Управление мёртвыми. Дело № п/п 1

      Он вышел, чтобы умыться. Отлично, пятнадцать минут у меня есть. Футболка и спортивки вместо водолазки и джинс. Боже, мне придётся спать в лифчике! Я понимаю, что у меня не огромный размер, а уверенная двоечка, но всё же грудь есть грудь. Сниму лифчик, когда Кайдановский заснёт, и засуну его под подушку. А утром как? Он, наверное, рано встаёт, поэтому в одиночестве переодеться удастся.       Напыщенный старый индюк! Фу, как можно быть таким ужасным и одновременно милым? Да, порой он именно такой. Я, конечно, пытаюсь фокусировать внимание на чём-то другом, например, на стоячих сосках! Рубен оказался прав. Поэтому Кайдановский носит две футболки на работе? Чтобы спрятать во… ну да, возбуждение. Куртка у него такая хорошая: плотная, тёплая и водоотталкивающая. А я даже шапку не взяла с перчатками! Так спешила, так спешила.       Меня накрывает. Дурные мысли лезут в голову. Поезд, купе, одинокий мужчина и одинокая женщина. Я видела порно на такую тему. Так, Мелина, успокойся! Какое нахрен порно? Ну там, где парень всунул девушке. Угу. Они ехали в одном купе, и он трахнул её на её же спальном месте в позе рака. Супер! И как мне теперь находиться в присутствии Кайдановского? Да ну, бред. Кому я нужна? «Эдику»? Смотрю на подушку и одеяло — буду спать на спине, чтобы сразу увидеть, как он залезает на меня. Не переворачиваться на живот.       Звонит мой телефон. Ян.       — Привет, как ты? — голос уставший, напарник дома.       — Еду. Не слышишь, как шумит поезд?       — Слышу, — смеётся. — Ужилась с соседом?       — Ну-у… да нет, всё пока в норме.       — Пока? Чего ты опасаешься?       — Ян, я его не знаю так, как тебя. Вдруг он…       — Храпит по ночам? Не переживай, это нормально в его возрасте. И спасибо за комплимент, — курит, — что со мной ты себя чувствуешь в безопасности.       — Есть новости?       — Всё подтвердилось. С Анны сняли подозрения, психиатры поддерживают её состояние. Лев очухался после ранения и выслушал обвинения. Дело близится к концу.       — Он не отрицает вину?       — Похоже, лучший в стране адвокат гордится своими похождениями.       Не желаю его видеть. Не хочу ни защищать, ни обвинять. Моей ноги не будет на суде против Льва Вайнера.       — Почему мне кажется, что ты сделала что-то со своим соседом?       — Не знаю. Потому что ты его не слышишь, наверное? Кайдановский ушёл зубы чистить и переодеваться.       — О-о, смотри, он научит тебя уму разуму.       В позе рака.       — Ну, а как дома дела? Как Илюха и Люда?       — Спят. Они рано ложатся спать, это я засыпаю после полуночи.       Не знаю, что сейчас будет делать Ян, ведь на часах ещё нет десяти вечера. На столе лежит телефон Кайдановского. Отличный айфон — один из последних. Судебные медики хорошо зарабатывают. Какая заставка? Нажимаю верхнюю кнопку. М-м, стандартная абстракция. А ты думала голые бабы? Очки не буду мерить, они такие хрупкие. Мелина, тебе — 8 лет, раз тянет потрогать чужие вещи?       Телевизор. А где пультик? Понятно, по-старинке. Картинка хорошая, помех нет — что странно с учётом дороги. Все нужные каналы на месте. А мой канал где?       Дверь открывается в сторону. Чтоб тебя! Чуть не зашиб огромным лбом.       — Не против телевизора? — а если скажет «нет»? Вот ещё — подстраиваться под него.       — При условии, что Вы не будете смотреть музыкальный канал, — закрывает за собой дверь и кладёт на верхнюю полку вещи. Ровненько так кладёт кофту и штаны с подтяжками.       — Не любите музыку?       — Не в десять часов вечера.       