Луноворот. Дикая вишня

      Складские помещения за фабрикой Сарада заприметила ещё с того раза, когда там прятали сына даймё Тенто Мадоку. Охрана никакая, площадь большая, чужих глаз почти что нет. Для их деликатной ситуации самое подходящее место.       Рольставни, заграждавшие вход на пятый склад, поддались лапище Каваки с жалобным скрипом. Боруто деловито вязал бессознательного Мицуки леской, которую Сарада ещё утром прихватила на тренировку. Вязал недостаточно крепко, жалел. У Сарады тоже рука не поднималась. Она и в Академии, если уж честно, колотила Боруто вполсилы, и сейчас, схлестнувшись с поехавшим Мицуки, не всю чакру скопила в кулаке. Как в поединке с Чо-Чо на экзамене на чунина — там она в последний миг сбросила концентрацию Чидори, развеяв заряд по площади, и подруга смогла принять удар без последствий. Сарада надеялась, что правильно поняла наставления папы о том, что следует ещё на берегу решать, что ты отбросишь для достижения цели, а что — нет, чтобы в бою действовать без сомнений и ни о чём не жалеть. И она для себя постановила, что не каждая цель оправдывает средства.       Друзей калечить нельзя. Если только это не Момошики в теле Боруто. И если он не угрожает близким людям. И если сам не просит себя убить.       И пусть на словах она утверждала, что готова, в глубине души знала, что это не так.       Ей не хотелось проверять свою решимость на практике. Пусть кто-нибудь другой, не она…       — Готов, — выдохнул Боруто, останавливаясь у Мицуки за спиной. Сарада оценила результат. Руки и ноги зафиксированы к ножкам стула, в первую минуту печати сложить не успеет, не вырвется — и славно. Мицуки был непривычно лохматым, помятым, каким-то неказистым. Будто с ним стряслась беда, а они даже не понимали, чем помочь. И Мицуки рыпался и от протянутой руки бежал.       Но если и правда кто-то превратил друга в марионетку, надо отбросить ненужные сантименты и действовать!       Каваки действовать не собирался. Побродил по складу, выудил откуда-то лавочку и устроился на выходе со скучающим видом, закинув лодыжку одной ноги на колено другой. Опять демонстративно выходил из-под юрисдикции её приказов!       — Снимай гендзюцу, — сказал Боруто.       — Давно сняла, — Сарада чихнула от пыли. — Внушила, что его по рукам и ногам оплетают его же змеи, хотела проверить, будет ли он отбиваться от них кунаем. А он впал в какую-то… вроде кататонию, что ли… Или ступор.       — Странно. Он ж всегда отлично сопротивлялся тебе. И Иноджину.       — Ну Иноджина-то только курицы и слушаются, — повела плечом Сарада.       — Если кому-то здесь спёрлось моё мнение, — подал голос Каваки, — это вражеский шпион. И хочет пробраться в резиденцию и убить Хокаге. Поэтому нефиг сюсюкаться. А то вы с ним носитесь, как мамочка с папочкой. Ой, надо притаранить Мицуки бургеров, вдруг он опять пожрать забыл? Ой, я при Мицуки назвала клиентку неприкаянной душой, вдруг он не так поймёт и потащит её к себе домой, он ведь всех с улицы подбирает: котов, мужиков. Он уже ваших слов нахватался, как попугай.       — Каких слов? — не поняла Сарада.       — Он орал «даттебаро». «Даттебаса» плюс «шаннаро».       Боруто и Сарада растерянно переглянулись.       — И ваще, — припечатал Каваки, — это не Мицуки.       — Сам себе противоречишь, — Сарада снова окинула пленника взглядом. Разбитая губа всё-таки восстанавливалась. Регенерация работала быстрее, чем у обычных людей, но как бы в фоновом режиме. Когда Мицуки её сознательно контролировал, заживало молниеносно. — Давайте его будить, — глубоко вздохнула она. — Проведём допрос по всем правилам. Каваки, ты будешь добрым следователем. Боруто, будешь злым.       — Мож, наоборот? — пикнул Боруто.       — Нет, именно так, для эффекта неожиданности.       — А ты кем будешь?       — Я буду очень злым, — Сарада вспомнила братство Фунато: фанатиков, для многих из которых не существовало понятий чести. Вспомнила, как так же пахло пылью и мышами в доме, куда приволокли раненого пирата, и как она топорно залечивала его раны, не заботясь, вливается чакра очищенным безболезненным потоком или нет, правильно ли сращиваются нервы и сосуды. Перед глазами стояло разбитое лицо Боруто, и раздражение прорывалось искрами Райтона между пальцами, микроразрывами чужих тканей и желанием причинить сволочи ответную боль. Впрочем, желание это она душила в зародыше, убеждала себя и окружающих, что её долг как ирьёнина облегчать страдания, но всё равно ходила в раздрае. Не укладывалось в голове, как можно лечить того, кто пытался тебя убить, и удивительно, почему у мамули сомнений не возникало?       А после то ли союзница, то ли соперница Бунтан избила пленника, едва не пустив старания Сарады насмарку, а Ивабе допросил, не теряя самообладания. Вот уж у Ивабе имелись все причины для мести, ведь его дед погиб от рук Кровавого Тумана, но он перевёл злость в полезное русло.       Она сможет это повторить. Должна. Докопается до правды, ни за что не отдаст друга всяким АНБУ или рвущимся с цепи Каваки. Мицуки — свой. А когда дело касалось своих, правила, догмы и уставы катились в бездну. Которая порой окрашивалась в раздражающе-алый с крутящимися томоэ…       Нашатыря ни у кого, понятное дело, не нашлось. Пришлось сжимать большой и указательный пальцы и давить на точки под носом и под нижней губой. Мицуки тряхнуло, а затем он медленно поднял опухшие покрасневшие веки. И сморщился. Очень человечно реагировал, живо.       — Ну что, будешь говорить? — наклонился к его уху Боруто.       Каваки хмыкнул, сложив руки на груди.       — Да пошёл ты, ттебаро! — откликнулся Мицуки. Опять это «ттебаро»! Откуда он его взял?       — Советую не рыпаться, — подал голос Каваки. — Знаешь, этим беспредельщикам очень дорога тушка их другана, так что её они не покоцают, это факт. Но разум твой им без надобности, выжгут нахрен. Так что пораскинь мозгами, пока они у тебя есть, м? — хоть бы пояснил, что сейчас последуют пытки шаринганом, хотя Сарада так не умела. Не пробовала даже. Всего-то папуля однажды обмолвился, что это возможно.       Она повернулась на пятках, придала голосу максимально ленивое выражение, будто выжигала окружающим мозги каждый день, пытаясь копировать то ли Дипу, то ли Боро, то ли ещё какого отморозка:       — Молчит? Тогда приступим? — и поняла, что надо хотя бы озвучить претензии. — Кто ты такой и куда дел Мицуки?       Сарада понятия не имела, как фамильным додзюцу копаться в головах. У неё и с гендзюцу дела обстояли… аховые. Боруто назвал бы её читером, ведь она вывозила иллюзии на одном только шарингане. Тонкая настройка чакры для работы с чужим разумом — не конёк Сарады. Энергетических запасов у неё прорва, по этому показателю она опережала всех сверстников, но поток выходил слишком мощный. Им удобно громить изо всех сил Огненным Шаром или Молнией, или морды врагам бить, но ткать невесомые паутинки гендзюцу, ирьёниндзюцу или ментальных техник неимоверно сложно. Сарада из тех, кому проще разрушать, чем созидать.       Но что она сумеет — так это погрузить Мицуки в иллюзию напрямую силой глаз, не заморачиваясь на обволакивающие точечные воздействия традиционного гендзюцу. Один раз уже получилось, но тогда она не определила точно, присутствовала в сознании друга посторонняя воля или нет, но теперь Сарада не торопилась. И знала, где искать.       Чакра напитала глаза, и на дне глазных яблок, а может, и ещё глубже, стало горячо. Мир замедлился и прояснился, теперь каждое движение, даже танец пылинки в воздухе, оставлял траекторию. И Сарада могла её предвидеть. Цвета сместились в красный спектр. Сознание одурманивалось пьянящим чувством лёгкости и силы. Словно подпрыгни над землёй — и полетишь. Но где-то на периферии, вместе с пульсом в ушах набатом стучала утекающая чакра. Будто тикал счётчик.       