Мне не должно быть так одиноко без тебя

Уилл прекрасно знает обо всех маленьких грешках доктора Лектера, которые на самом деле куда правильнее называть преступлениями и убийствами. Уилл знает. Но этот факт ничуть не мешает ему два часа спустя стучать в палату 304 с пакетом из дико дорогого ресторана, в который он в иной ситуации никогда бы не зашел, в руках. Он убеждает себя, что повторное посещение больницы — чистая случайность, а не его желание. Он здесь вовсе не потому, что ему небезразличен Ганнибал Лектер, чертов Каннибал и Серийный Убийца. Он вообще просто катался по Балтимору, честно планируя совершить набег на продуктовый магазин после ухода из больницы. И он совершенно точно не собирался тратить почти полчаса на поиски заметки с названием того ресторана в телефоне, который однажды рекомендовал ему доктор. Он сделал эту заметку ещё в прошлом году, сообщив доктору, что ноги его там не будет. И он вовсе не забил на поход за продуктами из-за получасового спора с менеджером ресторана на предмет заказа еды без предварительного бронирования. Еще он определенно не говорил волшебных слов «Это для доктора Лектера» в качестве последнего аргумента, лишь бы закончить этот спор в свою пользу, и не проводил следующие сорок минут в ожидании еды. Он категорически не психовал, раз за разом натыкаясь на красный свет светофора, намекающий ему передумать, развернуть машину и вернуться домой, и не игнорировал свой обычный маршрут только потому, что сумка с едой по безумной цене из пафосного ресторана, который нравился доктору, могла остыть, а в больнице за это время его могли накормить безвкусной едой. Он совершенно точно не провел эти два часа думая о том, что доктор Лектер назвал его лосьон после бритья милым. Он не вздыхал два часа, краснея как школьница при мысли о том, что доктор Лектер открыто флиртовал с ним, и не грустил, вспоминая, с какой мягкостью тот произнес его имя. И все это потому, что жизнь Уилла — грёбаная шутка вселенной. Когда он наконец слышит прохладное «Войдите!» из-за дверей палаты, то понимает, что не задумался даже на секунду о том, что Алана все еще может быть внутри и что именно она могла уже принести доктору Лектеру приличной еды. Уилл смотрит на стену, задаваясь вопросом, как сильно ему нужно будет удариться о нее головой, чтобы получить сотрясение мозга и полностью и навсегда стереть все воспоминания, сбросив мозг до заводских настроек, если Алана действительно там. Затем он открывает дверь. Биииип. В палате его встречает сбивчивый стук сердца доктора Лектера, эхом отразившийся в кардиомониторе. Доктор пристально смотрит на аппарат, преданный собственным телом, и Уилл отчаянно пытается вытряхнуть из головы мысль, что это мило. Мило — вообще не слишком подходящее слово для серийного убийцы-каннибала. Грэм, возьми себя в руки. — Уилл, — приветствует его доктор Лектер. Он улыбается так же, как и всегда — почти незаметно, но Уилл точно знает, что это именно улыбка, благодаря лучистым морщинкам, собравшимся в уголках его глаз. Воображение Уилла дорисовывает Ганнибалу заинтересованно вздернувшиеся кошачьи уши, выглядывающие из-под прядей волос и выдающие радость доктора точно так же, как предатель-кардиомонитор. — Я принес вам еды, — неловко произносит Уилл, чтобы не сделать вместо этого какую-нибудь глупость. Например, назвать доктора милым вслух. Уилл клянется, что видит, как довольно виляет воображаемый кошачий хвост. — Ты просто ангел, Уилл. Обед в его сумке довольно скромный. Менеджер ресторана положил настоящие столовые приборы вместо пластиковых, и Уилл расставляет их на столе, пока доктор Лектер встает и осторожно подходит ближе, волоча за собой капельницу. — Ты не будешь есть? — спрашивает Ганнибал, глядя на единственную вилку, единственный нож, единственный контейнер для еды на вынос, единственные пластиковый стакан и бутылку с водой. Уилл вспоминает, что людям для жизни необходимо иногда питаться, как бы он ни пытался убедить свое тело в том, что кофе и аспирина ему достаточно. — Я просто хотел принести вам поесть. Сейчас я поеду домой и