Луноворот. Дикая вишня

      Орочимару устроился на любимых подушках на возвышении. Лампы слабо мерцали, и в полумраке зала, где ночь царила даже когда на поверхности сияло солнце, думалось лучше всего. Будь он в змеином обличие, и вовсе свернулся бы кольцами и блаженствовал в полудрёме, уносясь мыслями далеко-далеко, скользя по краю загадок, погружаясь в воспоминания, систематизируя, анализируя, мечтая… Наслаждаясь ощущением шёлка на коже или трением сухих чешуек; приятные тактильные ощущения были его слабостью…       — Босс?.. — напомнил о себе застывший перед подушками Суйгецу. Не разберёшь его, то ли боится (что было бы весьма кстати, к такому профилю руководства Орочимару привык), то ли имитирует подобострастный вид, не особо усердствуя, так как знает, что ничего ему не будет (и такой способ взаимодействия был нов и свеж, и Орочимару его обкатывал, взвешивая плюсы и минусы).       Впрочем, сейчас не об этом.       — Что ты знаешь об Арауми Фунато?       — Лидер Братства Фунато? — встрепенулся Суйгецу, и голос его эхом разнёсся по пустому залу — Орочимару всегда ценил минимализм. — Этих пиратов в каждом закоулке Страны Воды знают, на любой захудалой посудине. Арауми, если не ошибаюсь, опять под стражей?       — Меня интересуют его способности. В первую очередь связанные с подчинением воли, — считанные минуты назад во время телефонного разговора дочь Саске-куна выдвинула идею, что Мицуки мог управляться Арауми. Идея казалась бредом, и вообще кто дал право обнаглевшей девчонке названивать саннину, отвлекая от важных дел? Порой Орочимару жаждал переписать тот день, когда порог его убежища переступил совсем зелёный Саске Учиха с жаждой мести в душе́ и шаринганом в глазах. Кто же мог предположить, каким боком это выйдет, и что и он сам, и его отпрыски житья саннину не дадут?       Но дочь Саске-куна пообещала предоставить доказательства — якобы послание от самого Мицуки. Факсом прислать, когда этот факс в конохском штабе починят. После Третьего Хокаге там развели сущий бардак. Что бы Орочимару не думал о старом учителе и его двуличной гнилой натуре, а управленцем тот слыл неплохим. Не идеальным, но всё познаётся в сравнении.       Речь Суйгецу без проблем воспринималась параллельно собственным рассуждениям:       — У Арауми связь с любой жидкостью. Человек процентов на восемьдесят состоит из жидкости, поэтому… Брешут, что Арауми может настроиться и управлять ею, а следовательно, и чужим телом. Правда, это требует предельной концентрации, не слыхал, чтобы дзюцу часто применяли. Называется Техникой боковой линии, это орган такой у рыб…       — Избавь от лекций второгодника, — качнул головой Орочимару. — Сознание при этом подчинено? Пределы техники? Дальнодействие?       — Дальнодействие охрененное. Хоть до глубины материка дотянется. Про пределы не в курсах, но я направлю запрос своей агентурной сети. В Стране Воды я как рыба в воде. Подчинение сознания? Вроде как нет.       Орочимару с самого начала не понравилась та миссия в Стране Воды, куда отправили драгоценное творение. Саннин и от подселения дитя к уголовникам был не в восторге, но это уж самому Мицуки решать, тот и решил, ну конечно, там ведь Боруто и Сарада! В тюрьме Хозуки хотя бы не разразилась гражданская война. А тут, когда от агентурной сети Суйгецу две недели не приходило вестей, Лог порывался на помощь, Карин предлагала самим грохнуть Фунато, и лишь Орочимару настоял, что младшенький должен заботиться о себе сам. Он уже генин, а они давно не няньки. Но похоже, волнения были не напрасны.       — Есть мысль, что Арауми подчинил волю Мицуки. Хотя, если вмешательство было столь тотально, ума не приложу, почему не сработала печать самоуничтожения, — Орочимару объяснил свой испуг нежеланием терять изрядно продвинувшийся эксперимент и начинать всё заново.       Суйгецу всполошился не в пример больше. Его чакра взбурлила, беспорядочными волнами накатывая друг на друга так, что ей стало тесно в физической оболочке, и черты лица Суйгецу расплылись.       — Может… — пробормотал он… — может, пока Мицуки не осознаёт себя захваченным, печать и не херачит? А если мы полезем разворачивать его воспоминания, не придёт ли с ними осознание и…       — Это меня и остановило. Хотя поведение младшего дитя, даже учитывая подавление воли, довольно странное. Неужели старый пират манипулировал бы марионеткой так, чтобы вызвать подозрения и угодить сюда, где его технику развеют? Суйгецу, вытряси информацию из своих агентов относительно Арауми Фунато, какую только сможешь. И ступай к Мицуки. В роли боевой единицы. Если пират проник сюда за секретами лаборатории, он не получит ничего.       — Насколько широки мои полномочия на случай сопротивления? — голос Суйгецу становился всё глуше.       — Бей на поражение, — распорядился Орочимару. Всё равно знал, что Суйгецу не сможет причинить вред ни Логу, ни Мицуки. Личная привязанность — страшная сила.       Оставшись один, Орочимару расплёл скрещенные ноги и откинулся на подушки. Хотелось чаю. И язвительного голоса Цунадэ, которая точно приняла бы решение, раз сам Орочимару демонстрирует несвойственное ему позорное малодушие. Перспектива уничтожения Мицуки впервые нависла во всей неизбежности. Даже с повреждёнными органами, едва живой после сражения с Дипой, той самой сволотой, кто, как после разведал Джуго, когда-то похитил наработки Орочимару по клонированию вкупе с ДНК-материалом Джирайи (Орочимару не специально! просто сохранил как память! этот олух отрастил такую нечёсаную гриву, что оставлял свою волосню везде: на чужой разгрузке, подошвах, бинтах), символично, кстати, что Дипа в итоге сгинул от рук Мицуки и его команды, не иначе, карма настигла. Так вот тогда Орочимару знал, что пересадка органов спасёт дитя. А сейчас?       