Запретите носить мужикам серые спортивки. Пожалуйста! В позе рака. Боже, он в серых спортивных штанах, мать твою! А бицепсы хорошие. Такая футболочка у него беленькая в горизонтальную красную полоску. Да, ручки привлекательные. Нужна физическая сила, чтобы возиться с трупами. М-м, попа обтягива… Какая нахрен попа?! Почему я вижу в нём исключительно сексуальный объект? Это началось после воспоминаний о дебильном порно — но я не досмотрела его, выключила, потому что съёмка была дурацкой. Кайдановский снимает наручные часы и кладёт на стол. Разувается. Что за клоунские носки: полоска жёлтая, полоска белая, полоска чёрная, полоска розовая. Это проблема мужчин — вечно мёрзнуть? Почему мне нехолодно с босыми стопами? Как-то странно убирает ботинки: сначала залезает под одеяло, накрывая им ноги, а потом тянется ставить обувь. Странный тип, определённо.       Не нравится, что я ем шоколадку. Не нравится, что я смотрю телешоу. Вечно недовольный. Голос такой противный — занудный. Растянутый, молодой, волнующий — совершенно не подходит к его роже! Взгляд бесконечно пренебрежительный. Ну прости, что я такая! Да, неуч, и что с того? Потерпи меня, как я терплю тебя. И футболка эта дурацкая, такие носят маленькие мальчики. Чувак, тебе — 50 лет или 10? Пахнет вкусным мылом. Его запах смешивается с моими шоколадками и колой.       Спина широкая. Нет, пожалуй, откажусь. Со мной явно что-то происходит. Матерь Божья! Как громко звонит у меня телефон. Что ты «ы-каешь»? Что ты вздыхаешь? Двенадцатый час ночи — многие ещё не спят, многие не такие, как ты. Убавляю громкость, надеваю ботинки и выхожу из купе.       — Да, мам?       — Не спишь ещё?       — Нет, я сплю, и мой голос тебе снится.       — Ладно-ладно. Как ты? Как дорога?       — Слишком медленно едем. Хотелось бы побыстрее.       — А попутчик? — почему всем так интересно про него?       — Спит уже, но твой звонок, кажется, его потревожил.       — Нормально себя ведёт?       — Не хулиганит, по вагонам не бегает, истерики не устраивает.       — Я не про это, — многострадальчески выдыхает мать.       — Мам, перестань, пожалуйста, он старый, приставать не будет.       — Если что, ты знаешь, что делать, — обороняться я умею. Какая оборона против старого деда?       Ботинки снимаю у кровати и залезаю под одеяло. Что за привычка у мужчин спать с поднятой вверх рукой? Футболка обтягивает живот — складок нет, бока не свисают, кажется, что упругий и твёрдый. Сисечки такие… какие, сука, сисечки? Ах! Мои! Лифчик!       Чёрт, смс-ка.       «Мая харошая, у Вас всьо харашо?»       «Он всегда такой душный?»       «Старый пэн! Ужэ показал свой характэр! Вы далэко отъэхали? Я приэду и спасу Вас.       «Рубен Иванович, Вам завтра работать за двоих. Не буду отвлекать».       «Всэго харошэго. Нэ расстраивайтэс. Я завтра позвоню э-ему и вставлю шампур в мозг! Нэлзья обизжат малэнкую дэвачку. Спокойной ночи, газпажа профайлэр».       «Спокойной ночи».       А ты, старый пень, не пожелал мне спокойной ночи. Сиськи… Кайдановский не храпит, но по ровному дыханию понимаю, что заснул. Свободу сиськами — лифчик прячется под подушкой. Последняя полоска шоколадки и ночной выпуск «Дома-2». В позе рака. Больше никогда не буду смотреть порно.       Моё тело слегка отодвигается к стенке. Я лежу на спине, поэтому стоит открыть глаза для того, чтобы понять: какого хрена меня двигают в моей же кровати?! Но во тьме я слышу:       — Ева Александровна, — чуть ближе, чуть громче, — Ева Александровна.       Кайдановский собственной персоной сидит на краю полки в дурацкой полосатой футболке.       — Что Вам нужно? Который час?       — Понятия не имею, сколько времени, но я не могу уснуть.       Ты за колыбельной, что ли, пришёл?       — А я тут при чём? Если у Вас бессонница, не мучайте ею и меня. Выпейте таблетку, — накрываюсь с головой одеялом и переворачиваюсь на бок, — целую аптечку вывезли из дома.       — Я подумал, разговор с Вами поможет мне.       — Давайте завтра поговорим? В смысле, утром или днём, а не сейчас. Разбирает «потрещать» в столь поздний час? Хотите, чтобы я байку или сказку рассказала?       — Хочу побыть с Вами.       Кайдановский нависает надо мной. Я чувствую это. Меня сковывают руки. Прохладно из-за приоткрытой форточки, но вдруг становится теплее. Да и голос его звучит ближе. Нет, что это происходит в конце-то концов? Почему ты мне не даёшь спать?!       — Послушайте, Эдуард Карлович, — вылезаю из-под одеяла и практически утыкаюсь носом в его лицо.       Лунный свет за окном — белый. Голубые глаза красиво подсвечены. Безумия нет, нет опасности от человека. Голова наклонена вбок. Сейчас ты такой же, каким сидел у секционной.       — Не хочу спать.       — Не могу разделить Ваши желания.       — Почему? — он прикусывает нижнюю губу. Мне кажется?       — Покиньте мою кровать, Эдуард Карлович. Это место для одного. Ваша простыня остывает и ждёт, — твою задницу! — Вас.       — Жаль, что для одного.       Что, блять, происходит?! Я сплю? Это сон? Нет, я отчётливо чувствую, как он сидит возле меня. Я отчётливо чувствую… его руку под одеялом — проводит вверх по спине. Какого?… А я без лифчика.       — Вы что-то перепутали? Вас переклинило? — резко встаю, но моё телодвижение его не смущает. Одеяло спадает на ноги, и голубые глаза на секунду опускаются под горло и поднимаются на лицо.       — Хочу побыть с Вами. Хочу, чтобы мы оба не спали.       Надвигается. Конкретно подаётся вперёд верхней частью туловища, а я опускаюсь, ложусь головой на подушку и тяну на себя одеяло. Отойди от меня! Самооборона! Стукнуть тебя по яйцам?       — Эдуард Карлович, я последний раз прошу по-хорошему…       — А может, мне нравится по-плохому? — он убирает одеяло и практически ложится сверху. — Нравится так сильно, как и твои губы.       В момент, когда его усы касаются моей шеи, я вцепляюсь в крепкие бицепсы и со всей силы отталкиваю Кайдановского от себя. Где тут кнопка «остановить поезд»?! Блин, как темно!       — Пылкая? — полностью садится задницей на кровать, да какой там кровать — мне на ноги! — Страстная? Такой я тебя и представлял.       Держит за запястья. А он тяжёлый — не могу пошевелиться. Забрался, блять, как орангутан. Большой нос, большой лоб — щас я тебе как врежу. Тянусь головой, словно бык рогами, чтобы стукнуть его по башке, но замираю, потому что он приближается ко мне губами. А-а-а-а-а… назад к подушке. И Кайдановский туда же. Он неудобно сидит — так бы коленками ударить по яйцам, а в данном положении мои ляжки создадут ему волну под промежностью.       — Не надо… Эдуард Карлович, не надо, пожалуйста, — да я пешком пойду до Москвы! Всё-таки нужно было стукнуть его по голове.       — Сдалась? — прижимает к матрасу сильнее. — Такая слабая? Был о тебе лучшего мнения.       Я делаю попытку привстать, но Кайдановский забирается выше — ко мне на живот, и поднимает за голову мои руки, согнутые в локтях. Отличный момент для удара — коленками по спине. Нет, ужасный! Потому что он наваливается на меня сильнее, склоняясь лицом к моему.       — Хочешь грубо или страстно? М-м? Тебе выбирать. Я могу по-разному, — пока он болтает, мои ногти царапают его пальцы. — Хм, надеешься порезать меня? — кулаки разжимаются, и кисть перемещается на ладонь. Это могло бы быть романтично: сплетённые пальцы, если бы не было столь насильственно. — Почему ты сопротивляешься? Я ведь хочу сделать тебе приятно.       Нужно орать.       — Помо…       Я замолкаю, потому что ощущаю лёгкий поцелуй в правом уголке рта и колючие усы! Он не настырный, губы мягкие. Перемещается на шею — вот и язык подключается. Мне хочется выгнуться от удовольствия. Жарко и мокро на коже. Его дыхание огненное. Ещё ниже — проводит носом между грудей. Хорошо, что я в футболке. Но это ненадолго. Зубы поднимают нижний край одежды, оголяя живот. Кайдановский ставит мне засосы под рёбрами с правой стороны. Это не больно — рот аккуратно оттягивает кожу. Проводит языком параллельно резинки штанов и переходит на левую сторону. Засосы становятся горячее. Я наполняюсь ощущением предвкушения. Борода одновременно колет и щекочет, а нежные губы зацеловывают раздражённую кожу. Он изворотлив и хорошо сложен: сидит на моих бёдрах и продолжает удерживать. Чёрт, у него встаёт. Рот перемещается выше, на ребро — немного повыше, нос приподнимет футболку, а я без лифчика.       Достаточно.       — По-мо…       Кайдановский замирает в сантиметре от моих губ, мне ничего не остаётся, как замолчать. Его глаза вблизи ещё красивее.       — Сейчас я отпущу тебя, и ты меня ударишь, — ты — извращенец? — Знаешь, почему? Потому что я тебе не нравлюсь, потому что я тебе противен, — это очень грубо, не могу согласиться, — потому что тебе не нравятся мои действия, — а вот это относительно. Что значит «относительно»? Он удерживает меня, пристаёт и хочет большего. — Ева, я отпускаю тебя.       Его кисти разжимаются — я свободна. Кайдановский продолжает сидеть на мне и ждать град ударов. А вот хер тебе! Я со всей силы толкаю его в плечи — наконец-то на моих ногах нет чужой задницы. Свобода! Почти… Встаю с места и босиком бегу к двери, но меня поднимают: мускулистая рука обхватывает талию, а томное дыхание разжигает левое ухо.       — Разве я сказал убегать? М-м? — вонзаюсь ногтями в его кисти, царапаю. — М-угу.       — Извращенец херов. Я пожалуюсь на тебя!       Стояк конкретно упирается в задницу. Блядские серые спортивки на мужиках.       — Успокойся и не убегай от меня, — вторая рука проводит по низу живота, а в бородатом рту исчезает мочка левого уха.       Это странный подход к женщине, но чем дольше игра продолжается, тем быстрее Кайдановский сокращает дистанцию между отвращением и желанием.       — Я не причиню тебе боль, лишь удовольствие.       Кинуть со всей дури девушку на кровать — удовольствие? Он очень сильный; возраст и борода — обман.       — Ева, Ева, — Кайдановский ставит левую ногу в угол полки, его промежность прямо у меня перед лицом, а другая стопа стоит на полу. Вот сейчас я точно садану ему по яйцам. — Тебе нравится такое обращение? Хочешь быть моей шлюхой? Хочешь, чтобы с тобой обращались, как со шлюхой? — член выпирает под штанами. Давай снимай их и затолкай мне в глотку яйца!       А что насчёт бездействия? Ты не услышишь от меня ни слова, не почувствуешь ни одного удара. Пошёл ты нахер, Кайдановский.       — Ева, почему ты молчишь? А? — поправляет стояк, оттягивая штаны. — Я же не прошу тебя отсосать мне или подрочить. Почему ты смотришь на меня и молчишь? — проводит пальцами по моей щеке и убирает волосы за ухо: с заботой и лаской. — Мне так нравится твоя причёска. Так возбуждает твоя попа в обтягивающих джинсах. Твоя… дурацкая кожаная куртка, которая ни черта не греет тебя в мороз.       Одновременно судебный медик выглядит как щеночек и как ненормальный. Пошёл ты…       — Ева, — Кайдановский садится на край кровати, — ты мне нужна, — рука уползает под футболку и стремительно нащупывает левую грудь: мнёт и сжимает сосок, — очень нужна.       — Ненавижу Вас. Вы ужасны!       — Ошибаешься. Не говори чушь. Ты меня бесишь своими словами и бездействием! — с криком он пересаживается, занимая уже излюбленное место на мне, и засовывает вторую руку под футболку: горячо, от его касаний становится горячо на коже.       — Не трогай меня. Этими руками ты ковыряешься в задницах мертвецов. Не смей трогать меня руками, которыми копошишься в тухлой, мертвецкой крови.       — Сука! — шипит, но хуже всего то, что задирает футболку и сильно ударяет по груди. Вот это больно, это уже перебор. — Уважай меня и мой труд! Моя профессия не заслуживает таких…       Пощёчина? Мягко сказано. Я конкретно херачу ему по левой щеке, и он плывёт от боли и неожиданности. Нравится, мразь? Кайдановский склоняется и целует в губы. Приятно, но сейчас не об этом.       — Как ты достал меня! Тебя клинит по ночам? — бью кулаком в грудь, а он снова накрывает поцелуем. Приятно. — Да чтоб тебя! — удары по плечам — Кайдановский открыт для битья. Его руки отпускают меня, давая полную свободу, и только кроткие поцелуи обжигают губы каждый раз, после очередного моего удара.       Это становится делом принципа — избить его. Нет, не до смерти, но синяков и ссадин наставить хорошее количество. Кайдановский сидит передо мной на сложенных ногах, когда я отвлекаюсь — касается талии под футболкой. За это получает удар кулаком. Похуй, что старый, не помрёт. А вот садисткой меня сделает: чем больше я его бью, тем сильнее хочу, как мужчину.       — Ева? Ева?       — Заткнись! — получает в живот. — Как хорошо было, когда ты молчал! Лучше тишина, чем слащаво-приторный голос!       — Но тебе он нравится, — приближается ко мне лицом, за что получает оплеуху. — Ты заслушиваешься, когда я говорю с тобой. Твои глаза начинают блестеть, когда я заговариваю с тобой.       — Это слёзы, кретин! — вместо талии касается задницы. Козёл старый! — Мне хочется плакать, глядя на тебя! — три удара по плечам и груди. — Чего ты возомнил? Старый! С залысиной! Толстый! Носатый! Рубен был прав насчёт подтяжек — они скрывают твои стоячие соски! — я бью по лицу и вспоминаю о его студентах. Побитый препод. С одной стороны, дико неудобно, но с другой, сам виноват. — Эдик, блять! Эдик! Ещё и имя у тебя дебильное!       Мы слишком близко находимся друг к другу. Я не замечаю, в какой момент Кайдановский притягивает меня к себе. Два человека на коленях. Его руки на пояснице — не убирай их, пожалуйста. Голубые глаза закрываются на каждый удар, но открываются, сокращая расстояние между лицами. Я не перестаю его бить даже в тот момент, когда он меня целует: медленно, без языка. Кривовато, с учётом того, что я напряжена, а у Кайдановского наклонена голова.       — Расслабь губы, — я повинуюсь, обхватывая широкую шею руками, его небольшие ладони ползут по спине вверх под футболкой.       Вкус мяты: не насыщенный, а разбавленный. Касается то кончиком языка, то длинной стороной. От бороды — мягко, от губ — жарко. Рот не раскрывает широко, но страсти мне хватает. Перемещается на щёки, чмокает, оставляя частичку мяты на коже. Подбородок, и я запрокидываю голову, а мои пальцы чувствуют его волосы на висках и затылке.       — Эдуард Карлович…       — Тебе не нравится моё имя, — руки кольцом обхватывают спину, пальцы нащупывают грудь.       — Я Вас побила… а в понедельник пары.       — Потому что я тебе настолько противен.       Больше нет его губ на лице, руки со спины пропадают. Исчезает тепло, и мне становится холодно из-за приоткрытой форточки. Поникший попутчик падает на сложенные ноги.       — А хотели, чтобы нравились?       — Ты же нравишься мне, — он поднимает голову, смотрит снизу вверх. Облизывая нижнюю губу, отводит взгляд, но я застаю его врасплох, когда бросаюсь с поцелуем, первым делом поглощая высунутый кончик языка.       