***
И хоть он был наконец-то дома, атмосфера в нем была совсем иная. Десница и советники были заняты последними проблемами в Дорне. Дэзиель Айронвуд слал вести, помогая короне быть в курсе того, что творилось после уезда Эймонда. По всем другим королевствам тоже установилась крепкая шпионская сеть Лариса Стронга, докладывающая обо всех странных и подозрительных действиях. Все шло как по маслу: ничего не укрывалось от взгляда Отто, который всеми руками схватил обязанности короля и не желал отпускать их день и ночь. Присутствуя на каких-то собраниях Малого Совета, Эймонд вычленил для себя одно: деснице противостоял Тиланд Ланнистер, мастер над монетой. Ни Отто, ни Тиланд не находили общего языка, что странно, ведь до войны они сотрудничали рука об руку, помогая Визерису заботиться о державе. Сейчас же это были две собаки, готовые вцепиться друг другу в глотки. Непонятно, что вдруг повлияло на Тиланда изменить свое поведение — чрезмерная власть, вскружившая ему голову, или просто вредность? Эймонд помнил визит близнеца Тиланда, Джейсона, лорда Утеса Кастерли. На коронацию Джейхейриса прибыла вся его семья, включая жену и детей. Леди Джоханна Ланнистер откровенно выказывала желание породниться с сыном Эймонда, но тот ей в этом отказал. Без сомнения, Джоханна это не забыла, как и все семейство Ланнистеров. Очевидно, что брак малыша Мейлора с дочерью Джейсона не удовлетворял их в полной мере. — Я предлагаю сделать Ланниспорт главным городом по сбыту и скупки восточных товаров, — говорил Тиланд, вальяжно рассевшись на стуле. На темно-красном камзоле висела золотая брошь в виде монеты, походящая, скорее, на брошь десницы. — Так мы усилим торговые связи с Эссосом. — До Ланниспорта добираться дольше, чем до Королевской Гавани, — парировал Отто, — Для восточных торговцев это невыгодно. Мы можем укрепить с ними торгово-оборотные отношения и без Ланниспорта. В такие моменты Эймонд скучающе изучал полированную поверхность стола и ждал конца заседания. Ему не хотелось ни спорить, ни думать. Он так устал после Дорна. Лишь однажды у него возник интерес: когда Ларис упомянул Люцериса. И, со всей неприязнью к калеке, возникшей после сцены в саду с его матерью, Эймонд видел, что свою работу тот выполнял как должно. Последний раз Люцериса видели в Пентосе в компании беловолосой девушки — Рейны. На ее руках видели молодого дракона. Никто не знал, что за дела нашлись у бастарда с магистрами Пентоса. Но никаких хороших новостей ждать не приходилось. Ларис отдал приказ устранить Люцериса, но его людям помешали. С тех пор доносы оттуда затихли. Они снова потеряли связь с последними «черными». И неизвестно, где сейчас были все те, кто сбежал: Люцерис, Рейна, Джоффри, Эйгон, Визерис и Висенья… и много других врагов, потерпевших поражение. Последнее наследие Рейниры. Со временем про Эссос совсем забыли, ведь ростки вражды закрепились в сердце Красного замка. Скоро и они дадут плоды. С Марис отношения не стали лучше: супруга избегала его как могла. С того момента, как он вернулся, они не разговаривали. Приходила и Корианна. Однажды Эймонд сидел с детьми и племянниками — всей большой толпой, с Джейхейрисом и Джейхейрой, с малышами Дейрона и Мейлором. Он находил в них успокоение. Корианна, однако же, возмущалась. Когда заплакал Мейлор после того, как Визерра отобрала его игрушку, она съязвила: — Заткните его, он мешает мне спать. Всегда спокойный Джейхейрис вдруг вскочил на ноги, нахмурив светлые тонкие брови. Кори с неприязнью скривила губы, когда он начал возмущаться, топая ножкой: — Да как ты можешь такое говорить? Он мой брат! И не виноват в том, что маленький! Извинись! — Еще чего, — вздернула девушка голову, по-удобней рассаживаясь на подушках. — Он ребенок. А все дети противные. Мальчик сдвинул губы в трубочку, будто хотел дунуть. Джейхейра взяла его за руку, но тот стряхнул ее и грозно выставил палец, идя на Корианну. Та сначала посмеялась этой выходке, но он не останавливался, а злости только прибавлялось. Совсем растерявшись, девушка сглотнула и прислонилась к стене. — Я — твой король! — изливался Джей. — И ты должна меня слушаться! Извинись перед моим братом, иначе я брошу тебя в Черноводную! Эймонд удивился. Племянник впервые пригрозил своей короной. Корианна хотела выискать помощь у Эймонда, но тот только выжидающе склонил голову набок. Растерявшись, девушке пришлось нехотя выдавить: — Извините, мой король, — последнее она выплюнула как змея яд. Довольный собой, Джейхейрис вернулся к успокоившемуся братику и начал с ним играться. С тех пор Корианна не приходила на семейные посиделки и всячески сторонилась короля. Отношения между ними были натянутыми. Джей не понимал, как такая стерва могла понравиться дяде и однажды так и спросил: — В последнее время тетя Марис ходит очень расстроенной. Это из-за того, что приехала леди Корианна? Даже Эймонд не сразу нашел ответ и долго думал как сказать так, чтобы это прозвучало доступно для детского сознания. — Да, Джей, она не очень нравится Марис. — Мне тоже. Она противная. И странно себя ведет. Скажи ей, чтоб она уехала от нас. — Это невозможно, — Эймонд помрачнел. — Теперь она будет жить со мной, потому что скоро у нас на свет появится ребенок. Джей нахмурился каким-то своим мыслям, но ничего не сказал. После того дня он долго ходил мрачным и задумчивым. Эймонд, видя его внутренние терзания, решился его спросить: — Ты такой после нашего последнего разговора. О чем думаешь? — Мне тоже предстоит жениться на Джейхейре и рожать наследников, — сказал он таким деловым тоном, что дядя усмехнулся. — А если у нас будут такие же отношения, как у вас с Марис? Что если я причиню ей боль? Проницательность ребенка взяла Эймонда