***
… - О чем думаешь? - Тебе и правда интересно? - Ну да. - С трудом верится. - И все же? - Ну… я ведь до сих пор не в курсе деталей вашего знакомства. Она сказала только, что ты освободил ее, хотя легко мог уничтожить. - Было дело. - Не жалел о выборе? - Тогда, увидев последствия… скорее, злился. Но да, может быть, и жалел. - В любом случае, подробностей она мне не поведала. Утверждала, ты сам расскажешь. - Серьезно? И ты действительно думал об этом? - Среди прочего. Ты жив, идешь на поправку, мы отсюда не двинемся как минимум до утра… не сверкай глазами, ведьмак, тебе восстановиться полностью надо, а сон, насколько я знаю, лучшее лекарство. - Так ты из этих соображений вылил мне позавчера в вино целую склянку лекарства, которое у Шани стащил? Менестрель вздрогнул, дернулся. Нож, которым он чистил яблоко, выпал из разжавшихся пальцев, и бард присел на корточки, подбирая столовый прибор. Отозвался негромко: - Не из этих. Половину склянки. Шани дала его сама. И… мне жаль, что так вышло. - Лютик, голова твоя дурная… - поморщился Геральт, потирая зажившее плечо. – Ты хоть понимаешь, чем твоя выходка могла обернуться? - Мне. Жаль, - обтянутая перепачканной в крови рубашкой спина напряглась, когда собеседник чуть звенящим тоном отчеканил эти слова. – И ты имеешь полное право злиться. Ведьмак выдохнул. Спрятал лицо в ладони, помотал головой. Час от часу не легче. - Я не злюсь, Лютик. Случилось – и случилось. Ты опять попал в переплет, я снова тебя вытащил, как обычно. Но согласись… - поднял голову он, в упор глядя на выпрямившегося друга. – Согласись, что право у меня есть хотя бы узнать, почему ты повел себя так. Что сподвигло на такой поступок, каких целей ты хотел достичь, и почему решил, что я не смогу помочь тебе справиться с ситуацией иным, более безопасным для жизни образом… Лютик, пойми, я не хочу, чтобы ты довел себя до такого состояния, когда что-то предпринимать будет уже поздно. Бард медленно положил нож на стол. Вцепился в спинку стула, словно ища опоры, уставился в глухую стену перед собой – то ли избегал смотреть на Геральта, то ли видел нечто, подвластное только его мысленному зрению. Голос, по-прежнему негромкий, звенел на опасно-срывающейся ноте: - Ты не поймешь. Снова скажешь, чтобы я не городил ерунды. - Ты этого не знаешь, - осторожно возразил ведьмак. – Я обещал, что смеяться над тобой не стану… Оставаться спокойным самому было не так-то просто. Нет, Геральт, конечно же, не злился – прошло уже. Жгло всего пару секунд, пока ведьмак еще сомневался, видит ли перед собой живого человека или же чересчур человекоподобного призрака – и сгорело тут же, едва только руки менестреля сжались на его плечах. Ведьмак был слишком ошарашен – внезапностью жеста, его крепостью, порывистостью, – чтобы ответить на объятие, а Лютик уже отпрянул, будто опомнившись и рассердившись на самого себя за подобное проявление эмоций, проворчал что-то недовольно и велел развернуться спиной – осмотрел рану. Потом втолкнул обратно в хижину – Геральт даже с Плотвой перекинуться парой фырканий не успел, – усадил на скрипучий шатающийся табурет, на удивление ловко обработал шов и кивнул на стопку матрасов в углу, аккуратно накрытую потрепанными одеялами, пробурчав про необходимость отдохнуть. Ведьмак, конечно же, следовать совету не спешил – случившееся необходимо было обговорить, а не замалчивать. Лютик, видя, что его не слушаются, пожал плечами, наморщил нос и отошел к столу – колдовать над припозднившимся ужином. Сам разговор не начинал, объяснять ничего не собирался. Пришлось Геральту сделать первый шаг, начав издалека. И вот сейчас он, всеми бьющими в набат инстинктами ощущая, как снова выстраивается вокруг менестреля щит отчужденности, повторил: - Я не стану смеяться. И даже если то, что ты скажешь, будет звучать как бред, я не назову это ерундой. Это – не ерунда, если представляет для тебя опасность. И если не представляет – тоже. Ты говорил, что хочешь мне верить, Лютик. Так попробуй. Пальцы на спинке стула сжались, ломая в труху старое дерево. Расслабились. Менестрель, по-прежнему не глядя на ведьмака, пододвинул к нему миску с холодным картофелем и внушительного размера жареной рыбиной. - Поешь. - Лютик. - Поешь. Пожалуйста. Я… быстро. Он выскользнул из дома, оставив ведьмака наедине с едой, не самыми благоприятными подозрениями и далекими от хороших воспоминаниями. Геральт подцепил кусок рыбы, отправил в рот, медленно прожевал, практически не ощущая вкуса. Нарастающая злость – или что-то похожее на нее – шипастым клубком свернулась за ребрами… вот сейчас уведет подальше от хижины Плотву, привяжет к кустику-деревцу какому-нибудь покрепче, чтобы с узлом дольше возиться, и сбежит… знает ведь, что не пойду за ним, отстраненно подумал ведьмак, а если и пойду, то все равно он быстрее окажется – я же до сих пор силы в полной мере не восстановил, и где его потом… Дверь распахнулась. - Слушай, не сердись, но я тут в твои седельные сумки залез, рубашку позаимствовал, а то эта уже совсем никуда не годится… бездонные они у тебя, что ли? Ха, а поджаристая корочка, оказывается, вполне себе аппетитно хрустит на зубах, да и рыба не такая уж и безвкусная, как показалось вначале. - Чего у меня там только нет, - отозвался Геральт, наблюдая, как сменивший перепачканную в крови рубашку на свежую Лютик садится напротив и водружает на стол внушительную бутыль с вишневой настойкой. – И куда все помещается, сам порой удивляюсь. - Ты и лютню мою захватил от госпожи Долорес. Я уж думал… - …что она тебе не понадобится? Лютик прикусил губу, медленно наклонил голову. Он по-прежнему растерян и испуган, понимал ведьмак, вслушиваясь в частое сердцебиение и поверхностное дыхание, ощутимые даже сквозь тот самый чертов щит. Геральт не торопил друга, в который раз призывая себя к терпению и напоминая о собственном обещании не применять «Аксий». Сейчас, конечно, выведать у менестреля правду под Знаком было куда проще – О’Дим говорил о возможности «увидеть скрытое», а значит, кошмар пробудил воспоминания Лютика о том, что с ним случилось до появления в Новиграде. Следовательно, вложить в «Аксий» чуть больше силы – и все, и никакого настораживающего молчания, никакого порой выбешивающего упрямства, всего лишь… Всего лишь. Но он, черт побери, обещал. Поэтому приходилось, прикусив язык – фигурально выражаясь, – завершать скудную трапезу, забирать и откупоривать бутылку, разливать в выуженные из тех же седельных сумок кружки содержимое… - Говорят, если во сне умираешь, то просыпаешься. …которым Геральт не подавился только потому, что уже успел проглотить первую порцию терпко-сладкой настойки. Бред. Как, собственно, и предупреждал Лютик. Иного определения услышанному ведьмак подобрать не мог, осознавая несусветную глупость совершенного менестрелем поступка… он выпил, как оказывается, переданное Шани лекарство, рассчитывая, что сильная доза концентрированного снотворного… убьет его? Выпил, даже не держа в голове мысль, что может на самом деле не проснуться – потому что, леший бы побрал это все, вокруг них никакой не сон, а самая настоящая реальность!.. …вспомнилось почему-то, как Цири громила лабораторию Аваллак’ха – с подачи Геральта, моментально уловившего настроение дочери. Как летели на пол бутылки, стулья, книги, стол, канделябры, недовольно звеня аккомпанементом к повеселевшим возгласам девушки… Вот сейчас, конкретно в эту минуту рухнувшей тишины, хотелось поступить так же. Сорваться, дать волю застрявшей в горле злости на этого непробиваемого болвана, который… который… …которому и без того хреново. И показывать свои собственные эмоции – не лучший момент… Кружку Геральт все же отставил. Так, на всякий случай – чтобы не швырнуть в один упрямый лоб. Отозвался, осторожно подбирая слова: - Для этого нужно точно знать, что происходящее – не более чем сон, верно? - Я был в этом практически уверен. Пока… Теперь Лютик смотрел прямо на Геральта. Без отчуждения и страха, лишь с горечью и давящей темнотой осознания собственной ответственности за случившееся. Он, понимал ведьмак, делал то ли последний шаг в пропасть, то ли по-настоящему первый – навстречу. Разламывал собственный купол, не зная, не будучи готовым к тому, что встретит за расколотым щитом. Вот так, отчаянно и сразу. Либо все, либо ничего. И в голосе – тот самый надлом. Край. Грань. Сорвется – или устоит?.. Геральт почти жалел, что не может вырвать из времени случившееся. Вырвать, скомкать, сжечь, испепелить, растереть в ладонях, стряхнуть, смыть чистой речной водой, чтобы унесло – прочь, отсюда, от них, от настоящего, безвозвратно, потому что повторить или изменить прошлое нельзя, как ни пытайся, и все, что он может сейчас – лишь протянуть руку и не позволить другу упасть… - Пока – что? Темнота в глазах дрогнула, свернулась острой льдинкой. - Пока не… проснулся. Пока не увидел, что ты… - льдинка растаяла, скатилась по щеке одинокой искрой, - …истекаешь кровью. А Мара… Менестрель замолчал. Потянулся рукой к груди, накрыл ладонью лепестки потускневшей подвески, теперь – пустого бесполезного украшения. Геральт, не требуя продолжения оборванной фразы, пододвинул к себе кружку, безмолвно отсалютовал и пригубил крепкую сладковатую горечь. …- …ты освободил ее, хотя легко мог уничтожить. - Было дело. - Не жалел о выборе?... Тогда – может быть, чуть-чуть. Сейчас – нет. Мара. Хозяйка Велена. …леший ее… раздери…***
… - Глупость. - Да, я тоже так поначалу решил. - Ну ведь правда, глупо же – ловить джинна, чтобы избавиться от бессонницы! Понимаю, что твои воспоминания искажены, но никогда бы не подумал, что в них я скатился до такого болвана… Лютик, вот сейчас обидно было. - До меня дошло просто не сразу. Не бессонница те… Геральта мучила, а причина ее. Дитя-Неожиданность, которого ты… он, собственно говоря, и не ожидал. - То есть так, да? Ты решил меня вообще в полного недоумка превратить… Мышовур же говорил – у девицы Сила не пробудится, а Паветта такое устроила на Смотринах, что… короче, если я и не был уверен точно, то с большой долей вероятности догадывался, что раз принцесса уже год как в близких отношениях с Дани, у этого наверняка должны быть определенные последствия. - Так ты знал о девочке? - Вообще я думал, что родится мальчик. Княжна в определенной степени все-таки оказалась Неожиданностью, но… да, можно сказать, что знал. А ты из меня делаешь сейчас какого-то… какого-то… приятель, у меня просто слов нет. - Твое… Геральтово обычное состояние. - Лютик! - Не лютикай! Выпалив уже знакомую ведьмаку фразу, менестрель натянул поводья, заставляя Плотву недовольно замотать головой и замедлить шаг. Геральт последовал примеру друга, осаживая вороного, так, чтобы лошади двигались по дороге бок о бок. Лютик покосился на ведьмака, нахмурился чему-то: - Мы как договорились – сначала я рассказываю ситуации, из-за которых на меня вывалились все эти… те обвинения с тво… в Кайнгорне, короче. Потом мы пытаемся разобраться… обсудить… Потом, Ге… ведьмак! А ты уже в который раз вмешиваешься со своими комментариями! - Я понял, извини, - погасил невольно наползающую на лицо улыбку Геральт, надеясь, что бард не примет это за насмешку. Впрочем, даже если и примет, почти прозвучавшее обращение того стоило. – Но, Лютик, мне и правда сложно в это поверить. - Во что? - В… - Геральт, перебросив поводья в одну руку, неопределенно покрутил другой в воздухе, так толком ничего и не обозначив, и, сдавшись, вздохнул. – В то, что ты говоришь. О нашем знакомстве, о Смотринах, на которых ты вообще не присутствовал, о происшествии в Ринде, об охоте на золотого дракона, о встрече с девочкой… - Хочешь сказать, этого не было? Геральт, вздрогнув, посмотрел на друга. Тот держался в седле прямо и вроде бы легко, не сводил глаз с дороги, и если бы не слишком крепко стиснутые в перчатках поводья соловой лошадки, можно было бы спокойно обмануться видимой безмятежностью менестреля. Ведьмак понимал, что, намереваясь выяснить глубину серьезности памятных искажений, ступает на тонкий лед – куда более хрупкий и ненадежный, чем тот, что хрустел под сапогами во время схватки с Карантиром… тогда на кону стояла судьба Цири и собственная жизнь, в тот момент практически малозначимая, если честно, для самого Геральта – ведь ради дочери он был готов и убить, и умереть, коли придется, если бы это могло оградить девушку от преследований и опасностей. Сейчас же от одного неверного шага может пострадать и без того раненый разум друга. Нельзя. Однако бесконечно молчать, ожидая, что случится чудо и Лютик все же заговорит, тоже бессмысленно, осознавал теперь Геральт. Вон, оба чуть не погибли, и все почему? Правильно, потому что у одного неабстрактного ведьмака не хватило ума проявить чуть больше внимания к отчужденности одного неабстрактного менестреля. Разрушать стену непонимания можно было уже в Новиграде, вполне – хотя бы для начала задать наипростейший вопрос, а за что ты, друг мой, собственно, меня так возненавидел? Вот так вот, в лоб. Разумеется, Лютик мог вообще уйти в глухую оборону. А мог и не уйти. Возможно, первоначальные обвинительные нападки переросли бы в объяснения. Возможно, к «отражению» Геральтом их общего прошлого можно было бы перейти еще до Оксенфурта… возможно, случившегося бы просто не произошло, и сейчас они, вместо по-прежнему неловких попыток наладить хоть какое-то подобие общения, просто бы обсуждали ситуацию и искали варианты ее исправления… Дождался, называется. У него, Геральта, конечно, терпения и времени много – а вот у Лютика и то, и другое, возможно, на исходе… - Было, Лютик. Просто… иначе. - Тогда почему я помню эти события именно так? Ведьмак не сразу понял, в чем дело. Вроде ничего особенного и не произошло – та же дорога, что и пару секунд назад, то же солнце, временами подмигивающее с затянутого облаками неба, те же деревья и кусты по обочинам, шорох сухих песчинок под лошадиными копытами, приглушенный расстоянием волчий вой, рычание и голодное чавканье настигших добычу хищников – которым все же хватало ума не приближаться к одиноким путникам… все то же самое. И одновременно – немного не то. Просто острый колющий холодок внутри вдруг спрятал шипы, а в легких, как оказалось, было еще достаточно много места для воздуха. А ведь менестрель всего лишь задал вопрос. - Лютик. - Что, ведьмак? - Почему ты так упорно считаешь себя виноватым, пусть это и не соответствует истине?.. …Геральт, хотя и догадывался об ответе, получил его снова. Дважды. Не сейчас, конечно же, нет. Позже. И – намного позже. И оба раза услышанное понять было непросто, но необходимо – немного облегчало задачу то, что к одному из ответов ведьмак был в определенной степени готов, пусть и не без подсказок со стороны друзей. К другому… к другому подготовиться заранее было невозможно в принципе. Но… но – да, все это было потом, и, разумеется, Геральт еще ничего о предстоящем не знал. Пока что он просто сложил «Аксий», чтобы успокоить Плотву, встревоженную чересчур резким рывком натянутых поводьев. Реакция Лютика сломала напускное спокойствие менестреля, косвенно подтвердив для ведьмака то, что сделанный практически наугад выстрел, основанный лишь на догадках и предположениях – собственных и подсказанных фон Гратцем, Золтаном и Шани, – если и не пробил центр мишени, то в соседнее кольцо уж точно попал. - Я спросил не о том или не вовремя? Лютик промолчал. Геральт кивнул головой, снимая Знак с соловой лошадки: - Ладно, поговорим на насущные темы. Как твой бок? - Не смотрел… - после долгой паузы откликнулся менестрель, вновь направляя Плотву неспешным шагом по дороге. – Но вроде не болит уже. - Полагаю, руки тоже в порядке. Слышал, как ты играешь. Новая песня? - Начал только, - в голосе Лютика, в его колюче-синем взгляде, искоса брошенном на Геральта, вновь проскользнуло то ли недоверие, то ли сомнение. – С чего такой интерес, ведьмак? - Не