Во сне было жарко и душно.
Дейнис упала на горячий песок. Яркий круг солнца и чистое небо без намека на облачко заставляли ее сгибаться в три погибели. Все тело было липким и потным, а кожа ног — раскаленная докрасна и облезлая. Долгие часы скитания по пустыне превратили Дейнис в ходячий труп. Сухой язык прилип к небу, и ей с трудом удалось его отлепить. Говорили, что самая суровая и медленная смерть была от обезвоживания, когда ты глотаешь сухой воздух и представляешь каплю воды. Когда все тело дрожит от нехватки прохладной тени, лишь бы больше не видеть беспощадное солнце. И Дейнис была с этим согласна.
Она медленно умирала в песках. Пустыня — ее могила. Пустыня — ее смерть.
Вот над ней пронесся стервятник, больно клюнувший в голову. Она с трудом заставила себя встать с раскаленного песка, обжигающего ладони, и прижала к себе руки, спасая от света. Ее некогда белая кожа теперь была красной и раздражительно чесалась от мелких щекочущих песчинок. Еще чуть-чуть, она сможет! Еще один шаг…
Дейнис сглотнула и тут же больно поморщилась: во рту не было ни капли. Даже соленые слезы высыхали на щеках мгновенно, не успевала она их слизать.
Окончательно отчаяться ей не удалось — перед ней оказался замок, протянувшийся вдоль берега моря. Его золотые купола блестели так ярко, словно спустившиеся звезды с неба. Город под ним, распростершийся в тени башен и стен, кипел своей жизнью.
Солнечное Копье! Отец рассказывал ей про Дорн и вотчину Айронвудов, бывшую Мартеллов. Она в безопасности! Они спасут ее!
Дейнис из последних сил кинулась к городу, не обращая внимания ни на боль в ногах, ни на яркое солнце, дышащее ей в спину. Она разодрала нежную кожу пяток в кровь, когда вместо песка появились камни и булыжники, но ей было необходимо добраться до спасительной прохлады. Если она задержится в пустыне хоть еще на минуту — стервятники ее сожрут.
Девушка появилась у самых ворот в Тенистый городок, но вместо знамен Айронвудов — железных решеток — безмятежно висели знамена Мартеллов — солнце, пронзенное копьем. И с башен выглядывали не друзья ее отца, а враги. Один из стражников направил на нее копье. Дейнис обхватила себя в надежде спастись, но острие полетело прямо на нее, грозя разорвать ей грудь.
Дейнис проснулась вся вспотевшая и разгоряченная. Волосы прилипли к мокрому лбу, как и простыни. Подушки хаотично разбросаны по всей кровати, одеяло откинуто на пол. Ее держали сильные мужские руки. В горячке она сначала не поняла, где находилась. Что за комната? Почему она не дома? Но не успела она пошевелиться, как ее пронзила тугая боль внутри, словно в ней сидел клубок иголок, разрывающих ее нутро.
Она все вспомнила.
— Дейнис, ты меня слышишь? — раздался до боли ненавистный голос Мейкара.
Но сон не хотел отпускать ее из своих жестоких объятий — он держал ее сознание в своих руках и стискивал его так, будто хотел разорвать на части. Перед глазами все поплыло. Духота комнаты кружила ей голову.
— Принесите воды!
Кто-то засуетился, зашеркался по полу. Налили воды. Мейкар поднес к ней стакан, и Дейнис жадно осушила его до дна. Но даже этого было недостаточно, чтобы заглушить сухость во рту. По крайней мере, она понимала, кто перед ней находился. И даже слабость не помешала ей стряхнуть с себя руки супруга и спрятать голое тело под простынями.
Он послушно пересел на край кровати. Судя по его взъерошенному виду и слугам, столпившимся в дверях, она знатно его напугала.
Черт! Они все видели! Нельзя допустить, чтобы по замку распространились слухи о ее снах!
— Это просто кошмар, — буркнула она так, чтобы ее услышали. — Не страшно.
— Дейнис, ты кричала во сне, и ты говоришь что это «не страшно»? — пытливо спросил Мейкар.
Впервые он посмотрел на нее обеспокоенно и как-то даже заботливо. Но Дейнис всю передернуло от его взгляда. Не нужна ей его забота. Не нужен он ей. От одного лишь воспоминания о проклятой ночи, его касаний к ее телу заставляло ее с отвращением оттирать свою кожу, лишь бы не чувствовать эту пошлую грязь на себе. Лишь бы стереть
его с себя.
Он увидел ответ на ее лице и отвернулся.
Дейнис оглядела себя: по всему телу выступали багровые пятна от его рук. Она стиснула челюсти до боли в висках, лишь бы не всхлипнуть. Снова пошла кровь, окропляя белые простыни алым клеймом. Слезы брызнули непроизвольно, и все это навевало на нее жалость к себе. Не такую жалость, когда хочешь себя утешить, но такую, когда тебе ненавистна каждая частица себя от собственного бессилия.
Смыть с себя. Стереть с себя. Выскрести
его из себя.
— Наберите ванну! — крикнула она слугам, закутываясь в простыни.
Понадеявшись на себя, Дейнис встала с постели, но ноги не удержали её: либо после ночи, либо после изнуренного сна они болели так сильно, будто она ходила на раскаленных углях. Мейкар вовремя подхватил ее и усадил на кровать, но и тут Дейнис не дала до себя дотронуться, с животной яростью отбросив его с себя.
— Дейнис, я помочь хочу, — разозленный ее выходками, сказал тот.
— Не нужна мне твоя помощь! — рассвирепела та. — Не прикасайся ко мне!
Мейкар сжал челюсти так, что под кожей заходили желваки. Но Дейнис была непреклонна. Ему пришлось сдаться и выйти из комнаты. Только тогда принцесса нашла в себе силы успокоиться и остановить бешеное сердце.
Одиночество позволило ей прокрутить сон сначала. Пустыня, Солнечное Копье, знамена Мартеллов… Все эти признаки говорили только об одном: о восстании в Дорне. Но она могла ошибаться. Отец должен скорее узнать об этом сне, и тогда они придумают, что будут делать.
Она нужна ему. Эта надежда открыла ей второе дыхание. Все это она делает ради отца и его признания. И если с любовью ей не повезло, может, повезет предотвратить грядущее восстание?