Почему ты перестал меня трогать? Верни всё, как было. Поцелуй разжигает Кайдановского.       — Подними руки, — ладони ползут по… как называется эта линия? По бокам, задевая большими пальцами грудь, задевая подмышки и внутренние части плечей, освобождая голову от футболки.       И вот я перед ним топлесс. А ты улыбаешься.       — Маленькая, — стесняюсь.       — А может, мне нравится маленькая грудь?       Тяну его за воротник, тащу за собой. Займи верхнюю позицию. На первый взгляд небольшие, но, как оказались, сильные ладони сжимают молочные железы. Даже если останутся синяки — всё равно.       — У тебя давно стоит, — подцепляю пальцем верёвочки спортивок.       — А ты? — он залегает, как хищник, выгибая плечевые суставы, и опускает лицо к моему телу. Волна возбуждения накрывает низ живота от мокрых дорожек, остающихся после многочисленных поцелуев.       Ну, в общем, тут такое дело… Близится зима, я понимаю, что пора доставать колготки из шкафа, но сделаю это только к декабрю. Нет, это всё отговорки, и мне просто лень брить ляжки! Но кто знал-то, что в поездке дойдёт до секса?!       Стыдно, а он спускает с меня штаны с трусами, не отцепляясь губами. Буду надеется, что борода помешает ему ощутить мою волосатость.       — Отлично заскользит, — Кайдановский оставляет нижнюю часть тела и переключается на верхнюю.       — Ты же не проверил.       — Я знаю, что ты уже возбудилась.       — Самонадеянный?       Наклоняется и целует. Мокро, как и у меня внизу. Слюна натягивается между нашими нижними губами и обрывается.       — Повернись на бок.       — По-простому не хочешь? Ну типа я полежу, а ты сверху поелозишь на мне.       Кайдановский опускает мои штаны до колен:       — Поеложу на тебе? — смеётся. — Это не про меня, — кусает за правую грудь. — Ты полежишь, а я всё сделаю сам. Будь уверена, тебе понравится.       — Направо или налево?       — Как удобнее? Хочешь стучать макушкой в стенку или ударяться лбом о ножку стола?       — А можно без участия моей головы?       Он переворачивает меня на левый бок — выбирает стол. Пододвигает ближе к себе и сгибает ноги в коленях.       — Так удобно? — поправляет подушку. Только не залезай под неё! — Хорошо?       — Футболку не снимешь? — чувствую его руку между бёдер, большой палец проводит по лобку.       — Я толстый, старый и страшный. Извини, у меня нет кубиков на животе и накаченной груди. Тебе так важно моё тело или…       И он входит. Да, я конкретно чувствую головку и раскрываю широко рот. Зубы заговаривал, скотина, чтобы застать меня врасплох. Удивительно хорошо. Любое вхождение — это, как минимум, неожиданно и, вообще, «не очень» — в тебя пихают какую-то хрень странной формы, а тут, а с Кайдановским — максимально круто.       — Или это? — тяну его за футболку для поцелуя. Мужские штаны спущены: я ничего не вижу из-за своих охуенных бёдер!       Пока он входит аккуратно и настороженно, не на полную длину. Там, конечно, не труба, но ощущения незабываемые. Зачем двадцать сантиметров, когда и небольшим органом можно доставлять такое удовольствие? Хочу чувствовать, как напрягаются его ягодицы, но дотянуться рукой не могу, далековато.       — У тебя такая, — Кайдановский сильно сжимает кожу, всё ближе пододвигая к себе, как бы плотнее насаживая, — попа! — шлепок. — Да, классная, — темп усиливается, через раз член входит до конца.       Эйфория поднимается от ног до головы. Левая рука продолжает мять задницу, а правая поочерёдно сжимает груди. Снова смена ритма в перемешку с хлопками. Алё, у меня так синяки останутся. Хотя мужик вообще полностью побит. Мои стоны — сигналы для него: быстрые движения. Боже, внутри меня очень мокро. Это Кайдановский такой возбуждающий?       — Я же говорил, что скользить будет хорошо. Мне нравится, — сильнее натягивает на себя, выгибая спину назад, — в тебе.        Красиво ебёшься, лысенький. Я бы похлопала, но мои руки заняты — мнут простыню.       В течение, кажется, минуты всё происходит очень быстро. А я, если честно, не ожидала от «старого пня» такой скорости.       — Если ты… — пускай я и лежу, но устаю наравне ему, — так продолжишь и дальше…       — Ты кончишь? — шея блестит от пота, а тебе предлагали снять футболку. Заинтересовавшись моими кувырканьями по подушке, он не сбрасывает темп, а усиливает, сминая до крови кожу на ягодицах, и разумеется я кончаю, громко крича на купе. Да, я эмоциональная в такие моменты!       — Прости…       Обессиленный Кайдановский падает на меня, и каплей свежего воздуха для него являются мои засосы, которые я оставляю на его губах.       — Извиняешься, что кончила? Это же здорово. Имей в виду, я только начал.       — Эдик, не забывай, что на тебе нет презерватива.       — Эдик? — он отрывается от моих губ и оттягивает сосок двумя пальцами. — Я заслужил быть простым Эдиком для тебя?       — Ты отдохнул? — дело в том, что его член находится во мне, но не двигается. — Не хочешь чуть-чуть меня потрахать?       — Совсем чуть-чуть? — он пихает язык между двух губ. — М-м, вкус шоколадки. Ты оставила мне «Вдохновение»? — поднимается с меня, но параллельно медленно входит на половину, акцентируя движения на головке.       — Эй, я тут! — он смотрит на стол, поэтому щипаю его за бок.       — Знаю, — Эдик вытаскивает из упаковки пластинку в серебристой обёртке и разворачивает, чтобы надкусить. Даже его «чуть-чуть» для меня кайф. Средних размеров головка идеально проходит в вульву. — Будешь? — он жуёт и подаёт половинку шоколадки в бумажке.       — Кайдановский, тебя ничего не смущает?       Эдик опускает глаза, наблюдает за тем, как член входит во влагалище. Из-за моего положения стенки вагины сужаются, добавляя и мне, и мужчине глубокие и наполненные ощущения.       — Во время секса нельзя есть? Ев, я отдыхаю! Мне нужны силы.       Возьми ещё с подоконника глазированный сырок. Ты ведь перед сном разложил всё своё хозяйство под окно вместо холодильника.       Знаю, что придаст тебе сил. Беру его за руку и вместе с половинкой шоколадки поглощаю пальцы, конечно, не забывая избавиться от обёртки. Указательный и средний проходят по нижним зубам таким образом, что мой язык оказывается между двумя пальцами.       — Что за знаки внимания? На что ты намекаешь?       — Эдик, я устала лежать на одном боку, может…       Я не договорила! Он переворачивает меня на живот и вставляет, как следует!       — О-хо-хо, теперь твоя попка передо мной во всей красе! — руки сильно сжимают ягодицы, а пенис входит с хлюпающим звуком. — Ева, ты кончаешь?       — Только попробуй сказать, что ты кончаешь! — я тянусь к нему указательным пальцем, как бы угрожая, но он перехватывает мою руку и перекладывает тело на спину. Выходит. Дрочит. Э-м, кисть эстетично двигается по основанию, заживая головку. Много… нет, это не сперма, много смазки. Ну, здравствуй, дружок, который заставил меня оргазмировать. — Эдик, ты кончаешь?       — Не думал ещё.       Мать твою… Одни серые спортивки и трусы идут нахер. Чьи? Разумеется мои. Я пододвигаюсь к Эдику промежностью, широко раздвигая ноги; он перестаёт онанировать, и инициативу перехватываю я. Очень влажный и скользкий. Гордится собой наверняка.       — Перестань улыбаться, душнила, — лучше бы сверлил злостным взглядом, честное слово.       — А ты говорила, что я тебе не нравлюсь.       — Опять душишь зудятиной.       Эдик резко входит, но не болезненно из-за обилия смазки, и сажает меня на бёдра. С большой амплитудой он заполняет моё тело. Футболка мокрая — прилипла в области груди. Шея исцарапана, ну простите. Солёный на вкус из-за пота. Эдик поддерживает меня за ягодицы, и я прыгаю на нём.       — Мы не договорились, куда кончаем.       — Только не внутрь, Эдик. Ты, конечно, привлекательный, но детей я пока не хочу.       — Конкретно от меня?       — Нет, в принципе.       — Ев, обещай, что не убьёшь.       — Что ты задумал? В задницу вставить?       Член выскальзывает, и его место занимает рука. Средний и безымянный доставляют удовольствие наравне половому органу.       — С ума сошёл?! Постельное бельё будет залито моими выделениями! — а я уже на пике практически.       — Поменяем, возьмём с верхней полки, а грязное спрячем под подушками.       Я прижимаю Эдика, вцепляясь ногтями в спину, и зажмуриваю глаза. Вот-вот. Дабы успокоить, он меня целует, жадно всасывая мою верхнюю губу и заталкивая в глубину глотки свой язык.       — Расслабься. Ева, ты восхитительна.       Сквирт. И мне стыдно от своего крика и того, что вытекло из меня. Мокрая ладонь втирает выделения в лобок. Я отпускаю широкую спину и падаю на кровать, поднимая руки за голову. Один из нас кончил, другой устал. Эдик ложится сверху, беря в ладони мой затылок, и накрывает поцелуями лицо. Мне нравится. Мне всё нравится.       — Жаль, места мало. Я бы не прочь остаться с тобой.       — Эдик, — обнимаю его обеими руками и прижимаюсь щекой к бороде, — я не буду спрашивать, откуда у тебя такой сексуальный опыт…       — Его нет. Просто ты красивая, а у меня давно не было. Я внаглую пришёл к тебе на полку и взял то, чего желал с момента, как увидел твою попку в обтягивающих джинсах.       — Пора заканчивать, лысик, — глажу по голой макушке, — и перестань душить меня заумной зудятиной, — слегка смыкаю руки на мокрой шее.       — Я не обижаю тебя, — он чмокает в губы, — я прикалываюсь!       Это какой-то бесконечный секс. Эдик стаскивает меня с кровати и высоко поднимает, закидывая мои ноги к себе на сгибы локтей. Мы в центре нашего «пятизвёздночного номера». Я крепко держусь за него, чтобы не упасть, но понимаю, что он меня не уронит. Футболка выскальзывает из-под ладоней. После струйного оргазма член глубже проникает внутрь. Не хочу, чтобы всё прекращалось. «Я — шлюха!» — внутренняя личность кричит в душе. В каком месте? Я отбивалась, как могла, но не устояла. Эдик превосходно целуется, и это свело меня с ума. Секс? Ни одному парню не был подарен сквирт. Чёрт, придётся менять простыню. Эдик целуется, прогибая спину назад. Безупречные мышцы на руках.       — Эдик, ты не успеешь, — темп замедляется, ему тяжело держать меня.       — Успею, — он задыхается, трудно дышать. — Я выполню твою просьбу.       Натирает… какой-то дискомфорт. Не больно, но неприятно.       — Стой-стой, — слезаю с него и тянусь к стояку, чтобы додрочить уже до конца.       — Нет, я начал — я и закончу.       Эдик входит спереди. Мои ноги нешироко расставлены, две его руки обхватывают задницу, они же и насаживают меня на член. Дискомфорт уходит, вот теперь всё, как и было раньше — наслаждение. Мы много целуемся, мои губы частично стёрты, а его борода вокруг рта приглажена. Обещай, что это не в последний раз.       — Эдик, — он тихо стонет мне в ухо, — ты сейчас кончишь.       — Нет, Ев, ну я же чувствую.       — Хватит, — пытаюсь оттолкнуть его, — перестань, — упираюсь ладонями в грудь. — Эдик, я отсосу тебе, и на этом закончим, — держится за поясницу, впиваясь ногтями в бока, — Эдик… — до упора, снова и снова. — Эдик!