там поем, — он изо всех сил уклоняется от вопроса, стараясь, чтобы ответ звучал правдоподобно, но, похоже, врет настолько плохо, что на секунду в глазах доктора мелькает что-то вроде узнавания. — Почему мне кажется, что я не должен тебе верить? — поддразнивает его в ответ доктор, осторожно садясь на свою сторону стола. Капельница звякает в такт его движениям, и этот звук возвращает Уилла в тот момент затишья, когда они сидели точно так же, лишь поменявшись местами. Он немедленно лупит по этому образу воображаемым ломом, хороня его глубоко в сознании вместе с другими неприятно-нежными и яркими воспоминаниями об их дружбе. Не подозревая о хаосе в голове Уилла, доктор Лектер указывает Уиллу на кресло напротив. — Пожалуйста, я настаиваю. Тут слишком много блинов для одного человека. Поешь немного. — Вам не помешали бы дополнительные питательные вещества, — возражает Уилл, но все же садится. — Тебе тоже, — парирует Ганнибал, бросая на Уилла взгляд, слишком похожий на тот, который они однажды разделили в номере мотеля. — Ешь. Уиллу явно нужна яма поглубже, если он хочет похоронить все те (не)приятные чувства, что бушуют у него внутри, и еще, вероятно, лопата, чтобы эффективнее от них отбиваться. Некоторое время они молча едят. Уилл время от времени откусывает от одного из блинов, пока доктор Лектер не съедает свои два целиком. Для человека такого уровня педантизма, как доктор, ему даже слишком комфортно предлагать свою вилку Уиллу. Их трапеза мирная и тихая. Это ощущается уютно и даже знакомо, пока доктор Лектер вдруг не спрашивает: — Блум сказала мне, что мы врач и пациент. Мы поэтому никогда не пробовали романтический подход? Вся кровь Уилла немедленно бросается ему в лицо. Не стоило даже надеяться, что доктор Лектер не захочет вернуться к предыдущей теме разговора — он человек такого склада, что будет неуклонно добиваться своего. Забавно, что, с воспоминаниями или без, ему нужен именно Уилл. Грэм всегда уважал эту его черту, его целеустремленность и решимость. В тот момент, когда Ганнибал решал, что он чего-то хочет, он был готов погрузить в хаос вселенную, лишь бы добиться желаемого. Каким бы невозможным это ни казалось, он всегда находил способ. Это восхищало. — Я никогда не был вашим пациентом, — слишком быстро и резко усмехается Уилл. — Мы просто разговаривали. Это звучит отрепетировано, словно заученная мантра, снова и снова повторенная, чтобы убедить себя в этом. Это — та самая лазейка, которую доктор Лектер всегда оставлял для них, чтобы успокоить Уилла и стереть все возможные между ними границы: врач и пациент, друзья, коллеги, отцы. — И даже если бы я был им, — продолжает Уилл, мысленно следуя вдоль еще одной из возможных границ, стертых между ними доктором Лектером, на которой Уилл никогда до этого не пытался сосредоточиться (Влюбленные. Скажи мне, Уилл, что бы ты при этом почувствовал?), — вы самый неортодоксальный человек, которого я знаю. Я не думаю, что что-то подобное остановило бы вас. Он думает о множестве вечеров, которые они провели вместе, о совместных ужинах, до и после того, как он обнаружил, что именно кладет доктор в его тарелку, о постоянном весе руки доктора Лектера на пояснице, о неописуемом чувстве водоворота в животе каждый раз, когда их взгляды встречались, и вспышках желания, которые он порой замечал в глазах доктора Лектера во время их бесед. Он думает о том, что рука доктора Лектера сейчас так близко к его руке на столе. — На самом деле… я думаю, вы пытались, а я просто не понял, — произносит Уилл, не сводя глаз с их ладоней, лежащих вплотную друг к другу. Они не настолько близко, чтобы соприкоснуться, но достаточно, чтобы он чувствовал жар, исходящий от тела доктора Лектера. Ты сознательно проигнорировал, — сообщает его чертов мозг. — И что ты скажешь теперь, когда больше не можешь прикрыться непониманием? — спрашивает доктор, легко касаясь большим пальцем мизинца Уилла. Уилл отнимает взгляд от этой точки соприкосновения и видит желание и веселье в его карих глазах. Тем не менее, это выражение не имеет ничего общего с привычной