Прошла ещё одна неделя веселья и искушений. На этот раз ужины были поскуднее, потому что все запасы были распиты и съедены — никто не ожидал праздники такого масшаба. К счастью, последняя свадьба знаменовала окончание долгих и изнурённых событиями пиров. Гости начали разъезжаться по домам. Первыми столицу покинули Старки, следом — Талли. Аррены и Айронвуды решили остаться ещё ненадолго. Пришла очередь и Дейнис с Широй отправиться в свои новые дома.
Эймонд и Марис стояли в гавани. Корабли — один Дейрона, другой Селтигаров — расправили свои паруса, готовясь пуститься в путь. Марис крепко-крепко прижала к себе младшую проказницу-дочку, целуя её в веснушчатый лоб и щёки. Шира, раздражённая столь надоедливой лаской, отодвинулась от неё.
— Ну мам, хватит, меня уже ждут!
— Я ещё нескоро тебя увижу, — с тоской, присущей всем матерям, когда наступает время выпускать птенчика из гнезда, сказала Марис.
— Клешня находится недалеко от Драконьего Камня, и ты это знаешь. Ты всегда сможешь меня навестить.
Пока они слезливо прощались, Дейнис стояла в сторонке с отцом. Он выглядел озадаченным и глубоко задумчивым. Может, это из-за сна, про который она ему рассказала? Но она не решалась спрашивать, только неловко переступала с ноги на ногу. Почему-то прощания, даже недолгие, всегда давались ей туго. Поэтому она не смогла встретиться с Мейлором и закончить то, что начала на свадьбе. Может, она просто трусиха?
Дейрон и вся его семья уже были тут как тут. К несчастью для Дейнис, на корабле будет только она и Мейкар: все остальные полетят на драконах позже. Не хотелось идти на судно, на котором она будет заперта как мышь с кошкой в клетке, но выбора у неё не было. Не стоит показывать всем, как она его ненавидит.
— Ну что, Дейнис, ты готова? — подскочил к ним дядя под руку с Бейлой.
Она только кивнула, украдкой взглянув на отца: и тут он не отвлёкся от своих тягучих мыслей!
Похоже, Бейла восприняла его молчание за несогласие.
— Эймонд, уверяю, с ней всё будет нормально. Мы не причиним ей вреда.
Это заставило его моргнуть и просверлить в ней дыру.
— Конечно не причинишь — не посмеешь.
Бейла скривилась, будто её ударили. Он сказал это с резкостью, которую она не заслуживала. Дейнис хорошо знала тётушку, и всем, кроме Эймонда, было очевидно, что та была готова отдать жизнь за её новую семью. Но это так просто ему не объяснишь. Здесь крылась обида покрупнее.
Не успел Дейрон ответить, как Эймонд под руку с дочерью отошёл в сторону.
— Тебе больше ничего не снилось? Только пустыня и знамена Мартеллов? — пытливо спросил он.
— Нет, только это, — видя, как он снова замкнулся в себе, она осмелилась предположить: — Я думаю, что грядёт новое восстание в Дорне. Мне кажется…
— Я разберусь, — перебил он её. — Спасибо, Дейнис. Тебя уже ждут.
Настолько обидно от слов отца ей ещё никогда так не было. Он не хотел раскрываться ей, не хотел рассказывать, что он думал, а ведь она уже не маленькая и понимала, что здесь было что-то нечисто. Её первый кошмар сулил нечто плохое, и она имела право знать, что именно.
— Чтоб ты знал, в день, когда к нам приезжали Веларионы, я видела, как Корианна встречалась с Аддамом в Драгонфорте, — сказала Дейнис новость, которую всё никак не могла поведать. Увидев, как отец изумился, она почувствовала удовлетворение, силу,
значимость. — До встречи, папа.
Эймонд проводил её взглядом, пока дочь не села на корабль и тот не отчалил. Дейрон, всё ещё разозлённый резким выпадом брата, уничижающе фыркнул и вскочил на коня. Бейла, однако, оскорблённой не выглядела. Попрощавшись с Широй, Эймонд, наконец, смог углубиться в свои мрачные думы.
Его ещё держала столица. У него остались нерешённые дела, а именно — помолвка Мейгора. Отто предлагал девушку из Хайтауэров, поэтому, пока дядя Бриндон не уехал в Хайгарден, ему стоило обговорить с ним это дело.
Дорога до замка впервые за долгое время длилась медленно и чрезвычайно тихо. Шира всегда болтала о всяком и не позволяла тишине задерживаться в их семье надолго, а сейчас, когда её с ними не было, вдруг и смех пропал, и перестала ощущаться радость. Марис так и вовсе приуныла, беспокойно теребя платок в руках. Наедине с Эймондом она не оставалась долгое время, тем более в маленьком закрытом пространстве как карета, которая не могла остановиться посреди дороги и выпустить её. Сам он тоже ощущал некую неловкость от близости с ней, что на него было совершенно не похоже.
— Я нашёл Мейгору подходящую невесту, — сказал он, чтобы не выглядеть глупо. — Эймма Хайтауэр. Отто предложил. Какая-то дальняя племянница… А, в общем, и не так важно.
Марис отвлеклась от платка, чтобы посмотреть на него мельком и тут же замкнуться.
— Хорошо.
Она выглядела так изнурённо и вымученно, но он не мог спросить прямо. Всё, что относилось к ней, шло у него от сердца, а не ума. Только сердце это было чёрствым и продырявленным. Марис его не заслуживала. Всё, что он мог делать, это наблюдать за ней с расстояния и сближаться только на словах. Ему было
нужно её слышать, ведь если она утихнет, то утихнет навсегда.
— Почему ты не взяла его с собой в гавань? — мягко спросил он.
— Ты же сам посадил его под арест, — тускло протянула она. — Наверное сидит у себя.
Эймонд вздохнул и замолчал. Долгие годы порознь сделали из них чужих. Дети связывали несчастных родителей, а теперь двое из них уехали, а последний не шёл навстречу. Всё стало бессмысленным и скучным. И если ему никогда не удастся наладить отношения с его единственным сыном, то хотя бы он попытается женить его на хорошей девице, чтобы продолжить род. Это все, чего он от него хотел, и совершенно неважно, если Мейгор будет против. Он старается для него. Когда-нибудь сын его поймёт и простит.
Марис ушла к себе в покои в том молчании, когда не хотелось говорить, чтобы не нарушить связывающую их тишину. Эймонд же развернулся в другую сторону — не мог сейчас остаться с ней наедине. Вместо этого он сделал круг от тренировочной площадки до сада, прошёл мимо мраморных фонтанчиков и статуй, спустился к кирпичной, когда-то недостроенной, кладке и развернулся снова. Но не успел он обойти сад, как прямо перед ним оказалась Дженнелин Айронвуд. Она появилась перед ним так неожиданно и тихо, что он вздрогнул.
