Луноворот. Дикая вишня

       «На основании вышеперечисленного считаю нецелесообразным применение эпидуральной анестезии в практике родовспоможения. Подчеркну также, что, согласно статистическим данным, болевые ощущения роженицы способствуют правильному формированию материнского инстинкта, что в свою очередь влечёт…»       Орочимару отложил свежий выпуск «Скальпеля». Позиционируют себя как международный научный журнал, спонсируются из бюджета Отогакуре, а публикуют откровенную чушь. Надо бы запланировать видеоконференцию с редакторским составом. Потому что боль — понятие физическое, а материнский инстинкт, существование которого Орочимару подвергал сомнению, потому что считал вовсе не инстинктом, а сложным социальным поведением — понятие психическое. И они не связаны между собой.       Получается, у Орочимару никакого инстинкта не сформировалось? Хотя боль он испытал. Брать у себя образцы крови для выделения генетического материала будущих мицуки было не самой приятной процедурой.       Он скосился в монитор, отметив, что обработка данных продвинулась до шестидесяти трёх процентов. Медленно. Ещё несколько часов ждать результатов. Посмотрел автора статьи, в уме прикидывая тезисы будущей статьи-возражения. Мужское имя. Ожидаемо. Только мужчина, которому не грозит испытать родовые муки, плюс в детстве обижаемый матерью или сверстницами, способен выдумать подобную псевдонаучную ересь. Спасибо хоть на бумаге вымещал злость, а не маньячил по кустам, психика способна и не на такие выверты. Ранняя травма Орочимару была качественно иного уровня — его обидела сама система.       По косяку распахнутой настежь двери постучали.       — Орочимару-сама, — подобострастно заглянул внутрь Суйгецу и протянул радиотелефон. — Секретарь резиденции Скрытого Звука утверждает, что вам срочный звонок из Конохи. От Учиха.       Саске-кун?       Что-то случилось?       — Соедини, — Орочимару принял громоздкую трубку с кнопками и выдвижной антенной.       Голос, вопреки ожиданиям, оказался детским:       — Э, здравствуйте! Простите пожалуйста, Орочимару… сан, не могли бы вы позвонить господину Седьмому и сказать, чтобы Мицуки не трогали и оставили в покое?       Орочимару всегда подзабывал, что фамилию Учиха носили ещё две особи. Саске-кун, повинуясь юношеским гормонам и клановому долгу, взял в жёны нахальную прилипчивую простолюдинку. И заимел дитя женского пола, метиску, с точки зрения генетики уже не интересную.       И кто бы мог подумать, что эта полукровка наберётся смелости отвлекать Орочимару от дел и сообщать что-то связанное с драгоценным творением!       — Что произошло? — спокойно просипел он, смахивая с экрана сообщение об ошибке. Нажал: «Проигнорировать и продолжить обработку».       — Мицуки ведёт себя странно. Кажется, не совсем узнаёт нас. Хочет заколоть свою змею, — сквозь командный голос, который звучал смешно из уст девочки, нет-нет, да прорывались визгливые нотки. — Она в безопасности, вы не подумайте, мы её спасли! Но Мицуки будут допрашивать, мне кажется, мы с вами не можем этого допустить.       Мицуки неадекватен? Орочимару кивнул Суйгецу, чтобы вышел, потёр переносицу. Творению записывали необходимую базу знаний в кору головного мозга. Давно, ещё на заре его существования. Что-то сбилось в настройках? И девочка Учиха права, нельзя позволять АНБУ или менталистам копаться внутри уникального эксперимента.       Исследования, опровержение недостатьи из «Скальпеля», уютная атмосфера вечера и творческие планы на послеполуночи, когда энергия созидания так и кипит, отошли на второй план. За годы службы и вращения в верхах Конохи Орочимару уяснил, что промедление смерти подобно, ровно как и долгие переговоры, топтание на месте и перекладывание ответственности с одних плеч на другие. Действовать следует незамедлительно, в этом сила. И зачастую первое интуитивное решение самое верное.       Первым порывом Орочимару было броситься в Коноху. Младшее дитя самодостаточно и вряд ли нуждается в заботе. Но хотелось удостовериться лично.       — Спасённая змея далеко? — спросил Орочимару.       На том конце трубки случился ступор. Мимолётный, девочка тоже оказалась из быстро соображающих:       — …со… со мной! А какое…       — Знакома с техникой Обратного Призыва?       — В теории. На практике не… Змея сумеет призвать вас в Коноху?       Эта — не сумеет. Возможно, следовало подарить Мицуки более зрелого детёныша Пещер Рьючи, а не сущего младенца. Но тогда мнилось, что мирного времени достаточно, чтобы эти двое — Мицуки и змея — развились бок о бок во взрослых особей, ведь только так закладываются самые крепкие узы.       — Ты станешь проводником техники, змея — наводящей целью, — Орочимару перехватил волосы в хвост, с усилием сглотнул, проверяя, на месте ли лезвие Кусанаги в глотке. — Понадобится ровная площадка полтора на полтора метра для круга фуин. В центр помести змею. Запоминай, что именно писать, а также серию печатей, дважды повторять не буду.       — Э… но… Я никогда не… Я сумею?       — Ты Учиха. Ты сумееш-шь, — без сомнений отрезал Орочимару.       Через десять минут он стоял посреди детской площадки в круге, расчерченным цветными мелками. Трое коротышек, сидящих на горке, в восторге завопили и зааплодировали. Ещё одна совсем мелкая человеческая недороска с огромными бантами ползала в пыли и пририсовывала к фуин цветочки. Орочимару поморщился. Дети, строго говоря, ещё не люди, находятся на уровне развития человекообразных обезьян, не выше.       — Здравствуйте ещё раз… — донеслось со спины.       Оказывается, за плечом топталась дочь Саске-куна. И по совместительству лучшая подруга Мицуки. Орочимару неоднократно видел её, но никогда не уделял должного внимания.       А вот змея Мицуки так не считала. Вместо Орочимару, существа, близкого по крови, предпочла подползти к ногам девчонки.       — Где сейчас Мицуки?       — В резиденции, — отчеканила полу-Учиха. Как иллюстрация полураспада генов великого некогда клана, потомков высшего создания — Кагуи Ооцуцуки.       — Я разберусь. Сопровождать не требуется.       В ответ Орочимару дождался взгляда кролика перед удавом. Очень упрямого кролика. Чёрного. И совсем не пушистого.       — А вы можете дать гарантии, что генину Мицуки из подведомственного мне отряда будет оказана квалифицированная помощь? Я за него в ответе!       И Орочимару присмотрелся к ней повнимательнее. Пожалуй, не стоило придерживаться шовинистско-патриархальных взглядов, в догмах которых прошли его детство и юность, и которые врезались в модель поведения. Потому что Саске-кун явно передал дочери доминантный пакет генов. И даже его Х-хромосома, и та превалировала над доставшейся от матери. Руки зачесались провести расшифровку ДНК и может быть тогда удостоить детёныша обращения по имени.       Но сперва — собственное молодое дарование.       — А покежь ещё фокус! — крикнул один из обезьянок.       Орочимару едва удержался от того, чтобы в раздражении не нашипеть. Посмотрел вверх, где маячил рекламный плакат низкопробного собачьего корма, Орочимару его бы даже подопытным не дал, и превратился в «Киба Инузука рекомендует — вкус стал ещё насыщеннее!»       И сорвал новые бурные овации.       На подходе к резиденции Орочимару заприметил на лавочке сына Хокаге и по совместительству объект исследований Мицуки. И рядом — лечащую ему ладонь эффектную блондинку, явно считающую себя эталоном альфа-самки. Довелось однажды работать с ней в связке, она оказалась куда покладистее своего отца, хотя и норовила затащить Орочимару в некий родительский комитет и без устали лепетала о своём отпрыске и его дружбе с Мицуки.       Оба удостоили Орочимару, то есть Кибу Инузука, рассеянными кивками, тот в ответ ограничился тем, что слегка прикрыл глаза. Не до разговоров.       Хенге он снял внутри резиденции, чтобы его пропустили без вопросов. Наверху ощущалась знакомая до мелочей чакра Мицуки, отзываясь вкусом ледяной родниковой воды. Горящего пожара Девятихвостого не наблюдалось, значит, донесения об исчезновении биджу не врали.       