Сарада поймала взгляд Мицуки. Каждую чёрточку в радужке жёлтого, как у хищников, цвета. Он, как в замедленной съёмке, попытался смежить веки, но опоздал — Сарада его уже захватила. Видела своё отражение в чёрных точках чужих зрачков. Собственное крошечное лицо, за спиной — коробки и деревянные ящики, открытые ворота, Каваки около них. Меняла эту картину, точно кисточкой дорисовывая детали. Коробки превратились в свитки, ящики — в шкафы. Каваки — в господина Седьмого, рассеянно дремлющего у окна, за которым высились небоскрёбы над скалой Хокаге. Ну же, смотри, какая наживка, если это твоя цель, хватай! Действуй!       Она почти физически ощутила, как в беспорядке забегали электрические импульсы внутри головы Мицуки. Мозг воспринимал навязанную картину реальности, Сарада представила, как по её собственным рукам пробегает свежий ветерок из отрытого окна, как уши слышат голос Седьмого: «Здравствуй, Мицуки. Ты что-то хотел?»       Словно по невидимой связи импульсы в её мозге согласовались с импульсами Мицуки. Только её импульсы. И его, синхронные. Ничего чужого. Не трепыхалась, нарушая гармонию, ни чужая воля, ни воля самого Мицуки, если Сарада сейчас поймала захватившего его разум чужака, а сам Мицуки томился на задворках.       Одно сознание — одно тело.       Но что, если Мицуки оттуда выкурили полностью?       И почему он только бешено злился на Хокаге, но ничего не предпринимал?        «Ты что-то хотел? — спросил в мыслях Седьмой. — Я могу помочь?»       Ох, Шиначику бы порассказал, чем старик может ему помочь, но он понимал, что угодил в гендзюцу Учиха. Спасибо, что девчонка не пытала, как недавно со змеями, но Шиначику тогда мало что запомнил, от шока отключился раньше.       Сейчас он с самого начала засёк момент активации шарингана, даже, к его удивлению, почти избежал зрительного контакта. Когда он так прокачал рефлексы, что они стали молниеносными? Но всё равно опоздал.       Иллюзия оказалась такой насыщенной и правдоподобной, что Шиначику потерял бы бдительность и поверил, но Учиха допустила ошибку. Из окна кабинета, где он очутился, виднелась скала с ликами Хокаге, и двое были неверными. Кто-то плохо учил историю. Да, Четвёртый — его дед, но не тот, не Минато Намикадзе, а Кизаши Харуно. И Шестой — наставник отца, но не Какаши Хатаке, а Обито Учиха. И это помогло Шиначику осознать, что он в иллюзии.       Интересно, кто эта очкастая, он такой не видел, но Шиначику в принципе и не знал всех Учиха. И как выбираться из их фамильного гендзюцу, не имел ни малейшего представления, в Академии в его потоке не было клановых ребят с рабочими шаринганами. Тренироваться не на ком.       По правилам следовало сбить циркуляцию чакры. Она и так разболталась в край, потому не составило труда напрячь точки тенкецу на руках, попутно запоминая их почему-то поменявшееся расположение, а затем застопорить энергию в районе живота. Дальнейшего не потребовалось — и без того нестабильный поток взбултыхался в неровном тошнотворном ритме.       Иллюзия померкла, сквозь неё проступил уже знакомый склад. Просочились неучтенные Учиха сигналы от органов чувств: запахи мокрых тряпок и мазута, на губах — железистый привкус собственной крови, а ещё тёплые блики с улицы, сияние открытых участков кожи, а поверх всего — и вовсе запредельные ощущения нового пластика и сажи, жаркого ветра сзади и озона от девчонки, словно она только что вышла из-под грозы. К тому же от неё фонило пламенем, будто она сама им и была, сотканная из пылающих языков. Даже воздух плыл, как над костром.       Всё же слишком много информации поступало в мозг. Шиначику не справлялся с перегрузкой, подвисал, раздражался. Хорошо хоть глаза заплыли от фингалов, и теперь, с притуплением одного из органов чувств, мир воспринимался легче.       — Абсолютно точно, двух сознаний в нём нет, только одно, — донёсся голос девчонки.       — И чьё же? — а это бесящий хмырь по имени Мицуки с полосками на щеках.       — Откуда я знаю? Предлагаю позвать Иноджина.       — Иноджин потом всем растреплет. Допрашиваем дальше.       — А Хината-сан нас битый час ждёт с пачкой риса, которую мы так и не купили, — подпел Каваки. — Она будет недовольна, что мы не выполнили её просьбу. А когда твоя мать недовольна…       Дальнейшего Шиначику не расслышал, так как обида вскипятила кровь и гулко забилась в ушах. Хината! Отец изменял маме с Лунной сукой! Ну конечно, теперь понятно, почему никто ни разу не видел этого Мицуки — он жил на Луне! А второй, кудрявый пацан, в чьей квартире Шиначику очнулся, судя по фотографиям, очень близок с Мицуки… точно, это его брат! Ребёнок Хинаты от мужа Тонери, они даже чем-то похожи! И Шиначику бы не удивился, если и очкастую Хината тайком от супруга прижила от какого-нибудь Учиха.       Сто пудов! А Конохамару с ними красовался на фотках, так как он постоянно общается с Боруто-чан (у-ух, ревность!) и с её матерью, а значит, и с тёткой Хинатой. И этим же путём троица Хинатиных ублюдков познакомилась с Боруто-чан, получается, они двоюродные братья и сёстры? И других отношений между ними нет? Ага, ща-а-аз! Когда это родство мешало Хьюга крутить романы?       Пазл сошёлся.       Они не выполнили требований Хинаты? Значит, хотели его убить? Или в плен взять? А может, это они его по башке огрели в родном доме, притащили на конспиративную квартиру, но Шиначику слишком рано пришёл в себя и спутал все карты? Но почему? Их задача — сместить отца и посадить на его место наследника — хмыря Мицуки? Но тогда и Ханами, и мама в опасности? Или Шиначику ляпнул что-то против Луны в своих постах, но он же ничего такого не имел в виду! Он наоборот высказывался против политики Скрытых Деревень, за ограничения использования чакры и за защиту, которую обеспечивает Тонери. Его неверно истолковали? Его хотят устранить? А фраза «ждёт с пачкой риса» — это какое-то кодовое слово, да?       И вышли на Шиначику благодаря Каваки, это он сдал единственного друга. Продался лунарям! Что они ему посулили? Вид на жительство на Луне?       Надо рассказать старику! Но сначала припереть его к стенке за измену и мамины слёзы!       Но сперва — выпутаться.       Шиначику, как и каждый выпускник Академии, владел навануке но дзюцу — техникой освобождения от пут. Ручных печатей не требовалось, но чакру придётся очень сильно прилить к запястьям, от перегрузки вздуются жилы, и это заметит стоящий за спиной хмырь Мицуки. Вмажет по затылку. Не вариант.       Слишком много противников на одного Шиначику.       Но он, как обычно, приступил раньше, чем продумал до конца план. По ходу дела разберётся.       Для начала театрально страдальчески захрипел, одновременно останавливая сердцебиение. Медленнее… медленнее… ирьёнин он или где? Пульс сошёл на нет. Глаза закатились. Кожа наверняка посерела.       — Чё это с ним? — кажется, Каваки. Беспокоится, что денег не получит?       — Сарада! — запаниковал хмырь.       Шиначику почувствовал прикосновение к шее, потом вскрик. Пульса нет, ну конечно. Страшно вам?       Ему и самому становилось всё хреновее с каждой секундой. Хотелось глотнуть воздуха. Пальцы и губы немели.       Пострадавшего должны уложить на спину, под ноги подсунуть скатку из одежды. Пока с ним будут возиться, можно что-то провернуть…       Его не стали укладывать. В грудь свежей теплотой хлынула медицинская чакра, вернула сердечным нервам заблокированные импульсы. Шиначику дёрнулся от первого болезненного сокращения миокарда. Сконцентрировал свою чакру в точке входа медицинского потока и вытолкнул её по образованному каналу к девчонке.       Пятое и последнее правило ирьёнина: ирьёниндзюцу — это доверие. Пациент доверяется рукам врача, врач доверяет, что пациент не предпримет что-то против него.       Шестое правило Шиначику: да к демонам правила!       Получать отдачу в вошедшие в резонанс ладони очень и очень больно. Всё равно что удар в расслабленную спину. Девчонка взвыла, отшатываясь и падая на пол. Переполненные чужой чакрой меридианы ныли, как налитые вены — яростно, без передышки. Но девчонка, надо отдать ей должное, не рыдала, а рычала, злясь на себя и на боль. Но из игры на минуту выбыла.       — Сарада! — вопил хмырь. И пока он отвлёкся, Шиначику потянул ладони друг к другу, чувствуя, какими гибкими становятся суставы. Бред, у людей руки так не вытягиваются, но у него получилось. В драке Шиначику уже видел свои конечности длинными, как раскатанный пластилин, но решил тогда, что почудилось. Не снимая пут с запястий, сложил печать теневого клонирования. Клон, неожиданно, получился лишь один и дался тяжело, Шиначику зажмурился от напряжения, не глядя на получившийся результат. Главное — клон прянул на перехват Каваки.       Хмырь сзади уже раз десять мог дать ему в бубен, но почему-то тормозил, крича: «Сарада, ты как?» — и Шиначику этим воспользовался. Руки мигом выскользнули из пут, даже вырывать из суставов большие пальцы не понадобилось. Резанул Лезвием Ветра по леске на лодыжках и припустил вон со склада. Девчонка орала, но на ручные печати была неспособна. Хмырь звал самого себя: «Мицуки-и!» Каваки дрался… ну, должен был драться с теневым клоном, но у Шиначику перед глазами почему-то мелькнули кудрявые, голубовато-белые волосы и синее кимоно.       Явился сын Тонери?       Да и плевать!       В спину просвистела леска. Шиначику телом почувствовал движение воздуха, и это его спасло. Увернулся и скрылся за углом.       Он моментально понял, где находится. На складах экспедиторской компании Конохи. Они командой часто разгружали здесь вагоны или ловили сбежавших питомцев. И если кошек следует искать по верхам, где любят перемещаться и ниндзя, то модных нынче кроликов и хорьков ищут в норах. Ближе к земле. И в их поимке Шиначику считался спецом. Знал подземную инфраструктуру Конохи как свои пять пальцев.       За ним мчалась погоня. Но и он нёсся так, что ветер в ушах свистел. Сердце запоздало кольнуло, но не смертельно. Жжением прилетела обратка от клона, спалённого Катоном Каваки. Поворот, ещё один, проехаться по гравию вниз с обочины. Под морозильным складом пряталась закрытая на щеколду дверца, ведущая в подвальные помещения. Шиначику бухнулся на колени, откинул щеколду и ввалился в пахнущий землёй лаз. Погоня ушла вверх, даже, кажется, на крыши, во всяком случае ощущения суховея, озона и пластика поднялись на несколько метров. Это что же, Шиначику научился чакры чувствовать? Может, ещё и бабушкины Цепи пробудит? На досуге попробует.       Он пополз вперёд по ноздреватому грязному бетону. Сверху нависала паутина, запах близкой земли, родной и знакомый, перебивал всё. Зрение осталось вполне чётким, потому что вокруг сгустилась не непроглядная тьма, а всего лишь серые сумерки. Слева белыми силуэтами мелькнули мыши. Пальцы проехались по пыли, чёрные крупинки набились в линии на ладонях, под ногти, и Шиначику окунулся в ощущение подвластной стихии. Сестриша Моэги учила его Дотону. Становила ему эту неуступчивую технику, к которой у него обнаружился талант. Втолковывала не бояться грязи, не пугаться спусков вниз, не паниковать от ощущения, что земля давит со всех сторон. Она несёт материнскую энергетику и не причинит вреда, если ты её не боишься.       И здесь, в темноте и под поверхностью, Шиначику был как рыба в воде. Земля скроет его чакру от тех, кто наверху.       Следовать знакомыми маршрутами вдоль водопроводных труб, держась за них рукой и считая повороты, чтобы свернуть у третьего, возле вентиля. Потом скатиться через продух в бетонную коробку фундамента под главным офисом склада. Через тридцать метров просочиться в широкий лаз, прокопанный тануки, ведущий под продуктовую базу, где эти тануки и мародёрствовали. Дальше опять ползти вдоль труб, на сей раз прогал между ними оказался таким узким, что пришлось снять с пояса грубый кожаный ремень и выбросить его. Крепить к такому инвентарь, несомненно, удобно, но протискиваться в щели — невозможно. И наконец Шиначику выбрался в сторожку с водяными счётчиками. Напрягся, концентрируясь на энергетических меридианах, освежая в памяти отмеченные ранее точки тенкецу, все перепутанные. Уроки мамы по контролю чакры пришлись как нельзя кстати, это помогло привыкнуть к изменившимся каналам. Со второй попытки Шиначику скопил чакру в ступне и вышиб дверь.       