клеится у нас общение, - придав лицу и голосу максимально возможное спокойствие, и одновременно не в силах выкинуть из головы устроенный дочерью погром в лаборатории Знающего, ответил Геральт. – Может быть, просто пытаюсь поддержать разговор. - Эта роль так-то моя, - съязвил, фыркнув, менестрель. – Ты больше склонен вести философские беседы со своими Плотвичками, чем меня слушать. Да и наверное, полагаю, не стал бы сильно переживать, исчезни я из твоей жизни вообще, сам же ведь… Он замолчал, поджав губы. Геральт вздохнул, потянулся в сторону, перехватил поводья Плотвы, одновременно снова осаживая своего вороного. Лошади переглянулись друг с другом, очевидно делясь недоумением по поводу странного поведения этих двуногих, которые сами не знают, надо ли им ехать дальше, или за каким-то овсом требуется опять остановиться… ведьмак не сомневался – окажись сейчас в его сумке отвар из сивушки, услышать рассуждения очередной Плотвы на эту тему было бы куда проще, чем догадываться о наличии и содержании оных… - Не складывается, Лютик, - отбросив невозмутимость, серьезно проговорил он, удерживая синий взгляд на одной линии со своим. – Спорами о том, что было, что не было, и как это не было или было, мы ничего не добьемся. Поэтому прости, что перебил… и давай попробуем заново. Только наоборот. Сначала рассказываю я – чтобы ты не думал, будто я подстраиваюсь под твою историю. Рассказываю, а ты задаешь вопросы. Любые вопросы – даю слово, что отвечу все, что помню, знаю и думаю. Но и для себя – когда начнешь рассказывать ты – прошу того же. Договорились? Менестрель не ответил. Отвернувшись, смотрел на дорогу, чуть щурясь от проблескивающего из-за облаков солнца. Потянулся к расстегнутому вороту дорожной куртки, отдернул руку, не найдя под ладонью очертаний цветка-подвески – вспомнил, похоже, где ее оставил… Геральт, в тысячный раз напомнив себе о необходимости сохранять терпение, какой бы трудной эта задача сейчас ни была, тоже молчал. Поводья Плотвы, впрочем, отпускать не спешил – как и не намеревался отправлять в шаг собственного вороного, пойманного на тех самых заливных лугах, что и… - Насколько хорошо ты ее знал? – отголоском на воспоминания прозвучал негромкий вопрос менестреля. – … Ну… Мару? Произносить имя Хозяйки Леса с недавних пор Лютику было непросто. Геральт, понимая, что эта заминка сразу не исчезнет, осторожно отозвался, одновременно пытаясь выудить из памяти крохи скудных сведений, почерпнутых из книг и разговоров: - Толком и не знал. Древняя сущность. Мать трех Ведьм, которые… о которых позже расскажу. Утратила разум и вместо помощи и созидания начала сеять безумие и смерть. Дошло до того, что дочерям пришлось ее уничтожить и заточить дух в корнях Стародавнего дуба. Там она и находилась, пока… - Пока ты ее не освободил… - задумчиво произнес менестрель. Ведьмак пожал плечами: - Она была заказом. И… сдержала слово, данное взамен на освобождение. Вот, в общем, и все мои знания. - То есть… - Лютик снова дотронулся до отворота куртки, но на этот раз чуть дальше, под ворот, к внутреннему карману, вытаскивая оттуда что-то, блеснувшее ярким серебром в проглянувших солнечных лучах, - …то есть, ты не представляешь, откуда у нее взялось вот это. Геральт посмотрел на «вот это». Моргнул пару раз, чтобы удостовериться, что не привиделось – ну, мало ли. Выпустил поводья Плотвы, протянул руку, не сводя глаз с острых четких линий – то ли требовал, то ли просил, не знал сам. Лютик беспрекословно позволил предмету выскользнуть на ведьмачью ладонь, и Геральт тут же сжал пальцы, стиснул, крепко, почти до боли, словно желая удостовериться в реальности того, что так неожиданно нашлось, когда уже считалось утраченным. Слова не шли на язык. Только всколыхнувшиеся воспоминания накрыли холодом, темнотой и тяжестью. Прошлое горькой безмолвной картиной выстраивалось перед глазами, кирпичик за кирпичиком воссоздавая в сознании то, с чем, как казалось ведьмаку, он уже давно смирился. Полночное небо. Высокий обрыв. Языки костра. Клубы дыма. Тишина, столь непривычная там, где живет и дышит первозданная природа… тишина, отныне навечно поселившаяся в старых одиноких стенах, где даже эхо теперь не отвечает насмешливым шепотом. Негромкие слова, растаявшие среди молчания. …Для тех, кто остался, смерть никогда не должна быть важнее жизни… То, что случилось потом… Но… как? Геральт закрыл глаза. Повторил про себя увиденное, услышанное, сказанное, вспомнившееся. Сопоставил… попытался, по крайней мере. Понял – ну, или ему так показалось. - Он вытащил нас, - глухо и сорвано нарушил затянувшееся молчание Лютик. – Когда у… Мары почти не осталось сил, он нас вытащил из этого… сна. Назови это бредом, потому что я и сам не верю в то, что говорю. - Не назову. Ведьмак осторожно переложил то, что стискивал в руке, во внутренний карман дорожной куртки, намереваясь при первой же возможности зашить его наглухо, а саму куртку то ли надежно спрятать в седельную сумку, то ли наоборот, больше не снимать. Понимая отголосок опасности, наличие которой – учитывая, каким образом исчез сей предмет и у кого в результате обнаружился – исключать было нельзя, Геральт не желал более подвергать его риску быть утраченным заново. Я пойму, попытался успокоить себя Белый Волк, пойму, вдруг что-то пойдет не так – да и Лютик, если что, обязательно обратит внимание на изменения, коли таковые проявятся и потянут поведение самого ведьмака не в лучшую сторону… я пойму. Сейчас в любом случае важно не это. - Не назову, - повторил он, открыв глаза и уловив отблеск тревоги в пристальном синем взгляде. Первым перевел уставшего от бесцельного топтания на месте вороного в шаг. – Расскажешь, когда – и если – посчитаешь нужным. Менестрель, помедлив, направил Плотву следом: - Ведьмак… - Поехали, Лютик. Хотелось бы до следующего вечера покинуть эти места. Велен… слишком тут много… всего. - Ведьмак. - Если поедем быстрее, к закату доберемся до бывшего гарнизона, - он чуть сжал бока лошади коленями, принуждая вороного ускорить шаг. – Там, при всем благополучии, и заночуем. С монстрами или бандитами, если что, я разберусь, но не думаю… - Геральт!.. Собственное имя разнеслось звоном под притихшим небом, заставив недовольных птиц разрезать воздух взмахами крыльев и возмущенными выкриками относительно двоих путников, что мешают спокойному отдыху под сенью едва-едва затронутых ветерком лениво качающихся деревьев. Наверное. Он не друид, не чародей и не ворожей, обычный ведьмак, не обученный пониманию голосов живой природы – так откуда ему знать, что значат вырывающиеся из маленьких клювов резкие птичьи возгласы? Да и вообще, не вмешивались бы эти пернатые, не к ним же обращаются, так что… Сообразил он не сразу. А сообразив, преодолел инстинктивное намерение натянуть поводья – разум, с почему-то знакомой по-Лютиковски ехидной интонацией, подсказал, что такими темпами они вряд ли куда-либо вообще доберутся в намеченные сроки, да и хватит уже издеваться над лошадьми – ладно, Плотва, ей привыкать пусть нежелательно, но все-таки надо к тому, что наездник и осадить, и в галоп пустить ее внезапно может, коли понадобится. На вороного же только «Аксий» тратить в таких условиях – не то взбрыкнет и сбросит со спины за здорово живешь. Сопротивляться нарастающему раздражению и желанию ответить было сложнее. Геральт не стал. - Глядите-ка, кто вспомнил мое имя. - Не язви, - Лютик быстро выровнял шаг Плотвы так, что лошади снова бежали по дороге рядом. – Кто тебя вообще такому научил? - Зеркало дать? - Хреновый из тебя ученик, значит. - Или учитель – в твоем лице. - Вот лица попрошу не касаться. Оно у меня, в отличие от некоторых физиономий, одухотворенное, преисполненное величия, благородства, вдохновения и… - …непробиваемого упрямства. - А чего ты ждал? С кем поведешься… - …от того нахватаешься ерунды всякой. - Ух ты, самокритика подъехала. Ну давай-давай, вещай на весь Континент вот эту самую ерунду, что ты ведьмак, мутант, не-человек, не испытываешь эмоций, что тебе на все и на всех положить большой и тяжелый… - Лютик!.. - …меч, а ты что подумал? - Не беси меня. - Кто-то же должен. - Помолчи, а? - Напомнить, что последние несколько дней я этим и занимался – к твоему неудовольствию, между прочим? И вот, когда я все-таки решил заговорить, ты снова не в восторге. Определись уже. - ЛЮТИК!.. - Так, ладно, вижу, аргументы твои исчерпаны. Засим замолкаю и не буду тебе мешать тонуть в тяжелых воспоминаниях о Велене и… прочем, раз ты сам так хочешь. Последние слова Лютик произнес неожиданно тихо, без насмешки и с какой-то едва уловимой горечью. Геральт, повернув голову, посмотрел на друга – и успел поймать вспышку на сомкнутых на мгновение ресницах… черт, опять их разговор свернул не туда куда-то, стиснул зубы он. Но в самом деле, Лютик, как всегда, встрял не вовремя и не с тем, бесцеремонно выдернув из тех не самых светлых воспоминаний о том, с чем Геральту пришлось столкнуться во время поисков дочери и после них, никакого уважения у этого менестреля к чужим размышлениям, тянет и тянет к настоящему, не позволяя… …тонуть в тяжелых воспоминаниях… …кто-то же должен… Кто-то должен, да. Наверное. Напоминать о том, что в одиноких скитаниях по Пути, среди сменяющих друг друга периодов то голода и безденежья, то тяжелого кошеля и сытого желудка, среди монотонных то простых и скучных, то опасных и изобретательных битв с монстрами – а иногда, если приходится, и с людьми… короче, несмотря на все это, – и сопутствующие обретения и потери – все-таки есть… Есть оно – время и место спокойствию, веселью, краскам и празднику, встречам с друзьями и рассказам о пережитых приключениях, смеху и умиротворению, крыше над головой, безопасности и, самое главное, дому, где всегда рады видеть и принимать. Любым. Есть – между не самым простым прошлым и неизвестным грядущим – настоящее. И тот, кто держал сейчас поводья Плотвы, был, как ни странно, олицетворением этого самого «настоящего». Странным, немного искореженным, раненым и сломанным – и все же тем, кто всегда видел в Геральте… человека. Способного на сопереживание, верность, привязанность, дружбу, боль, гнев, отчаяние. Пусть и немного отличающегося от остальных себе подобных. - Лютик. Молчание. Геральт вздохнул: - Ты извини, ладно? - И ты, - помедлив, отозвался менестрель, не поворачивая головы. – Из-за моей глупости в неприятности попал, а я тут опять с болтовней неуместной. Полное право у тебя… - Еще раз назовешь случившееся глупостью, точно разозлюсь, - предупредил ведьмак. Менестрель глянул искоса, ухмыльнулся краешком губ, неуверенно и коротко: - Есть варианты? - Временное недопонимание сторонами ситуации, приведшее к возникновению неприятной, но разрешимой проблемы. Сойдет? Лютик улыбнулся уже смелее, правда, все так же коротко: - Где таких канцеляризмов нахватался? - Было дело… - расплывчато отозвался Геральт, вспомнив о небольшой Боклерской эпопее с банком. – Все разрешилось к обоюдному согласию сторон… тьфу ты… короче, нормально все закончилось. - Ну, хоть что-то. - Прекрати, - покачал головой ведьмак, уловив несказанное. – Ты жив. Я жив. Мара… ну, она сама решила поступить так, как поступила. И этим самым, думаю, без преувеличения спасла жизни нам обоим. Лютик отвернулся. Его руки вновь вцепились в уздечку, сминая ремешки. Следующие слова очевидно дались с трудом – сорванные, глухие, вытолкнутые из пересохшего горла, словно мешающий дышать и говорить ком, от которого избавляться было больно, но необходимо: - Ты знаешь, я… Таким беспомощным и бесполезным был… Проснулся, жив почему-то до сих пор, дышу… а вы с Марой истекаете кровью в буквальном смысле слова у меня на руках, и все из-за… …Наверное, вороной на пару с Плотвой не раз мысленно покрутили копытами возле ушей, костеря на все рыси, аллюры и галопы своих всадников, когда ведьмак в который раз натянул поводья, и лошади – сначала одна, затем из солидарности с ней другая – послушно замерли посреди пустой дороги и тишины. Геральт молчал, более не перебивая друга. Там, в пустой хижине на Штейгерском холме, нормального разговора о произошедшем у них так и не получилось – Лютика больше беспокоило, как заживает полученная ведьмаком рана, сколько ему требуется времени для полноценного сна и восстановления сил, и что есть в седельных сумках из съестных запасов, более-менее пригодное для употребления в пищу. Убегать менестрель больше не собирался – казалось, если случившееся и не примирило его с реальностью в полной мере, то хотя бы подтолкнуло к первому шагу в отношении ее принятия. Острое отчаяние в синих глазах от осознания того, с чем другу пришлось столкнуться. Не менее острая и искренняя радость в крепости короткого объятия, когда Лютик понял, что ведьмак все же оправился от последствий того нешуточного сражения за жизнь и разум барда… он снова оказался на волосок от смерти, на сей раз не только собственной. Геральт знал, – и сам, и по подсказке никогда не обманывающего Господина Зеркало (леший бы тебя побрал, О‘Дим… тебя, а не Мару) – что менестрель рано или поздно все равно обо всем расскажет. О том, что было в том кошмаре. О том, что пробудилось в искаженной памяти. О том, что стало причиной этих искажений. Он знал, да. Но все сильнее убеждался в том, что просто сидеть и ждать рассказа нельзя. Риск того, что подобные срывы повторятся, снизился, но еще не исключался – поэтому к беседе необходимо было подвести. Пусть даже и издалека. Совет «Вилли» – говорить самому – здесь был как нельзя к месту и ко времени. - Ты велел мне позвать Плотву, пока я не вырубился. Ты обработал и зашил рану, хотя от вида и количества крови тебя должно было нехило так мутить. Ты позволил мне выспаться и накормил. Заставил остаться в Штейгерах, пока я не восстановлюсь в мере, достаточной для продолжения путешествия. И это только за один день – после такого у тебя еще язык поворачивается называть себя бесполезным и беспомощным? Лютик сгорбился, съежился, выпуская поводья и обхватывая себя руками – как будто замерз и пытался согреться таким нехитрым движением. Или снова спрятаться, чем не вариант… последнее Геральта категорически не устраивало, поэтому он коснулся напряженного плеча, слегка сжал пальцы, невольно заставляя менестреля опять выпрямиться: - Вот сейчас я нарушу слово и назову то, что ты сказал, ерундой. Лютик промолчал. Дернул плечом – то ли вздрогнул, то ли попытался стряхнуть ладонь ведьмака. Геральт решил считать истинным первый вариант – за движением не последовало выстраивания «щита», да и сам менестрель был настроен скорее размышлять, чем щетиниться и огрызаться. Ожидая, – слов или действий, неважно – как поведет себя друг дальше, ведьмак безмолвно наблюдал, как бард, аккуратно пристроив поводья на луке седла, стягивает перчатки, рассматривает собственные ладони и едва заметно хмурится при виде тончайших нитевидных шрамиков – словно, как ни странно, их наличие доказывало реальность происходящего. Как медленно проводит рукой по лошадиной холке, пропуская между пальцами серебристо-опаловые нити гривы, будто проверяя, способен ли еще осязать, не утратили ли ладони и пальцы так необходимой музыканту чуткости. Как откашливается, осторожно, почти неслышно, прикрывает глаза и глубоко, жадно вдыхает чуть прохладный воздух, задерживает дыхание, словно напитываясь этим вдохом – и выдыхает, неторопливо и неохотно. Открывает глаза. - Спасибо… Геральт. Ведьмак почти видел это. Тонкое золотистое свечение невесомой нити возрождающегося доверия. - Поедем, Лютик? - Я не зна… не помню Велена. - Просто держись рядом. Тогда не потеряешься. - Точно? - Честное ведьмачье… Что смешного? - Просто… странно как-то это все. На сон похоже. - Ты же проснулся. - Вот это и странно… - То есть? - Пока не знаю. Может быть, я ошибаюсь… хотел бы ошибаться… Менестрель тряхнул головой, в синих глазах зажглась осмысленность