Но в целом обстановка спокойна. Никаких обрывков техник АНБУ или Яманака в воздухе не витало.       Пока Орочимару плыл по коридору в гордом одиночестве, без сопровождения Ямато, хилые нынче джонины шарахались от него, как от огня. Стучаться не стал, просто распахнул дверь, являя взору мизансцену, которую Суйгецу окрестил бы: «Шухер, батя в здании!» Иногда у людей весьма забавные сравнения.       Мицуки лежал на диванчике у дальней стены, накрытый собственным кимоно. Около сидела женщина Саске-куна и держала его за руку. Под спиной ребёнка чернела тень Нара, сам советник и Хокаге замерли рядом, синхронно наклонившись.       — Ино? — обернулась женщина.       Свиньёй Орочимару ещё не называли.       — Занятную я застаю картину… — потянул он, не вкладывая голос в слова. — Позвольте полюбопытствовать, что трое взрослых вознамерились делать с драгоценным дитя? Что ж-ш-ш, я готов принять участие в вашем консилиуме.       Мицуки повернулся, прищурил отёкшие от удара веки, значит, уже приступили к пыткам? И почему регенерация не работает?       Спустя миг наблюдений Орочимару пришёл к выводу, что из-за сбоя чакроциркуляции. Но сейчас энергия, словно поток воды из талых ледников, продуваемых всеми ветрами, восстанавливалась под действием кружевных паутинок очищенной медицинской чакры с запахом лекарственных трав. Так тонко ткать ки умела разве что Цунадэ.       Орочимару хмыкнул, не мигая глядя на Мицуки. Ответный взгляд того был не умнее, чем у недавних обезьянок. Заторможенный.       — Здрасте, — ляпнул Наруто-кун. Тупее себя мог повести, пожалуй, лишь Джирайя. Это почему-то не раздражало, а приятной ностальгией грело сердце.       Но Джирайя не стал бы повязывать тенью и избивать дитя сокомандника. Цунадэ не лечила бы его так спокойно, а уже рвала бы и метала, и досталось бы и правым, и виноватым, и даже самим Орочимару с Мицуки.       Что касается Орочимару, то тот давным-давно заразился от сокомандников бешеной импульсивностью. Как власти Конохи посмели? Что намеревались сделать, не поставив его в известность? Кем себя возомнили? Мицуки, конечно, далеко не беззащитный, но перед ними сущий детёныш!       Внутри словно клубок нитей перепутался в петли и узлы, нервы тянуло. Взглядом Орочимару препарировал всех в кабинете, и они это знали. Подмывало показать, кто есть кто, тем более от него именно этого и ждали. Нара напрягся, Наруто-кун виновато улыбался. Но во-первых, действовать, не разобравшись в ситуации, неверно. А во-вторых, поступать вразрез с чужими ожиданиями, играть на парадоксах куда эффективнее.       Тем более это раньше Орочимару было глубоко безразлично, что о нём подумают. Сейчас своими поступками бросать тень на репутации Лога и Мицуки нежелательно. В какой-то степени дети — обуза.       И пока он выбирал линию поведения, советник Нара склонился в традиционном поклоне:       — Приветствуем в Конохе легендарного саннина. Мы восхищены вашей скоростью, связисты полчаса назад отправили запрос в Отогакуре, и вот Орочимару-сама уже здесь. Нет, постойте, вы, вероятно, ещё утром знали о болезни Мицуки, потому и выдвинулись сюда?       Профессионально заговаривал зубы. Орочимару не любил расшаркиваться в лести. А с высоты нынешнего положения мог и вовсе позволить себе сразу перейти к сути:       — Ещё семнадцать минут назад я находился в рабочем кабинете в своей лаборатории. Никакого донесения мне не поступало.       — Вот как… — поджал губы советник. — Значит, связисты халатно отнеслись к своим обязанностям. Опять решили, что рабочий день закончен, и перенесли распоряжение на завтра. Приносим глубочайшие извинения, Орочимару-сама, виновные будут наказаны, отчёт о нарушениях и их устранении предоставим в Отогакуре…       — Конечно, предоставите, — саннин двинулся к диванчику, и жена Саске-куна освободила ему место. Мицуки пытался удержать её руку. Вот как? — Я рассмотрю ваш-ши объяснительные позже, со всем прис-страстием. А сейчас не желаю тратить время. Что случилось с дитя? — покосился из-под упавшей пряди волос на советника и сказал тоном на порядок ниже: — Тень убери.       — Мицуки… пришёл в резиденцию, чтобы связаться с вами, — отрапортовал советник. — Его поведение показалось нам необычным.       Орочимару легко считал мимику, характерную для неискренности, хотя и умело завуалированную. Но не для змеиного саннина с его жизненным опытом — он вскрывал чужую ложь так же легко, как брюшные полости.       — Взвинченным. Нервным, — пояснил советник.       — Чакропоток был разбалансирован, — пришла на помощь женщина Саске-куна. В кабинете она волновалась меньше всех. — Это могло привести к нарушениям вегетативной системы, гормональному дисбалансу и, как следствие, к скачкам настроения…       — Довольно, — Орочимару ждал реакции на себя от Мицуки, но тот только стрелял глазами по сторонам. Его кто-то бил. Извалял в грязи. Как дитя в принципе мог позволить себя так унизить?       Советник тем временем разомкнул печать, и Мицуки, почувствовав спавшие узы, дёрнулся, но не к Орочимару. А к жене Саске-куна. Пришлось положить ему ладонь на голову, зафиксировав тем самым положение.       — Что ты мне поведаешь, глупое дитя?       — Сама дура, — буркнул тот.       Воцарилась тишина.       — Мы тоже не понимаем причины происходящего, но Коноха готова предоставить необходимую медицинскую базу… — начал было советник.       — Я его забираю, — отрезал Орочимару. Это не системная ошибка в базовых знаниях, нет. Проблема гораздо глубже. И показывать слабость своего творения, задуманного безупречным, не хотелось. Всё равно что демонстрировать черновик научной статьи с ошибками в формулах. Это не уровень Орочимару.       — Вы эт… — неловко почесал затылок Наруто-кун, — может, чаю там, или сопровождение…       — Чай первой госпожи Конохи великолепен, — припомнил Орочимару, тем самым намекая мальчишке Хокаге на то, что он может потерять в случае чего, — но нет.       — Э-э? — не понял Мицуки, пытающийся отползти из-под его руки в дальний угол дивана. — В смысле «забираю»? С фига ли? Не имеете права! Я сын Каге Мен…       Это был позор. Орочимару резко надавил большим пальцем на точку за его ухом. Мицуки, закатив глаза, начал оседать.       — …ы-ы, — заключил он заплетающимся языком и в последний миг обречённо глянул на жену Саске-куна. — Ма… — и потерял сознание.       Организм всё-таки остался крепким, дитя долго сопротивлялось воздействию на акупунктурную точку. Но что с психикой?..       — Телефон, — потребовал Орочимару, укладывая Мицуки на диван.       Коноха доказала свою некомпетентность, оставаться здесь не имело смысла. Перемещаться змеиными тропами, проложенными в других измерениях, либо опять использовать Обратный Призыв силами Суйгецу, оставшегося в лаборатории за главного – чревато. Пространственное перемещение требует от пассажира ясного осознания себя, границ своего тела и своей идентичности. Поэтому портал не рекомендован для беременных — плод может очутиться отдельно от утробы матери. И для лиц с нестабильной психикой — разум способен представить такие джунгли из образов, что затеряется в лимбо навечно. По той же причине не переносят людей в бессознательном состоянии. Прецеденты бывали, но риск велик.       Транспортировать Мицуки своими силами — долго.       Осталось положиться на достижения науки, хотя механику, термодинамику и гидравлику Орочимару не жаловал. Поставил себе в планы их изучить, но позже.       Даймё Страны Звука, по совместительству ставленник и марионетка Фуума Ханзаки-кун соединил с главным диспетчером железнодорожных сообщений. Скоростной поезд под номером «1376» и красивым название «Диез» прибывал на вокзал столицы Звука только через полчаса. Ждать ни одной лишней минуты Орочимару не планировал, поэтому потребовал, чтобы из тупика срочно вышел «1377» — «Бемоль». Для простых обывателей завтра можно внеурочно пустить «Диез».       