Горящий род

      С тех пор, как закончилась война и Дорн стал частью Семи Королевств, прошло восемнадцать лет. Долгая зима сменилась на тёплое иссушенное лето. Сердца тех, кого изранили потери любимых, почти зажили. Те страшные два года, прошедшие с коронации Эйгона и Рейниры, канули в лету, но в истории они попали как самые жестокие и остервенелые события дома Таргариенов. Эти года — года падений и возвышений. И затихшей бури.       Мирное время оставило неизгладимый след на выживших героях прошедшей войны.       Король Джейхейрис был надежно окружен верными людьми как до, так и после своего совершеннолетия. Он учился править, пусть медленно и не всегда верно. В своих дядях и деснице он нашел опору. Лорд Отто продолжал оставаться его правой рукой, всегда приходя на помощь. Джей так привык к нему, что не начинал ни единый Малый Совет без его присутствия.       Эймонд и Дейрон тоже внесли свою лепту в его воспитание. Находясь в Красном замке, они оба готовили его к трону: Эймонд учил его сражаться, даря племяннику синяки да ушибы, а Дейрон помогал с учебой, показывая все изъяны литературы и географии. И хоть Джейхейрис, как хотел бы Эймонд, не научился всему тому, что нужно для короля на поле боя, но знаниями он владел прекрасно. Он оседлал Шрикос, дракона великолепной сиреневой расцветки, еще в Штормовом Пределе, но полностью научился сидеть в седле только к десяти годам.       В пятнадцать лет он женился на своей сестре Джейхейре, девушке тихой и хрупкой, которой не нужно было ничего, кроме шитья да веселых певцов. Бабушка Алисента дала ей все — и любовь, и заботу, и даже заменила ей мать, но Джейхейра, несмотря на доброе и безопасное окружение, стала пугливой и замкнутой. Не мудрено, что они с братом зачали ребенка только через четыре года после свадьбы — единственного малыша Эйнара, наследника Железного Трона.       С Моргулом у Джейхейры дела обстояли лучше, чем с мужем. Золотой дракон, под стать дракону ее отца, был таким же робким нравом, как она. Они быстро нашли общий язык, но летали крайне редко — если в детстве королева высоты не боялась, то сейчас ей становилось худо.       Когда Джейхейрису исполнилось шестнадцать и регентство уже не понадобилось, Отто вернулся к обязанностям десницы. Юный король предложил Эймонду место в Малом Совете, чтобы дядя всегда был с ним рядом, но тот отказался и покинул столицу вместе с Корианной Мартелл, безвылазно поселившись на Драконьем Камне. Он начал благоустройство острова — построил город, прозванный Драгонфортом, возвел статуи и сделал площадь. Благодаря добыче обсидиана в залежах потайных пещер Эймонд наладил отношения с торговцами и сделал Драгонфорт одним из главных торговых точек Вестероса.       Он придумал и свое знамя — ярко-голубого дракона на черном поле. В народе Эймонда прозвали «Сапфировым принцем».       Его отношения с женой и наложницей раскалывались с каждым годом. Единственный раз, когда они сблизились с Марис, принёс им дочь — самую младшую и непоседливую Ширу. И, казалось бы, семья снова обрела счастье с ее рождением, но Корианна так и оставалась гвоздем между ними.       Первые ее роды прошли успешно, но на свет она родила отнюдь не сына, как хотела, а дочь Беатрис, такую же смуглую и черноволосую дорнийку. Через год она снова забеременела и произвела на свет сына. Только уже мертвого. Малыша Эйниса, так и не открывшего глазки, похоронили на пустыре за Драконьим Камнем. С его смерти Эймонд все больше и больше отдалялся от Корианны. Она рьяно желала родить второго мальчика, но мейстер сказал, что следующие роды закончатся ее гибелью. Разочарованная любовница довольствовалась только нежеланной дочкой и растила ее под стать себе.       Дейнис, милая беловолосая девочка, была отрадой очей отца, но жуткие пророчества, которые она говорила, навевали на него страх. Уже в семь лет она предрекла смерть дедушки Отто от вина, что Эймонд воспринял, конечно же, с недоверием. С каждым годом ей все чаще и чаще стали сниться странные, до боли живые сны, и каждый сон она рассказывала папе. Эймонд был обеспокоен не столько ее видениями, сколько тем, что Хелейна была права — его дочь несла в себе опасность. И чтобы не допустить распространения слухов про странности Дейнис, он оградил ее от всего внешнего мира. Про ее сны знал только он.       К счастью, Дейнис было с кем проводить время — с принцем Мейлором и леди Визеррой. Они трое были неразлучными друзьями и по сей день.       Единственный сын и наследник Драконьего Камня, Мейгор, был близок с матерью, но не с отцом. Конечно, Эймонд очень долго и упорно воспитывал его так, как было нужно ему, и Мейгор послушно делал то, что от него требовалось, но отношения отца и сына лучше не становились. Уже в зрелом возрасте Мейгор понял, насколько плохо отец поступил с матушкой, и не испытывал к нему ничего, кроме внутренней злобы. В восемь лет он оседлал Вараксеса и совершал короткие полеты в столицу и Штормовой Предел, где жил его дедушка, лорд Боррос.       До Баратеонов дошли новости о пороках Эймонда, но, чтобы не портить отношения с короной, они молчали. Лишь сестра Марис, леди Кассандра, была этому очень рада и каждый раз, когда Марис приезжала домой, глумилась над ней. У самого лорда Борроса долгожданный сын так и не родился, поэтому он объявил своим наследником сына Кассандры — Борроса Младшего. Других своих дочерей, Флорис и Эллин, он выдал замуж.       Беатрис, дочь-бастард Эймонда, довольствовалась фамилией матери и называла себя Мартелл, пусть и не законнорожденной. Влияние Корианны сделало свое дело — девочка была ее точной копией, такой же дерзкой, высокомерной и честолюбивой. Как-то раз Корианна положила в ее колыбель драконье яйцо, но Эймонд был против и отобрал его. Так Беатрис и не стала наездницей дракона. От отца она не получала ничего, кроме равнодушия. Злость на самого себя и Корианну перенеслась на девочку, этого не заслужившую.       Последний ребенок Эймонда, Шира, привнесла в его жизнь много радости и горечи одновременно. Уже с ранних лет она творила проказы: то ковер сожжет, то обронит кому-то на голову чернила с перьями, то приготовит суп из откуда-то найденных крысиных хвостиков. Эймонду пришлось очень постараться отучить ее делать гадости.       Шира росла в любви, когда как старшие дети были этим обделены либо с отцовской, либо с материнской стороны. И она это прекрасно понимала. Несмотря на возраст, девочка была проницательной и внимательной и никогда не затрагивала тему отца и матери. Дейнис ей казалась тихой и нудной, Беатрис — тупой и избалованной. Зато с Мейгором она очень сдружилась. Первое время Шира ему часто надоедала то говором, то неусидчивостью, часто просила сводить ее в Драгонфорт и посмотреть на «девушек в непристойных одеждах», куда изредка отправлялся брат, а если он ее не брал, то она ябедничала отцу.       Но ее настоящей страстью были драконы. В колыбель ей положили яйцо, но оно так и не вылупилось. Шира знала все о драконах — от кончиков хвоста до рогов. Просила Мейгора покатать ее на Вараксесе и очень расстраивалась, когда он отказывал. Увы, как бы Шира ни хотела, яйцо оставалось непроклюнувшимся, и грезы о небе пришлось оставить до лучших времен.       Семья Эймонда Таргариена жила и процветала, но отношения внутри нее не давали никаких плодов, кроме раскола и гнили. В то время как семья Дейрона полнилась и радовалась.       Первые и единственные роды Бейлы показали свету близнецов — девочку и мальчика, названных в честь ее родителей — Деймона и Лейны. Они оба получили по драконьему яйцу из кладки Лунной Плясуньи, но яйца вылупились только спустя года. Сумеречный Дол, большой город-порт, ширился и богател под покровительством Дейрона, и нередко он навещал своего брата на Драконьем Камне, беря с собой всю свою семью. Эймонд не был рад Бейле, но видел, каким счастливым она делала Дейрона.       Наследник Сумеречного Дола, принц Мейкар, рос озлобленным и сильным мальчиком. Дракона, как и у своей сестры-бастарда Визерры, у него не было, но зато он владел булавой так же умело, как Кристон Коль. Свою мачеху Мейкар не любил, потому что знал, что она делала счастливым его отца больше, чем его погибшая мать. Да и к сводным близнецам он не питал симпатии — считал их глупыми, хотя Деймон и Лейна таковыми не являлись. Визерру и подавно не жаловал, считал, что она «грязная кровью», и сетовал на распутство и порочность отца. Он часто ездил в Риверран к своей родне и посещал могилу матери, но еще больше он зачастил к дяде Эймонду, молчаливо питав влюблённость к его старшей дочери.       Увы, между Мейгором и Мейкаром не было дружеских чувств — скорее, дух соперничества. Оба хотели показать кто лучше упражняется с мечами, кто дальше стреляет из лука, кто скачет быстрее на коне. Мейгор знал два болезненных места кузена — безответные чувства к Дейнис и отсутствие дракона. И пользовался этим всегда, когда хотел задеть того за живое.       Хелейна же родила Элдрику Аррену единственного сына Дейгона, точную копию его отца. Однажды они наведались в столицу, когда светловолосый мальчик стал взрослее. Дейгон отправился в Драконье Логово, чтобы посмотреть на драконов, и по великой случайности оседлал Солнечного Огня. Мать очень долго сетовала на безответственность сына, но Элдрик попросил ее остановиться и горделиво похвалил Дейгона за сообразительность. В остальном, в Орлином Гнезде все шло своим чередом — спокойно и медленно. Хелейна проводила время там, нежели дома со своими детьми. С каждым годом их отношения становились натянутыми и грозились вот-вот порваться.       Со своим сводным братом Дейгоном близнецы и Мейлор не сближались, да и тот этого не хотел. Случая с Солнечным Огнём Джейхейрису хватило, чтобы навсегда вычеркнуть Дейгона из списка своей семьи. «Он оседлал дракона моего отца!», — возмущался он, когда узнал о поступке младшего брата. — «Как он смеет забирать последнее воспоминание о нем?!»       Так между Хелейной и Джеем образовалась долгая и глубокая пропасть.       Больше всех к маме тянулся Мейлор. В ранние годы его отправляли в Долину, но чем взрослее он становился, тем отчетливей понимал, что он стал для нее лишним. Вскоре его яйцо проклюнулось, и юный принц назвал свою драконицу Церерой. В полете их можно было застать куда чаще, чем на земле. Когда народ видел переливающуюся чешую, словно на горизонте брезжил мягкий и нежный рассвет всех оттенков розового и желтого, то все знали, что это летел брат короля верхом на своей Церере.       В отличие от Джейхейриса, затворившегося за воротами и крепкими стенами замка, Мейлора все знали в лицо и восхищались его всегда улыбчивым нравом. Он часто одаривал горожан своим вниманием. Уже в шестнадцать лет он перерос своего старшего брата и участвовал во многих рыцарских турнирах. Мускулистые широкие плечи было не сравнить со всегда сутулым Джеем. Да и на мечах Мейлор бился куда лучше него. Учебу, однако, не любил — здесь он был промах.       Только в единственном месте Мейлора могли заметить угрюмым и тихим — в Утесе Кастерли. В пятнадцать лет его поженили с леди Элспет, одной из дочерей Джейсона Ланнистера. Через два года она родила ему сына, которого назвали Эйгоном. Увы, брак никогда не приносил ему счастья. С самого детства ему твердили о помолвке с леди Ланнистер, и он исполнил свой долг перед страной, но он никогда не был счастлив со своей женой. А та и не стремилась влюбить его в себя — ей хватало пару встреч в году.       Сами же Ланнистеры после таинственной смерти Джейсона отдалились от королевского двора и сосредоточили всю свою силу в Западных землях. Сир Тиланд, брат-близнец погибшего, очень долго и упорно искал убийцу, но все было тщетно. Ларис Стронг позаботился, чтобы все вышло тихо и аккуратно. Однако кое-какие подозрения у Ланнистеров все равно возникли.       Жена Джейсона, а теперь его вдова, леди Джоханна взяла Утёс Кастерли в свои руки и контролировала власть до того момента, пока ее старший сын Лореон не повзрослел и не взял бразды правления на свои плечи. Сначала он выдал замуж свою сестру Элспет за принца Мейлора, потом другую сестру — леди Люсию за Рикона Старка, наследника лорда Кригана. Еще третью сестру он отдал Дальтону Грейджою.       Для короны подобные действия показались вызывающим жестом. Прибрать к своим рукам опору Железных Островов и Севера было слишком. Убивая Джейсона Ланнистера, Отто думал, что сможет ослабить их, но вышло совсем иначе — львы из Утеса только окрепли. И пускали корни очень глубоко.       Восемнадцать лет принесли Вестеросу долгожданный мир и передышку перед следующей бурей. Но и они подошли к концу, когда зашевелились росточки посаженных семян раздора.       И семья Эймонда оказалась в их самом сердце.