и знакомый упрямый огонек – и Геральт понял, что разговор на эту тему завершен. По крайней мере, на данный момент. Спорить и настаивать ведьмак не стал – несмотря на внешнюю бодрость, Лютик по-прежнему был уязвим, и хотя трещина на зеркале разума друга прекратила рост уже окончательно, нанесенные ею травмы по-прежнему нуждались в исправлении. Тем более что в памяти то и дело вспыхивал багровый цветок на рубашке… да, одежда Лютика была перепачкана кровью Мары, но тот след от невидимой раны проявился раньше, еще во время кошмара, и определенно что-то отражал… - Показывай дорогу, Белый Волк, - ворвался в размышления нарочито веселый голос Лютика. – А Великий Бард поедет рядом, чтобы величаво и вдохновенно… - …молчать. - ?!.. - И слушать. - ?.. - Историю о том, как однажды в одном аэдирнском городе на весенних гуляниях выступал приглашенный градоначальником молодой, но уже весьма известный – или не слишком известный, сведения разнятся – менестрель. Как выяснилось позже – любитель… эээ, расслабиться и прикоснуться к прекрасному… - Выпивки и женщин, короче. - Ну… как бы да. - И, разумеется, из-за этого он вляпался в неприятности. - Лютик, я не понял, кто тут рассказчик? - Извини-извини, - недоумение в синих глазах не могло скрыть веселых искорок затаенного смеха. – Просто непривычно слышать от ведьм… Гер… от тебя изложение событий в подобном художественном стиле. - С кем поведешься… - беззлобно проворчал Геральт, уже в который раз отпуская вороного неспешной рысью. – Терпи теперь, не все же мне одному… Итак, о чем я? - Один молодой и известный – или будущий известный – весьма не абстрактный менестрель огреб проблем на свою… - …голову. - Ну, вообще-то… - И на это тоже. Но так получилось, что чуть раньше в этом же самом городе один достаточно конкретный ведьмак, выполнив очередной заказ на монстра, по совету градоначальника отправился на гуляния. Отдохнуть, слопать сардельку, хряпнуть водки, приобщиться к высокому искусству… …Лошади бежали по пустынной дороге, негромко перефыркиваясь о чем-то своем. Солнце временами выглядывало из-за облаков, но, не найдя ничего достойного внимания, практически тут же пряталось обратно, напоминая о себе лишь вспарывающими пасмурную густоту четкими линиями лучей. Где-то в лесной чаще носились среди деревьев волки, иногда вмешиваясь отдаленным воем в негромкое неторопливое течение рассказа – тогда Лютик, отвлекаясь, вздрагивал и оглядывался… впрочем, присутствие рядом ведьмака, как не мог не заметить Геральт, теперь друга не тревожило и не напрягало. Было ли причиной «пробуждение» менестреля от сна, который сном не являлся, или же последствия его необдуманного поступка, столь сильно сказавшиеся на ведьмаке, но Белый Волк понимал – что-то изменилось. Лютик не перестал бояться своих кошмаров, нет – однако, кажется, решил больше от них не убегать. Геральт рассказывал. Лютик слушал. Иногда хмурился и кусал губы. Иногда недоверчиво качал головой. Иногда смеялся – звонко, но всегда коротко, спохватываясь и бросая настороженный взгляд на спутника. Иногда, резко вдохнув, распахивал глаза – и в них синими молниями метались тревога и страх то за рассказчика, то за действующее лицо очередной истории… менестрель, как показалось ведьмаку, не просто впитывал услышанное, а пропускал повествование через себя, проживая дела давно минувших дней как что-то настоящее, существующее здесь и сейчас. И Геральта, как ни странно, это наблюдение успокаивало, подтверждая отмеченную еще в Оксенфурте догадку о том, что сущность менестреля, его личность, его душа, может быть, остались прежними. Просто в них, как в старых свитках, некая третья сторона стерла определенные абзацы, заменив их другими, а часть свитков где-то припрятала… ох, добраться бы Геральту до этого «корректировщика», повыдергивать бы все корректирующие конечности, мигом перестал бы вмешиваться в то, что его – или её, не исключено – не касается вовсе… Менестрель слушал и молчал. Ведьмак говорил и думал. В нагрудном кармане куртки чуть холодил остывшим серебром медальон, отлитый в виде волчьей головы – точная копия того, что висел на шее. Далеко за границей полудня на участке перед Штейгерским холмом маленькая подвеска, соскользнув с небольшого возвышения из пепла и золы, мягко шлепнулась в воду. И в ту же секунду ковер живых ярко-солнечных цветов разлился золотом по когда-то заболоченной и мертвой земле…***
… - Глупо это. - Что именно? - Да то, что с птичкой этой певчей. Это ж надо – довести себя до такого. - Думаешь… - Золтан опасливо покосился на склонившегося над краем ямы менестреля, чуть поморщился от надсадных кашляющих звуков, дождался, пока выдохшийся Лютик снова перевернется в безопасно-лежачее положение и закроет глаза, и глянул на силача, имя которого спросить так и не удосужился. Что-то казалось краснолюду в неожиданном спасителе бардовской задницы странным и тревожащим, но что именно, Хивай так и не мог уловить – как тень, намек не то на опасность, не то просто на настороженность… - Думаешь, он нарочно… того? - Нет, - качнул перевязанной головой громила, лениво помешивая угольки в костре. – Не повезло просто. Практически не ел несколько дней, плохо спал, уставал и снотворными настоями накачивался, чтобы хоть на сколько-нибудь вырубиться… говоришь – не пил? - Долго очень. - Ну вот. А там в трактире ему после выступления чарку поднесли, он опрокинул – и откинулся. Почти. Еще бы немного – и не вытащить… Каким образом незнакомец определил все вышеназванное, как понял, что в барде, хоть и слабо, но еще теплятся крохи жизни, откуда знал, к кому отправить краснолюда за необходимым лекарством и какие ингредиенты понадобятся для того, чтобы жившая на окраине города старушка-травница быстро его приготовила, при этом не задавая вопросов, стоило ей только взглянуть на начертанную куском угля записку со странной подписью в виде двух переплетающихся линий… короче говоря, обо всем этом Золтан спрашивать не стал, потому что… Просто – не стал. «Чуйка» немного иного рода – не та, что относилась к ненормальному менестрелю, а та самая, что в почти буквальном смысле слова зудела в понимании возможных неприятностей на саму себя – подсказывала Хиваю, что лучше ты, краснолюд, помалкивай. Оказали помощь, пусть и свыше ожидаемой, забрали монеты, ни словом не обмолвившись о долге за спасенную чужую (ох, чужую ли…) жизнь, все тем же безэмоционально-ровным тоном сообщили, что «в расчете» - и всё, и не вмешивайся больше, и не выясняй. Тем более что Золтан понимал, что первое впечатление от неповоротливого недалекого силача, который ошивался возле трактира в качестве вышибалы нежелательных элементов, так же на самом деле далеко от истины, как сейчас Лютик (болван ты стоеросовый, бард…) – от того, чтобы распрощаться со своим может быть не таким уж и никчемным и никому не нужным существованием. Поэтому Хивай кивнул и проговорил – вполне искренне: - Спасибо. Еще что-то я должен? - В расчете, - повторил силач, позвенев мешочком, который тут же спрятался в складки потрепанного плаща. Из этих же складок, впрочем, появилось две склянки. Силач покатал их в огромной ладони, легонько встряхнул, протянул краснолюду: - Когда в себя придет, хреново ему будет. Дашь выпить вот из этой, круглой, чтоб полегчало. А ту, что цилиндром, прибереги на потом. Пригодится, коли снова алкоголем траванется. - Этого я не ждал, - нахмурился Золтан. – Заплатить надобно. - Я таких при необходимости наготовлю, - равнодушно протянул силач, поводя плечами. – А ты, хозяин, голову себе не забивай тем, чем не надо. Считай обменом. Лекарства взамен на любопытный опыт… - Чего? - Того, чем я никогда не занимался раньше и вряд ли буду делать это после, - хмыкнул здоровяк и с удивительной для его мощного телосложения ловкостью поднялся на ноги. – Дальше сам справишься. Прощай, краснолюд. Надейся, что более не пересечемся. - Доброй тебе дороги, - откликнулся Золтан, приняв к сведению мрачноватое предупреждение. Силач замер на секунду, затем едва заметно наклонил голову. Лунный свет тускло метнулся по линзам очков, незнакомец отступил в сторону от костра и исчез, бесшумно растворившись в ночной тени. Позже, намного позже и в совершенно других обстоятельствах Хивай многое понял о личности безымянного собеседника – и то, что показалось краснолюду странным, и то, что именно настораживало, и то, почему прозвучало предупреждение, которому все равно не суждено было сбыться… позже. Сейчас же он об этом почти не думал, вновь переключив внимание на менестреля и тщетно стараясь понять, что же такое жжет в горле острое и злое, невысказанное, но почему-то до сих пор не оформившееся в слова. Птичка, мать его, певчая, хмуро думал краснолюд, яростно тыкая палкой в угольки, над которыми густо булькала похлебка из зайчатины – дичью поделился безымянный силач, отлучившись ранее на несколько минут в лес. Цветочек, ***ть, придорожный… если бы не Золтан да незнакомец, лежать бы этому балбесу сейчас где-нибудь в лесной чаще на потеху волкам. Чарка спиртного на пустой-то желудок, да еще в компании со снотворными, о которых Хивай ни сном ни духом… Мне ж откуда знать было, накручивал себя Золтан, распихивая угли в стороны, откуда знать, какие мысли у этого болвана в голове бродили, что спать не давали, он же ж молчал как покой… …тьфу! Чучело-певучело, медленно закипал краснолюд не хуже похлебки, а что ж так-то? С пьяной-то лавочки все обо всех разбалтывает за здорово живешь, а на трезвую голову не добиться ничего от него толком… ну вот за каким гузном молчит, а? Высказался, так полегчало бы наверное, нет? Наверняка ж случившееся с Геральтом перемолоть никак не может, других причин Золтан просто не видел, хотя и в этой смысла найти не мог. То есть, нет, смысл, конечно же, был – потеря кого-то важного, утрата друга, что бы сам Хивай об этой дружбе ни думал и какой бы невозможной ее ни считал, но… почему у этих людей так сложно-то, а? Нет бы сразу оплакать по-человечески да отпустить, и вспоминать потом по-доброму, а не вот это всё – себя изводить зачем-то!.. …так Золтан думал, гоняя по кругу непривычные мысли раз за разом в попытке то ли безуспешно их прогнать, то ли все-таки понять. Немудрено, что к моменту, когда раздался сухой кашель, знаменующий окончательное пробуждение менестреля от той хрени, в которую тот добровольно себя затащил, Хивай был уже настолько взведен, что, наверное, поставь перед ним целую толпу недоброжелательно настроенных элементов – не ушел бы никто. - Кх…Кха-кха-хха-ха-ха… - Очнулся, - сквозь зубы процедил краснолюд, зачерпнув кружкой бульон из зайчатины, так как, несмотря на раздражение, понимал, что барду сейчас более грубая еда противопоказана. Про оставленные силачом склянки он, разумеется, не вспомнил. – Жрать будешь? - Кх… ха-ха-ха… - Лютик, не обращая внимания на вопрос, приподнялся, опираясь дрожащей рукой о влажную от ночной росы траву, привел тело в сидячее положение. – Смешно… - Что тебе смешно? – Золтан стиснул кружку так, что едва не смял. Несколько горячих капель бульона предупредительно обожгли пальцы, напоминая об осторожности. - Здесь все началось… - менестрель смотрел перед собой стеклянно-прозрачными глазами. – Здесь могло закончиться… Поэтично. Ха. Ха-ха. Ха-ха-ха… …у краснолюдов с эмоциями разговор простой. Есть – надо выразить. Золтан выразил. …Нет, сначала он все-таки наклонился и отставил кружку с горячим бульоном подальше, чтоб не опрокинуть. А вот потом – выразил. Пятерней по щеке. И по другой, со странным злорадством наблюдая, как расцветают на бледно-серой коже красные пятна. И кулаком в челюсть. И по носу. И под глаз. И снова по щеке. Смех оборвался после первой же пощечины. А дальше Лютик молчал. Послушно мотал головой от ударов, закусил губу до крови – но молчал. Смотрел на Хивая – все тем же стеклянным взглядом, какой бывает только у бездушных ярмарочных кукол. Невозможно-спокойным взглядом человека, которому все равно, что с ним будет, не вовремя вспомнил Золтан разговор с юной краснолюдкой у дверей лекарской… - У тебя… друга убили, чертов ты менестрель! На твоих глазах вилами закололи, а ты… как замороженный!.. А ты же гребанный человек… ты должен!.. хоть что-то… а тебе как срать на это все равно что!.. Следующий удар цели не достиг – рука замерла в воздухе, перехваченная за запястье дрожащими пальцами. Лютик по-прежнему молчал. Вот только смотрел уже иначе. Темно. Холодно. Тяжело. И Золтана этот взгляд пугал больше, чем стеклянное бездушие. - Ну и хрен с тобой, - выдохнул краснолюд с бессильной злостью. – Хочешь изводить себя, мешать не стану!.. Он высвободил руку из неожиданно крепкой хватки. Плюнул. И ушел… … - Серьезно? Вот так просто взял – и ушел? Но почему? - Не хотел я девчушке такой судьбы, Лютик. Сам подумай, ну какая жизнь ее ждала бы, реши я востребовать Предназначенное. Девочка. Княжна. Будущая королева Цинтры. Ей платья надо носить, на балах танцевать да от женихов потенциальных отмахиваться в выборе лучшего и достойного, ну куда я ее? В Каэр-Морхен? В старую развалину-крепость в компанию неотесанных мужиков вроде меня самого? - Так, тут твоя самокритичность перегибает палку, ведьм… Геральт. На себя-то не наговаривай. Нормальный ты вроде. Иногда на удивление более чем даже. - Ну, допустим, - не удержался от улыбки Белый Волк. – Думаю, немногие ведьмаки могут похвастаться наличием рыцарства и дворянского звания… вот только не спрашивай пока, ладно? Это было уже потом, позже расскажу, обещаю. Лютик, вознамерившийся, видимо, озадачиться именно этим вопросом, с настороженным интересом глянул на собеседника: - Позже так позже. В любом случае это куда более весомая, приемлемая и не оскорбительная для девочки причина отказа. - Наверное… - нахмурился Геральт, тщетно пытаясь сообразить, что в его действиях или словах, таких далеких и давних сейчас, могло исказиться в памяти друга так, что превратилось чуть ли не в отторжение Предназначенного, в пренебрежение и едва ли не ненависть… то, что ребенок оказался девочкой, а не мальчишкой, как ожидалось? Да нет же, чепуха… Впрочем, затею свою ведьмак быстро бросил. Лютик, выполняя их неподтвержденную, но, похоже, принятую с его стороны договоренность пошагового обмена воспоминаниями, сейчас просто слушал, лишь изредка задавая вопросы и словно сравнивая сказанное с тем, что хранилось в его собственном сознании. Пока что, как понимал Геральт, бард вроде соглашался с доводами и объяснениями ведьмака относительно тех или иных событий – не вслух, конечно, но в чуть прищурившихся синих глазах светилась скорее задумчивость, чем неприятие. Геральт не спешил поздравлять себя с победой, но подобное не могло не… Радовать, да. Обычное, простое, человеческое ощущение. Увы, недолгое… - Но в вашу цитадель неотесанных мужланов Цирилла все-таки попала, - пробурчал неожиданно Лютик. – И влезла в разборки с иномирными силами из избушки на василисковых ножках… Геральт промолчал. Не от нежелания отвечать, нет, и даже не из-за воспоминаний о битве в Каэр-Морхене. Он просто не знал, что именно сказать. «Разборка с иномирными силами» была там только одна – бой с Дикой Охотой, но это случилось намного позже первого появления самой Цири в ведьмачьей крепости, и Лютика в те часы там даже близко не находилось (и слава Мелитэле, а то не продержался бы в живых и минуты)… однако друг сейчас говорил о чем-то совершенно другом, незнакомом Геральту. - Избушка? – осторожно уточнил ведьмак. Лютик помрачнел. Поежился, будто замерз. Ответил – глухо, почти неслышно: - «…Изба-изба, повернись к лесу задом, ко мне передом…» Волет-Мейр. Монстр, который… который питается болью… …Удар. Сердцебиение. Вздох… Вот оно что. Геральт мягко остановил вороного. Спешился. Взял под уздцы его и Плотву, покачав головой на вопросительный взгляд менестреля. Пошел дальше, ведя обеих лошадей. Молчал. Размышлял. Лютик, словно что-то поняв – а