Он нёс ей цветы

Может, она более посредственный медик, чем Мия, только потому, что ещё не успела проявить себя? Возможно, ведь Мия уже на четвёртом курсе, а она только на середине второго. Быть может, всё придёт со временем, и ей удастся переплюнуть соперницу хотя бы в чём-то? Она очень на это надеется, а потому вновь открывает конспекты, начиная с самой первой страницы.

***

От собственного почерка уже начало рябить в глазах, но она всё ещё отчаянно пыталась сосредоточиться на последней теме, дающейся не так просто как хотелось бы. А ведь Мия наверняка справилась без проблем с этой темой… черт, снова эта Мия, а вместе с ней и Хёнджин… воспалённый мозг уже начал рисовать омерзительные сцены их совокупления. Тошнота волной начала подниматься в горле, Ника зажмурила глаза и закрыла лицо руками, грузно вдыхая и выдыхая тяжёлый воздух, пытаясь очистить разум от разъедающих её саму мыслей. Почему же так больно? Почему так несправедливо? Разве она не имеет права на счастье? Разве она не достойна? Она достойна, достойна как никто другой. С самого начала она была рядом, присматривала, поддерживала, мотивировала, чтобы… чтобы что? Иметь возможность быть рядом, гнаться за призрачной надеждой когда-нибудь получить положительный ответ на никому не нужные чувства? Чтобы иметь право на любовь? Это осознание убивает, заставляет гноиться незатягивающиеся раны, душит по ночам и гложет каждую секунду. Ни на миг не удаётся забыть, не удаётся принять, не удаётся простить. Такое не прощают, с таким мирятся и бережно прячут на верхнюю полку в самый тёмный шкаф, к остальным пылящимся скелетам, к остальным тёмным тайнам, подальше от чужих зорких глаз и злых языков. Лениво захлопнув конспект ослабевшей рукой, Ника поняла, что на сегодня с неё точно хватит. Она и так уже превысила положенную дозу алкоголя и перегрузила помутнённое дымкой сознание зубрёжкой. Первым порывом было встать и уйти, но на ватных сделать это было крайне проблематично. Тогда мозг сгенерировал максимально глупую, но от этого не менее навязчивую идею. Она ему позвонит. Она позвонит Хёнджину и скажет ему всё, что думает о нём и Мие, вывалит ему всё что чувствует, всё до последней крупицы. Всё, что взращивалось, удобрялось, копилось в ней долгими, мучительными годами. Всё, что терзало, болело, обжигало, кололо, резало, душило — всё до единого. Она набрала номер. Послышались долгие, протяжные гудки, завывающее в ухо. Никто не взял трубку ни через минуту, ни через две. Она попробовала ещё раз дозвониться виновнику своей внеплановой попойки посреди рабочей недели. Но все попытки были тщетны. Никто даже не собирался отвечать на её звонок. Внутри закипала неконтролируемая злость, ярость, ненависть. Хотелось выплеснуть её, передать кому-то, сбросить с себя тяжёлый груз. Но, как на зло, человек, на которого она хотела направить весь негатив, бережно накопленный за всё время, игнорировал её настойчивые звонки. Захотелось схватить стакан, покоящийся на залакированной барной стойке, и швырнуть тот о стену, наблюдая, как он вдребезги разобьётся о кирпичную поверхность, и подавлять любые ассоциации чувств с разлетевшимися осколками. Внезапно телефон в руке завибрировал. На дисплее показался входящий вызов, но он был совсем не от того человека, чьего звонка она ожидала. Это был Феликс. Интересно, что ему нужно? Неужели почуял, что Ника вот-вот готова взорваться? — Ты уже дома? — из динамика прозвучал знакомый голос общего с Хёнджином друга. — Нет, ещё нет… — слегка заплетающимся языком промямлила Браер, пытаясь сделать голос обычным, не таким заторможенным. — Ты пила? — тон собеседника переменился на голос строгого родителя, отчитывающего ребёнка. — Нет! — её