***

       — Шира, мы зашли слишком далеко. Тут может быть опасно!        — Прекрати ныть и веди себя тихо, иначе ее спугнешь! — раздалось злобное детское шипение.       Два женских силуэта притаились за острыми скалами. Пещера, в которую они забрались, находилась глубоко в утесе. Здесь было грязно и сыро. Повсюду валялись обглоданные кости и черепа. Где-то скопились лужи крови. И здесь остался стылый запах жареного с примесью сырого камня.       Дейнис поморщилась, впитывая в себя столь мерзкий и непривычный запах. Младшая сестра подле нее, казалось, совсем не замечала вонь тухлятины. Ее глаза горели живым, ярким огнём предвкушения. Сама Дейнис этого совершенно не ощущала и только с неудовольствием заметила, как сильно испачкалось ее новое атласное платье. Не стоило идти в нем сюда, ох как не стоило.        — И зачем я согласилась пойти с тобой… — вздохнула Дейнис, украдкой передвигаясь вдоль холодной каменной стены. Обсидиан жег подушечки пальцев непривычным льдом.        — Я тебя с собой не звала! — фыркнула Шира, энергично шелестя легким платьем по полу.        — Не могла же я бросить тебя здесь одну, глупая. Папа нас точно убьет…        — Не убьет, — решительно отрезала сестра. — Пойдем скорей, иначе она улетит.       Девушки усиленно смотрели себе под ноги, чтобы не наступить на хрупкие кости останков. Вскоре им в лицо ударил морской ветер, взъерошив волосы. Пещера расширилась, а выступавшие из-под земли острые сталагмиты вдруг оказались сломанными. Растерзанные или почерневшие от огня кости валялись повсюду и немилосердно хрустели под ногами.       Чуть выглянув из-за стены, девочки прошли вдали от скопившейся груды скелетов и оказались в просторной пещере, выходившей прямиком на море. Гладь черной и мутной воды залива билась о скалы и прибрежные утесы; до пещеры долетали лишь звоны чаек да шум волн. А рядом с отверстием, выходящим на крутой отрыв, мирно лежал дракон, укрыв длинную морду под крылом. Он был настолько большой, что занимал почти все пространство — от пола до потолка.       Дейнис узнала заостренные рога и желтую чешую. Сиракс.        — Ты с ума сошла? — тихо зашептала она, беря Ширу за руку. — Ты хочешь оседлать ее?       Не так давно Сиракс вернулась на остров и уже успела натворить делов: сцепилась со здешними драконами, сожгла отдаленные участки леса возле спящего вулкана, навела страх на жителей Драгонфорта. За восемнадцать лет она выросла настолько, что опережала всех драконов Таргариенов кроме Пламенной Мечты. И славилась слишком дурным характером. Годы отсутствия всадника сделали из нее неукротимого и дикого зверя. Даже драконоблюстители редко сюда заходили, предпочитая оставлять еду в отдалении от этой пещеры.       Но Шире, мечтавшей поскорее заиметь дракона, было на это все равно. С восторгом глядя на переливающуюся янтарем чешую, она стряхнула с себя руку сестры и поскорее обошла дракона со спины, чтобы залезть. Ни седла, ни поводьев на Сиракс не было.        — Шира, а ну стой! — приказала ей Дейнис, но та и ухом не повела. — Если она проснется, то выкинет тебя прямо в море!       Девушка начала ощущать накатывающее беспокойство: сестра ее не слушала и даже не хотела слышать. Если с Широй что-то случится, вина будет лежать на ней. Отец точно разозлится. Очень сильно.        — Да не ломайся ты, — непоседливая сестра закатила глаза и взялась за чешуйчатые перепонки Сиракс в надежде взобраться ей на спину. — Ничего со мной не случится…       Раздалось грудное рычание. Дракон медленно поднял голову на побеспокоивших его гостей. Сначала он тряхнул одним крылом, избавляясь от лишнего груза, затем вторым. Шира упала на пол и поцарапала себе кожу на ладошках; некогда красивое платье порвалось на лоскуты.       Девочки смотрели, как могучий дракон неповоротливо вытянул шею и голову с длинными рогами. Шипастый хвост задел очередной сталагмит и сломал его. Треск камня и костей под его лапищами отдавался по пещере эхом. Сиракс открыла пасть и зарычала, да так, что сидящие снаружи чайки и вороны с пугливыми криками улетели. И Дейнис была бы не прочь сделать то же самое, но бросить сестру она не могла.        — Слушайся меня! — лепетала Шира на ломаном валирийском, вытянув кровоточащую ладонь.       Сиракс в ответ победоносно растопырила рога и зарычала вдвойне, обдав девочку вонючей гарью из своей пасти. Дейнис даже показалось, что где-то у нее в глотке застыл маленький огонек пламени.       Шира испуганно вжала голову в плечи, боясь пошевелиться. Она поджала к себе исцарапанные ноги и, округлив глаза, смотрела, как Сиракс обнажает на нее клыки. Впервые на этом задорном веснушчатом личике появился страх. Дракон вновь на нее закричал, расправив крылья так, что чешуя касалась стенок пещеры. Девочке невольно пришлось закрыть глаза руками.        — Стоять! На место!       Дейнис обернулась. Валирийский она слышала отчетливо. Но еще отчетливей она услышала голос отца. Эймонд Таргариен выступил из тени пещеры, выставив перед собой руку. За ним шли драконоблюстители.       Сиракс тряхнула шеей и нехотя отступила. Команды она знала запредельно хорошо даже спустя года.        — Дейнис, бери Ширу и выходи отсюда, — приказал Эймонд, не смотря на дочь. На нем висела обычная рубаха да штаны — видимо, его только что разбудили.        — Но как же…        — Делай что говорю! — нетерпеливо рявкнул он, и сапфир угрожающе блеснул. Когда так происходило, Дейнис перед ним терялась.       Сжавшись в комок, она ринулась к окочуренной Шире. Пришлось потрудиться, чтобы привести ее в сознание. Взяв ее почти в охапку, Дейнис бросилась к выходу отсюда, подальше от трупов и крови, от опасности драконов. На воздух. За ними пошли и драконоблюстители, чтобы они не потерялись.       Сначала раздавались обрывки команд на валирийском. Потом голодный бешеный рык. Когда они выскочили из пещеры наружу, все затихло.        — Ваше высочество, пройдемте в замок, — любезно предложил один из помощников. — Ваш отец будет ждать вас там.       Все еще держа Ширу под локоть, Дейнис оглядывалась то на черное глубокое отверстие, то на море. Ветер колыхал волосы и платье, забирался под кожу и слезил глаза. Нынче погода была пасмурной, а море — дикое и необузданное. Страх перед драконом был ничем перед страхом за чуть не погибшую сестру и отца, оставшегося там.        — С ним же ничего не случится? — спросила она, с надеждой взглянув на драконоблюстителя.       Тот только мягко улыбнулся и отрицательно качнул головой.        — Ваш отец был всадником самой Вхагар. Для Сиракс он будет не по зубам, будьте уверены. Прошу, пойдемте.       Успокоив бешеное сердцебиение, Дейнис прихватила сестру и они вместе поковыляли до дома.        — Я и сама могу! — упрямо запротестовала Шира, держа разорванный подол платья. На ногах застыли капельки крови.        — Ты уже сделала все сама, — холодно огрызнулась Дейнис. — Хватит на сегодня. Из-за тебя отец нас не только убьет, но и скормит самой Сиракс.       Шира замолкла и больше ничего не говорила. С одной угрозой они справились, но самая главная оставалась еще впереди.       Их провели в замок с черного хода, чтобы не показываться на глаза Драгонфорту. Из-за того, что город расположился прямо у стен Драконьего Камня, теперь жизнь внутри замка была у него как на ладони. Дейнис ни разу там не гуляла: отец запрещал ей выходить из замка, так как боялся, что тайна про ее вещие сны станет известна всем. Но он не учел, что скрытие своей старшей дочери навлечет лишь еще большие слухи — и не все положительные.       Она снова понурилась. Каждый раз, когда она вспоминала о своем странном изъяне, ей становилось тошно и невыносимо. Все остальные дети жили спокойно и радостно, и только она одна мучилась в душных, страшных кошмарах, думая и надеясь, что они не сбудутся. Никто кроме отца про них не знал, и эта тайна тяготила ее с каждым днем все сильнее. Ей бы хотелось знать, почему именно она получала видения и когда они прекратятся, но ответы, как бы она ни искала в библиотеках Цитадели, так и не находились.       Возможно, она лишь повторяет судьбу легендарной Дейнис Сновидицы. Как бы ей хотелось сейчас с ней увидеться и всё у нее спросить! Но это было невозможно. С мертвыми она разговаривать не умела.       Перед ними открыли дверь в отцовские покои. Просторные комнаты с вырезанными драконами на каменных стенах смотрели на них угрожающе. Света, кроме тусклого солнца, спрятавшегося за облаками, почти не было. Кровать взъерошенная, шторы задернутые.       Драконоблюстители ушли, оставив девочек в одиночестве.       Шира уселась в соломенное кресло, с болью потирая ушибленные места. Ее кудрявые белые волосы теперь стали совсем серыми, веснушчатое личико измазалось, ноги гудели от долгой и тяжелой ходьбы по камням и валунам. Дейнис продолжила неловко стоять, переминаясь с ноги на ногу. Выглядела она не лучше сестры.       Раздались тяжелые шаги. У них обеих остановились сердца. Дверь резко распахнулась так, что в покои ворвался безумный сквозняк. Принц Эймонд протирал руки полотенцем, не обращая внимания на сжавшихся дочерей. Вот он, бросив ткань куда-то на стол, налил себе вина и залпом выпил.       Долгие годы сделали из него изнуренного временем человека. Он не отстригал волосы и не менял сапфир в глазнице. Носил всегда черно-голубые дублеты и кафтаны. Содержал дом в строгости и в порядке. Комната — чистая, убранная, темная — в полной мере характеризовала его внутренний мрачный мир, невиданный никому. Здесь стояли стеллажи с древними фолиантами и тайными свитками, всегда пару склянок с чернилами и пару десятков пучков перьев. И, когда Дейнис заходила к отцу ночью, здесь всегда был запах старинной бумаги.       Эти комнаты напоминали девушке о чем-то тайном и сокровенном. Может, даже о чем-то родном. Но сейчас здесь было также неуютно, как в той злополучной пещере.        — Я говорил вам много раз — не подходите к диким драконам, — скрипя зубами, сказал Эймонд, ставя кубок с оглушительным звоном. — Говорил же?       Они обе понуро кивнули, спрятав глаза.       