скорее всего, ничего не понимая – так же безмолвствовал, кажется, решив пока не задавать вопросов. Вот и хорошо, отстраненно подумал ведьмак, на секунду отвлекшись от собственных мысленных рассуждений, хорошо, что не спрашивает. Потому что ответа у Белого Волка не было… то есть, наверное, был, намек или предпосылка к оному, но… То, что Второе Сопряжение бесследно не прошло, Геральт знал и так. Самолично разбирался с монстрами, заполонившими тогда Ундвик и близлежащие Скеллигские острова, а потом выходил по заказам прореживать ряды новых чудовищ уже на Континенте. Ну, как – новых… знакомых и давным-давно изученных, это пусть ненамного, но облегчало задачу в борьбе с восполнившимся количеством. Про сущность из «избы на василисковых ножках» ведьмак тоже был в курсе – обыкновенная лесная нечисть вроде лешего или болотницы, один из реликтов Первого Сопряжения, изничтоженный стараниями ведьмаков… Почти изничтоженный. Или одна из представительниц оказалась достаточно разумной, чтобы затаиться на долгое время, выжидать, собирая крохи Хаоса, и в какой-то момент поняла, что человеческая боль питает ее не хуже, чем плоть и кровь… Или же – исключать нельзя и такое – из-за Второго Сопряжения произошла резкая эволюция хима из бесплотного духа в существо, обладающее подобием тела, из-за чего отпала необходимость в части некоторых элементов «подпитки» - вины, угрызений совести, отчаяния. Осталась боль – которая, если подумать, вполне себе вмещает все перечисленное… Или – кто рискнет утверждать, что подобное невозможно? – названная менестрелем сущность может быть подобием жуткого симбиоза хима и той самой лесной нечисти… Каждый вариант имел право на существование. И перестройка памяти чересчур впечатлительного барда в таком случае отчасти объяснима, особенно если причин для боли у друга было достаточно… а их, понимал Геральт, могло быть гораздо больше, чем кажется при взгляде на внешне недалекого, непутевого и безрассудного Лютика. Ведьмак даже не заглядывал под маску – так, лишь чуть сдвинул в сторону, да и то не сам, а уже вон сколько узнал о друге того, о чем и не догадывался даже… Волет-Мейр, значит, отметил он незнакомое прежде то ли название, то ли имя. Лучше бы, конечно, первое – именные монстры одни из самых опасных, из схватки с ними даже опытные и вооруженные до зубов эликсирами и маслами ведьмаки не выходят без серьезных потерь здоровья, а уж про людей и говорить нечего… не то чтобы Геральту стало легче, конечно, однако все-таки монстры – это более-менее известная составляющая его работы. На любого рано или поздно найдется серебро и яд. Но… И опять, да. Чертово «но». Новый монстр может быть объяснением. А может им и не быть. А может – и не существовать вовсе… впрочем, относительно последнего Геральт все-таки испытывал определенные сомнения. Столкнувшийся с необходимостью внимательнее приглядываться и прислушиваться к другу за последние дни, ведьмак начал понимать, что Лютик никогда его не обманывал. В каждый момент их взаимодействия менестрель был честен. Когда, шокированный, взирал, как на призрака, в доме Шани. Когда рвался вместе с Геральтом в логово Саламандр в Храмовом квартале. Когда вознамерился пробиваться в компании ведьмака к Старой Вызиме – Белого Волка от навязчивого барда спасло только вмешательство Винсента Мейса, и то не без намека со стороны (да, тогда Лютик воспринимался все-таки больше как раздражающий элемент, с недовольством на самого себя признавался Геральт самому же себе). Когда… Всегда. Лютик мог прикрываться причинами вроде желания «вот-прям-щас-на-этом-самом-месте» сотворить очередную балладу, или немедленно поведать «а-что-я-знаааю!», или стремлением быть в самой гуще событий, привлекать внимание, казаться важным, незаменимым, самым-самым. Верил ли он сам в произносимые им слова, или же хотел, чтобы – зачем-то – поверили другие, или же действительно считал, что каким привыкли его видеть, таким пусть и воспринимают?.. Кто теперь скажет. Одно точно – Лютик не лгал. Себе – возможно. Чужим – скорее всего. Друзьям – никогда, пусть и пытался. Все равно увидели – кто раньше, кто позже… Существует ли этот «Волет-Мейр»? Геральт не мог утверждать с уверенностью. Однако понимал, что в наличие чудовища искренне верит друг. Значит, либо новый кандидат на страницу в «Монструме» действительно попался на пути менестреля – и тогда остается выяснить, почему в памяти Лютика смешались вместе кони, люди… тьфу, Цирилла, Каэр-Морхен, «неотесанные мужланы»-ведьмаки (ладно, Ламберт раздражительный, вредный и несдержанный на язык, но всегда спокойный Эскель-то чем не угодил?), породившее монстра «иномирье» и… - …портал открыла, - внезапно добавил, съежившись еще сильнее, Лютик. – А там все… как в крови искупалось. И всадники эти, черно-красные, жуткие… Геральт остановился. Лошади недовольно замотали головами, но ведьмак даже не обратил на это внимания, стиснув поводья. - Всадники? – собственный голос прозвучал неожиданно хрипло. - Ну… силуэты, далеко, конники, - несколько растеряно попытался пояснить озадаченный реакцией Геральта менестрель. – Я видел пару мгновений только, пока портал не схлопнулся, и потом, когда Цири… обратно… так что не уверен… Знаешь их? - Было дело… - глухо откликнулся ведьмак. Вот. Это. Поворот. Но ведь они же уничтожили всех… всех! Имлерих мертв, Карантир и Эредин тоже, гончие… их жалкие останки ведьмак перебил вскоре после возвращения из Tor Gvalch’ca, «Нагльфаар»… Что стало с кораблем, Геральт не знал – скорее всего, затонул в Великом Море, если на палубе не оказалось других Навигаторов, чтобы вернуть эльфов обратно. Да, разумеется, в мире Aen Elle остались солдаты Ястреба, только возглавлять их теперь некому, да и незачем так-то – Белый Хлад отступил, причины запугивать миры и открывать Врата уже себя исчерпали. Ге’эльс? Но он вроде вел себя адекватно, обещание выполнил, корабли на призыв поддержки не выслал, что позволило, пусть и с огромными потерями со стороны воинов Скеллиге и Эмгыра (эти ведьмака не сильно волновали), все же одержать победу над войском с «Нагльфаара». В мире Aen Elle нашелся еще кто-то одержимый идеей вроде Эредина? Креван? Этот может, да, тем более у него были когда-то свои виды на Дитя Старшей Крови. Но Лютик последний, кого Аваллак’х в таком случае побеспокоил бы – Знающий наверняка направил бы силы на поиски Цири. Или, в крайнем случае, Геральта. Однако… нет, с Аваллак’хом, конечно, вообще сложно, его истинные мотивы подчас известны лишь ему самому, а когда понимание доходит до других, обычно бывает слишком поздно. Но даже несмотря на это Цирилла доверяла Знающему, а Геральт… что ж, он доверял дочери. Да и потом, Аваллак’х – во главе Всадников?... А что если Цири опять попала в переплет и, как и в прошлый раз, обратилась за помощью к Лютику – а тот и рад стараться, вот только на сей раз вляпался куда серьезнее? Но верная примета – сны о дочери, приходившие к Геральту всегда, когда девушка оказывалась в опасности – не преследовала ведьмака уже давно… …Зараза. Геральт выпустил поводья Плотвы и вороного, глубоко вздохнул – и опустился на колени прямо посреди дороги. Закрыл глаза, сделал несколько размеренных вдохов и выдохов, как всегда перед погружением в медитацию. Краем сознания понимал, насколько странно это сейчас выглядит, и, даже не глядя, почти физически ощущал нарастающее тревожное недоумение Лютика – как осторожное касание колкой прохлады. Осознавал, что растерянному менестрелю не помешало бы хоть какое-то мало-мальски правдоподобное пояснение собственных действий, но… Но, черт возьми, самому сообразить бы!.. Вдох-выдох… - Не забивай голову, Белый Волк. Пусть события развиваются своим чередом. Рано или поздно всё прояснится. Геральт не пошевелился. Даже не вздрогнул и не открыл глаз, мысленно все-таки поздравив себя с сохранением хладнокровия. А может быть, не отрицал он и подобного объяснения, уже успел за столь короткое время привыкнуть к таким вот выкрутасам со стороны нежданного собеседника. Или – не исключено – просто не желал в который раз взирать на остановившийся посреди живой повседневности окружающий мир. Отвечать он не хотел тоже. Чревато – не приведи боги, скажет не то что-нибудь, потом не отвертишься. Вдох-выдох… - Ну, молчи-молчи, - скрипуче-мягкая усмешка скользнула мимо, утонула в шорохе каменистой земли и едва различимом шелесте складок одежды, замерла напротив. – Только мне ты уже не нужен, так что сманивать на желания не стану. Вот на вопросы отвечу, если по-прежнему хочешь их задать. Не на все, но больше, чем на один. Геральт стиснул зубы, сдерживая рвущиеся из горла слова – потому что, мантикора его раздери, вопросов было столько, что, стань каждый из них каплей воды, ведьмак уже давно бы пошел ко дну, и никакая «Косатка» тут не спасла бы. Зачем появился, почему помог, что вообще знаешь, как распутать эти причудливые узлы воспоминаний, что сделать, чтобы все вернулось на круги своя, кто виноват в том, что с Лютиком происходит эта чертовщина… чем чревата находка, что сейчас в кармане куртки, в порядке ли Цири, не замешаны ли здесь Всадники из Морхёгга, откуда барду известно то, чему свидетелем он не был, существует ли названный им монстр – и если да, то как с ним бороться, не напрасно ли предпринята эта поездка в Туссент – может быть, спешить надо куда-то в другое место, сейчас, немедленно, может быть, нужно искать старого графа де Леттенхофа и вытряхивать из него объяснения, что и почему он сотворил с собственным сыном… или срочно плыть на Скеллиге, к друидам… или разыскивать кого-то из чародеев – или чародеек… что произошло с руками и боком менестреля, куда пропала лютня, что означает кольцо на цепочке, откуда взялся и куда девался камертон, что это было за письмо и почему в кармане кафтана обнаружилось объявление о награде в таком размере, что ведьмаку и не снилась никогда даже… И это лишь та часть, что касалась момента «здесь и сейчас», как бы комично это ни звучало, учитывая обстоятельства. А ведь были же еще годы небытия, разделившие его и друзей – годы, которые уже не вернуть и не восполнить… - Слишком много вопросов, Геральт, - ведьмак даже с закрытыми глазами догадывался, что сидящий напротив собеседник качает головой. – Прощу, что не прислушался, но повторять не стану. О чем-то ты уже догадался, что-то поймешь позже, что-то узнаешь на месте… Что ж, шанс спросить ты упустил, больше не предоставлю. Однако могу дать несколько советов. Относительно твоего спутника. Вдох-выдох… Геральт понадеялся, что веки сомкнуты достаточно крепко, чтобы не выдать состояния ведьмака дрожанием ресниц. - Не волнуйся, - все тот же шелестящий смешок дополнился даже не звуком – ощущением движения воздуха, рассекаемого подбрасываемым вверх предметом. Яблоком, наверное. – Хотя менестрель в данной ситуации куда интереснее тебя, и, сложись обстоятельства иначе, я бы к нему присмотрелся. …Только посмей!... - Опять не слушаешь, - прозвучало укоризненно-насмешливо. – Сказал же: «Сложись обстоятельства иначе…». Но они сложились так, как сложились, и этой выгодой придется поступиться. Геральт не выдержал. Открыл глаза: - Ты – и отказаться от выгоды для себя? Ты ли это? - Это был вопрос? – уточнил Гюнтер О’Дим. - Нет, знаешь ли, - раздраженно отозвался ведьмак. – Просто воздух сотрясаю, а то от твоих забав он уже застоялся. - Осторожнее, Геральт, - собеседник чуть наклонил голову, темные глаза предупреждающе вспыхнули. – Пока я добрый, но могу и рассердиться. Не забывай, с кем разговариваешь. Ведьмак медленно выдохнул. Сменил позу с неудавшейся медитационной на более удобную. Оглянулся, не слишком удивляясь знакомой уже картине замершего времени. Солнце слепило глаза в разрыве неподвижных облаков, и Геральт поморщился, ожидая, когда чуть заторможенные рефлексы вспомнят о своем наличии и зрачки сузятся ровно настолько, чтобы преградить доступ излишнему свету. Да, конечно, опустить голову или отвернуться, переключив внимание на что-то другое, было бы проще. Но так как «чем-то другим» - или, в данном случаем, «кем-то» (хотя «чем-то» тоже подойдет) – был Господин Зеркало, созерцать его порядком поднадоевшую личину дольше необходимого не хотелось. - Тебя забудешь, О’Дим, как же. - Считать это комплиментом или оскорблением? - Считай, чем хочешь. Чего тебе? - Попрощаться пришел. …Ну что ж, вынужден был признать ведьмак, когда Гюнтер О’Дим желает получить свою порцию внимания, он спокойно добивается этого без лишних усилий – стоит только обронить фразу, которую подсознательно жаждет услышать собеседник… - Сказал бы, что глаза б мои больше тебя не видели, так ведь примешь за желание да зрения лишишь. - Учишься, - одобрительно ухмыльнулся Господин Зеркало. – Порой необдуманные слова до беды быстрее доводят, чем стрелы да мечи. - Угу… - Геральт покосился на Лютика, который, повернув голову в его сторону и вцепившись в луку седла, одну ногу держал в стремени, а другой почти коснулся земли, да в таком положении и застыл. О’Дим правильно расценил взгляд, покачал головой: - Верно мыслишь, да не о том… - Давай-ка ближе к делу, - перебил ведьмак. – Прощаться пришел – прощайся. Удачи желать не буду, новой встречи – тем более. Собеседник засмеялся – негромко, мягко, и, как ни странно, искренне, смещая, наконец, фокус внимания на себя. Понимая, что пройти через не самый воодушевляющий разговор все же придется, Геральт, наконец, посмотрел на торговца желаниями. О’Дим сидел напротив, скрестив ноги, одной рукой опираясь на колено, а другой подбрасывая и ловя предмет, оказавшийся, вопреки ожиданиям ведьмака, вовсе не яблоком. Остро-хрустальные грани полупрозрачной склянки, напоминавшей бутылочку с зельем, размеренно вспыхивали в неподвижных солнечных лучах, собирая на шероховатых боках золотистые искорки пылинок. Содержимое же, как мог судить Геральт, не было похоже ни на один ему известный эликсир или отвар, а для масла было недостаточно густым и практически бесцветным. - Единственный экземпляр, - следующим движением О’Дим бросил бутылочку Геральту. Ведьмак поймал – прежде, чем задумался, а не следовало ли незнакомому зелью грохнуться на землю и разбиться. Впрочем, Стеклянный Человек вряд ли допустил бы это… ха, как же? Остановил бы время посреди уже замершего? - Что это? – осознавая, что от нежданного подарка не отвертеться (по крайней мере, пока), он, не особо разглядывая, сунул склянку в карман. - Боль. Смерть. Свобода. И память. Ведьмак вскинул голову: - Что ты… - Помолчи, - недовольно поморщился собеседник, темные глаза на мгновение изменили цвет на желто-змеиные. – Из-за тебя и твоего спутника я и так уже вмешиваюсь в ход времени чаще необходимого, хотя ваше присутствие в выплате чужого долга вообще никоим образом не предполагалось. Разве что, может быть, твое, да и то в самом крайнем случае, чтобы прекратить эти долгие мучения… Словом, Белый Волк, с этим снадобьем можешь делать что хочешь. Хочешь узнать, но потерять друга – пей, скрутит, но не убьет, восстановишься за пару часов. Хочешь понять – не используй, а просто держи при себе, возможно, оно пригодится кому-то другому. А хочешь – избавься, но в таком случае выливай в огонь – боль и память должны сгореть, а смерти и свободе достаточно пепла. Сказать, что Геральт мало что понял… …ни х… ничего он не понял. Кроме разве что того, что Гюнтер О’Дим по каким-то неизвестным причинам относится к случившемуся в Штейгерах серьезнее, чем могло показаться. На лице Господина Зеркало уже не было той улыбки, что касается лишь губ, не отражаясь в глазах. А сами глаза, вернувшись к знакомому темному цвету, смотрели на ведьмака серьезно и внимательно, испытующе и остро, читая все вопросы и сомнения так же легко, как если бы это были строчки на странице книги. Геральт молчал, хотя даже не сомневался, что его мысли для торговца желаниями вообще не секрет – что за снадобье, какой эффект