Горящий род

      Исцеление протекало медленно. Несмотря на хорошие прогнозы, Эймонду становилось лучше только спустя недели. Рана начала затягиваться, симптомы оставляли его изнуренное болезнью тело. Возвращалась былая сила и выносливость. Вскоре трость перестала быть нужной — он мог ходить сам, спать на спине, сидеть прямо. Зуд прошел, осталась лишь привычка почесывать под ребрами, там, где остался длинный жуткий шрам.       Солнечное Копье настолько ему надоело, что он не находил себе места. Ему хотелось ринуться в бой, вернуться в строй, продолжить свои завоевания, ведь он так мало сделал и столько пропустил! Из-за длительного отдыха он совсем потерял сноровку и начал тренироваться заново. Мышцы сковывали резкие движения, порой он слишком перетруждал себя и растягивал сухожилия и связки, но оно того стоило. В форму привел себя быстро — так быстро, насколько смог, и решил, что больше оставаться в замке не может.       Завтра Эймонд поговорит с Дэзиелем и обсудит дальнейшие планы. От партизан не было вестей, кроме маленьких набегов на деревни и поселения, но так или иначе они оставались главной угрозой власти Айронвудов. А гниль нужно расковыривать с самого корня, чтобы она не имела возможности распространить заразу.       Пока за пределами столицы шло затишье, прерываемое, разве что, нечастыми письмами, в самом замке, уже отстроенном на новый лад, жизнь шла своим медленным чередом. Сады благоухали так же, как всегда, голубое небо отражалось в глади моря так же, как всегда, пенились волны так же, как всегда. Лишь Эймонд чувствовал себя не так как вчера или позавчера. На него нагрянула тоска по дому — впервые за столько месяцев. Разум затуманили воспоминания о Красном замке, о брате, о Марис. Он искренне скучал по дочери, предательски оставленной так далеко отсюда. Как поживала его малышка, проклятие всего их рода?       Проклятие… жестоко сказано. Она его дочь, а не погибель всей семьи.       И сын… когда же он появится? Эймонд был уверен, что у него будет сын — сильный малыш, его наследие. Ему не терпелось поскорее вернуться назад и посмотреть в распахнутые глазенки ребенка. Он снова не застанет роды, но зато вернётся тогда, когда его будут ждать.       Только какое имя ему дать? Эйгон, в честь великого завоевателя и брата? Визерис, в память об отце? Эймонд силился вспомнить имена всех королей в прошлом, но все они смешались в один сплошной комок. Ему бы хотелось назвать сына в честь великого драконьего всадника, чтобы объявить всему миру о сильном мальчике, будущем правителе Драконьего Камня. Он уже был уверен, что ребенок станет его гордостью и любимцем, каким для собственного отца сам Эймонд не был.       Мысль о написании письма в столицу посещала его голову каждый день. Наверное семья уже узнала о его ложной кончине, которую разнесли в каждый уголок света, но не знала, что он выжил. Он садился писать, но мысль улетала из головы, и на письмо ложились только начальные строчки, самые скудные и серые. Будто он повиновался руке, которая не хотела обмакнуть перо в чернильницу и продолжить начатое. Так он и сидел, сгорбившись над столешницей с клочком бумаги, чтобы пересилить самого себя и перейти порог. Не получалось.       И на этот раз, сидя за столом после изнурительного дня, жуя сочные кусочки персиков, Эймонд макал кончик пера в пахучую колбочку с чернилами, заносил его над бумагой и снова останавливался. Тяжело вздохнув, он откинулся на мягкую спинку кресла и уставился в сад с вечерним розовым небом.       Закаты здесь были просто невероятные: теплые краски отражались на золотых куполах замка, заставляя маленькие солнечные отблески бросаться ему в глаз и ослеплять всеми палитрами красного и оранжевого. Все это смешивалось воедино, как кистью умелого художника, и рисовало на небе маленькие очертания белых звёзд и молочного кусочка месяца. Вечерело. Скоро темные сгустки красок возьмут свое и покроют Дорн мягкой пеленой ночи. Начнут стрекотать сверчки в сухой траве и листьях, поднимется влажный морской ветер, все затихнет. Будут гореть лишь свечи, колыхаясь над воском юродивыми огоньками.       Такое Эймонд начинал любить. Вечера ему запоминались по-особенному.       Вдохнув в себя свежий воздух, полный вкусных оттенков пряностей, исходящих из кухни, он взял с собой шелковый халат и прошел через сад, ступая по холодному мрамору тонкими тапочками. Они шелестели почти не слышно, даже ласково. Потом Эймонд по привычке свернул к колоннам, расположившихся напротив его покоев; огоньки факелов дрогнули, когда он проходил мимо расписных мозаикой стен. Затем он свернул вглубь замка, туда, куда вел длинный коридор — в бани.       Чем ближе он подходил, тем отчетливей чувствовал душный пар. Баня помогала ему прийти в себя и сложить мысли воедино. Обычно там было тихо и несколько одиноко, но горячая вода скрашивала его тоску.       Дэзиель выделил ему отдельное место — небольшой зал с глубоким бассейном и маленьким двориком наружу, с сочной зеленой травой под пальмами, куда можно спрятаться от не щадящих лучей солнца. Помещение было закрытым всеми четырьмя стенами, в отличие от смежного с ним зала, более просторного и открытого для каждого любопытного взгляда. Только высокие широкие колонны с рисунками окружали вместительный бассейн с голубой водой.       Каждый раз проходя мимо него Эймонд дивился, почему никто сюда не ходил. Может, дорнийцы не любили духоту, ибо жили в ней всю жизнь. Или не переносили закрытые пространства. Эймонд не раз замечал в них чрезмерную прихоть строить комнаты без дверей и с малым количеством стен. Сейчас же, когда он вновь спустился в бани, то услышал два женских голоса, ранее здесь не слышанных.        — Это невыносимо. Я не нуждаюсь в няньке!        — Я прошу, хотя имею право требовать, не возмущаться. Это вопрос решенный.       Холодный тон Дженнелин Эймонд узнает даже здесь. Второй голосок, наверное, принадлежал Корианне. Только она осмеливалась язвить новой принцессе Дорна.       В последнее время девочка запиралась у себя в покоях и выходила лишь изредка, когда об этом просили. Эймонд не встречался с ней с того самого рокового дня, но слышал, как часто жаловалась на нее Дженнелин. «Глупая дерзкая девчонка», — сетовала на нее Джен. — «Язык длинный, но разум короткий. Желчи в ней больше, чем воспитанности».       Оно и понятно, почему. Пережить за короткое время смерть отца и сестры не каждому под силу, особенно, когда находишься под одной крышей с их убийцами.       Подкравшись к колонне, Эймонд взглянул из тени на воду, мокрую от воды плитку и сидящих на ступенях бассейна девушек. Они расположились в отдалении друг от друга, будто специально держали дистанцию — не то от отвращения, не то от неловкости.       Дженнелин расположилась к нему затылком — ее длинные светлые волосы скрывали тонкую ровную спину, зато лицо Корианны, покрасневшее то ли от возмущения, то ли от пара, злилось и бросало на соседку гневные взгляды. Сама девочка чувствовала себя зажато: она то и дело скрещивала руки на груди и трогала волосы, чтобы чем-то себя занять. Мокрые чёрные локоны облепили ее аккуратное лицо и шею как змейки; чуть угловатые плечи склонились над водой, играясь со стекающими на воду каплями. Коленки, подтянутые к груди, с раздражением стучались друг от друга, отбивая глухой ритм.        — Тебе моего брата не хватило? — Корианна продолжила распаляться. — Оставь меня в покое. Я уже устала от твоего навязчивого общества.       Дженнелин тяжело вздохнула. Если бы не ее новое положение, требующее обязывающих ее манер, она бы не стала любезничать с какой-то девчонкой. К счастью для самой Корианны, Джен придавала огромное значение своему поведению и весьма умело сдерживала в себе гнев.        — Я не враг тебе, Кори…        — Не зови меня так! — воскликнула та, ударив ладошками по глади воды; капли забрызгали ей лицо и легли крупными бусинами на пышные ресницы. Корианна потерла ладони, больно сморщившись. — Это позволено только моей семье, а ты не моя семья и никогда ей не будешь, даже если выйдешь замуж за Кайла.       Эймонд даже сквозь разделяющее их пространство почувствовал, как тонкие губы Дженнелин сжались в линию, очерчивая ее холодные глаза, не сулившие ничего хорошего. Он знал этот надменный тон и, ради своего же блага никогда не хотел с ним столкнуться. Корианна, похоже, этого не осознавала — не видела перед собой будущую правительницу Дорна.        — Хорошо, Корианна, — произнесла Джен, взяв в руки щеточку. — Зла я тебе не желаю, хочу лишь обеспечить тебе комфорт и удобство. Думай что хочешь, но Айронвуды не несут ненависть к детям. Виноват лишь твой отец и твоя сестра, сглупившие и бросившие вызов богам. Будь умнее и не наступай на их же ошибки.       Корианна метнула на нее дикий злобный взгляд, отжала мокрые волосы и вылезла из воды. У нее было невероятное худенькое стройное тельце с аккуратными полукружьями ягодиц. Оливковая кожа блестела на мягком свету. Несмотря на маленькие, еще не налитые женственностью груди, Корианна выглядела как настоящая созревшая женщина.       