Он уже жалел, что начертал детонирующие фуин на своих мицуки, но тогда это казалось единственно верным. Теперь печать мешала размотке воспоминаний, а без этого не сдвинуться с мёртвой точки.       Рискнуть?       Мицуки говорил бессвязно. Не отвечал на поставленные вопросы, а это, на минутку, записанный в мозг алгоритм: задан вопрос — дай ответ. «Буду разговаривать в присутствии моего адвоката» — положим, это влияние Акимичи и современной кинопродукции. «Даттебаро» — от Боруто Узумаки. «Пустите меня, выкусите, собаки!» — а это откуда? Но больше всего тревожила фраза: «Тонери меня не получит!» Имя не должно было прозвучать ни из уст Мицуки, ни из уст Арауми Фунато. Орочимару никого не посвящал в эту страницу истории, перевернул и забыл, по хорошему её следовало вырвать из учебника и съесть. И вот поди ж…       Всё началось давно и не здесь, не в этом измерении. Тогда Орочимару отчаянно искал силу, и Змеиные Мудрецы казались наилучшим вариантом.       И вот он корчился у ног Белой Змеи-Мудреца. Старуха Хакуджа приняла облик отвратной бабки и насмехалась над Орочимару:        «Полюбуйтесь. Вы только полюбуйтесь на этого самонадеянного юнца, — она захохотала, и ей вторил хор других змей. — Мечтал о власти, смотрел на нас свысока, как парящий орёл, хотел обрушить наши Пещеры, чтобы более никто не заполучил благословенную змеепрану, а ныне ползает в пыли на брюхе и обречён вечно пыль глотать».        «Тело — прах, — выплюнул Орочимару, беспомощно дёргаясь в конвульсиях. Двигаться в худом дистрофичном змеином теле было неудобно, больно и унизительно. В нём теперь лишь голова отдалённо напоминала человеческую, и сальные космы мели мрамор под ногами Хакуджи. Уши остались на месте и улавливали речь, в противном случае воспринимать звуковые волны кожей он бы не сумел. Оглох бы. — Тело можно сменить, как перчатку. Важно то, что внутри. Мой интеллект. Мой разум».        «А что ты намерен делать своим гениальным разумом, червь? — в лицо ему выдохнули тошнотворно-сладкий дым, окрашенный розовым. — Как применишь дзюцу без печатей? Тебе бы следовало обратиться к псам, или кротам, или обезьянам, их мудрецы сговорчивее и глупее, и в это зверьё не страшно обратиться, если обучение пойдёт не так. У них хотя бы есть четыре хватательные лапки».        «С-с-старая мразь», — прошипел Орочимару, и босая нога с браслетом на щиколотке пригвоздила его к полу.        «Ты заблуждался, в чатуранге не выигрывают падати».       Но пешка, дошедшая до края доски, превращается в другую фигуру.        «Мы сильны, да-да, но кто сказал тебе, червь, что мы рады делиться силой? Да, мы можем пожалеть того, кто приходит к нам с открытой душой, но ты… невинная пролитая кровь вопрошает к твоей совести. Детская кровь. И тебя душит злость на тех, кто обласкан сладким пленом семейных уз, тем, чего нет у тебя. Упивался развитием Аджны, но не видел далее собственного носа… пока мой внук его тебе не впечатал в череп. Ты стар по обезьяньим меркам, но для меня юн и глуп, ибо не эмоции в твоей власти, но ты — в их. И ты ещё дерзновеешь считать себя умнее всех? Думал скрыть, что ты потомок Страны Неба? Наш неудачный опыт по выведению цивилизации людей, которые поклонялись бы нам, обогащали и превозносили. Те светлые некогда города поглощены джунглями, храмы засыпает песок из пустынь Ветра, дощечки с письменами Мудрости птицы разносят в гнёзда, последние жители рассеяны по континенту, а раджа оказался слаб и позволил показывать себя в клетке зевакам, пока не сдох смертью, недостойной нага».        «Что ж-ш не помогли своим ставленникам?» — просипел Орочимару. Молекул воздуха, что поступали в единственное лёгкое, катастрофически не хватало. Сквозь тьму перед глазами мелькал ножной браслет из позеленевшей меди.        «А на что они нам? Своих целей мы не достигли, — старуха затянулась ароматным дымом. — И вдруг явился потомок их… тех нагов. Ты чистокровный, верно? Но совсем необученный. Твои родители рано ушли на череду перерождений?»        «Подозреваю, убиты властями Конохи».        «До того мне дела нет. Если бы ты, червь, признался, что змеиная кровь течёт в твоих жилах… Я бы учила тебя иначе. Искусство Мудреца опасно тем, что может выйти из-под контроля, и тогда ты превратишься в того, чьей аватарой пытаешься стать. С тобой следовало порциями подавать прану, чтобы память крови не откликнулась. И что же мы имеем? Дурня, который так ринулся к обретению силы, что стал жалким подобием змея. Не хрипи, не хрипи, мне неприятны сии звуки! Я не убиваю тебя, дыши трахеей. Не умеешь? — снова дым заполнил сломанный кровящий нос. — Так учись змеиным премудростям, иного тела у тебя теперь нет».       Опять хохот других подколодных змей, сливающийся в песнопения. Голова шла кругом и от дыма, и от нехватки воздуха, и от какофонии смеха и песен.        «Как отыскал ты Пещеры Рьючи, самонадеянный наг? Они лежат в ином бытие, и найти путь дадено не каждому».       