Наставительный и в то же время нудный голос Эймонда надоедал даже ему. Он устало потер виски, зажмурился и сел на стул. В последнее время усилились головные боли — видимо, к близившемуся шторму.       Шира — его младшая дочь, еще совсем юная и глупая, сидела напротив него и потирала ушибленные бок и ладонь, на которой уже увеличивался синяк. Девочка испачкалась в пыли и грязи, когда дракон столкнул ее с себя, из-за чего шелковое голубое платье порвалось, а роскошные белоснежные волосы запутались в колтуны. Чумазое, но одновременно стыдливое лицо понуро опустилось, а ярко-фиолетовые глаза смотрели в пол. Он знал выражение этого лица, знал, что прямо сейчас Шира обиженно надует губы так, что нижняя чуть оттопырится, а нос, покрытый веснушками, сморщится. Но даже раскаяние не усмирит его пыл, готовый вырваться с языка.       Дейнис его опередила, решив взять всю ответственность на себя:        — Извини, это я не доглядела за ней. Я видела, как она кралась к пустырю, за которым она видела Сиракс и решила за ней пойти, но не остановила.       Отец поднял руку, чтобы она замолчала.        — Пусть Шира сама это скажет. Это ее вина.       Младшая сестра действительно надула губы, как делала всегда, когда чувствовала стыд и обиду.        — Я просто подумала, что смогу оседлать ее…       Синий сапфир Эймонда снова вспыхнул каким-то злым огнём, не говоря уже о сжавшихся в кулаки руках. Но он сдержал себя, хоть и нехотя, и фыркнул:        — Просто подумала? Не веди себя как дура, ты выше этого. Я надеялся, что ты более благоразумна.       Его слова звучали жестоко и даже обидно — Эймонд этого не скрывал. Но он злился не из-за глупой попытки дочери покататься на драконе, а из-за угрозы ее жизни. Вот уже в который раз Шира пытается оседлать зверюгу, раз собственный у нее не вылупился, но все попытки проваливались крахом. В прошлый раз она пыталась залезть на Вараксеса и просто полетать. В этот — она решила во что бы то ни стало завладеть дикой Сиракс. Даже Эймонд не приближался к дракону настолько близко, зато его самая младшая дочь, видимо, со стальными яйцами, решила, что сможет ее укротить!       Та была готова вот-вот разреветься от отцовского тона, но до последнего держалась стойко и упрямо. Дейнис наблюдала за ней с внутренним разочарованием: ведь говорила же ей, что так и будет! Нет, не послушала. И так всегда.       Эймонд на минуту смягчился.        — Ты же знаешь, что Сиракс одичала. Она больше не признает других всадников. Если ты так хотела полетать, то почему не попросила брата тебя покатать?       Шира вздернула голову, в ярко-выраженных глазах с мокрыми ресницами читались и извинение, и обида за выговор:        — Потому что мне стыдно о таком просить! У всех есть драконы, а у меня нет! Это нечестно!        — Зато получать тумаки тебе, видимо, не стыдно, — он усмехнулся и сложил руки на груди. — У меня нет дракона, и у твоих сестер тоже. Почему-то Дейнис в голову не лезут тупые мысли пойти в пещеру и сесть опасному зверю на спину.       Дочь отвела взгляд и буркнула:        — Потому что она их боится…       Тут вспыхнула даже Дейнис — и не сколько от такого заявления, сколько о признании своей уязвимости перед отцом. Перед ним нельзя было бояться: он видел каждую каплю твоего пота и взгляд бегающих глаз. Он был человеком, закаленных в боях и не терпящий трусости. Говорить о своих страхах ему — значило стать посмешищем.       Но Эймонд, казалось, вовсе не услышал последнюю фразу дочери и продолжил её мучить, ведь знал, что Ширу без строгости и хлыста никак не воспитаешь:        — …и даже Мейгору не сказала! Ты должна понимать, что драконы отнюдь не игрушки, а опасные орудия убийств. Там, в пещере, Сиракс проглотила бы тебя и даже не подавилась. Такой участи ты хочешь? Первая принцесса Таргариен, которую заглотил дракон, — Эймонд жестоко хохотнул.       И впервые у Ширы полились слезы, которые она беспомощно вытирала грязными руками, размазывая грязь и пыль на аккуратном личике. Эймонд вперил в нее единственный глаз и даже не шелохнулся, выдавливая у нее долгожданное раскаяние.        — Беатрис подначивала меня! — выпалила она, после чего вздохнула и заломила пальцы. Ей было трудно сосредоточиться и продолжить противную для нее тему. — Она постоянно надо мной смеётся. Говорит, что я глупая маленькая идиотка, что я не способна стать драконьей наездницей! Дейнис, ну скажи же!       Сестренка повернулась к ней, и Дейнис ничего не оставалось кроме как согласно кивнуть:        — Беатрис и правда забывается при своем положении. И мне не хотелось бы про это говорить, но… — тут она неловко замялась, пряча глаза. То, что она слышала, могло привести отца в ярость, а она этого не хотела.        — Говори, — приказал он.        — Иногда она шепчется со слугами про ваши… отношения с мамой. Одна кухарка и вовсе сказала мне… — тут Дейнис неловко замолчала; ей было стыдно о таком говорить. — …что она делила ложе с конюхом и, вероятнее всего, с каким-то торговцем из Драгонфорта.       На этот раз Эймонд задумался. Такие слушки про Беатрис он слышал не раз — дочь от своей наложницы, Корианны Мартелл, славилась дурным нравом. Девочка была на пару лет старше Ширы, а уже возомнила себя выше всех. Видимо, ужасный характер передался от матери. Либо же Корианна специально подначивала ее на такие поступки. В любом случае, Беатрис надо приструнить — и немедленно, иначе то, что он услышал здесь, станет всенародным достоянием.       Чуть успокоившись, Эймонд вздохнул и снова помассировал виски.        — Про Беатрис вопрос будет решен сегодня за ужином.       Шира немного повеселела, когда речь зашла о сводной сестре, но Эймонд про нее точно не забыл.        — Что касается тебя, Шира… — отец усмехнулся, и улыбка с ее лица упала. — Ты будешь наказана. Никаких прогулок в Драгонфорт, никаких полетов с братом. Ты будешь сидеть дома, пока я не решу, что ты загладила свою вину и поняла глупость своего проступка. Все уяснила?       Кажется, Ширу это не шибко удовлетворило. Вот она вознамерилась оспорить свое наказание, но отцовский взгляд приструнил ее пыл. Девочка устало откинулась на спинку соломенного кресла и вскоре перестала стыдиться за свою неудавшуюся попытку — даже, кажется, воодушевилась тем, что на такое решилась.       Служанки принесли кувшины с водой с маленькими тазами, чтобы помочь девушкам умыть руки и лицо. Когда с этим делом было покончено, Дейнис снова разочарованно осмотрела себя в зеркале — нежно-голубое платье будет бесполезно сшивать, оно навсегда превратилось в лоскуты. Зато Шира и вовсе не переживала насчет нарядов, крутилась как егоза и все болтала:        — Вот было бы здорово попробовать взобраться на Каннибала! Жаль что я не смогла его найти. Драконоблюстители говорили, что он летает где-то у горы, а это далеко, — сказала Шира, когда с ее кудряшек сняли репей. Она снова засияла своим внутренним блеском, как роса на солнце, но, поймав угрожающий взгляд отца, слегка стушевалась. — Ладно-ладно… я больше не пойду на поиски драконов. Но если так подумать…       Эймонду было знакомо это предвкушение — невесомость от мысли о драконах. Будучи маленьким, он сам это испытал, когда впервые оседлал Вхагар — чувство окрыленности, что он способен на все угодно, что весь этот мир принадлежит теперь ему. Шира была такой же: драконы ей были больше по душе, чем люди.       Воспоминание о Вхагар больно его укололо. Его верного дракона-старушки не было с ним вот уже много лет. Завоевание Дорна обошлось не без потерь. Ее череп, привезенный из Пекла, располагался в главном зале замка — в напоминании того, что когда-то в Вестеросе существовал могущественный дракон всех времен — его дракон.       Вхагар укрепила в нем уверенность, страсть к полетам, к жизни. Даже воспоминание о выколотом глазе меркло перед ней. А сейчас было пусто. И пустая глазница оставалась пустой. После ее смерти Эймонд долго не мог смотреть на других зверей. Его любовь к небу умерла вместе с ней. Оказалось, что связь всадника и дракона была слишком глубока.       Он приказал слугам накрыть на стол. Раз они втроем пропустили завтрак, то пора наверстывать упущенное. После утренней взбучки им всем хотелось набить животы до отвала.        — Возможно, у тебя еще получится полетать. Вдруг яйцо проклюнется? — Эймонд разделывал кусок курицы, попутно наваливая себе в тарелку все подряд.        — Я уже не верю в это… — вздохнула Шира.        — Никогда не отчаивайся. Мы не всегда получаем то, что хотим.       Дейнис украдкой посмотрела на отца. Он сказал это с легкостью и непринужденностью, но все же в его глазе что-то блеснуло. Что-то потаенное и сокрытое от нее.       Они поели, обсудив последние новости из столицы. Отец вот уже много лет не покидал Драконий Камень и все новшества из Королевской Гавани узнавал от дедушки Отто. Иногда и от самого короля. Дейнис видела кузена пару месяцев назад, когда плыла в столицу погостить, но он был так занят делами, что она не стала его отвлекать.        — …пишет, что у них все в порядке, — Эймонд пробежал глазами по полученному письму. — Все как всегда — скучно и без новостей. Джейхейрис правит, Отто помогает, Алисента присматривает.       Дейнис улыбнулась каким-то своим мыслям. Джейхейрис был добрым королем и на каждые ее именины дарил дорогие подарки. С Джейхейрой она почти не общалась — королева предпочитала тишину и рукоделие. Зато по Мейлору Дейнис скучала.       Ее сердце затеплилось и забилось в ребрах. Она очень-очень давно его не видела! Ее старый друг детства завоевал отдельное место в ее душе, и никакие плохие воспоминания не могли затмить моменты, связанные с ним. Его последнее письмо пришло к ней месяц назад и с тех пор он ничего не писал, и ее ответ так и остался непрочитанным. Ей хотелось верить, что он тоже по ней скучает.        — А дядя Дейрон што-нибудь пифет? — спросила Шира с набитым ртом.        — Нет, он в Сумеречном Доле. Разгребает дела, — обмакнув губы салфеткой, ответил отец и встал из-за стола. — Ступай к себе, Шира. Дейнис, останься.       Младшая дочка проглотила все, что успела напихать в рот, поклонилась и вприпрыжку ускакала к себе, не обращая внимания ни на царапины, ни на синяки. У мамы будет много вопросов…       Дейнис тоже отвлеклась от завтрака и подняла голову с тарелки. Эймонд дождался, пока слуги уберутся, и только потом спросил:        — Где Мейгор?       