Эймонд не замечал, что она совсем похудела. Под оливковой кожей были видны тоненькие косточки ребер; когда Корианна задерживала дыхание, они были видны еще отчетливей. Пальцы на ногах сжались от холода скользкой плитки. Кожа покрылась маленькими мурашками.       Он отвел взгляд.        — Во всем виноваты Таргариены, — прошипела она.       Ступая нарочито медленно, не стесняясь своей наготы, Корианна остановилась рядом с Дженнелин. Та вскинула голову, но из воды не встала. Эймонд смог поближе разглядеть оголенные изгибы узких бедер.        — А этот одноглазый монстр особенно, — продолжила она. — Не будь его, вы бы не взяли замок. Без него вы никто. Лучше бы я послушалась Алиандру и убила его ядом, чем спасала его жалкую жизнь.       Она говорила громко, словно силилась достучаться до Эймонда, где бы тот ни находился. Это был крик, схожий с криком о помощи, только более отчаянный и горький.       Ее слова действительно ранили как самый жестокий яд. Если бы Эймонд сочувствовал ей, он бы раскаялся и добился ее прощения, но настоящему Эймонду было все равно. Какое ему дело до чужих мертвых? Но любопытство все равно пересилило его, и принц, сам того не ведая, снова обратил взгляд на возмущавшуюся, бесстыдно рассматривая ее с головы до ног.       Ему в голову ударила кровь.        — Осторожно в высказываниях, принцесса, — предостерегла ее Дженнелин. — Эти стены слышат все.       Беспечно фыркнув, Корианна запахнулась в шелковый халатик и поспешила уйти. Эймонд с досадой проводил ее, понимая, что больше не увидит ее блестящего гладкого тела.       Ее маленькие шажки исчезли, как только распахнулась главная дверь.        — На каком моменте вы пришли? — вдруг нарушила тишину Дженнелин, невозмутимо расчесывая запутавшиеся волосы.       Эймонд вздрогнул, но не подал вида, выйдя из-за колонны и свесив ноги в остывшую воду.        — Пропустил все самое интересное. Как ты меня раскусила?       Девушка улыбнулась краешком губы. Своей наготы перед мужчиной она не стеснялась — чувствовала себя уверенно и вполне комфортно, что озадачило Эймонда. Он же заметил, что, в отличие от Корианны, к нагому телу Джен он не испытывал ту же самую вспышку возбуждения.       Убрав щеточку, та откинулась на плитку и посмотрела на гостя.        — Когда дверь открывается, в зал проникает холодный воздух. Чудо, что Корианна этого не заметила, иначе бы ты живым отсюда не вышел. Как и я. Иногда девчонка настолько меня ненавидит, что, мне кажется, она прямо сейчас подсыпет мне яд в тарелку.       И судя по необычным знаниям Корианны, та вполне могла это реализовать.        — Что ж, тогда умрем вместе, — пожал он плечами.       Они тихо рассмеялись, но слова Корианны до сих пор не выходили у него из головы. Эймонд задумчиво спросил:        — Она и правда меня ненавидит. Неужели я похожу на монстра? — вопрос вышел риторическим, обращенным к самому себе.       Ответа он не ждал, только искренне удивлялся словам девочки. Он то думал, что несёт справедливость, но оказалось все наоборот — смерть Кворена восприняли как смерть мученика, не заслужившего такой кончины, а смерть Алиандры лишь сплотила их противников воедино. Корианна красноречиво презирала его, тогда как многие боялись и рта раскрыть. Глупость или смелость?       И почему, собственно, его это заботило? Уж ли не совесть проснулась в его чертогах разума?        — Она просто злится, — сказала Джен, задумчиво водя пальцами по воде. — Но ее злость может обернуться боком ей самой. И всем нам. Я пытаюсь обуздать ее, но она отвергает меня. Сегодня я решила, что оставлю ее в Солнечном Копье — поближе к себе. В Водных Садах, куда она хочет попасть, может случиться заговор против моего отца, а этого я допустить не хочу. Корианна отказала и в этом. Прошло достаточно времени со смерти Алиандры, даже Кайл смирился, а она не может.       Этого Эймонд и опасался. Неся возмездие отцу, он не ожидал, что обернет против себя его детей, которых он хотел спасти. Эти же дети сами себя и убивают.       Корианна еще молода и глупа. Импульсивные порывы для нее лучший способ выражать свои бурлящие чувства. С этим они с Эймондом, наверное, были похожи.       Он вновь вспомнил ее гибкое тонкое тело. Отогнав от себя внезапное вожделение, Эймонд задумался. И задумался очень глубоко.       Раз маленькая Мартелл доставляла столько неприятностей Айронвудам, то здесь ей не место. Заговоры могут зреть даже тут, пока они разговаривали. Оставлять ее в столице в такое время было опасно. Конечно, ее можно было запереть и посадить на цепи, но это бы еще больше распалило ненависть их врагов.        — Даже не думай, — предостерегла его Дженнелин, сурово взглянув на него из-под светлых ресниц.       Эймонд вышел из раздумий.        — Ты о чем?        — Ты ее хочешь. Не смей делать того, что задумал. Она еще слишком юна для всего этого.       В очередной раз он убедился в ее четкой проницательности. Уж слишком глубоко она залезла в его мысли и выпотрошила их за долю секунды. От этого Эймонд только раздражился.        — Час поздний, миледи.       Скупо попрощавшись, он зашел в другой зал, принял горячую баню и скрылся в своих покоях. В голове созрел новый план.                     Дэзиель расстелил карту на весь стол, сбросив на пол пустые винные кубки. Перед ними распростерся весь Дорн — от самых его границ до Дорнийского моря. Все реки, все замки, все поселения были нарисованы и обставлены фигурками. Солнце и копье Мартеллов возвышались над западной частью континента, решетка Айронвудов — на восточной. Пустыня, которая составляла половину всего Дорна, была обставлена знаменами тех домов, которые еще не склонили колени. В их число входили Гаргалены, Вейты, Уллеры, Кворгилы и Фаулеры — половина страны. А это говорило о небывалой силе, которая бросала вызов Железному Трону.        — Сегодня мне пришло письмо — объединенные войска западного Дорна совершили набег на Айронвуд и Тор, оставив после себя руины, — мрачно сказал Дэзиель. — Мои люди, тайно ведущие слежку, осведомили, что это было неделю назад. Больше партизан не видели. По всей видимости они решили затаиться в пустыне.       Джон Рокстон недовольно цокнул:        — Это плохие новости. Если они так и продолжат вылезать, рушить и сбегать, мы просто не сможем их выловить.        — Да и пустыня бесконечная. Это как иголку в стоге сена искать, — вмешался Гвейн, смахнув со щеки приставшую каплю пота. Сегодня было невероятно жарко.       Эймонд единственный, кто молча рассматривал карту. Будучи заточенным в замке из-за ранения, он не мог принимать участие в войне. Дэзиель контролировал все как мог, но многое уходило из-под его надзора, и их, на первый взгляд, преимущественное расположение теперь стало ловушкой. Если бы не его болезнь, если бы не эти глупые, до смеха абсурдные обстоятельства, то весь Дорн уже был бы завоеван. Эймонд злился на свою беспомощность и по сей день, когда пришел в себя и вернулся в строй.       Он поискал глазами земли тех, кто еще оказывал сопротивление. Соленый Берег стоял у моря и продолжал нести знамя Мартеллов. У Зеленокровной, в самом ее устье, расположился Вейт, что скрывался среди гор и песчаников. И Пекло, где когда-то погибла Рейнис Таргариен и Мераксес, упрямо отрицал власть Айронвудов.        — Три основные точки для нападения, — сказал он, указывая на эти замки. — Если партизаны ведут войны набегами, то и мы сможем. Разделим войско и снесем их силу. Долго отсиживаться они не смогут — рано или поздно выйдут.        — Разделяться разве хорошая идея? — засомневался Гвейн. Джон шикнул на него, и парень недовольно плюхнулся в кресло.        — Ходить по Дорну большой оравой — плохая идея, — буркнул Эймонд, вспоминая свой первый опыт с дорнийцами. — Одно нападение ночью — и начнётся хаос во всем стане.       Дэзиель поразмышлял над расстановкой их сил. Вмиг его взгляд вспыхнул живым огнём. Он судорожно начал расставлять фигурки на карте и, удовлетворенный собой, промурлыкал как кот:        — Да, принц Эймонд прав. Мы разделимся. Я и половина армии отправимся в Поднебесье, там мы встретимся с Блэкмонтами. Подомнем под себя все Красные горы. А вы, ваше высочество, отправитесь в Соленый Берег и Вейт. Зажмем этих блядей в капкан.       Энтузиазм, с которым он излагал свой план, передался всем остальным. Даже Эймонд встрепенулся, возвращая свой прежний военный азарт. Давно он не сжигал замки.        — Мы бы хотели остаться с принцем, милорд, — сказал Джон. — В Красных горах мы уже навоевались — нам не понравилось.       Дэзиель хитро прищурился, хмыкнув.        — Как хотите. Я передам командование армии моему близкому другу и товарищу, ему вы можете доверять. Он проведет вас так, чтобы ни одна песчинка не скрипнула у вас под ногами. Если все сложится, то за пару месяцев мы избавимся от всех неприятелей сразу. Семеро да помогут нам, — с этими словами Дэзиель сложил руки и закрыл ими лицо в беззвучной молитве.       Внезапная набожность не только насторожила Эймонда, но и удивила. Влияние Дженнелин? Впрочем, от Дэзиеля можно было ожидать что угодно.        — Сколько людей останется в Солнечном Копье? — спросил Джон.        — Пара тысяч. Я рассчитываю, что партизаны не полезут настолько далеко, иначе потеряют свое преимущество — внезапность.       В залу вошел слуга, что-то прошептав на ухо лорда. Тот кивнул.        — Выступим на днях. Чем раньше, тем лучше. На этом всё, благодарю.       Рокстоны удалились готовиться, но Эймонд остался. Его мучил один вопрос, который ему хотелось решить… но он все никак не мог подобрать слова, чтобы спросить Дэзиеля. То ли из-за боязни отказа (хотя Эймонд был уверен, что отказывать ему не будут ни при каком раскладе), то ли из-за собственного смущения он потупился.       Айронвуд, увидев его смятение, спросил сам:        — Спрашивайте, милорд-принц. Что вы хотели?       Ветерок трепал легкие занавески, занося из сада сладкий аромат спелых персиков. Эймонд глубоко вдохнул его.        — У меня просьба. Она насчет детей Кворена.       Дэзиель вскинул брови в удивленном жесте, но ничего не сказал. Эймонд продолжил, постепенно лишаясь внезапной робости, нахлынувшей на него:        — Кайла вы пристроили. Я уверен, что с ним проблем не будет. Но Корианна выражает очень дерзкие и злые мысли, которые могут привести к неприятным последствиям. Партизаны могут посчитать ее своей новой властью, которая придаст им уверенности и мотивации сражаться.       Он вновь замолчал — не был уверен, поступал ли он правильно. Во всяком случае не ему решать судьбу девочки.       Или ему? Он все же дядя короля. А те слова, сказанные ею в бане, лишь еще больше укрепили в нем веру в правоту в своих действиях. Она укрепила эти злые помыслы в его голове.        — Под вашим боком Корианна остаётся принцессой, что может служить слабым звеном и рычагом давления на Кайла, — продолжил он более холодно. — Под моим она утратит всякое влияние и станет никем. Я хочу забрать ее себе.        — Вы, наверное, имели ввиду к себе домой, — поправил его Дэзиель, слегка усмехнувшись. — Как заложницу при дворе короля.        — Нет, я сказал все правильно. Я хочу себе Корианну как свой трофей. Девочка все равно вам ничего не даст, только усугубит положение.       Какое-то время Дэзиель молчал, переваривая сказанное. Взвешивал все за и против. Сомнение возникло на его всегда насмешливом энергичном лице. Эймонд внимательно наблюдал за его переменой, то холодея, то потея. Подсознательно он понимал, что слово Айронвуда его не остановит в любом случае, но почему-то внимал каждому его вздоху.        — Мне она не даст ничего. Но что она даст вам? — с неожиданной мягкостью спросил Дэзиель. — Она самая младшая дочь Кворена. Наследницей Дорна ей в любом случае не стать. Так зачем она вам?       Не скажет же Эймонд, что чувствует ответственность за все зло и справедливость, причиненное Мартеллам? И не упомянет ли то, как гулко забилось его животное желание при виде обыкновенного женского тела?       Похоже, Дэзиель понял все сам, отчего беспечно пожал плечами и развел руками:        — Во всяком случае вы правы: здесь она остаётся принцессой и наследницей в глазах народа, что делает мое положение шатким. Забирайте ее себе и делайте что хотите, мне она не нужна.       Не такая уж большая цена за все то, что сделал для Дорна Эймонд — всего лишь какая-то принцесса бывшей правящей династии. Без власти, денег и семьи. Для Айронвудов она — обуза. Для Эймонда она может быть куда полезней.        — Благодарю, — кивнул он.        — Один момент, — остановил его Дэзиель и достал из кармана нераспечатанный сверток. — Вам письмо из столицы.                     Он постучал в дверь и, не услышав ответное: «Войдите», приоткрыл ее.       В комнате, такой же просторной как и все остальные, расположились кровать с балдахином, маленький столик с едой и книгами и балкончик с деревцами огненных слив. В кресле, деловито раскинув ноги, лежала Корианна, положив на колени разорванную книжку. Вокруг нее валялись порванные листы.        — Я не хочу есть, унеси, — скучающе приказала она, не поднимая головы от своего интересного дела. Послышался треск рвущейся бумаги.       В углу комнаты были собраны остатки испорченных книг, так заботливо пристроенных самой принцессой. Злобы в ней оказалось намного больше, чем мог предполагать Эймонд. И станет еще больше, когда она услышит, зачем он пришел сюда.       Корианна смяла листы и снова бросила их на пол, а оставшуюся кожаную обложку — в угол.        — Барбара, идиотка, я тебе сто раз говорила убрать их к чертовой… — тут она подняла голову и вскрикнула от ужаса: — Ты! Что ты здесь делаешь?! Убирайся!       Она вскочила с кресла и попятилась от него, но натолкнулась на дверной косяк и так и застыла, сжавшись всем телом. Большие карие глаза метали молнии. Словно зверек, попавший в ловушку, она стояла и наблюдала за каждым его движением. Казалось, что еще один шаг, сделанный ей навстречу, и она сиганет с балкона прямо вниз. Но Эймонд не стал так рисковать и просто встал, принимая на себя все ее дерзкие удары.        — Надо поговорить, — коротко сказал он.        — Мне не о чем с тобой разговаривать! — разразилась та в вспышке ярости. — Ты уже все сказал в тот день, когда убил мою сестру.        — Она сделала этот выбор сама, — даже язык устал повторять это из раза в раз.       Корианна совершенно не хотела понимать и принимать в расчет поступок самой Алиандры. Забавно, что эта дура даже из могилы доставляла ему неприятности.       Девочка, поняв, что Эймонд пришел не убивать ее, немного расслабилась и уже более самоуверенно вскинула голову. Золотые цепочки, обрамлявшие ее лоб, еле заметно звякнули. Несмотря на свое шаткое положение, она все так же считала себя истинной принцессой. Манеры из человека не выбьешь, особенно если это манеры господствующей власти. К такому быстро привыкаешь, но отвыкаешь гораздо болезненнее.        — А ты бы что выбрал? — едко спросила она; голос невольно дрогнул, выражая внезапный прилив слез. — Быть шлюхой или умереть? Два этих пути привели бы ее к смерти, поэтому у нее не было иного выхода. И не смей мне говорить, что ты дал ей шанс — это далеко не так!        — Я бы выбрал подумать сто раз, прежде чем кидаться с ядовитым кинжалом на меня, — в тон ей фыркнул Эймонд. — Ты можешь отрицать ее вину сколько угодно, делая из своей сестры великомученицу, которая желала защитить вас, но забывать о том, что Алиандра сама поставила вас в это положение — ты не в праве. Если бы не она, вы бы сейчас были втроем и преспокойно жили в Водных Садах. Но случилось то, что случилось. За свои ошибки надо платить. Скажи спасибо своему брату, что оказался весьма умным из вас троих и принял на себя всю ответственность.       Губы Корианны то сжимались, то разжимались, желая побольней съязвить и оставить последнее слово за собой. Было видно, что слова Эймонда задели не только ее скорбь, но и гордость. Пыл, конечно, у нее поубавился — по крайней мере пока, поэтому девочка только нахмурилась и не нашла ничего лучшего, чем обвинить своего брата.        — Кайл всегда был слабаком, — фыркнула она. — Отец его слишком разбаловал. Для него собственный комфорт важнее, чем справедливость.        — Нет, он просто осознает риски, — парировал Эймонд.        — Не говори так, будто знаешь его. Неужели ты думаешь, что он согласился на брак с этой сукой Дженнелин только ради нас? — горький смешок скривил ее прекрасный рот. — Нет. Он принял предложение, потому что глуп и труслив.       В гневе Корианна была прекрасней, чем в печали. Когда она злилась, то карие глаза покрывались медовой пеленой злобы, а пухлый мягкий рот открывался для ненавистных слов, что звучали из ее уст не более чем детские обзывательства. Когда она злилась, то теребила свои золотые браслеты на тонких костлявых запястьях и поджимала пальцы ног. Сейчас же в ней пропал весь пыл, и это лицо с гладкой оливковой кожей и тонким бархатным румянцем на скулах побледнело. К несчастью для Эймонда.        — Я пришел сюда не для этого, — напомнил он больше себе, чем ей. — Мы с лордом Дэзиелем решили, что тебе не место в Солнечном Копье. Я забираю тебя с собой.       Эта новость застала ее врасплох. Не этого она ожидала услышать и не к этому она готовилась.        — Но Дженнелин сказала…        — Неважно что она сказала, — Эймонд невозмутимо перебил ее. — Начнешь отбиваться — заставлю силой. Теперь ты — моя, и будешь делать то, что скажу я.       В уголках ее рта появились расстроенные складки, невольно морщившие ее личико. В глазах застыли маленькие капельки слез. Она сжала подол шелкового платья — в неистовстве, отчаянье и слабости, наконец отягчившей ее чело, и бросилась к его ногам. Тонкие пальчики впились ему в подол длинного дублета.        — Прошу, не выгоняй меня из родного дома! Я не хочу отсюда уезжать, пожалуйста! Я сделаю все что скажешь…       Перемена в ее настроении заставила его встать в ступор. Внезапно он почувствовал к ней прилив жалости, что так редко его посещала. Он никогда никого не жалел и не имел привычки сочувствовать, но видеть, как маленькая Мартелл глухо всхлипывала ему в одежду, было непривычно даже ему. Пока не заметил в ее руке блеснувший нож.       Корианна занесла его, чтобы вонзить ему в ногу, но Эймонд вовремя увернулся, выбил оружие и сжал запястье.        — Глупая дура! — крикнул он, силком подняв ее на ноги. — Во всех своих бедах виноваты только Мартеллы: твой тупой папаша, блядь сестра и ты сама. Мое милосердие вы все приняли за трусость и возможность меня убить. Больше я этого вам не позволю.       