Скорый находился в пути четыре часа. Если выбросить время остановок и техподготовку, в Коноху обещали приехать до полуночи. Коротать время в сомнительной компании свидетелей провала Орочимару как учёного не было ни малейшего желания, лучше он подождёт в квартире Мицуки. Раньше бы Орочимару таких свидетелей убрал, но пусть живут, тем более в остальном вели себя приемлемо. Это поколение правителей Конохи, свежее и незашоренное, импонировало ему куда больше прежнего, взять хоть поддержку исследовательской деятельности. Интересно, куда инновации заведут Скрытый Лист?       Опять Орочимару скрывался под хенге Инузука, а на руках вместо Мицуки лежал один из псов с рекламного билборда. Ему не препятствовали, советник трезво рассудил, что его оправдания никому не сдались, а Наруто-кун и жена Саске-куна странно помалкивали, что-то явно переваривая. Орочимару с ними серьёзно поговорит о безопасности, которую ему тут обещали, но только когда в состояние Мицуки будет внесена определённость.       Советник и Хокаге были выше его на целые головы и куда как шире в плечах, но почему-то рядом с Орочимару казались шкодливыми малявками. Расступились, не сказав и слова. Дверь за саннином захлопнулась с громким стуком, заедающий замок опять не сработал, а многострадальный портрет Хаширамы всё-таки рухнул на пол.       Боруто стойко терпел не самое безболезненное лечение, но царапины на ладони исправно затягивались. А у него заканчивались варианты, чем отвлекать тётю Ино. Походу, идея наболтать о свиданках Химавари и Иноджина была не самой блестящей, но они и правда то за красками в художественный бегали, то Иноджин ей альбомы отдавал из тех, которые ему уже не нужны. Боруто, конечно, насторожился, но пока ничего предосудительного они не делали. И всё же неплохо это пресечь, наболтав всякой чушни тёте Ино, а та уж примет меры.       Вот только и Боруто влетит за ложь, но это не точно.       А пока он тянул резину и попутно размышлял, как вытащить из резиденции ещё и тётю Сакуру. Опять, что ли, себе навредить?       Мимо протопал дядя Киба, ну тут настораживаться не обязательно, придурочный мамин сослуживец опасности не представлял. Ещё через пять минут из резиденции неспешно вышли Изумо-сан и Котецу-сан, причём так уставились на Боруто, словно на нём цветы выросли. Поздоровались и прошли мимо, не сводя глаз, Котецу-сан так и вовсе чуть шею не свернул.       Боруто нахмурился, но промолчал. Хватит ему на сегодня открытий.       — Готово! — заключила тётя Ино и хлопнула его по ладони. — Беги, а то меня ждут в резиденции… а потом ещё с Иноджином беседовать, он мне говорил, что с командой идёт выгуливать собак, а сам, значит, на этюды...       — Погодьте-погодьте! — зачастил Боруто. — Я ж ещё про постель не рассказал!       — Какую постель? — побледнела тётя Ино, усаживаясь обратно.       — Ну типа… Типа Хима жаловалась, что постель слишком подорожала.       — Пастель, — выдохнула тётя Ино. — Карандаши такие. Да, дорогие…       — А вот ещё…       Из резиденции вышел дядя Киба со стареньким псом Акамару подмышкой. Боруто бы и сейчас не отреагировал, но тётя Ино вдруг глянула пронзительно, а после бросила пациента и подлетела к дяде Кибе:       — Здравствуйте, Орочимару-сан! Хенге, понимаю, понимаю. Рада приветствовать! Ой-ой, а что же это с малышом Мицуки?       — Приболел, — прошипел дядя Киба голосом Орочимару.       Тут уж подскочил Боруто.       — Мицуки? — заорал он. — Вы забираете Мицуки в Скрытый Звук?       — Если нужна будет моя помощь как менталиста, — участливо пела тётя Ино, — только намекните. У кланов Нара и Акимичи лучшее фармакологическое производство, если что-то необходимо, я могу поспособствовать. Наши дети делают общее дело, и мы тоже должны помогать друг другу!       — Буду иметь в виду, — сухо ответил Орочимару, порываясь уйти.       — А чё с Мицуки? — не унимался Боруто. — Он не хочет разговаривать? Он меня не слышит? Он в сознании? Мицуки-и!       — Не ори, — дядя Киба смотрел немигающим змеиным взглядом, от которого мурашки бежали вдоль позвоночника. — Сейчас Мицуки необходима квалифицированная помощь, а не твои вопли.       — А скоро его можно будет навестить? А то когда он в прошлый раз болел, нам запретили. И чем помочь?       — Да, помоги. Дать пройти. Отвлекаешь болтовнёй, пока у меня тяжесть на вытянутых руках.       — Упс, сорян, — смутился Боруто. Нет, умом он прекрасно осознавал, что это лучший исход. Мицуки будет хорошо дома. Но всё равно, пока глядел в спину удаляющемуся Кибе-Орочимару, в сердце крепла уверенность, что он что-то недоделал. И вроде всё правильно, а почему-то хреново.       — Странно… — протянула тётя Ино. — Почему он здесь, без сопровождения АНБУ, куда мой смотрит… Пожалуй, я буду телепатически вести уважаемого саннина по Конохе. Ах, Сакура! — Боруто машинально обернулся, чтобы увидеть в дверях резиденции маму Сарады. — Сакура, будь добра, объясни, что происходит? А то тут везде защита, мне телепатией не пробиться!       Про Боруто взрослые ожидаемо забыли. До сих пор держат за ребёнка и думают, что он ни посоветовать ничего дельного не сможет, ни тем более помочь. Потому он сиротливо потоптался посреди площади и поплёлся искать Каваки. Мицуки сдали в надёжные руки, Яманака до него не добрались, значит, наверное, можно и домой? Рис, опять же, просили купить…       Пекарня по соседству с резиденцией когда-то называлась «Кристальное ожерелье Первого Хокаге», но со временем от названия осталось только «Кристалл». За панорамными окнами Боруто увидел у стойки Каваки и батиного клона, уплетающих окономияки и о чём-то взахлёб болтающих. И опять ощутил себя лишним.       Мама просила отнестись к Каваки с пониманием. Боруто и сам прекрасно это осознавал, Каваки напоминал бездомного холодного и голодного собакена, а таких хочется обогреть и показать, что они тоже кому-то нужны. Взять того же дядю Кибу. Он обожал Акамару, но когда подобрал с улицы щенка, можно сказать, спас от смерти, до слёз жалел найдёныша, и эта жалость перебила любовь настолько, что дядя Киба в ту пору даже злился на Акамару, который никогда не знал лишений.       Наверное, с Каваки что-то похожее. К тому же названный брат с лихвой отплатил за кров, когда спас Химавари.       И всё равно было обидненько. Самую чуточку.       Ветер усилился, на небе проступили бледные звёзды. На улицы Конохи ложились светлые сумерки, в окнах зажигались огни. Мама и Хима наверняка его ждали.       Но ноги почему-то привели в бургерную. Где его команда, кажется, ещё в прошлой жизни, договорилась встретиться в восемь вечера и обсудить, как Боруто и Каваки отдохнули. Время как раз восемь. И когда оно пролетело?       За их любимым столиком у окна обнаружилась Сарада, скармливающая с палочек сырую котлетину устроившейся на коленях змее. Как ей согласились подать бургер с неприготовленным мясом и как она заставила змею есть то, что в природе не являлось её кормовым объектом, как называл это Мицуки? Одно слово — командирша.       Зелёное чайное мороженое тихонько таяло в сторонке от Сарады. Боруто поймал себя на мысли, что и ему кусок в горло не лезет. Взял газировки и уселся напротив.       Других посетителей не было. По телевизору гоняли цветастые клипы.       — Ну как? — спросила наконец Сарада.       Боруто крутанул пластиковый стаканчик, повернул его к себе буквами «NARU…»       — Орочимару забрал Мицуки домой.       — Ты с ними не пошёл?       — Меня не приглашали.       — Каковы прогнозы?       — Слышь, тебе надо, сама б с ним и говорила! — вспылил Боруто.       И оба замолчали. Всё-таки они дрейфили перед родителем Мицуки. И оба это знали.       — Эм… Боруто… — Сарада ковырнула ложечкой мороженое. — Ты молодец, сообразил про Обратный Призыв. Как ты там говорил? «Будет твой ответ им в обратку»?       — Тип того, — от похвалы на душе стало светлее. — Рад, что всё получилось. Чё делать будем?       — Завтра в штабе скажем, что Мицуки на больничном, — Сарада расстелила салфетку и стряхнула на неё останки расчленённого бургера. — Со змеёй по старой схеме. Консьерж меня с домашним животным на порог не пустит, поэтому пусть поживёт у тебя.       — Не вопрос, — Боруто протянул руку, и змея, попробовав языком воздух рядом с его ладонью, переползла на запястье.       — Мицуки назвал её Хиро, — заметила Сарада. — Светленькая. Или Белянка.       — Чё, правда? А ты откуда знаешь?       — Ты бы тоже знал, если бы общался с нами больше, чем с Каваки.       Боруто насупился и резко втянул через трубочку газировку со льдом. И вообще сделал вид, что напиток ему интереснее, чем разговор.       — А после штаба пойдём на квартиру Мицуки, — Сарада назидательно махнула ложкой у него перед носом. — Покормить кота. И искать улики.       Несмотря на увещевания, «Бемоль» прибыл только в пятнадцать минут первого. И Орочимару поставил себе заметку разобраться, почему он тратит бюджет Страны Звука на постройку выделенных путей под скоростные поезда, а их занимают товарные составы и прочая шушера.       Всё это время он прождал в квартире Мицуки, не решаясь привести дитя в сознание. Но хоть стёр с лица грязь и переодел в чистое, чтобы тот выглядел не столь жалко. С любопытством рассмотрел каждую фотографию, корешок каждой книги на полке, выясняя, чем Мицуки жил и что у него изменилось. Навещая лабораторию, ребёнок, конечно, исправно отвечал на вопросы, но это не то. Сухой доклад не сравнить с чистым потоком эмоций.       На холодильнике обнаружилось послание, судя по стилю и почерку, от Лога и Карин. Приписка последней портила эстетику, поэтому Орочимару аккуратно отрезал строчку «Спасибо от болезной женщины за наваристое набэ!» — и по привычке спрятал за рукав кимоно. Впрочем, упоминание блюда заинтриговало, он продегустировал остатки поварского творчества дитя, вымыл опустевший котелок и остался весьма доволен. Старший пробует себя в поэзии, младший — в кулинарии, хорошие признаки.       Кстати, Мицуки так и не научился запирать дверь. В лаборатории его палата тоже всегда оставалась открытой, чтобы в случае чего экстренно оказать помощь.       Вагон пригнали лишь один, зато первого класса. У обслуживающего проводника по осунувшемуся лицу диагностировался недосып, но держался он профессионально. Орочимару попросил только чая. Сладкого, из ферментированных листьев. Уселся в комфортабельное кресло у окна с тяжёлыми шторами и витыми шнурками, уложил рядом Мицуки и наконец снял хенге. Дома он не таился. В Звуке его знали, уважали и почитали за честь с ним увидеться. Гениальный учёный, поднявший экспортом своих разработок аграрную, полуразрушенную после войны страну на небывалый уровень. Орочимару не считал экономические и организационные успехи за великую заслугу, не так трудно навести порядок на маленькой территории с небольшим населением, это не обширные земли Огня или Ветра, где бардак неистребим.       Достижениями он признавал открытия тайн природы. Или победу над смертью.       Поезд тронулся с места, по глазам слепяще ударили огни семафоров и рекламных надписей на крышах высоток. Капли дождя вычертили на стекле косые полосы. Не повезло тем, кто этой ночью в дороге.       Июньский сезон дождей неизменен, как неизменно и увядание человеческого тела. Убийство родителей резануло по его неокрепшей детской психике, Орочимару впервые столкнулся со смертью и впервые понял, что никто от неё не застрахован. И с тех пор замкнулся в себе.       Быть может, если бы тогда существовали адепты такой молодой науки, как психология, то сеанс у хорошего консультанта решил бы все проблемы Орочимару, а заодно и мира, вернул бы прежнего любознательного мальчугана, умеющего смеяться чистым смехом. Но тогда бы он прожил и умер как обычная посредственность, ничего не оставив после себя.       Но души израненные, измученные, ущербные чаще всего и вырастают в гениев. Науки ли, искусства, или криминального мира и извращённых преступлений, Орочимару сочетал в себе всё. И не роптал на судьбу. Он родился в семье беженцев, в нём текла змеиная кровь, в издевательствах сверстников он привык считать себя уродом и не таким, как все, не достойным дружбы, любви. Он потерял самых близких людей, был вынужден самостоятельно выживать, отстаивать дом, который хотели отобрать власти Конохи, и впадать в депрессию, когда в Академии задавали сочинение на тему «Я и моя семья». Ровесники у доски взахлёб рассказывали истории своих кланов, о мамах, папах, братьях или сёстрах, иные из которых героически погибли в бою, а Орочимару, сгорбившись за задней партой, надеялся, что его не спросят, ибо что ему отвечать? Родители — пришлые чужаки, не служили и пали от рук банальных грабителей, а не вражеских шиноби, хотя и подозрительно, как они, наследники великих техник далёкой Страны Неба, могли так нелепо погибнуть…       Но будь Орочимару благополучным, вырос бы обычным. Испытания закрыли ему одну сторону жизни, зато открыли другую, на которую раньше не хватало времени и желания. И идеей фикс, болезненной зацикленностью стало победить смерть. Для начала хотя бы свою. Среди дряхлеющих людей Орочимару чувствовал себя существом иной природы и планировал остаться неизменным, застывшим, как в капле янтаря, на пике своей силы. А чтобы не умереть от чужой техники или шального куная, следовало изучить все дзюцу.       Использовать чужие тела как сосуды для сознания, души, называйте, как хотите, — это выход, из-за сопутствующих жертв не масштабируемый на всё общество. Но и самого Орочимару он не устраивал. На время увядания прежнего сосуда и первых месяцев переселения он становился уязвим и нуждался в постороннем уходе. Зависеть от кого-либо Орочимару ненавидел. Он предпочитал быть один, не оказывать помощь другим, но и от них ничего не просить. К тому же не все тела подходили. Многие были откровенно слабы или требовали долгой перестройки под его навыки, умения, нужды.       Примерно тогда Орочимару пришёл к варианту с собственными копиями. Отработал схему клонирования тела и выращивания его в полноценный сосуд. Возродить таким образом сдохшую собаку старейшины Кохару получилось без проблем. И останавливало Орочимару от доработки проекта только желание заиметь шаринган, не как пересаженный орган, с кучей побочек, омертвлением тканей и крайне ограниченным базисом способностей, о нет, Орочимару хотел шаринган на уровне генов, на уровне неотъемлемой части самого себя, чтобы посмотреть, во что додзюцу древних властителей планеты может развиться. И лишь много позже, насмотревшись на полях четвёртой мировой войны на риннешаринган, понял, что ничего там выдающегося нет, и охладел.       Но зато с прежним пылом вернулся к теме клонирования.       Сама технология уже была опробована на людях. Ещё двенадцать лет назад, незадолго до того, как Орочимару покинул Коноху. Тогда старый урод Данзо, тоже помешанный на шаринганах, а может, отчасти и заронивший эту манию в Орочимару, притащил ему младенца и сказал, что хочет знать, на что способны его глаза, и можно ли использовать его плоть в качестве субстанции для вживления додзюзу, и есть ли способ как-нибудь растиражировать этого малявку, как сук грымзы Кохару, чтобы расходного материала всегда было в достатке.       Ребёнок оказался альбиносом, с нулевой группой крови и редчайшим отрицательным резус-фактором. По другим показателям тоже универсальный донор. А ещё в его глазах дремал самой природой заложенный шаринган. И заинтригованный Орочимару приступил к более детальной расшифровке генома.       Мальчик был на четверть Учиха. И наполовину Шимура. От кого из своих подчинённых или пленниц Данзо его прижил — не имело значения. Главарь Корня явно не испытывал родственных чувств, это было ценное мясо. Инструмент. И редкий образец для Орочимару.       