— Я вас напугала, принц? — склонив голову набок, спросила она.
Чтобы скрыть смущение и свою невнимательность, он одернул дублет и приосанился, но от внимательного взгляда дорнийки ничего не скроешь: увы, она была от природы проницательна. Что двадцать лет назад, что сейчас. В то время это была девушка, только-только начинавшая путь правителя, делающая несмелые шаги, следуя заповедям «Семиконечной Звезды». Сейчас Дженнелин — женщина, скрывающая под черным муслином поджарое тело с белой веснушчатой кожей; ожерелья ее были не такими как у остальных знатных дам — она предпочитала простоту и роскошь в обличии скромности. Ее золотая звезда — символ веры — напомнила Эймонду о далеких годах, когда мать еще была приверженкой веры и составляла вокруг себя атрибутику девственной святости.
— Нет, я удивлен, только и всего, — буркнул он.
Она хитро улыбнулась уголками губ. Это напомнило ему о Дэзиеле, ее отце, с которым он встречался в Дорне и помогал в войне. Джен была на него очень похожа, только не слыла такими же… странностями. Порой, Дэзиель сочетал в себе все необычное и весьма эксцентричное — вспомнить хоть тот день, когда Эймонд с ним познакомился.
Он не мог не отметить, что встретились они весьма удачно: это был его шанс выяснить, как обстоят дела в Дорне и связан ли с ним сон Дейнис.
— Не хотите прогуляться? — спросил он, подавая ей руку.
— Я изучила эти сады вдоль и поперек, но если вы настаиваете… — она проигнорировала его жест и повела его вдоль дорожки, словно это она жила все эти годы в замке, а не он. — Наши сады намного лучше благоустроены. Вам стоит пересадить деревья диких слив — они не приживаются в столь холодном климате.
Мимо них прошли слуги, настороженно косясь на дорнийку. Одно дело завоевать Дорн, другое — привыкнуть к мысли, что теперь он часть Семи Королевств, а его народ — такой же, как все остальные. Простор и Штормовые земли вели торговлю с Дорном, и весьма удачно, но более северные королевства в глаза не видывали дорнийцев. Дженнелин, уже привыкшая к такому, только невозмутимо свернула к кустам шиповника. Они углублялись все дальше в сад, и чем дальше они заходили, тем реже встречались им люди.
— А ты, я смотрю, времени зря не теряла, — сказал он с усмешкой, наблюдая за тем, как Джен оценивающе оглядывает сухие деревца айвы и секвойи. — Может устроишься местным садовником?
— Я польщена этому предложению, но у меня дел невпроворот. После смерти отца теперь всем заправляю я, а он оставил мне страну, полную руин и трупов.
Эймонд, запершись на острове, слышал о том, что происходило в Дорне всё это время. Когда он покинул раздробленную, сломленную, падшую страну, то оставил Дэзиелю много сожженных замков и деревень. Тогда все раны, нанесенные Вхагар, утихли и зажили, а Дэзиель поднял дорнийцев и многое сделал для восстановления своего дома. Он одарил подарками верных людей и казнил врагов, на каждый выпад отвечал выпадом, на каждый слух — разгромом. Он не терпел неповиновения и делал все, чтобы партизанство не вернулось на границы его королевства. И умер как настоящий воин — в подавлении очередного восстания пару лет назад у Звездопада, в его родной пустыне.
Они присели на скамейку. Фонтан освежал их холодными каплями. Это все навевало на него воспоминания о Солнечном Копье. Не хватало только тарелки фиников и медового нектара.
— У вас все спокойно? — как бы между делом поинтересовался он. — Я слышал о новых движениях партизан у границ Простора.
— Они появляются и исчезают каждый год, — пожала та плечами. — Их не останавливает даже мой наследник и Кайл на коротком поводке.
— Видел я твоего муженька; держишь его будто на цепи, — посмеялся он. — Зашуганный и тихий, как мышка.
— Я не хотела его с собой брать, но подумала, что будет рациональней не оставлять его одного дома. И хоть он знает свое место и не желает меня свергать, все равно найдутся люди, которые нальют меда в его уши. Мой отец… — Дженнелин с тоской улыбнулась. — …Дэзиель решал всё радикально, я же больше ратую за веру. В Солнечном Копье поставлены статуи Семерых. Я вложила много усилий, чтобы привнести новую и правильную веру моему народу. И свою миссию я выполнила. Но я, скорее, была бы хорошей септой, чем леди Дорна. Управлять целым государством оказалось не так легко, как я думала.
— Почему же не попросила помощи? Король бы её оказал.
Дженнелин пренебрежительно дёрнула плечом и выпрямила спину.
— Я? Просить о помощи? Да мне надо вам спасибо сказать, что вы позволили женщине занять трон. Я первая в своём роде, кто унаследовал всё от отца. Просить помощи — значит признать поражение. Я этого делать не собираюсь. Дэзиель сделал многое для восстановления моего народа, но я добьюсь не меньше.
Он поднял руки, признавая её победу и своё поражение. Что ж, тут Джен его обошла, стоило отдать ей должное.
— Только любовников не заводи, как это сделала другая наследница, и тогда твоё положение будет беспрекословным.
Эймонд прикинул вероятность нового восстания, но шансы были маловероятны. Прошло столько лет… у Дженнелин уже есть взрослый сын, ее династия надежно укрепилась в Солнечном Копье, а торговые связи ширились и множились. Если бы народ хотел перемен, то у него должны были быть очень веские аргументы против её политики. Тогда это ставило его в тупик: о чем тогда говорил сон Дейнис, если не об этом?
— Ты мои дела знаешь, — женщина повернулась к нему, прищурив глаза. — А я о тебе не слышала долгие годы. Что случилось, Эймонд? Где твой прежний боевой запал?
— «Я потерял его в пустынях и в песчаных ветрах. Я лишился его, когда умерла Вхагар».
Сейчас у него была семья, Сиракс, власть, но это не придавало ему сил, не побуждало проснуться ото сна.
— Я тогда многих потерял. Мне нужна была передышка.
Джен ему не поверила, но допытываться не стала.
— Ты забрал с собой Корианну, хотя я была против этого. Скажи мне, как она? Я чувствую себя виноватой за то, что позволила тебе растоптать бедную девочку.
— «Знала бы ты, сколько дерьма она мне сделала, не стала бы жалеть», — и тут он осекся.