Он прижал ее к стене с глухим стуком. Та с болью зашипела, смотря на него испуганно-округлившимися глазами. Это лишь еще больше его возбуждало. Почему-то каждое ее действие вызывало в нем безумный голодный отклик: тоска по женскому телу или… сама Корианна? Чем же она могла его завлечь, будучи импульсивной разгневанной дурочкой?        — Пожалуйста, Эймонд, отпусти меня, — скулила она, впервые назвав его по имени. — Я была неправа, простите, мой принц!       Корианна тянула к нему свободную руку — то ли оттолкнуть, то ли сковать цепкими до боли пальцами. Эймонд лишь отмахнулся, развернул ее лицом к стене и поднял длинный подол полупрозрачного платья, оголив стройные ноги, при виде которых ему стало до изнеможения дурно.       Его горячий вожделеющий шепот обжег ей уши:        — Не ищи виновных, коль сама закрываешь глаза на свои преступления.        — Прости… Пожалуйста, отпусти… — заскулила она со страху одними губами, зажмурив глаза. Вид его жуткого лица навевал на нее кошмары.       Но он уже ее не слышал, опьяненный своей свободой действий. Намотав на кулак длинные чёрные волосы, он прислонил ее голову к стенке и, имея власть над всем телом, раздвинул коленом дрожащие ноги. Если бы не он, Корианна уже давно бы упала на пол и забилась в судорогах. Поддерживая ее за голову, другой рукой он развязал завязки штанов и грубо проник внутрь.       Она заверещала, впившись ногтями в стену; они с треском поломались. Активно извиваясь под ним, Корианна хныкала и глухо стонала после каждого больного толчка. Она не кричала, но плакала, и ее дорожки слез скатывались по стене.        — Ты же видела меня там, — с натугой рычал Эймонд, припечатав ладонь между ее лопаток. — Ты видела, как я вошел в баню… специально дразнила?       Он вспомнил, как капли воды скатывались по ее гладкой коже, и лишь еще больше возбудился. Порвав платье, он бросил ошметки одежды на пол и оголил маленькую грудь. Она легла в его ладони податливо и мягко, несмотря на сопротивление беснующейся. С каждым сильным толчком внутри она переставала извиваться и вскоре совсем сникла.        — Нет, я не видела тебя… — глотая слезы, лепетала она. — Прекрати! Хватит…       Внутри нее было туго и узко. Это несколько замедлило бешеный темп Эймонда. Он оторвался от ее лица, сморщившегося от боли, и зарылся в волосы, так вкусно пахнущие каким-то сладким ароматом.       Все это кружило ему голову. До безумия. До боли. Впившись ногтями в ее гладкие бедра, он нагнул ее и излился внутрь. Пик наслаждения немного затуманил взгляд. Он ослабил хватку, и Корианна шмыгнула в другой угол, подальше от него. Не удержав равновесие, она упала на пол и поджала под себя дрожащие ноги. Дорожки семени стекали по ее бедрам, пачкая пол.       Отдышавшись, Эймонд оделся и смахнул со лба мокрые от пота волосы.        — Пример сестры тебя, видимо, ничему не научил. Еще одна такая выходка, и умрешь так же, как она, — бросил он, поправив измятую одежду. — Собирайся. Я вылетаю завтра в Соленый Берег. Поедешь вместе с Рокстонами.       Кори не ответила.       Гнев ее, несомненно, завораживал, но Эймонд решил, что сегодня с него достаточно. Направившись к двери, он добровольно отказал себе в ее новой вспышке горячей и бессильной ярости, так щиплющей глаза и нутро. Корианна закричала и разбила первую попавшуюся вазу.        — Ненавижу тебя, ненавижу! — скулила она, изливаясь в потоке бессвязных грязных ругательств.

***

      На следующий день еще до жаркого рассвета из Солнечного Копья вышло пятитысячное войско во главе Вхагар.       Небо медленно розовело, уходила ночная дымка и прохлада. Снова быть в воздухе было для Эймонда даром и успокоением. Вхагар была рада его видеть больше, чем все остальные. Вместе с ней они пересекли ту дорогу, которую проделывали по пути в столицу, заново пролетели над Дощатым городком, но теперь без сопротивления горожан, и устремились вдоль моря до замка Гаргаленов — Соленого Берега.       Эймонд, немного узнававший о домах Дорна со смертной скуки в столице, знал их гербы, но еще путал их с друг другом. Например, у Вейтов было три черных леопарда, у Кворгилов из Песчаника — три черных скорпиона. Что забавно, с этими двумя домами ему предстоит столкнуться. У Гаргаленов из Соленого Берега — летающий василиск со змеей, у Блэкмонтов — летающий гриф с ребенком в когтях. Ну и как здесь не запутаться?       Виллам Сэнд, главнокомандующий, которого приставил им Дэзиель, был человеком не только умелым, но и грамотным. Несмотря на бастардскую фамилию, вел он себя не хуже всякого лорда. Когда они устраивали ночные привалы, Виллам помогал Эймонду с геральдикой и даже рассказывал интересные предыстории каждого дорнийского дома.       Однажды они обсудили герб Толандов, которые присягнули Айронвуду как только его власть закрепилась в столице. В прошлом этот дом славился поединком, устроенным между Эйгоном Завоевателем и шутом, который представлялся лордом Толандом. Эта история действительно была у всех на слуху, ведь как можно не знать, что великого короля облапошили на раз и два? После налета Эйгона Толанды взяли зеленого дракона на свое знамя.       Когда Эймонд рассматривал его, то ему показалось, что этот дракон был чем-то похож на Вхагар.        — Висенья спустя пару лет сожгла их замок, — сказал Виллам Сэнд низким грудным голосом. Красный от кислолиста рот улыбался сквозь густую черную бороду. — Так что, возможно, они действительно брали за основу Вхагар.       Историю каждого дома Эймонд узнавал только сейчас — раньше он бы никогда не подумал, что окажется здесь и будет сражаться наравне с другими дорнийцами против… других дорнийцев. История — весьма удивительная штука, особенно, когда она повторялась.       Дорога простиралась на весь горизонт и никак не хотела заканчиваться. Они прошли Зеленокровную и оказались в открытой пустыне без единого намека на воду и спасительную прохладу.       Эймонд уже привык к засушливому климату и даже приспособился к нему: теперь жажда, так мучившая его сухое горло раньше, почти не ощущалась, а сыпучий песок под ногами не раскалял кожу. Все горячее вокруг стало для него привычным делом, будто он сам превратился в дорнийца. Ему даже удалось прокатиться на верблюде. Медлительные животные с двумя горбами смешно задирали верхнюю губу, когда видели дракона, но не пугались как лошади. На верблюдах обычно таскали глиняные кувшины с водой, прикрепленные веревками, припасы в мешках и всякую всячину.       Наряду с воинами на кобыле скакала Корианна. Лицо, прикрытое прозрачным платком, выражало несломленную гордость Мартеллов. Девица управлялась лошадью статно и умело, лучше Эймонда, да и вела себя среди солдат свободно и вызывающе, продолжая дерзить и ругаться. Пользуясь привилегиями, которыми одарил ее ненавистный принц, ей сходила с рук всякая пакость. На ее стол подавали самые лакомые куски, не стесняли в просьбах. Захочет лимонной воды? Расшибутся в лепешку, но достанут! Захочет покататься на верблюдах? Ей дадут десять таких же!       Влияние, которым славились Мартеллы, не позволяло обычным воинам ей отказывать. Они все еще робели перед старой властью, несмотря на преданность новой. Да и присутствие Эймонда не позволяло им относиться к Корианне иначе, ведь все знали, кем она ему приходилась — личной шлюхой, золотым подарком. Эймонд приходил к ней почти каждую ночь, и все знали, что в это время лучше заткнуть уши и не лезть.       Свою беспомощную злость Корианна вымещала на своей служанке. Каждое утро начиналось с отборной ругани, и бедная Барбара, приставленная ей от Дженнелин, бегала по всему лагерю, чтобы удовлетворить хотелки своей госпожи. Маленькой проказнице никто не мог угодить и все диву давались, как эта недовольная всем девчонка могла понравиться их принцу.       А она ему нравилась. Он пользовался ей как хотел, потому что имел над ней власть. Обладать предметом своих желаний было лучшим чувством из всех, и никакие женские слезы не заставляли его остановиться, ничто не умаляло его животных порывов обладать.       Под гнетом собственного позора Корианна из дерзкой девчонки становилась все более закрытой и безразличной ко всему. В первые недели похода она пыталась дать отпор, но время шло, дорога не прекращалась, а Эймонд продолжал приходить к ней, даже когда она не хотела его видеть. Ей казалось, что она пропиталась его потом полностью, что его кожа так прилипла к ее, что ей от нее не отделаться. Она начала питать отвращение к самой себе больше, чем к предмету своей самой жгучей ненависти.       Постепенно и Эймонд начал замечать, что Кори изменилась. Больше карий взгляд не пылал тем пламенем, которым она одаривала его всегда, когда желала убить. Даже утренние крики на Барбару прекратились, и бедная служанка смогла наконец вздохнуть спокойно.       Так и текла их жизнь — медленно, обычно, с восходом солнца и заката, под ночные костры и звездное небо. А Эймонд привязывался к Кори все больше, и не только из-за секса и похоти. Ее присутствие рядом с ним стало привычным и таким… обыденным. Он знал, что она любила есть на завтрак, обед и ужин, чем любила заниматься, когда оставалась одна, какие лошади ей нравились… он узнавал это тайно, не спрашивая — просто наблюдая. А сама Корианна, смирившись со своей участью, лишь еще больше тосковала по дому.       