почему то очень сильно разозлила такая интонация. Как будто её сейчас отчитывает папа. — Отрицать бесполезно, я слышу твой голос, он выдаёт с потрохами — Феликс немного сменил манеру речи на невинно шутливую, но все ещё по-прежнему серьезную. — Сколько ты выпила? — Достаточно, чтобы остаться здесь ночевать, — флегматично заметила Браер, подпирая щеку рукой. — И кстати, передай Хёджину, что он козёл. Я звонила ему семь раз, чтобы он меня забрал, а он не ответил и даже не перезвонил. — Он очень устал на тренировке — наверное, уже спит, — вступился за друга Феликс и продолжил: — Я могу тебя забрать. — Не стоит, я вызову такси и попрошу бармена, чтобы он дотащил меня до машины. — То есть ты даже на ногах нормально не стоишь? А кто до квартиры дотащит? — Значит, заночую на скамейке — на улице холодно, как раз протрезвею до утра. — Не глупи, я тебя заберу. — Мне кажется, скоро ты переква... переквалифицируется в моего личного водителя. — Всё может быть. Феликс приехал быстро, через двадцать минут. Зашёл в бар, прошёл к стойке и остановился рядом с девушкой, уже почти заснувшей на столе. — Вы в бар? — спросил мужчина, полирующий стакан. — Или девушку забрать? — Да, я за ней — он помог Нике слезть с высокого стула и поднял на руки пытающееся как-то протестовать пьяное тело. — Поставь меня, надорвёшься… — бубнила девушка, ворочаясь и стараясь удержать в плохо слушающихся руках рюкзак. — А ты не брыкайся, и всё будет хорошо. Они вышли из заведения. На улице было свежо, в воздухе витал запах озона и мокрого асфальта после прошедшего дождя. Высоко в небе возвышалась гордая луна, дающая разглядеть себя лишь с одной стороны и освещающая своими холодными лучами увешенные вывесками дома и полупустые улицы. Парень осторожно усадил спутницу в салон, пристегнул и, обойдя машину, сел за руль. — Я так устала… — она глубоко вдохнула мятный аромат, витающий в салоне, и приложила холодные руки к налившимся кровью щекам. — Почему всё так сложно? — Что сложно? — Всё, — это был достаточно исчерпывающий ответ, прерывающий лишённый всякого смысла диалог. Они подъехали к дому Ники — многоквартирному жилому комплексу, который располагался недалеко от университета. Феликс припарковался на общей стоянке и вытащил подругу из машины, повёл к дому и посадил на скамейку. — И что мне с тобой делать? — Если ты меня откачаешь к первой паре, я воздвигну тебе памятник при жизни. Они зашли в просторный лифт. Феликс остановился у панели с глянцевыми кнопками и нажал на цифру семь. Ника прислонилась к стене и сползла на пол. Сейчас в голове была блаженная пустота, никаких тебе Хёнджинов и Мий: казалось, будто все её тяжёлые мысли заволоклись густым, тягучим туманом и испарились, перешли в газообразное состояние. Позже эта жижа осядет конденсатом на стенках подсознания и, собираясь в капли, скатится обратно, образовывая мысли и структурируя из них новое безумие, которое опять захватит всю Нику, всю без остатка. Но это будет потом, сейчас же она надеется насладиться этим коротким мгновением тотального безразличия. Лифт остановился на нужном этаже, железные двери разъехались в разные стороны, пропуская поздних гостей на этаж. Феликс помог ей встать и, закинув её руку себе на плечо, довёл до квартиры. Зайдя в дом, она скинула с себя надоевший рюкзак, и, не снимая обуви, двинулась к дивану: ноги больше не держали. Её уже ничего не волновало: ни Хёнджин с его подружкой, ни предстоящая сессия, ни даже Феликс, оставшийся стоять где-то в прихожей. Хотелось поскорее лечь, накрыться одеялом и, оставляя позади все события этого долгого дня, с головой окунуться в приятные сны. Она упала на мягкий диван, сунула под голову подушку и