за душу. Он почувствовал еще больший стыд перед своей семьей и прежде всего перед женой. Он ожидал, что никто не заметит перемены в их отношениях, но весь замок, если не вся столица, уже знала о том, что между ними творится. И даже такой ребенок как Джей все видел и за всем наблюдал. Его страхи были противоречивы действиям его отца, Эйгона. Брат по этому поводу совершенно не переживал. Сколько Эймонд себя помнил, когда матушка объявила об их грядущей помолвке с Хелейной, он промолчал, в то время как сестра проплакала всю ночь. На следующий день после свадьбы он видел, насколько та была несчастной — сидящая у окна девушка, с темно-красными царапинами и пятнами на руках и шее, не могла навить более несчастного вида. Эйгон об этом не заботился. А теперь и Эймонд наступил на эти грабли. — Ты станешь лучше, Джей, — заверил он со всей убедительностью. — Вы с Джейхейрой будете счастливы, у вас будет много, много детей… Конечно, племянник ему поверил. Он повеселел, и мрачного духа как ни бывать. Похоже, он был единственным тут, кто излучал хоть капельку света. После беседы Эймонд вернулся в свои пустынные покои и остановился на пороге. В комнате стояла Хелейна и нянчилась с Мейгором. Из-под темно-синего платья выпирал довольно большой живот: сестра вот-вот станет мамой в четвертый раз. Дейнис тем временем ползала по холодному полу, не устланому коврами. Эймонду это не понравилось. — Что ты здесь делаешь? — спросил он, поднимая Дейнис на руки. Заметив брата, Хелейна обернулась к нему. Добрые, светло-сиреневые, почти голубые, глаза излучали тепло. Мейгору нравилась тетушка, судя по его счастливому лепету. — Навещаю племянника, — безмятежно отозвалась та. — Нельзя? — Нельзя. Я говорил тебе держаться подальше от моей семьи. Дочка вцепилась ему в волосы, и Эймонд с трудом сдержал шипение. Тем не менее, он скучал по этим маленьким шаловливым пальчикам. Хелейна не стала спорить и просто опустила малыша в кроватку, с неприязнью взглянув на Дейнис. Все-таки враждебность к ребенку у нее не изменилась. — Я люблю и буду любить остальных твоих детей, Эймонд. Но если ты хочешь, чтобы в их жизни не присутствовала их родная тетя… — Хочу. Мне не нужно выборное отношение. Мне не нужно, чтобы ты не обращала внимание на мою дочь, как будто она проклятье мира, а остальных опекала как своих собственных. — От этого ребенка зависит жизнь моих детей, Эймонд, — зашипела сестра, впервые за это время разозлившись. — Мои видения никогда не ошибаются. — Мне плевать на твои сказки. Я в это не верю. Моя дочь не способна убить свою же родню. Хелейна фыркнула, вздернув голову так, что волосы откинулись назад. Она действительно похорошела за все время в своем втором браке: это было заметно по уверенным движениям и внимательному взгляду. Раньше она такой не была. — Ты любишь его? — вдруг спросил он. — Да, — незамедлительно ответила Хелейна. — Это печально. Любить надо кого-то одного: либо своих детей, либо чужого для них человека. Сестра не то фыркнула, не то улыбнулась досадной улыбкой. — И это говорит мне тот, кто вернулся с любовницей? Пожалуйста, разберись со своими проблемами. Свои я точно решу. Она собралась выйти, деловито подняв подол тяжелого платья, но Эймонд остановил ее, взяв за локоть. Хелейна недоуменно перевела взгляд: он не прикасался к ней очень долгое время. — Как брат тебе говорю, — без напутствий, без предостережений сказал он. Как брат. Как тот человек, который был с ней рядом на начало войны. — Твои дети в тебе нуждаются. Сегодня я говорил с Джейхейрисом насчет его будущего. Ты даже не знаешь, что он боится жениться на сестре, потому что думает, что сможет сделать ей больно. Хелейна округлила глаза от удивления, но тут же резко отпрянула от него. — Пока ты возишься со своим новым мужем, то упускаешь самое ценное, что у тебя есть, — не без неприязни сказал он напоследок. — И за что ты готова возненавидеть мое дитя. Не сказав больше ничего, она вышла. И в этом воздухе остался запах недосказанности и какой-то обиды. Недопонимание двух родных сердец, которые разлучились войной. Дейнис все это время елозила ручками по его волосам, но когда тетя ушла, то вдруг сказала: — Папа! У нее был чудесный высокий голос. Эймонд щелкнул ей по носу: — А «мама» скажешь? Она активно коверкала звуки, но получалась настоящая белиберда. И как такой чудесный ребенок способен предречь страшные беды на их головы? Это просто невозможно! Постелив на пол пеленки и пушистые ковры, он пустил ее ползать, а сам сел возле кроватки. Мейгор запрокинул ноги и смешно слюнявил их пальчики. Кареглазый малыш во всем пошел в маму: теми же чертами лица, упрямством и какой-то скрытой, как Эймонду казалось, ненавистью к отцу. Он смотрел на него и видел обиду на него за то, что тот бросил его и маму и разрушил семью. Смотреть на сына, которого он вожделел так долго и представлял в мечтах, становилось невыносимо. Каждый раз, когда он брал его на руки, Мейгор начинал плакать. Возможно он просто не привык. Или действительно внутренне его ненавидел. Он потянул ручки в сторону сестринской кровати: там лежало яйцо — то самое, которое ей положили. Чёрные подпалины с темно-зеленой чешуей гладко переливались на свету. Эймонд положил Мейгору яйцо, и тот забавно начал его гладить и грызть. У самого Мейгора тоже было яичко, но оно откатилось куда-то в угол кровати. Его интересовала только эта красивая жемчужина. — Ты станешь самым сильным воином в Вестеросе, — говаривал Эймонд, убирая яйцо с его рта. — Будешь кататься верхом на драконе. Я научу тебя фехтовать. Хочешь быть самым лучшим мечником? Конечно, хочешь. Ты будешь стрелять из лука и метать ножи. Научу тебя истории, чтобы ты никогда не повторял ошибок наших прадедов… я научу тебя любить так сильно, как твоя мать любит меня. Чем больше он говорил, тем больше осознавал, как сильно же он привязался к своей собственной семье. И как быстро она начала распадаться на куски. Сынишка не понимал, о чем говорил его непутевый папа, но его забавил его голос. Внезапно раздался треск. Яйцо, лежащее подле Мейгора, покрылось трещинами. Толстая скорлупа отломалась, и на свет показалась маленькая головка дракончика — темно-зеленого с черными перепонками. Мейгор радостно засмеялся, гладя гладкую и мокрую чешую своего дракона. Эймонд нахмурился. Яйцо предназначалось Дейнис, но проклюнулось только в руках ее брата. Он обернулся к дочери, безмятежно играющей с куклами. Когда у Таргариена не вылуплялся дракон, это считали за плохой знак.***
