Горящий род

      Эйгон лежал без сознания. С него сняли всю одежду и перевязали ожоги тряпками с целебными мазями. Некогда чистая белая кожа сейчас багровела из-за нанесенных ран и вздувалась, будто драконий огонь до сих пор лихорадил бедное тело. На животе, склонному к полноте, свисали обугленные ошметки — то, что осталось от целого места. На сморщенном лице не было ни одного свободного участка, даже веки на глазах распухли от слез.       На него было больно смотреть. Эймонд с трудом находил в себе силы не отворачиваться от отвращения. Жалость к судьбе брата тухла перед его позорными ранами: как мог защитник державы в первый же месяц своего правления так облажаться? Он сетовал и на себя. Был бы он в столице, он бы смог защитить Эйгона и дать отпор «черным» ублюдкам. Но в это время он брал Хайгарден. Они убили вражеского дракона и сейчас могли лишиться своего. А с ним — и весь смысл продолжать войну.        — Как он? — спросил мейстера Отто Хайтауэр, нарушив тишину в покоях короля.        — Его величество очень плох, — покачал тот головой. — Ожоги настолько сильные, что кожа слезает до сих пор. Скоро у него начнётся горячка, а с ней…        — Достаточно. Вы свободны, Гельдеус.       Властный тон десницы заставил старика склонить голову и выйти из опочивальни. К нему вернулось самообладание и расчетливый холод. Тот Отто, что приехал в Хайгарден, не походил на Отто, стоявшего здесь, где было темно и пахло жареным. Тяжелые портьеры закрывали окна, и только свечи тускло освещали комнату с королем, его братьями и десницей.        — То, что Эйгон тяжело ранен, меняет все наши планы, — он говорил расчетливым тоном; слова, точно кинжалы, попадали в невидимые глазу мишени. — Теперь у нас на одного всадника меньше. Остались только Вхагар, Пламенная Мечта и…        — Неужели тебе все равно на его состояние? — возмутился Дейрон, кивнув в сторону больного. — Как ты можешь списывать его со счетов, когда его жизнь висит на волоске?        — Никто не списывает его со счетов, Дейрон, — все так же спокойно и невозмутимо проговорил Отто. Этот стальной взгляд впился в принца, как капкан, и заставил того стушеваться. — Это неоспоримый факт. У «черных» драконов больше, чем у нас, и именно они решают все в вопросах войны. Солнечный Огонь — боевой дракон, а пока Эйгон немощен, он не сможет принимать участие. Наши возможности уменьшились. Вернемся к…        — Эйгон не умер, — процедил Дейрон. — Он жив и скоро поправится. Нам надо лишь ждать.       Отто замолк: его перебили во второй раз. А он не терпел подобного рода унижения его стати. Эймонд ощущал всеми фибрами души, как десница напрягся от дерзости младшего внука.        — Дейрон, заткнись, — тихо сказал Одноглазый, смотря на покрытые ожогами руки брата. Даже золотой перстень расплавился и впился в кожу большого пальца.        — Я что-то не то говорю? — все так же запальчиво спросил тот. Он был на пределе. Нервно ходил по комнате, то и дело выглядывая в окно в надежде увидеть приехавшую мать. — Вы оба заинтересованы только в том, как дать Рейнире сдачи. Неужели вам совсем его не жаль?       Все обратили внимание на легкое сопение Эйгона — хриплое, булькающее. Его начала бить лихорадка. Эймонд дотронулся ладонью до перевязанного лба — жар. Мейстер был прав. Но будет ли он прав в своих последний словах?        — Жалость нам не поможет, — грубо бросил Эймонд, начиная раздражаться. — Ты взрослый парень, прекрати истерить на ровном месте и попытайся понять, что мы думаем не над тем, как схоронить его, а над тем, как защитить его права на престол, — он обернулся к нему через плечо. — Поэтому закрой рот и верни мейстера.       Дейрон хотел что-то сказать в ответ, но так же закрыл и, стиснув зубы, вышел за дверь.        — Ты слишком строг с ним, — с какой-то задумчивостью сказал Отто, выгнув бровь. Его жеста Эймонд не видел: сидел спиной.        — Он уже не лялька. Пора взрослеть.        — При осаде Хайгардена он показал себя более чем взрослым.        — Я лишь хочу, чтобы он понял, что мы не играем в игрушки. Перед нами серьезные ставки.        — Я рад, что хотя бы ты это понимаешь.       Эймонд повернулся к нему зрелой стороной. На лице десницы — ни тени усмешки, только тонкая грань высеченной на старом лице внимательной ухмылки. Оценивающей. Эймонд встал с постели брата.        — Что с Хелейной? Куда она могла полететь?        — До взятии столицы я предлагал ей улететь в Утес Кастерли. Я как раз послал туда часть королевской казны вместе с Тиландом Ланнистером. Скорее всего твоя сестра держит путь на Запад.        — Хорошо… будет лучше, если она действительно прибудет в Утес.       Тревога за сестру на какой-то момент успокоилась. Почему-то он был уверен, что, несмотря на свою чрезмерную мягкость и нежность, она справится. А Ланнистеры, их верные союзники, приютят ее. Ничего неизвестно было только от матери и Кристона. Вот уже какой день…       Мейстер в спешке притащил таз с холодной водой, кучу тряпок и каких-то мазей. Комнату заполонила вонь целебных трав. Им пришлось выйти, чтобы дать старику возможность вылечить их короля, или, по крайней мере, не сделать так, чтобы он умер.       Все, что происходило сейчас, никак не могло уложиться в голове Эймонда. Присутствие смерти — вот что было дотошно противно. Она, словно невидимая тень, нависла над челом брата, стискивая его горло. Он хрипел и метался во сне. Его стенания доносились даже по ту сторону двери.        — Рейниру поддержали Старки, Аррены и половина Речных земель, — продолжил Отто, когда они спустились в чертог замка.        — Талли согласны на помолвку с Дейроном? Он знает?        — Со мной?       Голос Дейрона заставил их обернуться. Принц с недоумением выпучил глаза. Отто выпрямился и сделал вид, будто ничего не произошло. С обыденным тоном — с тем, которым он говорил с пьедестала власти — десница деловито склонил голову. В движениях — сплошная уверенность. И не поймёшь, был он их дедом или продолжал оставаться десницей. Ведь, если подумать, вел он себя совсем как чужой.       И Дейрон понимал это. Перед ним стоял второй человек, в руках которого сосредоточилась власть; он распоряжался судьбами людей как хотел. Оттого он и разозлился:        — И вы не сказали мне, — сплюнул он со всем отвращением. Посмотрел на брата, молча стоявшего подле Отто. На лице отразилась обида. — Даже ты, Эймонд… неужели я не имею права знать?        — Конечно имеешь, — согласно кивнул Отто. Снова — непоколебимый блеск в глазах. — Мы собирались сказать тебе, когда придет время. Однако, раз ты все равно услышал, то у тебя есть возможность подготовиться к свадьбе. При благоприятных обстоятельствах ты сразу женишься на леди Илизе Талли.        — Меня не спросили, чего я хочу, — процедил Дейрон.        — Меня тоже не спрашивали, — раздраженно съехидничал Эймонд. — Однако я совершил свой долг, и тебе следует сделать то же самое.       Казалось, что собственная обида и гнев задушили Дейрона изнутри. Он с ненавистью посмотрел на них обоих и выбежал из чертога. Отто фыркнул:        — Ему следует управлять своими эмоциями.        — Это тебе бы следовало сказать ему сразу же, — отрезал Эймонд. — Ты можешь манипулировать и распоряжаться жизнями всех, но им играть не смей.       Десница с удивлением посмотрел на него; ему пришлось невольно вскинуть подбородок. Эймонд был его роста, но сейчас будто бы вытянулся, стал казаться выше. Он понимал, что Отто делал все, чтобы сохранить власть. Эймонд был одним из его инструментов — он и сам это понимал. Но Дейрон был еще незрелым, чтобы становиться способом усилить свое влияние.       Безмолвная борьба длилась недолго. Принц ушел вслед за братом. Отто был прав только в одном: долг, лежащих на их плечах, нужно отдать. Они не родились первыми сыновьями, чтобы им все доставалось без лишних усилий. Порой, чтобы стать выше, приходилось отдать самую дорогую цену.       Он нашел брата в сгоревшем саду. Тот со злости пинал камни. Эймонд встал поодаль, оперевшись на разрушенную статую прекрасной девы, от которой остались только тело и ноги.        — Да, я должен был сказать тебе, — без извинений начал Эймонд. — Но я рассчитывал, что Отто уже оповестил тебя.        — Мне не нравится, что он решает мою судьбу без моего на то согласия, — буркнул Дейрон, со всей силой пнув камень. Тот врезался в разрушенную стену.        — Таков наш удел. Проблема Отто не в том, что он распоряжается нами, а в том, что он не оставляет нам выбора. Он привык всем управлять и держать под контролем. Отец был немощным, чтобы самому решать вопросы, поэтому Отто пришлось таким стать.        — Наш отец был лучшим! — запальчиво воскликнул брат. — Не смей так говорить о нем.       Эймонд промолчал. Если он смирился со смертью Визериса, то Дейрон — нет. Он до сих пор скорбел по нему, и не Эймонду вмешиваться в его траур.       В конце-концов брат успокоился. Он сел на краешек мраморного фонтана, в котором не осталось воды, и грустно посмотрел в небо. Чистое, голубое — мирное. Эймонд присел рядом.        — Я скучаю по нему, — вдруг сказал Дейрон. — Вы все были с ним рядом, когда он умирал, а я нет. Мне его очень не хватает…       Принцы тоже умеют плакать. Даже такие же храбрые, как Дейрон. Эймонд неловко взял его за плечо. Братишка превратился в маленького и беззащитного ребенка — все такого же ранимого и доброго, как когда-то в детстве.        — Ты имеешь право на свою печаль. У тебя есть все время жизни, чтобы скорбеть по своей утрате. Но как бы тебе не было противно, тебе придется послушаться Отто. Поддержка Талли обеспечит нам уверенность в речниках и надежном тылу.       Брат утер накатившиеся слезы и судорожно вздохнул. Слишком многое навалилось на него за последние недели. Он хочет отдать всего себя на благо семьи, но сам к этому не готов.        — Как ты согласился на брак с леди Марис? — вдруг спросил Дейрон.        — Я просто понял, что это необходимо. Но, если честно сказать, я летел в Штормовой Предел с мыслью, что после войны избавлюсь от нее.       Тот с удивлением покосился на него, Эймонд только равнодушно дернул плечом. Вспомнил заливистый смех Марис и сам невольно улыбнулся.        — Она оказалась очень даже хорошенькой. Да и брак уже консумирован. Если бы все же захотел, мне бы не позволили расторгнуть этот союз.       Заметив улыбку брата, Дейрон прыснул:        — Так ты влюби-и-ился в нее?       Эймонд столкнул его с фонтана на землю.        — Еще чего! Не говори херни. Я к тому, что даже в навязанном браке можно найти плюсы, — и, ухмыльнувшись как кот, спросил. — Как тебе та девица, что сосала накануне? Лотта, по-моему, да?       Брат снова зарделся и спрятал глаза, оставшись сидеть на земле посреди обломков от сломанных колонн и статуй. Пока никто не расчищал дворы от остатков прошедшей осады.        — С того раза мы не виделись. Рокстоны ее завербовали.        — Понятное дело, ведь именно они ее и нашли. Зато теперь ты не позорный девственник и будешь иметь опыт, когда трахнешь Илизу Талли.       В ответ — больной толчок по ноге. Эймонд зашипел и набросился на брата сверху, шуточно заколотив. Парни ввязались в смешную потасовку, а когда устали, то повалились обратно. Перед глазами — бесконечное голубое небо без единого облачка. Оно медленно розовело перед закатом и превращалось во все оттенки красочных цветов, словно кто-то сверху полил на него краской. Вот пролетел Солнечный Огонь и блеснул прекрасной золотой чешуей, ставшей в закатном свете настоящим янтарем.       Тишина. Природа застыла в преддверии чего-то. На душе Эймонда стало спокойно. В такие минуты хотелось просто лежать и смотреть на высокое небо, представляя, как рассекает его драконьими крыльями. Вот что значит чувствовать себя Таргариеном — иметь возможность подняться ввысь, к бесконечной синеве навстречу звездам. У каждого дракона есть свои крылья. И у него тоже.        — Зря я разозлился, — вдруг сказал Дейрон. — Отто прав, мне тоже стоит сложить на себя ответственность.        — Что-то до тебя долго доходит, — фыркнул тот.        — Мне только не нравится, что он такой…        — Равнодушный? Хладнокровный? Бесчувственный? Да, этим он и славится. Когда столько времени пытаешься удержать Эйгона как претендента на престол, сражаясь практически в одиночку то с братом короля, то с наследницей — невольно начинаешь отсекать все чувства. Он сам проложил себе дорогу к Железному Трону, учитывая, что он всего лишь второй сын. Это многого стоит.        — Ты тоже второй сын… — как-то тихо прошептал брат. — Я вижу, как тебя это коробит.       Эймонд сжал челюсти так, что заиграли желваки. Он сел к нему спиной, чтобы тот не видел его лицо — мрачное, завистливое чужой властью.        — И как же?        — Ты жаждешь его корону.       Слова попали точно в цель, и судя по тому, как выпрямился Эймонд, Дейрон тоже это понял.        — Да, — он не стал этого отрицать. Нет большей беды, как получить от рождения душу властелина, когда тебе не дано царствовать. — Я был бы лучшим королем, чем Эйгон. Но сейчас я беспокоюсь о нем точно так же, как ты.        — Мне хочется в это верить… если он… — Дейрон сглотнул. — Трон будет наследовать его первый и старший сын — Джейхейрис.       Эта правда больно кольнула Эймонда где-то внутри, в самой глубине. И как бы он ни силился возобладать над этим чувством зависти и разочарования, он все равно проигрывал. Проигрывал самому себе. Желание властвовать было неотъемлемой его частью. Он понимал, что Эйгон, будучи бесхарактерным человеком, не заслуживал трон. В нем нет нужного стержня, чтобы держать государство в своих руках. А у него это было. Он родился для этого.        — Я и без тебя знаю, — огрызнулся. Пытался защитить себя. Перед кем? Перед несправедливым стечением обстоятельств.        — Всадники!       Братья встрепенулись от крика часовых и вскочили с насиженных мест. Ворота замка открылись. Внутрь въехали две лошади. Уже издали Эймонд увидел мать и Кристона Коля, одетого в чьи-то простолюдинские лохмотья.        — Мама! — Дейрон кинулся к ним.       Кристон помог Алисенте слезть. В руках у нее был маленький кулек. Подойдя ближе, Эймонд увидел спящего Мейлора. Она отдала сверток рыцарю и обняла кинувшегося ей в объятья младшего сына. Дейрон весь засветился от счастья и облегчения.        — Сынок… — она целовала его в макушку, в щеки и высокий лоб, скрытый под кучерявыми волосами. — Дейрон, милый, как же ты похудел.        — Я в порядке, матушка, все хорошо.       Сама она выглядела очень усталой. Осунувшейся, напуганной. У нее дрожали руки от переизбытка счастья, а дорожное запачканное платье свисало с нее, как холщовый балахон. Единственное, что до сих пор делало ее вдовствующей королевой — это золотая семиконечная звезда на груди и массивные серьги под копной неумытых волос.       Завидев Эймонда, она потянулась к нему, чтобы тоже обнять. Ему пришлось склониться, чтобы она достала до его шеи и обвила холодными руками всего его — сколько могла. Ее прикосновения коснулись не только его кожи, но и спрятанного под ребрами сердца.        — Мальчик мой, Эймонд, — она оглядела его на наличие царапин и ран. — У подножия холма мы увидели труп дракона. До побега из столицы до нас не дошла весть об осаде Хайгардена.        — Мы узнали об этом только в здешней таверне, — кивнул Коль, умело убаюкивая малыша.        — Рейнис мертва, и я подумала, что… — Алисента внезапно всхлипнула и спрятала лицо у него на груди.       Видеть мать такой беспомощной было выше его сил. Эймонд сморщился, поймав жалостливый взгляд брата:        — Я стою перед тобой целый, мама. Чего нельзя сказать об Эйгоне.       Она тут же подняла голову. Глаза, налитые горечью и слезами, испуганно округлились.        — Как он? Где? Что с моим сыном?        — Он у мейстера, Алисента, — Отто появился неожиданно, заставив ее вздрогнуть.       Женщина вмиг впилась пальцами в плечи Эймонда, как бы ища спасение в нем. Присутствие отца привело ее в чувства, и ей невольно пришлось выпрямиться. Кристон поддержал ее, дав руку, чтобы она оперлась об него, но та отмахнулась.        — Я могу его увидеть? — спросила она сиплым голосом, смотря на непоколебимого отца, что стоял поодаль и наблюдал за всей сценой.       Десница только качнул головой.        — Сначала тебе придется принять ванну и переодеться. Позовите кормилиц для принца Мейлора!       Женщины забрали маленький сверток из рук Кристона и унесли внутрь. Малыш очнулся и громко заплакал: требовал маму. Только ее здесь не было. И Алисента, похоже, заметила это только сейчас, оглядев двор.        — Хелейна еще не прилетела?        — Нет, она держит путь на Утес Кастерли, — лаконично ответил Эймонд, чтобы не беспокоить ее и без того кровоточащие нервы.       Она только кивнула, рассеянно поглядев на небо, и с помощью Кристона преодолела немалое расстояние до массивных дверей в чертог. Отто распорядился накрыть стол к ужину. Это должно было взбодрить горюющую мать, но Алисента так и оставалась глубоко опечаленной. Если Отто вел себя так, словно ничего плохого сейчас не происходило, то его дочь, напротив, окунулась в омут страданий и ждала момента, когда мейстер разрешит посетить Эйгона.       Горячка не проходила до сих пор и только к ночи она отпустила и без того слабое тело короля.       Мать сидела подле кровати сына, поглаживая его раненую ожогами руку. Нежные губы целовали слезавшую с мяса кожу. Алисента попросила Эймонда сопровождать ее. Он наблюдал за этим со стороны, чувствуя себя здесь лишним.        — Твой брат сделал все, чтобы убить этого проклятого ублюдка Рейниры, — горестно проговорила Алисента. — Я видела, как драконы сцепились в небе. Это было страшное зрелище. Солнечный Огонь оторвал Вермаксу крыло и растерзал ему брюхо. Джекейрис мёртв, а мой сын… умирает. Почему, почему он?       Она погладила то, что осталось от волос: половина головы тоже попала под раздачу драконьего пламени, и уцелело не все.       Эймонд присел с другой стороны.        — По крайней мере он сделал то, что от него требовалось. Теперь у Рейниры нет старшего наследника, а дракон Люцериса еще меньше Вермакса, что делает его уязвимым. Беспокоиться не о чем — я сделаю все, чтобы он умер.       Алисента взглянула ему прямо в глаза. Она вычерпывала из их омута все мысли, которые крутились у него в голове, и безжалостно читала их. В них было только одно — сохранившаяся неприязнь к Люцерису. Они — пища, которой питался Эймонд, чтобы продолжать жить.        — Они ответят за все содеянное, — тихо прошептала она, будто не была уверена в своих словах. Потом продолжила, чуть повысив голос. — Лорд Ларис Стронг вывел нас из замка, а сам добровольно остался в столице. Благодаря связям по всему городу он попытается выведать дальнейшие планы «черных» и предупредить нас. Теперь вся надежда на него.       Эймонд не сомневался в искренности Лариса Стронга. Видя, как мать ему доверяет, он невольно на него полагался.        — Ты женился, — она вдруг улыбнулась своей нежной гордой улыбкой. — Как тебе леди Марис?       Сегодня все про нее спрашивают. Он хмыкнул.        — Начитанная, умная, прилежная. Она тебе понравится.        — Самое главное, чтобы она тебе нравилась. В моем браке не было любви, но у нас было взаимоуважение.        — Ты врешь самой себе.       Она вздрогнула, будто ее ударили.        — Я тебя не понимаю.       Эймонд отвернулся, чтобы не глядеть на нее наивную. Изо рта Эйгона вылетел протяжный стон и, словно тонкая нить, протянулся по всей комнате, окутывая их втроем в невидимый кокон.        — Какой мужчина будет закрывать глаза на это? — он указал пальцем на свой сапфир. Свое уродливое увечье, которое снова захотелось скрыть под повязкой. — Тот, кому наплевать на детей. Тот, кто намеренно отрицает истинное происхождение мерзостей-Стронгов. Тот, кто презирает свою собственную жену.       Он вскипел, вскочил с места и принялся расхаживать по комнате под сиплые вздохи брата.        — Визерис был никчемен! Мне стыдно называть его своим отцом, — сплюнул он. — Люцерис лишил меня глаза, а в ответ не получил ничего! Ни-че-го.       Он развел руками и расхохотался.        — Ничего, блять! Визерис забыл это, будто ничего не было. Как и всегда. Ему было плевать на нас, на него, — он указал на Эйгона. — Ведь он не назвал его наследником, правда, мама? Он оставил это право за своей Рейнирой, драгоценной дочкой, хотя это шло вразрез всем законам. По итогу те, кто всегда находился рядом с ним, когда он гнил от болезни, получили объедки с тарелки Рейниры.       Алисента долго не отвечала: пережевывала все сказанное. В конце-концов он успокоился и сел обратно, взяв брата за другую руку. В этот момент он почувствовал себя таким же брошенным, как он. Отвергнутым собственным отцом. Ему хотелось хоть как-то показать, что он рядом, несмотря на все их разногласия.        — Мне только тебя жаль, мама, — глухо сказал он. — Мне жаль, что ты не нашла мужчину лучше него.        — Таков наш женский удел, сынок. Я знала, на что шла, — Алисента встала и поправила платье. Она прятала глаза, чтоб не смотреть на него, и это больно его укололо. — Королевой становятся не для того, чтобы быть счастливой; возможно, именно королевский престол и мешает счастью.       Напоследок она поцеловала Эйгона в потный лоб. Вопрос Эймонда остановил ее у порога:        — Как думаешь, если бы я занял трон, он бы жил?        — Мы не в силах изменить судьбы людей. Если человеку суждено умереть — он умрет, — в ее грустной улыбке было смирение. — Спокойной ночи, Эймонд, — и ушла, оставив сыновей одних.       Эймонд не помнил, сколько просидел на одном месте, смотря на глубоко вздымающуюся грудь Эйгона. Казалось, что время в этой комнате застыло, а он, словно каменная статуя, наблюдал за мерно текущими минутами.       За окном была ночь. Свежий ночной воздух шел из приоткрытых ставень. Эймонд листал какую-то книжку под тусклым светом свечи, пока не замылился глаз. Пришлось убрать томик про… а про что он, собственно, читал? Голова была не на месте: он устал.       Укрыв брата, он тихо отправился к двери.        — Эй… Монд… — хриплые стенания заставили его обернуться.       Эйгон очнулся. Налитые кровью безумные глаза впились в брата из-под многочисленных повязок. Рука искривилась, потянувшись к нему.        — П-пить. Пить… — скулил он.       Одноглазый налил ему воды и приподнял голову. Брат зашипел от боли, но присосался к чаше с неистовым напором. Потом совсем без сил рухнул обратно на подушки и вздохнул. Лоб был не горячим, да и его не трясло, как рано утром.        — Ты понимаешь, где находишься? — Эймонд защелкал перед ним пальцами, чтобы обратить его внимание.       Тот с трудом кивнул. Эймонд испытал облегчение. Он жив. Он будет жить.       Ему о многом хотелось спросить его, но Эйгон сразу же заснул. Потушив свечи, принц вышел из его опочивальни и направился к себе. На полпути он вспомнил, что забыл закрыть окно. Мейстер говорил, что оставлять сквозняк ни в коем случае нельзя: организм был слишком слаб, чтобы выдержать еще и простуду. Пришлось возвращаться.       Дверь была приоткрытой.        — «Сквозняк».       Но стоило ему перейти порог, как он увидел нависшую тень над постелью Эйгона. Блеснул нож. Тень резко повернула голову в сторону пришедшего принца и ринулась к окну. Эймонду было некогда раздумывать, он заорал:        — Стой, сука!       Помимо ножа у человека был кинжал. Он занес его над головой противника, и тому пришлось выставить руки, чтобы хоть как-то защититься. Как назло, меча рядом не было. Кинжал метко полоснул ладони, фонтаном брызнула кровь. Эймонд вскрикнул и толкнул убийцу. Тот чудом сохранил равновесие и спрыгнул из окна. Когда Эймонд выглянул вниз, его след уже простыл. Догонять не было смысла.        — «Эйгон».       Он осторожно подошел к брату и зажег свечу. Вся постель была залита кровью. Глотка короля была рассечена ровным длинным порезом. Его лицо побледнело и навсегда застыло. Буквально пару минут назад он был жив! Он дышал, он пришел в себя и разговаривал с ним. А сейчас… кровь булькала вокруг него и растекалась по подушкам и простыням.        — Нет… нет, нет, — он начал тормошить его. Боль в ладонях отдалась по всему телу. — Эйгон, очнись. Твою мать, открой глаза!       Но он уже не слышал его. Мертвым было все равно на просьбы живых.       Кровь. Было слишком много крови. Его руки были по локоть в этой красной теплой жиже. Эймонд начал было оттирать руки, но запачкал и одежду, и волосы. Все было в ней.       На крики сбежалась стража. Они обнаружили Эймонда, вытирающего кровь о собственный дублет. Истеричная паника застилала ему глаза. Он хотел только одного — избавиться от нее. От этого стального запаха смерти, пропитавшего его всего.       Скоро весь Хайгарден встал на ноги. Отто прибыл первым. Он пошатнулся, увидев мертвого короля.        — Что здесь произошло? — спросил он стражу.       Эймонд ни разу не поднял голову от трупа и продолжал тереть ладони с каким-то безумным усердием.        — Мы прибежали на крики принца Эймонда и обнаружили его величество мертвым. Окно было открыто.        — Где вы были, когда покушались на жизнь короля?! — истошно рявкнул десница, заставив тех сжать головы в плечи. — Мейстера сюда, бестолочи! Живо!       Отто бросился к Эймонду. Он с трудом отнял у него руки. Впервые внук выглядел потерянным и беспомощным.        — Посмотри на меня.       Но тот остался равнодушен к его просьбе. Деснице пришлось силой поднять голову внука.        — Ты видел убийцу, Эймонд? Кто это был?       Тот приоткрыл рот, но ничего не ответил. Отто влепил ему пощечину, и та на удивление оказала воздействующее влияние. Эймонд отпрянул.        — Я забыл закрыть окно когда уходил, поэтому мне пришлось вернуться, — он поморщился, снова взглянув на бездыханное тело Эйгона. — И увидел человека. Я не успел разглядеть его лицо — кинулся за ним. Он порезал меня и выскочил в окно. Эйгон уже был мёртв…       Истошный женский визг заставил их вздрогнуть. Алисента застыла на пороге, смотря на труп. Пальцы впились в собственное лицо, готовые растерзать кожу.        — Эйгон! Мой мальчик!       Она кинулась к нему, хотя Отто останавливал ее. Безутешная мать упрямо вырывалась из его рук, чтобы только оказаться рядом со своим дитя. В ней было столько материнской ярости, что даже Отто отступил, бессильный в этой ситуации. Алисента обняла Эйгона, несмотря на лужи крови, целовала холодный лоб, гладила волосы и рыдала.        — Сынок, Эйгон… О Семеро, почему он, почему?! — всхлипы ударили по ушам Эймонда. Он закрыл лицо руками в беззвучном плаче.       Он, только он виноват в этом. Глупец, забыл закрыть окно! Если бы он знал, если бы он вспомнил… сколько этих «если бы» было в его голове.        — Обыщите всю территорию замка, — пришедший из ниоткуда Кристон Коль раздавал людям приказы. — Приставьте двойную стражу во всех покоях королевской семьи. Глаз не спускайте с них! Охраняйте Мейлора и Дейрона. Найдите мне этого ублюдка живым, поняли?       