невольный ложный Бог.

Свеча. Она стояла на столе, освещая бледным желтоватым светом комнату и бумагу, что лежала на столе - видимо, страница чего-то. Ручка, периодически окунаемая рукой в черной перчатке в чернильницу, шуршала по листу, выводя причудливым английским курсивом буквы. Янтарные глаза внимательно и сосредоточенно сощурились, но их обладатель, заслышав за дверью шаги, тихо сглотнул. Это она. Дверь открывается и в комнату входит девушка - вся в белом. Бледная кожа, белые волосы, белые глаза, белые ресницы, полностью белые одеяния. Пламя свечи резко начинает колебаться от внезапного сквозняка, а освещение будто мигать. — Чарльз, они ждут, - говорит девушка. От этих слов по телу Эйлера пробегают мурашки. Он подходит к зеркалу, поправляет воротник своего одеяния, оглядывает себя с головы до ног. Его в который раз охватывает паника от собственной вынужденной ответственности. Он так ненавидит быть в центре внимания. Видимо, устав ждать, девушка в белых одеяниях уходит. Брюнет понимает, что пора бы ему поторопиться. Сделав глубокий, но прерывистый вздох, он пытается себя успокоить, а затем выходит из комнаты, идёт к огромным дверям в конце коридора. Массивные, украшенные причудливыми узорами и божественными образами. Рядом стоит она. Эйлер надевает заранее уложенный белый парик с хвостом, завязанным черной лентой в виде бантика. Девушка поправляет укладку парика с непривычной для себя тщательностью. Перекинувшись взглядами с брюнетом, беловласая отворяет огромные двери и выходит в яркий свет люстры на потолке. Чарльз, выдыхая, следует за ней, стараясь сохранять хотя бы видимое спокойствие. — Дорогие прихожане! Давайте вновь поприветствуем нашего Бога - Си! Он - причина ваших счастий и несчастий в жизни, тот, кто помогает и наставляет вас на Путь Истинный. Вознесите же свои руки к его божественному лику в молитве! - толпа людей внизу ликует от слов Шарлотты, пророка. Эйлер стоит, скрестив руки за своей спиной. Ком паники засел в грудной клетке, так и старается вырваться наружу. Кажется, будто его сейчас стошнит. По церкви разносится гул голосов, произносящих слова на латыни. От этой обстановки не по себе. Уилтшир пристально наблюдает за каждым, проходит между людьми, заглядывая им в лица. "Опять проверяет, не пробрались ли они в наши ряды. Хотелось бы, чтобы следующая их попытка была более удачной...", - думает "про себя" Эйлер, а лицо его все сильнее бледнеет от паники. Но, наконец, гул голосов обрывается. Бесформенные, мутные лица смотрят на него. Наконец этот момент закончится. От Чарльза требуется лишь одно действие. Подойдя вплотную к краю балкона, Эйлер замечает сигнал от белоглазой, а затем медленно и будто снисходительно кивает, показывая, что молитвы прихожан были услышаны и приняты им во внимание. Затем он медленно разворачивается и плавно проходит за массивные двери, а затем, дождавшись, пока Шарлотта не пройдет за ним, падает на колени, тяжело дыша. Уилтшир в который раз смотрит на него с непониманием. В итоге она лишь снимает с головы того теперь ненужный парик и подаёт ему руку, которую юноша принимает лишь через несколько секунд. — Благодарю, - говорит он, обращая взор на чисто белого пророка. На деле, она бы больше подошла на роль богини. Вот уж кто любил купаться в лучах славы и чужих рукоплесканиях. Беловолосая безразлично отводит взгляд от Чарльза и уходит, Эйлер, в свою очередь, возвращается в комнату. Садится за мягкий стул, поджигает недавно потухшую свечу. Однако вздрагивает, когда чужая рука в перчатке ложится на его плечо. Он знает, кто это. — Выглядело жалко, - говорит низкий мужской голос и сжимает плечо и так дрожащего юноши. — Старайся лучше. Янтарные глаза смотрят на бумагу. Рука мужчины тянется к ней, поднимает. Эйлер будто чувствует, как строгий взор отца пробегается по написанному. Затем рука тянется к свече - бумага легко поджигается. В открытое окно вылетает горящая страница. На улице сыро и дождливо, огонь почти сразу затухает. — Переписывай, - слышится твердый голос, а затем удаляющиеся шаги. Он покидает комнату. На Чарльза нахлынула паника. Кажется, она стала уже ежедневной. Учащенное, спертое дыхание, повышенный пульс. Ощущение, будто Эйлер сейчас задохнётся. Лишь стул удерживает его в более менее нормальном положении, не