Матушка сидела, неловко заламывая пальцы и вжимаясь в край кресла. Находиться наедине с сыном после столько времени было и радостно, и невыносимо одновременно. Перед ней был не юноша, встретивший опасности впервые в жизни. Теперь перед ней сидел мужчина — весь в шрамах и ранах от оставленных месяцев в Дорне. Его взгляд и раньше не отличался лучезарностью, а теперь совсем сник и потерял краски жизни. Плечи горбились. На худом поджаром теле старая одежда висела лохмотьями: новую пока не сшили. Длинные волосы, убранные в хвост, только больше оттеняли лицо, делая его усталым и замученным. Это и пугало Алисенту. Она упустила момент, когда ее сын так сильно переменился. Ей захотелось посидеть с ним и поговорить, но как только она переступила порог комнаты, то все слова вылетели из головы. А Эймонд как сидел, локтями на коленях, кулаками под подбородком, так и продолжал сидеть. — А где малыши? — вдруг спросила она, пытаясь разрядить молчаливую обстановку. — У Марис, — коротко ответил он, не вдаваясь в подробности. — Ясно… И снова сидели в тишине. Лишь шорох платья под волнительным натиском пальцев раздавался в комнате. — Я рада, что ты вернулся целым, — сказала Алисента в надежде, что он обратит на нее внимание и перестанет пялиться в одну точку. — Я благодарна Вхагар за то, что она тебя спасла. От упоминания покойного дракона его больно кольнуло в сердце. Эймонд моргнул и сменил позу, потому что затекло тело. Алисента приняла это за хороший знак и продолжила: — Я помню тот день, когда ты ее оседлал. Похороны леди Лейны были чем-то вроде короткой передышки перед настоящей бурей. Она и случилась. Я помню, как ты потерял сознание от обильной крови… а потом проснулся и без единого писка позволил мейстеру зашить рану. Даже тогда ты был сильным мальчиком и не боялся трудностей. И если матушка вспоминала тот день с некой нежностью и любовью, то для Эймонда эти воспоминания были прокляты навечно. — Я забрал свое по праву, но получил за это ножом в глаз. Я завоевал Дорн, но лишился дракона. Сколько еще я обрету и потеряю? Почувствовав, что лед между ними тает, Алисента подсела к нему. — Многое, мой мальчик. Долгая война нам еще предстоит впереди. Мужайся. В ноздри ударил знакомый материнский запах, и он его успокоил. Все это время он нуждался в ней, хоть и был зол. Мама она и есть мама — другой такой больше не будет. Но смириться с тем, что она якшается с опасным калекой, он не мог, а мысль, что мать отдает себя ему ради безопасности своей семьи — заставляет ненавидеть Лариса еще больше. — Ты до сих пор с ним? — спросил он прямо, повернувшись к ней лицом. Ей некуда было деваться от этого злополучного, до глубины души въедливого вопроса. — Да, — нехотя сказала она. — И так будет всегда. — Насколько я знаю, он женился на твоей кузине, Маргери Хайтауэр. И ребенок у них есть. — Да, ребенок… — она почему-то улыбнулась. — Они назвали его в честь тебя. — Это он так хочет меня задобрить? — недобро усмехнулся он. — Тебе не стоит с ним ругаться, — Алисента вдруг прикоснулась к его плечу, погладила спину, как делала всегда, когда хотела показать свою любовь. Осторожные движения не были чем-то лишним, скорее, у Эймонда была в них нехватка. — Хотим мы этого или нет, но мы тесно связаны с Ларисом Стронгом. И то, как будет держаться государство, зависит и от него. Либо это слепая преданность, либо любовь. Эймонд надеялся, что это была лишь расчетливость. Гневиться он, конечно, не будет, но одобрять не станет, как бы матушка ни хотела. — У Джейхейриса есть десница, ты, я и Дейрон, — разозлился он. — Нам не нужен Ларис. Мы можем сами о себе позаботиться. Прекрати играть роль жертвы, что готова отдать себя на растерзание ради безопасности дорогих людей. — Я знаю… — Не знаешь. Сначала Отто выдал тебя замуж за гниющего изнутри человека, а теперь ты добровольно отдаешь себя в рабство другому. Наша семья была больной, мама, потому что своей гнилью Визерис заразил нас всех. Я смотрел и завидовал другим родителям, которые давали детям счастье. Я завидовал Стронгам, потому что у них было три отца, а у меня ни одного. — Мальчик мой, я не знала… Алисента обессилено уронила голову на грудь, снова выслушивая натиск сыновьего гнева или крика отчаяния. — Подумай об этом, — Эймонд отвернулся, чтобы в очередной раз не видеть женские слезы: в последнее время их стало слишком много. — Но мое мнение о нем не изменится. Я найду причину от него избавиться. Мать нервно, прерывисто вздохнула, но ничего не сказала: если сын принял решение, то он от него не отступится. Ей приходилось только молиться. Если боги ее еще слышали. Эймонд посмотрел в окно. В саду гулял Дейрон вместе с новоиспеченной женой. Брата он почти не видел: он был либо с Бейлой, либо с детьми, либо в своем новом замке. В нем бурлила энергия, и юноша не засиживался на месте по долгу. Тем более, когда он получил в наследство Сумеречный Дол — город-порт большой