Отвечать не хотелось, но тяжёлая нога змеиной суки не оставляла выбора.        «По с-слухам. На севере болтали о семействе Джуго, потомках Страны Неба, которые буйствуют в облике зверей, чаще всего змей. И по колыбельным матери. "Я прохожу тропою звёзд". "Я ос-ставляю солнце за правым плечом". "С-следую корнями гор" », — в мыслях он с особой жестокостью шинковал всех присутствующих. А Хакудже распорол бы живот, оставляя её в сознании, сунул бы ей под нос горячие кишки, а после отрубил голову и заставил смотреть на своё обезглавленное дёргающееся змеиное туловище. А напоследок затолкал ей в глотку её же собственный хвост, как на нависающих над ними лепных барельефах с уроборосами.        «Да, старинная колыбельная народа нагов, — и кто-то вдали запел её. — Что ж, поглощать по кусочкам мы тебя не станем, не желаю несварения от твоей желчи, червь. И убивать не будем в память о твоей матери, кто чтила заветы Неба. Серьги в виде половинок мандалы из «Трактата о Единстве и борьбе противоположностей» — это её? Сие есть традиционный свадебный подарок. Ах, какой материал в твоём лице был извращён людьми! Ползи отсюда, червь. Ползи, не оглядывайся. И никогда не возвращайся».       И Орочимару, прожигая глазами браслет, опоясывающий дряблую морщинистую кожу с выпуклыми синюшными венами под ней, клялся себе, задыхаясь от унижения и ярости, что непременно вернётся.        «Ты жаждеш-ш-шь смерти всем нам, — по-змеиному шипела Хакуджа, — твоя прана как дёготь. Тебе не очистить её до проточной воды. Не стать кристальной скалой посреди буш-шующей ненависти, ты навеки в плену бхоги. А если сможешь поставить над эмоциями идею, эта идея тебя и сломит. И потому ты не вернёш-ш-шься. В зеркалах будешь вечно лицезреть суть свою, ибо отныне она не внутри, но снаружи — извращённая, пугающая. Ничтожество».        «Ничтожество!»        «Ничтожество!» — подхватили остальные гадины и долго кричали вслед, пока Орочимару, нелепо извиваясь и поминутно заваливаясь на бок, уползал из Пещер Рьючи.       Тщедушного белого змея с человечьей головой не испугалась и спасла обычная сельская семья из Страны Рисовых Полей. А медицинские умения Котохиме из клана Фуума и их Техника личинки-куколки помогла сформировать вокруг исковерканного природной чакрой тела кокон-подобие прежнего. И всё равно ещё долго при чрезмерных напряжениях или истощении на свет всплывала истинная суть — ненавистное змееподобное пугало, пока клетки Белого Зецу не вернули всё на свои места. Жизнь не закончилась, но сильно уязвила самолюбие. Выходец Страны Неба? Что ж, тогда он отказывает Небу. У него свой путь.       Режим Мудреца не для него? Вблизи Пещер Рьючи проживала семья Джуго, пользующаяся благосклонностью Змеиных Мудрецов и за какие-то заслуги наученная владеть природной чакрой. Им, значит, покровительство, а Орочимару — пыль глотать? Им можно устраивать в округе кровавые бани, а Орочимару — выслушивать лекции о морали? Справедливости на этом свете нет, и от саннина её ждать бессмысленно. Семью Джуго, упакованную в мешки, выбросили у Пещер Рьючи, и никакая сила их не спасла. Это было произведение искусства: каждому человеку ампутировали конечности, отрезали веки и уши, залили слуховые проходы раскалённым воском, вырезали одно лёгкое, мочевой пузырь, разорвали связки челюстей, рассекли надвое языки, удалили наружные гениталии — в общем, сделали всё, как у змей. Когда Мудрецы нашли подопечных, те, вероятно, были ещё живы, но сложный токсин в крови уже делал своё дело. А рядом с почти-трупами лежал выползок белой змеи.       Но одного ребёнка, ушедшего в тот день на рыбалку и не присутствующего при бойне, Орочимару не тронул. Послал за ним Кимимаро, чтобы мальчик думал, что идёт к Орочимару по своей воле. Саннин изучил, как пересаживать через проклятую печать природную чакру Джуго на иные организмы, и оставил при себе как донора. И таким образом овладел Режимом Мудреца опосредованно.       Орочимару вернулся в Пещеры Рьючи спустя некоторое время, на сей раз как исследователь, как отринувший чувства холодный разум. Как тот, кому наука приносила больше удовольствия, чем созерцание чужих, до печёнок приевшихся страданий. Но теперь его боялись и тронуть не посмели. Политика двойных стандартов работала отменно. «Змея сбросила кожу», — сказали про него, и он ушёл из Пещер, заключив контракт с великим, таким же бесконтрольным Манда, с которым считались лишь благодаря его силе, и заполучив легендарный клинок Кусанаги. А местные гады затаили злобу и позже в отместку обучили Режиму Мудреца Кабуто, впрочем, тому это не помогло. Но первое унижение выжглось тавром на гордости Орочимару.       Он обязан был стать сильнее и этой обиды. Не смог. И поплатился.       Маниакальное желание создать для своей личности могущественнейшие сосуды привело к мысли предоставить им достаточно чакры, чтобы освоить Режим Мудреца в два счёта. Что эти рептилии, по сути животные, о себе возомнили? Орочимару изучил достаточно древних трактатов и вскрыл парочку призывных жаб Джирайи, чтобы удостовериться, что так называемые Мудрецы — мутировавшие животные, которые всегда стояли на эволюционной лестнице ниже Homo sapiens. Когда Кагуя явилась в то селение, где позже взросло Древо Чакры, огромный выброс её энергии накрыл посёлок как облаком. И всякие твари вроде жаб в пруду, черепах под камнями, кошек на крышах, обезьян в лесу и прочих попали под удар. Чакра оказала сильнейший мутагенный эффект, встроилась в нити ДНК, раз и навсегда превращая неразумных существ в полуживотных-полуооцуцуки. Они расселились кто где, некоторые в этом мире, некоторые предпочли уйти по лазейкам в иные измерения, возгордились и что-то толковали о своей избранности и внеземной мудрости, по сути оставшись животными.       