Не будь он тогда глупцом, идущим на поводу у похоти, всего этого бы не было. У них была бы удачная жизнь с Марис, счастливые дети, счастливый
сын. Эймонд запустил это колесо, хотя Дженнелин предупреждала его. Он обрек себя на это несчастье. Может, и Корианна была бы сейчас жизнерадостной, не знающей, что такое грязь и позор. Своим поступком он сломал жизнь не только себе, но и окружающим. Наверное, он просто был создан для этого — для разрушения.
— Я выдал нашу дочь замуж, — хрипло сказал он и почувствовал укол совести, ведь больше писем Рокстонам он не писал и не интересовался, как живет Беатрис. — Сейчас она в Звене.
— Ты породнился с Рокстонами? Недурно. Отец много раз приглашал их к себе, чтобы помянуть славные дни войны, но, как я слышала, лорд Джон плохо себя чувствовал, а сейчас и вовсе из замка не выходит.
Эймонд пожал плечами. Да, хоть Дорн и лишил его многого, но все же приятные моменты были. Одна похлебка Гвейна Рокстона чего стоила.
— Знаешь, из всех твоих детей только твоя старшая дочь на тебя похожа, — заметила Джен с внимательностью чуткой матери. — Я даже жалею, что не она твоя наследница, хотя первенец.
— Ты сама знаешь, какие у нас правила и традиции…
— Знаю и очень об этом жалею. Рейнира, возможно, была бы хорошей королевой, только она сама себя разрушила. И Джейхейрис грозится пойти той же дорогой.
— Ты это о чём?
Джен краем глаза оглядела сад в поисках возможных слушателей и как бы невзначай наклонилась, чтобы поправить складки на муслиновом платье.
— Он слаб, Эймонд. Ты и сам это видишь. На пиру, когда с его решением не согласились, он промолчал, хотя должен был всех заткнуть. Если скоро нам придётся столкнуться с новыми врагами… боюсь, наш король будет не в состоянии с ними справиться.
И, как ни в чём ни бывало, вернулась на место. Только локоны цвета пшена задорно дёрнулись.
Для Эймонда это была не новость, он и сам видел, какими пороками грешил племянник: безответственностью, некомпетентностью, слабостью. За это они пошли против Рейниры, так что же будет мешать нынешним союзникам пойти теперь против него? Но, по правде сказать, сейчас его волновал вопрос об Аддаме Веларионе и помолвке Мейгора куда больше, чем неспособность короля к правлению.
— Так что же, в Дорне у вас всё в порядке? — подытожил он.
— Под моим контролем — да.
Это всё, что ему нужно было знать. Значит, сон Дейнис не связывал его с давним местом. Может, тогда дело касалось Корианны? Подозрительная встреча с Аддамом говорила о тайном заговоре, если не целом восстании. Ему стоило скорее вернуться на Драконий Камень.
А пока — дела.
Вернувшись к себе, он застал Бриндона и поговорил насчёт помолвки. Эймма Хайтауэр, по его словам, была лучшей девицей Простора, и другую такую просто не сыщешь во всей округе. Дядя так нахваливал её, что у Эймонда свело челюсти. Лишь бы Эймма была прилежной и верной, а всё остальное придёт со временем. Они договорились заключить помолвку, а свадьбу провести на Драконьем Камне через месяц. Удовлетворённый таким решением, Эймонд попрощался с дядей и, как не вовремя, к нему в опочивальню снова постучались.
— Войди, — приказал он.
Послышался стук трости о пол. Эймонд невольно выпрямил спину; по коже пробежали холодные мурашки, и вдруг в комнате стало холоднее. Пришла не зима — явился Ларис Стронг, неторопливо переставляя кривые ноги и облокачиваясь о свою злосчастную палку. Как верный слуга короля, он придерживался веяний двора: носил тот же дублет из тяжёлой, узорчатой парчи, но никогда не украшал себя золотом. Для этого у него была трость с янтарным набалдашником. Эта мерзкая полуулыбочка, сопровождавшая его везде, не только напомнила Эймонду о том, что Ларис сделал с Джейсоном Ланнистером, но и на что он склонял его мать.
Были ли они вместе в другие разы, когда он их не видел? Доставлял ли Алисенте удовольствие, которого у неё никогда не было с отцом? Кричала ли она его имя, когда дрожала от наслаждения?
Он сморгнул нахлынувшую на него волну мерзости.
— Зачем пожаловали? — несколько грубо спросил он, даже не вставая со стула.
Ларис встал по струнке — только одно кривое плечо, на которое он опирался, было выше другого, из-за чего складывалось впечатление, что у него на спине большой горб. Иссушённый временем и тяготами двора, он тяжело склонил голову и непринуждённо заговорил. От его тона Эймонда вновь передёрнуло.
— Надеюсь, я не отвлёк вас от важных дел, — он пытливо посмотрел на стул рядом с собой, но принц не пригласил его сесть. Пришлось действовать без приглашения.
— Вы вовремя подгадали для визита — я только что закончил все свои дела.
Ларис знал всё. Ему не составило бы труда узнать и всё его расписание, вплоть до отхода в сортир. От этого Эймонду стало мерзко втройне.
— Это моя работа, — присев, Ларис опёрся подбородком на сложенные на набалдашнике руки. — Вы человек занятой. Не хотелось беспокоить вас попусту, но новости у меня донельзя плачевные. Хотя как знать… может, вы им обрадуетесь.
Только загадок ему не хватало! Эта крыса что-то знала. Неужели и про отравление Аддама что-то вынюхала?
Судя по многозначительному взгляду Стронга, Эймонд не ошибся. Сука.
— Вы неглупый человек, мой принц, — вздохнул Ларис с таким видом, словно оправдывал его и даже жалел. — Я уповаю на то, что вы просто забыли, как устроен двор за все эти годы вашего отсутствия. Чтобы обеспечить королю безопасность, мне пришлось усилить свою шпионскую сеть по всей столице, если не стране, не говоря уже о простой кухне, где каждый повар работает на меня.
— Вы знаете, что я хотел отравить Аддама Велариона против королевской воли, — подытожил он. — Так почему же не остановили?
— У каждого поступка свои мотивы. У вас была причина его убить, а у меня — причина позволить вам это сделать и сохранить вашу тайну. Теперь к ней добавилась ещё одна — Аддам скончался сегодня на рассвете. Ваши толчёные сапфиры — кстати, хороший способ безобидного убийства, я хвалю — разорвали ему кишечник.
Эймонд судорожно выдохнул. Аддам убит, Морской Дым без всадника, Веларионы лишились своего лорда. Он этого и хотел. Только почему он испытывает не радость, а горечь?