Зрение адаптировалось к яркому свету мгновенно.       Мир снаружи встретил пыльным проулком, ветром с запахом чего-то кислого и двумя тануки, тащившими связку сосисок. Сумеречные вроде твари, но в черте города быстро перестроились. Тануки при виде Шиначику юркнули в ближайшие кусты и затаились, только пушистые хвосты предательски остались торчать из-под веток.       Шиначику потянулся всеми конечностями и припустил по тяжёлым черепичным крышам старых кварталов. На ходу поправляя кимоно, которое теперь болталось на плечах неряшливым халатом. По сторонам особо не смотрел, на внешние раздражители не реагировал. Он видел цель — не видел препятствий.       Дежурные на входе в резиденцию выскочили навстречу. Два смутно знакомых дядьки, один лохматый и с бинтом на носу, второй — с банданой. Шиначику окутало единым на двоих ощущением зыбучих песков, словно сам воздух вокруг сгустился до состояния патоки, а также запахами моря, йода и свежих моллюсков.       — А ну стой! Куда намылился? — выбежал наперерез лохматый.       — Я к Хокаге, — небрежно бросил Шиначику, вскипая лишь от того, что его не пускают. Почему он, как правило спокойный, так бесился, что раздражение мурашами скреблось под кожей? — По семейному делу!       — Это же малой из седьмой команды, — зашептал второй, — приятель Боруто.       — А чего один? Без Боруто? Вы же наверно вдвоём к Седьмому?       — М-м… — задумался Шиначику. — Ну, я сегодня Боруто не видел. Да какая разница? А ну пустите!       Но лохматый бугай перекрывал путь и не давал себя обойти.       — То есть ты с визитом один? Вы не вместе? А тебе назначено? — дядька в бандане зарылся в монитор компьютера, медленно тыкая указательным пальцем по клавиатуре.       — Чего эт не вместе, мы вместе! — обиделся Шиначику. И самодовольно заулыбался. — Боруто-чан — моя девушка!       Курилка — место замечательное. Тут можно расслабиться после тяжёлых переговоров, а порой побеседовать с оппонентом в неформальной, располагающей к взаимопониманию обстановке. Здесь хорошо спрятаться от прорвы дел, по которым следовало отчитаться, оказывается, ещё вчера, полениться и оттянуть неизбежное возвращение к рутине. К тому же это лучшее место для сбора сплетен: других послушать, самому что-то рассказать и лишний раз блеснуть наблюдательностью и интеллектом. Наконец, пожаловаться таким же женатикам на проблемных супруг и гемор с подростком-сыном.       В общем, любил Шикамару зависать в курилке. Грязновато, зато из окна видно не намозолившую глаза, хоть не смотри, скалу Хокаге, а чистое небо с безмятежными кучерявыми облаками. И дежурный пост рядом, сквозь полуприкрытую дверь удобно уши греть, выведывая, кто к кому и зачем пришёл.       Но сегодняшний «улов» оказался из ряда вон. Как разобрал Шикамару по голосам за дверью, явился отпрыск Орочимару и с порога начал несвойственно для себя быковать, желая пробиться к Хокаге, будто имел право, шиш оспоришь.       Изумо и Котецу сработали чётко. Котецу заблокировал пацана, Изумо тянул время. Шикамару решил всё же выйти разобраться, мало ли, вдруг тот с донесением от Орочимару, вот уж с кем — с кем, а со старым Змеем ссориться нельзя ни в коем разе. Шикамару пробрался к посту как раз в тот момент, когда Мицуки с улыбкой задвинул уверенное:       — Боруто-чан — моя девушка!       Изумо вместо компьютерной мыши попал рукой в стоявший рядом бокал. Котецу то ли кашлянул, то ли рыгнул. Шикамару решил, что ослышался. Шикадай во время обучения в Академии рассказывал о новеньком ученике — в десять лет сын ещё позволял себе потрепаться ни о чём за ужином, это сейчас из него слова приходилось клещами тянуть, взрослеет. Так вот, он жаловался, что сначала не догонял зацикленности Мицуки на Боруто, а потом пригляделся, что Боруто для переведённого ученика сродни примеру для подражания. Будто Мицуки хотел научиться жить жизнью обычных людей и нашёл себе ориентир, который можно изучать, понимать и принимать, и быть как он, чтобы люди тянулись и к самому Мицуки. И Шикадай с облегчением вздыхал, что хорошо, что это не его, а Боруто поместили под лупу.       