прикрыла глаза, поглаживая пальцами приятную на ощупь обивку. Голова жутко кружилась, хотелось как можно быстрее провалиться в сон. — Ника! Сними хотя бы ботинки! — сквозь помутневшее от алкоголя и усталости сознание до Ники донеслись слова Феликса. Сил на ответ у неё не нашлось. — Ника! Завтра она обязательно за это извинится. Но сейчас ей нужно, чтобы её оставили в покое. — Чёрт, совсем никакая. — Она почувствовала, как чьи-то ловкие руки расшнуровывают её берцы. Ника хотела оттолкнуть его ногой, но у неё не вышло: тело совсем перестало слушаться. Феликс осторожно расшнуровал и снял с неё сначала один ботинок, затем второй и, судя по шагам, ушёл обратно в прихожую. Ну вот, сейчас он закроет дверь, и она, наконец, сможет уснуть. — Давай я отнесу тебя на кровать, — он, кажется, не собирался уходить. Ника обязательно бы разозлилась, но у неё не было сил даже на это. Ей было абсолютно плевать, где она сейчас лежит — главное, чтобы никто её не трогал. Ника почувствовала на себе руки, осторожно поднявшие её с дивана, словно её тело совсем ничего не весило. Она непроизвольно откинула голову назад — зря: ещё в баре отпустившая тошнота вновь дала о себе знать. Ника попробовала глубоко вдыхать и выдыхать — она много раз убеждалась, что это помогает лучше всего, — но в этот раз накатывающее волнами неприятное чувство в горле никуда не пропало. Даже сквозь опьянённое сознание она чётко смогла понять: её сейчас стошнит. — В... т-туалет... — слабой рукой Ника схватила плечо Феликса — она прилагала титанические усилия, чтобы сдержать рвоту, сдавившую горло. Феликс сначала растерялся, а затем — видимо, поняв, что медлить нельзя, — развернулся и быстро зашагал в обратную сторону. Толкнув ногой приоткрытую дверь, он занёс Нику в уборную и осторожно опустил на пол. Она сразу схватилась руками за ободок унитаза — сил терпеть больше не было. Руки Феликса бережно собрали ее рассыпавшиеся по плечам волосы и убрали назад. Вместе с кашлем, сдавливающим грудную клетку, изо рта лилась непонятная и совершенно отвратная жижа. Она крепче схватилась за унитаз, из покрасневших глаз полились слёзы, то ли вызванные рвотой, то ли чем-то ещё... сейчас её это совершенно не волновало, как и то, в каком она виде предстаёт перед другом, которому сейчас, должно быть, неприятно всё это видеть и нюхать. — Годы идут, а ты всё так же не умеешь пить, — со вздохом произнёс Феликс. Ника хотела обернуться и посмотреть на него, но новая волна тошноты не дала этого сделать. Когда ей, наконец, полегчало, Феликс помог подняться на ноги и подвёл к умывальнику, включив холодную воду. Голова всё еще кружилась, но ледяная вода помогла хоть немного прийти в себя. Ника прислонила к щекам холодные руки: она уже двадцать раз пожалела, что вообще пошла в тот бар — ведь знала, чем это обернётся. Пока Ника умывалась, Феликс слегка придерживал её за плечи, будто боялся, что она сейчас упадёт. Он дал ей в руки махровое полотенце и помог вытереть лицо — ей было неудобно, но она всё же решила не отказываться от помощи. — Сможешь дойти сама или лучше донести тебя на руках? — Феликс повесил полотенце сушиться и обратился к Нике. Она не была уверена, что сможет, но напрягать друга ещё больше было бы высшей степенью наглости. Он и так слишком много для неё сделал за этот вечер. Ника отрицательно помотала головой и оперлась на его плечо — так они вместе, шаг за шагом, добрались до её кровати. Браер даже не стала снимать с себя одежду, и сразу же нырнула под мягкое пуховое одеяло. Обняв обеими руками подушку, Ника устроилась поудобнее и, перед тем как окунуться в сон, пробормотала: — Спасибо, что помог. Всё-таки ей повезло иметь такого замечательного друга.