Она думала, что он спросит про ее сны, как всегда бывает за завтраком, поэтому удивилась, когда вопрос зашел о брате. С отцом они редко говорили про Мейгора — это была одна из тем, которые было непозволительно затрагивать.        — На тренировочной площадке вместе с Беатрис. А что?        — Он слишком часто находится в ее компании. Мне это не нравится. Если то, что ты говоришь, — правда, то от их связи мы наберемся проблем.       Дейнис пожала плечами. Брат и правда проводил больше времени с их сводной сестрицей, но они ничем таким не занимались — обсуждали всех, разве что. С Беатрис кроме этого ничего не сделаешь — она была заядлой сплетницей, знала обо всем на свете и как-то умудрялась все помнить.       Сама Дейнис с братом почти не общалась. Он считал ее странной. Когда они жили в одной комнате, она часто разговаривала во сне, и Мейгору это в конце-концов надоело. Он заявил, что не будет спать с сумасшедшей и переселился в соседние покои. Не сказать, что это глубоко ее задело, но думать, что брат питает к ней отвращение, было неприятно.        — Твоя мама… — тут он неловко кашлянул. — Не знает об этих слухах?        — Не думаю. Она не интересуется делами замка.        — Хорошо… — с его плеч слетел лишний груз. — Ты молодец, что пошла вместе с Широй. Что только не натворит этот прыткий козленок…        — Я все равно ничем ей не помогла, — досадливо сказала Дейнис. — Она права — я боюсь драконов. Даже там, в пещере, я встала как вкопанная и ничего не смогла сделать, пока ты не пришел.       Тут отец строго нахмурил брови. В такие моменты его шрам на глазнице морщился.        — Твоя сила в другом. Напоминай себе об этом, — хотелось бы Дейнис спросить, в чем именно, но он тут же перевел тему: — Тебе сегодня что-нибудь снилось?        — Ты же знаешь — мне всегда что-нибудь снится, — горько усмехнулась девушка. — Но сегодня ничего особенного. Все было размыто как вчера, позавчера и неделю назад.        — Хорошо, — повторил он натужно. — Мне надо, чтобы ты поговорила с Мейгором. Ему надо держаться подальше от Беатрис. Меня он не послушает, но тебя вполне.       Она хотела отказаться от этой затеи и крикнуть отцу, что брат вышвырнет ее из покоев сразу же, как только она к нему войдет, но она сдержала себя от этого. Отказаться — значило признать поражение и слабину перед отцом. А он этого не терпел. Достаточно и того, что она боится свою собственную стихию — драконов, что для Таргариенов было очень позорно, не говоря уже о не вылупившемся яйце. Поэтому ей пришлось только согласно кивнуть.        — Я поговорю.        — Спасибо, Дейнис. Теперь можешь идти.       Она направилась к выходу, мысленно прощаясь с вырезанными на стенах драконами. В детстве она каждому из них давала имена, но теперь они стерлись из ее памяти. Остались только обрывки воспоминаний.       Несмотря на внешнюю грубость отца, он все равно оставался тем же папой из ее детства, которого она дергала за волосы, не боясь получить выговор. Только сейчас он был очень одиноким. Как и ее мама.       Нет большей боли, чем наблюдать за расколом своих родителей, живущих под одной крышей, но не любящих друг друга.

***

       — А где твое атласное платье, Дейнис? С утра ты была в нем.       Дейнис боялась, что именно это матушка и спросит. Она старалась прийти в гостевую комнату, где они обычно шили у камина, очень тихо, но мама заметила перемены дочери, не отрывая взгляда от полотна и ниток. Как всегда внимательная к мельчайшим деталям и как всегда отстраненная. Последние роды заставили ее слегка располнеть, но под пышным темно-синим платьем этого все равно не было видно. Густые темные волосы были убраны в пучок на затылке, слегка спадая на лоб и скулы.       Леди Марис была красивой, как в юности, но складки от морщинок все равно проступали на лбу и между бровями, как бы оттеняя взор и делая его глубоко несчастным. Серый Драконий Камень будто бы проглотил все ее краски жизни и сделал такой же мрачной, как его каменные стены.        — Я решила его переодеть, — соврала Дейнис, вкалывая иголку в ткань. — Оно оказалось для меня мало.       Знать о похождениях дочерей в пещеры к дракону матери было совсем не обязательно. В такие моменты ей не хотелось расстраивать и волновать её попусту. Поэтому все, что она могла сделать, это спокойно притвориться, что ничего этого не было. До того момента, пока Шира случайно не проговорится.        — Странно, его сшили для тебя всего лишь пару недель назад, — заметила Марис, разгрызая нитку зубами; за годы, проведенные здесь, она уже и забыла, каково быть леди и выходить в свет.        — Я пополнела, — Дейнис взяла другую нитку и вдела ее в иголку. — Вот оно и стало давить.        — Если хочешь, я вызову портниху, чтобы она сшила тебе новые платья.       Тут-то мать, наконец, подняла голову от своего занятия, чтобы тут же просверлить взглядом дочь. Дейнис понадобилась вся сила своего внутреннего духа, чтобы не сдаться под материнским напором. Уж очень она не любила ей врать. Ей с трудом удавалось скрывать содержание своих снов от нее, а тут еще и эта тайна добавилась.        — «Ох уж эта Шира. Попадись она мне…»        — Не стоит, мама, — отказалась она, приблизив к своему лицу ткань, на которой вырисовывался ровный силуэт ее вышитого рисунка. — Просто снова похудею. В последнее время я очень редко выхожу на улицу, все сижу и сижу…       А вот тут ей врать не пришлось. В последние месяцы она действительно ничего не делала. Совершала пару раз в неделю прогулки по всему замку, проверяя сады и пустырь, на котором почти ничего не было, кроме скал да песка. Иногда сходит на отдаленный, заброшенный берег, где не было людей — только туда ее пускал отец. Порой даже в лес ездила, но драконоблюстители не советовали посещать его для прогулок — говорили, что там обитал Каннибал, а с этим драконом лучше не сталкиваться. Слишком уж он был старым и свирепым, больше самой Вхагар, когда-то живущей.       Марис, видя, что дочь от нее ничего не утаивает, вновь вернулась к шитью, умело управляясь иголкой, как Эймонд мечом.        — Да, тебе стоит побольше гулять, а то ты вся бледная, — согласилась она и с раздраженным шипением добавила: — И почему тебя отец не пускает в Драгонфорт? Будто там есть чего бояться. Неслыханная глупость…       Видя, какой желчью и болью обливалась мама по отношению к отцу, Дейнис все больше отчаивалась и понимала, что они никогда не сойдутся вновь. Слишком глубока была их общая рана, и ни один из них не хотел ее залечить.       Вот уже который год они жили порознь — папа в одном крыле, мама в другом, а «Дорнийская принцесса», как любила мать называть леди Корианну, и вовсе обитала в одной из башен. Встречались все только за ужином. Завтраки проводили каждый по отдельности, а на обед Эймонд и вовсе не приходил — в это время он был всегда занят: то по замку помочь, то в городе что-то обустроить или выслушать просьбы горожан. Эймонд никогда не сидел на месте и даже после регентства над королем Джейхейрисом находил себе любые занятия, в то время как Марис сидела в замке и постоянно шила. А если не шила, то пила чай и писала. Да, писать матушка любила. В ее покоях находился целый стеллаж объемных рукописей. Дейнис подозревала, что в них она изливала свою боль, иначе как можно было объяснить десятки толстых книжек?       Родителей связывали вместе только дети. Если бы не они, их история давно бы завершилась, как думала Дейнис. Увы, полной истории про роман отца, мамы и Корианны она не знала — ей попросту не рассказывали, но она подозревала, что Эймонд причинил очень много боли и ненависти каждой из женщин. Маме уж точно. Дейнис ни разу не видела её счастливой, не считая моменты, когда та ездила домой в Штормовой Предел. Как-то раз матушка обмолвилась, что хотела бы покинуть мрачный Драконий Камень и уехать к своей семье, но её там, увы, никто не ждал. Замком заправляла леди Кассандра Баратеон заместо умершей матери, а лорд Боррос чаще проводил время с её сыном, чем со всеми остальными внуками. Мейгора, однако, он тоже любил.       И так получилось, что Марис нигде не было пристанища, кроме просторной, холодной клетки-острова посреди моря и неба. Дейнис ощущала себя точно так же, поэтому её привязанность к маме была крепче, чем у брата и сестры. Первая дочь, первая гордость родителей. Они зачали её по долгу и любви, но растили в обидах и горечи. Несчастный ребёнок.        — Мам…       Девушка оторвалась от шитья: сегодня у неё не было настроя дошивать свой изящный ландыш.        — Да, милая?       Она запнулась. Ей так хотелось рассказать обо всём! О своих безумных кошмарах, о том, что её беспокоит, об отце и Мейлоре, которого она так долго не видела. Выплеснуть всё, что накипело за девятнадцать лет её жизни, но… вдруг не стала этого делать. Маме и без того худо, незачем тягать её своими проблемами. Она справится с ними сама.        — Ничего, — Дейнис улыбнулась натянуто. — Просто хотела сказать, как сильно я тебя люблю.       Леди Марис отложила шитьё и присела рядом. Улыбка, так редко озарявшая её чело, сделала Дейнис непомерную услугу. Для этой улыбки она могла сжечь весь мир, лишь бы мама была всегда счастлива.        — И я тебя очень люблю, моя душа. Всех вас люблю.        — «И отца?» — хотелось ей спросить, но не нашла для этого сил.       Вместе они попили душистый лавандовый чай, и Дейнис оставила мать дошивать своё очередное творение.       Коридоры, по которым она ходила чаще всего, Дейнис знала наизусть и могла пройти здесь хоть с закрытыми глазами. Здесь висели полотна каких-то портретов членов Таргариенской семьи, написанные древними руками ещё со старой Валирии. Самые первые жители Драконьего Камня вытесали родовое древо как до Эйгона Завоевателя, как и после в самой дальней части замка, куда редко заходила нога человека, потому что то крыло было практически заброшенным. Но Дейнис, как заядлую всезнайку, было не остановить. Выскальзывая из-под опеки родителей, она тайно подкрадывалась в свою тёмную обитель и подолгу оставалась стоять у картины с именами предков, расшитых золотыми нитями, среди которых была и Дейнис Сновидица. Как жаль, что история Валирии закончилась навеки вечные.       