Теперь беседу вёл Ларис, и, чувствуя своё превосходство, он откинулся на спинку стула.
— Я понимаю, почему вы пошли именно таким способом, и не осуждаю. Поверьте, эта тайна останется только между нами.
Калека над ним издевался. Игрался, как игрок марионеткой на верёвочках. Эймонд и правда сглупил, когда решил доверить дело обычному пажу с кухни, и подставил себя самого, ведь то, что он сделал — измена короне. Но и Ларис допустил одну-единственную ошибку.
— И ваша тайна с моей матерью тоже наш большой секрет, — улыбнулся он.
Ларис не дрогнул и заставил себя улыбнуться в ответ, хотя трость сжал. Всё-таки, ему стоило отблагодарить свою бессонницу, заставившую Эймонда пойти в сад и увидеть то, что не хотел видеть. Случайности не случайны. Только вот зря он стал играться с Ларисом — это не закончится ничем хорошим.
Стронг хотел было покинуть принца, как вдруг громко вздохнул и сожалеюще сдвинул брови у переносицы.
— Совсем забыл главную цель своего визита. До меня донесли неприятные слухи о похождениях вашего сына.
Эймонд сжал губы.
***
Он ворвался в покои сына незамедлительно и стукнул дверью так, что та чуть не слетела с петель. Мейгор вскинул голову от кубка и недоумённо нахмурился.
— Ты ослушался меня! — крикнул в ярости Эймонд, метая волнии. Казалось, что единственный глаз горел ненавистью.
Сын будто только-только очнулся ото сна и медленно опустил бокал на столик. Пустой сонливый взгляд не выражал ни интереса, ни сожаления. Его равнодушие выводило Эймонда из себя. Он взял его за грудки и поднял рывком. Мейгор попытался сопротивляться, но тут же сник. Перед отцовским гневом он был слаб.
— Ты что делаешь… — мычал он, силившись разлепить глаза и язык, присохший к нёбу.
От него разило кислым запахом вина и чем-то тухлым, резким… Блошиным Концом. Этот запах Эймонд запомнил навсегда, когда составлял компанию покойному брату, чтобы тот не понаделал глупостей. Эйгон уходил поздно ночью и первым делом всегда заходил в таверну, чтобы напиться, и только потом заходил в бордель, утоляя жажду в женских телах. К рассвету он хрипел от похмелья и без сознания валялся на полу комнаты. Эймонд не раз заставал его за рвотой на очередную шлюху.
Теперь его собственный сын походил на него. Как он мог это допустить?
— Я приказывал тебе не выходить из своих покоев без моего разрешения, — шипел он. — Приказывал же?!
Мейгор вздрогнул. Он стыдливо вжал голову в плечи, пряча взгляд за волосами. Эймонд с трудом заставил себя отпустить его, и сын, потеряв равновесие, плюхнулся в кресло.
— Да что ты орёшь… — буркнул он, помассировав виски.
— Мне донесли, что ты обрюхатил шлюху из борделя! — Эймонд одним ударом скинул всё со стола на пол. Тарелки, кувшины — всё разбилось вдребезги. — В тот же день она села на корабль и уплыла в неизвестном направлении. Ты понимаешь, что это значит?
Мейгор силился вникнуть в смысл его слов, но был слишком рассеянным для этого. Всё это было для него игрушкой, чем-то несерьёзным, глупым, а меж тем он поставил себя в самое шаткое положение. Он не понимал, что если эта шлюха родит от него сына, и если о нём узнают их враги, то они непременно воспользуются бедным ребёнком в политических играх. Мейгор ещё не был женат и законных детей не имел. Всё, что Эймонд строил, мигом пошло в дерьмовую яму. И от этого осознания он сходил с ума от тревоги.
Внезапно он бросился к Мейгору и взял его голову двумя руками. Красные глаза сына округлились.
— Это дитя сможет претендовать на Драконий Камень, пока ты не заведешь законных наследников, — Эймонд тряс его в надежде на то, что он опомнится. — Кто она? Что это за шлюха? Чем дольше я с тобой разбираюсь, тем дальше она уплывает!
Мейгор мотнул головой, скидывая с себя руки отца, и с трудом встал, чтобы поднял разлитый кувшин. Эймонд скривил губы в отвращении и толкнул его в лужу так, что непутёвый сын плюхнулся на задницу. Если бы не его чёрные волосы, он бы подумал, что перед ним находился брат в самом своём живом обличии.
— Я не помню… — застонал Мейгор, вытирая с лица липкие капли. — Она не назвала себя. Говорила, что приехала из Лиса…
Лис. Шлюха под прикрытием? Человек Рогаре? А может и самого Люцериса?
Гнев отца немного отрезвил его. Мейгор начинал понимать, что он натворил.
— Я найду эту девушку, — пообещал он, что выглядело весьма жалко с его-то пьяным видом.
— Заткнись! — рявкнул Эймонд. — Заткнись ради богов, иначе я не сдержусь. Позор семьи, жалкий засранец… Ты ничем не лучше моего брата. Почему ты таким стал? Что с тобой случилось?
Раздался стук каблуков. Марис ворвалась к ним как только услышала крики. Увидев сына, сидящего в луже вина, она бросилась к нему. Любовь и жалость на её лице была обращена только ему одному — любимому отпрыску. Только Марис не видела в нём разрушительного чудовища. Её внутренний свет был таким чистым и любящим, что Эймонда невольно укололо осознание того, что она ни разу не смотрела на него так, как на Мейгора.
— Что же ты делаешь?! — гневно крикнула Марис мужу, с трудом поднимая сына на ноги. Тот поскользнулся и снова упал со стонами. — Мейгор, сынок, вставай!
Не таким он представлял себе сына, своего единственного наследника. Он учил его всему, возлагал такие большие надежды! И что с ним стало?
— У нас появилась проблема в виде бастарда, — раздражённо рыкнул Эймонд, стараясь не смотреть на жену, боясь увидеть на её лице гнев.
Ему стоило перевести дух, чтобы начать быстро и трезво мыслить.
— Я нашёл тебе жену — Эймму Хайтауэр, — холодно сказал он, смотря на сына сверху вниз. — Я запланировал свадьбу через месяц, но сделаю всё, чтобы она состоялась как можно скорее. Я запру тебя на Драконьем Камне, пока ты не заведёшь ей ребёнка, а после — будь свободен. После такого я не имею права называть тебя своим наследником. Ты мне больше не
сын.