значимости. Когда его обустроят, он переедет всей семьей в свой новый дом. Судя по звонкому смеху, который так редко слышал Эймонд, Дейрон был счастлив. — Мне вот что интересно, — протянул Эймонд, занавесив окно. — Как Дейрон сошелся с Бейлой? Она же не выносила и мысли о том, чтобы быть рядом с нами и жить в одном замке. Да и он убил ее отца. Вспоминая тот злополучный день у Орлиного Гнезда, когда три дракона «зеленых» и четыре дракона «черных» под предводительством Деймона вступили в неравный бой, Эймонд всегда морщился. Ведь если бы все вышло иначе, и бастарды, которых призвала Рейнира на Вермитора и Среброкрылую, не сбежали бы, сейчас он был бы мёртв. И Дейрон погиб бы от рук дяди. — Илиза… была хорошей девушкой, но очень больной, — не без сожаления отметила Алисента. — Беременность давалась ей очень тяжело. Когда срок подошел к концу, и мейстер начал принимать роды, все пошло неудачно: ребенок запутался в пуповине. Еще чуть-чуть, и он бы задохнулся. Голос матери замолк. Она судорожно сглотнула, вспоминая тот ужасный для них день. Взгляд остекленел. Эймонд затаил дыхание. — Илиза очень долго кричала… ей было больно. Она просила достать ребенка, царапала себе кожу и вырывала волосы. Крови было очень много… слишком… мейстер сказал, что сможет достать дитя, но ценой жизни матери. Дейрон согласился. Они переглянулись. Все было понятно без слов. Алисента обмакнула глаза шелковым платком. — Сына назвали Мейкаром, а Илизу похоронили в Риверране рядом с ее матерью. Кроме сына Дейрона никто не мог утешить, пока к нему не пришла Бейла. Я не знаю, о чем они говорили, но после ее беседы ему стало лучше. Я не знаю, хорошим ли было решением благословлять их брак, ведь она дочь изменника и убийцы, но если мой сын счастлив только с ней… что ж, так тому и быть. Любовь, несомненно, делала человека лучше. И Дейрон ее заслужил. Но если он настолько от нее ослепнет, что в какой-то момент отречется от своей семьи и решит поддержать ту, что кровью и сердцем принадлежит их врагу? — Я знаю, как тебе сейчас тяжело после такого долгого отсутствия, — осторожно начала мать. — И не представляю, что было в Дорне, но Марис… — Я знаю, мама, — он ее перебил, не желая омрачать и без того тяжелую от домыслов голову. — Разберусь. — Пожалуйста. Леди Корианна подходит как девушка для утех, и голова у нее забита не тем, но не более. Верная жена же будет верна до конца. Не расстраивай ее. Она так тебя любит. От этого, конечно, лучше не стало. Алисента надолго не задержалась: в их отношениях все равно прослеживался лед, который, вроде бы, начал таять, но не до конца. Еще не скоро Эймонд сможет довериться ей. — Я хочу устроить сегодня семейный ужин. Пожалуйста, приходи. Тебя будет не хватать. С этими словами она ушла. Принц спустился в сад. Дейрон и Бейла сидели на скамье у увядших яблонь. Некогда зелёные листья выцвели, стали сухими и бурыми, от них пало прелостью. Трава пожухла, а упавшие переспевшие плоды деревьев давно сгнили. Юных влюбленных это не смущало: казалось, для них остановился весь мир. Они еще долго не замечали Эймонда, пока он не подошел вплотную. — О, как ты вовремя, брат! — воскликнул Дейрон, вставая и притягивая к себе Бейлу. — А мы только говорили о тебе. — Неужели, — вскинул тот бровь, оглядывая принцессу едким взглядом. — И что же обсуждали? Бейла с вызовом вскинула голову. Несмотря на раздобревший от беременности вид, пухлые щеки и неуклюжую нерасторопность, она все равно навевала вид девушки, готовой дать бой. Платье у нее было довольно коротким и свободным, что позволяло ей передвигаться с легкостью и быстротой, а рюшечки и ремни на поясе и рукавах дополняли образ будто бы боевой брони. Эймонд отметил про себя, что Бейла придерживалась только черно-красных цветов — цветов Рейниры. Неприязнь к ней заклокотала глубоко в груди. А Дейрон будто бы и не заметил минутное напряженное молчание: — Конечно же вылупившегося дракона Мейгора! Как вы с Марис его назвали? Видя, как брат сморщился при упоминании жены, он смущенно замолчал. Марис предоставила ему самому назвать дракона. — Вараксесом. — Бейла, ну не чудо ли? — с почти детским восторгом спросил он жену, нежно притягивая ее к себе. — Да, прекрасное имя, — натянуто проговорила та, все продолжая сверлить Эймонда взглядом. — Лунная Плясунья недавно отложила кладку — целых четыре яйца. Наши дети тоже получат по дракону, правда, милый? Эймонду с трудом удалось не скрючиться. — У Визерры и Мейкара уже лежит по яйцу! Эймонд, если я не ошибаюсь, в Драконьем Логове есть пара свободных драконов. Не хочешь попробовать их оседлать? Почему-то от такого невинного вопроса Эймонду стало худо. — Нет, не сейчас. Я не готов. Дейрон ободряюще похлопал его по плечу. — Мы все скорбим по Вхагар. Без нее здесь как-то пусто. Но юные драконы — хороший знак. И на замену старым придут они. К слову, как так получилось, что яйцо Дейнис проклюнулось у Мейгора? Мы с Марис ложили ему совершенно другое. Ему не хотелось говорить о таких деталях в присутствии той, которой он не доверял, поэтому лишь уклончиво ответил: — Поговорим потом. — Это еще почему? — встряла Бейла, натянув доброжелательную улыбку. — Не стесняйся, говори. Мы же вся одна большая семья. — Ты мне не семья. — Вот как? Почему же? Бейла удивлённо улыбнулась, но жесты говорили совсем о противоположном: о гневе. Она сжала рукав мужа так, что тот с удивлением на нее посмотрел. Эймонд тоже это заметил, отчего лишь сощурился. — Дочь Деймона Таргариена никогда не станет нам семьей, — резко и томно констатировал он. — Дейрон убил твоего отца, а ты ошиваешься возле него как змея… — Довольно! — потеряв терпение, рявкнул брат. Впервые он видел его в таком гневе. — Не говори так про мою жену. Я люблю Бейлу, и мне плевать, чья она дочь. Извинись перед ней немедленно. Взгляд Дейрона настолько застелила любовь, что он не замечает очевидного! Бейла не натура своей сестры, в ней нет мечтательности и грез. Она — воплощение отца, она воин в женской юбке. И не преминет воспользоваться этим влюбленным идиотом в своих целях. Но если она действительно его любит… если она готова вступить в эту семью и забыть о тех, ради которых сражалась… Нет, это маловероятно. — Когда буду уверен, что она не воткнет тебе нож в спину, глупец, — от того, что он не может раскрыть брату глаза, он злился еще пуще. Если ему хочется стать ее пешкой — он не будет мешать. — Мать ждёт нас на ужин, — напоследок сказал Эймонд и ушел из сада. Почему-то каждая встреча здесь заканчивалась провалом.***