Вспомнив, что она обещала отцу поговорить с Мейгором, девушка поспешила. Только бы брат не выгнал её!        — Дейнис? Что ты здесь делаешь? — раздался над её ухом вкрадчивый женский голос.       Девушка огляделась по сторонам. В воспоминаниях она стояла у картин, но здесь оказалась, почему-то, среди витражных окон и узких коридоров, куда обычно не заходила. Драконий Камень, к её счастью, был слишком большим, чтобы не иметь вероятность столкнуться с теми, кого не желаешь видеть, но, к несчастью, имел привычку сталкивать в самые неожиданные моменты. Причём с самыми неожиданными людьми.       Леди Корианна Мартелл в своём обычном шёлковом платье, сквозь которое просвечивало её хорошо слаженное изящное тело, встала у самого прохода. Пока её бывшая соперница Марис чахла и вяла, Корианна цвела и дышала жизнью. Вытянутое к подбородку лицо с острыми скулами за прошедшие годы совсем не состарилось, скорее, только молодело. На ней всегда были золотые браслеты и ожерелья, и Дейнис порой казалось, что женщина сама состояла из золота и драгоценностей. Поджарая и высокая Корианна дышала запахом жаркого Дорна, его апельсинами и корицей и заставляла всех вдыхать этот яд.       И даже если Дейнис знала историю про завоевания Дорна её отцом и то, как он обошёлся с Квореном Мартеллом и принцессой Алиандрой, это ни разу не заставило ее испытать к Корианне хоть каплю сочувствия. Наложница была из тех, кто плевал в лицо состраданию и воспринимал жалость в штыки. Да и сама Дейнис видела её лишь как ту, кто разрушил её семью.       Сама Корианна любовью к другим детям Эймонда не распылялась да и сама детей не любила. Когда она родила Беатрис, ей было всего лишь пятнадцать лет. В такие годы никто не захочет возиться с детьми, поэтому её дочь росла на попечении толпы слуг. Разбаловав и себя, и Беатрис безответственностью и непокорностью, она создала свою точную маленькую копию, от которой теперь приходилось освобождать Мейгора.        — Гуляла, — сухо ответила Дейнис, стараясь не отводить взгляда от кошачьей грации Корианны, будто бы боясь, что та сейчас на неё накинется.        — Обычно гуляют вне замка, — усмехнулась та, лёгким движением поправив на себе шёлковую накидку. — Будь осторожней, здесь очень много тайных комнат и коридоров, о которых ты даже не знаешь.        — Я выросла здесь, можете не беспокоиться за мою неосведомлённость.       И Дейнис вознамерилась пройти мимо неё, только Кориана преградила ей путь. Хоть Дейнис была ненамного выше неё, она всё равно смотрела на неё снизу-вверх. И как дорнийке удавалось так делать?        — Я нисколько не сомневаюсь, что ты знаешь свой дом лучше меня, но моё дело предупредить, — Корианна улыбнулась уголками губ, и Дейнис вдруг стало не по себе. Карие глаза наложницы всё равно сверкали сталью и презрением. — Мало ли что скрывается в этих стенах…       Женщина ухмыльнулась, довольная тем, что напугала её, и пропустила, деловито взмахнув подолом платья. Копна чёрных волос хлестнула Дейнис по лицу. Корианна ушла так же тихо, как появилась, оставив после себя шлейф сладкого запаха трав.       Бурча себе под нос самые вредные и жестокие гадости, Дейнис поспешила удрать из этого крыла туда, где чувствовала себя в безопасности. К несчастью для неё, тренировочная площадка замка ею не являлась.       Мейгор, орудуя мечом, скучающе пронзал соломенные чучела. Взмахнёт один раз — полетят щепки стоящих столбов. Взмахнёт другой — солома разлетится по сторонам. Беатрис сидела на другом конце тренировочного поля и о чём-то шепталась со служанкой. Прислуга хихикнула, когда миледи что-то нашептала ей на ухо, но прикрыла рот рукой, увидев принцессу Дейнис. Спрятав глаза, она спешно поклонилась Беатрис и скрылась в проходе на кухню. Сводная сестрица, сверкая такими же карими глазами как у матери, миловидно улыбнулась и помахала Дейнис.        — Смотри, Мейгор, к нам гостья пришла!       Брат вскинул голову в сторону сестры, смерил её равнодушным взглядом и продолжил бить и без того беспомощных чучел, что стояли, свесив соломенные руки. Именно в таком состоянии сейчас прибывала Дейнис — она была чучелом, которое безжалостно рубил Мейгор. Ей даже показалось, что в образе брата невольно проступил облик другого Мейгора, жившего сто лет назад — настолько они были сейчас похожи. Правда чёрные волосы брата никак не могли сочетаться с валирийскими чертами его предка, но так или иначе в них обоих присутствовала сила духа и какая-то скрытая жестокость. У короля Мейгора она выражалась в убийствах и пытках, а у её брата — в тирании по отношению к собственной сестре.        — Опять, наверное, отец подослал, — фыркнул он, убирая мокрые волосы со лба. — Ну, чего молчишь?       Дейнис снова неловко переступила с ноги на ногу. Ей бы не хотелось говорить об этом в присутствии Беатрис, которая была виновницей всего этого. Многозначительно взглянув на неё, сестрица только невинно похлопала пышными ресницами и приблизилась к Мейгору, приобняв ещё целое чучело.        — Что такое, Дейнис? Или воду в рот набрала? — легко посмеиваясь, спросила Беатрис, задорно крутясь на древке. Не было ни минуты покоя, всегда в движении, и этим она напоминала Ширу. Только Шира имела совесть и не пыталась задеть за живое, а Беатрис выпускала когти, но не вонзала их.        — Беатрис, папе не нравится то, что ты занимаешься не женскими делами, — Дейнис решила зайти издалека. — Часто проводишь время здесь и увиливаешь от занятий шитьём. Леди Бета давно заждалась тебя. — «О, а ещё ты упорно забываешь о письме и чтении, но при этом в любой момент готова поскакать в Драгонфорт».       «Леди Мартелл», как любила называть себя Беатрис, вздёрнула узенький носик, так часто лезущий в посторонние дела, но не посмела нагрубить: она понимала, что одной ей не справиться. Поэтому тут же юркнула за Мейгора.        — Какая ему разница, чем я занимаюсь? Пусть лучше за Широй приглядывает: эта мелкая идиотка уже достала со своим нытьём про драконов. Это вы — птенчики в клеточках, а я — свободная женщина и хочу быть рядом с братом. Правда же, Мейгор?       Она с улыбкой взглянула на брата, только тот фыркнул и продолжил до посинения метать солому. Беатрис фыркнула и закатила глаза, что заставило Дейнис невольно понадеяться на благоразумность брата. Может он послушает родную сестру, а не какую-то девчонку, возомнившую себя выше законной крови? Как бы ей не пихали в голову, она всё равно считала себя законнорождённой, потому что в Дорне бастардов не принижают. Увы, но Вестерос Дорном не являлся, и южные законы на Драконий Камень, к счастью, не распространялись.        — Я только одного понять не могу, — повернулся к Дейнис Мейгор, убирая меч в бочонок к остальным. Он снял перчатки и бросил их на скамью. В его длинных чёрных волосах застряла солома, и Беатрис поспешила их убрать, но он резко отдёрнул её руку и уставился на Дейнис распалённым взглядом. — Теперь отец настолько меня презирает, что посылает тебя исполнять его приказы? Молодец, сестра, так держать. Удобно быть у отца на побегушках.       Беатрис громко прыснула, но, увидя как Дейнис сжала губы, тут же откашлялась и только заулыбалась. Она пыталась выглядеть победительницей, кричала глазами: «Видишь, Мейгор уже мой! Не твой, не отцовский, а мой!», будто брат для неё был какой-то игрушкой, трофеем. С самого детства они боролись за его внимание, но тому было всё равно на первую и плевать на вторую. И то, как Беатрис стремилась отбить внимание Мейгора у Дейнис, начинало смешить.        — Ты знаешь его методы, — она постаралась, чтобы это прозвучало строго и сухо, чтобы Мейгор запомнил раз и навсегда. — Я его старший ребёнок, и мои слова — его слова. Он попросил Беатрис заняться чем-то полезным, а не попусту слоняться по замку. А тебе он приказал держаться от неё подальше.       Вот теперь Мейгор расправил плечи. Он был намного выше Дейнис, и ей пришлось приложить огромные усилия, чтобы не сжаться. Брат смотрел на неё так холодно, так… омерзительно, что ей хотелось забиться в угол своей комнаты и никогда оттуда не выходить. Впервые ей стало страшно от вытянутого лица отца, только с молодыми чертами и таким же колючим взглядом. Даже волнистые волосы, прилипшие к его потному лбу, выглядели угрожающе. Даже ноздри вздыбились так, будто Мейгор сейчас обратится в своего дракона.        — Ты его старший ребёнок, а я его наследник. И моё слово — такой же закон, как его, — отчеканил он сквозь зубы. — Беатрис будет делать то, что захочет сама, а если он будет против, — Мейгор даже его имя не хотел произносить, от чего Дейнис сжалась от боли и несправедливости. — То пусть придёт сам, а не посылает ко мне сумасшедшую…       Дейнис вздрогнула, будто её ударили. Он никогда не называл её так при посторонних, никогда не указывал ей, что она всего лишь очередной ребёнок Эймонда Одноглазого. Наследники мужского пола всегда стояли выше женщин, и ради этого правила умерли многие её родственники в той страшной войне. Дейнис это прекрасно знала и не намеревалась разрушать этот гласный закон, но от того, как напомнил о нём Мейгор, ей стало обидно. Его слова растеклись по её венам словно яд, и от этого яда девушке захотелось скоропостижно умереть и больше никогда не воскресать.       Беатрис бросилась ему на шею, но он оттолкнул её и ушёл в оружейную, оставив двух ненавистных друг другу сестёр в обиде и желчи. Чтобы не показаться перед Дейнис отвергнутой, Беатрис вздёрнула голову и деловитым шагом направилась в замок, будто уходила с поля боя победительницей.       Юная принцесса, не до конца осознавая что произошло, стояла с немой болью в груди одна. Забытая. Отвергнутая. Брошенная. Отчаянно борясь с накатывающими слезами, Дейнис начала глубоко дышать. Сердце успокоилось, пусть и нехотя. Позорно плакать при всех. Боль надо держать в себе.       Справившись с эмоциями, она поправила платье и пересекла площадку. Краем глаза она заметила Корианну Мартелл, с усмешкой наблюдавшую за разразившейся бурей.