Вскоре они подошли к Соленому Берегу. Вхагар влетела в небольшой портовый городок под замком. Его жители позакрывали все окна, рынок опустел. На стенах крепости скорпионы не обнаружились, во дворе тоже. Замок, возвышающийся над морским берегом, выглядел заброшенным. Войско снесло ворота, проверило все щели и подвалы на наличие возможных неприятностей.       Он, посадив Вхагар за стенами, вошел внутрь. Виллам Сэнд отчитался о том, что здесь и правда никого не осталось, кроме тех горожан, которым некуда было сбегать. В большинстве своем ими были старики и женщины с детьми. Эймонд приказал собрать всех перед замком, чтобы сообщить простолюдинам, что они не станут разрушать их дома в обмен на сведения о том, куда могли сбежать Гаргалены и их войско. Многие сказали, что видели, как те направились на запад. «В Вейт», — подумал Эймонд.       Несмотря на прилет дракона, люди были удовлетворены милостью, оказанной принцем, и вернулись в свои дома. Некоторые, конечно, осмелились встать за прилавки и поспешили продать то, что осталось, пришедшим солдатам за гроши. Потом открылась маленькая таверна. Туда и пошли воины после того, как закончили обыск всего замка.       Эймонд и Виллам решили, что останутся здесь для пополнения запасов на пару дней, а потом отправятся по горячим следам Гаргаленов. Отправив гонца до Дара Богов, мимо которого должен был пройти Дэзиель с армией по направлению к Красным Горам, Эймонд занял просторные покои и приказал слугам приготовить ужин после ванны. Он давно не ел свинину. В последние дни похода остались только твердые куски говядины да прокисшая медовуха.        — И приведи сюда Корианну, — сказал он напоследок служанке, готовой уходить.       Принцессу отправили незамедлительно. Ей выделили покои в этом же коридоре, чтобы она всегда была под носом у Эймонда. Следом принесли большую бадью и тазы с горячей водой.        — Раздевайся, — приказал он, снимая грязную рубаху.       Кори повиновалась, расцепив брошку на груди. На пол упал плащ, сплошь испачканный дорожной пылью и грязью, платье, пропитавшееся лошадиным потом, и маленькие туфельки-лодочки. Грудь глубоко и медленно вздымалась, обнажая косточки ребер под нежной кожей. Она села в воду, издав тихий стон блаженства. Появилась натянутая улыбка.       Эймонд присел на корточки подле нее. Она посмотрела на него с опаской и чуть отодвинулась, насколько хватало места. И снова этот затравленный взгляд. Уголки губ опустились, морща подбородок. Угловатые коленки потянулись к груди.        — Ты тихая в последнее время, — заметил он, намочив чистую тряпку в мыльной воде. — Это непривычно, учитывая, что ты всегда болтаешь без умолку и шипишь на всех.       Она вздрогнула, когда он дотронулся до нее сквозь мокрое полотенце, и застыла, позволяя ему делать то, что захочет он.        — Интересно почему же, — буркнула Кори, когда от отвернулся, чтобы смочить полотенце. — Может я молчу со стыда от того, что стала шлюхой?       И снова этот пылкий вызывающий блеск. Вот она — Мартелл.        — Но ты не шлюха, — с усмешкой заверил ее Эймонд. — У тебя особые привилегии в отличие от них.        — Я шлюха, потому что сплю с тобой за свою жизнь. Потому что сосу тебе за еду. Потому что даю делать с собой что хочу за кров. Шлюхи получают деньги, а я — блага для жизни. И никаких привилегий у меня нет. Передвигаться могу только под присмотром, ем только то, что даешь, даже сплю там, где скажешь. Я твоя личная собака, Эймонд, — его имя она почти выплюнула. Почему-то каждый раз, когда она произносила его, оно слышалось как настоящее оскорбление.       Теперь он задумался. Поглощенный мыслями, он с нажимом тер ей спину, будто вымещая на ней несказанные слова, а потом переключился на руки.       Все это казалось донельзя абсурдным. Он мыл ту, которая ненавидела его, тогда как та, которая любила, была далеко отсюда и не отказалась бы быть на ее месте прямо сейчас. Впервые он почувствовал стыд перед собой и Марис. И перед Корианной. Она была всего лишь девчонкой. Такие как она в ее возрасте думают о рыцарях, шелках и кружевах, а не о том, что ждёт ее ночью. Если бы не тот случай, когда он разгневался, все могло пойти по-другому.       Здесь, сидя перед ним нагой как всегда, она выглядела такой одинокой и несчастной, что ему самому невольно стало ее жаль. Он совсем забыл, что имеет не просто тело, а живого человека.       А ведь когда-то он обещал, что не станет трогать детей Кворена. Обещал, что даст им шанс на новую жизнь.       Эймонд отмыл ей вторую руку и отдал полотенце, вставая.        — Позови когда закончишь.       Ему нестерпимо хотелось выйти вон, чтобы не оставаться наедине с ее донельзя жалобными глазами. За дверью он только с усердием прислушивался к плеску воды, пока все не затихло.        — Я все!       Кивнув служанке, чтоб та одела ее, Эймонд постоял, пока Корианна не ушла, и только потом вернулся. Бадья с остывшей водой напомнила ему о том, что он так усердно хотел забыть.                     Эймонд решил пройтись по базару прежде, чем снова покинет временное пристанище. До этой части Дорна, похоже, не дошла разруха и гражданская война, здесь все текло своим чередом. Никто не питал ненависть или отвращение к пришедшим. Это был единственный город, который встретил их более приветливо, чем все остальные.       Джон Рокстон сопровождал его, бряцая новой секирой на поясе — выторговал ее у здешнего кузнеца.        — Так что вы ищите-то? — спросил он, оглядывая прилавки по сторонам.        — Мне бы самому понять, что я ищу, — еле слышно буркнул Эймонд.       Кто бы что ни говорил, но валириец в здешних местах был редким гостем. Особенно на драконе. Все норовились выклянчить его внимание, предложить самый выгодный товар, оказать любую услугу. Все это было весьма заманчиво, даже Джон возмутился тому, что ему такого не предлагали, «иначе секиру вообще бесплатно бы отдали». В конце-концов Эймонд нашел то, что его устроило — украшения.       Золотые, серебряные, блестящие побрякушки, сверкая на солнце, сразу его завлекли. Что-нибудь должно было понравиться Кори.        — Это вы для своей шл… наложницы ищите? — прокашлялся Джон.        — Не говори так о ней.        — Извиняюсь. Позвольте добавить мое никому не нужное слово? Я не думаю, что украшения здесь помогут.       Эймонд посмотрел на него исподлобья, да так, что Джон присмирел.        — Это почему же?        — Вы и сами знаете. Не любит она вас. Если в мире найдется человек, на которого обрушатся все несчастья жизни по ее воле, это будете вы.       Какое-то время они помолчали. Эймонд выбирал из кучи ожерелий, браслетов и серег то, что было по вкусу девочки. Он заметил, что со своими золотыми браслетами она никогда не расстается, зато массивную цепочку с рубином снимает всегда, когда ложится спать, потому что та ее душит. Еще она любила кольца с большими камнями — у нее было любимое колечко с белым камнем, но оно сломалось в походе.       Такие детали он не подмечал даже у Марис, хотя та тоже не брезговала украшениями. Этот факт еще больше его озадачил.        — Я все еще удивляюсь, как ей удалось натянуть на вас ошейник и водить за поводок, — смеялся Джон. — Я ни в коем случае не осуждаю ваши нравы, но можно было найти девицу по-скромнее.        — Сам не знаю что на меня нашло, — сказал он, подцепив пальцем очередную подвеску. — Я просто увидел ее в бане и всё вышло само собой. У тебя никогда не бывало безумного желания взять что-то, что не может быть по праву твоим? Почти наперекор предписанному.       Пойти против мнимых законов дома. Наплевать на семью, что его ждала. Хотеть то, что нельзя заполучить — все это характеризовало его. Все это делало его таким… живым.       Корианна привнесла бурю эмоций — непростительных и страстных, тогда как дома он всего этого лишился. Вот чего ему не хватало все это время.        — Бывало, — ответил Джон, предаваясь воспоминаниям. — Всю юность тратил на девок, но любил долго и сильно только одну.        — А я, похоже, обеих.       Но любил на самом деле или же пытался заглушить тоску по дому — это ему предстоит узнать.       Эймонд нашел золотую цепочку с маленьким сапфиром. Продавец оказался щедрым и продал почти за бесценок, говоря, что украшение долго не хотели брать — видимо не нравилось никому.       Когда они вернулись, войско уже собиралось и выходило из Соленого Берега. Корианна снова взобралась в седло, прикрыв лицо платком. Эймонд подошел к ней, взяв белоснежную кобылу за узду.        — Это тебе, — он отдал ей подарок. — Можешь делать с ним что угодно: хочешь выброси, хочешь носи.       Кори с дельным отчуждением посмотрела на цепочку и фыркнула:        — Теперь ты пытаешься меня купить?        — Я лишь хочу, чтоб ты не чувствовала себя пленницей, — невозмутимо сказал он. — Или шлюхой.       Он передал поводья слуге. Корианна напоследок еще раз осмотрела подарок, прежде чем уехала с остальными вперед. Эймонд сопровождал их с неба. Тем же утром Соленый Берег с его удивительными жителями был оставлен за спиной.