Если у клонов Орочимару будет элемент ДНК Ооцуцуки, они же легче воспримут природную чакру? Только где его взять? Узумаки, Учиха, Сенджу, как выяснилось, являлись слишком дальними потомками, толку от их генов — чуть, да и послевоенная Коноха не выдала бы биоматериал, особенно Орочимару. Да и не к чему, он с таким же успехом мог использовать Карин, но уж слишком деградировала ДНК земных отпрысков Кагуи. Но в анналах Хьюга упоминалось про клан, живущий на Луне и носящий фамилию Ооцуцуки. Те самые? Орочимару не увлекался историей скучных Хьюга, но после нападения Тонери чтение архивов скрасило несколько вечерков, хотя не зацепило так сильно, как мятежные метущиеся Учиха или Сенджу с их Мокутоном.       Тонери Ооцуцуки, чуть было не обрушивший Луну на Землю, был посрамлён и заперт на многострадальном спутнике, не иначе осмысливать своё плохое поведение. Существовавшие ранее порталы схлопнулись под воздействием физических законов, но змеи умели прокладывать тропы под корнями гор, как пелось в колыбельной матери, иными словами — червоточины.       На Земле только-только отгремел жаркий июньский сезон дождей, спровоцировавший выход из берегов горных рек. Размытые дороги задержали поставку реагентов, и только это обстоятельство и отделило Орочимару от закладки своего первого клона, точнее, нескольких экземпляров, из которых позже выжил лишь один. А ещё процесс тормозила засевшая занозой мысль о ДНК Ооцуцуки, о, лучше бы он не портил собственные чистые гены родившегося на севере нага лунным ядом! Но когда навязчивая идея ходит по кругу, надо её реализовывать, возможно, ты разочаруешься, зато прекратишь ею бредить.       На Луне же тогда царили зимний холод и вечные сумерки. Внутри полого спутника когда-то существовала целая цивилизация, как судил Орочимару, стоя посреди поля одуванчиков и наблюдая сквозь летящие по воздуху пушинки шпили зданий и арки мостов, раскинувшиеся прямо над головой. Нестандартное преломление света приближало даже самые далёкие объекты. Кора спутника была проломлена — определённо, Наруто-кун опять не рассчитал силы и попортил ландшафт — и разряженная атмосфера с поверхности вихрем врывалась внутрь и выстужала микроклимат.        «Я проживаю не здесь».       Орочимару вздрогнул, оборачиваясь на голос. Беловолосый мужчина в старомодном одеянии священника, с закрытыми глазами и ростом в два с половиной метра. Чутьё моментально определило его как искусственное создание. Не марионетку кукловодов Песка и не поднятый труп, а что-то технически сложное. Робот.        «Полагаю, ты проводишь меня к господину?»       Господин Тонери Ооцуцуки отшельничал на самом краю разлома, в аскетичной пещере с видом на Землю. Не выказывая удивления спросил, разве дозволено его навещать? Орочимару ответил, что ещё не нашёлся человек, который написал бы для него законы, и что он исследователь и не прочь узнать историю клана Ооцуцуки.       Они ели за длинным каменным столом что-то похожее на пюре батата, но с явным привкусом пепла. Тонери молчал. Орочимару разгонял чакру, чтобы поддерживать существование в разряженной атмосфере, и прикидывал, чем будет лечить солнечные ожоги от запредельной дозы неэкранированного ультрафиолета. Под ногами лежали грубо отесанные булыжники, и в самом уголке блестел тонкий волос. Волосы — не лучшая база для выделения ДНК, многие хромосомы откровенно битые, но это лучше, чем ничего. Орочимару выпустил из рукава змею, чтобы та подобрала находку, но рептилию пригвоздило к полу сенбоном. У дверей безмятежно улыбался неправдопободно рослый робот с внешностью Тонери.        «Чего вы добиваетесь, Орочимару-сан?» — тихо спросил Ооцуцуки.       Что ж, глаза ему были не нужны.        «Ничего такого, что могло бы вас затруднить, — прошелестел Орочимару. — Я просто учёный».        «С весьма сомнительной репутацией».        «Вы наблюдаете за Землёй?»        «Тенсейган видит всё, — Тонери мимолётно коснулся пальцами закрытых век. — Глаз нет, но глазные нервы и видоизменённые под тенсейган участки мозга остались».       Орочимару заинтересованно вскинул голову.        «Желаете изучить функционирование моего тела?»        «Я хочу создать что-то более идеальное. Самого сильного ш-шиноби. Впрочем, насколько мне известно, вы считаете развитие цивилизации по нарративу ниншу тупиковой, такую следует стереть с лица земли…»        «Кроме индивидуумов, достойных продолжения, — перебил Тонери. — Я руководствовался заветами Хамуры. Нам неизвестно, когда явятся следующие Ооцуцуки, но, увидев пустую Землю, они не тронут горстку лунных людей, отказавшихся от ниншу. Я сумею их оберечь на правах представителя побочной ветви Ооцуцуки».       Тонери не сумел оберечь даже себя от мелкого отряда Конохи, но Орочимару не стал его поддевать. Загадки распаляли воображение, заставляли кровь циркулировать в бешеном темпе.        «Имеются ли на Луне останки Хамуры Ооцуцуки? Либо вещи, бывшие в его личном пользовании?»        «Боюсь, всё уничтожено полгода назад».        «Тогда не пожертвуете ли вы каплю крови?»        «Для создания идеального человека?»        «Именно, хе-хе».       Орочимару уже прикидывал, какой арсенал техник применить, если его захотят вышвырнуть отсюда, даже не через портал, а пинком и кувырком через всё пространство на Землю. Но ради забора биоматериала он намеревался посмотреть, кто кого. Его руки, его пострадавшие от клятого учителя руки теперь были полностью работоспособны, спасибо Белому Зецу, и этими руками Орочимару мог творить любое дзюцу. Вернувшаяся сила пьянила не хуже вина, её хотелось демонстрировать, не имея никакого повода.       Но рослые копии Тонери настораживали. Сколько их в округе? А ещё Орочимару подзабыл, что всегда, когда начинал жаждать чужого тела, навлекал на себя крупные неприятности.        «Насколько он будет силён, ваш искусственный монстр?»        «Насколько я это смогу, — не моргнув глазом, уверил Орочимару. — А я не люблю загонять себя в рамки. Мне больше импонирует слово бесконечнос-с-сть».       Тонери с минуту молчал, сжав аристократично-тонкие пальцы в кулак. Он хоть кунай в руках держал? Нюхал чужую кровь? Спал в грязи? Необычная обстановка накладывала на Тонери отпечаток запредельного создания, но вряд ли это соответствовало действительности.        «С одним условием, — выдохнул тот. — Получившийся монстр будет жить в Конохагакуре но Сато. И станет верным защитником Хинаты Хьюга, — Хината к тому времени сменила фамилию на Узумаки, — и её не родившегося ещё ребёнка. Видите ли, сам я не могу уберечь её на расстоянии, путь на Землю мне заказан. А дитя прекрасной Луны — ми-Цуки — будет защищать мать и её дитя до последней капли крови. И моя кровь будет к вашим услугам, если вы дадите мне слово. Слово не Орочимару, это меня не устроит, ваша репутация бежит впереди вас. Но слово учёного. Это высокое звание — единственное, что имеет для вас значение, не так ли?»        «Хорошо», — согласился Орочимару. Клоном больше, клоном меньше. Почему бы не отправить одного в Коноху? «Дитя прекрасной Луны» — надо же... Подобных экзальтированных бесталанных поэтов Орочимару не переваривал. Их превозносили такие же экзальтированные литературные критики, зато публика выбирала опусы Джирайи, оплёванные экспертишками. Пусть этот Тонери запатентует свою технологию и называет её как хочет. Хотя самое звучание слова мицуки красивое… для наименования эксперимента.       Хината Хьюга, значит… Достойный индивидуум. Значит, она уже понесла… Откуда Тонери, влюблённому монаху с закрытыми глазами, но распахнутым сердцем, это известно, если даже шпионы Звука такого не докладывали, а следовательно, новость ещё не обнародовали.        «Вам так сильно не хватает компании достойных индивидуумов, Ооцуцуки-сан?» — вырвалось у Орочимару, о чём он тут же пожалел. Давно его не называли обладателем длинного языка…        «Не существует понятия одиночества для того, кто с рождения не знал иного. У меня есть, какие предметы искусства созерцать, и есть, за кем приглядывать на Земле. Если кого-то там, на этой тёплой планете, одиночество гнетёт, что ж, я ему сочувствую. Самое плохое — когда наедине с собою не о чем думать, нечем себя занять, скучно и пусто. Неразвитость личности страшнее любого одиночества».       Надо же, как Тонери задело, что он настолько разошёлся! Любовь губит даже самых умных лунатиков, снижая в разы способность к критическому мышлению. Что касается Орочимару, он с детства знал, что проживёт один, о чём и сообщал окружающим, но к словам ребёнка всерьёз не прислушивались, а он уже тогда их на ветер не бросал. Но Суйгецу, Карин и Джуго, Амачи, Хебихиме, Гурен и многие другие, что тёрлись неподалёку, отвлекали ежесекундно. Орочимару и бежал бы от них, с радостью погружаясь в наблюдения и опыты, а они всё равно лезли на глаза. Но даже если их не станет, саннин не расстроится. Он ни о чём в этой жизни жалеть не будет.        «Начнём же», — и Тонери засучил широкий рукав, открывая вены, по которым текла древняя кровь.       Уже в Отогакуре Орочимару получил от оставленной на Луне в качестве связной змеи обещанные свитки с историей династии Хамуры. И удостоверился, что громкий титул «побочная ветвь Ооцуцуки» они придумали себе сами, тогда как истинные Ооцуцуки о них, похоже, и знать не знали. Геном за многие поколения поистрепался, «переопылился» и стал ничем не лучше, чем у любого обычного Хьюга. Флёр загадочности развеялся, но Орочимару не расстроился, ведь уровень митохондрий, клеточных органелл, отвечающих за энергетический резерв организма, всё же оказался неплох и приближался, пожалуй, к уровню Каге. Из митохондрий были выделены их собственные мДНК и использованы в зиготах первого, да и всех последующих мицуки. Ядерная ДНК осталось от Орочимару, митохондриальная — от Тонери.       И пусть на внешность она в теории влиять не должна, косвенно проявилась почти сразу. мДНК Тонери была ответственна за быстрый метаболизм. За высокий рост. А митохондрии усваивали внушительные объёмы природной чакры и так активно сжигали кислород, что попутно способствовали разрушению меланина. В коже его и так находилось немного, по этому рецессивному признаку Орочимару и его клоны и без того были глубоко гомозиготны, а вот волосы лишились тёмного пигмента и стали бесцветно-голубоватыми, как у Кагуи и Тонери, и, как следствие, ломкими и вьющимися.       