яростной бурей желания и одержимости, что всегда пылала в глазах прежнего доктора Лектера. — Я думаю, нам следует подождать, пока к вам не вернутся воспоминания, прежде чем принимать подобные решения, — отвечает Уилл, убирая руку и мгновенно сожалея о потере ощущения тепла кожи доктора. Еще одна эмоция, которой место в его ментальной яме. Доктор Лектер грациозно принимает этот полуотказ, отворачиваясь к окну на другой половине больничной палаты. — Мои воспоминания либо вернутся через пару дней, либо нет, — Уилл приподнимает бровь, и хотя Ганнибал не смотрит на него, он наклоняет голову, как если бы смотрел, продолжая объяснять ход своих мыслей. — Лабиринт разума — сложное место. Я пытался пройти его и нашел больше ловушек и дыр в полу, чем дверей. Уилл задаётся вопросом, касается ли это человеческого мозга в целом или только мозга Ганнибала в частности, и в этот момент доктор Лектер неожиданно хмурится, давая понять, что его интересует то же самое. Но… секунда, и это проявление слабости пропадает с его лица, стертое разумом. Уилл приписывает пункт «помешанный на контроле» к списку личностных черт доктора. Приятно наконец получить ответ о настоящей психике Ганнибала — психопат по рождению, а не из-за травмы. Однако возникает другой вопрос: насколько сильно повлияла травма? Стал бы Ганнибал Лектер каннибалом даже без травмы? Возможно. Стал бы он серийным убийцей? Несомненно. Уилл смотрит на линию его плеч, на то, как его пальцы обхватывают пластиковый стаканчик. Любое, самое обыденное движение доктора Лектера привычно выверенно и размеренно. Его железный контроль над выражением лица ослаб, но даже монстры не застрахованы от морфия. Уилл наблюдает за доктором, за тем, как он смотрит в окно. Комплекс Бога, несомненно. Черта характера. Доктор Лектер снова поворачивается к Уиллу со знакомо-отрепетированной улыбкой на губах, но она тут же тает во что-то более естественное, как только его взгляд (теплый, карий, мягкий) фокусируется на Грэме. — Когда память вернется, я получу ответы на многие другие вопросы о собственной жизни. Но прямо сейчас я мог бы использовать то, что морфий развязал мне язык, в качестве оправдания. — Вы используете морфий как предлог, чтобы флиртовать со мной? — спрашивает Уилл с мрачным весельем. — Возможно, — доктор Лектер скромно наклоняет голову в элегантном движении, будто пожимая плечами. — Но кто обвинит меня во флирте с красивым молодым человеком, который подарил мне хорошую еду и хорошую компанию? Особенно с учётом моего состояния. — Вряд ли меня можно считать хорошей компанией. Не говоря уже о красоте, — усмехается Уилл, отводя глаза. — И все же, зная тебя всего полдня, я вынужден не согласиться. — Потому что ваш нос так говорит? Доктор Лектер берет руку Уилла в свою, и Грэм, слишком ошеломленный, чтобы реагировать, позволяет ему поднести ее к своему лицу. В первый раз, когда доктор Лектер его обнюхивал, Уилл был слишком удивлен, чтобы возражать. Во второй, третий и четвертый Уилл просто позволял ему, довольный тем, что доктор стоит совсем рядом. И в этот раз Уилл снова позволяет, стыдливо наслаждаясь тем, как доктор делает глубокий вдох и оставляет нежный поцелуй на тыльной стороне его ладони. Уилл может справиться с насилием, он привык к нему. Но справиться с флиртующим доктором Лектером?.. Мягкие, теплые, карие глаза встречаются с глазами Уилла. На мгновение Уилл снова видит эту едва заметную вспышку узнавания, подобную капле крови на белом снегу, видит темные щупальца, настойчиво вплетающиеся в извилины его мозга. Он видит голод в том, как пульсируют зрачки доктора Лектера. — Потому что мой нос так говорит, — в медово-карих глазах доктора Лектера словно проступают капельки крови, и темные ветви в груди Уилла обвивают его ребра. Но мгновение — и все исчезает, словно кровь из крошечной ранки на пальце смыло струей воды. Когда Уилл выходит из палаты доктора Лектера, он не знает, что делать с мучительной пустотой внутри. Поэтому он делает то же, что и всегда — закапывает это чувство так глубоко, что может поверить, будто его не существует.