Все, кто здесь находился, слушали безумный плачь матери. Алисента тормошила сына как могла, но, увы, тот не поднимался с постели. Запрокинутая голова неестественно вывернулась. Если бы не кровь, он походил бы на мирно спящего человека.       Пришедший мейстер Гельдеус впопыхах обрабатывал порезанные ладони принца и предлагал маковое молоко.       Эймонд отказался.        — Он звал меня, — сжимая повязки, говорил он. — Он очнулся. Горячка прошла. Если бы я не забыл закрыть окно…        — Наверняка в замке остались люди, верные покойным леди Тирелл и ее сыну, — рассуждал Отто. — Они выждали момент и напали. Сир Кристон, выведите всю прислугу во двор и вырежьте всех, кто ранее прислуживал Тиреллам. Всех до единого.       Рыцарь кивнул и вместе со стражей покинул покои. Эймонд расслышал голос Дейрона и то, как Кристон уводил его. Вскоре послышался громкий всхлип.        — Какое окно? — вдруг спросила Алисента, подняв на Эймонда заплаканные глаза.       Он ощутил, как комок стыда начал душить его горло.        — Я открыл ставни и ушел… — каждое слово давалось ему с непомерным трудом. — Когда вспомнил, было уже поздно.        — Ты понимаешь, что ты наделал?       Ее судорожные движения были резки и непредсказуемы. Она спустилась с кровати и бросилась ему под ноги. Эймонд, сдерживая себя, вскочил.        — Я не хотел этого, правда! На мне лежит вина, я знаю это, но, поверь, я пытался его защитить!       Алисента долго смотрела на него пустым усталым лицом. За пару минут она внезапно постарела и утратила все краски жизни, став ходячим трупом. Скорбь, непонимание, ярость бурлила в ней, и это, как волна, вылилось на голову сыну:        — Ты хотел Железный Трон. Теперь у тебя нет соперника!       Даже Отто вздрогнул от холода в ее голосе. Осуждение, словно кинжалы, метали в Эймонда свои острия. В ее словах была несправедливость.        — Я любил Эйгона и не хотел занимать его место, — процедил он сквозь зубы, борясь с отчаянием. — Да, я сомневался в его силах. Да, я хотел стать королем. Но он мой брат, и я никогда не желал ему смерти.        — Алисента, ты не в себе, — Отто хотел было поднять дочь на ноги, но та отвергла его помощь и встала сама.        — Моего сына убили, что я должна чувствовать?!       Перед ними стояла не прежняя Алисента. То была яростная женщина, лишившаяся самого дорогого. У Эймонда не было сил противостоять ей, он понимал, что из-за заполонившей ее печали она не ведает, что творит.        — Если человеку суждено умереть — он умрет, — сказал он безразличным тоном, смотря прямо в глаза матери. — Ты сама говорила.       Алисента сморщилась, будто от удара. Эймонд прошел мимо нее и бросился прочь — прочь из этого места, пропахшего кровью и смертью. Отто кричал что-то вслед, но он не слышал его.       Одноглазый пробежал мимо сада и двора, сбежал за ворота замка и бросился к Вхагар, беспокойно ревущей в ночное небо. Солнечный Огонь плакал, кружа вокруг замковых башен, а Тессарион подхватила его плачь с неистовым рвением. Только Вхагар оставалась на земле и ждала своего всадника.       Руки нещадно болели. Залезать на спину дракону давалось очень трудно: повязки намокли от крови и скользили по чешуе. Но, как только он сел в седло, Вхагар сама оттолкнулась и взлетела. Ему оставалось только ухватиться за поводья и прижаться к ее надежной спине.       Холодный ветер трепал ему волосы. Слезились глаза — то ли от горького вкуса предательства матери, то ли просто от холода. Теперь ночное небо было неприветливым и отчужденным. Вхагар улавливала все чувства своего всадника и разделяла его горечь. Громкие крики исторгались из ее глотки на всю округу, будя не только Хайгарден, но и деревни близ него. Люди высыпали из домов, со страхом смотря на небо: неужели снова драконий танец? Однако это был всего лишь Эймонд Таргариен.       Принц, который потерял брата.       Он закричал в ответ небу, выплескивая в этом крике всю свою ненависть к самому себе, своей беспомощности. Глотку нещадно рвал больной вопль, которому вторили стенания дракона. И оба они — всадник и дракон — в ярости обдали пламенем ближайший лес. Треск горящих деревьев раздался на всю округу. Огонь пожирал все, что попадалось на его пути.       Этот огонь служил успокоением для Эймонда. Вселять в округу страх — вот что ему нравилось. Так он становился собой и справлялся с потерей, постигшей его так внезапно по собственной вине.       