Любопытная игра природы. Но это не значит, что Тонери неким боком родитель клонов. Всего лишь донор. И партнёр по договору, который рано или поздно придётся исполнять.       Первенца Орочимару изначально не собирался никуда ссылать. После взрывного внутриутробного развития мицуки, в будущем Лог, был досрочно извлечён на свет в ноябре того же года, а ещё через четыре месяца вырос с сорока восьми сантиметров до девяносто девяти. Ещё чуть-чуть, и можно было изучать, на что он способен в плане дзюцу. Орочимару планировал использовать его совершенное тело для переселения себя, пока не понял, что в этом нет нужды в виду отключенных механизмов старения. Но даже после вскрытия этого факта дурная, впитанная ещё в юности социальная модель поведения диктовала, что первенцы-сыновья — продолжатели династии, самые любимые и самые ценные. Ни в какую Коноху телохранителем к новорождённому сыну Хинаты Лог не отправится, и точка.       Появившийся вторым якобы для целей Тонери, а, положа руку на сердце, пёс знает зачем Мицуки, в котором митохондрий было ещё больше, использовался как подопытный для показательной социализации. Но что-то пошло наперекосяк. Орочимару слишком привязался ко второму клону. Следовало раньше учесть, что не только ребёнок обживётся в среде окружающих его взрослых, но и сам экспериментатор по эффекту обратной петли прикипит к нему.       Орочимару постоянно напоминал себе, что второго придётся отдать на заклание в Коноху, пока не успокоил совесть, что переезд необходим для психоразвития дитя. Он приучал себя относиться к мицуки нейтрально, как к объекту, и ставил на нём столько опытов, сколько не рискнул бы провести на Логе. И замирал, боясь пошевелиться, на страже его сна, когда объект засыпал на плече родителя, устав высчитывать диаграммы на мониторе. Подстёгивал себя сердиться, хотя внутри улыбался, видя на обратной стороне документов каракули, должные символизировать рисунки. Анализировал якобы со статистической точки зрения успехи в освоении ниндзюцу, кендзюцу и тайдзюцу, а на деле ощущал тот же подъём серотонина, что наверняка имел место быть и у Саске-куна, когда тот впервые взял на руки своего ребёнка. Та самая радость от передачи знаний наблюдалась и с Логом, но не столь била по сердцу, то ли потому, что старший клон выглядел как взрослый и вёл себя соответствующе, то ли потому, что над ним не висело занесённым мечом данное обещание. А вот мицуки не принадлежал Орочимару. Проданный. В перспективе — чужой.       Оставить его при себе и создать третье дитя? Но раз с мицуки не получилось разорвать узы, почему получится с новым? Ох уж эти неподдающиеся логике эмоции!       А время шло. Лог до сих пор не освоил Режим Мудреца. Не потому что не мог, а потому что Орочимару берёг его, подводил постепенно. С мицуки вышло иначе.       Запрос от Тонери пришёл в погожий осенний день на свитке из крафтовой бумаги, хрустящей, коричневой, искусственно состаренной. А поодаль на столе стоял в мензурке букет кленовых листьев, собранный вторым дитя, и пах осенью, сухостью, увяданием. Терпкая и грустная картина, но глаз радует сквозь слёзы.       Совсем Орочимару стал сентиментальным под старость лет. А казалось, наоборот, должен нажить толстую шкуру цинизма…       Тонери засёк в Конохе пробой скрытого измерения Кагуи. И требовал незамедлительно отправить туда великого воина и бойца с его мДНК в клетках. Имел право. И Орочимару решил рвать по живому, пока не поздно.       Мицуки натаскивали на Режим Мудреца быстро и топорно, а ещё весьма глупо, но не было времени планировать что-то дельное. Раскачивали эмоционально, намереваясь добиться бешенства, злости, обиды, самых сильных эмоций, чтобы пробудить природную чакру. Если в Конохе скоро появятся Ооцуцуки, хотя Орочимару тогда имел самое смутное представление, кто они и откуда берутся, мицуки будет нечего им противопоставить, кроме этого клятого режима, с которого всё и началось! Права была Белая Змея-Мудрец: Орочимару сломал себя своей же идеей.       В контейнер-свиток он подкидывал яркие буклеты и путеводители по Скрытому Листу. Что ещё могло зацепить ребёнка, чтобы он решил, будто это его выбор, его воля и сбежал бы именно в Коноху? Но не срабатывало. Режим не пробуждался, мицуки либо калечился в битвах с родителем или Логом, либо впадал в истерику, либо не заинтересовывался видами Скрытого Листа.       Суйгецу ворчал, что это уже ни в какие ворота, что он не понимает, к чему такая спешка, и что ему больно на это смотреть. Лог беспрекословно подчинялся, но переживал не меньше, хоть и не знал, как это выразить, и ходил как в воду опущенный. Ему ещё и приходилось притворяться отступником, и только к пятому разу роль стала удаваться. А может, он на самом деле разозлился до зубовного скрежета на Орочимару.       Стирание памяти на шестой раз привело к тому, что она не восстановилась в полном объёме. А Лог заявил, что положит в контейнер то, что его самого заинтересовало бы. Так там и оказалась вырезка из журнала с интервью Боруто Узумаки, где он рассказывал, что «я люблю жизнь, жизнь — прекрасная штука, только я не знаю, почему» и «круто, когда рядом столько друзей!»       «Я бы тоже захотел завести друзей и радоваться жизни, захотел бы понять, как для этого функционировать в обществе, и попытался бы изучить Боруто Узумаки и стать таким, как он. Если уж вам нужен солнечный свет, что освещает путь», — объяснил Лог. И Орочимару призадумался.       