Дружба — дело такое, кто-то всегда ведущий, кто-то ведомый, и быть лидером, на самом-то деле, та ещё морока. Шикамару это очень хорошо знал, как-никак, за ним всё детство хвостом проходил Чоджи.       Но сегодняшнее заявление — что-то новенькое. Что за молодёжь пошла, просто дружить мы уже не можем, обязательно надо всё извратить!       А сам Боруто-то в курсе? Нужно спасать его репутацию, а заодно репутацию семьи Узумаки, пока кто-нибудь ещё не услышал.       — Я разберусь, — Шикамару предупреждающе поднял руку, спокойно кивнул Изумо. — Пойдём, — позвал он пацана за собой, минуя Котецу, который без особого успеха пытался замаскировать смех под кашель.       Мицуки решительно зашагал к лестнице, причём не позади, не на почтительном расстоянии, а обогнал и вырвался вперёд. Запыленный, с опухшими глазами, конъюнктивит что ли? Рукава кое-как наброшенного кимоно подвязаны, как у работников ручного труда. Шикамару впервые видел этого обычно собранного, с иголочки выглаженного пацана таким. Что-то стряслось?       Как назло, коридоры пустовали. Пересменка, многие на рабочих местах уже собирались домой, а вечерняя смена ещё не заступила. И мелькнула мысль, что для нападения это самое верное время…       — Пасиб, дядька Шикамару, — бросил через плечо Мицуки. — Здрасте, кстати. Отец у себя?       — У тебя не получается связаться с отцом? — нахмурился Шикамару, проглотив панибратского «дядьку». — Я могу попробовать до него дозвониться по межгосударственной линии.       — А он не на месте? — резко обернулся Мицуки. — Или Хокаге уже заседает с Хинатой?       Шикамару потряс головой, разбираясь в последней фразе. То ли он что-то не понял, то ли со своей испорченной фантазией понял, но неправильно. Взвинченный Мицуки ждал ответа. Рукава у него оказались не подвязаны, а просто закатаны, и один потихоньку опускался.       — Хината-сан не навещала, — Шикамару припомнил, как величал своего отпрыска Орочимару. — А у молодого дарования какое-то дело к Хокаге?       — Ты тож не хочешь меня пускать? Вы сёдня все сговорились, что ли? Надо же, сколько нового я узнал за один день! Никому нельзя верить, одни враги кругом. И всем я помешал, все против меня!       — Мы пойдём к Хокаге вместе, — Шикамару не намерен был отпускать пацана одного.       — Эт личное дело, — Мицуки медленно шагнул назад. — Хочешь послушать семейные разборки? А, понял! И ты мне зубы заговариваешь! — и он рванул с места по коридору. Движения смазались в воздухе. Нехилая скорость!       И что прикажете делать? Не мощными же техниками пацана ломать, а то огребёшь от его папашки по полной...       Шикамару на лету сложил печать теневого захвата. Собственная деформированная тень схватила не чужую, чёткую и упругую, а нечто эфемерное.       Шикамару вскинул взгляд.       Мицуки заводил руки назад. С плеч скатывалось кимоно. В захват попала именно тень от кимоно.       Шикамару потянулся дальше, но тут на клубок теней упала сине-голубая ткань, техника дала осечку, а Мицуки дал стрекоча. Ругнувшись, Шикамару выстелил тень по полу за ним, проклятый змеёныш, игнорируя законы гравитации, промчался по стене, по потолку, затем опять по стене и припустил на следующий этаж.       Рабочее время главы Скрытой Деревни, даже начавшееся в последний день отпуска, крайне ненормированно. Всё утро, плавно перетёкшее в обед, Наруто, покончив с просмотром прошений и отложив уже третий раз согласование представительских расходов на пресс-конференцию (потому что не помнил, как это согласовывать), изучал запрос от Страны Бамбука на обучение их наследницы в Академии. Дело оказалось запутанным, с явным душком, за девочкой тянулся шлейф покушений и подковёрной грызни за власть, и Наруто всерьёз сомневался, стоит ли такую бомбу замедленного действия допускать в летний набор к конохским детям. Пришлось привлекать Сая, ещё раз всё перепроверять, завизировать, но после не пойти на обед, нет. Вместо этого выслушивать свалившихся на голову полицейских с отчётом о нападениях на ниндзя-пользователей Стихии Ветра и выписывать им доступ к картотекам шиноби.       