вызывает, чей долг они с Лютиком невольно помогли оплатить, какого вообще О’Дима происходит… кстати, чем не новое ругательство… Визави хмыкнул: - Не искушай. - Ты попрощаться хотел. - Новой встречи не исключает. Ведьмак поднялся, отряхнул ладони от дорожной пыли, проверил надежность чехольных ремней на груди. Он не собирался выхватывать меч или как-то еще угрожать нежданному собеседнику – осознавал, что даже небольшой толики усилий со стороны Стеклянного Человека достаточно, чтобы при желании стереть в порошок не только самого Геральта, Лютика и лошадей, а и весь Велен в придачу. Однако вот так просто сидеть и выслушивать непонятные намеки на что-то еще более непонятное Геральт тоже не жаждал. О’Дим мог играть со временем как и сколько угодно – у ведьмака этой роскоши не было. Они с Лютиком во всем разберутся и без чужого вмешательства… особенно такого. - Ждешь благодарности за Штейгеры? - И снова ты меня не слушаешь, - собеседник тоже выпрямился, легко и ловко вскочив на ноги. – Как знаешь, Белый Волк. Ты идешь в верном направлении, однако одно неосторожное слово может все испортить. Так что – говори, что думаешь, но думай, что говоришь. И – все-таки прими к сведению пару советов относительно… менестреля. В качестве оплаты за оказанное с твоей стороны и со стороны твоего спутника содействие, пусть и непредвиденное. Что-то – что именно, ведьмак сам себе объяснить не мог – удержало его от прямого отказа. Может быть, тот факт, что О’Дим при всей своей изворотливости и хитрости действительно никогда не обманывал и условия любой сделки исполнял честно… в своем понимании этой честности, разумеется. Может быть, то, что Господин Зеркало на самом деле знал куда больше о ситуации, в которой оказался Лютик – и, обладая информацией, мог дать действительно стоящую подсказку… - Кем бы я был, если бы не видел сути, - отозвался О’Дим, не подтверждая, но и не опровергая невысказанных предположений. – В конце концов, выслушать совет и последовать ему – не одно и то же. Геральт посмотрел на расчерченное птичьими силуэтами выцветшее небо. На колкое солнце в прорехе неподвижных облаков. На замершие кроны деревьев, причудливо изогнутые в танце застывшего ветра ветви, пойманные в момент падения листья, не успевшие коснуться травы. Перевел взгляд на лошадей – Плотва чуть повернула голову к вороному, очевидно, намереваясь поделиться своими мыслями по поводу непредсказуемого поведения двоих всадников, а тот выбрал как раз именно эту секунду, чтобы взвиться на дыбы, недовольный таким пренебрежительным отношением к себе… опасно же, если Плотва проникнется поведением вороного, то может и взбрыкнуть – и тогда Лютик, еще не успевший спешиться, пострадает… Ведьмак вновь опустился на колени и прикрыл глаза. Когда бард собирался спрыгнуть на землю, Геральт находился именно в такой медитативной позе, и оказаться в момент запуска времени на ногах возле лошадей означало бы снова встревожить внимательного друга – такое от менестреля точно не ускользнет. - Что за советы? - Когда он заговорит – выслушай… Когда ему понадобится помощь – не откажи… - шелестящий голос медленно удалялся, истаивая в неживой тишине. – …Когда он решит вернуться – не препятствуй… Когда захочет уйти – не останавливай… Когда сделает выбор – прими… И – возвращая старые воспоминания, не забывай создавать новые, Геральт. Однажды у тебя… Ведьмак открыл глаза, успев за несколько мгновений до того, как слова рассыпались осколками осознания чего-то пока неясного и далекого, но все же неизбежного. - О’Дим!.. Почему?!.. И, вампир его укуси, если бы он еще сам понимал, что именно подразумевал под этим «почему» - вот только в последний момент вспомнился их короткий обмен репликами… …- Есть вопросы? - Один. - Догадываюсь, какой. Задашь потом… На ответ Геральт не рассчитывал, потому что толком не знал, о чем конкретно спрашивает – и все же снова выкрикнул это чертово «почему» вслед затихающему шелесту, тщетно вслушиваясь и ловя последние крохи распадающихся в незримую пыль звуков. Таяла слабая тень, еще удерживающая очертания силуэта и поблекшие, размазанные по пространству краски, словно растушеванные слишком широкой кистью по большому холсту точечные штрихи акварели. Время возвращалось в свою колею, из которой его так бесцеремонно вышвырнули. Вот уже пока чересчур медленно, но заметно сдвинулось занесенное над полотном дороги копыто вороного, и нога менестреля уже почти коснулась земли, а ведьмак так до сих пор и не знал, не знал, не знал… ничего он не знал, появление О’Дима вообще все перевернуло – помощь, о которой никто не просил, очевидные советы, которые были сами собой разумеющимися, утверждение, что ведьмак и менестрель выплатили чей-то долг… …копыта вороного выбили брызги мелких камешков. «Аксий» мерцающим облаком окутал голову лошади. Лютик, спешившись, шагнул к ведьмаку, опустился на колени напротив, пытливо и с тревогой заглядывая в глаза: - Что с тобой, Геральт? Белый Волк медленно опустил руку, расправляя пальцы. Посмотрел на друга – тот не отводил взгляда, внимательного, непонимающего и затаенно-виноватого. В потемневшей синеве светилось беспокойство, окончательно изгоняя остатки отчужденности и страха. Сон, с горечью подумал ведьмак, тот самый чертов сон, едва не убивший менестреля – почему Лютик считал настоящим тот ужас, а не спокойствие присутствия рядом друзей? Монстр – истинный или порожденный измученным сознанием? Видения Цири, Каэр-Морхена и Дикой Охоты – реальность, или сплетенные из чужих рассказов образы, оживленные чересчур впечатлительным воображением? И причина тому – вот то чувство, загнанное в последние рифмованные строчки так и не услышанной никем песни? Чувство, у которого просто нет и не может быть, не должно быть оснований?.. - Я тебя напугал? - Немного, - выдохнул менестрель, не скрывая облегчения. – Ты как? … «…Обожаю такие вопросы, Геральт. Как я? Х***во…»… - Запутался, - честно признался ведьмак, некстати вспомнив Ламберта, но решив собрату не уподобляться, хотя да, ощущал себя примерно так же. Лютик, помедлив, поерзал, сел, как несколько секунд назад О’Дим – скрестив ноги, упираясь ладонями в колени. Проговорил негромко: - Не ты один. - Это я знаю. Не знаю другого – что с тобой произошло и почему. Пытаюсь ответ найти, но, кажется, этого не хочешь ты. Упрямишься… Лютик, пойми, ну нельзя так. Исчезать, никому ничего не объяснив, и появляться, сторонясь тех, кто желает помочь… нельзя. - А что можно? Вроде ничего особенного менестрель не спросил – но что-то в его голосе заставило ведьмака внимательнее вглядеться в друга. И увидеть – тот самый застывающий в глазах лед. - Можно – что? – едва слышно повторил Лютик. – Исчезать, не подавая о себе ни единой весточки… а потом как ни в чем не бывало объявляться на пороге и делать вид, что ничего не произошло… искать только за тем, чтобы получить помощь, а ты сам и даром не сдался… это, по-твоему – можно? Помнит, понял Геральт. Что-то – все-таки помнит. Тишину бесконечно долгих лет. Внезапную встречу и равнодушие к забытой дружбе, порой перерастающее в раздражение. Вызволение из лап Охотников в первую очередь для информации о дочери, и лишь потом – спасение ради спасения… Помнит – может быть, не именно так, обрывками, но какие-то осколки, острые, ранящие, сохранились, зацепились за сознание изломанными краями. Помнит… Вместо того чтобы обрадовать, осознание еще больше угнетало. - Была причина, - осторожно ответил ведьмак. Друг мотнул головой – с ресниц сорвались искры, – улыбнулся сухо и горько. Оттолкнулся ладонями от земли и легко выпрямился, стискивая в пальцах лютневый ремень. Кивнул: - Конечно. Она всегда есть. - Лютик… - вздохнул Геральт, тоже выпрямляясь. – Еще пару минут назад все было нормально, и вдруг опять… такое вот. Ты то делаешь шаг навстречу, то как альгуль – шипы выпускаешь. То как будто действительно хочешь мне довериться, рассказать обо всем, то вдруг закрываешься, словно боишься, что я тебя не услышу или не пойму – хотя я и в десятый, и в сотый раз повторю, что намерен сделать именно это, как бы твой рассказ ни звучал. Что-то с тобой случилось, что-то очевидно очень плохое, помимо искажения памяти, что-то… Менестрель вскинул ладони, вытянул вперед – то ли отстранялся, то ли снова пытался защититься. - С чего ты взял? Геральт не двинулся с места. Трещина прекратила рост, однако затягиваться не спешила, а начинающее возрождаться доверие было пока еще слишком слабым, чтобы полностью залатать все разломы. Их еще шатнет не раз – от искренних разговоров и смеха до замкнутости и застывшего в глазах льда, но ведьмак был к этому готов. - Видел. Когда ты был во власти кошмара. Кровь на одежде. - Ее было много, испачкался, - прикусил губу менестрель. Геральт покачал головой: - До пробуждения. Как будто тебе в грудь нож всадили. Лютик вздрогнул. Пошатнулся. Бледность разлилась по лицу, превращая потемневшие глаза в бездонные провалы синего льда. Бард сделал шаг назад. Еще один, по-прежнему держа ладони перед собой. - Значит… было все-таки, да? – выдохнул он. – Я это… не выдумал? - Что? – Геральт в два шага сломал разделившее их расстояние, протянул руки, стиснул пальцы, крепко, но осторожно, на напряженных плечах друга. – Ты помнишь, кто это с тобой сделал? Лютик, кто это был?! Слишком быстро. Слишком резко. Слишком не так. Ведьмак понял свою ошибку не сразу. Лишь когда менестрель, потянувшись к поясу, неторопливо достал тонкие перчатки и медленно надел их, а затем поднял голову и улыбнулся, Геральту стало ясно, что он в очередной раз сделал что-то не то. - Почему? - Почему – что? - С самого своего появления в Новиграде я только и делал, что беспокойство вам всем доставлял – тебе, Присцилле, Золтану. Подозревал вас всех… черт знает в чем подозревал, стыдно сейчас подумать даже. А вы терпели, не отталкивали, поддерживали, и ты – что-то понять, выяснить хотел, за помощью обращался, помогал с лечением, а теперь… - Лютик закрыл лицо ладонями, снова помотал головой, опустил руки. – Теперь мы едем неизвестно куда, и я понимаю, что должен верить… хочу верить, но… боюсь. Мешает… что-то мешает, - пальцы менестреля скользнули ниже, на несколько секунд вцепились в левый карман дорожной куртки, смяли, сжались, расслабились. – Хотя до сих пор всё происходящее свидетельствовало лишь о том, что если я и могу доверять здесь кому-то, то только тебе… Так почему ты всё еще со мной возишься, ведьмак? Почему терпишь все вот эти шаги вперед-назад, неопределенность эту терпишь… меня терпишь, почему не срываешься, не повышаешь голос, ни в чем не обвиняешь, хотя причин полно… почему… почему вроде как на самом деле пытаешься помочь? Последние слова бард проговаривал уже спокойно и почти весело, словно повествовал о чем-то малозначимом. Вот только искры льда на ресницах мешали так запросто поверить в кажущуюся беспечность легких фраз. Геральт и не поверил. - Мало от меня толку, если я помогаю чужим, а друга в беде брошу. Если тебя брошу. …Судя по тому, как дрогнули и тут же расслабились плечи под сжатыми пальцами, ответ был правильным. А Геральт понял еще кое-что. Вот так, отчетливо, ясно и холодно – понял. Убьет. Собственными руками убьет ту сволочь, что посмела сломать в Лютике веру в их дружбу. …У краснолюдов с эмоциями… Да и х*** с ними! Надо выразить – Золтан выразил. И ушел. Костеря на все лады болвана-менестреля и твердо вознамерившись оставить того в одиночестве, как бард, по-видимому, и хотел. Пусть тонет в своем болоте. Не жалко вот нихренашечки. Вот совсем. Не заслуживает такой слабак жалости… или – только ее и заслуживает, бренчала ***нная!.. …твоего ж скоя’таэля за беличий хвост!.. Хивай остановился. Посмотрел на собственные руки. На чужую кровь на костяшках стиснутых пальцев. Вспомнил глаза Лютика. - Тьфу ты… Ну какого черта, бард… - спросил он почти жалобно, злясь то ли на себя, то ли на вышеупомянутого барда, то ли хрен знает на кого. - Какого черта, а?.. Обступивший краснолюда лес ожидаемо не ответил. Хивай снова чертыхнулся. Огляделся вокруг. Заметил сухое мертвое дерево неподалеку – ориентир, данный не далее как несколько часов назад безымянным силачом. Вздохнул. И пошел. К травнице. За мазью от ушибов. А когда возвращался обратно, остановился и спрятался за близлежащим кустом. Сначала – спрятался. Потом – понял, почему… …Тебя больше нет. Жизнь – продолжается? Вот только другой Стала эта жизнь. Даже краски будто не те, Звук теряется в пустоте, Всё не так… Почему? Подскажи. Сотни миль давно Позади, Дальше я Пойду уже один. Лютни тяжкий груз за плечом, Петь не хочется ни о чём… Так пусть горит, Пусть горит всё огнём… Дамы и господа! Какой бы замечательной публикой вы ни были, но некоторые песни даже вам не услышать. Так что оставьте монеты при себе, мне они не понадобятся… Пой, менестрель! Лживых сказок не жалей! Зажигай новых песен огни – И пусть не греют они, Но всё пройдёт, Льдом затянет, пеплом занесёт. Однажды пробьет этот час, Когда станет мне всё равно, А сейчас – Постой! Я слышу голос твой – О прошлом память на пути… Прости, мой друг, прости, Что этот мир покинул ты… …Как же хочется сжечь все мосты… Песня стихла, однако краснолюд по непонятной ему самому причине выходить не спешил. Ждал чего-то. Увидел. Бережно отложенную лютню. Сгорбленную спину барда. Колени, подтянутые к груди. Руки, обхватившие их. Короткие резкие движения плеч – словно всхлипы или смех, только беззвучные. Задавленные, загнанные. Не высказать. Не показать. Нельзя. Не может. Не хочет. И от этого страшно. Потому что остается там, внутри, жжет и горчит, отравляет и убивает. Сначала – разум. Потом – душу. А напоследок – и тело… …Он выждал достаточно времени, чтобы создать у Лютика иллюзию того, что подошел только что. Сердцем чуял, - и уже не метафорически, а буквально, ноющей колкостью за ребрами, - что ни к чему сейчас менестрелю знать о невольном слушателе. Поэтому Хивай просто забрал кружку с остывшим бульоном, сел рядом с бардом и молча ему протянул. Лютик молча взял. Поднес к искусанным губам, подул зачем-то, сделал крошечный глоток и коротко закашлялся. Успокоился, снова отпил немного. Еще немного. И так по чуть-чуть, пока не опустошил. Краснолюд забрал кружку, отдал мазь, ждал, – казалось, вечность – пока менестрель откроет склянку, чуть-чуть зачерпнет, нанесет на наливающиеся синевой ушибы, морщась и шипя… - Болван ты, бард. - Сам знаю. - Что имел в виду, когда сказал, что здесь все началось? Лютик вздрогнул, выронил баночку с мазью – Золтан поймал в ее последний момент и тут же спрятал от греха подальше. Склянка маленькая, а хватить должно надолго, чертыхнулся про себя Хивай, уже пожалев о вырвавшемся вопросе. Согласился менестрель не подыхать по собственному упрямству, уже неплохо, а вот вызов к разговору был слишком уж прямолинейным. Вот опять глаза из потемневших, но относительно живых, превращаются в льдисто-стеклянные, Лютик снова вот-вот наденет маску – или снимет, кто ж теперь скажет… - Правда хочешь услышать? - Нет, - решил быть честным краснолюд, делая, как показалось по ощущениям, шаг в ледяную воду, когда перехватывает дыхание и сковывает все тело, но плыть вперед все-таки нужно. – Не хочу. Но еще меньше хочу видеть, как ты себя убиваешь почем зря. - Ты ж вроде не собирался мешать, - голос барда прозвучал отстраненно, но без ожидаемой холодности. Золтан пожал плечами: - Просто, думаю, кое-кому не понравилось бы, что ты с собой творишь такое. - Ему всё равно. Сейчас тем более. - А я не про Геральта. Менестрель резко повернул голову, синие глаза распахнулись то ли удивленно, то ли недоверчиво – уже не такие темные, но еще не замерзшие, все еще живые, все с той же затаенной тяжестью во внимательном взгляде, но теперь потесненной чем-то другим. Не любопытством, не заинтересованностью, нет, скорее… каким-то вопросом. Как будто вмешательство извне в план самоизведения, продуманный