Марис прикрыла рот рукой. Мейгор безучастно опустил голову. Даже сейчас он принял свою решённую судьбу без лишних слов. Эймонд никогда не учил его смирению, но сын усвоил этот урок лучше прочих. Глаза бы его больше не видели.
Эймонд бросился прочь, огибая лестницы и коридоры, проносясь мимо золотых знамен короля, семьи, его дома. Разноцветные витражи, красный кирпич, яркие полотна, бархатные ковры — всё это оставалось позади. Он покидал Красный замок как много лет назад — в гневе, разочаровании и опустошении. И даже не заметил, как пролетел мимо Джейхейриса, собравшегося на прогулку.
— Дядя, ты куда? — раздался его несмелый, осторожный голос.
Робкий взгляд из-под белых коротких волос, зачёсанных набок, не сочетался с его начищенными до блеска перстнями, брошками и запонками. Разодетый в атлас и шёлк — атрибутику власти — он выглядел как пёстрый глупый попугай. Эймонд не мог на него злиться. Не мог, потому что он принял участие в том, чтобы он стал
таким — легкомысленным и слишком добрым. Но всё же сделал это.
— С меня хватит, Джей, — сказал он, одаривая племянника несметным холодом, даже презрением — не таким, как к сыну, но другим, словно сочувствующим. — Хватит этих пирушек, свадеб, развлечений. У нас на носу намечается война, а мы ничего не делаем! Рогаре добрались и до нашего дома, а мы едим торты, танцуем и поём.
С каждым его словом король бледнел и сутулился, а стража угрожающе щерилась. Зато Эймонд сбросил груз, терзающий его долгое время.
— Мне жаль, что я оставил тебя, — сказал он, протягивая руки, чтобы дотронуться, но передумал. Вместо этого он сурово выпрямился. — Но и ты должен прекратить витать в облаках и взглянуть правде в глаза. Либо ты начнёшь сам управлять государством, либо тебя свергнут так же, как Рейниру. Делай что-то, Джей. Делай, иначе мы все умрём.
Глаза, полные глубокой печали и растерянности, проводили дядю до выхода. Эскорт доехал до Драконьего Логова, полнившегося драконами, Эймонд оседлал Сиракс и покинул столицу. Но, видят боги, ненадолго.
Драконий Камень встретил его ночной тишиной и сгущающимися тучами. Городок спал, и даже хлопанье кожистых крыльев не разбудило его из сонного царства. Он был дома, но этот дом стал каким-то холодным и пустым за несколько недель их отсутствия. Эймонд понял, что не хватало его девочек. Ширы, с её вечными напевами под нос и озорными идеями, Дейнис, участвующей в жизни замка тихо и незаметно, но ожидаемую на завтрак каждое утро, и даже Беатрис, которую он знал слишком мало, чтобы скучать по ней. И только о сыне он не думал: о нём заставила вспомнить клокочущая злость где-то внутри.
Но что было самое странное — он не ощущал боли в голове. Последние годы его сопровождала вечная мигрень, но со свадьбами она будто забылась и оставила лишь лёгкий след в голове. Кажется, поездка в свой бывший дом сказалась на нём благополучно, и он бы поверил в это, если бы не новые неприятности на голову: новости из Эссоса, смерть Аддама… его заговор с Корианной.
— Стража! — крикнул он. — Найти и привести мне Корианну Мартелл!
В воздухе ощутилась угроза, и многие поспешили скрыться прежде, чем ливень хлынет им на головы. Эймонд терять время зря тоже не стал и пошёл по следам былых воспоминаний в надежде отыскать проворную шлюху с её коварными мотивами. После встречи с ней он жалел долгие годы, но теперь чувство стыда и собственной глупости не покидали его голову. Много вина он испил от мысли, что всё могло пойти по другому в тот день, когда он попал в Солнечное Копьё и встретил эту маленькую, покинутую девочку. Он мог бы дать ей новую жизнь, но только окунул в пороки и дворцовые заговоры.
Он сделал её такой.
Почему от него страдают все его любимые?
Перед ним оказалась дверь в покои Марис — дверь, которую он закрывал четырнадцать лет назад. Холодная позолоченная ручка манила его взгляд и просила открыть её.
Эймонд стоял, слегка пошатываясь и бездумно хихикая. Взгляд был затуманен, но он чётко помнил, что стоял перед порогом своей жены. Он постучал, одной рукой придерживая кувшин с вином. Дверь открылась почти сразу, и он ввалился внутрь как мешок с костями. Это подействовало на него отрезвляюще.
— Ты как сюда дошёл? — возмутилась Марис, скорее, из-за отсутствия стражи, а не из-за его состояния.
— По зову сердца, дорогая, — хихикнул он пьяно.
И он поддался этому искушению. Снова.
Внутри было тихо и пусто. Приоткрытое окно впускало внутрь прохладный ночной воздух и шорох волн о прибрежные скалы. Кажется, где-то вдали послышался драконий крик. Её покои остались такими же, какими он тогда запомнил: просторная кровать с балдахином, пушистый ковёр из медвежьей шкуры, постеленный везде и заткнутый в каждом уголке комнаты, не пропуская каменный холод, столик и целые полки со свечками — маленькими и большими. Стеллажи с книгами стояли у балкона. Она любила читать. И любила писать.
— Я должен тебе кое-что рассказать… — прошелестел он невнятно, вставая на ноги. — Чёрт, прости за ковёр, я облил его!
Марис не обратила на это ни малейшего внимания. Её карие глаза были внимательны настолько, что казалось, будто они пригвоздили Эймонда к стене как бабочку на деревянной доске. Он выбрал её из-за этих хитрых глаз и на редкость образованного ума. И в отличие от него, она была умнее в трепетных вопросах любви.
— Я скажу, чтобы тебя забрали, — ровный голос и невозмутимость — вот что он встретил в её комнате.
Эймонд подошёл к ней вплотную, и хоть от него разило горьким привкусом винограда, она от него не отошла ни на шаг и встретила с гордо поднятой головой. В тот момент он понял, что влюбился в неё во второй раз.
Он взял в руки увесистый томик. Жёлтые страницы — уже достаточно старые и толстые из-за обильных чернил — приятно пахли ладаном и шалфеем. Её аккуратный почерк был примером для многих. Витиеватые буквы, которые она усердно и старательно выводила, скрывали в себе не только её выдуманные истории, но и её любовь к своему делу. Та любовь — искренна. Она никогда не покидала её даже в часы самого большого горя. Зато их любовь — покинула. И за это он будет чувствовать стыд всю свою жизнь.