Но всё получилось. Мицуки сбежал, и тут бы саннину и забыть о нём и сосредоточится на делах насущных. Обещание Тонери он выполнил, дитя в Конохе, будет дружить, а там, как знать, может, и защищать до последней капли крови того самого отпрыска Хинаты, а заодно и её дочь. Но почему-то Орочимару направил вслед за Мицуки Суйгецу с наказом встретить в Конохе и устроить там дитя по-человечески. Лог, мучимый чувством вины и страдающий от разлуки с младшим клоном, тоже порывался, но Орочимару справедливо рассудил, что Мицуки на него обижен. А после навещал сам, и неоднократно. Заново выстраивал отношения, завоёвывал доверие, даже змею подарил якобы для связи. Зачем? Мицуки уже шиноби чужой деревни, оторванный ломоть.       Угроза, как выяснилось, исходила не от Ооцуцуки, а от выкормыша Данзо, нуэ. Ооцуцуки явились много позже, где-то подтвердив догадки Орочимару, где-то перевернув его представления о мире с ног на голову. Тонери по сообщениям змей-шпионок и вовсе пал жертвой Урашики Ооцуцуки, находился в глубочайшем анабиозе, и спасать его саннин не торопился. Пока Тонери спит в криозаморозке, Мицуки может сам выбирать свой путь. Наплюёт на сына Хокаге и химе Хьюга, и Орочимару будет только рад. А уж как Лог обрадуется его возвращению в Отогакуре! И как взвоет Суйгецу. Но Мицуки вдруг прикипел сердцем к новому месту жительства, к окружению, к своему навязанному солнцу, дочери Саске-куна, даже к дочери Хинаты и самой Хинате, о ней ребёнок всегда отзывался положительно, как о соблюдающей этикет, вежливой и тактичной. Вышколенная Хьюга не могла не импонировать интеллектуальному дитя. В общем, как и желал Тонери, Мицуки стал им наивно предан, и Орочимару сколь угодно мог не любить Коноху и строить планы о том, как младший становится правой рукой и поддержкой старшего на посту Отокаге, но жизнь распорядилась иначе.       Но чего не отнять, так это того, что Мицуки действительно пошла на пользу социализация в Скрытом Листе.       Пока вчера что-то не сломалось. Если есть новообразования в головном мозге — МРТ это выявит. Если это Арауми — Орочимару его вытравит. Но с Арауми не вязалось ни одно обстоятельство. Потому что неоткуда Арауми знать о Тонери. И нет необходимости кричать: «Тонери меня не получит!»       Орочимару подобной информацией ни с кем не делился. Этого бы не поняли и взбунтовались все обитатели лаборатории, которые души не чаяли в младшеньком. Что до самого Мицуки, то он однажды уже догадался, что его привязанность к Боруто Узумаки навязана родителем, и тогда это привело к поискам себя, к очередному побегу, затяжной депрессии, расстройству сна, головным болям. И к тому, что старик Ооноки ловко воспользовался состоянием Мицуки. Теми, кто поддаётся эмоциям, так легко манипулировать!       Но если Мицуки узнает, что цель родителя не просто выгодно пристроить дитя в людское общество, желательно поближе к Хокаге, а вынудить безоглядно привязаться именно к детям Хинаты? Простит ли? Не начнёт ли из противоречия их ненавидеть? Он столь наивен, его чувства чисты и открыты, а следовательно, он уязвим и раним. А юные идеалисты склонны к безумствам.       Оставалось выяснить, кто ему рассказал про Тонери. Не сам же лунатик! Надо бы отправить змею проверить, не разморозился ли он. Или кто-то другой мог знать о тайне? И тут уже самого Орочимару захлестывала ледяная ярость. Риски — пусть. Выявить и призвать к ответу тварь следовало немедленно!       — Орочимару-сама… Вы сказали зайти в полдень с отчётом…       Он нехотя поднялся с подушек. Полдень? По внутренним ощущениям перевалило за два часа дня. И если Карин оттягивала момент, рискуя нарваться на выговор, значит, ей есть, что скрывать. Прокрастинация в действии.       — Слушаю.       Карин остановилась перед возвышением, нервно переминаясь с ноги на ногу. Верная ходит поговорка, что истинная женщина из любой мелочи сварганит катастрофу.       — Я побывала на участке главного острова Узушио, том, который поднялся над водой… Образцы горных пород, срезанные неизвестной техникой, осколки предположительно лабораторного оборудования, сюрикены неправильной формы… я собрала с руин всё, что смогла, но морская вода ничё не щадит, вы ж понимаете… Образцы на складе номер пять, в шестом отсеке. Там же диск с видеосъёмкой… Все увиденные фуин я сфотографировала. Многие мне незнакомы.       Воцарилась тишина. Раньше трещали свечи, но современные лампы даже не гудели, накручивая нервы. А жаль.       — Это всё?       — Да, — тут же солгала Карин. — Считаю оправданным отправить более детальную экспедицию в Водоворот. Я готова хоть сейчас…       Разбираться сей же час в том, что случилось с Карин и почему она так рвалась обратно, в планы Орочимару не входило. Вопрос, конечно, любопытный, но это подождёт. Но и спускать подчинённым всё с рук нельзя.       — Что тебя задержало? Ты не выходила на связь неделю.       — Поругалась с Саюри, — Карин ожгла его насупленным взглядом. — Мы очень крепко поцапались. Вы ж знаете нрав Узумаки…       — И это побудило тебя заливаться дешёвым алкогольным пойлом в пригороде Конохи? Лог сообщил мне сразу же, как тебя обнаружил. А после вы выдвинулись к Мицуки, так?       — Так. Всё так. Я… прошу прощения, но я ничего не помню о том вечере. Вроде общалась с Мицуки-младшим, но это не точно. Если хотите, можете подвергнуть меня гипнозу, хотя, боюсь, алкогольное отравление заблокировало запись воспоминаний, и толку от процедуры не будет. А утром… Мицуки крепко дрых. Мицуки-старший хотел его будить, но я сказала, пусть поспит. Мы ушли на рассвете, известили Мицуки, чтобы закрыл за нами дверь, он даже что-то ответил и перевернулся на другой бок, — её речь становилась всё увереннее и быстрее. — В следующий раз я встретилась с ним уже здесь. Мы только что провели назначенные вами процедуры, и сверх того. На МРТ всё чисто. Электроэнцефалограмма какая-то странная… Лог анализирует. Мы попробовали записать ЭЭГ Лога, перекодировать в звуковые волны и дать прослушать Мицуки. И запредельная активность мозговых импульсов нормализовалась.       Карин пыталась увести Орочимару от темы Узушио и переключить на Мицуки. Хитрая бестия. Но впрочем, сейчас Орочимару был с ней солидарен.       — Поддерживаю, работа с твоей памятью ничего не даст. А вот с памятью Мицуки — ещё как. Поможешь его подготовить к процедуре. После сразу отправишься за Джуго. Он должен быть на северном побережье.       — Будет исполнено.       Мицуки лежал под капельницей на узкой койке, накрытый до пояса простынёй. Опять слишком сильно работали системы воздухоочищения и увлажнения, пожалуй, следовало их подкорректировать, чтобы дитя не мёрзло. Непонятный, словно чужой ребёнок. Хотелось потрепать его по голове и пообещать, что всё будет хорошо, но этот Мицуки вряд ли откликнется на ласку, вряд ли что-то ответит в своём стиле или посмотрит своим взглядом. Следовало, ох как следовало с самого начала относиться к нему нейтрально, есть он, нет его — без разницы. Захочется опять кого-то повоспитывать — всегда можно извлечь на свет следующего.       Но разум пасовал. А желание, чтобы с ребёнком всё было хорошо, превалировало. В какой-то степени Орочимару убедил себя, что это часть эксперимента над ним самим: наблюдать за собственными реакциями весьма полезно.       Всё же Мицуки похож на Тонери, этим цветом и структурой волос, этим мягким тембром голоса. Бред, такое невозможно! Не хватало им с Тонери отсуживать друг у друга детей, как в идиотских ток-шоу, которые крутили по плазме в приёмной резиденции Скрытого Звука! Тем более связной из Скрытого Тумана, древний, но весьма прыткий старикашка Хангецу, приходящийся Суйгецу кем-то вроде двоюродного деда и пересекавшийся с саннинами в бытность их чунинами, завидев мелкого Лога во время визита в лабораторию, завопил: «Ба, одно лицо с Конохским Змеем!» А с возрастом в старшем клоне проявились черты отца Орочимару. Значит, всё-таки похожи на создателя, похож-ш-ши…       Суйгецу ушёл созваниваться с Конохой, саннин прямо видел, как у подчинённого вскипают его жидкие мозги, силясь запомнить все приказы начальства. Лог закреплял клеммы. Карин запустила программу и вносила необходимые настройки.       — А теперь все вышли, — распорядился Орочимару.       Лог насупился, но не перечил, Карин бросала сочувствующие взгляды на Мицуки. Саннин с тяжёлым молчанием ждал, пока они покинут помещение. Если сейчас всплывёт правда о Тонери, то… Логу совершенно незачем знать такое!       Орочимару набрал в шприц пропофол и ввёл в пакет капельницы. Если права мелкая Учиха, Мицуки осозна́ет глобальное вмешательство Арауми в функционирование организма, и защитная печать сработает. Дитя рассыплется на атомы прямо здесь, на койке.       Но рефлексия недостойна учёного.       Решайся. Хуже уже не будет.       И ни о чём не жалей.       Он запустил аппарат сканирования, гулко зашумели приборы. На экране возникло трёхмерное изображение мозга с фиксируемыми электровспышками в разных долях. Орочимару сконцентрировался на зонах, отвечающих за память. Тут и правда творилось что-то странное, импульсы возникали извне, плотные, хаотичные, стимулирующие химические процессы в коре, словно надстраивая сверху новые воспоминания.       Орочимару переключил тумблер, увеличивая изображение, продвигаясь виртуальным щупом вдоль извилин мозга, дальше и глубже, отыскивая участок недавних воспоминаний. Процессоры не успевали визуализировать считываемую информацию на мониторах, расположенных в ряд наверху, изображения рассыпались на квадраты, исчезали, наслаивались.       Щуп соскользнул, переключаясь на свежие слои связей. И сгенерированное изображение заставило Орочимару замереть на месте. А после прекратить искать новую точку входа, смотря на то, что ему демонстрировали. И чем дальше, тем становилось занимательнее.       Через полчаса он распахнул дверь. Едва не задев Лога, который дежурил тут же, рассматривая ленту ЭЭГ. Такой внешне спокойный и такой переживательный внутри. По сути ребёнок, как и младший, между их «зачатиями» прошёл год с небольшим, хотя кто даст?       — Не хочешь присоединиться? — хмыкнул Орочимару, наверняка пугая первое дитя горящими в безумном азарте глазами. Перевязал в хвост выбившиеся всклоченные волосы, без особого успеха. — Весьма занимательное кинцо, доложу я тебе, хе-хе-хе. Любишь альтернативную фантастику?       — Не люблю, но вы меня интригуете, поэтому склонен согласиться.       — Вот и славно. И этот захвати… что там у людей сейчас положено? Попкорн?       — Попкорн отсутствует, но в кухонном отсеке найдутся кукурузные палочки с ароматизатором «Васаби», идентичным натуральному.       — Сгодится. Нес-с-си, хе-хе-хе.