***

      Они остановились на отдых. Разбили лагерь, разожгли одинокий костер, чтобы сварить похлебку из пойманных ящериц и кусков разделанных кактусов. Говорят, это самая распространенная еда в здешних краях. Дорога предстояла дальняя, а это значит, что Эймонду пора было привыкать питаться дорнийской пищей, что ему претила.       Вхагар переносила путешествие хуже него. Если его раны зажили, то ее продырявленное крыло очень сильно сказывалось на полете. Она постоянно кренилась боком и не могла пролетать больше, чем летала когда-то. Да и в пустыне редко где найдешь обильную дичь — ее кормили тем мясом, которое везли в повозках. С каждым днем запах гнили начинал все больше разноситься по пустыне. Мухи слетались гурьбой, хотя казалось бы, откуда им взяться в жаркой пустыне? Пришлось скормить Вхагар все повозки, которые они с собой взяли.       Сейчас она спала, уткнув морду в больное крыло. Сонное сопение дракона заглушало тишину; под него и засыпал Эймонд. Но не сегодня.       Он смотрел в потолок палатки; сквозь тонкую ткань проглядывали яркие алмазы звезд. Под боком спала Кори, свернувшись клубком на краю ковра. Ее темные волосы змейками разбросались вокруг нее. Морщины между бровями разгладились. Во сне она не злилась на него, во сне он любил ее. Ему нравилась оливковая кожа, что при солнечном свете становилась бронзовой, нравился ровный вздернутый носик, длинная шея с острыми веточками ключиц, между которыми висел маленький камешек сапфира — его частица.       Эймонд вздохнул и отвернулся на другой бок. Он вспомнил о Марис. Тоска по дому вновь обожгла ему сердце.       Тут он вспомнил о письме из столицы, которое дал ему Дэзиель. Нераспечатанная бумажка лежала у него в кармане вот уже пару недель — Эймонд все забывал открыть ее. Печать была Баратеоновской — писала Марис. Наверное страх и стыд останавливали его от любопытства узнать, о чем же писала ему жена.       Он поежился. Ночью здесь было холодно. Запахнувшись в дублет, он вышел наружу. Легкий ветерок развевал волосы, забирался под кожу. Треск догорающих поленьев говорил о том, что скоро близился рассвет. Эймонд вскинул голову на небо, краски которого постепенно розовели, и заметил, что сейчас стало невероятно тихо. Где же шаги часовых?       Посмотрел по сторонам. Никого. Палатки с храпящими никто не сторожил. Обычно Виллам оставлял здесь целый ночной патруль на случай, если нагрянет отряд партизан.       Вытащив Черное Пламя, Эймонд бесшумно проник в палатку к Вилламу.        — Вставай, Сэнд, — зашипел он, зажигая лампадку. — Что-то здесь не так. Ты ставил сегодня дозорных?       Мужчина покряхтел, тяжело перекатившись на бок, и обнажил красные зубы. Сморщенное загорелое лицо походило на переспелую сливу.        — Ну конечно! Я что, по твоему, идиот? — сонно проворчал он, почесав густую бороду. — Пятнадцать лучших дозорных вокруг всего лагеря.        — На улице нет ни одного.        — Как это нет?!       Виллам вскочил. За палаткой началось шебуршание, переросшее в громкий топот чьих-то ног. Взвизгнули от страха лошади. Вспыхнули факела. Крики людей заполонили лагерь.       Эймонд с досадой зашипел и бросился наружу. Из палаток уже выбегали только проснувшиеся дорнийцы, наспех хватая копья и секиры. Неприятели, одетые в полностью чёрные закрытые одеяния, как тогда, у Красных гор, решили сжечь палатки с припасами и напасть на самые крайние ряды. Бочки с водой и мясом горели вместе с телегами оружия и лекарственных трав. Кто-то пытался их потушить, но все качаны с водой были давно перевернутыми. Приглядевшись, Эймонд увидел лежащих в кустарниках дозорных.        — Сзади!       Принц накренился вбок — буквально в паре сантиметрах от него пролетела стрела. За палаткой, скрываясь между бочонками, сидела лучница. Она натянула еще одну стрелу — та приземлилась под его ногами. Взяв валявшийся щит, Эймонд скрылся за стойлом с беснующимися конями. Напуганные животные брыкались и ржали, пытаясь выбраться из узды. Еще одна стрела впилась коню в шею, заставив того с хрипом упасть на песок.        — «Черт, она слишком меткая…»       Оставив меч, Эймонд вынул маленькие кинжалы с закрученными лезвиями — такими пользовались здешние солдаты для дальних мишеней. Пригнувшись к земле, он высмотрел ноги противницы. Она уже вышла из своего укрытия и теперь искала свою добычу.        — Я видела тебя, одноглазый! — крикнула она. — Выходи, милый! Обещаю, я не задену твой второй глазик.       Мерзкий тягучий хохот разрезал ему уши. Эймонд с раздражением стиснул зубы.        — «Посмотрим, у кого не останется глаз…»       Он осторожно развязал поводья лошадей и ударил их по крупам:        — Я здесь!       Бедолаги испуганно вскинули головы и разбежались кто куда. В копытном хаосе Эймонд прицелился в голову лучницы, но вышло плохо: он еще не приспособился к такому виду оружия. Мелкие кинжалы лишь резанули ту по плечам. С громким криком ей пришлось уворачиваться от бегущих на нее лошадей и прижимать к себе раненные руки.       Не теряя времени, Эймонд поднял Черное Пламя и бросился к Вхагар. Дракон уже слышал, что творилось в лагере. Она подняла голову, отряхнувшись от песка. Эймонд взобрался на ее спину, и они оба взлетели в розовеющее небо, разрезанное проблесками дыма.       Снизу был хороший обзор — все было как на ладони. У дальних дюн они заметили бегущих партизан — остатки тех, кто смог спастись. Вхагар изрыгнула пламя, взметнувшее песок золотым фонтаном. Те, кто не успел добежать до своих, от испуга ринулся обратно, но и там их поджидали люди Виллама и Рокстонов. Эймонд еще раз пролетел над пустыней, чуть было не ставшей их могилой. Убедившись, что никого не осталось, он приземлился вниз. Вхагар смела хвостом жалкие кустарники и деревца и жадно впилась в горящие трупы, пока не доела и не взлетела в небо.        — Эймонд, я здесь! Помоги! — раздался визг Корианны рядом с их палаткой.       Ее пытались тащить, но она упрямо извивалась и визжала. Похитители держали ее крепко. Среди них была та самая лучница. Эймонд хотел было ринуться к ним, но партизанка подставила к горлу принцессы нож и зашипела как змея:        — Не подходи к ней, иначе убью!       Заплаканное лицо девочки покраснело. Она с отчаянием высматривала каждое действие Эймонда и внутренне тряслась. Ее держали крепко, но силу не применяли: платье было на месте, украшения тоже. Партизаны сражались за Мартеллов, а причинять вред последней принцессе никто не желал. Знала ли об этом сама Корианна?        — Ты не тронешь ее. Вы только зря тратите время, — сказал Эймонд, смотря только на Кори. — Она для вас бесполезна. Принц Кайл стоит первым в очереди на престол.        — Принц Кайл в заложниках у Айронвудов. Наша правительница — принцесса Корианна Мартелл, леди Солнечного Копья и Дорна, которую ты посмел взять в наложницы, — женщина передала девочку своему товарищу, а сама натянула тетиву, прицелившись в Эймонда. — Сначала я продырявлю тебе башку, а потом отрежу твой член.       Эймонд начал понимать, что находится в меньшинстве. Лагерь почти опустел и разрушился. Вхагар — слишком далеко; его убьют прежде, чем она прилетит.        — Вы спрашивали саму Корианну, хочет ли она пойти против брата? — сощурился он.        — Ее выбор неважен. Это ее долг, — с фанатичным убеждением сказала лучница. — Мартеллы испокон века были во главе Дорна. Ни Таргариенам, ни Айронвудам здесь не место.        — Дура, он пытается тянуть время! — крикнул другой дорниец, грубо притянув к себе Кори. — Наших всех перебили, пора уходить!        — Не так быстро, падаль! — громко заорал Джон Рокстон, выскочив прямо перед ними на вороном коне.       За ним показался большой отряд, вернувшийся после погони за остальными партизанами. Судя по окровавленным лицам, им удалось убить всех. Оставшиеся трое, которые окружили Корианну со всех сторон, вынули все свои клинки и приготовились сражаться до последнего. Кори от испуга затряслась как осиновый лист.        — Бросайте оружие, — сплюнул Рокстон, дико округлив глаза. Кончик его меча был в паре футов от затылка лучницы. — Именем короля.       С другой стороны показался Виллам Сэнд с остальными. Разъяренные внезапным нападением солдаты выставили ряды копий.       Сотряслась земля: приземлилась Вхагар. Дракон, грузно припадая к земле, пополз к добыче. Как огромный варан, топчась на песке и метая все хвостом, она взмахнула дырявыми крыльями и оскалилась. Ее горячее дыхание обожгло кожу Эймонда приятным теплом, отгоняя предрассветный холод.       Это заставило партизан бросить все на землю и поднять руки. Эймонд, не теряя ни минуты, оказался подле Кори. Та бросилась к нему, впившись пальцами. От пережитого испуга она побледнела, а уже на его руках потеряла сознание.        — Лекаря! Живо! — рявкнул Эймонд, унося ее в свою палатку.       Внутри царил разгром. Стол с кувшинами и пиалами с фруктами был перевернут. Ковер запачкан грязью и кровью. Подушки затоптаны. Он уложил ее на более чистое место, а после него ею занялся лекарь.       Партизан захватили в плен. Сбежавших коней вернули обратно. Ущерб был невосполнимый.       Смочив лицо холодной водой, Эймонд сел возле входа палатки, чтобы первым застать пробуждение Кори.       Светало. Розовое солнце сделалось красным, как горящие повозки с их продовольствием. Вместе с его яркими лучами догорали остатки разрушенного.        — Они убили наших дозорных вот этим, — Виллам бросил ему маленький ножик, скорее походящий на иголку. — Там был яд. Партизан было немного, но они успели сжечь добрую треть наших запасов, в том числе и бочонки с водой.        — Допросите, выясните, откуда они взялись. Раз они знали, где находится наша провизия и сколько дозорных дежурит каждую ночь, то они следили за нами с самого ухода из Соленого Берега.        — Уже разбираемся. До Вейта пару недель пути, возможно, они именно оттуда.       