***

      Вся семья собралась за одним большим столом. Высокие стены и потолки с расписными драконами смотрели на них свысока в своей холодной, даже высокомерной манере. Стояла тишина, прерываемая, разве что, звоном вилок и тарелок. Знамена с голубым драконом висели, не шевелясь. Тепло от камина и множества свечей давал залу какой-то уют, но люди, находящиеся здесь, превратились в ледышки. За столом нависло тугое напряжение.       Эймонд, сидя во главе стола, нарезал свинину, краем глаза посматривая на остальных.       Марис молчаливо восседала по левую руку, не поднимая головы от блюда. Умело орудуя столовыми приборами, она медленно разделывала рыбу, скрипя вилкой по тарелке. С начала ужина она не произнесла ни слова. Эймонд бы подумал, что ей просто не нравится еда, но это происходило на каждом их вечере, что стало невольной традицией — есть в тишине, не трогая других.       Все начинали с горячих блюд, а заканчивали холодными взглядами. Не так его семья должна была ужинать, не такие чувства она должна была питать к друг другу. Как они к этому пришли?       Дейнис молча предложила Марис закуску, но та отказалась, хоть и с тусклой улыбкой. В ней больше не было искры и нотки дерзости, что когда-то подкупило Эймонда. Марис поблекла. Стала часто молчать и избегать его в этом неприветливом, холодном замке. Даже сейчас она хоть и строила из себя невозмутимую женщину, все равно испытывала внутривенную неприязнь. И он знал, почему. Стоило лишь посмотреть вперед, на противоположный конец стола, где горделиво ужинала Корианна Мартелл.       В молодости Эймонда не волновал вопрос о нехватке женского внимания: от Королевской Гавани до Дорна он встречал их великое множество раз. Но именно в Солнечном Копье началась история дорнийской принцессы, которая лишилась семьи и дома, и принца, прилетевшего с войной.       О, в те годы Корианна была красива, как прекрасное божество, похотлива, как самая роковая искусительница, и что самое главное — амбициозна. В нем вспыхнула страсть, неистовое влечение. Нельзя винить его в том, что он просто хотел снять с себя обязательства, которые ему навязала война. Однако вина все же была, и по возвращении домой вспышка страсти прошла. Эймонд затух как свеча. Теперь его ненавидит жена, а наложница и вовсе презирает.       И все продолжали делать вид, что все в порядке. Все эти годы. Все эти дни. Они с Марис делали все, чтобы обеспечить детям хорошее воспитание и все, что было нужно для хорошей жизни, но с тех пор так и не сблизились. Она его ненавидела. Он не знал, что делать. Эймонд сам закрывал глаза на то, как его семья рушилась. Война была выиграна, но какой ценой?        — Пап, подай, пожалуйста, кувшин с водой, — попросила Дейнис, неловко крутя в руках пустой кубок. Она смутилась из-за того, что прервала его мысли.       Эймонд выполнил ее просьбу. Дейнис благодарно кивнула и продолжила ужинать.       Он всегда удивлялся ее спокойному, податливому характеру — она была полной его противоположностью. Дейнис росла тихой и воспитанной, как истинная леди. Любила вышивать, но терпеть не могла кататься на драконах и боялась их. Людей и вовсе страшилась — годы, проведенные в закрытом замке, сделали из нее затворницу. В ней была стать, роскошь и одновременно те черты, которые нужны для будущей матери. Ей уже девятнадцать лет, а она до сих пор не вышла замуж. Эймонд старательно подбирал те партии, которые подойдут и ему, и его дочери, но никто не подходил под его требования.       Да и отпускать ее из дому ему не хотелось — в голове упорно крутилось пророчество Хелейны и каждый приснившийся сон Дейнис. Было опасно выпускать ее из вида, но рано или поздно это придется сделать.       Корианна заметила его задумчивый взгляд, склонила точеную головку набок и слегка усмехнулась: ее губы дрогнули в лукавой усмешке, будто бы прочитав его мысли.       У нее были особые черты лица: глянешь на нее и сразу подумаешь о сущем дьяволе — настолько она вселяла во всех нотку злобы, страха и одновременно очарования. В последние годы ее характер стал совершенно невыносимым, и Эймонд упрятал ее в самую дальнюю часть замка, чтобы она не мозолила ему взор. Он не понимал, что нашел в ней много лет назад.       И их дочь, Беатрис, переняла все от матери — и внешность, и характер, и даже манеры. Она была высокой, с тонкими руками и смуглой оливковой кожей, присущей только Мартеллам; с чёрными, словно смоль, волосами и дерзкими чертами лица. Брови у нее всегда были сближены, будто бы она хмурилась, а губы — либо сжаты, либо улыбались. Беатрис всегда носила открытые наряды на южный лад, впрочем, как и мать. И это отличало Беатрис от всех его остальных детей.       Беатрис со скучающим видом ковырялась в тарелке и попивала вино, бросая частые взгляды на сидящего напротив Мейгора. Тот упорно не смотрел на ее заигрывания и пару раз недовольно отдергивал ее руки, тянущиеся к нему. Впрочем, желание Беатрис продолжить его доставать не иссякало.       Мейгор… единственный сын, отрада матери. Сколько сил и времени было вложено в наследника Драконьего Камня! В этого высокого, долгожданного мальчугана с мамиными темными волосами и глазами. По характеру он был точной копией Эймонда и во многом успел его превзойти. Он умел сражаться на мечах, булавах, топорах и кинжалах, умел стрелять из лука и ездить верхом — что на лошади, что на своем драконе Вараксесе. Но единственная ложка дегтя была в этом бочонке меда — Мейгор ненавидел отца.       Эймонд научил его всему, что знает сам. Они вместе путешествовали до Королевской Гавани и Сумеречного Дола, когда Мейгор был маленьким. В детстве он был его любимцем, и это взрастило в мальчике черты высокомерия и честолюбия. А когда он начал замечать холод в отношениях родителей, то понял, в чём крылась проблема. Матушку он особенно любил и не чаял в ней души, поэтому каждую её печаль он перенимал на себя. С возрастом в юном принце все равно оставались проблески милого ребёнка — чуть детская наивность, упорность в победе и нежелание проигрывать.       Единственная жемчужина в этом адовом котле была Шира, личное успокоение отца. С ней, конечно, проблем не оберешься, но она одна казалась ему самой радостной в этом зале. Девочка искоса смотрела на него своими большими глазами и сжимала ложку. Она предвкушала разговор, который он пообещал сегодня начать.       Эймонд отпил из кубка и со вздохом произнёс:        — Я хочу завести неприятный разговор. В замке начали появляться слухи о твоем непристойном поведении, Беатрис.       Та отвлеклась от заигрываний с Мейгором и посмотрела на отца.        — Это какие же, папенька? Я вела себя куда более достойно и не бегала по пустырям в поисках драконов, — у нее была привычка растягивать слова, будто мурлыча их под нос. Одновременно говоря, Беатрис поглядывала на Ширу, успевшую вспыхнуть.       Марис недобро поглядела на бесстыдницу и намеревалась оспорить её гнусный навет, направленный в сторону её дочери, только Эймонд остановил их всех, встав с места. Корианна же откинулась на спинку стула, невозмутимо прищурившись. Она ожидала продолжения спектакля.        — Эймонд, принц мой, твою дочь оклеветали. Ты будешь верить слухам, какие распространяют наши недруги? — впервые заговорила она — величаво, не повышая голоса. Ее чёрный взгляд был обращен на Марис. — Беатрис не могла…        — Заткнитесь и послушайте меня! — не выдержал Эймонд, стукнув кубком о стол. Грохот разнесся эхом по всему залу, заставив вздрогнуть семью, а слуг вжаться в стены.       Беатрис вжала голову в плечи, обернувшись на мать в поисках помощи. На лице Ширы сверкнула победоносная улыбка, но она тут же спрятала ее за волосами. Один лишь Мейгор, безразличный к их противостоянию, продолжал есть.        — Разговор касается не только твоих провокаций над младшей сестрой, но и походов к слугам. До меня дошли неприятные известия о твоем непотребстве, — Эймонд с отвращением вздернул губу, обращаясь к Беатрис. — Например, что ты трахнула конюха или соблазнила стражника на посту. Мне мерзко слышать, что моя дочь от крови дракона ложится под всех подряд и не отдает себе в этом отчет. Была одна такая женщина из рода Таргариенов, и где она оказалась? В могиле. В ее распутстве погрязли все.       Теперь и Марис фыркнула на его слова.       Корианна резко встала из-за стола, чтобы говорить с ним наравне. Её глаза метали молнии. Красивое личико скривилось от ярости. И если Дорн олицетворял в себе непокорность и противостояние свободных людей, то Корианна в своём лице была песчаной бурей, сносившей всё на пути.        — Но Эймонд, любимый…       Он прервал ее:        — И слышать ничего не хочу. С этого момента она будет ходить только со стражниками, которых я выберу сам. Я буду знать о каждом её передвижении, пока не удостоверюсь, что она не позорит моё имя.       Беатрис хотела оспорить наказание, но одного взгляда матери было достаточно, чтобы заткнуться. Ей оставалось только обиженно встать с места и покинуть зал. Корианна повела себя менее вспыльчиво, однако демонстративно пошла за дочерью, швырнув нож на стол. Противостояние Дорна и тут потерпело поражение.       Эймонд проводил их затуманенным взглядом и кивнул стражнику, чтоб тот последовал за ними. В обеденном зале остались только дети и Марис.        — Ну что, теперь ты доволен? — Мейгор поднял голову на него. Если бы внутренней желчью можно было убивать людей, то Эймонд бы лежал мёртвым. — Без доказательств обвинил Беатрис в том, чего она не делала. Ты с каждым разом превосходишь самого себя, отец.       