Стол ломился от блюд. Тысячи запахов смешались в один, смаковавший голодные взгляды слуг, стоявших поодаль. Над потолком висели полотна с золотым драконом. Тяжелыми портьерами занавесили окна. Стулья, инкрустированные из древесин чардрева и отполированные до блеска, аккуратно стояли за столом в ожидании царской семьи. В одном конце стола стул принадлежал королю — сидение, подбитое пухом для удобства, сделали повыше. На другом конце поставили стул для его дяди, которого пригласили на ужин как почетного героя. Эймонд столкнулся с Марис при входе. Жена не скрывала отстраненный вид, но сделала все, чтобы ее горечь протекала с изяществом. Она надела зеленое платье — то самое, в котором встречала Эймонда в Штормовом Пределе, когда он вернулся из Долины. Даже не посмотрев на него, она направилась за стол и села так далеко, насколько могла. Эймонду пришлось довольствоваться местом, которым ему выделили. Матушка пришла с внуками — Джейхейрисом и Джейхейрой. Сестренку посадили рядом с братом. В отличие от короля, она была рассеянной и очень задумчивой. В руках была кукла, которую она то и дело теребила за соломенные волосы и тряпичное платье. — Дорогая, убери игрушку под стол, она будет тебе мешаться, — мягко попросила бабушка, на что внучка глубоко вздохнула, но послушалась. Юный король был одет с иголочки: темно-зеленый, расшитый серебристыми нитями, камзол с поднятым воротничком и кружевной отделкой. Пуговки блестели медью. Короткие волосики прилизали к макушке, что добавляло в его вид какую-то нелепую округлость головы. Несмотря на сутуловатые плечи, Джей расселся на стуле совсем по-королевски. Его глаза заблестели при виде дяди. Следом прибыли Хелейна, Отто, Дейрон и Бейла. Дейрон любезно отодвинул стул супруге, и та свалилась на него с огромным животом. В последнее время в Красном замке стало слишком много беременных женщин. — Леди Корианна Мартелл, — объявил слуга, открывая дверь для новоприбывшей. Последней явилась Кори и удивила всех. Когда человек стремится влиться в новую для него культуру, он перенимает здешние привычки и манеры. Корианна, в отличие от всех, наоборот стремилась ввести Дорн в столицу. Платья с глубокими вырезами и полупрозрачными тканями здесь не ждали, особенно не ждали множество массивных украшений и золота, какое смотрелось вычурно и ярко. Эймонд бы наплевал на ее гардероб — его это не заботило. Но Корианна отчетливо отметала все правила и устои, строившиеся в этом замке столетиями. Ни поклонившись королю, ни любезно поприветствовав собравшихся, она просто села на свободный подле Эймонда стул и деловито обвела взглядом блюда. Ее бровь поднялась вверх при виде незнакомой для нее еды, и отнюдь не от любопытства. — Ваше величество, — Алисента кивнула Джею. — Мои дети, я очень рада, что мы собрались здесь все вместе. Надеюсь, этот ужин послужит нам еще одним поводом быть и оставаться одной большой семьей. При этом она подбадривающе взяла Марис за руку, что не ускользнуло от взгляда Эймонда. Та кротко улыбнулась в ответ и приступила к еде, не поднимая голову от тарелки. Под потолком застыл стук столовых приборов и чей-то мимолетный говор. Кто-то говорил полушепотом, чтобы не мешать остальным, кто-то громко смеялся. Корианна с неприязнью тыкалась вилкой в еду, то и дело морщив нос. Эймонд подметил, что если она будет продолжать это делать, то в лет так двадцать она вся покроется морщинами. Нет, право, Корианне нужно было научиться вести себя в обществе. Это столица, где каждый твой шаг будет освещен тысячами глаз, а не Дорн, в котором всем плевать на то, как ты мыслишь. — Прекрати так делать, — зашипел он ей в ухо, когда она в очередной раз отодвинула от себя тарелку с грибным супом, и слуга любезно убрал ее со стола. — Как? — безмятежно отозвалась Кори, пододвигая к себе жареный картофель. — Мне ничего из этого не нравится. Где печеные змеи? И я не вижу нарезные перцы и паприку. Вы, вестероссцы, любите слишком странную еду. Последнее она сказала так громко, что все невольно замолчали. Алисента покачала головой, зато Бейла усмехнулась в кубок. — Не забывай, ты теперь тоже относишься к «вестероссцам», — с раздражением отчеканил Эймонд, накалывая на вилку розовое кабанье мясо. — И живешь во дворе короля. Я попросил тебя выучить обычные правила за столом. Ты это сделала? — Нет, потому что они очень скучные. Он с трудом откусил жирный кусок и проглотил язык, чтобы не съязвить чего худого при всех. По другую сторону стола завязалась интересная беседа с Отто и Хелейной, что обсуждали строительство разрушенной стены в Орлином Гнезде. Эймонд помнил, как сильно ревел из-за этого Элдрик. Алисента тем временем предлагала Джейхейре лимонные пирожные, но та отказалась, грустно повесив нос. Это все — этот ужин, блюда, гости, зал напоминали Эймонду о чем-то похожем. Будто это все уже было. Оно и верно — за этим столом когда-то сидели отец, Рейнира и Деймон, когда