давая упасть в обморок. Взор обращается к фотографии женщины со светлыми волосами в овальной рамке. — Мама... - произносит слабый голос Эйлера, пока глаза начинают слезиться. Размыленный взгляд переносится на портрет. На нем изображены он сам, отец, мать и красноволосая девушка. Все члены семьи выглядят собранно, но при этом в глазах их есть счастье. Было ли это настоящим состоянием на тот момент, или же является импровизацией художника? Вряд ли сейчас получится узнать. Дверь открывается, заставляя Эйлера вздрогнуть, поспешно вытирая выступившие слезы платком. Стучаться к "Богу" было не принято. Некоторые последователи даже старались залезть в комнату через окно, из-за чего теперь на всех окнах церкви стояли решётки - так она ещё больше напоминала тюрьму, нежели до этого. — Сет сказал принести тебе брома, - слышится безразличный голос Уилтшир, которая заходит в комнату с небольшой "сиропной" бутылочкой, стаканом воды и ложкой. Она проходит к столу, открывает бутылочку и наливает раствор в ложку. От воспоминаний о вкусе препарата Эйлер невольно кашляет. Его принятие уже вошло в привычку. Ложка передается в руку "Бога", а тот спешит поскорее поместить в рот соленый раствор и запить его водой. За этим следует тихий кашель в руку - побочный эффект приема бромидов. Тем не менее, Чарльз знал, что взамен на этот противный вкус придет успокоение. Бледные руки опускаются на плечи, а лицо Шарлотты оказывается в паре сантиметров сбоку от лица Эйлера. Аккуратные, тонкие губы шевелятся прямо у его уха, говоря вполголоса. — Будь я на месте этого стада, я бы поверила, - затем она отстраняется, прерывая такой дискомфортный тактильный контакт и уходит из комнаты, забирая с собой лекарство и ложку, но оставляя на столе полупустой стакан. Он может ещё пригодиться. Будто в подтверждение этому, Эйлер снова кашляет, а "послевкусие" кашля запивает водой. Наконец, дверь закрывается. Являлись ли те слова похвалой?.. Некоторое время Эйлеру позволено провести в спокойствии, а затем... Слышится тихий шелест бумаги, и в открытое окно залетает лёгкий, словно перо, конверт, который приземляется на ковёр. Так как препарат уже начал действовать, брюнет находит в себе силы подняться. Закрыв окно, он подбирает письмо. Не похоже, что он удивлен. Он знает, от кого оно, ведь с ним переписку он ведёт довольно давно, пусть лично и не встречался. Красивый английский курсив, не выдавленный, как у Чарльза, а более "искренний", виднеется в углу конверта в виде подписи. Её образуют две буквы - V и W. Имени пишущего Эйлер не знал, и единственной информацией о нем были предполагаемые инициалы. Янтарные глаза каждый раз заострялись на них, внимательно разглядывая. Но также не терпелось и распечатать конверт - этим занялся Чарльз через пару минут размышлений о предполагаемом содержании написанного. Брюнет достал идеально сложенный лист бумаги, по которому слегка были размазаны чернила - видимо, конверт был намочен дождем. Взгляд плыл из одной части письма к другому - от начала к концу строчки и обратно. Текст на английском был написан так, будто пишущий видел все происходившее в последние два часа. Но возможно ли такое на самом деле? Личность не в первый раз подкидывала странные загадки, поданые как нечто естественное. В письме выражалось сожаление. Таинственный V.W. обещал юноше свободу уже не в первый раз. По началу эти письма его пугали. Вдруг он один из них? Но на вопрос об этом, даже не заданный в письме, а хранившийся лишь в голове, был дан отрицательный ответ, подтверждающийся несколькими убедительными аргументами со стороны пишущего. Однако он не отрицал, что в чем-то разделяет их взгляды. Узнай отец или Уилтшир об этой переписке, Эйлеру пришлось бы несладко. Однако, когда письмо было дочитано, пришло время для написания ответа. Свеча вновь была верным помощником в написании, как и чернильница с ручкой. В переписке почерк Чарльза был более своевольным, но не менее аккуратным. Выработанный отцом перфекционизм было трудно изжить из себя, и невозможно под давлением. "Thank you for your sympathy"¹, "I hope that your plan about freedom for me will come true"². Слова писались от сердца, сами по себе, не то, что священные писания по указанию отца... Точно, священные писания... Почерк Эйлера становится более неаккуратным, он спешит дописать письмо. Затем достает из выдвижного шкафчика конверт, кладет в него письмо и запечатывает, даже не подписав из-за спешки, затем оно отправляется на подоконник снаружи, накрытое сверху тканью, дабы не сильно промокло и размылось. Организм медленно выходит из режима "Бей или беги", что позволяет вернуться к некой рутине брюнета. "And the water changed its color, turning into a blood-red wine. Everyone was amazed, and they recognized our God..."