Пламя охватило почти все, вплоть до горизонта. Казалось, что горел весь Простор, но это был всего лишь рассвет. Красное солнце обволакивало то, что осталось от леса — сплошное пепелище.       Только сейчас Эймонд понял, что он натворил. Оглядываясь вниз со спины Вхагар, он ощущал внезапный отлив сил и какое-то опустошение. Ничего. Было так пусто, что эта пустота пугала его. Только у него больше не было сил противостоять ей.       Опустив голову, он позволил Вхагар самой приземлиться у Хайгардена. Даже досюда доходил горький запах дыма, покрывая небо черной пеленой.       Драконы беспокойно летали возле реки.       И все-таки он вернулся в замок, хоть и не хотел его видеть. Ему опостылел этот Простор, это место, округа — все навевало ему о сегодняшней ночи, напоминало о его поражении.       «Бежать! Бежать, куда глаза глядят. Подальше от осуждения матери, туда, где можно спрятаться», — стучало сердце.       Эймонд заглушил внутренние крики и заставил себя войти под белокаменные своды крепости. Со двора убирали окровавленные трупы и готовили ложе из деревянных брусьев для церемонии прощания с королем. Дейрон помогал Кристону организовывать похороны, но, завидев брата, бросился к нему и без лишних слов обнял. Эймонд потрепал его по взлохмаченной голове. Кристон тоже не остался стоять в стороне. Его тяжелая рука опустилась на плечо принца и крепко сжала. С этим жестом ему действительно стало легче. Порой, безмолвная поддержка лечила лучше всяких слов.       Он не видел мать вплоть до вечера. Она не отходила от Эйгона и помогала Молчаливым Сестрам омывать и одевать сына. Ей нужно было остаться одной — она нуждалась сопроводить Эйгона в свой последний путь. Так она могла почувствовать себя лучше.       Погребальный костер был сооружен у подножия холма. Эйгона одели в то, что смогли найти в замке — в чистый белый кафтан с золотыми застежками. Белый цвет очень ему шёл… бледная кожа на его фоне смотрелась очень серо. Мертвое лицо навевало лишь страх.       Эймонд, Дейрон, Отто, Кристон, Алисента и лорды Простора — все стояли здесь, чтобы проститься со своим королем. Хуже всех выглядела бедная мать. Кристон поддерживал ее, чтобы та не упала от усталости. Она ни разу не посмотрела в сторону Эймонда.       Отто выступил вперед, его голос дрогнул в начале речи:        — Нам горько прощаться с нашим Эйгоном, — он запнулся: кажется, забыл все дальнейшие слова. — Он был нашим королем, братом, сыном и внуком.       Солнечный Огонь нескончаемо ревел, прерывая их.        — Он носил имя Завоевателя, — продолжил десница, взяв себя в руки. — И был таковым по сей день. Рейнира и ее сторонники лишили нас крепкой опоры, чтобы мы сдались и склонились перед ней. Не бывать этому!       Отовсюду послышался одобрительный гул. Эймонд увидел Анвина Пика с Ранселем Редвином и Джона Рокстона, стоящего с сыновьями.        — Смерть Эйгона Второго Таргариена не поможет нам упасть духом, ведь у него есть наследник. Теперь наш король — Джейхейрис Второй, по всем законам и правилам. Мы поможем ему встать на ноги и сплотимся ради него, чтобы отвоевать то, что положено «зеленым» по праву.       Теперь Эймонд ощутил укол совести. Как долго он утверждал, что Эйгон никчемный правитель, а по итогу он умер после месяца своего правления. Что это, если не карма? Теперь его маленький сын будет будущим королем, будущим страны. Эймонда снова отвергли.       Оно, может, и к лучшему. Не быть ему хорошим владыкой, когда он не может защитить даже больного брата. Не только от врагов, но и от самого себя.        — Семеро осветят его путь, — закончил Отто, взглянув на Эймонда, и отступил.       Он понял, что тот хотел сказать.       Вхагар приземлилась подле костра, оскалив огромную пасть. Все отошли на пару шагов назад, чтобы не попасть под ее устрашающий огонь, который пожрал сегодня весь лес.       Эймонд в последний раз подошел к Эйгону, посмотрел на мертвое разгладившееся лицо. Наверное, ему было спокойно. По крайней мере, теперь не было боли от многочисленных ожогов.        — Прощай, — сказал он одними губами.       Чем дальше от отходил от него, тем ощутимей прорезывались зубы беснующихся мыслей. Он хотел, чтобы мать посмотрела на него и утешила, но Алисента оставалась непоколебимой. Эймонд с досадой стиснул раненные ладони и, встав под крылом Вхагар, выдохнул:        — Дракарис.       Дракон изрыгнул огонь на костер. Сухое дерево стало трескаться и превращаться в пепел. Над Хайгарденом повис тяжелый дым и вскоре растворился. В сердце Эймонда он будет жить еще долгие и долгие годы.