ли, или же сам собой сложившийся, на какое-то время отодвинуло реализацию этого самого плана, вклинившись между пунктами неожиданным «А если бы…?» Если бы Лютик не молчал, если бы высказался, если бы оттаял, позволил себе хотя бы слезинку, хотя бы частичку крошечную разъедающей его боли отпустить, если бы… Менестрель молчал. Спрашивал – без слов. Почему – почему ты, краснолюд, вдруг решил, что жизнь совершенно постороннего тебе человека стоит того, чтобы продолжаться? Да хрен я тебе что объясню, так же безмолвно отвечал Хивай, оживляя уже почти затихший огонь под котелком, сам не понимаю, на кой черт ты сдался этой жизни, просто… на многое ты способен, бард. На подлинные чувства человеческие способен – верность, привязанность, дружбу, терпение, отчаяние, безудержную, хоть и глупую храбрость, боль и опустошенность, способен… да вот только маски свои беззаботно-веселые слишком долго таскал, чтобы себя самого помнить, и потерялся в личинах. Да так потерялся, что пути к себе найти не можешь, а шаг не туда – утонешь. И не посторонний ты – другом ведьмаку был, и останешься. А Геральт – так уж вышло – и мой друг тоже. Значит, и ты не то чтобы чужой совсем. А своих краснолюды не бросают… Конечно, Золтан вслух этого не сказал. Конечно, Лютик свой вопрос не стал озвучивать. Просто – потянулся к музыкальному инструменту, пристроил на колене, перебрал струны. Покосился на котелок. Хивай нахмурился: - На мясо не смотри. Рано еще. - Голодом уморить хочешь? - Вот уж чья бы лютня тренькала… не смотри, кому сказано – цапнешь, хуже будет! Это через несколько дней только. - Протухнет. - Сам съем, тебе нового словим. Птицу бы, легче пойдет. - Зар-раза… - От заразы слышу. - На пустой желудок история не слишком ладно идет, - усмехнулся менестрель, тут же поморщившись, когда из лопнувшей ранки на подбородок скатилась темно-красная капля, быстро стер ее рукавом рубашки. Золтан мысленно выругался на себя за то, что не догадался использовать в качестве дезинфекта остатки алкоголя. Возразил мрачно, понимая, что сейчас дразнить барда спиртовыми ароматами не надо: - Мяса не дам. Нельзя пока. Бульон подогрею, выпьешь. И говори как получится. - Как получится… - негромко повторил Лютик. – Ну… пусть так. Много лет назад на весенних гуляниях здесь, в Гулете, сошлись дороги одного юного любителя выпивки и женщин… и одного охотника на монстров… …Рассказывать Лютик умел. Простыми и понятными словами, даже не прибегая к привычной для себя цветистости, вычурности и заумности, он, оказывается, мог поведать историю так, что из нее не исчезали ни выразительность, ни краски, ни чистота и искренность эмоций. А Хивай совершенно неожиданно для себя понял, что может слушать – и даже находить в этом интерес, а не только повод для смеха. История знакомства двух таких разных личностей – о начале столь непонятной многим, но крепкой и верной дружбы. История в Долине Цветов – о первом приключении, опасности на грани смерти и неожиданном чуде спасения, об обретении менестрелем его музыкального инструмента, верно служившего барду до сих пор. История… Много таких историй услышал Золтан, пока они добирались до Оксенфурта. Лютик по-прежнему выступал в каждой встретившейся на пути таверне, зарабатывая на еду и иногда одежду, по-прежнему снимал маску весельчака, выходя за ворота поселений, по-прежнему отказывался от алкоголя и возможности обнять – и не только – какую-нибудь местную красотку… но все-таки кое-что изменилось. Нет, Хивай не стал бы утверждать, что менестрель с какого-то перепугу воспылал к краснолюду полным доверием в отношении того, что до сих пор таилось в душе барда сгустком темноты, однако общались они и впрямь чаще. Рассказывали – что-то свое. Вспоминали – о чем-то общем. Каких-то тем, не сговариваясь, решали не касаться вовсе. Иногда Лютик играл – редко, но случалось. Иногда даже пел. Той песни больше не звучало. Но порой вечерами Золтан слышал мелодичные переборы струн в запомнившемся мотиве – и осознавал с непонятной ему самому горечью, что следующим утром в глазах Лютика ненадолго застынут лед и темнота. Менестрель делился с краснолюдом многим – но только не тем, что услышал Хивай в песне, не предназначавшейся никому. С этой болью – надуманной или истинной – Лютик пытался бороться сам. И в какой-то момент Золтану показалось, что у барда выходит. Получается – отпускать, по чуть-чуть, понемногу, обретая смирение с произошедшим и невозможностью это изменить. По крайней мере, Лютик снова начал улыбаться и шутить – иногда едко, иногда нарочито глупо, иногда словно просто мягко посмеиваясь над ситуацией или ее участниками. Иногда во время выступлений попадал под разборки мужей-братьев-любовников той или иной девицы, к которой проявлял не более чем искреннее восхищение ее красотой, юностью или зрелостью – ну, тут Золтан, если что, быстро утихомиривал возмущенных одним своим видом да недвусмысленным постукиванием рукояткой топора по ладони. Иногда маска с Лютика спадала – когда в его присутствии кто-то вспоминал Геральта, – однако менестрель, не позволяя роскоши быть собой, быстро навешивал беззаботно-веселую личину и легко уводил разговор в сторону. Краснолюду не особо нравились такие вот ситуации – после них как раз бард порой и наигрывал на лютне ту мелодию… Впрочем, подобное происходило все реже. К тому моменту, когда на горизонте замаячили крыши Оксенфуртской Академии, Лютик уже почти был похож на того поверхностно-яркого фанфарона, каким представлялся Золтану с самой первой их встречи. Почти – потому что теперь Хивай знал, что скрывается под разноцветным тряпьем и кривоватой ухмылкой. Кто скрывается. Знал – и понимал, что никому не расскажет. Некому. Незачем. Кто захочет – сам разглядит. А с тех, кто удовлетворяется первым впечатлением, достаточно и фасада. Главное, чтобы Лютик снова не затерялся в своих масках… - Ну, прощай, бард, - проговорил краснолюд, остановившись неподалеку от моста и первым протягивая ладонь для рукопожатия. – Удачи тебе. Менестрель подал руку, помедлил, сжав пальцы: - Весьма благодарен, господин Хивай, за то, что скрасили своим присутствием столь долгое путешествие к этой жемчужине Севера, цитадели юных умов и… - Хватит, Лютик, - перебил краснолюд. – Не притворяйся. Хотя бы сейчас. Бард застыл. Прикусил губу, качнул головой. А потом, к полной неожиданности Хивая, наклонился и коротко и крепко обнял. Шепнул: - Спасибо. Сам знаешь, за что. Он выпрямился. Улыбнулся – грустно, но искренне. В синих глазах метнулась и тут же погасла темнота. Лютик поправил ремень музыкального инструмента, распрямил плечи, пригладил ладонью волосы, отряхнул изношенный дублет. - Бывай, Золтан. Развернувшись, он зашагал прочь, более ни разу не оглядываясь. «Чуйка» потрепыхалась немного, но сильной тревоги краснолюд не ощущал. Здесь, понимал он, во взрастившей барда стихии, среди тех, кто ему знаком и близок если не по душе, то хотя бы по заинтересованности в мире, в искусстве, в науке – здесь, среди своих, Лютику будет спокойнее. Может быть, безопаснее. Может быть, менестрель даже сумеет залечить рану, что разрезала рифмованными строками такую далекую сейчас ночь. Может быть… - Удачи тебе, - негромко повторил краснюлюд. Поудобнее устроил за спиной махакамский топор и направился восвояси. Задерживаться здесь ни к чему – впереди ждал Новиград. Или не ждал, но это совсем другая история. По крайней мере, в одном Хивай был уверен – едва ли их с менестрелем дороги сойдутся снова. До встречи в Вызимских Предместьях оставалось около пяти лет. До вечеринки в Храмовом квартале – немногим больше…***
… - Хочешь сказать, это было проклятие? - Выходит, да. - В голове не укладывается… Дочь – и так с матерью поступить… - Я же упоминал Ведьм с Кривоуховых Топей. Вкратце пока, но… - Уже не уверен, хочу ли знать подробности, - покосился на ведьмака Лютик. - Хочешь, - хмыкнул Геральт. – Уж что-что, а любопытство твое прежним осталось, видно же. Тем более сейчас, когда тема эта уже точно безопасна. К ней мы позже вернемся – не хотелось бы хронологию ломать. Времени у нас достаточно, узнаешь еще. - Да, но все-таки объясни… - бард, перекинув поводья в одну руку, другой нарисовал в воздухе замысловатую непонятную фигуру. – Я-то вообще здесь каким боком? - Ты… Получается, что вроде как всеми боками, вспоминал ведьмак случившееся в Штейгерах и то, что привиделось-услышалось ему в суточном бреду после. Обрывочные слова О’Дима, восстановившись в сознании, сложились во вполне себе различимые рифмы, которыми последняя Дочь Хозяйки Велена прокляла свою создательницу в момент собственной смерти. Никому никогда ты уже не поможешь, своей жизнью уже никого не спасешь. Никто в этом мире слезы не проронит в тот миг, когда ты умрешь. Кровь водой никогда не станет, каждый теперь твой враг. Слово мое – слово верное, крепкое, да будет отныне так… - Я сталкивался с таким, - пояснил Геральт. – Чтобы снять воздействие слов, нужно было совершить противоположные им действия. В случае Хозяйки Леса… она ринулась тебе на помощь, она своей смертью спасла тебе жизнь, ты… - Мне… жаль ее стало, - неуверенно откликнулся Лютик, поняв, чем вызвана пауза. – Странно, да? Я ведь и не знал Мару толком, а почему-то вдруг… - Не думай, - посоветовал ведьмак. – Ты пожалел ее, и тем самым избавил от мучений. - Как считаешь, она обрела покой? - Думаю, да. - А откуда у нее взялся медальон, знаешь? - Могу только догадываться… - Геральт дотронулся рукой до куртки, нащупывая знакомые линии когда-то опаленного огнем серебра. – Не сейчас, ладно? Это так или иначе часть истории, поэтому… - Расскажешь, но позже, - кивнул Лютик, вроде бы ничуть не задетый отказом. – Хорошо. Тогда я пока придумаю свое объяснение. Надо же чем-то голову занять, пока мы добираемся до места предполагаемой ночевки… кстати, далеко еще? - Скоро, - успокоил друга Геральт, вглядываясь в дорогу. После Штейгеров им пришлось сделать немаленький крюк. Везти менестреля мимо до сих памятного Приюта, да еще и в отсутствие одной лошади, ведьмак не рискнул. Поэтому, вернувшись в поместье Реардон, ненадолго отлучился (Лютик беспокоился и даже не думал этого скрывать) к ближайшим заливным лугам, приехав обратно уже верхом на вороном жеребце. Обычном, понятное дело, но Геральта отчего-то не оставляла странная и глупая мысль, что это – последний подарок Хозяйки Велена. Потом, запасшись провизией – Белый Волк заодно пополнил седельные сумки свежеприготовленными эликсирами, мало ли, – они направились через Беньковое, где в свое время Геральт познакомился с прорицателем и взял заказ на призрака, оказавшегося королевской виверной, к Тракту, что должен был напрямую вывести к Гостевому дому, а от него и к бывшему гарнизону. Лагерь и дом, думал ведьмак, вполне могли занять бандиты, дезертиры или те же жалкие остатки Красных рыцарей, поэтому, не желая подвергать друга ненужной опасности, а потом проводить ночь среди трупов, на всякий случай предупредил – если что, устроят ночевку в лесу неподалеку. Лютик пробурчал нечто вроде того, что ему не привыкать, как-никак не один год с охотником за чудовищами по одной тропе шагал… Нет. Радоваться ведьмак до сих пор не спешил, хотя желал бы. Но очередную маленькую победу на свой счет все-таки записал, сумев понять, что в памяти менестреля все же оставались какие-то не подвергшиеся искажению узелки. Как точки на карте, дороги между которыми оказались стерты, а вместо них – нарисованы иные пути. Однако до общей, пусть и обозначенной лишь грубыми штрихами картины, как казалось Геральту, он все же добрался. Как он теперь догадывался, из памяти Лютика исчез довольно длительный период времени до Ривийского погрома и все годы после – хотя, судя по фразе об исчезновении и возвращении «как ни в чем не бывало», что-то зацепилось и из них. Ту же Цириллу, например, менестрель помнил своевольной девчушкой, а не взрослой уравновешенной девушкой. При упоминании Трисс Меригольд недоуменно мотал головой, явно не узнавая имени и не увязывая его с образом – значит, ни Брокилона (куда именно Трисс барда и направила), ни, скорее всего, предшествующего этому Танедда Лютик также не помнил. Йеннифер он знал – правда, отзывался о ней гораздо теплее, чем раньше. О Дикой Охоте слышал, смутно припоминая связь Ребенка Старшей Крови, «какого-то пророчества» и Красных Всадников… У всего этого было общее звено. И как бы Геральт ни пытался найти иное объяснение, по всему выходило, что этим элементом являлся он сам. Точнее, случившиеся с ним, мягко говоря, неприятности или произошедшие между друзьями недомолвки, недопонимания или ссоры. Танедд – бой с Вильгефорцем, едва не стоивший ведьмаку жизни. Брокилон – именно тогда Лютик принял небезопасное для себя решение присоединиться к Геральту в поисках Цириллы. То их путешествие, когда ведьмак прямым текстом отказался от помощи Лютика, Мильвы и присоединившихся позже к их компании Региса и Кагыра – практически прогнал тех, кто все равно остался рядом с ним, поддерживая мечом, стрелой, мудрым советом или смехом. Боклер, где произошла размолвка с другом – одна из многих, но именно она задела обоих сильнее прежних… сильнее ли, думал сейчас Геральт. Боги их знают, сколько раз до этого менестреля могло ранить резким необдуманным словом, не позволял увидеть просто… Снова Боклер. Эшафот. Изгнание. Ривия. Встреча у Шани и оброненное Золтаном «после». Сжечь мосты. Сжечь воспоминания… Только – почему сейчас? Почему, когда мир вокруг них успокоился, когда вернулись память, дружба, доверие, совместные приключения, когда стали рождаться новые истории и открываться новые дороги – почему именно это самое время выбрала чертова Судьба, чтобы сломать менестреля? Может быть, в самом деле следовало бы не в Туссент ехать, а к друидам на Скеллиге наведаться, они… От только что пришедшей в голову мысли Геральт едва не осадил вороного, в последний момент сообразив, что достаточно уже издевательств над лошадьми за эти дни. Слабым «Аксием» он все же коснулся разума своей лошади – Плотва, слава богам, пока сохраняла спокойствие. Не в последнюю очередь, как подозревал ведьмак, из-за мирно мурлыкающего что-то себе под нос седока. Скеллиге. Да быть не может… Но это бы многое объяснило… или немногое, однако часть – точно. Ожоги. Ушиб. Потрепанную одежду. Кошмары. Спутанность рассудка, что не желал отличать явь от сна. Искажения. Даже письмо. Как сюда притянуть не виденный ведьмаком камертон и вполне себе настоящие кольцо и листовку с объявлением о награде, Геральт, правда, пока не знал, но при достаточных усилиях можно обнаружить и эту связь. Что там говорил Дуду о Лютике? «Он боится, что застрял во сне, от которого не может проснуться. Он боится, что, проснувшись, обнаружит себя в тюрьме, из которой его никто не вытащит. Или в холодной тесной комнате с каменными стенами, где он никому не нужен…». Совпадение? Не слишком ли их много? И если он прав, понимал ведьмак, то… что? Да ничего. Вышибать клин клином – не про этот случай. Остается надеяться, что воздействия обратимы, и, главное, что друг не сам… …а если сам? Нет, стиснул зубы Геральт так, что свело скулы. Сам он мог как раз-таки отправиться на Скеллиге, за помощью, поняв, что с ним что-то происходит. При всей своей уязвимости Лютик достаточно силен – или упрям, что тоже иногда неплохо – чтобы не позволить подобным мыслям зародиться в его собственной голове. Почва могла быть благодатной, но зерно сомнения определенно заронил кто-то извне, выгадав нужный момент. Когда менестрель был наименее защищен. Так все-таки – что? Кто? Новый монстр? Или кто-то, прячущий чудовищную сущность за человеческой личиной? Достану тебя, пообещал неизвестно кому ведьмак, резко смяв в руках поводья вороного, достану – и, знай ты все молитвы всем известным тебе богам, не поможет ни одна… - Геральт? Что случилось? У тебя лицо такое… - Какое? - Называется «Не