Саннин применял типичные для выращивания клонов технологии, форсирующие рост. Не терпелось узнать функционал глаз ребёнка, вопреки разбавленной крови вполне рабочих. Повезло в генетической лотерее. Додзюцу досталось людям от Кагуи, Орочимару с удовольствием и её бы препарировал, если бы от неё что-то осталось, полагая, что геном Ооцуцуки таит в себе ещё больше открытий, как улучшенная человеческая ДНК. Ведь вопреки мифам Кагуя не являлась богиней, а принадлежала к виду Homo Sapiens, раз скрестилась с каким-то феодалом и произвела плодовитое потомство. Но её глаза были чем-то вроде дополнительного органа, который активировался, когда индивиду грозила опасность. Хьюга истязали детей болью, холодом и лишением еды и сна, Учиха предпочитали естественный психологический стресс, по сути и те, и другие правы: всё это организм воспринимал как угрозу окружающей среды и инстинктивно будил резервы. Орочимару же вызывал стрессовую реакцию обычными медикаментами.       Шаринган ребёнка, названного Шин (Данзо не отличался фантазией в выборе имён для найдёнышей Корня), быстро развился до уровня мангекё, но, как оказалось, это его потолок. У чистокровных Учиха присутствуют гены, способствующие дальнейшему развитию, их можно добрать и у иных потомков Кагуи — Сенджу или Узумаки. Но второсортная ДНК Данзо такого предоставить не могла.       За неполный год Шин вырос до физического возраста в пятнадцать лет. Орочимару пересадил его руку Данзо, и прижилась она отлично, вот зачем этому упырю понадобился кровный родственник. Как выяснилось после резни в клане Учиха, на конечность, словно на подходящую почву, Данзо намеревался высаживать собранные с трупов шаринганы. Значит, уже тогда эта гнида планировала свергнуть Учиха. Но у Орочимару завертелась своя история, он покинул Коноху чуть раньше, успев заложить несколько клонов Шина и предоставить персоналу данные о том, как с ними управляться и выращивать.       Дальнейший побег Шина, его помешательство, смерть и отобранные у него клоны, кстати, созданные по тем первым технологиям, несовершенные, быстро дряхлеющие и умирающие в детском доме Кабуто — всё неважно. Главный вывод, что вынес из истории Орочимару — это крайне противоречивый результат. Ему не нравилось то, каким вырос Шин на своём ускоренном взрослении. То, как аукнулась замена традиционного постижения мира искусственной записью данных в мозг, навеянной техниками Яманака. Шин не стал человеком. Механизмом, шизофреником, биокиборгом — пожалуйста, сколь угодно. В нём жила уродливая, но душа. В его клонах душ не было вовсе.       Понятие души ненаучное, но Орочимару слишком часто сталкивался с ней как с явлением, чтобы отмахнуться. Она не регистрировалась приборами. Но она существовала и подвергалась манипуляциям некоторых дзюцу. И её наличие делало личность личностью.       Когда после войны, балаганного подобия суда чисто для галочки и предписания ему неких исправительных работ (смешно! хотя это давало возможность наведываться якобы ради них в Коноху), Цунадэ ли это похлопотала или её преемник Какаши решил, что с Орочимару разрывать дипотношения невыгодно, в общем, когда после всего он вернулся в пустую лабораторию под Трёхглавой горой у столицы Страны Рисовых Полей, к таким же побитым, осужденным и никем не принятым Суйгецу, Карин и Джуго, первое, что он сделал — занялся подготовкой к клонированию самого себя. Если кто-то считает, что приобрести оборудование, реактивы, наладить производственные линии — это быстро, он глубоко заблуждается. Первый «змеиный сосуд» мицуки был заложен лишь спустя три года. В его геноме произвели незначительные изменения, например, выключили ген сахарного диабета, доставшийся Орочимару от матери. Сам Орочимару минимизировал у себя риски болезни благодаря здоровому образу жизни, но у мицуки даже рисков не возникло бы. И активировал крайне полезный рецессивный ген отца, отвечающий за сродство с аспидовыми змеями, а не с гадюковыми, как у доминантного гена матери. Аспидовые более ядовитые и прогрессивные как семейство. У отца Орочимару были глаза королевской кобры — без фиолетовых отметин, с круглым зрачком. Фотографий не осталось — в те времена визит в фотоателье стоил целое состояние, и воспоминания поблекли, но почему-то этот взгляд Орочимару помнил. И когда первый эксперимент в своей колбе приоткрыл мутные ещё органы зрения, прошибло холодным по́том узнавания. И Орочимару, сгорая от нетерпения и возбуждения, распорядился извлечь ребёнка.       Его рост был так же ускорен, как и у Шина, но Орочимару приставил к мицуки воспитателей для социализации — Суйгецу и Джуго, всё равно прохлаждались и ничего не делали. И даже командировал Карин из подведомственного южного убежища, которое она поднимала на пару с ещё одной подчинённой — Хебихиме. Поразительно, как все пешки грезили сбежать от Орочимару, но, нагулявшись и хлебнув лиха на вольных хлебах, поползли обратно к нему под крыло. Принимал он не всех, но поток желающих это не останавливало.       Мицуки являлся по сути тем, кем мог бы родиться Орочимару, перетасуй природа иначе родительские гены. Брат? Дитя? Сосуд для змея, когда придёт время Орочимару умирать? Сложно сказать. Но он глядел отцовскими глазами, теми самыми, что закрылись когда-то навечно, но снова пришли к Орочимару сквозь бездну лет. И совсем как мать прятал руки в рукавах. Были бы длинные волосы, так же перебрасывал бы их на плечо и пропускал сквозь пальцы. За пару месяцев мицуки, по сути великовозрастный младенец, не особо соображающий, что с людьми можно общаться посредством речи, умудрился неоднократно поразить создателя, не прикладывая к тому усилий. Орочимару с ним и не возился, видел только во время регулярных осмотров. Росший как на дрожжах, а точнее, на гормонах, мицуки смотрел на него, как на чужого, прятался за Суйгецу и больше тянулся к тому, а повадку стоять истуканом перенимал у Джуго. Что ж, это естественно.       У него формировалась самостоятельная личность. Орочимару понял это после того, как Суйгецу доложил, что, разбирая перевод названий наук и узнав значение слова «логос», мицуки решил именовать себя именно так. Как ему это в голову пришло? Зачем? Но он был уже не сосудом, он был Логом.       А Орочимару в то же самое время завершил длительный эксперимент над посевом собственного эпителия и удостоверился, что теломеры при делении клеток не сокращаются. А значит, клетки воспроизводят себе подобных без деградации или старения, если хотите. Плоть Белого Зецу, на которой его восстановил Саске-кун, оказалась бессмертной. Что неудивительно. Белый Зецу — это вегетативная почка Древа Чакры. Древо Чакры — это Десятихвостый. Десятихвостый — взращенная плоть и энергия Ооцуцуки. Ооцуцуки — вечно молодые. Иронично, что Саске-кун, сам того не ведая, предоставил Орочимару то, к чему тот стремился всю жизнь — бессмертие.       Но тогда отпадала необходимость в клонированных сосудах. Разве что для того, чтобы дальше экспериментировать и продавать технологию пересадки сознания в собственный клон?       А с Логом что делать? Уничтожить?       Орочимару потребовал его себе. Впервые посмотрел, во что его дитя выросло. Знания, записанные на кору головного мозга и вычитанные из книг, были, мудрости — нет. Но это нарабатывается. Из получившегося биоробота, пожалуй, можно воспитать того, кто унаследует бразды правления Отогакуре и власть над даймё тоже, ибо назначенный Фуума по сути был подчинён Орочимару не меньше, чем остальные.       А тогда можно будет и отойти от дел мирских. Когда наскучит. Пока не наскучило.       Но и Лог ещё не был готов.       Напуганный байками Суйгецу о боссе, он не задавал лишних вопросов, больше молчал, хотя в глазах светилось любопытство. Такое же, как и у самого Орочимару. Но потакать своему творению саннин не был намерен, его устраивал Лог, который исполнял указания и не мешал. Вышколенный человекоподобный интерфейс.       