Виллам удалился разгребать этот хаос. Эймонд оставался у палатки, пока его не позвали. Кори очнулась и с жадностью пила из кубка.        — Ничего серьезного, — сказал лекарь, убирая в пыльную сумку какие-то травы. — Ей нужен отдых. Обеспечьте ей полный покой.       Эймонд кивнул, присаживаясь к ней. Она выглядела очень усталой и осунувшейся, будто не он сражался целую ночь, а она. Принц дотронулся до ее впалой щеки, и та, на удивление, не отмахнулась. Ее пышные ресницы дрогнули, в уголках глаз застыли жемчужины слез.        — Все позади, они пойманы, — как можно ласковей проговорил он. — Я вырву им сердца за все то, что они с тобой сделали.        — Это было ужасно, — пожаловалась Кори жалобным голосом, беря его руку в свои горячие ладошки. — Они схватили меня так внезапно, что я даже не успела опомниться…       Череда слов последовала из ее уст, то давясь страхом, то возмущением. Эймонд слушал ее сумбурный лепет. Одна мысль не оставляла его в покое.        — Они были готовы подарить тебе весь Дорн по щелчку пальцев. Почему ты пошла против них?       Тут она замолкла, сжавшись под покрывалом. Убрала руки с золотыми браслетами. Карий взгляд метался по комнате в поисках своего предмета спасения, но ничто не могло ей помочь. Тогда она выдавила из себя:        — Ты сам сказал, что я бесполезна, пока жив Кайл. Он наследует Дорн первее меня.       Эймонд впился в нее взглядом единственного глаза.        — Это единственная причина?       Корианна с силой прикусила губы. Ее всегда враждебно настроенная манера теперь превратилась в ласковое поведение кошечки. Это, несомненно, не могло его не радовать. Он сдерживался, чтобы не припечатать это нежное тело к своему.        — Нет, — прошептала она, поднимая на него медовый взгляд. — Другая причина — ты. Зачем мне Дорн, если ты можешь подарить мне весь мир?       Это то, что он хотел услышать.       Корианна присела, оказавшись к нему в невообразимой близости, что когда-то ей претила.        — Ты спас меня. Спасибо тебе, — она поцеловала его в шею.       От нее разило горьким запахом странно-дурманящих трав. Кори встряхнула копной волос и сама потянулась к его губам. Тонкие руки обвили ему шею. Страстный поцелуй — борьба двух горячих языков — не оставлял ни победителей, ни побежденных. Каждый хотел заполучить кусок власти и покорности.        — Лекарь сказал, что тебе нужен отдых, — прошептал он ей в губы.        — Насрать на него. Мне нужен ты.       Он рассмеялся:        — Не привыкну к твоему сквернословию…       Без лишних слов Кори сняла с себя платье, пропитавшееся потом и страхом. Налитые от возбуждения груди притягивали к себе голодный взор. Эймонд с легкостью перевернул ее спиной к себе и припечатал к собственной груди. Она вздрогнула и застонала, когда он вошел в нее. Медленные толчки сопровождались ее мокрыми поцелуями, хаотичными словами, которые не то возбуждали его, не то раздражали. Ногтями она впивалась ему в плечи и больно царапалась.       Этот рассвет был удивителен тем, что они оба хотели друг друга. Влечение Эймонда строилось на ее упрямой отверженности, и с непривычки он подумал, что с новым стоном Кори сейчас заплачет. Но слез не было, а вместо всхлипываний она оставляла на его теле следы своей любви. Он не забивал голову странностями и отдавался течению.       Как, впрочем, и во все последующие недели.       Они допросили пленников, те подтвердили, что пришли из Вейта. Говорили, что там собрались все силы сопротивления. Больше от них ничего не удалось узнать. Эймонд сжег их всех.       Поход продолжился, но уже не с таким энтузиазмом. Остаток еды и воды пришлось экономить. Виллам с каждым днем утверждал, что они вот-вот прибудут к Вейту, но замка все не было, а кругом стояли песчаные дюны да чистое небо. Скоро не стало и этого. Солнце пропало за красными облаками: воздух стал еще засушливее. Они сверялись с картами, просчитывали дороги и направления ветра — все бестолку.       И только потом они поняли, что ошибочным образом сменили маршрут и оказались западнее Вейта — в Красных Дюнах. Там, откуда никто не возвращался живым. Когда они опомнились было поздно: поднялась первая буря, сметая все на своем пути. Они наспех поставили палатки и укрыли все полотном. Безжалостный ветер с песком не щадил никого: он забивался даже сквозь ткань шатров, просачивался внутрь, оставлял следы в чашах с водой, не говоря уже об одежде и обуви. Бедные лошади засыпали по колено в песке, а просыпались по уши. Вхагар же и вовсе улетела, заметив первые признаки надвигающихся бурь, которые продолжались одна за другой без передышки.       Эймонд загнал себя в ловушку и уповал на удачу, что сможет как-то отсюда выбраться, но по утверждениям Виллама они попали прямо под сезон песчаных бурь. Ни гонцов, ни писем им не удалось послать. Шансов на успех не было.       Так они прождали здесь, в песке, пару месяцев. Запасы кончились. Им пришлось зарезать ту конину, которая погибла от бурь. Многие солдаты и те умирали не то от болезней, не то от голода. А Эймонд будто бы не замечал этого. Он сидел в собственной палатке в окружении Корианны и бездумно смотрел на проклятую карту Дорна. Напасти, свалившиеся ему на голову, ожесточили его ум и разум. Он думал только об одном — как выжить и поквитаться со своими врагами раз и навсегда.       Не мог он умереть здесь покинутым и всеми забытым! Такой нелепой смертью!       Будь проклят тот день, когда он вообще решился идти на Дорн войной.       Из-за голода кости его лица проступали сквозь бледную тонкую кожу. Острые скулы и точеный подбородок вкупе с впалыми глазами делали выражения его лица почти безумными. Волосы заросли, стали еще длиннее, взгляд рассеянно блуждал по просвечивающей ткани палатки и внимал каждому смененному направлению бури. Он стал дерганым и нервным. Если раньше Эймонд находил спасение в Кори, то сейчас даже она надоедала ему своей болтовней. Той даже голод был нипочем: все такая же красивая, только немного худощавая, но все та же Кори. Теперь его Кори с повзрослевшими чертами лица и внимательным взором медовых глаз.       Детская угловатость разгладилась, появились очертания более взрослой девушки, чем была. Не говоря уже о складе ума и сложившихся мыслях в этой бурной головке. С кем поведёшься — от того и наберешься. А компания Эймонда для молодой особы была не самым лучшим выбором. Он учил ее быть откровенной, дерзкой и смелой. Следуя его примеру, она стала употреблять больно ранящие слова, иронические фразы и научилась пользоваться ими, ибо они давали ей власть над другими людьми.       Даже сейчас, с трудом кусая резиновую солонину, она возмущалась:        — Не могли хотя бы для меня зажарить немножко конины? Была бы здесь Барбара, она бы точно не позволила слуге принести эту дрянь.       Ее служанка умерла месяц назад от обезвоживания. С тех пор она каждый день припоминала эту юродивую девушку, всячески ей надоедавшую, с тоской и досадой.        — Конины не осталось. Я уже сто раз тебе говорил, — в тон ей промычал Эймонд, даже не смотря на еду, которую ему принесли. Кусок одеревеневшего мяса скудно лежал на тарелке вместе с какими-то иссохшими и сморщенными сливами. Этим они и питались последние пару недель, когда истребили все свои запасы.       Корианна громко фыркнула, но умолкла.       Он свернул карту. Если рассчитать, то пройдя пару дней на восток они смогут выйти из Красных Дюн и пойти в сторону Вейта, но для этого придется ждать окончания бури, не говоря уже о времени на сбор и прочее. Последняя буря закончилась неделю назад, предпоследняя — три недели назад. Они начинали постепенно стихать, а это значило только одно — погода налаживалась. Если они немного подождут и если он не ошибется с расчетами, то они смогут отсюда выбраться… при прочих условиях у них все равно хватало сил для того, чтобы осадить замок с изменниками: умерло всего лишь три тысячи человек, не считая больных… но лошадей и верблюдов у них больше не осталось.       Голова безумно раскалывалась. На сегодня хватит.       Он откинулся на спинку соломенного стула и помассировал веко. В тусклом освещении догорающей свечи очень сильно мутилось зрение.       Спрятав карту в сумку, там же он увидел клочок маленькой бумажонки с несломанной печатью. Письмо из столицы! И как же он мог забыть о нем? Столько времени прошло…       Украдкой взглянув на Кори, которая все пыталась дожевать свой ужин, Эймонд открыл письмо.       «Мой Эймонд, я надеюсь, ты в скором времени прочитаешь это послание».       Почерк Марис. Слова Марис. Его кольнул стыд.       «До нас дошли ужасные слухи о твоей кончине. Я не верю им! Ты не мог так скоро умереть и не вернуться с победой, которую обещал нам всем. Я, твоя мать и дочь очень о тебе волнуемся, а маленький король то и дело посылает к тебе гонцов и воронов. Прошу, ответь, иначе я сойду с ума. Наш сын не может расти без отца. Я до сих пор не дала ему имя — это сделаешь ты, когда приедешь. Напиши ответ скорее. Твоя Марис».       Сердце Эймонда пустилось вскачь. У него родился сын! Сын!       От радости, так заполонившей его нутро и голову, он резко встал с соломенного стула и тут же пожалел об этом: голова закружилась, перед глазами все помутилось. От голода появлялась тошнотворная слабость — еще хуже, чем та, с которой он лежал после ранения. Эта слабость была кусачей и надоедливой, от нее не избавишься просто так.       Корианна с раздражением склонила голову набок; золотые серьги дрогнули.        — Ты чего?       Не замечая ее понурый вид и отдаваясь только своему внезапному, такому теплому счастью, Эймонд восторженно воскликнул, все еще не выпуская письмо из рук:        — У меня родился сын!       