти, что все, что я считал обыденным и невзрачным, ей казалось неземным и прекрасным. Я ловил вместе с ней солнышки, подставляя лицо закатному солнцу и параллельно смеясь с очередной тупой шуточки. Все те короткие свидания, что я проводил с девчонками из параллели, даже из старших классов, не стояли даже рядом с этой неповторимой атмосферой. Мы, довольные, развалившиеся на траве и смотрящие прямо на вечернее небо. Нам по пятнадцать, и наши телефоны чуть ли не синхронно пищат в рюкзаках. Наверное, нас уже потеряли. Да уж, мы загулялись. Попутно достаю сигарету и уворачиваюсь от голодного огонька в глазах Шар, потому что действую по своему личному правилу. — Крафывые девофки не курят, и я повторяю это тебе кафдый раф, — мы останавливаемся на перекрестке, и параллельно я щелкаю зажигалкой невдалеке от поджатых губ. — Ну Томка… — пытается меня уломать, но я не слушаюсь, поскорее убирая пачку обратно в карман. Это теплое, медовое «Томка». Произнесённое только ее голосом, с определенной интонацией и выражением, вмиг возвращающее меня в детство и ранние подростковые годы. Связанное навсегда с чем-то родным и близким. Пробуждающее внутри меня самые теплые и крепкие чувства, пропитанные заботой, которой я хотел ее окружать. Те самые чувства, о которых я не говорил никому вслух, а хотел доказать лишь действиями, поступками. Пустые слова — это не для меня. Тонкие струны под гитарой тоже подводят. Увы, я не такой гений в плане написания музыки, как мой брат. Снова в гараже никого нет, кроме меня, и этого назойливого шума дождя, просачивающегося сквозь стены. Пустота, зияющая внутри меня — точно не лучший рецепт для успокоения и уж тем более для вложения в такой нужный мне музыкальный порыв. — Алло, Георг?.. — боязливо тяну я в трубку после недолгого ожидания. — Чего тебе? — почти сразу прилетел грубый ответ. — Можно у тебя дня три переконтоваться… Очень надо… — говорю тихо, но уверенно. Надо срочно сменить обстановку, и Билл прав. Пошел я нахуй. И я сам не хочу его видеть. С родителями объяснюсь. А лучше вообще не буду ничего рассказывать… — Когда мои пятьдесят евро вернешь, тогда и поговорим. А хуле ты нарисовался то ни с того ни с сего, — плещет Листинг ядом от недавней ссоры. К черту, к черту, к черту. Я хочу помириться сейчас хотя бы с ним. — Гео, прости, я… Реально перегнул, наверное. Серьезно, прости. Хуево получилось с тобой и Густавом, согласен, шутка вышла максимально тупая. И говорю это не только Гео. — Ладно, хрен с тобой. У вас что-то случилось с Биллом? — почувствовалась прежняя доброжелательность и встревоженность в голосе Георга. — Потом, Гео, потом… — Ну приходи тогда. Под пиво все и расскажешь, а то редко тебя таким помятым слышу, брат, — я слабо улыбнулся словам Георга. Ну хоть какая-то надежда на лучшее. Выдавив жалкое спасибо и устало потерев гудящий лоб, нажал «отбой».Fighting through the fear I’ve woken
Nowhere left to hide
Forever it ever builds
‘Til it’s gone in a moment
*** POV Charlotte Телефон, с которого, наверное, был отправлен уже десяток сообщений, по-прежнему отвечал монотонной тишиной. Те смешанные чувства, что застряли на языке, вычеркнули все способности к нормальному мышлению и трезвой оценке ситуации, но я пыталась изо всех сил вести эту негласную борьбу. Черт Это слово прокручивалось неустанно в моей голове уже два дня. Самое омерзительное, что я продолжала себе что-то надумывать и чего-то бояться, сверля взглядом телефон. «Шар, не подумай ничего плохого, правда. Билл все неправильно понял. Я не хотел, чтобы все так вышло…» «Я знаю, что это звучит тупее некуда, но мне просто понравились твои духи.» «В любом случае, Билл на меня жестко обиделся, и достучаться, объяснить, что между нами ничего нет, я не смог!» «Я даже из дома ушел.» «Еще раз прости, Шар… Я не хотел вас ссорить… Прости. Билл страшно зол на меня, но я не виноват. Я уверен, что ты сможешь ему все объяснить. Между нами ничего не было. Это же глупо!» От этих сообщений веяло сожалением. Неведомой мне болью, раскаянием и извинением. Ох, Томка, Томка, во что же ты меня втравил… Хотелось верить, что твои слова — это правда. Я не знала, что думать. Что ощущать. Что дальше делать. Это было как в тумане, после которого я моментально проснулась. Билл, посчитав, что мы «обжимаемся», накинулся на собственного брата, едва не превратив его в фарш на моих глазах. Ничего не придумав лучше, просто