они были живы. Не хватало только Стронгов, они бы украсили этот вечер. Теперь же, когда все они были мертвы, на их место пришли другие. Но почему-то лучше не стало. Как и тогда, Эймонд ощущал невероятную патоку недосказанности и враждебности. Он поймал взгляд Отто. Похоже, он отметил про себя то же самое. Лишь один единственный Джейхейрис был здесь радостным, а повод узнать получше о приключениях в Дорне только подливал масло в его любопытство. — Дядя Эймонд, расскажи нам, пожалуйста, с чего началось твое путешествие, — попросил он, отодвигая от себя тарелку с запеченной форелью. Все негласно замолчали, ожидая ответа от виновника торжества. — Да, брат, расскажи же нам, что там было, — поддержал Дейрон. — С самой нашей встречи ты не проронил ни слова. Эймонд выругался на него одними губами, но тот только пожал плечами. — Мне бы не хотелось про это вспоминать… — Но, дорогой, всем интересно, что у нас было, — Корианна взяла инициативу на себя, погладив его руку. Он убрал ее под стол. Кори повернулась ко всем остальным, сохраняя довольную улыбку. — Если позволите, я сама расскажу. Наша первая встреча случилась в Солнечном Копье, когда Эймонд взял замок. Мы познакомились при неприятных обстоятельствах… мне пришлось его лечить из-за раны, что нанесла ему моя сестра. Тут Кори с напускной нежностью погладила его по спине и поцеловала в щеку. Все это Эймонд воспринимал как должное. Он один раз взглянул на нее, чтоб понять, что все это она затеяла как смешной спектакль, как какое-то неумное представление для любопытных глаз. Тем временем, зрители этого совсем не ждали. Одна пара глаз — Марис — смотрела на них с болью в глазах, сжимая в пальцах скатерть стола. Она пыталась не заплакать. Хмуря брови, девушка отвернулась от них, продолжая, почему-то, сидеть на месте. «Уходи», — хотел было сказать Эймонд, чтобы она не услышала все то, что сейчас последует. Но потом понял — уйти надо ему. Уйти и не возвращаться сюда, пока их боль не утихнет, пока она его не простит. Корианна глядела на него исподлобья, продолжая болтать: — …потом он взял меня с собой в военный поход. Время сблизило нас, и мы влюбились, — распылялась она. — Он даже подарил мне ожерелье, — и вытащила из-под воротничка платья кулон — его подарок. — Под сердцем ношу и его, и нашего будущего сына, наследника… Тут Марис не выдержала. Она резко отодвинула стул, швырнула на пустую тарелку полотенце и выбежала из зала. Эймонд не долго думая бросился за ней. А Корианна как ни в чем ни бывало продолжила свой рассказ, пока Алисента не прервала ее громким грудным рыком: — Довольно! Кори замолкла, но не скрыла ехидной улыбки. Ужин продолжила без единого слова. — Марис, подожди! — крикнул Эймонд, догоняя ее. Та не останавливалась. Стук ее каблуков отдавался по нему ударами ножа — все глубже и глубже, пронзая ему голову и внутренности. — Нам надо поговорить. Послушай меня… Чуть дотронувшись до ее локтя, он получил резкую и больную пощечину. Марис гневалась — это то, что помогало ей пережить эту гадкую, мерзкую пытку. — Как ты не понимаешь, Эймонд?! — закричала она, пронзая криками весь коридор. — Как ты не видишь, сколько страданий мне приносишь?! Ждете «наследника»! — из нее невольно вырвался судорожный хохот. — «Сына»! Ненавижу тебя всем сердцем! — Корианна всегда городит всякую чушь, не слушай то, что она лопочет, — он пытался говорить ровным голосом, но и он дрожал при виде нее. — Наш сын был и остаётся наследником Драконьего Камня, и это никогда не изменится. — Ты уже изменил порядок Дорна, когда туда заявился и привез в столицу эту шлюху, — пряча глаза от стыдливого слова, Марис смотрела в стену. — Ты непостоянен, Эймонд! Меня можешь не любить — я этого не прошу, но не подставляй наших детей. И она вновь не дала ему до себя дотронуться; мысль, что он как-то ее коснется, сводила ее с ума от неприязни. — Я обещаю, что этого не случится, — натужно проговорил он. — Я больше не верю твоим обещаниям. Теперь нет. Мне осточертел этот замок и люди в нем, мне осточертел ты! Завтра же я уезжаю с детьми на Драконий Камень. Прощай, Эймонд. Взявшись за подол платья, Марис постучала каблуками до двери и вышла вон. Эймонд дотронулся до красного пятна на щеке; оно горело от ее пальцев. Не выдержав, он припечатал кулаки в стену. Удар отдался глухой болью по костям. На пол брызнула кровь. — Дядя Эймонд! — взявшаяся из ниоткуда Джейхейра испуганно прижала к ротику куклу, смотря, как по его рукам скатываются багровые дорожки крови. Ему пришлось проморгаться, чтобы понять, кто перед ним стоит. Только потом с шипением вытер костяшки о подол камзола и осторожно, чтобы не напугать девочку еще больше, подозвал к себе. Джейхейра нехотя ступила вперед, все еще с опаской посматривая то на стену, на которой остались два следа, то на дядю, своим видом внушающим страх и трепет. — Не бойся, милая, — сев на корточки, сказал он, поправляя ее длинные волосики, убранные в косички. — Это просто кровь. Ничего страшного. Когда злишься, такое бывает. — Похоже, вы слишком разозлились, — тихо сказала она, округлив глазешки настолько, что те стали как два больших сиреневых блюдца. — И вам не больно? Такой простой вопрос, но такой сложный ответ. Почти невозможный. Ему и правда больно, или он просто хочет почувствовать боль? — Да, Джейхейра, мне очень больно, — улыбнулся он натянутой улыбкой, поглаживая девочку за плечики. — Мы с твоей тетей поссорились. Когда два человека ссорятся с друг другом, это всегда больно. — Да, я слышала. Вы ее очень обидели. Тетя Марис хорошая. Она всегда угощает меня лимонными пирожными. Когда мы были в Штормовом Пределе, она очень много со мной игралась, — тут девочка запнулась и как-то погрустнела, чуть