Та нахмурилась, убирая кусок солонины на столик. Эймонд подал ей бумажку, чтоб она прочла послание из столицы. Взгляд наложницы блуждал по аккуратным чернильным завиткам, пока не потемнел. Кори стиснула в руках письмо и как можно беспечнее спросила:        — Откуда у тебя оно? До нас долетел ворон?        — Нет, глупая. Это письмо дал мне Дэзиель еще до похода, просто я его не открывал.       Кажется, на худощавом лице Кори появилась толика злости, но она ее быстро скрыла под темной шевелюрой. Эймонд был настолько рад этой новости, ставшей для него лучиком света в этой кромешной тьме, что он не заметил напряжения, воцарившегося между ними. Между хозяином и своей игрушкой.       Игрушка знала, что она принадлежит хозяину, пока она нравится ему своими нарядами и ласками, но рано или поздно и она станет ему ненужной, и тогда ее место будет на деревянной полке шкафа… хозяин же знал, что это влечение к новой вещи было потому что она никому не принадлежала ранее; этакий неограненный алмаз, все это время хранившийся в шкатулке. Он блестел, когда Эймонд протирал его и любил, но постепенно и он начал покрываться пылью.       Неограненный алмаз красивей всяких драгоценностей, но золото — вечное золото, никогда не темневшее, всегда царственное, в любое время затмевало алмаз. Когда-то золото покоилось в дальнем ящике, а теперь его достали и он осветил всю палатку своим ярким светом, а алмаз, чувствуя чужое превосходство, от зависти забился в угол.       Но все камни имеют свое тщеславие.       Корианна, встав с ковра, подластилась к Эймонду. Она дотронулась до его шеи и поцеловала. Улыбка осветила ее лицо:        — Я рада за тебя, мой принц. Но ты не знаешь второй новости, которая осчастливит тебя еще больше.       Он недоуменно нахмурился.        — Это какой же?       Кори взяла его руки и положила себе на живот.        — Я тоже жду ребенка.       Несмотря на голодную худобу, грудь Корианны стала больше, а всегда плоский живот немного выпирал из-под шелковой накидки. Эймонд заметил это в ней еще давно, но не думал, что из-за беременности. Неужели правда?        — Почему ты не сказала мне раньше? — обескураженно спросил он.        — Я хотела, но все никак не выпадал случай…       Удивительно. Буквально за пару минут он узнал о рождении второго ребенка и о скором рождении третьего. Радоваться ему или беспокоиться? А если беспокоиться, то потому, что ребенок был от любовницы? Бастардов порицали в Вестеросе во все времена — дети Рейниры тому яркий пример. Это ударит и по его репутации, и по влиянию Марис, которая точно была здесь ни причем.       Но сделанного не воротишь. Возможно, это было даже к лучшему — у него появилась причина забрать Кори в столицу и присечь возможные заговоры против Дэзиеля и Дженнелин с целью усадить Мартеллов на трон Дорна. Осталось только выбраться отсюда… совсем немного времени, и он выйдет из этих проклятых дюн…       Эймонд поцеловал ручку Кори, и та зарделась новым приступом гордости, так тщательно овладевавшим ею в минуты радости. Однако хитрый огонек в ее карих глазах предначертал грядущую бурю.       И первая из них была самой суровой. Эймонд упрямо ждал ее окончания, хотя уже валился с ног от голода. «Я — дракон. Я не складываю крылья, чтобы принять смерть», — шептал он день за днем как молитву, как надежду.       И боги его услышали.       Спустя две недели небо посинело и успокоилось, песок улегся и ветер больше не бил по палаткам, завывая между щелями. Нещадное солнце било в глаза, но Эймонд был счастлив даже ему.       Истощенные дорнийцы, казалось бы, потерявшие веру в лучшее, снова оживились. Рокстоны, потерявшие здоровый блеск, не утратили искушение пролить очередную кровь. Несмотря на похороненных товарищей под песками, все они выглядели как никогда решительно.       Эймонд и Виллам собрали тех кто выжил и, сверяясь с картами, направились на восток — теперь уже точно к Вейту. Из-за отсутствия лошадей они передвигались очень медленно, чуть ли не тонув в песке как в воде. К слову, от воды бы Эймонд точно не отказался. Да и от ванной тоже…       Была бы здесь Вхагар, он бы добрался по первого поселения и нашел бы хоть какие-нибудь запасы воды, но она улетела и еще не возвращалась. И никаких намеков на ее былое присутствие. Без нее он остался без крыльев и лишился самого себя. Здесь и сейчас он был не Таргариеном, он стал таким же обычным человеком как и все остальные — без драконов, но с мечами, надеясь только на себя. Вот значит, каково это — быть обычным. Не очень то уж приятно.       Через пару дней пути, на привале, Эймонд обнаружил огромные следы лапищ и оставленный клык — здесь точно была Вхагар. А это значило, что они двигались в правильном направлении. Еще через пару дней они совсем вышли из Красных Дюн и оказались на землях Вейтов. До замка было рукой подать.       Первым делом Виллам Сэнд послал разведывательный отряд на реку, что брала источник у самого подножия Вейта. Эймонду претила мысль, что он будет пить эту зеленую мутную воду, пропахшую тухлятиной, но выбора у него не было. Другой отряд они отправили в местное поселение попросить или украсть какое-нибудь пропитание. А все оставшиеся обустроили лагерь из остатка палаток и шатров и принялись ждать. Все были в напряжении: они находились на территории врага, который в любой момент может на них напасть. Никогда Эймонд не чувствовал себя таким уязвимым, как сейчас.       К ночи вернулись все добытчики. Кто-то принёс воду, кто-то — пару яиц, сыр, молоко да финики. Скудно, но это все, что у них было.       Эймонд с жадностью присосался к мутной воде. Он не чувствовал ее протухшего вкуса и с удовольствием бы отдал жизнь за еще один кувшин.       Виллам отобрал его:        — Напьетесь после долгой жажды и умрете.       Но смерть он уже видел, и много раз. Не ему пугать его. Если бы боги хотели его забрать, они бы сделали это еще давно.        — Кого-нибудь обнаружили у реки? — спросил он у вернувшегося отряда.       Те доложили об укреплениях в Вейте и десятки скорпионов, поставленных на стенах. Посылать туда Вхагар было рискованно. В городке возле замка собрались все отряды партизан, некогда орудовавших в Дорне. Их стало значительно больше с тех пор, как войско Эймонда столкнулось с некоторыми из них накануне Красных Дюн.        — Точную цифру не назову, — говорил дорниец. — Но точно больше пяти тысяч, не считая гарнизон в замке.       Они переглянулись с Вилламом. Остальные судорожно выдохнули. Им не тягаться с ними. У них не было запасов, половину оружия они потеряли в песке, а все лошади сгинули. Сейчас эта была не армия — сейчас это были оборванцы из Солнечного Копья. И без их единственного дракона.       Смотря на этих бедняг, чудом выживших под натиском испытаний, Эймонд чувствовал себя как никогда раздосадованным. Неужели все так и закончится — его поражением?       Он стиснул кулаки и сжал челюсти; в рот хлынула кровь — он прикусил язык. Впалые глаза безумно метались по сторонам. Ночной ветер шевелил его соломенные волосы, завязанные в хвост.        — Мы остановимся здесь, — сказал он. — Наберемся сил, узнаем врага получше. Выясните, не видели ли местные дракона, а если видели, пусть скажут где. Единственное, что нам сейчас нужно — это оставаться в тени столько, сколько сможем.       И они ждали.       Лагерь, который они разбили, был не так близко к Вейту, но в полной досягаемости прочих партизан, безнаказанно орудующих по всей пустыне. Местные деревни поддерживали Мартеллов, но были против анархии и хаоса, затронувших не только их, но и большую часть континента. То население, которое пошло против Айронвудов, нашло оправдание своим безумным действиям в помощи принцессе Корианны, но на самом деле как таковую власть девушки они не поддерживали. Они поддерживали самих себя.       Виллам счел нужным послать людей, которые войдут в доверие к местным. Народом проще управлять, если есть хлыст. Хлыстом им послужат их же соратники, творящие беспредел. Когда люди увидят, насколько партизаны обезумели и перешли черту, тогда они поймут, что из двух зол надо выбирать то, которое принесет порядок и стабильность.       Одни солдаты нанялись на службу к Вейтам, чтобы иметь доступ к замку и всем его выходам. Другие пошли в город под Вейт, чтобы влиться в жизнь местных и без препятствий наблюдать за течениями партизан и их планами. Остальные добывали оружие и коней как могли: уговорами, кражей, обменом. Никто не сидел на месте, все готовились и ждали нового удара.       Здешний климат лучше сказался на Корианне: ее щеки порозовели, живот округлился. Она набрала здоровый вес, при этом не утратив своей красоты. Из местной деревни Виллам нашел девочек, чьи родители погибли по вине партизан. Бездомные и неприкаянные, они согласились ухаживать за принцессой Мартелл только потому, что считали сторону Айронвудов правой. Они помогали ей одеваться и умываться, и те долгие месяцы отсутствия личной прислуги сгинули, будто их и не было. Кори вновь привыкла к тому царскому укладу жизни, когда все делали за нее, только теперь это позволялось из-за беременности.       Эймонд берег ее как зеницу ока, но чем больше он дозволял ей, тем больше она становилась капризней. Все дошло до такой степени, что он перестал проводить с ней вечера. Он устал. Он жил мыслью скоро увидеть сына.       Кажется он придумал, какое имя дать сыну. Мейгор. Он назовет его Мейгором.       Сотню лет назад перед именитым предком, сыном королевы Висеньи, трепетали, и Эймонд хотел, чтобы его сила передалась и его мальчику.       Им удавалось скрываться, перекочевывая из одного места в другое. Благодаря их разведке они заранее знали, куда и когда соберется новый отряд партизан и прятались прежде, чем те придут. Сейчас они засели западнее Вейта. Снова сбегали от вражеского отряда. Снова прятались как кроты в норах.       Это все продолжалось до того момента, пока на заре не появилась летающая точка. Вхагар нашла своего всадника.       Теперь они были готовы.