убежала, запуская в голове тысячи сценариев. Ничего не было, правда. Все прекрасно. Тому просто понравились мои духи… Как интересно! Действительно, старший Каулитц любит, чтобы рядом была девчонка, но он же не сумасшедший, чтобы уводить меня у Билла? Я даже поежилась, допустив подобные бредовые версии и тут же прогнала их, тряхнув головой. Просто несусветная чушь! Меня пугало, что Том, по его словам, даже ушел из дома, значит их ссора с Биллом была очень сильной. Я даже не удивлялась, мысленно обрисовывая, как это было — Том, пытающийся оправдываться, и злой как черт, Билл, который всегда только кричит, упорно прогибая свою линию. Знаю этих двоих, знаю. Еще Билл до жути ревнив, что в агрессивном запале способен на любую глупость. Липкий страх за всех нас неприятно душил и лишал способности даже нормально дышать. Для собственного успокоения я дала понять Тому, что ни о чем переживать не стоит. Это просто недоразумение, а кто в данной ситуации точно не прав, так это Билл. Ему бы самому понравилось, если бы кто-то подошел и дал в прямом смысле слова по морде, причем ни за что? Сомневаюсь. Но все мои попытки выйти на контакт с этой черноволосой язвой оканчивались одинаково на протяжении последних суток. С каждым неотвеченным звонком, с каждым отправленным без ответа сообщением мои переживания росли в геометрической прогрессии. «Билл, может, мы поговорим? Что вообще все это было?» «Эй!» «Если тебе нравится молчать, то это не круто!» «Что ты, мать твою устроил, и за что ты набросился на Тома?» «Билл, перестань меня игнорировать и делать вид, что ты меня не слышишь. Давай поговорим!» Вот в этом весь Билл. Сначала разозлится, обидится, закроется и начнет дуться, и хрен что ты с этим сделаешь. В таком состоянии вывести его на контакт просто невозможно. Телефон молчал. И даже не думал издавать трель о том, что мне пришла хоть короткая смс-ка в ответ. Я была готова рвать и метать, потому что порою истеричности и ревности Каулитца был перебор. Да что он возомнил о себе? Еще и спрятался в игнор. Нет уж, я добьюсь от него хоть какого-то ответа. Тома по-человечески жаль. Он… А что он? Что вообще все это значило? Билл, видимо, действительно приревновал. Боже… Как все запущенно. Поборов собственные страхи, накруты и переживания, набрала еще раз номер своего чересчур импульсивного парня, который опять долго не отвечал. Неужели за пару дней не отошел? Даже предположить страшно, что он там себе понапридумывал. Бросил трубку. Устало откинувшись на кровать, я провалилась в тягучий плен вновь накативших тревог. Надо срочно выбираться из этой ситуации, иначе я действительно сойду с ума. «Лучше приходи.» Сквозь светящийся дисплей чувствую, как в душевные стенки вгрызается это короткое выражение. Тяжелым и отрывистым, категоричным тоном без любой эмоции. Подлетаю тут же как ошпаренная, наспех надев платье и поправив в зеркале макияж. Главное дышать ровно и спокойно. — Идешь гулять, милая? — тетя, уловив, что я спустилась на первый этаж, оторвалась от телевизора. — Да, я… Пойду прогуляюсь, — и ей вовсе не обязательно знать, в какую неловкую ситуацию я попала. Вновь по вине неугомонных братьев. *** Видимо, Билл посчитал, что я безоговорочно приду прямо сейчас, раз любезно открыл калитку во двор и входную дверь. В прихожей было темно и пусто, из-за чего я сделала вывод, что он точно в своей комнате. Черт возьми, даже выйти навстречу не удосужился. Как только увижу, прибью. Сначала прибью, а потом зацелую… Дверь в комнату оказывается незапертой, и я без труда вхожу внутрь. Моя черноволосая проблема даже не смотрит в мою сторону, сидя на краю кровати и склонив голову. — Билл… — даю тихим голосом понять, что я здесь. Он разворачивается, одаривая ледяным взглядом, так, как будто сейчас сравняет с землей. Чуть склоняет голову влево. Длинные пряди закрывают один глаз, но это никак не уменьшает концентрацию острых стрел, что одна за одной летят в меня сейчас. Мне даже стало страшно от того, как он на меня посмотрел. Не шевелится, словно втаптывает в грязь напускной безэмоциональностью, упорно противится, чтобы я вывела его на разговор. В едва наладившейся связи между нашими взглядами стихли даже все посторонние звуки, растворились для удушливой, звенящей в ушах тишины. — Я знал, что ты придешь так быстро. Голос дрогнул, а глаза такие же стеклянные, уставившиеся даже не на меня, а куда-то насквозь. Словно