— Я должен это сказать, но не могу… — прохрипел он, судорожно переминаясь с ноги на ногу. — Я забыл все слова. Я пьян и глуп. И, пожалуй, пойду отсюда.
Марис легонько дотронулась до его груди, приостанавливая. И затем смело, а может, даже молниеносно, впилась ему в губы. Он чувствовал её дыхание на своей шее и боль от её зубов, что так дико и жадно впивались ему в кожу; руки сминали складки платья и рвали ворот. Они столкнули на пол всё, что находилось на столе.
Эймонд взглянул на то роковое место и тут же вздрогнул — на пороге стояла Марис. Его больная фантазия или настоящая она?
Похоже, та тоже вспомнила всё то, что здесь было, но виду не подала.
— Что ты здесь делаешь?
— Ноги сами как-то сюда завели… — он поставил книгу обратно и развернулся, чтобы уйти. — Не знал, что вы отправитесь следом за мной.
— Это необходимость. Мейгору безопаснее здесь, на острове.
Она сняла перчатки и бросила их на стол. Они посмотрели друг на друга. Но вместо возможной теплоты Марис посуровела:
— Зачем ты так жестоко обошёлся со своим единственным сыном и наследником?
Может, от разочарования при мысли, что Марис предпочла начать разговор на больную тему, а не про их общие воспоминания, а может от злости на сына Эймонд встрепенулся и пошёл в оборону:
— Он должен понимать всю ответственность, возложенную на его плечи. Ты обращаешься с ним слишком мягко, поэтому он вырос таким слабым.
— Эймонд, он старается изо всех сил тебе угодить! Сколько лет он мечтал быть похожим на тебя, своего любимого отца, а ты настолько ушёл в себя, что не видел этого! Ты хоть знаешь, почему он тебя ненавидит? Я тебе расскажу, — Марис нарушила их привычную дистанцию и подошла к нему вплотную; её грудь судорожно вздымалась — впервые с тех пор, как они провели здесь ночь. — Ты был для него примером для подражания, пока он не увидел, как его мать страдает. Разве тебе страдания матери не приносили в детстве боль?
Она надавила на самое больное, и Марис это знала. В его детстве Визерис не принимал никакого участия и если не презирал, то не обращал внимания на детей. Эймонд привык и, наверное, не винил его в этом, но то, как он обращался с Алисентой… Он видел своими глазами, каким жалким может быть мужчина, и сам же повторил отцовскую ошибку.
И теперь его сын ненавидит отца точно так же, как он ненавидел своего.
Эймонду впервые не нашлось что ей сказать. До этого слова находились сами собой, будто так и должно быть, а теперь они все исчезли.
Марис увидела ответ на свой вопрос и не стала на него давить, но не могла простить мужа за сегодняшнюю семейную ссору. Она устало присела на стул подле стола и сказала, не смотря на него:
— Если встанет выбор между тобой и сыном, будь уверен, я выберу его. А теперь уходи. Я хочу побыть одна.
Повторять дважды ему не пришлось. Эймонд покорно оставил её наедине с собой. Тут же к нему подскочила стража, которую он посылал на поиски Корианны:
— Ваше высочество, мы нашли леди Корианну в саду и привели её в замок. Прикажете послать её к вам?
Он сначала не понял, о ком они говорили, но очнулся как ото сна. Хотелось ли ему сейчас выяснять с ней отношения? Вряд ли. Может, он бы хотел поговорить с Мейгором? Нет. Ему хотелось покоя.
— Поставьте часовых подле её дверей и докладывайте обо всех её передвижениях, — приказал он, сникнув. — В Драгонфорт не пускайте.
Теперь ноги повели его в правильном направлении — дальше от Марис и той ночи, туда, где его никто не ждал. Дейнис не придёт к нему с утра, чтобы рассказать о своих снах, а Шира не напроказничает. Замок стал пустым. И люди в нём — тоже. Забьётся ли когда-нибудь это жестокое сердце каменного изваяния вновь? Вряд ли.
Комната встретила его надвигающимся холодом и безумным ветром — близился шторм. Эймонд закрыл окно и балкон и присел у камина, чьё тепло мягко ласкало его кожу. Под треск поленьев он уснул.
И проснулся от громкого драконьего визга. По телу прокатились мурашки. Паника от недостатка света залила ему глаза. Он пошевелил кочергой почти догоревшие брёвна и выглянул в коридор. Стражник, напуганный не меньше его, вытянулся по струнке смирно.
— Дракон кричал. Что случилось? — буркнул принц, ёжась от холода.
— Не имею понятия, ваше высочество, — простучал он зубами.
— Мой принц! — из-за угла выбежал часовой. — Беда! Ваш сын…
Это заставило Эймонда вскочить с места и броситься за ним в кромешную тьму, не различая ни коридоров, ни окон, ни ступеней. Всё слилось в единое серое месиво, и только одно было важно — Мейгор. В голове билось много вопросов, но ни на один не нашлось ответа. Картины в голове были страшнее предыдущей. Что же опять натворил Мейгор? Почему кричали драконы?!
Главный чертог был окружён факелами. Стража и замковая челядь столпилась вокруг тела на полу. Эймонд растолкал всех.
В луже собственной крови лежал его сын. Карие глаза испуганно выпучились в пустоту, а из растерзанной глотки фонтаном плескалась кровь. Он лежал плашмя, будто упал по неосторожности, будто просто споткнулся. Его кожа начала сереть и бледнеть. Эймонд без сил рухнул к нему, не смея дотронуться до тела. Он боялся причинить ему боль. Холодные мурашки заставили его съёжиться от неотвратимого холода.
Кровь. Горло. Смерть.
Его брата убили, разрезав глотку. Его сына… нет! Нет, Мейгор не может быть мёртв!
Эймонд перевернул его на спину, и тот безвольно плюхнулся в кровь. Он трогал его щёки и пытался остановить бегущую кровь из шеи, но её становилось ещё больше. Тёмно-синий кафтан стал багряным и мокрым, и юное лицо, ещё толком не повидавшее свет, превратилось в
ничто.
— Мейгор… Мейгор, очнись! — Эймонд тряс его за плечи, но он не реагировал: лежал безвольно, как кукла.
Не соображающий отец положил голову сына к себе на колени — и плевать, что они все в крови, плевать, что все на них смотрят, плевать на ужасный драконий рёв в грозу.
— Мейгор, ты не умер! — ревел Эймонд ему в лицо, будто пытался своим криком его разбудить. — Ты не умер! Мейгор!