³ То, что писал Эйлер, напоминало ему сказки, что рассказывают детям, только для более взрослой аудитории. Различие одно - дети со временем перестают верить в сказки, а взрослые люди - нет. Окружение обычно давило на брюнета во время написания, но под действием брома сосредоточиться и писать было легче, нежели без него, что хоть как-то радовало и придавало уверенности... Писал Эйлер пока Луна давно уж не взошла на небосвод, а Солнце не скрылось за горизонтом. Часы показывали уже 22:34. Глаза начинали слипаться. Похоже, сегодня Эйлер больше ничего не сможет написать. Пальцы, заключённые в перчатки, мягко касаются колокольчика на столе и слегка потряхивают им в руке, издавая характерный звон. На него приходит несколько людей - невольные служащие, которые повели "Бога" в сторону ванной комнаты, в то время как часть осталась для того, чтобы приготовить его постель ко сну. Некоторые могли бы мечтать о жизни Эйлера, но не сам он. Он предпочел бы быть частью того самого "стада", что восхваляла его. Даже не его, а наверняка придуманного людьми Бога - Си. Чарльз был лишь марионеткой, средством для достижения господства над страной, а затем, возможно, и над всем миром. Амбиции отца были довольно безграничны, отчасти даже безумны. Это пугало юношу не на шутку. Он не мог перестать об этом думать даже во время купания - самой расслабляющей для него части дня. Не мог перестать думать и когда лежал в кровати в своих одеждах, в который раз разглядывая узоры на потолке и периодически кашляя, к чему слуги и остальные люди в церковной пристройке уже привыкли. Эйлеру вспомнился случай, когда однажды он принял бром перед воскресным выходом к людям. Он начал кашлять прямо на людях, что привело к переполоху и давке, в которой получили увечья многие люди, а пара даже погибла - безжалостная обеспокоенная толпа затоптала. Вот почему теперь ему приходится справляться с паникой на выступлениях самому. Никто не хочет, чтобы церковь оставила негативные эмоции в головах людей. Так будет сложнее контролировать их. На деле, в этот раз Эйлер справился лучше, чем обычно. Чаще после прилюдного выступления, казалось бы, такого простого, он падал в обморок. Теперь наблюдалась лишь слабость в ногах и лёгкое потемнение в глазах, что радовало не только брюнета, но и Уилтшир. На самом деле, можно было даже сказать, что по статусу она намного выше него, да и прав у нее будет побольше. И она это знает. Однажды она вычислила в толпе пару подозрительных личностей, похожих на них, и без разбирательств прилюдно их казнила собственными руками. Чарльз видел это, её садистскую улыбку на лице, когда она смотрела, как на шеи двоих несчастных надевают петли. Её рука лежала на рычаге. — Язычники должны быть истреблены! Позор их последователям! - толпа поддержала ее слова ликованием. Она вскинула руки вверх. Люди хотели приблизиться ближе к месту проведения казни, толкались, кто-то кричал и возмущался. Уилтшир получала от этого нескрываемое удовольствие. — Видите? Все согласны, что вы совершили ужасное преступление - измену религии, которая наставляла вас на Путь Истинный. Добро пожаловать в ад, грешники! — В АД, В АД, В АД, - скандировала толпа. От их шума и криков звенело в ушах. Шарлотта дернула рычаг и деревянный пол под "изменниками" был разделен на две части и опущен вниз. Послышался звонкий хруст. "Они хотя бы умерли быстро", - подумал тогда янтароглазый, ёжась от ощущения присутствия смерти прямо в его комнате. Это его вина. Он мог бы что-нибудь сделать тогда, но не сделал. Устроить бунт, убежать к ним, да что угодно... Но он просто позволил этому случиться. Ему нет прощения. И он это знает. — Моя вина... - произносит вполголоса Чарльз, прерывая звенящую тишину, стоящую не только в комнате, но и во всем здании. — Это всё моя вина.