подходи – сдохнешь на месте». - Почти, - ведьмак сделал несколько глубоких вздохов, погружаясь в короткое предмедитативное состояние и утихомиривая вскипевший в жилах адреналин. – Извини, если напугал. Просто версию одну обдумывал. Лютик повернулся, чуть подался вперед и задрал голову, вглядываясь в лицо Геральта. Тот не отворачивался, хотя понимал, что вид у него наверняка еще тот – один из побочных эффектов мутаций Моро рисовал на лице во время сильного адреналинового выброса темную сеть крупных сосудов. Смотрелось это на фоне бледно-серой кожи достаточно неприятно, реакция Лютика была вполне объяснима. Впрочем, как понял в следующую секунду к своему удивлению Геральт, друг вовсе не был испуган – скорее встревожен. Да и то… ведьмак наклонил голову, прислушиваясь – сердце колотится чуть чаще обычного, но дыхание ровное, а в глазах лишь настороженность и какое-то ожидание без единой искры страха… самоконтроль? У Лютика? Откуда? Хотя, в свете всего узнанного удивляться такому было бы глупо. Есть – значит, есть. И сильный. Чтобы постороннему через эту преграду пробиться, нужно быть еще сильнее. Или же… - Кажется, в этой версии, - снова вмешался Лютик, прервав поток размышлений, - ты задал вопрос, нашел ответ, обнаружил виновника, ноги ему повыдергал и обратно в гузно вставил, как Золтан высказывается… Геральт, я тут шутить вообще-то пытаюсь, а ты Плотву пугаешь, между прочим. Ох, умей она говорить, мы бы такого наслушались… Ведьмак медленно выдохнул. - Уже слушал. Жар в крови угасал, сосудистый рисунок начал бледнеть. Тревога из синих глаз исчезла, и менестрель вновь выпрямился в седле. Хмыкнул, как ни в чем не бывало, словно это и не он вообще сейчас лицезрел жуткую версию ведьмака: - И что это славное создание тебе поведало? - Конкретно это – ничего, - с каждым словом, вынужденно произносимым в качестве ответа на любопытство друга, становилось легче. – А вот та, что была до нее… Рассказ о маленьком приключении с участием отшельницы Пинастри, отвара из сивушки, лилового коня-призрака и, конечно же, верной тогдашней Плотвы занял несколько минут и развеселил Лютика – что, впрочем, не помешало менестрелю склониться к самым ушам соловой лошадки и доверительно предупредить ту лишний раз поразмыслить перед принятием окончательного решения о посвящении гривы, хвоста и копыт (и всего прилагающегося) служению нелегкой ведьмачьей доле. Плотва то и дело встряхивала головой и всхрапывала – то ли соглашалась, то ли спорила, то ли таким образом доносила до сознания барда, что спасибо за совет, конечно, но она как-нибудь сама разберется, Геральт возмущался – притворно – уже вслух… короче, остаток пути до Гостевого дома прошел достаточно оживленно. А потом, когда солнце спряталось за верхушки деревьев, и небо налилось закатным румянцем, быстро меняющим краски на границе дня и ночи, ведьмак бесшумно спешился, дождался, пока Лютик последует его примеру, и отослал лошадей к лесу. Для их же безопасности. Прижал палец к губам, призывая к молчанию. Что-то было не так. В Велене вообще мало что проходило «так» - спокойно и без эксцессов. Земля зловонных болот и обманчиво-проходимых топей, рассадник утопцев, накеров, туманников, водников, пир для гулей, гнильцов и пожирателей, укрытие для беглых солдат, бандитских групп, эльфов, вынужденных убивать и красть ради собственного выживания… ничья земля. В чьих бы руках ни оказалась – все равно ускользнет. Болотной водой сквозь пальцы, скользким илом с ладоней, запахом гнили и смерти… Здесь, в Велене, небезопасно было даже днем. О ночи и говорить нечего. И ответ на вопрос, где придется эту ночь провести двоим путникам, зависел сейчас от одной-единственной детали. А именно – что их ждет за воротами лагеря, маячившими впереди в быстро сгущающихся сумерках. Потому что в дом нельзя – не ощущая присутствия гулей или гнильцов, Геральт чуял (в буквальном смысле слова) другое. Остатки недавнего пиршества вот тех самых вышеупомянутых обитателей бестиария… обстановка внутри дома определенно была весьма и весьма красочной. Что там в лагере – вообще тогда неизвестно… Лютик хранил молчание. Не пытался принять героическую позу, не трясся испуганным зайчонком, не хватался за лютню и не оглядывался по сторонам. Лишь поверхностное дыхание и бешеное сердцебиение, да заполнившая глаза темнота выдавали окутавший менестреля страх – как будто он по одному взгляду на ведьмака уже понял степень возможной опасности. - Держись рядом, Лютик. - Ага, можно подумать, я куда-то денусь… Не денешься, мысленно согласился Геральт, не удержавшись от улыбки, такой странной и неуместной сейчас, в наползающей ночи, в нескольких шагах от чужой смерти – но такой, как оказывается, необходимой мелочи для того, чтобы взять под контроль собственную тревогу. Как ни крути, в этот момент он отвечал не только за свою жизнь. Показывать, как обеспокоен он сам – последнее дело. А он все-таки был, тут хоть какого храбреца строй из себя – ночь вообще время такое, что требует удвоить осторожность и отбросить любую беспечность. Тем более что они все еще пока в Велене. Поэтому ведьмак направился вперед неспешным, почти крадущимся шагом, одновременно ловя каждый мелькающий неподалеку звук. Волков и прочую живность – или «неживность», в зависимости от того, кто окажется быстрее, хищник или добыча – Геральт в расчет не брал, с их присутствием придется считаться только в том случае, если не выгорит с лагерем. Его интересовали звуковые волны иного рода – те, которые чутье сразу определяет как очевидную опасность, и те, что таковой не являются, но в любой момент могут ею стать. Первого не было – уже легче, неслышно выдохнул ведьмак, поняв, что расчехлять серебро ему не понадобится. Что до второго… Еще не доходя до ворот, он понял, что в лагере кто-то есть. Ведьмачий слух уловил точечные звуковые колебания, детально определить количество которых было пока сложно. Но немного, меньше дюжины. Не ганза, ладно, не придется в одиночку кувыркаться среди толпы, с десятком противников он справится как нечего делать. Главное, Лютику предварительно укрытие найти. А еще бы, конечно, лучше выманить компанию за ворота и уж потом… - Поют, - внезапно тихо прошелестело рядом. – Слышишь? - Ничего не… - Геральт осекся, с крошечным опозданием разобрав то, что уже успел различить острый музыкальный слух друга. Сетовать на собственную заторможенность было неразумно – во-первых, для полноценного восстановления и оздоровления организма после Штейгеров требовалась еще минимум пара часов, немудрено, что чутье реагирует чуть медленнее, чем молниеносно. А во-вторых, если вспомнить, именно благодаря тонкому слуху барда, его какой-то внутренней настройке на мелодичные и песенные ритмы, они в свое время познакомились с Золтаном, так что удивляться тут нечему. - Поют, - тем временем повторил менестрель, чуть склонив голову. – Слов, правда, пока не разбираю. Вроде про ветер… знамя… Зато, прислушавшись, разобрал Геральт. Усмехнулся. Выпрямился, опустил уже занесенную над эфесом меча руку. Отозвался на непонимающий взгляд барда: - Порядок. Пойдем, Лютик, здесь нам ничего… Он дернул менестреля на себя и накрыл их обоих «Квеном» ровно за мгновение до того, как в нескольких дюймах от сапога в землю, глухо звякнув, вонзилось тускло блеснувшее в бледном отсвете луны лезвие топорика. Пение прекратилось. Ведьмак покачал головой… эх, тем, кто сейчас спрятался за стенами лагеря, придется очень долго – и желательно убедительно – доказывать, что в их намерения входило лишь предупреждение. Лютик казался скорее рассерженным, чем испуганным: - Ничего не угрожает, ты это хотел сказать? - Хотел. И скажу. - Что-то я тебя не понимаю, - помотал головой друг. – Мало это похоже на приветствие. - Доверься мне, Лютик, - спокойно отозвался Геральт, снимая Знак и взвешивая в руке «привет» из-за ворот. Затем повысил голос, обращаясь к кучке звуковых колебаний за частоколом: - А теперь советую быстро придумать чрезвычайно правдоподобное объяснение своему поступку и не менее правдоподобно заверить нас в том, что промах был намеренным! Иначе топор полетит обратно… и можете быть уверены, я бью в цель куда точнее!.. Тишина висела секунду. Две. Три. А потом раскололась на звонкие и совсем неопасные раскаты удивленно-недоверчивым: - Корнеплод мне в рот!.. Геральт расхохотался. Посмотрел на все еще недоумевающего Лютика, кивнул: - Идем уже. - Ох***ть, - совсем не аристократично выдохнул менестрель. Потом, опомнившись, отряхнул куртку, знакомым жестом поправил на груди лютневый ремень и, расправив плечи, первым зашагал к воротам, из-за которых доносилось нетерпеливо-громовое: - Шевелите гузнами, куепуталы неповоротливые, снимайте уже этот чертов засов… пожрать да выпить-то гостям будет чего, или вы себе брюха до отказу понабивали?.. …«Пожрать» у Ярпена Зигрина, разумеется, было. Да и Геральт, основательно перетряхнув седельные сумки, – Плотву и вороного, конечно, тоже завели под временную защиту стен – внес скромный вклад в трапезу, разбавив обилие жареного мяса и копченостей хлебом, внушительным ломтем сыра, печеными овощами и свежими фруктами. И – как же без этого? – несколькими порциями крепчайшего махакамского. Парой бутылок основы для зелий пожертвовать он мог – краснолюды свое весьма уважали, глотки да желудки у них луженые, да и встреча была из случайных и редких, и потому радостных, и не отметить это дело (по разумению Ярпена) просто-напросто нельзя. - Йэххх, хорошо-о-о-о пошла, - крякнул Зигрин, блаженно причмокнув после опрокинутой чарки. Он предпочел бы, конечно, объем повесомее, но приходилось довольствоваться тем, чем счел нужным поделиться Геральт. – Ты за топорик-то это… не серчай сильно. Сам понимаешь, места тут не самые спокойные, а нам бы только пару ночей продержаться, покуда до Новиграда не доберемся. - Ты чего там забыл-то? – в компании прямолинейных и резких на язык краснолюдов можно было обходиться без экивоков и излишних расшаркиваний, потому ведьмак и выразил свое недоумение просто и коротко. – Коли в гости к Золтану, так добро пожаловать, конечно… - Не-не… ик, нет, - махнул рукой Ярпен. – Прослышали мы, что один из авторитетов Новиградских решил с прошлым покончить да законными делами заняться. Торговлей там… - Ну? – кивнул ведьмак, поняв, о ком речь. Зигрин покосился на него с очевидным «сам-не-доходишь-что-ли?» выражением на бородатой физиономии, вздохнул и отправил в горло очередную порцию крепкого напитка. - «Ну, ну»… глаз на *опу натяну, - беззлобно огрызнулся он. – Ну, то есть, мы собираемся… - С ним это сделать? – Геральт старательно разыгрывал непонимание. Ярпен одарил его «ты-идиот-или-притворяешься» взглядом. Пояснил: - С теми, кто на его товар рукавицу разинет. В охранники предложить свои кандидатуры хотим, вот. - Это можно, конечно, - кивнул ведьмак. – Но, Ярпен, постараться придется. У него и своих людей порядочно. - Ну-ну, - хитро покосился на него краснолюд. – Слушок, вообще-то, ходит, что в свое время ряды этих «порядочных» хорошенько так просанитарили… Геральт улыбнулся, но промолчал. Ну да, было, приложил руку, меч и Знаки к значительному уменьшению поголовья «клоунов» один «санитар леса». Волк. Белый. Так что, в самом деле, почему бы Ярпену и его ребятам не попытать счастья? Тем более что едва ли Киприан Вилли будет против присутствия нелюдей среди охранников торговых обозов, учитывая, как знатно в свое время разделались с «шутами» подручные Тесака – ловкий, сильный, быстрый и невысокий, краснолюд при желании уложит от полудюжины до десятка противников, если не больше. Ярпен тем временем осушил очередную чарку, с досадой поглядел на уменьшающееся количество крепости в стоящей возле ног бутылке и поинтересовался: - А ты-то сам? Куда мечи навострил и на кой певуна нашего потащил с собой? - Да тут дело такое… - ведьмак помедлил, не зная, посвящать ли собеседника в детали творящихся с менестрелем непоняток. С одной стороны, Ярпен и Лютик давно знакомы, добрые приятели, не один месяц в Вергене рядом были, пока Дева Аэдирна с помощью эльфов, краснолюдов и доброжелательно настроенного человеческого населения восстанавливала город… тем более что Ярпен вроде как тоже был свидетелем того, как вел себя бард сразу после погрома, да и понял причину раньше Золтана. Но… Зигрин внимательно посмотрел на Геральта. Перевел взгляд в сторону – там, чуть поодаль, возле большого костерка, среди храпящих компаньонов Ярпена, набросив на плечи в качестве защиты от ночного холода единственное нашедшееся у краснолюдов относительно теплое и целое одеяло, сидел Лютик. Он пристроил на колене музыкальный инструмент и сейчас, полностью погрузившись в творчество и словно не замечая ничего и никого вокруг, пощипывал струны в поисках нужного звучания. Синие глаза были чуть прикрыты, ресницы подрагивали, губы едва заметно шевелились, складывая безмолвные пока строчки… едва ли не впервые с их встречи в «Хамелеоне» Геральт видел друга настолько – действительно, искренне, непритворно – умиротворенным. Как будто, даже закрываясь от мира переливчатой паутиной нот и звуков, Лютик понимал – чувствовал, был уверен, – что он в безопасности. Что его песне дают возможность звучать так, как она желает, не обрывая, не перебивая, не пытаясь исправить на свой лад… И это изменение – всего за какой-то час, удивлялся Геральт. В первые секунды встречи, когда Ярпен радостно облапил менестреля в поистине медвежьем объятии, Лютик застыл на месте, ошарашенный и растерянный, явно не зная, как реагировать на столь бурное проявление эмоций. Что-то пояснить краснолюду в тот момент было попросту невозможно, и ведьмак надеялся только, что Зигрин окажется достаточно сообразительным, чтобы не акцентировать внимания на непонятном поведении старого приятеля. К счастью, Лютик вроде как краснолюда помнил, назвав по имени – правда, несколько неуверенно и почти вопросительно, однако Ярпен, похоже, слишком сосредоточенный на собственной радости от встречи с друзьями, пропустил мимо ушей эту маленькую странность. Спасло и то, что компаньоны краснолюда были Геральту незнакомы – прежние, видимо, остались в Вергене, Ярпен собрал новую команду. Значит, теоретически Лютик их тоже мог не знать. А потом… Потом Лютик преобразился так, как умел только он – из закрытого и отчужденного в беззаботного и радостного. Маска или нет, но менестрель словно чувствовал, что эти совершенно посторонние для него нелюди легко принимают его в свой круг как своего, дружелюбны и веселы, и хотя резки на язык, но искренни. Краснолюды засыпали барда вопросами о Вергене – и сами же наперебой на них отвечали, Лютику оставалось только слушать, удивляясь собственным приключениям. А когда в ход пошли сочиненные самим бардом для города песни, менестрель, едва ли помня хоть слово из них, легко подхватывал мелодию, стоило кому-то из краснолюдов затянуть очередной нехитрый мотив… короче, с облегчением поняв, что на какое-то время друг в надежных руках, Геральт отсел вместе с Ярпеном поодаль, время от времени все-таки приглядывая за Лютиком. И, пока он рассказывал Зигрину об охоте на Дикую Охоту (неудачный каламбур, да), остальные краснолюды, расправившись с остатками трапезы, дружно решили «всхрапнуть», оставив менестреля в одиночку бодрствовать возле костра в компании лютни и стоящих неподалеку трех лошадей – Плотвы, вороного и еще одной, которая, похоже, использовалась в качестве тягловой силы для обоза. Геральт сразу, едва взглянув на нее, обратил внимание на хорошую упряжь, крепкую и качественную, без украшений и прочих излишеств, подумал, что не так давно лошадка была под седлом, которое теперь сняли – но от вопросов воздержался. Не пойман, как говорится… - Геральт! – снова привлек его внимание Ярпен. – Будешь тянуть кейрана за яйца, или расскажешь, что с певуном творится? - У кейрана щупальца, - взыграл в ведьмаке монстровед. - Да мне