Но минуты проходили, ничего не менялось. Скоро кровь перестала идти, и тело сына превратилось в ледышку. В его горле застыл комок. Он понял, что опоздал.
Как в тот раз, да, Эймонд? По твоей вине убили твоего брата? Осознание этого выдавило из его единственного глаза слезу.
Он никогда не плакал. Драконы не плачут. Но он не дракон, а просто человек. Человек, что потерял родного сына.
— Сынок… — прошептал он, гладя чёрные волосы. Он заботливо убирал их с его запачканного лица, как никогда не делал. И обнял это безвольное тело так, как никогда не обнимал.
Из горла раздался истошный всхлип. Он прижимал к себе сына изо всех сил, желая почувствовать его сердце, но оно так и осталось мёртвым.
— Расступитесь! — крикнула Марис, протискиваясь в толпе. — Эймонд, что случилось?
Она выбежала в ночном платье и обычных тапочках, вся сонная и встревоженная. Эймонд оглянулся на неё и спрятал Мейгора своим телом как обезумевший, как защищающий. Но Марис всё равно увидела тело. Она прикрыла рот руками и кинулась к ним.
— Мейгор, мальчик мой!.. — она поняла всё сразу. И заплакала тоже сразу. Женский рёв, полный боли, прокатился по всему замку, и драконы вторили ему, как обезумевшие.
С ревностным рвением Марис отобрала любимого сына из рук Эймонда и прижала к своей груди. Слёзы ручьём катились по её лицу и капали на открытые глаза Мейгора.
— Кто, кто это сделал?! — ревела она, вопрошая не у людей, а у богов.
Это заставило Эймонда встрепенуться. Один глаз уже был стеклянным. Теперь таким же стал и второй — диким, неморгающим, безумным.
— Обыскать весь остров, — прошипел он страже. — Весь! Порт, город, подвалы — весь! Убийца не должен далеко уйти! Запереть замок и ворота!
Все бросились прочь. Драконий Камень не спал. И теперь не заснёт ещё долго.
Кто-то убил его ребенка и наследника. Сына, от которого он сегодня отказался. Сына, который не был в этом виноват. Сына, у которого он не попросил прощения за свои слова.
Они убили Мейгора.
Стенания Марис ударяли по ушам. Если ему было паршиво, то каково же было ей? Она лишилась ребёнка.
Они лишились ребенка.
— Марис, вставай, — сказал он, прикасаясь к ней. — Вставай, ты вся в крови… Оставь его.
— Нет! Я никуда не пойду! — закричала она, вцепившись в тело Мейгора изо всех сил. Её безумный взгляд в тусклом свете факелов выглядел воистину жутким. — Это ты во всём виноват, Эймонд! Все беды из-за тебя! Ты допустил его смерть, ты отрёкся от него!
Эймонд с болью в груди отшатнулся от неё и ухватился за сердце. То, что она говорила, было несуразным, но доля правды там была. Он причиняет боль близким. Всегда. Неужели его сын умер с мыслью, что теперь он не нужен отцу?
Сдерживая горечь, он попытался поднять Марис с пола, но та яростно сопротивлялась. Служанки помогли оттащить её от тела.
— Мейгор! — визжала она. — Оставьте меня с моим сыном! Я должна быть с ним!
Её крики долго не стихали, даже когда Эймонд спрятал её лицо на своей груди, даже когда с силой прижал к себе. Она сражалась не с ним, но с волей судьбы, насколько хватало сил, но в конце концов рухнула без чувств. Проиграла. Эймонд отнёс её к мейстеру.
— Я приготовлю к сожжению тело принца Мейгора, — сказал мейстер, склонив голову в скорби. — Какое несчастное событие, какое горе…
Эймонд хотел было возмутиться тому, что он назвал его сына
телом, но тут же понял — это правда. Теперь это тело. Холодное и кровавое.
Его длинные волосы из белого превратились в красный. Он посмотрел на руки — они тоже были в крови. Как в тот день, в Хайгардене. Эймонд начал их оттирать, но кровь настолько впиталась в его кожу, что он начал сдирать её. «Если человеку суждено умереть — он умрёт», — когда-то заключила Алисента. Разве Мейгору это было предписано судьбой? Чем не угодил его сын проклятым богам?!
— Ваше высочество, — стражник принёс ему кинжал, завернутый в платок. На нем была кровь. — Это нашли возле принца. Видимо закатился в угол.
Эймонд осторожно взял оружие и осмотрел. И только трезвая внимательность помогла ему различить на рукоятке гравировку морского конька.
Вместе с раскатами грома кричали драконы — Вараксес, лишившийся всадника, и Сиракс, вторящая боли своего.
В тот день королевская держава лишилась первого наследника. Но не последнего.
***
В столь сильный шторм одинокий корабль из Браавоса причалил в порт Королевской Гавани. Маленький кортёж доставил гостя — правильнее его было бы назвать возвратившимся другом из долгого путешествия, но он так давно не бывал в столице, что уже забыл её. Маленьким, однако, был не только кортёж — сир, которого он сопровождал, тоже не славился большим ростом. Ровный и тощий, он скорее создавал впечатление простого парнишки, а каштановые кудри, то и дело спадающие на большие зелёные глаза при каждом шаге лошади, не оставляли сомнений,
кто вернулся домой.
Маленький юркий человек спрыгнул с коня и спешно вошёл под своды Красного замка, пока окончательно не промок под проливным дождём.
— Доложите его величеству, что явился посланник из Вольного города Браавоса, — сказал он с еле заметным эссоским акцентом, делающим его речь певучей и несколько звонкой. Голос у него был чётким и гортанным, не сочетающимся с его внешним видом. Это придавало ему очаровательности вкупе с его кудряшками и миловидным лицом.
Стража тут же удалилась, а когда вернулась, провела гостя в тронный зал, куда пришёл не только король, но и весь его Малый Совет. Юнец держался смело и достойно. Он не видел короля Джейхейриса долгое время и немного позабыл своего монарха, чего делать не стоило.
— Ваше величество, — поклонился он ему. — Прошу прощения, что разбудил вас. Из-за шторма мой корабль задержался.
Джейхейрис, не одетый как должно, непричёсанный, сразу вставший с постели, не мог сообразить, кто перед ним был и почему его разбудили ради какого-то посла из-за Узкого моря. Но Отто понял, кто явился. Понял и Ларис, когда, хромая и еле переставляя ноги, появился в зале.
Посланник обернулся к нему и улыбнулся:
— Я вернулся домой, отец.
Гостем был никто иной, как Эймонд Стронг.
