Луноворот. Дикая вишня

      На улице навалилось столько запахов, вкусов и звуков, что на миг Шиначику вообще забыл, куда собирался. Быстро сообразил, что находится в новом спальном районе Конохи, причём не столько по узнаваемым окрестностям, сколько по внутреннему компасу. Будто улавливал само дуновение ветра, осязал деревню как незримую карту, раскинувшуюся во все стороны от него, как плетение тугих гудящих нитей, что прошивают сам воздух призрачными стежками. И постоянное чувство чужого присутствия.       Шиначику уже не закрывал глаза, потому что понял, что контрастность видимого мира боли не причиняет и, надеялся, последствий не принесёт. Внутри даже поднялись истеричная радость и желание приставать к встречным с вопросом, а могут ли они прочесть те мелкие иероглифы вон на том рекламном щите? Потому что Шиначику видел их абсолютно чётко, и казалось, мог рассмотреть вообще всё, без пределов.       Но постепенно информация от других органов чувств затмила зрение. Ощущения оказались в новинку, сбивали с толку, но вскоре Шиначику поймал себя на мысли, что идёт сквозь шумную дневную Коноху, опираясь больше не на глаза, а на иные сигналы.       Может из-за нестандартного восприятия ему чудилось, что что-то изменилось, но он никак не мог разобраться, что именно. С равновесием дела обстояли не очень, его шатало из стороны в сторону, а если он сосредотачивался на движениях, выходило только хуже. И напротив, когда позволял телу двигаться бездумно, всё получалось само собой. Что с ним всё-таки произошло?       Вскоре настигло осознание, что в мешанине запахов пыли, фритюра, духов и пота не хватает любимого кофе. И точно, он не встретил ни одной кофейни, а ведь считался по ним спецом, все продегустировал! Ни одной пиццерии. Чудеса наваливались одно на другое, как снежный ком. Вот только ком этот летел под горку, и что там, на дне пропасти — поди разбери!       А вокруг простиралась родная Коноха, накрытая куполом, под которым можно применять техники и не бояться, что тебя засекут Ооцуцуки. В Листе никто не удивится, если увидит погоню по бельевым верёвкам, или если где-то воздвигнется земляная стена, или прохожий вдруг превратится в собаку. И Шиначику любил эту атмосферу всеобщей сумасшедшинки. Это его дом. И он тоже махнул бы на крышу, но так как с равновесием наблюдались явные нелады, поостерегся.       По левую руку тянулся квартал Хьюга, оплот традиций и порядка, где ничего не менялось. Хотя нет, вон там на углу стоял кофейный ларёк «Кофеган». А сейчас пропал. Хьюга выиграли-таки против них судебное разбирательство, что тянулось уже не первый год и обеспечивало «Кофегану» нехилую рекламу?       Вокруг было тихо, как и всегда в этом месте. Вспомнилась Боруто-чан. Может, завернуть к ней, поговорить? Она же, получается, знает того белобрысого хмыря с полосками на щеках, может, что-то прояснит?       Из-за угла подкатило ощущение присутствия. Кто-то выходил с территории Хьюга. Шиначику вдруг явственно распробовал дуновение жаркого ветра с ароматом луговых трав и отблесками сверкающей под солнцем воды. И запах свежекупленной техники, новенького пластика и металла, с привкусом сажи на языке.       Нет-нет, не так! Эти чувства ненастоящие, придуманные! Но оттого не менее яркие. Это как с хурмой: не обязательно её есть, чтобы словить вяжущее ощущение во рту.       Пока Шиначику ковылял через толпу, этих мнимых образов всплывало выше крыши. Потому и сейчас он махнул бы рукой и прошёл прочь, к резиденции, но услышал голос Каваки:       — Обрадовался твой дед сувенирам, чего ты переживал?       — Я не за сувениры переживал, — голос неизвестный. Мальчишеский.       — А, стремался телячьих нежностей?       — Ар-р-г-х, Каваки! Если б коробка не была такой тяжёлой, я б тя не потащил!       Точно Каваки! Шиначику обрадовался знакомому лицу. Только что тот делал на территории Хьюга, приходил к Боруто-чан, м-м?       — А про какое дзюцу Седьмого говорил твой дед? Ну типа элементарное, а сработало против Кагуи Ооцуцуки?       — А-а, заинтересовался? У бати оно фиговое, так что учись у меня, пока я жив! Та-дам! Зацени!       