однохренственно! С Лютиком-то что? - Заметил, значит… - вздохнул Геральт. - А то ж! Сначала как чужой себя вел, потом только разморозился. Ге-ральт!.. Ведьмак посмотрел на менестреля. На Ярпена. Снова на менестреля. Решился: - Ну, слушай… … - Руки, говоришь, обожжены были… - протянул краснолюд, почесывая бороду. – Снова, что ли, в башню горящую полез эльфов спасать? Иорвет рассказывал, музыкант чуть сам там в пепел не превратился… - Да кто ж его знает, - чуть поморщился ведьмак при воспоминании о том эпизоде во Флотзаме. – Может, и было что подобное, так ведь молчит как скоя’таэль на допросе. - А что ты хочешь? Это же Лютик, - неожиданно серьезно отозвался Зигрин. – Он языком попусту не мелет, что бы другие о нем ни думали. Возражать и спорить не было желания, даже несмотря на то, что, казалось бы, они говорят о барде. О величайшем краснобае и пустомеле, бабнике и болтуне, любителе выпить и влезть в неприятности, при этом добавив этих самых неприятностей – по его вызволению – другим людям. И нелюдям тоже, да. И – в то же самое время о Лютике, который настолько долго прятался за масками, что потерял себя, и теперь приспосабливается к миру, меняя привычные, выработанные, отточенные и надежные образы, за которыми никто не видит его самого… но – Золтан же увидел. И Присцилла. И Ярпен. «Вилли». Даже фон Гратц – и то… Выходит, из близкого барду окружения не видел друга только… сам Геральт? - Не знаю я, что думать, Ярпен, - резко выдохнул он, на мгновение пряча лицо в ладонях. Поднял голову, снова глянул на сидящего поодаль менестреля. – Все варианты, что на ум приходят, перебрал, а ощущение, что от правильного так же далек, как монстр от человека. - А общее у твоих этих вариантов есть что? - Есть, - мрачно подтвердил ведьмак. – Я. - Вот и ответ, - пожал плечами краснолюд, ничуть не удивившись. – А раз на тебе завязано, только ты разобраться и сможешь. Вытащить его. - Если бы все было так просто. - «Просто», Геральт, даже, пардон, в нужник не наведываются, - грубовато откликнулся Ярпен. – Люди сами себе проблем напридумывают, а потом барахтаются в них, не зная, как выбраться. У Лютика так же. Только проблема – не выдуманная, а заплыл он настолько далеко, что обратную дорогу потерял. А ты ему сейчас – как блуждающий огонек в болоте, то ли выведет, то ли глубже затянет. - Ну ты и загнул, - невесело усмехнулся ведьмак. Ярпен фыркнул: - Я-то просто загнул. А вот ты сломал и нахрен выбросил. Геральт вздрогнул. В последних словах краснолюда то ли почудился, то ли действительно прозвучал намек на что-то, ранее не замеченное. Ведьмак мотнул головой, прогоняя прочь обрывки неоформившейся мысли и вытащенные сознанием из памяти слова допплера о том, что «…там порядочно на тебе завязано…», отозвался слегка раздраженно: - Если что-то не так было, что мешало Лютику просто прямо сказать? Обычные люди так и поступают, вообще-то. - Так то обычные, - со значением протянул Зигрин. – А это – Лютик. У него ж все на эмоциях держится. Не на тех, показных, а на настоящих. Тех, из которых песни рождаются. Ты как умотал в Лок Муинне тогда, так ведь не знаешь, что с бардом было. - Что было, что было… - резко откликнулся ведьмак. Слишком резко. – Пил, гулял, эльфиек за… грудь хватал, сочинял песни между делом, а то и в процессе… Ярпен посмотрел на собеседника, внимательно, пристально и цепко, словно хотел что-то спросить, но услышал ответ раньше, чем задал вопрос. Помедлив, кивнул, расчесывая пальцами бороду: - Ну, если тебе проще так думать, то да. Такой Лютик – он вроде как привычнее, верно? - Ярпен… - Удобнее к восприятию и взаимодействию… - Ярпен. - А тот, кто вечерами в разношерстной веселой компании почти не пьет, вроде как смеется вместе со всеми, а по глазам, если вглядеться, видно, что как будто и не тут вообще находится… тот, кто, рассказывая о твоем возвращении в мир живых, прикрывается сочинительством баллады, которая, как я думаю, свет никогда не увидит, потому что слишком много в ней от барда самого… - Ярпен! – рявкнул, забывшись, ведьмак. Краснолюд даже бровью не повел, спокойно завершил фразу: - …тот, конечно же, не Лютик вовсе, а так, мимо пробегал. Геральт, это, может быть, для тебя его песни всего лишь «рифма есть – и ладно», а ведь гимн Вергена в свое время многих вдохновил. - Но… - Мордой в … вино, - закрыл тему Зигрин, видимо, посчитав дальнейшие рассуждения бесполезными и непродуктивными. – Если Лютик сомневается в вашей дружбе, значит, есть основания. Хотелось возразить. Сказать, что нет оснований вовсе. Вот ни единого. Постоянное вызволение неугомонного барда из проблем различного рода, от мелких и безопасных до вполне серьезных и угрожающих жизни – причем жизни не только самого менестреля, но и вмешавшегося Геральта. Оказание помощи в том, где присутствие ведьмака вот не сдалось и даром. Стал бы ведьмак помогать Лютику с «Хамелеоном», а потом искать виновника нападения на Цираночку, если бы менестрель был посторонним для него человеком? Какие тут, нахрен, основания, какие сомнения? Но отвертеться от очевидного не получалось. Лютик сомневался. И даже не пытался это скрыть… забавно, если так подумать, кажется, потеря памяти сломала какие-то внутренние барьеры, за которыми бард все время прятал невысказанное – обиды, разочарование, горечь. А теперь менестрель ищет что-то, в чем может быть уверен, на что может опереться в потерявшем для него устойчивость мире – и по иронии этим «чем-то» может стать только Геральт. Которому Лютик боится поверить… - Не знаю, Ярпен, - повторил ведьмак. – Не знаю уже, что делать. - А что сейчас делаешь, то и продолжай, - чуть слышно отозвался краснолюд, едва заметным кивком головы указав на Лютика, что смотрел в их сторону. – Сейчас ты ему нужен больше, чем кому-либо еще. Считай это заказом от… не знаю, жизни, наверное. Задача – уничтожить монстра, что так изувечил барда. Плата – возвращение друга. Золотом не одарит – но, может быть, хотя бы увидишь и поймешь что-то, что раньше не видел и не понимал, - Зигрин дернул себя за бороду, потянулся к бутылке с махакамским. – А теперь, ведьмак, сделай физиономию попроще и не пугай барда, идет он к нам. Геральт честно попытался придать «физиономии» нейтрально-спокойное выражение. По ухмылке Ярпена понял, что получилось плохо, выругался мысленно и просто повернул голову к приближающемуся Лютику: - Ты чего не спишь, Великий Бард? - Мысли всякие, - пожал плечами менестрель, заинтересованно-подозрительно переводя взгляд с Геральта на краснолюда. Видимо, догадывался, что был темой разговора, но озвучивать то ли не захотел, то ли не решился. – Геральт, ты бы… ну не знаю, вороного Плотвой назвал, что ли. Хотя он больше Плотв… Плотвик… Лещ, короче. А то на твоей лошади с самого Оксенфурта только я седло занимаю. Ярпен подавился глотком махакамского, фыркнул, пролил на себя половину оставшегося в бутылке содержимого: - Кх… кхе-кхе… Лютик, ты меня не разочаровывай, лады? С такой одухотворенной мордой лица, как у тебя сейчас, думать о приземленных лошадях последнее дело. Хорошее, да – но последнее. Менестрель улыбнулся – впрочем, так могло и показаться из-за колеблющихся отсветов закрепленного на воткнутой в землю стойке факела: - Думается. Верная спутница Белого Волка – не менее легендарная, чем он, неважно, которая по счету и какой масти… Геральт разве не рассказывал, почему меня на Плотву усадил, а сам уже второго жеребца меняет? - Об этом он как-то умолчал, - покосился краснолюд на ведьмака. – Ну, валяй историю, до утра время есть. А с вороным, кстати, махнуться можем. Нам как раз такой подойдет лучше вон того… Геральт проследил за небрежным жестом Ярпена и вновь наткнулся взглядом на лошадь, что еще раньше зацепила его внимание. Вышеупомянутый «вон тот» меланхолично пожевывал пучки травы, избирательно выдергивая их из земли и как будто дегустируя, проверяя на сочность. Точно, бывший чей-то, уверился в своей первоначальной догадке ведьмак, явно привык к другой пище, не чета неприхотливой Плотве. Наверняка без опознавательных знаков вроде клейма, иначе краснолюды так уверенно не выставляли бы его напоказ. Хозяина, если что, могло выдать только седло – так последнее легко снять да припрятать… - Давно он у вас? - Да дней десять или около того. Ты, ведьмак, не думай, не краденый, - внезапно нахмурился Ярпен. – А если и краденый, то не нами. - Да не думаю я, - возразил Геральт слишком, наверное, поспешно, потому что да, мысль была. Краснолюд очевидно не поверил, но обижаться не стал и пояснил: - Сам прибился, уже без хозяина был. Глаза шалые, ржал как перепуганный чем-то, подойти к себе не давал, чуть что – на дыбы и лягаться. Да только, похоже, в одиночку шастать не привык, вот и плелся за нами пару дней. А как прикормили, так и обоз потащил. Привереда, правда, от сухого хлеба морду воротит, все ему мякотку, да яблочко, да сахара кусок, но ничего, терпимо. Вон, уже подножный корм выискивать навострился. Да только неспешный он какой-то, себе на уме. А вороной твой пошустрее наверняка будет, нам самое то. Геральт задумчиво смотрел на пегую лошадку. Вариант, в общем-то, неплохой, если подумать. Лютик, конечно, с Плотвой тоже неплохо поладил, но натаскивать ту на «служение ведьмачьей доле» должен все-таки непосредственно сам ведьмак. Отдавать менестрелю вороного чревато – жеребец дикий, Геральта (и «Аксия» тоже) слушается, а вот Лютика запросто может и сбросить, упряжь терпит, но седло явно не по нему. Краснюлюды с вороным наверняка общими силами справятся, Ярпен бы не предлагал поменяться в противном случае – в себе и своих спутниках точно уверен. А пегая лошадка – как раз по менестрелю. Ну и пусть неспешная – зато за друга спокойнее. - Седло было? - Там, в обозе. Держим пока, хорошее. Коник-то хозяйский, но, похоже, господин соизволил неосторожно отойти в лесок, чтобы отлить, да и попался волкам на зуб. А лошадеха испугалась да и припустила, куда копыта несли. Ведьмак хмыкнул: - С чего вдруг господин? Может, госпожа? - У тех седла другие, - хохотнул Зигрин. – Да и в сумке седельной… Он замолчал, словно сообразил, что сказал что-то не то. Но Лютик лишь вопросительно вздернул бровь, а Геральт усмехнулся – даже если любопытство краснолюдов дошло до потрошения багажа неизвестного «господина», уж кому упрекать их в этом, так точно не ведьмаку. - Так что в сумках-то? - Перчатки, - помедлив, отозвался Ярпен, глянув на обоз. – Внутри кольцо было, с пальца соскользнуло, наверное. Не по госпоже такое, те с камнями да хрентифлюшками любят драгоценности. А то крупнее, и похоже… - краснолюд покрутил пальцами в воздухе, подбирая подходящее определение. - …ну, каким на кляксы сургучные оттиск ставят. - Печатка, - сообразил ведьмак. – Кольцо-печатка. - Во, оно, точно! – подпрыгнул на месте Зигрин. – Рисунок такой там еще странный, как лошадь с крыльями. - Пегас, - улыбнулся Лютик. – Такая лошадь, из сказок, называется пегасом. - Пегас, - согласно кивнул Геральт. Помолчал. Повторил уже совсем другим тоном. – Пегас?.. …в том, что драгоценные остатки основы для зелий вылились из опрокинутой бутылки и резво впитались в землю, ведьмак мог винить только и исключительно себя. Хотя, сказать по правде, это его волновало в данный момент в наименьшей степени. Под недоумевающий взгляд Ярпена и встревожено-настороженный – Лютика, Белый Волк вскочил на ноги, окончательно стряхивая остатки хмеля, рванул к обозу, без должного почтения к чужому имуществу сдвинул нехитрый краснолюдский скарб в стороны, обнаружил искомое, вытащил седельные сумки и с ними наперевес вернулся к друзьям. Дернул ремень на одной, перевернул, встряхнул, выругался при виде нескольких жалких монеток и пары яблок, рванул второй ремень… - Геральт, - вмешался слегка ошалевший краснолюд, наблюдая за действиями ведьмака. – Слушай, если вам с бардом, ну… денег не хватает на путешествие, так ты скажи. У нас осталось еще, можете забрать, до Новиграда как-нибудь дотянем… - Да твоего ж… - не слушая, выдохнул ведьмак, растерянно подбирая с земли пару перчаток и выкатившееся из одной из них кольцо. Которое он нашел во время засады на Охотников, погнавшись за одним из них – тем, что увез Лютика, перекинув того через седло словно старый мешок… кольцо, возвращенное другу позже – подарок Присциллы менестрелю. - Ярпен, - глухо проговорил он, понимая, что хватается за соломинку, ведь это необязательно та самая печатка, мало ли на Континенте похожих. – Ярпен, там… там еще что-то было? - Геральт… - Было или нет? – стиснул зубы ведьмак. Краснолюд почесал бороду. Нахмурился. Кивнул. - Книжечка. Небольшая, в карман влезала. - Она сейчас у тебя? - Ну… типа… - А точнее? Судя по взгляду Лютика и отшатнувшемуся Зигрину, у Геральта было то самое «не-подходи-сдохнешь-на-месте» выражение лица. И, если честно, ведьмак ощущал себя весьма близким к тому, чтобы видимое перешло в действительное, только какими-то чудом сохранившимися сейчас остатками логической рассудительности понимая, что если он так поступит, ответ получит вряд ли. Похоже, осознавал это и Ярпен. Потому что, настороженно косясь на собеседника, вытянул одну руку вперед, а другую сунул в карман куртки, доставая ту самую книжечку: - Мы просто… ну, несколько листов оттуда употребили для… э-э-э, костра. Они пустыми были, - объяснил краснолюд то ли Геральту, то ли переводящему взгляд с одного на другого Лютику, который явно соображал, что происходит какая-то хрень, но какая именно, понять не мог. – Слушай, ведьмак, да какого… Белый Волк, не отвечая, забрал тонкий блокнот в кожаном переплете. Раскрыл, глянул на обложку, на изящную с витиеватыми вензелями подпись владельца. Пролистнул дальше, наткнулся взглядом на дату и слова. Едва не выронил блокнот. Передал хранящему молчание менестрелю. - Что скажешь, Лютик? - Ну… стихи чьи-то, - пожал плечами бард. Затем вгляделся, нахмурился. – Почерк как будто… знакомый, что ли. Где-то я его уже видел… Ты в порядке? Нет. Разумеется, он был не в порядке… как можно считать, что кто-то «в порядке», если он просто сидит, уставившись в одну точку, и хохочет. И вовсе не потому что ему весело. А потому что оборотная сторона этого смеха – слепая и всепоглощающая злость. На себя. На окружающих. На весь этот гребанный Континент. На чертову Судьбу, которая то ли есть, то ли нет. На дорогу, что с завидным упорством подкидывает очередную горсть загадок, не дождавшись, пока решатся предыдущие. На жизнь, что, наверное, тоже сейчас смеется, выстраивая новую преграду на пути, что совсем недавно перестал казаться непреодолимым… - Геральт. Ведьмак замолчал, ощутив на плече осторожное касание. Повернул голову. Посмотрел на менестреля. - Геральт, - повторил тот чуть срывающимся голосом, пока в синих глазах сгущалось нешуточное беспокойство. – Скажи, что тебя так развеселило. Может, мы с Ярпеном тоже посмеемся?.. Злость полыхала еще пару секунд, прежде чем угаснуть. Вместо нее накатила усталость. И ощущение, за последние дни ставшее слишком знакомым и почти привычным. - Это твой почерк, Лютик, - откликнулся ведьмак, ложась на холодную от ночной росы траву и бездумно глядя в равнодушную черноту усыпанного звездами неба. – Твой блокнот. Твой Пегас. Твои стихи. Написанные за пару недель до твоего отъезда из Новиграда. Я надеялся… Он не стал договаривать. Закрыл глаза. Вслушивался в тишину. В приглушенный треск костра. Далекий волчий вой, к которому так сейчас тянуло присоединиться. В теплый сбивчивый полушепот где-то над головой – Лютик вполголоса читал короткий стишок собственного сочинения. Четыре строчки, о написании которых менестрель не помнил. Четыре строчки, которые не разъясняли вот ни хрена. - Да что за ***** здесь творится? – прошептал бард. Геральт был с ним совершенно согласен. Полная и окончательная *****. …Если дом чужой ты покидаешь, Уходя, не забывай проверить – Ничего ли ты не оставляешь, За собою закрывая двери?..***