Время перевалило за два часа. После — за три. В животе урчало, и заявившийся менять антивирусник технарь уже откровенно злил. Или Наруто от голода стал слишком раздражительным.       Что и говорить, каждый день напоминал дурдом, дела не заканчивались, а сыпались как из рога изобилия семи богов удачи, но оптимистичная сторона Наруто упорно находила и в этом плюс: зато рабочий день летит быстро, а то некоторые от скуки на стену лезут и мучаются, ожидая окончания скучных будней.       Наруто же и глазом моргнуть не успевал, как стрелка на часах добегала до пяти. Опять ничего не сделал. Опять оставаться после работы. Но хоть поесть можно.       В резиденцию он прискакал прямо с вокзала, понятно, что никакого бенто с домашней едой в закромах не было. Наруто достал из ящика стола стратегический запас верного рамена, на который всегда можно положиться.       За стенами кабинета сновали накормленные, относительно свежие шиноби, некоторые уже считали минуты до окончания смены, а Наруто откровенно ловил кайф, мурлыкая незатейливую мелодию и помешивая заваривающуюся лапшу в пластиковом стакане. Высыпал из прилагающегося пакетика специи, соус, не выдержал и прихлебнул ещё не до конца дошедший, отдающий голой водой бульон.       Рамен возносил в Чистый Мир. Или до Луны и обратно. Или как там ещё говорят? Нежнейшая лапшичка, празднично-оранжевые кусочки моркови, наструганная мелкой стружкой перчёная свининка. И вовсе не с голодухи рамен казался самым вкусным на свете! Это по-любому так!       За дверью послышался шум. Надоело разбираться! Пусть у них там хоть небо рухнет!       Дверь громыхнула и закачалась на петлях, будто её выбили с ноги. В кабинет чуть ли с потолка влетел Мицуки. Очень встрёпанный Мицуки. Без своего кимоно, в штанах и чёрной футболке с длинными рукавами. Худющий, Хинате бы его на недельку, она бы его откормила. Губы кривятся, глаза злобно сощурены. За ним там Ооцуцуки гнались?       — Старик! — выпалил Мицуки, не тихим шелестящим, а громким голосом. — Есть разговор!       Наруто на всякий случай обернулся, проверяя, не стоит ли у него за спиной кто-то ещё, на кого и мог орать приятель сына. Потом перевёл взгляд на Мицуки:       — Чего стряслось?       В проёме показался Шикамару с синим кимоно на сгибе локтя, Наруто покачал головой, мол, не вмешивайся. Мицуки, не оборачиваясь, завёл назад руку, о-очень дли-инную руку, и резко захлопнул дверь. Со шкафа скатился свиток, а портрет Первого Хокаге, висевший ближе всех ко входу, покосился.       Так как замок давным-давно разболтался, дверь робко открылась снова, Шикамару за ней никуда не делся, наблюдал, заинтересованно склонив голову.       — Ну и срач, — прокомментировал Мицуки.       — Ты ничё не попутал? — возмутился Наруто, но взял себя в руки. Конфликты следовало не разжигать, а гасить. — Так, малой, успокойся, выкладывай, какая муха тебя укусила. Мож, ты голодный? Поесть не хочешь? — всплыла откуда-то из детства модель поведения, утверждающая, что совместно съеденный рамен решает любые проблемы и сглаживает и острые, и тупые углы.       С одной стороны, малого следовало поставить на место. С другой, он так себя никогда не вёл, значит, у него что-то случилось, и надо не орать на ребёнка, а успокоить. Хината руководствовалась именно такими принципами в воспитании.       Неожиданная догадка была сродни озарению:       — Опять Боруто набедокурил? — Наруто махнул рукой на кресло неподалёку. — Приземляйся, заточим, перетрём. Понимаю, у Боруто характер, его иногда сложно вынести, — и зацепил палочками завиток слипшейся лапши. Война войной, а обед по расписа…       — Как ты можешь сидеть и спокойненько лопать этот свой вонючий рамен? — прошипел Мицуки с сарказмом. — Как ты мог изменять жене, она ж тя любит, а ты!.. Ты!.. Завёл детей на стороне! Не отпирайся, я всё знаю! Мицуки твой сын!       Наруто подавился лапшой.