Шиначику решил, что ошибся с полом собеседника Каваки. Так как последние слова были произнесены очень высоко, по-девчачьи.       — Чё за хрень? — рявкнул Каваки. Чтобы он так возмущался? А это точно Каваки? Шиначику и хотел бы выбежать навстречу, но получалось лишь плестись нога за ногу.       — Смутился? — девчонка переливчато засмеялась.       — Нифига!       — Смутился, смутился! Такой большо-ой мальчик, а девочек бои-ится!       — Это тупое хенге!       — Это абсолютно твой же образ, только чутка подправленный. И эт получается быстрее, чем ты паришься над чужой внешностью. Подвешено на кончиках пальцев. Ой, да тебе просто слабо-о, из тебя только корова выйде-ет!       — Свали от меня! Кто бы говорил про корову, сам тут трясёшь дойками! Где ты такие в жизни видал?       — Ай-яй-яй, как не стыдно! Я тебя познакомлю с бабулей Цунадэ, она тебя вежливости научит! И ваще, ты щаз оскорбляешь изобретенную лично Седьмым технику, а она, между прочим, милльон раз выручала меня, Сараду и Мицуки!       Шиначику добрался до поворота, откуда как раз выруливал Каваки и с ним незнакомая девчонка в розовой блузке, мини-юбке и с пышным жёлтым причесоном. Эффектная. Где Каваки такую пушку отхватил?       — О! — ослепительно улыбнулась малая и сказала на тон ниже. — Здарова!       Да, мальчишеский голос ей явно не подходил, но у всех свои недостатки. С такой классной внешностью любой минус простителен!       — Привет, — Шиначику перевёл взгляд на Каваки, тот ограничился кивком. Выпендрёжник, как с девчонкой гулять, так и очечи свои дурацкие снял. — Ты от Хьюга? Ты случайно не к Боруто ходил?       Каваки ухмыльнулся, заложив руки в карманы.       — Ты меня не узнаёшь? — нахмурилась девчонка.       — А мы знакомы? — не понял Шиначику.       — Мицуки… — протянул Каваки.       Мицуки? «Ми» — как «би», «красивый», а «цуки» — как «луна»? Миленькое имя, ей подходит. Значит, её зовут Мицуки-чан…       Мицуки вдруг совсем несимпатично скривилась и превратилась в пацана в чёрном костюме с ядовито-розовыми вставками. Дурацкая расцветка. И дурацкие полоски на щеках. И вообще, это, получается, тот самый хмырь??       И Шиначику минуту назад находил симпатичным ВОТ ЭТО?       Он испепелил взглядом хмыря по имени Мицуки. Тот не выглядел на пятнадцать-шестнадцать, скорее, приходился Шиначику ровесником. Не потому что невысокий, нет, он и на морду был дитя дитём. Техника Соблазнения, значит… и этот Мицуки сам назвал дзюцу батиной техникой. Даже не скрывал своего происхождения! Да откуда он взялся? Шиначику его раньше в Конохе не видел! С Луны упал? Может, и в прямом смысле, жил там среди прихвостней Тонери?       А Каваки его, получается, знал, но молчал? И что они оба делали в квартале Хьюга? Этот Мицуки шёл на свиданку с Боруто-чан, а Каваки, его сопровождал?       — Каваки, где Боруто? — раздражённо повторил Шиначику. Собственный голос звучал странно, но для него сегодня все звуки звучали странно, как с цепи посрывались, честное слово!       Каваки вытаращился на него:       — Не въехал? — перевёл взгляд на хмыря-ублюдка-Менмы.       Кулаки у Шиначику зачесались. Бесило абсолютно всё: от своего поганого самочувствия до Каваки и внебрачного отпрыска отца.       — Что тут непонятного, где Боруто-чан, спрашиваю!       — Чувак, ты… — хмырь Мицуки шагнул навстречу, — с тобой всё хорошо? Я тож рад тебя видеть, если что.       — А ты вообще молчи, я с тобой позже побазарю!       — Мицуки… — опять завёл Каваки.       — Ты теперь на его стороне, да? — взъярился Шиначику. — Тоже мне, друг! А мож, ты ходил с Боруто-чан на свиданку, а?       — Чё? — напыжился Каваки. — Это ты угораешь? Боруто мой братан, а ты щаз его опускаешь, — он тряхнул головой, луч солнца блеснул на кольцах в ушах и брови. Это когда он пирсинг сделал?       — У тебя подростковый бунт типа начался? — Шиначику внимательно присмотрелся к тихому душниле Каваки. Сегодня тот почему-то решил сыграть в шпану. И запах сажи и новенькой техники от него усилился. — Совсем мамка с папкой прижали, что ты пирсинг себе залепил и выражаешься как гопота из подворотни? Не вколачивали они в тебя воспитание…       Каваки сцапал его за ворот кимоно:       — Чё ты знаешь о моих родителях? А ну взял слова обратно!       — Правда глаза колет?       — Ты ошалел?       Шиначику вцепился в его запястье, направил к своей ладони чакру. Точки тенкецу болезненно запульсировали и заныли, но чакра перчаткой обтекла ладонь, скопилась в мышцах. Каваки взвыл, отпуская ворот кимоно, Шиначику оттолкнул его руку с ярко-красными бороздами на запястье. Мамина техника, как всегда, зачётна.       — Чё происходит, я не понял! — теперь на него напирал хмырь Мицуки. Стереть бы ему эти полоски с щёк. Кулаком. — Какая муха тебя укусила? Ну ты чего?       — А тебя не задело, что Каваки называет Боруто-чан братишкой, и они встречается у нас за спиной? — несло Шиначику.       — Сцена ревности, млять, — Каваки тряс пережатой рукой. — Совсем крышей поехал.       — Я сам с ним поговорю, — вызвался хмырь Мицуки.       Ну рискни здоровьем.       — Поговоришь, — кивнул Шиначику. — Ещё как запоёшь. У тебя тоже что-то было с Боруто?       — Че-го? — у хмыря упала челюсть.       — Едрить твою! — воскликнул Каваки, кивнул хмырю. — Слышь, он явно под чем-то.       — Ты сын Седьмого? — напирал Шиначику.       — Приятно познакомиться, — буркнул хмырь. — Вы с Сарадой меня не разыгрываете? Каваки, а ты как думаешь?       — Я в ваши разборки не лезу, — Каваки демонстративно покрутил рукой. — Собачьтесь дальше, а я за попкорном схожу.       — Я начинаю сомневаться, что ты мне друг, — сплюнул Шиначику.       — Не очень-то и хотелось.       — Эй, это я тебе друг, — снова вмешался хмырь Мицуки. — Успокойся, пойдём, отведу тебя домой.       — Не указывай мне тут! — фыркнул Шиначику. — Мы пойдём в резиденцию, и Седьмой нам всё объяснит. Потому что я требую объяснений, ясно, нет? И ты попрёшься со мной. Я сын Каге, меня пропустят, не ссы.       — Когда эт ты начал происхождением козырять? — хмырь заглядывал прямо в глаза. Насупленный такой, похожий на надутого хомяка. А разговаривал размеренно, как с душевнобольным.       — Я своим происхождением горжусь. В отличие от некоторых ублюдков, которым гордиться явно нечем. Ну чё, предатели, пошлите?       — Пойдёмте, — машинально поправил хмырь Мицуки. — «Пошлите» — это «ох, семпай, вы пошлите!»       Шиначику поморщился. Знаток литературной речи тут выискался! Ещё и приобнять хотел так по-свойски, как дружбана какого, Шиначику увернулся и неожиданно для самого себя зашипел. Злость вскипела в крови. И сразу почувствовалось движение на груди, тёплое, спазматическое. Из запа́ха кимоно высунулась яростно шипящая змея, но, завидев хмыря, замолкла, обернулась к Шиначику, хлеща по воздуху тёмным раздвоенным языком. В глубинах сознания всплыло что-то вроде немого вопроса.       Ледяной пот выступил вдоль позвоночника. Шиначику чувствовал движения этой уродины по своей коже. Её светлого брюха, в котором, вполне возможно, переваривался проглоченный целиком воробей. Всего в сантиметре от Шиначику, за тонким слоем чешуек, на ощупь можно найти комок трапезы. Не расщеплённые едким желудочным соком маховые перья потом выйдут вместе с отрыжкой. Ещё в этом брюхе неодинакового размера несимметричные почки, а может, и рудиментарные косточки конечностей. Мерзость! Выродок! Тупое создание, у которого отсутствуют даже лапы, чтобы использовать орудия и развивать мозг! Да и мозг с мелкими большими полушариями, без единой извилины. Только и может, что ползать мордой в землю, жрать и срать.       Змея придвинулась ближе к лицу.       Не прикасайся! Уйди от меня! Не трогай!       — Сгинь! — заорал Шиначику, отшатываясь и с размаху садясь задницей на дорогу. Попытался отползти назад. — Погань! Сдохни!       — Эй! — позвал хмырь.       Змея настырно лезла в лицо. Сокращала мышцы брюха на груди. Ползла, пачкала.       Его замутило. С воплем Шиначику схватил образину за шею, ближе к голове, чтобы не ужалила. Она не сопротивлялась, только дёрнула хвостом и повисла тряпкой. Другой рукой он вырвал кунай, замахнулся. Не испачкаться бы в её крови, не брызнули бы на него её внутренности…       — С ума не сходи! — один клон хмыря со спины зафиксировал его плечи, другой заломил руку, заставляя выронить из ослабевших пальцев кунай.       — Пусти! — орал Шиначику. — Я её прирежу!       — Успокойся! — кричали клоны, тогда как сам хмырь забрал полузадушенную змею, прижал к себе, как котёнка. Да хоть целуйся с ней, сволочь! Только убери с глаз, смотреть противно!       Желудок подпрыгнул, во рту почувствовалась горечь. Шиначику взвыл, вывернулся из захвата, сам не поняв, как, просто суставы вдруг стали мягкими и гибкими, и ринулся прочь, не разбирая дороги.       Боруто прижимал к себе перепуганную змею, нервную, дёргающуюся и хрипло дышащую.       — Тише, маленькая, тише, — гладил по мелким чешуйкам, зная, что для змей этот жест ничего не значит, но так он успокаивался сам. Да и не понимал, как по-другому выразить заботу и утихомирить питомицу Мицуки. — Я тебя в обиду не дам.       — И чё это было? — поцедил Каваки. — Чё ты в неё вцепился, как в родную, отпусти.       — А она и есть родная, — насупился Боруто.       — Понятна-а. Сейчас пойдёт лекция из разряда «мы столько пережили вместе».       — Мы столько пережили вместе, — эхом повторил Боруто. В голове по-прежнему не было мыслей, лишь полное непонимание того, что произошло. Это настолько нелепо, что не могло оказаться правдой!       — А чего ты за Мицуки не побежал? — допытывался Каваки.       Раньше бы точно бросился вдогонку, не раздумывая. Сейчас Боруто предпочитал сначала разобраться в ситуации. Метнуть на пробу кунай, прежде чем рваться врукопашную, как учил Саске-сан. Потому пожал плечами:       — Клоны помчались за ним. Надо бы держаться к ним поближе, пока не отдалились и не развоплотились. А ты-то сам почему не побежал?       — Да жалко змею. Я лучше удостоверюсь, что с ней всё в поряде. Чем больше узнаю людей, тем больше люблю животных.       Змея наконец продышалась, выскользнула из рук Боруто, пару раз судорожно обвилась вокруг его шеи, а после юркнула во внутренний глубокий карман куртки, который строго говоря являлся пришитой внизу подкладкой. Змея уже хоронилась там, когда они с Сарадой преследовали бежавшего в Страну Земли Мицуки, да и на последнем письменном экзамене пряталась там же. Боруто придержал оттопырившийся низ куртки рукой и кивнул Каваки:       — Поговорим с Сарадой. Выясним, чего у них приключилось. Всего-то на пару дней уехал, а они уже накосячили.       — Твоя мать вообще-то просила купить риса на обратном пути…       — Ты со мной? — перебил Боруто.       — Угу. Вдруг этот живодёр ещё на кого набросится? У него же ещё куча змей.       Шиначику остановился, только на полном ходу врезавшись в ворота какой-то стройплощадки. Где его наконец-то вывернуло наизнанку. Вкус собственной рвоты во рту был невыносим, он отошёл подальше, съехал по заграждению вниз и перевёл дыхание. Странно, что совсем не запыхался, наверное, каждодневные тренировки всё-таки принесли результат.       Позорище. Это надо же было так опозориться! Ещё и кунай тупо посеял. Но он ничего не мог поделать со своей герпетофобией. Как вспомнил — снова передёрнуло. Хотелось продезинфицировать те участки кожи, которых тварь касалась.       Но после того, как он проблевался, стало легче. Голова прояснилась, запахи людей пропали, а может, стройка пустовала или вонь перебивалась ароматами свежеструганных досок, бетонной смеси и краски. Взгляд упал на собственные руки, из-за исходившего от них свечения Шиначику не мог точно определить форму пальцев или цвет кожи, но что-то его насторожило. Неподалёку валялся лист гофрированного железа, сияющий, как второе солнце. А сорняки в тени, напротив, казались тёмными. Шиначику выгнул бровь. А что если…       Что если эти сияния имеют под собой объяснение?       Светится не всё, что попало, а определённые вещи?       Железо, как и ожидалось, на ощупь обжигало.       Искрящаяся бетонная дорожка — тоже.       Сорная трава — нет.       Ткань кимоно — нет.       Бликующие руки, с температурой под кожей в тридцать шесть градусов — да.       