всхлипнув. — Она уедет, правда ведь? Пожалуйста, пусть Марис не уезжает! Я так боюсь оставаться тут без нее! — Это еще почему? Чего ты боишься? Джейхейра покачала головой. — Тогда что такое? — Мне тут неуютно. Иногда я просыпаюсь от шороха и долго не могу уснуть. Джею тут нравится, но мне — нет. Бедное, болезненное дитя. Возможно, уделял бы ее отец при жизни хоть чуточку своего внимания, она бы не выросла такой. — Твоя мама знает об этом? — осторожно поинтересовался он. И снова — отрицательный кивок. Даже Хелейна не знает, что творится с ее дочерью! — Тебе стоит ей об этом рассказать, но не сейчас, — он встал, беря ее за руку. — Не хочешь сегодня поспать со мной? Джейхейра безмолвно согласилась, взяв его за палец — маленькая ручка могла ухватиться только за него. Другой рукой она бережно держала куклу. С племянницей Эймонд почувствовал, как неприятный осадок уходил прочь, и только тоска по Марис отдавалась эхом в его ушах. Завтра Эймонд лишится обоих детей. Но сегодня он заменит одинокой девочке ее отца. Джейхейра спала безмятежным сном у него под боком. Легкое сопение и бормотание под нос не давали ему заснуть. Потом приходила Алисента, чтобы забрать внучку, но та уже спала и Эймонд не стал ее будить. Дейнис и Мейгора Марис уже забрала, поэтому сегодня они были тут вдвоем. За окном блестела луна, то выглядывая, то укрываясь из-за туч. В распахнутые двери балкона в комнату крался морозный воздух. Эймонд осторожно выбрался из хватки Джейхейры, укрыл ее одеялом и закрыл балкон. Сначала он походил по комнате, все еще прокручивая в голове последние слова Марис. Наверное, все-таки стоило ее отпустить — может хоть так ей не будет от него тошно, а ему — стыдно. Да и тут следующие несколько лет его будут ждать дела — регентство и воспитание короля дело серьезное. Стоило решать новые и новые проблемы, укреплять государство и выжидать. Не этого ли он хотел — власти? Осторожно затворив дверь, он приказал стражнику доложить ему, если Джейхейра проснется, а сам побрел в тронный зал. Ноги сами вынесли его туда. Железное седалище совсем не изменилось, лишь стало еще темнее и враждебнее при тусклом свете догорающих свечей. В окна бил обезумевший ветер, по полу ходил сквозняк. — Холодно, не правда ли? Эймонд обернулся и натолкнулся на Отто. Десница еще не раздевался и, кажется, даже не ложился спать. — Я думал, все спят, — буркнул Эймонд, запахиваясь в накидку. — Не знаю, зачем сюда пришел. — Тебя тоже не отпускает мысль о скрывающейся опасности, — он не спросил, а утверждал, как делал всегда. — Все в замке ведут себя так, будто никакой угрозы не существует, и жизнь идет своим чередом. Мы с тобой знаем правду, и она скрывается в Эссосе. Они оба безмолвно поглядели на Железный Трон, и Эймонду отчего-то стало еще холоднее. Когда-то давно он надеялся надеть на себя корону и стать лучшим монархом, чем Эйгон. Теперь же он со всей неприязнью вспоминал те наивные мечты. Корона прежде всего — преследование смерти. Всегда и везде, куда бы ты ни пошел. И даже тысячи мечей Эйгона Завоевателя не спасут тебя от тысячи ножей, готовых воткнуться тебе в грудь. И Джейхейрису предстоит взять на себя эту непосильную ношу. Сможет ли юный мальчик справиться с такой задачей и вырасти достойным звания короля? Все покажет только время… — Я прихожу сюда иногда ночью, — нарушил тишину Отто. — Когда хочу подумать. Сегодня я подумал и решил. — Что решил? — Убить Джейсона Ланнистера. Эймонд сначала оглядел зал в поисках нежданных гостей, а затем зашипел: — Убить Джейсона Ланнистера? Но зачем? Ланнистеры нам верны, они сражались за нас. Он помнил свою личную встречу с лордом Джейсоном, когда они с Дейроном прилетели в Речные земли после Хайгардена. Ланнистер и правда вел себя несколько высокомерно и, быть может, честолюбиво, но смерти как таковой не заслуживал. — Ланнистерам не нравится их положение. Они хотят получить больше титулов, земель и богатств. Вспомни те же заседания Малого Совета, — махнул Отто рукой, с раздражением вспоминая Тиланда Ланнистера. — Мы помолвили Мейлора с их дочерью, но им этого мало. Недавно Джейсон прислал мне письмо и предлагал выдать своего сына за Джейхейру. Они хотят не награду за свое содействие нам, — они хотят свергнуть нас и окружить короля своими кознями и интригами. Пока они действуют закрыто и осторожно, но когда король вырастет и возьмет власть в свои руки, мы не сможем повлиять на его дальнейшие решения. Я боюсь, что Ланнистеры этим воспользуются. Эймонд молчал. Он не знал, что правильно, а что нет. Возможно, Отто был прав, и убить Джейсона означало лишить Ланнистеров как таковой поддержки и силы, но если правда вскроется… Им всем будет худо. Очень худо. Повлиять на решение десницы он был не в силах, если Отто захочет — он это сделает. Ему оставалось лишь надеяться, что это решение будет правильным. — Кто его убьет? — спросил он. — Ларис Стронг придумает способ. И снова этот калека. Кому как не ему доверить грязное убийство. — Если они узнают… — Не узнают, — отрезал Отто. — Эту тайну знаем только мы трое. И мы унесем ее в могилу. Хотелось бы в это верить. Но вера, как правило, давала только безнадежные надежды. За окном пошел снег. Пушистые хлопья кружились в вихре и стучались в окна. Зима пришла. А меж тем в Вестеросе решились судьбы тысячи жизней.***