Билл сам придумал себе собеседника и с фальшивой улыбкой делает вид, что все прекрасно. Мои голосовые связки внезапно замирают, не в силах выдавить что-либо. Делаю несмелый шаг навстречу, убирая подальше всю свою трусость. Этого не было, слышишь? Этого не было. — Билл, я… — не выходит ничего вразумительного, когда язык будто к небу приклеился, а мне до ужаса боязливо наблюдать за двумя карими омутами. Нездорово будоражит меня своей неестественной улыбкой. Давит напускной надменностью, боится, что я проткну ее иголкой, как мыльный пузырь. Каулитц резко подрывается с места, что я непроизвольно дергаюсь, и не успеваю ничего понять. Вновь подлетев над землей. Колкая дрожь от резкого ощущения чужих губ на своих моментально пробрала тело, запустив цепочку микроразрядов. Уверенно и быстро брюнет сократил расстояние между нами, мигом превратив метр, разделявший нас, в ноль. Горячие, сладкие губы все сильнее напирали, все сильнее пьянили, уводя в свой страстный безумный танец, не давали даже ни секунды на передышку. Крепкие мужские руки окольцевали талию, окончательно подчинив своей власти. Короткие разряды били током все тело, концентрировались уже целым возгоранием в районе шеи, куда Каулитц и спустился ненасытными губами, щекоча дыханием и шаловливой штангой пирсинга в языке, лишь добавляющей острых ощущений. Сцепив пальцы на плечах, едва не потерялась, пытаясь сохранить равновесие. Его руки — на талии. Переходят ниже, останавливаются в самом «опасном» месте. Там и с прошлого раза остались твои следы, малыш. Я принадлежу только тебе. Его губы. Снова на моих, крадут мой жизненно необходимый ресурс кислорода, жадно втягивают в себя. Хватаюсь сильнее, жмусь, чтобы чувствовать, как Билл напряжен. Возможно, все еще зол, но напрасно, и как же я хочу, чтобы он перестал верить в небылицы, которые сам же и придумал. Возможно, его пропитанный яростью мозг все еще рисует тошнотворные картинки, в которых он допускает, что я могла быть с его собственным братом. И я чувствую, как он хочет выскоблить все эти бредовые эпизоды, от которых приходит в бешенство, хочет доказать, что не терпит поражений. Кусается в ответ на мою встречную ласку и даже блаженно стонет, когда в моем кулаке оказывается несколько смолистых прядей. Наматываю их на указательный палец, лениво размыкая поцелуй. Билл не отпускает, положа ладони на лицо и обращая мой взор лишь на себя. В мыслях убеждаю его, что это всего лишь недоразумение. Ничто не встанет между нами. Кривая усмешка. Не сработало. Ревнует. И я это чувствую по жалящей, обиженной недосказанности в его глазах. — Что все это значит, Билл… Объяс…сни, — голос дрожит при нашем взаимном созерцании. Большие пальцы парня с нажимом проводят по щекам, перемещаясь на нижнюю губу, уголок. Оттягивают, чего-то ждут. — Это ты мне объясни. Что все это значило там… С Томом? — выплевывает настолько раздражительно, что становится не по себе. Навис надо мной как грозовая туча, и я уверена, что коснись я небрежно свисающей прядки — ужалюсь и погибну. — Абсолютно ничего, — честно и открыто призналась я, — тебе самому не противно даже думать об этом? Ты что, действительно в это веришь? И что ты наговорил Тому, что он из дома ушел?! — я уже постепенно закипала, наблюдая за нездоровым блеском в карих глазах. — С ним у меня был отдельный разговор. Но и ты пойми меня. Что бы ты сделала на моем месте, если увидела, как твой брат обжимает твою девушку? — Каулитц отчетливо делал логическое ударение, прибавляя претензионности в свой тон. Надо что-то делать. — Он не обжимал меня! Пока ты уснул, я просто зашла к нему поболтать, и попросила, чтоб Том научил меня играть. Пришел ты, и резко напридумывал, что мы чуть ли не трахаемся? Еще и в драку его втянул! А я? За кого ты меня принимаешь? Ты ненормальный, Билл! Не выдержала, сглотнув горький ком, и рванула с места. Попыталась это сделать, чтобы не дать морю обиды перелиться через край. Меня остановила сильная рука, вновь пригвоздившая к стене. — Я не договорил… Лотти, послушай. Когда речь идет о тебе. О нас. Я не могу относиться к этому проще, и ты сама это прекрасно понимаешь. Я представил, что ты… Том, — касается ладонью моей щеки, вынуждая смотреть прямо в глаза. Снова ведет большим пальцем по нижней губе, знает, как я это люблю. За считанные секунды выражение его лица поменялось с сердито-напористого на такое… обиженное и даже