Сияло то, что было тёплым. Чем теплее — тем интенсивнее. Что это? Новое дзюцу? Оно имеет отношение к взбесившимся органам чувств? Поэтому его упекли в больницу, то есть не в больницу… Гр-р-р, неважно! Пробудилось что-то из сверхспособностей Узумаки? Он же наследный принц Узушио, ба всегда его так называла.       За углом возникло ощущение грозовой тучи, почему-то идущей по земле. Шиначику напрягся, но дорогу всего лишь пересёк незнакомый чунин. Может, у него одеколон такой странный?       Ладно, сначала Шиначику поговорит со своим стариком. Он поднялся на ноги и решительно поплёлся к центру Конохи. Ох как он был зол!       День у Боруто обещал быть насыщенным. В десять утра их поезд прибыл на вокзал Конохи. Батя, кто б сомневался, слинял на работу, мама дома принялась разбирать и перестирывать вещи, Хима отправилась отдыхать, а Боруто поручили добежать до дедушки и сестрички Ханаби и вручить им коробку деликатесов с горячих источников, в том числе три тяжеленные бутыли с коллекционным саке. Каваки вызвался помочь: то ли из жалости, то ли из братских чувств, то ли Боруто обладал даром убеждения, а он обладал, с Саске-саном всегда прокатывало.       Он рассчитывал побыстрее закруглиться у Хьюга и тоже завалиться прикорнуть. Хоть и отдохнул в онсэне, да и в поезде ничего не делал, но всё-таки дальние переезды утомляют. Но тут нарисовался психованный Мицуки, и состояние Боруто живо перестроилось с «я устал, сплю на ходу» до «надо спасать друга!»       Что за время его отсутствия могло приключиться в Конохе? Мицуки, конечно, самостоятельный, и выживальщик отличный, но порой так чудит, что за голову хватаешься. За ним нужен глаз да глаз. И без Боруто эта почётная миссия возлагалась на Сараду, но та явно где-то недоглядела.       Найти предсказуемую Сараду, привыкшую выстраивать вокруг себя скучные правила и по ним же и жить, оказалось как два пальца об асфальт. Она могла отыскаться дома, на пустыре на месте разрушенного квартала Учиха, который использовала для тренировок, в бургерной или с Чо-Чо в одной из трёх кондитерок.       Сараду, на ходу перебинтовывающую ладони (опять оттачивала убийственное тайдзюцу тёти Сакуры!) они встретили на полпути от пустыря к квартире.       — Йо! — крикнул Боруто, спрыгивая перед ней с крыши ближайшего дома. И заработал презрительный взгляд, ну да, рассекать по крышам — это же несолидно.       Сарада вздохнула, совсем как маман, когда видела очередной, по её мнению, бардак в его комнате, потом мотнула головой, мол, ну что с тебя взять, и приветливо улыбнулась:       — С возвращением!       Рядом приземлился Каваки, про которого Боруто подзабыл, буркнул:       — Здоро́во!       — Мы вроде договаривались в восемь вечера всей командой встретиться в «Каминари-бургер», — задумалась Сарада. — А днём вы планировали разбирать сумки и отдыхать. Что стряслось?       — Это у нас-то стряслось? — возмутился Боруто. — Это чего у вас стряслось? Что с Мицуки?       — А ты уже и с Мицуки повидался? Слушай, ни за что не поверю, что ты решил раздать нам сувениры из поездки.       — Чего это?       — Да потому что у тебя ветер в голове! — ткнула она в него пальцем. — Ты даже про подарки семье вспоминаешь на полпути домой. А вот Шикадай всегда привозит своей команде гостинцы из Суны.       Камень в свою сторону Боруто не стерпел:       — Да ладно, как будто Мицуки из своей лаборатории мне что-то привозил!       — А что ты хочешь, чтобы он тебе привёз? — хмыкнула Сарада. — Чужие анализы?       — Его ты, значит, выгораживаешь, а на меня бочку катишь?       — Эй, вы до вечера будете препираться по всякой фигне или о деле поговорим? — напомнил Каваки.       Сарада с деловым видом поправила очки.       — Мицуки сошёл с ума, — выдал Боруто.       — В смысле?       — В прямом! Чё вы с ним сделали?       Сарада сложила руки на груди и вздёрнула нос:       — Да ничего не делали! Вчера спарринговались, потом закупились тайяки и разошлись. Обычный он был. Что произошло? Ты его обидел?       — Я? Да эт он нёс какую-то хрень! Я его встретил, когда шёл от дедушки. А потом он пытался зарезать свою змею!       — Что? — Сарада мигом растеряла деловой вид. — Как зарезать?       — Кунаем, — поддакнул Каваки. — Я свидетель.       — Что с ней?       — Я её спас, — Боруто отогнул полу куртки. Змея высунулась из кармана, и Сарада, совсем как Боруто недавно, погладила её по голове и почесала за невидимым ушком. Змея тронула языком её большой палец и спряталась.       — Боится, — обеспокоился Каваки, защитник прав животных. — Не тревожьте, пусть придёт в себя.       Боруто запахнул куртку плотнее, почувствовал, как змейка сворачивается кольцом.       — Мицуки не мог её напугать! — засомневалась Сарада. — Она ему очень дорога, он без неё как без рук!       Вот и Боруто не представлял Мицуки без его змеи.       — И для нас она как ещё один член команды! Так, это неспроста, надо разобраться. Где Мицуки?       Боруто сосредоточился, ловя ощущения от клонов. Они двигались от него на семь часов.       — Туда, — указал он направление. Получилось — к скале с ликами Хокаге.       — И вы оба оставили Мицуки в непонятном состоянии одного? — рассердилась Сарада. — Ещё друзья называются! Проследим за ним.       Они пустились вперёд по крышам, внешним блокам кондиционеров и столбам электропередач. Высота и бесшумность — это стихия шиноби. Мицуки отыскался на Торговом проспекте, что вёл к площади перед резиденцией Хокаге. Шёл нетвёрдой походкой, как пьяный, а может, он правда пьян? Что ему запреты вроде «никакого алкоголя до двадцати», чихать он на них хотел, особенно если бы загорелся идеей поставить на себе опыт! Это бы всё объяснило! Подвыпившая сестричка Ханаби ещё не так барагозила.       Боруто разметал клонов, чтобы не высасывали чакру, затормозил на карнизе двухэтажного ателье. Рядом застыли Сарада и Каваки. Мицуки внизу тоже замер: рассматривал прилавок уличного магазинчика.       — Быть не может… — шепнула Сарада.       — Чё такое? — не понял Каваки.       Боруто тоже не понял, но промолчал, чтобы сойти за умного.       — Тут продают сашими на вынос для праздничного стола. А он так прилавок осматривает, будто купить хочет, особенно, гляньте, вон то, с луком и морковью!       — И чё? — не догонял Каваки.       — Са-ши-ми! — пояснила Сарада. — Мицуки не ест рыбу. Только если заставят за компанию, из вежливости, и то вид у него при этом такой, будто его сейчас стошнит.       Мицуки вздохнул, похлопал себя по бокам — в поисках кошелька, что ли — и побрёл прочь.       — Он приценивается к рыбному блюду, — размышляла Сарада, и Боруто поневоле обратился в слух. — Нападает на собственную змею, пытается устранить, словно она может что-то прочувствовать и сдать его. Не замечает нас, хотя давно должен был вычислить чакру, поднять голову и поздороваться.       — Он не в себе? — предположил Боруто, краем глаза следя, чтобы Мицуки не затерялся в толпе. Лишь сейчас заметил, что тот засучил рукава. Странно, но выглядело круто, почему бы и нет?       — Ещё как не в себе. У меня несколько идей. Первая, — Сарада оценивающе покосилась на Каваки, но всё же озвучила. — Это другой клон. Но почему такая агрессия к змеям? И разве у клонов не должны быть одинаковые предпочтения в еде? Разве их не должно одинаково мутить от рыбы? Второе, — продолжила она, не обращая внимания на изумлённого Каваки, хотя что ему-то удивляться клонам и иным достижениям науки? — Техника переноса разума. Может, там Иноджин. Но смысл? И потом, Иноджину никогда не удавалось сломать волю Мицуки. Да и клану Яманака это ни к чему. Третье. Его захватили, но не Яманака. Кто-то чужой и пострашнее. Кто понятия не имеет, как ведёт себя Мицуки, потому и косячит. Шпион?       — Это может быть и хенге, — заметил Боруто. — К резиденции идёт.       — Наёмный убийца? — заволновался Каваки, хотел пуститься в погоню, но Сарада его остановила взмахом руки.       — Нельзя спешить с выводами. Ещё идеи есть?       — Родитель стёр ему память, — сказал Боруто, чувствуя, как внутри всё замирает от одной мысли, что Мицуки может однажды не вспомнить его, Сараду, их команду и приключения, братюню Конохамару, даже своего кота! Они будут как чужие? Нет-нет, ни за что!       — Возможно, — кивнула Сарада. — Но, опять же, вкус от этого поменяться не должен…       — А если он просто забыл, что не ест рыбу?       — Ну конечно, представь, что тебе память отшибло, это твоё обычное состояние, — когда Сарада тревожилась, она язвила не по делу, но Боруто научился ловить её настрой и подстраиваться. — И вдруг тебя кто-то угостил бургером, ты бы нос воротил? — покусилась она на святое.       — Фиг знат… — завис Боруто, видя перед собой как наяву горячий бургер с сочной котлетой, перцем и двойным сыром. Аж слюнки потекли.       — Проехали, продолжаем. Что именно говорил Мицуки, как себя вёл?       — Искал Боруто… — ответил Каваки. — В натуре смотрел на него в упор и не узнавал. Ну точно шпион!       Боруто молчал, медленно вскипая. Бургеры отошли на второй план. Кто-то посмел использовать его друга! И этот кто-то поплатится!       — А может, это всё-таки ваш Мицуки? — пошёл на попятную Каваки. — Он у вас с прибабахом.       Боруто покачал головой. Хотелось бежать и действовать, но он пока не понял, что именно предпринять.       — В этом-то и дело, — Сарада поправила очки. — Каваки, ты его плохо знаешь. Легко притвориться адекватным человеком. Но все психи сходят с ума по-своему. И невозможно сыграть достоверно Мицуки, если не в курсе его закидонов. Нас с Боруто не обманешь.       И Боруто почувствовал, как в сердце разливается тепло от понимания того, что Сарада выделила его, а не Каваки. Но вслух только произнёс:       — За ним, а то уйдёт!       Они переместились на мост, перекинутый над Торговым проспектом, и, облокотившись о красные перила, застыли, ожидая, когда под ними продефилирует на нетвёрдых ногах Мицуки. Он действительно не замечал их чакры.       — Так, попробую поговорить, — Сарада смерила всех серьёзным взглядом. — Пока не надо никуда бежать и никому докладывать, вдруг всё проясниться, а мы только подпортим репутацию Мицуки. Она у него и так не лучшая.       Сарада касалась в разговоре тем, которые Каваки были не известны. Тот только успевал раскрывать в изумлении рот, но отстранять его от дела ради сохранения секретности уже поздно.       — Если заподозрю неладное, подам знак, — Сарада показала три растопыренных пальца. — Вот такой, ясно? И тогда… Каваки, страхуешь меня. Боруто, ловишь Мицуки, ты лучше знаешь, на что он способен.       — Мож, лучше я поговорю? — вызвался Боруто.       — Он тебя уже видел. Если он шпион, то запомнил тебя в лицо. Эксперимент не будет чистым. А со мной он сегодня ещё не встречался. Вдруг он хотел вас разыграть, хотя это вряд ли… Так, пора.       Она спрыгнула под мост, вышла перед Мицуки будто из расступившейся толпы. Боруто свесился с перил, с трудом улавливая её голос в гуле чужих:       — Привет! — Сарада заговорила первой, потому что Мицуки её игнорировал и почти прошёл мимо. — Как дела?       — А мы знакомы? — всё же остановился Мицуки. — Сестрёнка, извини, но… Стопэ! Ты та, с фото! Вы сговорились сегодня понаехать в Коноху?       — Ну началось… — протянул рядом с Боруто Каваки. — Ещё доказательства нужны? Вяжем его и сдаём властям?       — Погоди, — осадил Боруто. Не хотелось уступать Мицуки АНБУ или кому похлеще. Это же Мицуки! И потом, Сарада знака не давала.       Она мило склонила голову к правому плечу, наверняка улыбаясь, сложила руки за спиной. Обычный её жест, когда играет хорошую девочку, хотя на деле та ещё жучара.       — Ты куда-то идёшь? Тебе что-то подсказать? — голосок совсем бесхитростный.       — Подсказать? Знала б ты, сколько у меня вопросов! Ты подруга Мицуки? Вы состояли в отряде под началом Конохамару Сарутоби, так? Ты можешь подсказать, кто такой Мицуки и откуда он взялся? И давно вы в Конохе? Почему я раньше вас не видел?       Боруто не находил смысла в его речи. Мицуки обращался к себе в третьем лице, словно впал в детство. Задавал какие-то философские вопросы, сейчас ещё загнёт о смысле жизни.       А может, он на солнце перегрелся? Или головой ударился? Или программы сбились?       Как ему помочь? Напоить горячим чаем и уложить спать, надеясь, что после перезагрузки он придёт в норму?       — Ты потерялся на дорогах жизни? — о, у Сарады арсенал Какаши-сана проклюнулся! Навевало воспоминания, как тот забирал их из детского сада. — Проводить тебя домой? Приляжешь, отдохнёшь?       — Спасибо, со своими проблемами я разберусь сам. А сейчас у меня дела. Сестрёнка, передай Мицуки, что я с ним ещё не закончил!       — Нет уж, ты будешь слушаться меня, как своего командира, и проследуешь за мной!       — Да иди ты! — отмахнулся Мицуки. Что-то было не так в его голосе, обычно тихом и мягком. Боруто никогда не слышал, чтобы друг истерил.       — А ну стой! — Сарада сцапала Мицуки одной рукой за плечо. Другой, заведённой за спину, показала три пальца.       Боруто уже летел с моста вместе с двумя клонами. Каваки почему-то тормозил. Опять самовольничает.       — Отвянь! — взвился Мицуки, пытаясь сбросить её руку, но Сарада вцепилась, как клещ. — Или я за себя не отвечаю!       — Спокойно! — хором крикнули клоны Боруто, второй раз за день подступая к Мицуки со спины и хватая его за руки.       Мицуки зарычал, удлиняя руки, и, как огромными рычагами, с силой сбросил клонов.       Сарада запустила в его сторону кунай с леской, чтобы спутать по рукам и ногам, Мицуки подпрыгнул, уворачиваясь, заметил свои длинные руки, охнул и заорал. Да что происходит?       — Приди уже в себя! — Боруто приземлился перед носом Мицуки, схватил его за плечи и тряхнул. Лицо друга злобно перекосилось, и он с силой боднул его лбом. Перед глазами у Боруто на миг потемнело, в ушах зазвенело, и он осел на землю.       — Я Райтоном жахну! — предупредила за его плечом Сарада.       — Лезвия Ветра!       Мицуки, прямо над головой сидящего Боруто, запустил пару остро отточенных сгустков воздуха. Шаринган Сарады позволил ей увернуться, за спиной послышался звон разбиваемой витрины, кто-то орал и звал полицию.       Дело дрянь.       — Шаннаро! — Сарада уже замахивалась кулаком на Мицуки.       Боруто валялся между ними на земле и охреневал.       — Ттебаро! — передразнил её Мицуки, зеркально сжимая кулак. Боруто и не замечал, что он левша.       Или они сейчас кулаками ударятся, или оба вмажут в Боруто, как в глупых мультиках.       Каваки оказался между противниками, принимая обоюдный удар на видоизменённую руку, похожую на лопасть диковинного механизма. Боруто выдохнул и закашлялся от обдавшей его пыли. Каваки скривился от боли:       — Братан, я прикрою Сараду, вяжи этого придурка!       Мицуки недобро ухмыльнулся, но тут с флангов ему по лицу заехали кулаками забытые клоны Боруто. Прямо в левый и правый глаз.       Мицуки пошатнулся, устоял на ногах, но из битвы выбыл. Замер со стеклянным взглядом.       Боруто обернулся. Из-за спины Каваки выглядывала Сарада с активированным шаринганом. Поймала в иллюзию. Боруто перевёл взгляд на Мицуки. Интересно, что ему снилось?       — Он в гендзюцу, но, кажется, там только его сознание, чужих я не чувствую, — пробормотала Сарада. — Надо бы поподробнее покопаться.       — Некогда, — сплюнул Каваки.       — Вы закончили? — донеслись до Боруто крики гражданских.       — Совсем совесть потеряли! Драки средь бела дня!       — Кто мне ущерб возмещать будет?       — Эй, ты сын Хокаге? Я буду жаловаться!       — Полиция-то где застряла?       — Тише! — вскинул руки Боруто. Поднялся с земли, отряхнулся. — Задержание преступника произведено успешно, всем спасибо за содействие, то есть за невмешательство, претензии Хокаге рассмотрит в порядке очереди.       За спиной ойкнула Сарада. Боруто обернулся к друзьями, чтобы увидеть, как Каваки съездил Мицуки по зубам. Мстит за вопросы про родителей?       — Ты чё делаешь? — крикнул Боруто. — На минуту отвернуться нельзя!       — Глянь, — спокойно ответил Каваки, — реген не работает.       Разбитая губа вела себя как разбитая губа — опухала, краснела и обильно кровоточила. А у Мицуки уже должна была заживать.       — Ещё один экспериментатор, — вздохнула Сарада. — Хватит устраивать шоу для гражданских, вяжем его. И за мной! В допросную, — и стёкла её очков недобро сверкнули.