И всё-таки что-то копошилось в сердце Белого Зецу, трансформированным под своё собственное в ходе непрерывной замены клеток организма. Это не походило на отношения родителей и детей. Его собственные отец и мать вели себя иначе. А Орочимару не был уверен, что ему так уж необходим опыт родительства, это всего лишь социальные установки, выросшие на инстинкте размножения, а этот инстинкт у Орочимару начисто отбит. Нет, девственником он не остался, глупо было бы не испробовать всё, что предлагала жизнь, но открытие очередного закона природы приносило больше экстаза, потому на науке он и сосредоточился, отбросив всё лишнее.       А через месяц нагрянул Саске-кун с рожающей женой на руках. Орочимару и гостившая в лаборатории уже третий месяц Карин помогли. А попутно Орочимару мысленно сканировал и записывал лицо своего ученика. Весь спектр эмоций, сильных и ярких, которые Саске-кун не мог скрыть, как ни пытался. Это вызывало зависть. И совсем уж неожиданно припомнилось, что учить мелкого Саске-куна фехтованию или ядам было, пожалуй, увлекательно.       Уроки с Логом дали схожий эффект. Приятно смотреть, как кто-то впитывает твои знания и установки, как губка. Но хотелось чего-то большего. Постепенность и последовательность в познании маленьким существом большого мира — возможно, отсутствие этих условий и сбило Логу социализацию, он её проходил, но медленно, продираясь через тернии. И никак не мог осознать своё место в жизни. Второе дитя следовало избавить от повторения этих ошибок. И двадцать пятого июля были заложены двенадцать новых зигот. Некоторые «замерли» в развитии, некоторые отбраковались, и их осталось трое.       Люди празднуют день своего рождения. Отпрыски Орочимару могли похвастаться тем, что точно знают время своего «зачатия».       Вторая партия мицуки оказалась готова к извлечению спустя двести восемьдесят дней, но, в отличие от Лога, Орочимару не спешил. Не секрет, что большой объём головы, прямохождение и прочие факторы привели к тому, что дети людей рождаются недоношенными. Девять месяцев — это не тот срок, при котором младенцу пора появляться на свет, но если он вырастет больше, роды станут невозможными. Потому эволюция пошла на компромисс. Дети рождались недостаточно сформированными, но дальше роль утробы играла обстановка — родители, кутание в одежды, вынянчивание, опека. Детёныши других животных, как правило, начинали жизнь на том уровне развития, что у людей соответствует полуторагодовалому возрасту. Нового мицуки Орочимару извлёк из камеры гибернации именно тогда. Всё равно базовые навыки, получаемые к тому же возрасту сверстниками: способность держать тело в пространстве, мелкая моторика, речь, умение минимально обслуживать себя — легко достигались записью необходимых функций в кору головного мозга.       Орочимару прекрасно запомнил день, когда он выбирал, которого из трёх оставшихся образцов пробудить. 1-03 демонстрировал отличные энергетические резервы. Если сравнить чакроканалы с колодцем, то самым глубоким обладал 1-03. 1-08 чуть уступал, но показывал трудности с участком ДНК, отвечающим за эндокринную систему. Пока не совсем ясно, но что-то сбоило. 1-12 в процессе формирования заимел проблемы с перегородкой между предсердиями, но в принципе это корректировалось операционным вмешательством.       Так кого будить?       1-03 был лучшим вариантом. 1-12 — явный аутсайдер. Но, проходя между ними, Орочимару, сам не зная почему, положил ладонь на камеру объекта 1-08. Может, потому что тот шевельнулся? Но был пробужден именно восьмой. И именно он стал Мицуки. И не являлся ли тот выбор следствием проявления души? Своя душа у Мицуки была. У оставшихся его собратьев — нет. Они до сих пор спали в перфторуглероде пустыми куклами.       Но порой Орочимару тянуло проверить, что будет, пробуди он кого-то из них? Может, и в том экземпляре разовьются душа и личность? И во всех остальных, созданных позже, ещё более совершенных, ещё более энергоёмких, но — пустышек. Запчасти для Лога и Мицуки. Сперва Орочимару задумал использовать их как сосуды на случай старения первых детей, но передавшиеся встроенные элементы ДНК Белого Зецу отключили механизм старения и в клетках Лога и Мицуки. Так не пора ли остановится на двух? И прекратить эксперименты с тем, что ещё можно выжать из двух лент его ДНК — отцовской и материнской?       Орочимару давно посрамил природу, но не терпелось доказывать своё превосходство вновь и вновь. Его тянуло на свершения и опыты с младшим дитя, более доработанным по сравнению с Логом. Развитие второго мицуки не форсировали, он подрастал в лаборатории, как обычный ребёнок. Под присмотром подчинённых, но Орочимару старался не пропускать ужинов в кругу семьи. Не отмахивался, когда непосредственный младший, так удивительно похожий на обычного ребёнка-обезьяныша, приставал к нему в рабочее время. Заглядывал в свитки. Сидел тихонько рядом, пока Орочимару смешивал реактивы. По-детски стучал кулачками по спине — совершенно непрофессиональный, но зато энергичный массаж.       Хлопот он доставлял немерено, в отличие от рационального Лога, или во всём были виноваты взрослые, у которых не имелось ни времени, ни желания возиться с дитя. И учить его техникам шиноби с трёх лет, пожалуй, не стоило. Модификация тела вышла из-под контроля, и пришлось вскакивать среди ночи и отскребать от кровати то растёкшееся амёбное нечто, чем стал мицуки, стоило ему во сне расслабиться после изнурительных тренировок. Хуже всего то, что оказались перекрыты дыхательные пути и сжаты лёгкие. Мицуки буквально вытащили с того света, а после поместили на месяц в камеру гибернации, после чего весь прогресс социализации пошёл псу под хвост, и пришлось начинать заново.       Спустя какое-то время Орочимару заметил, что дитя часто болеет, но списал это на формирующийся иммунитет, хотя и ввёл младшему необходимые антитела, как и Логу когда-то. Лог пережил этот период намного легче, мицуки продолжал температурить, кашлять и не вылезать из соплей. Больного ребёнка, как выяснилось, лучше всего выхаживала Карин. Она же и заподозрила аллергию, но это не подтвердилось, зато Орочимару провёл всестороннее исследование эндокринной системы, с которой наблюдались проблемы ещё на этапе внутриутробного, вернее внутрикамерного развития. У ребёнка неправильно функционировала щитовидная железа, а следовательно, защитные системы неадекватно реагировали на угрозы, реальные и мнимые.       И пятилетний мицуки оказался прикован к постели, в стерильном боксе и при искусственно убитом иммунитете, пока Орочимару готовил его к трансплантации от одного из клонов щитовидки и гипофиза. И поместил на полгода в камеру, во избежание осложнений. Мицуки после пробуждения с неделю никого не узнавал, а после, совсем разучившись пользоваться телом, проходил длительную реабилитацию.       И почему-то больно было смотреть на эти откаты назад и то, какой ценой давалось ребёнку движение вперёд. До трансплантации мицуки прекрасно разбирался, что можно тянуть в рот, а что нельзя, а после реабилитации словно поглупел и первым делом наглотался вкусно пахнущих духов Карин. Благо, обошлось без особой интоксикации, а Орочимару проштудировал трактат о детской психологии, выяснив, что при длительных болезнях дети регрессируют в развитии, как мицуки откатился до уровня трёхлетки. Наверстал, правда, быстро.       В шесть лет его сочли достаточно взрослым, чтобы не контролировать каждый шаг. И вскоре мицуки сорвался с обрыва вдали от лаборатории, никому не сказав, зачем он, собственно, туда полез. Заработал гидропневмоторакс и перелом двух рёбер. Как выяснилось позже, на гранитном карнизе гнездились орланы, недавним ураганом гнездо сорвало в пропасть, и мицуки ринулся спасать птенцов. Всегда слишком увлекающийся живой природой и проштудировавший все энциклопедии и научно-популярные фильмы. Как только спустя пару дней ему сняли дренаж и выпустили из медицинского отсека, он снова сбежал на скалу. И опять сорвался. На сей раз — с компрессионным переломом позвоночника.       Чудом остался жив. И то благодаря Логу — того что-то толкнуло разыскивать младшее дитя, пресловутая интуиция, душа? И ведь лезть было незачем — птенцы за прошедшие дни сдохли, а теперь рядом с ними чуть не принял смерть глупый, глупый мицуки.       