жалобное, как у ребенка, у которого отняли игрушку. С прищуренными чайными глазами, полными непонимания и немых вопросов. Хотелось лишь только зацеловать его всего, доказывая свою любовь и преданность. Принадлежащие только ему. Глупый, глупый ты мой мальчишка… — Твоё больное воображение рано или поздно не доведет до добра… Ты ведь сам понимаешь, что это неправда. Во взаимном созерцании поселилась удушливая недосказанность во главе с обидой. Горькой, что на языке вертится и дыхание перехватывает. *** Ладонь лениво водит по свободным от ткани участкам кожи. Разгоряченной и еще взволнованной. Голова потяжелела, еще находится во власти приятного кружения, все мысли отключились. Дыхание неспешно восстанавливается, и по моим плечам, уже не стесненных рукавами-фонариками, пробегает ниточка прохлады с окна. Подтянув к груди спавший корсет платья, едва приподнимаюсь, легонько пропуская меж пальцев несколько смолистых прядей, в которых аккуратно бегали лучики уходящего солнца. Завороженная красотой юноши, наблюдаю за реакцией глубоких чайных глаз, буквально прожигавших меня насквозь. Чувствуется бесконтрольная мелкая дрожь, которая пока не отпускает Билла и микроимпульсами перебрасывается на меня. Он улыбается. Снова, как-то дерзко, нарочно скользнув языком по верхней губе и обнажив серебристую бусинку. Скользит ладонью по моим лопаткам, электризуя кожу, останавливается на талии и призывно склоняет ближе к себе. Собственные губы едва размыкаются, будто ожидая, как меж них скользнет чужой язык и как настырно будут тянуться навстречу жадные губы. Слегка влажные Теплые До безумия родные. Те, что после поцелуя растягиваются в довольной улыбке, словно Каулитц только что сорвал многомиллионный выигрыш. Мое внимание всецело приковывалось к подрагивающим от удовольствия ресницам и этой очаровательной, такой мальчишеской улыбке. Ладонь опустилась на лицо, желая добавить к визуальному наслаждению еще и осязаемое. Чтобы чувствовать каждой клеточкой, не упускать ничего. И это полностью взаимно, потому что приятная дрожь уже рассеивается где-то за ухом от касания мягких пальцев, убирающих мешающие пряди. — Я рад, что теперь… ты точно моя… — блаженно шепчет Каулитц, внимательно следя за моей реакцией. Посильнее, но без нажима обхватывает мою руку, застывшую на щеке. — Я всегда была твоей, — утыкаюсь кончиком носа в колечко в брови, пропуская пряди сквозь пальцы и оставляя невесомый поцелуй. Так, словно хочу навечно запомнить мягкость и шелковистость, и этот сладковатый запах, от которого кружится голова. Билл на этот раз теснее сгреб меня в объятия, углубляя поцелуй. Словно еще в чем-то сомневается. Глупенький. — Прости меня… — проговорил парень тихо, так же водя теплыми ладонями по спине и плечам. Чуть приподнявшись, не разрываем зрительного контакта, в котором теперь ярким фонариком сияет некое осознание и даже стыдливость, — Мне… не следовало вести себя, как полный идиот. — Би… — привстаю на локоть для опоры, — вся проблема в том, что иногда ты бываешь слишком резким и делаешь поспешные выводы… — Я просто хочу… беречь тебя. Потому и переживаю. И разрываюсь от ревности, — погладил по спине. Сейчас он особо недоверчив и беспомощен. Но это не его вина… — Ты не должен воспринимать собственного брата как врага. Тем более, Том не сделал ничего плохого… Неужели ты сам не переживаешь, где он сейчас? Ты точно сказал ему что-то обидное, я чувствую. Это очень жестоко с твоей стороны, Билл… — Ты злишься на меня?.. — я даже не ожидала такого вопроса. — Да! И ты сам понимаешь, что поступил неправильно. Том дорог нам обоим… И если у нас отношения, мы не должны так поступать с ним, он часть нас. Часть тебя. Представь, каково ему сейчас… — Да, конечно. Ты права. Действительно, я иногда сначала делаю, а потом думаю. Извини, — поверженно вздохнул Билл, прикрыв глаза. — Скажешь это Тому, — подбадривающе улыбнулась я, потрепав легонько юношу по волосам, — И еще кое-что… Хочу попросить. — Что? — его голос стал на полтона тише, будто он боялся, что я скажу что-то плохое. — Мы должны верить друг другу… И не делать глупостей. На твоем месте я бы сейчас же позвонила Тому. И вернула его домой. — Сделаю так, как ты скажешь, любимая, — легкий поцелуй коснулся моего лба. Я прикрыла глаза, а губы самопроизвольно расплылись в улыбке: — Надо найти бы еще где-то здесь телефон. — И закрыть окно. Холодно, уже почти стемнело…