Тем временем, пока в Вестеросе царила холодная зима — одна из немногих суровых зим во всей истории — в Эссосе расцветало лето, корабли ломились от нового и свежего товара, порты принимали тысячи купцов со всего света, а города встречали путешественников. Люди — от мала до велика, от бедных до богатых, от обыкновенных рыбаков до могущественных магистров, сменялись тысячами такими же. Из города в город, из поселения в поселение. Сколько они посетили великих правителей Вольных городов! В скольких замках и великолепных пирамидах они побывали, пока искали помощь, скитались без денег и еды! До такой степени они голодали, что пришлось продать корону своей матери, лишь бы прокормить маленьких братьев и сестер и свою беременную жену. В Тироше, Пентосе, Мире и даже в Волантисе ему отказали — выгнали взашей, пнули под зад, как каких-то плешивых собак! И вот они нашли место, где перед ними с радостью открыли двери — Браавос. Не так давно город перешел под руководство дома Рогаре из Лиса. Каким образом им удалось подчинить себе богатый город и весь Железный Банк — он не знал. Но это было ни к чему. Лисандро Рогаре, новый морской владыка республики, любезно укрыл Арракса и Тираксеса под крышей своей богатой резиденции, а семью гостя провел в главный зал, обставленный картинами в тяжелых золотых рамах, столиками из хрусталя и жемчуга с мраморными вазами и диковинными цветами. Трон или, вернее, высокое седалище, похожее на кресло, стояло на вычурном пьедестале. Люцерис не любил просить о помощи у таких богатых и властных людей — так он ощущал себя жалко и позорно. Но у него не было выбора. Еще хоть день, и маленькая Висенья умрет с голоду, а Джоффри разболеется смертельным кашлем. Рейне и без того было худо — ей скоро рожать своего первого ребенка, а у них ни лекаря, ни повитухи. Прилетев сюда, он сделал опасный для них шаг. — Спасибо, что приняли нас, — поклонился Люцерис владыке, сидящему на высоком кресле. — Семеро не забудут вашу доброту, господин. — Здесь ваши бога не имеют силы, — в ответ фыркнул Лисандро Рогаре, прозванный «Великолепным», с длинными белыми волосами и на удивление смуглой кожей. — Дом Рогаре не мог оставить вас в беде, юный принц, ведь вы — наследник ее величества Рейниры Таргариен. Не так давно при ее жизни мы заключали союз и мы будем следовать ему до тех пор, пока вы не займете Железный Трон. На нем висели тяжелые цепи из нефрита и рубина, а костюм дорогого покрова украшали сотни, если не больше, драгоценных камней. Квадратная тяжелая челюсть и мускулы под одеждой не оставляли и мысли, что кличка, которая ему приелась, действительно оправдывала его прославленное имя. Люцерис благодарно кивнул. Рейна подле него, вся исхудавшая и разодетая в рваные лохмотья, неуклюже сделала реверанс. Висенья и Визерис на ее руках молчаливо наблюдали за церемонией, пока Джоффри держал Эйгона за руку и не давал ему от страха расплакаться. — Вы, похоже, единственный, кто верит в меня, — не без сожаления заметил Люцерис. — Сейчас бы моя мать была бы вам благодарна. Боль от ее потери так и не затянулась. Он видел, как Вхагар пожрала ее тело, и до сих пор проклинал тот день, когда ему пришлось бежать на край света и оставить матушку одну наедине с одноглазым дядей. Будь он проклят. Будь он трижды проклят за убийство матушки, Джекейриса, Деймона, Рейнис и Корлиса — всех тех, кого он любил. — Ну что вы, — отмахнулся Лисандро, хотя хвалебные слова ему понравились. — Я всего лишь исполняю свой долг и месть. Насколько я знаю, принц Эймонд Одноглазый завоевал Дорн и убил принцессу Алиандру Мартелл, которая намеревалась выйти замуж за моего младшего брата и укрепить союз дома Рогаре с домом Мартеллов. Услышав столь неожиданную новость, Люцерис чуть не осел на пол. Он так верил, что, когда настанет его день, Кворен Мартелл поддержит его притязания на трон! А сейчас он лишился последнего куска надежды — Дорна. И снова из-за злополучного дяди. — Но вы не беспокойтесь, — поспешил уверить его Рогаре, улыбаясь белозубой улыбкой и спускаясь с седалища. — Мои люди доносят, что его дракон погиб в ходе войны. Самый старый ящер мира испустил свой дух прямо в Пекле. И Люцерис бы радовался, если бы не одно «но»: — Помимо Вхагар у всех «зеленых» есть много других драконов, способных дать нам бой. У нас же, — он обвел взглядом детей. — Всего лишь два боеспособных дракона и один маленький. Я благодарен вам за ваш энтузиазм, но с такими силами нам не выиграть. Весь Вестерос от Севера до Дорна против меня. Я пришел сюда не для того, чтобы продолжить войну, а чтобы просить у вас пристанища. Мы не жадные и не будем требовать многого. Я найду работу и когда встану на ноги заберу мою семью. Лисандро покачал головой, неодобрительно зацокав языком: — Нет-нет-нет, мой юный король, никуда вы отсюда не уйдете, — и эта фраза прозвучала бы несколько угрожающе, если бы он не хлопнул в ладоши. В зал внесли массивный сундук. Открыв крышку, Люцерис обомлел: внутри лежало три драконьих яйца. — Мои люди обыскали весь Эссос от севера до юга, чтобы найти эти яйца, украденные, насколько я могу знать, из кладки одного вашего дракона. Оказалось, что они все это время находились в тайном хранилище бывшего морского владыки Браавоса. И я дарю их вам в знак нашей дружбы. Теперь-то вы хотите отказаться от Железного Трона? Люцерис взглянул на яйца — все три были разных расцветок. Одно было черное, с красными прожилками, второе зеленое, а третье белое с золотыми чешуйками. Визерис и Висенья оставались без яиц. И его детям, которых родит ему Рейна, тоже понадобятся драконы. Столь редкая возможность так просто получить эти яйца свела его с ума. — Нет, — ответил он, подавая Лисандро руку. И тот ее пожал с большим удовольствием. Теперь Люцерис не думал, что так просто смирится со своим бедственным положением. Эймонд потерял старуху Вхагар, и наверняка оставался без дракона. Он так многого его лишил, стольких убил… оставит ли он Железный Трон ублюдку Эйгона? Нет. Смирится ли с убийством его матери? Совершенно нет. Он вернётся домой с огнём и кровью. И будь он проклят, если не победит. Война началась.