Операция длилась двадцать часов. Суйгецу и Лога сменили вызванные из Отогакуре Котохиме и Амачи, но Орочимару никуда не уходил. Ловил вопрос Амачи, что, быть может, бессмысленно бороться за жизнь этого мицуки, раз он такой неудачный экземпляр, не стоит ли попробовать другого? Орочимару сам не объяснил бы, почему после этих слов ему захотелось разбить подчинённому череп.       Снова гибернация. Реабилитация. Спутанные воспоминания — когда Мицуки пришёл в себя, он потерялся в мешанине фрагментов памяти и никак не мог восстановить хронологию. Его полные муки глаза. Орочимару привык к таким взглядам, сколько их повидал! Сам был причиной многих, и это даже вызывало злорадство — нет ничего приятнее мгновения, когда обласканный судьбой удачливый шиноби или наивный юнец, верящий в справедливость, вдруг сталкиваются с болью, жестокостью жизни и беззаконием, например, видя трупы родных или собственную ампутированную ногу. Орочимару до дрожи ненавидел благополучных счастливчиков из полных семей — их хотелось ломать. И презирал отморозков, тем он с упоением доказывал, что на каждое зло найдётся зло большее. Но сейчас, когда жалкое выражение застыло не в чёрных, карих, зелёных, а в отцовских жёлтых глазах с круглым зрачком, над нежными скулами матери… В сочетании с упрямым молчанием, свойственным самому Орочимару… В общем, бумеранг возмездия пронял его до глубины души. Которая у него, наверное, присутствовала, хотя многие бы поспорили.       В последующие четыре года мицуки ещё несколько раз отправляли в камеру на улучшение. Когда он на тренировках не показал достаточный объём лёгких и не смог задержать дыхание на пять минут. Когда при отработке привыкания к ядам пробрался в хранилище ночью, чтобы потренироваться самостоятельно и показать себя с лучшей стороны, в итоге угробил токсинами костный мозг, что повлекло за собой пересадку. Или когда раскопал непредназначенное для него видео экспериментов над двумя серийниками (Орочимару иногда с наслаждением лично пытал заключённых для получения адреналиновой дозы), чересчур психоделическое для восьмилетнего ребёнка, что привело к нервному срыву и последующему стиранию травмирующих воспоминаний. Каждая доработка путала память мицуки и снижала социальные навыки. Лог вышел выносливее и здоровее, к тому же его не торопились натаскивать на Режим Мудреца; мицуки, которому заложили больше митохондрий, получился более «энергоёмким», а с чакрой управлялся виртуознее и тоньше. Но это отрицательно сказалось на физических возможностях организма. Пожалуй, он сравним с современным ноутбуком — сверхфункциональный, но слишком уязвимый к ударам, воде, жаре и прочим прелестям окружающей среды.       К тому же Орочимару начал допускать, что следовало пробуждать дитя на рубеже девяти месяцев, а не спустя два года. В младенчестве закладывается правильная работа организма — терморегуляция, обмен веществ, реакция на внешние раздражители, и у обычных людей работает стабильно, но мицуки и Логу это записали в мозг, и программа могла сбиться в любой миг, из-за чего обоих пришлось посадить на корректирующие препараты. Которые младшее дитя, к слову, забросил, судя по обыску в квартире. Не это ли явилось причиной его состояния? Или не следовало отпускать его от себя так рано? Но разве Орочимару решал...       В десять лет у мицуки пробудили Режим Мудреца, прогнав сквозь череду физических и психологических испытаний. Медикаменты, как с пробуждением шарингана, тут не работали. Тогда же младшее дитя отправили в Коноху, где он поменял иероглифы своего имени в знак отказа от прошлой, не самой счастливой жизни, став из «сосуда для змея» — «луной». Но именно общество, по замыслу Орочимару, было призвано выковать из Мицуки окончательную личность, а не алгоритмическое создание, коим остался Лог.       Наверное, родительство — это не всегда радость, это ещё нервы и переживания. В той идиотской статье в «Скальпеле», что Орочимару прочёл, казалось, уже так давно, хотя счёт шёл на часы, не об этом ли говорилось? Что через боль формируется родительский инстинкт? Глупость, конечно. Он формируется из чувства ответственности и долга. Из жалости по отношению к беззащитному существу. Из узнавания в другом человеке родных черт, или не родных в случае приёмных детей, но иных похожих паттернов. Этого у Орочимару с Мицуки и Логом наблюдалось в избытке, но можно ли назвать такое узами?       Но что ему эти сосуды, тем более в них, как в сосудах, уже нет необходимости? И зачем он потребовал называть себя не создателем, не оригиналом, а именно родителем? Да, он не отец и не мать, но не слишком ли это?..       Коноха осталась позади. Современная и по-прежнему традиционная, душная, старомодная, скучная, шумная. Родная и чужая. Разная.       Полная луна скрылась за тучами и дождём, и за окном распростёрлась тьма. Орочимару не боялся темноты, слишком рано его научили, что опасаться следует не придуманных монстров, а людей. Они — единственное зло на земле. И потому сейчас созерцание гор и сумрачного леса умиротворяло.       Мицуки, сломленный и потерянный внутри своего сознания, спал на соседнем кресле. Ход поезда был мягким и ровным, но голова ребёнка всё равно упала на плечо Орочимару, и тот не отстранился, даже не поморщился. Такой человеческий жест, полный безоговорочного доверия. Так жался младший брат к Цунадэ. Так Лог, которому был год от роду, хоть и выглядел он подростком, нелепо цеплялся за плащ Джуго.       Орочимару скосил глаза. Мицуки менялся. Скоро перерастёт создателя, а в перспективе догонит Лога. Надо посоветовать, чтобы увеличил рацион, ему явно не хватало питательных веществ, особенно в период бурного роста и созревания, в который он вступал. В документах возраст Мицуки считался от той самой даты, двадцать пятого июля, но физически ему недавно минуло двенадцать. Хотя и не заметно, чтобы он в чём-то отставал от друзей.       Друзья… Не только Боруто Узумаки. И не только попавшая с ними в команду Сарада Учиха. Орочимару помнил, как к нему за автографом приходила тройка генинов, спрашивающих, как дела у Мицуки, когда тот ждал пересадку жизненно важных органов, сожжённых Режимом Мудреца. И, судя по фотографиям в квартире, много кто ещё входил в круг общения. Дитя становилось слишком коммуникабельным, в кого? Но не пройдёт ли время, и не останется ли от шумной компании Мицуки всего один-два друга? А потом и их отберёт водоворот жизни, заменяя узы дружбы на узы с сослуживцами. Или вообще никого не будет, как у родителя, но Орочимару слишком любил компанию самого себя, и чтобы кто-то стал для него интереснее его самого? Глупо даже подумать.       В апреле он вот так же ехал в Коноху на «Диезе» с Мицуки. Ребёнок возвращался на службу после недельного отпуска, Орочимару готовился подписать с Хокаге договор о поставках нанокомпозитов. Поезд забрал пассажиров с остановки в Отофоку, до Конохи оставалось рукой подать, среди новоприбывших могли оказаться те, кто знал Орочимару в лицо, и он привычно накинул хенге. На сей раз образ женщины, чьё тело когда-то служило ему сосудом. Пол никогда не имел для него значения. Отличие всего в одну хромосому, поверьте, это сущая мелочь.       Мицуки спал на соседнем сиденье, и почему-то Орочимару, как взрослый и сильный, уступил ему место у окна, это даже не обсуждалось. Накануне Карин таскала дитя с собой на открытие ипподрома в столице Звука, потом они засели в каком-то модном ресторане морепродуктов и явились в родную лабораторию далеко за полночь. На сон Мицуки осталось три часа, и в поезде он законно добирал необходимое организму время отдыха.       Запах перегара Орочимару почувствовал быстрее, чем запах одеколона и уж явно до того момента, когда над ним нависла туша респектабельного мужчины, судя по выбритой голове, из священнослужителей, бывших или действующих. Адепт вагона-ресторана, надо думать.       — Оу…       Орочимару, перечитывающий дополнительные положения к договору, выпрямился в кресле.       — Чем обязана? — сухо спросил он. Прежним для этой внешности голосом.       — Хм… Разрешите вас угостить лучшим вином «Рассветного утёса»? Уверяю, такого, как из моих виноградников, вы не пробовали.       — Не вижу смысла, — Орочимару скривился. Следовало это прекратить, и чем быстрее, тем лучше.       — У вас глаза винно-карие… прямо сразу вспомнил, как ягоды наливаются. Вы знаете такую актрису довоенных времён, нашей молодости, Юкиэ Фуджи кажется… — намекать на возраст было глупо. — Смотрю сейчас на вас и как наяву её вижу. Вы случайно не родственницы?       По подкреплённым наблюдениям, в человеческой популяции, сколько не проводи селекций, выкашивания ущербных и прочих эволюций, всё равно будет рождаться восемьдесят процентов пены, быдла и серой массы, а оставшиеся двадцать поделятся поровну на дисфункциональных отбросов и тех, кто двигает это общество вперёд в каких бы то ни было сферах. И, к сожалению, в восьмидесяти процентах случаев приходится иметь дело с быдлом.       Но странное дело, родители Орочимару наверняка причислялись к серой массе, но их он не мог презирать. Их он любил, и потому им всё прощались, а законы переставали работать.       — У вас-с-с плохое зрение? Могу исправить, но будет больно.       — И у неё, и у вас повадки дикой кошечки…       А уж сравнивать Орочимару с домашним скотом и вовсе не стоило.       — Я со скотёнком, — он откинулся на спинку кресла, открывая вид на дремлющего Мицуки. В лучах солнца, выбивавшихся из занавесей, блестел протектор шиноби Листа.       У Орочимару имелось несколько вариантов спровадить ухажёра. Мягко взять за руку и с хрустом и удовольствием сломать пястные кости в трёх местах, шепча своим привычным голосом, что пусть благодарит, что это рука, а не яйца. Или обойтись без рукоприкладства, всего лишь объявив, что он ему даже поцелуй подарит, со вкусом вина, если будет такое желание, при этом широко облизываясь пятидесятисантиметровым языком. Упоение могуществом и остроумие иногда тешило самолюбие и впрыскивало адреналин в холодную кровь, хотя Орочимару давно уже никому ничего не доказывал.       Но неожиданно проснувшийся, трущий глаза Мицуки внёс коррективы.       — Здравствуй, — расплылся в глупой ухмылке ухажёр. — Ты знаешь, что твоя мама — моя самая любимая женщина? Ты не будешь возражать против нашего свидания?       И Орочимару с любопытством покосился на Мицуки, проверяя, как он отреагирует.       — Буду, — прошипел тот, недобро блеснув нечеловеческими змеиными глазами, — топором прибью обоих! — и сумасшедшее улыбнулся.       Ухажёр выпрямился, отшатнулся и без лишних слов ретировался.       А у Орочимару в который раз подпрыгнуло сердце от узнавания в повадках автономного существа самого себя. Хотя это были и не самые здоровые наклонности. От гениальности до помешательства один шаг, и Орочимару его часто делал, то в одну сторону, то в другую.       — И что это было? — строго вопросил он.       Мицуки вновь выглядел обычно. Спокойно и умиротворённо.       — Не стоило защищать вашу честь, родитель? — и на Орочимару уставился пытливый взгляд. — Это реплика маньяка. Вернее сказать актёра, который играл маньяка в сериале «Детектив Арисава». Но если цель достигнута, где же я допустил ошибку?       — Нигде… — задумался Орочимару. — Запомни этот опыт, нестандартное поведение приводит к самым быстрым результатам. Но только если ты уверен, что связи с возможными свидетелями не пригодятся тебе в будущем. И где ты ознакомился с современными образчиками кинематографического искусства, юное дарование?       — Чо-Чо показала. Это тоже ценный опыт, — кристально-честно ответил Мицуки.       Чо-Чо… Судя по имени, отпрыск клана Акимичи, у которых ничего выдающегося, кроме габаритов. Есть ли польза от таких дружеских уз для Мицуки? Впрочем, это уже его жизнь. И ему решать.       — И что тебя побудило к моей защите? Неужели ревность?       — А что это?       — Какие отклонения в самочувствии отмечаешь?       Мицуки склонил голову набок:       — Пульс участился, но не критично. Ощущение сдавливания в горле. Расширенные сосуды. Фантомный зуд в ладонях. Сбой в работе вегетативной системы?       — Нет, кхе-хе-хе, — Орочимару сам не знал, что вызвало этот смех. Тут впору в себе разбираться. — Такая реакция абсолютно закономерна и правильна.       Мог ли он представить тогда, что будет везти Мицуки обратно из Конохи при таких обстоятельствах? «Бемоль» в очередной раз остановился, пропуская впереди состав. Проносящиеся мимо грузовые вагоны стучали и загораживали огни фонарей, так что полосы разорванного света вспышками скользили по спящему Мицуки. Если он ревновал и боролся за внимание Орочимару к себе, значит, воспринимал его как близкого человека? Если Орочимару от этого было приятно, значит, он тоже чувствовал некие узы? Которые возникли, разумеется, не из боли.       Но сегодня что-то сломалось. Будто некая связь ослабла или заглушилась. И предчувствие нежелательных изменений вползло ледяным щупом в душу.       Поезд тронулся, выбираясь на арочный мост над рекой Нака. Чай совсем остыл.       Когда они прибыли в столицу Инарису, от дождя остались морось. К вокзалу Суйгецу подогнал клон самого Манда, благо вокруг простирались пустыри и складские помещения с широкими дорогами между ними. Сотрудники вокзала наверняка наблюдали во все глаза, чтобы утром раструбить о том, что их легендарный Отокаге опять что-то затевает.       Манда доставил до лаборатории в мгновение ока. Мицуки поместили в смотровую, заспанный Суйгецу, оставляющий после себя на полу лужи (опять оккупировал бассейн) вопросов не задавал, не иначе потому что ещё не проснулся, и Орочимару был этому даже рад. Отпустил его восвояси и сам отправился отключить мозг хотя бы на два часа медленной фазы сна. Что-то подсказывало, что завтра предстоит трудный день. В наличии имелась всего пара фраз Мицуки, произнесённых накануне невпопад, но это грозило вылиться в большую беду.       Ранний завтрак он приготовил в кухонном отсеке сам. Заставил себя по-змеиному, не разжёвывая, проглотить четыре ломтика поджаренного бекона, запил какао, которое притащила как-то заместительница Ямато и подсадила на него Суйгецу. С чаем не сравнить, но Орочимару нравился приглушённый стук ложки, когда размешиваешь гранулы какао, залитые крутым кипятком, к тому же углеводы понадобятся для работы мозга. Пора будить Мицуки. Нет смысла оттягивать неприятный момент, оттого, что Орочимару не приступает к делу, проблема не рассосётся. Но тут камеры видеонаблюдения зафиксировали бегущих к лаборатории сотрудников. Лог и Карин.       Орочимару вышел им навстречу у входа, расположенного за водопадом. Подчинённые Ямато самым беспечным образом проспали, по правде, игру в оцепление давно следовало прекратить, нечего платить дармоедам жалование ни за что.       Карин выглядела непривычно уставшей, тихой, и мыслями находилась явно не здесь. Лог приготовился отрапортовать, но Орочимару остановил его взмахом руки. Прищурился, ловя свои внутренние нелогичные ощущения. Эмоции по отношению к Логу остались неизменными. И выглядел он осмысленно, а не как Мицуки недавно — дурачок дурачком.       — По поводу миссии в Узушио… — подала голос Карин.       — Приведи себя в порядок, отдохни, в полдень ко мне с отчётом, — распорядился Орочимару. Карин никуда не денется. А если и планировала где-то недоговорить и в чём-то солгать, то придумала это уже давно, по пути из Конохи. — «Солнце проснулось и светит ярко», — процитировал он танка Лога. Тот удивлённо вскинул голову. — Спрашиваешь себя, откуда я это узнал? — захихикал Орочимару. — Лично прочёл записку на холодильнике. Полагаю, вы оба переночевали у Мицуки в Конохе. Судя по этим строкам, ты покинул младшее дитя вчера на рассвете. А сегодня на рассвете он ждёт тебя здесь, в смотровой. Соберись, ты мне понадобиш-шься.