Он откровенно плевался отвращением, как змея ядом. Марис с болью на лице взяла его за руку, но тот отпрянул от неё, продолжая огрызаться на Эймонда:        — Смотри, мама, какой твой муж жалкий. Не может взять ответственность на свои плечи и избегает проблем, как он всегда и умеет.       В разговор намеревалась встрять и Дейнис, которая вытянулась в тонкую струнку и в возбуждении от происходящего сжала край скатерти. Однако поведение отца её насторожило. Эймонд упал на стул. Разговор с семьёй его доконал. Снова заболела голова, отбивая дробный, надоедливый ритм в висках. Мир вокруг него сузился настолько, что слова сына до него доносились в отдалении.        — Мейгор, прекрати, — жалобно попросила Марис, не зная чью сторону принять: больного мужа или любимого сына.        — Да, брат, перестань, — поддакнула Шира, которая после ухода дорниек сидела в полном восторге. — Беатрис сама виновата: нечего слоняться по замку без дела. Мы её предупреждали.       Тот смерил сестрицу неодобрительным взглядом, но та была непреклонна. Гляделки продолжались меньше минуты. Понимая, что семья не хотела внимать его словам, Мейгор со скрипом отодвинул стул и покинул зал.        — Можете идти, — бросил Эймонд, дрожащей рукой наливая себе воду.       Дейнис хотела подать ему кубок, но он упрямо отказался от её помощи.        — Благодарю за ужин, — пролепетала она и покинула стол.       А за ней тихо юркнула Шира, громко шепча:        — Ты видела, как он ее уделал? Я не сомневалась в папе…       Когда в чертоге воцарилась тишина, Марис обеспокоенно посмотрела на него, но ничего не сказала. Годы холода и разрыва сделали своё дело: теперь она не могла к нему подступиться и оказать заботу, которая от неё требуется, как от супруги. А он не мог позволить ей сделать первый шаг и постоянно отталкивал. Марис горько фыркнула:        — Меня удивляет, что ты заметил распутное поведение своей дочери только сейчас. Корианна сделала ее точной копией себя. Или тебя. В молодости ты тоже не мог удержать член в штанах, так зачем же за это винить Беатрис?        — Марис, только не сейчас… — Эймонд снова помассировал виски: головная боль усилилась, поразив его от кончиков пальцев до самой корки мозга. Немилосердные когти скреблись по его черепной коробке.        — Хорошо, — Марис сделала скупой реверанс. — Поговорим позже. Когда-нибудь.       И оставила Эймонда наедине со своей болью и поражением. Сам того не зная, он превратился в такого же немощного главу семейства, как его отец. Столь жестокое сравнение с Визерисом заставило его дрогнуть. Словно беспомощный калека, он зашипел и откинулся на спинку стула, подставляя голову холодному сквозняку.        — Мейстера сюда! — крикнул он слугам.       Старик не заставил себя долго ждать. Он принёс сюда припарки, целебные травы и отвары. Причина частых головных болей Эймонда крылась в нечто странном: по словам многих лекарей он был здоров. Никакая медицина не могла излечить принца от того, чего даже не существовало, и вот уже последние пару лет ему становилось только хуже и хуже.        — Вы слишком переволновались, мой принц. Сейчас вам нужен покой и отдых, — говорил мейстер спокойным, томным голосом. — Я принесу вам в покои маковое молоко: трёх капель будет достаточно, чтобы заглушить боль. Настой шиповника поможет вам успокоить нервы, выпейте его сейчас.       Эймонд молча исполнил то, что от него требовалось. На какой-то момент боль ушла, заставив его спокойно вздохнуть. Если каждый разговор с семьёй будет заканчиваться так, то ему стоило убраться из этого гадюшника подальше.        — Вам бы прилечь, мой принц, — снова засуетился мейстер, бренча цепью на шее. — Иначе головная боль может вернуться.       Вот уж куда Эймонду не хотелось идти, так это в свои пустые, мрачные покои, которые засасывали его в глубокую яму.        — Нет, я побуду здесь, — спешно отказался он. — Отнеси мне в покои маковое молоко.       Тот поклонился и ушёл, оставив на столе пару растолчённых ягод и листьев для ночного чая. Но пить Эймонду не хотелось. Он уставился на пустующий стол с почти нетронутой едой. Его свинина уже остыла и неаппетитно глядела на него.        — Уберите здесь всё, — приказал он, отодвигая тарелку. — И выбросьте в море.       Вот уже много лет его окружало одиночество. Он настолько привык к нему, что не представлял жизни без него. Одиночество было его вторым «я», что преследовало его по пятам, куда бы он ни пошёл. И оно будет с ним всегда, как надоедливый шлейф, тянущийся следом. То, как закончился ужин, нисколько его не удивило. Он поставил на место дорнийскую непокорность, но вновь лишился сына. Почему, почему он так его ненавидит?       Неужели и Визерис чувствовал то же самое в последние годы своей жизни: ненависть от своей семьи и физическую беспомощность?       Мейгор и сам не видел, как он корил себя каждый день своей проклятой жизни. Он уже и не помнил беззаботное и счастливое время — казалось, что боль и сожаления поглотили его с головой. Была бы здесь матушка, она бы сказала, что так наказывают его боги за все злодеяния, но он больше не верил в святых. Если бы они существовали, то смилостивились и убили бы его, чтоб он не мучился.       Эймонд посмотрел на высокую книжную полку, обставленную фолиантами и свитками. Даже читать не хотелось.       Сегодня он чуть было не лишился дочерей из-за их глупости, а сейчас от него отвернулась вся семья. Может Сиракс стоило его сжечь там, в пещере? Дракон, на удивление, оказался слишком податливым, несмотря на его дикость. Драконоблюстители предупреждали, что Сиракс могла сжечь его, но вместо этого она улетела.       Наследие Рейниры могло покончить с ним за одну секунду, но даже такой услуги ему не оказали. Оставили мучиться.       Со вздохом поднявшись со стула, он похромал в свои покои, с надеждой вспоминая о маковом молоке, который должен был оставить мейстер. Сейчас ему хотелось забыться непробудным сном. Уснуть и не видеть сны, не жалеть себя, не видеть того, каким сухим и бесцветным он стал. Весь худой, бледный и изнурённый временем. Выпирающие кости ключиц из-под одежды придавали ему болезненный вид. Впалые щёки и синяки под глазами оттеняли взгляд.       И походка — медленная, шаткая, не держащая его тело — делала из него совсем другого человека, не Эймонда Таргариена, завоевателя Дорна, а просто несчастного старика.       Эймонд вышел в коридор. Факела освещали каждый уголок этого уютного места. Полотна с красочными картинами веселили взгляд. Самый большой рисунок был нарисован Широй — её творение висело на обозрение всем. Кривые рожицы и глупые кляксы, конечно, не могли похвастаться красотой, но эта картина хранила в себе маленькие, радостные вспышки воспоминаний.       Он побрел мимо комнат детей, заглянул в покои к Шире. Та спала, укутавшись в одеяло с головой. Дейнис в своей опочивальне читала книгу перед сном. А Беатрис и вовсе не оказалось на месте, хотя стражник стоял. Эймонд нахмурился. Если она скрывается у Мейгора… если он найдёт её там…        — Где она? — спросил Эймонд у стражи.        — В своих покоях, ваше высочество, — ответили те хором.        — Её там нет, олухи, — рыкнул Эймонд, понимая, что начинает медленно закипать.       Покои сына находились рядом. Не медля ни секунды, он распахнул дверь. И услышал сдавленные стоны и вздохи.       На кровати, спиной к нему, игриво извивалась Беатрис. Словно гибкая кошка, она подмяла под себя Мейгора и бесцеремонно прыгала в такт его толчкам. На ее тонкой шее блестели капли пота. Она вбивала брата в кровать яростно и исступленно, будто ковала железо. Протяжные стоны любви слились в один крик. Вот она ухватила Мейгора за плечи и поцеловала его, подминая его язык своим. Он издал протяжный вздох.        — Я ожидал все что угодно от тебя, Беатрис! — Эймонд прервал их громким голосом, заставив дочь испуганно оторваться от Мейгора и спрятаться под одеялом. — Но от тебя, Мейгор, я требовал всего ничего — просто быть примерным сыном.       Его гложил стыд не из-за того, что застал их в постели, а из-за того, что воспитал из них разочарование. И его домыслы подтвердились: Корианна стремительно впихивала Мейгору свою дочурку, чтобы укрепить своё положение. Если Беатрис забеременеет от него — это будет конец всему.       Неужели его умный, блестящий сын не мог об этом догадаться? Разве этот парень, прятавшийся под одеялом, был его наследником?        — Отец, послушай меня! — воскликнул он. Впервые Мейгор не строил из себя обиженного жизнью сына. Впервые на его челе проступила тень страха за себя и сестру.        — Папа, нет, не надо! — взвизгнула Беатрис, когда Эймонд бесцеремонно оттащил её голую из постели.       Она с болезненным криком упала на ковёр. Это была не его дочь, это была дочь Корианны. Он не видел проблески своего рода в испуганных глазках, вылупившихся на него с немой мольбой. Даже прикасаясь к ней, он представлял себе Корианну, и это вводило его в ступор.        — Ты не прекращаешь меня позорить, — прошипел он, одним рывком подняв её на ноги. — Вся в мать, маленькая, извращённая шлюха! Одевайся!        — Оставь её! — Мейгор встал с постели, закутавшись в покрывало. Минутный испуг прошёл, он ощерился как щенок, готовый биться с цепным псом. — И я всю объясню.        — Мне не нужны объяснения. Если бы ты хоть немного пораскинул мозгами, то понял бы, что Беатрис под тебя ложит её же мать, — он повернулся к Беатрис. — Я прав, не так ли?       Он был уверен в хитрости и прозорливости Корианны. Ради себя она могла пожертвовать и своей дочерью.        — Нет, конечно нет, — залепетала та, стыдливо прикрывая себя руками. Она плакала. — Папа, папочка, не злись! Я больше так не буду!        — Ты опорочила себя, Беатрис, — безжалостно осадил её Эймонд. — Стража! Обещаю, что после этой ночи вы больше не увидитесь.       Мейгор сжал губы, но промолчал. Стражники, не обратив внимание на нагую Беатрис, взяли её под руки и увели в пустующие покои другого крыла, там, где жила Корианна. Двум дорнийкам там будет самое место.       Злобный и уставший отец повернулся к сыну, продолжавшему стоять в одеяле. Впервые Эймонд в нём разочаровался. Почему-то он сразу вспомнил Эйгона, своего покойного брата. Мать постоянно ругала его за беспредельное распутство. Он был её клеймом, её болью. Так и Мейгор был его ненавистью и безнадёжной любовью одновременно.        — Ты слишком сильно напоминаешь мне моего брата, — с горечью сказал Эймонд, отворачиваясь.        — Только он мёртв, а я жив, — жёстко парировал Мейгор, сразу поняв, о ком говорил отец. — И он был королём, а я им не стану. Я всегда делал всё, что ты от меня требовал, но и я имею право выбирать.        — Не имеешь! — рявкнул тот так, что Мейгор отступил на шаг назад. — Не имеешь, потому что ты мой сын и наследник! У тебя обязательства передо мной и страной! Ты не можешь делать всё, что тебе захочется. Не можешь делить постель с бастардами и служанками.        — В этом и есть наше различие, папа, — горько усмехнулся Мейгор. Кровь дракона взбудоражила и его вены. Теперь он стал тем, кто некогда носил его имя. — И моя схожесть с покойным Эйгоном. Мы оба — наследники, а ты им никогда не был и не будешь. Ты сидишь на острове, запершись в своём идеальном мире, а время идёт. Скоро твои головные боли тебя доконают. Ты и так не захотел оседлать ни одного из драконов, а потом и вовсе отказался от места в Малом Совете, когда Джейхейрис тебе предлагал. Ты трус, хоть и не признаёшь этого! Трус и жалкий…       Эймонд его ударил. Рука сама потянулась нанести ему больную пощёчину. Голова сына отлетела от жёсткого удара. На скуле появилась царапина от припечатанного кольца. Кровь капнула на пол.       Он и сам не понял, как это сделал. В нём возникло животное желание причинить своему ребёнку боль, лишь бы он заткнулся и прекратил говорить то, что ударяло по его самолюбию. Одно было больно — он говорил правду. Словно Мейгор был его тайной частью, которую он постоянно скрывал глубоко внутри, как какую-то гниль, какое-то зло. Но это зло смогло выбраться наружу.        — Мейгор, я… — Эймонд не знал, что сказать. Даже для него это было неожиданностью. — Не хотел…       Но тот и слушать его не стал. Медленным движением он оттёр кровоточащую рану и процедил сквозь зубы:        — Убирайся.       И Эймонд убрался.       У порога его поджидала Дейнис. Дочь в ночной рубашке и с тоненькой свечкой в лампадке ждала его возвращения. Она не слышала всего их разговора, но могла догадаться, о чём шла речь. Видя, что отец был разбитым горем, она осторожно подошла к нему.        — Пап, что случилось? Я могу тебе как-то помочь?       Он не сразу отреагировал на неё. Ему пришлось усиленно протереть затуманенный глаз и сфокусироваться на её лице. К сердцу прилила нежность к этой светлой доброй девочке.        — Нет, Дейнис, не можешь, — сказал он осипшим голосом и сгорбился. — Иди спать. Завтра поговорим.       Доковыляв до двери, он на какую-то минуту остановился, смотря себе под ноги. Она хотела было позвать мейстера, но Эймонд тронулся с места и не спеша растворился в ночном мраке замка. Лишь его шаркающие шаги остались в коридоре, пока не затихли окончательно. Немного постояв в коридоре в одной рубашке и тонких тапочках, на холодном сквозняке под шум чьих-то лат, Дейнис вернулась в свои покои и заперлась.       Сегодня ночью никому не хотелось спать. Она ещё долго слышала, как Мейгор метался в своей комнате и громил всё подряд. Он разбил посуду, судя по треску фарфора и стекла, разломал деревянный шкаф, выкинул из окна все вещи. Приходила Марис, чтобы поговорить с ним, но он не пустил её и требовал вернуть Беатрис. От его криков проснулась и Шира, которая испугалась гнева брата и попросилась остаться у матери на ночь.       Дейнис долго лежала на кровати, вперив задумчивый взгляд в каменный потолок. Когда разгром прекратился, она смогла спокойно выдохнуть и лечь спать. На душе было неспокойно и тягостно.       И сон, который она увидела, тоже был беспокойным и тягостным. Её окружало кольцо огня. Бушующие языки пламени безжалостно касались её кожи, но не обжигали. Повсюду стоял запах гари, но и он казался девушке прозрачным и почти невидимым. Этот бушующий круг вдруг невероятно сузился, и огонь начал лизать её пятки. Она металась из стороны в сторону, звала на помощь, но никто не приходил.       Вокруг была чернота.       Как и в драконьей пещере. Эймонд спустился по крутой насыпи вниз. Он не взял с собой факел и уже об этом пожалел: острые булыжники немилосердно впивались ему в ноги, а растянувшиеся под потолком и по полу вытесанные временем и огнём камни так и хотели задеть его за голову. Но он помнил очертания этой пещеры, ведь был тут утром. И пошёл дальше, держась за стену.        — Мама? — в очередной раз жалобно позвала Дейнис, прижимая руки к груди.       В ответ раздался истошный драконий рёв. В тёмном, густом от дыма небе она разглядела очертания двух драконов, столкнувшихся в безжалостном бою. Они раздирали друг другу глотки, крылья и морды. Ошмётки чешуи и мяса падали ей под ноги.       Из огня проступил чей-то силуэт и зашептал тихо, почти неслышно, сбиваясь со слов и вдруг снова возвращаясь к ним. Дейнис казалось, что у говорящего что-то булькало в горле, и он силился донести до неё что-то важное.        — Я видел… сон… сон я видел, видел сон, — безумно шептал незнакомец. — Сон яснее яви… Я видел сон яснее яви…        — Кто вы? — крикнула Дейнис в гущу пламени.       Но силуэт не обратил внимания на её слова и продолжал бормотать. Откуда ни возьмись появились трупы, которых раньше здесь не было. Огонь расступился, чтобы она смогла осмотреть их. И Дейнис обомлела: всё поле валялось в кровавых телах. Море, море крови, кишков и гнили образовалось вокруг неё, пока драконы над головой бились в истошной схватке.        — Я слышал… слышал топот тысяч… топот тысяч лошадей…        — Прекратите! — закричала она, сжимая уши руками. На пальцах что-то было. Она приподнесла к лицу руки — они были в крови. Все в крови. По локоть, по плечи… её белая ночная рубашка вдруг тоже стала красной.       Камни под ногами Эймонда захрустели. Он вошёл в пещеру, облитую серебряным, лунным светом. Сиракс мирно спала, сложив морду на лапах. От неё исходило зловоние жареного мяса.        — И треск щитов… — продолжал бормотать голос. — И звон, и звон стальных мечей…       Дейнис уже не слышала его и пыталась оттереть с рук чью-то прилипшую кровь. Ей было страшно. Никто не приходил ей на помощь.        — Оставь меня в покое! — крикнула она, обращаясь к таинственному голосу. — Где я? Почему здесь столько трупов? Где моя семья?       Эймонд обошёл Сиракс кругом. Если он не сделает этого сейчас, то не осмелится никогда. И впервые за столько лет он взялся за чешую дракона.       Сиракс открыла глаза.       Из огня выступил мужчина. Его тело было покрыто язвами. На отсутствующих фалангах пальцев копошились червяки. В пустующей глазнице — тоже. Жидкие волосы совсем не скрывали хрупкие очертания черепа, на котором была золотая корона. Приоткрытый рот с гнилыми зубами шевелился и продолжал говорить:        — Наследник мой Железный занял трон, — его голос приобрёл внятность и чёткость. Единственный целый глаз смотрел на Дейнис со страхом и сожалением. Но вот взгляд ожесточился. Полуживой человек зарычал исступленным бешенством. Из дырявых отверстий и язв на его теле сочился зелёный и чёрный яд.       Дейнис отступила на шаг назад и поняла, что она упёрлась в стену. Выхода не было. Огонь поглотил их с головой.       Дракон погибшей сестры Эймонда вздыбил рога и медленно расправил крылья. В пасти заблестела искра огня. Он, не теряя ни минуты, ухватился за перепонки Сиракс и с трудом взобрался на спину. Она рычала, извивалась и пылала огнём. Вся пещера озарилась её гневом. Но Эймонд не боялся её.       Только не сегодня.        — И заревели все драконы… — продолжал булькать незнакомый силуэт, подступая к Дейнис через огонь и трупы. — Как один дракон!       Крики зверей, внемлющие его голосу, заставили Дейнис проснуться. Она откинула одеяло, понимая, что безумно вспотела. В горле пересохло от жажды. Ей никогда не было так страшно. Кто это был? Почему там было столько мёртвых?       Сон был слишком реальным, и увы, она знала, что за ним последует. Это было очередное её видение.       Она позвонила в колокольчик. Пришедшая служанка испугалась её вида, но Дейнис было на это наплевать.        — Где мой отец? — спросила она вспешке, накидывая на себя накидку. — Мне срочно нужно его видеть.        — В последний раз его видели за замком, ваше высочество.       Девушка остановилась, недоумённо нахмурившись.        — Где именно? Он в Драгонфорте?       Ответ служанки не понадобился. В небе над Драконьим Камнем раздался протяжный рык. Дейнис в спешке подбежала к окну, ещё не до конца отойдя от жуткого кошмара. Ей чудилось, что сейчас на них нападёт толпа диких драконов и сожжёт их заживо. Но этого не произошло. Вместо этого в небе летала Сиракс.       Спустя восемнадцать лет дракон Рейниры Таргариен обрёл нового всадника.