***

Поскольку жизнь Уилла — все ещё гребаная шутка, он в доме Ганнибала Лектера. Это прекрасная возможность для того, чтобы поискать что-нибудь подозрительное. При желании Уилл мог бы даже запаковать весь холодильник доктора Лектера, отправить его Прайсу с Зеллером и, наконец, покончить с Чесапикским Потрошителем раз и навсегда. Но поскольку мозг Уилла действительно имеет что-то против него самого, он подсовывает хозяину воспоминания о выражении лица доктора Лектера — мягкие, теплые, карие глаза и брезгливо вздернутая верхняя губа — в тот момент, когда Уилл перед уходом произнес: — Я вернусь попозже к ужину, вам нужно, чтобы я принес еще что-то? Уилл помнит, как Ганнибал неодобрительно посмотрел на пакет с порванными и испачканными в крови и грязи вещами и произнес: — Не хотелось бы создавать тебе неудобства, но… И вот теперь Уилл здесь, в логове Чесапикского Потрошителя, с дорожной сумкой наперевес ищет ему нижнее белье. Вселенная его просто ненавидит. Хотя, может быть, это просто карма, решившая компенсировать Уиллу все те пытки, что он пережил из-за доктора, и предоставившая ему возможность наконец закончить эту игру. Но… (Да, разумеется, всегда имеется «но») Уилл, конечно, мог бы сделать нечто подобное, но ведь это… Ганнибал. Ганнибал, его друг (который, вероятно, когда-то тоже рискует стать каннибалом), что сейчас так открыто флиртует с ним и так явно нуждается в нем. Это не доктор Лектер, каннибал и известный серийный убийца (почему-то тоже очень в нем заинтресованный). И нарушать неприкосновенность дома своего друга в тот момент, когда он наиболее уязвим, когда он невиновен… Нет, Уилл не может этого сделать. Джек чертовски на него разозлится, если узнает об этом. Уилл, вздохнув, поднимается наверх. Он игнорирует самурайские доспехи, потому что они чертовски жуткие. Он игнорирует скальпель на тумбочке у кровати и аптечку под раковиной в ванной, обустроенную с таким тщанием, словно доктор непрерывно ждет Апокалипсиса. Он пытается не обращать внимания на костюмы и внезапный скачок собственного сердца, когда видит их. Вместо этого Уилл достает самые скучные на вид рубашки, мягкий свитер и брюки, а затем несколько минут собирается с духом, готовясь узнать, какое нижнее белье носит Ганнибал, прежде чем открыть ящик комода. После этого испытания взгляд Уилла внезапно останавливается на куче одеял, аккуратно сложенных на стуле в дальнем углу комнаты. Пусть он и не знает точно, какую именно травму пережил Ганнибал, Уилл прекрасно осведомлен о ее гранях — о голодном существе, слишком сильно напуганном холодом. Кладовая Ганнибала всегда полна продуктов, которые доктор физически не в состоянии съесть, толстые одеяла лежат у его кровати, и в каждой комнате всегда зажжен камин. Каждая мелочь — кристаллизованное свидетельство травмы. Травма подобна снежинке, истории, которую можно можно собрать из крошечных деталей, если знать, куда направить окуляр микроскопа. Уилл задается вопросом, сознаёт ли доктор Лектер эти свои причуды и позволяет ли его комплекс превосходства вообще о них знать. Чем дольше он стоит в комнате Ганнибала, тем пристальнее смотрит на одеяла, размышляя, проявятся ли эти особенности доктора сейчас, когда он лишен воспоминаний. Уилл думает об изношенных больничных простынях и кусачих одеялах, которые могут предложить в госпитале, если эта тайная травма таки всплывет на поверхность, а затем с побежденным вздохом идет искать достаточно большой чемодан. Чуть позже Уилл задерживается на кухне, снова не обращая внимания на скальпели и прочие потенциальные орудия убийства, которые он заметил на пути из спальни. Он открывает холодильник, старательно игнорируя куски мяса, тщательно упакованные явно не неким респектабельным мясником. Затем он берет телефон, находит рецепт и начинает готовить, потому что вся его жизнь — все еще злая шутка.

***

Биииип! Ганнибал снова смотрит на кардиомонитор, когда Уилл входит в палату. Грэм почти видит, как доктор планирует провести серьезный разговор с этим адским устройством о том, чтобы то больше не доносило на него. — Я принес вам куриный суп, — говорит он, просто чтобы посмотреть, как оживляются эти воображаемые кошачьи уши, и Ганнибал улыбается ему. — У меня не было черной курицы, но я надеюсь, что обычная тоже окажется вкусной. Уилл снова накрывает на стол, в этот раз позаботившись о том, чтобы еды хватило на двоих. — Я уверен, что это будет вкусно, Уилл, — говорит Ганнибал, осторожно подходя к маленькому столику. — Скажи, я когда-то уже готовил для тебя куриный суп «Силки»? — Да, однажды вы мне его принесли, — Грэм колеблется лишь мгновение, снова садясь напротив. Он избегает смотреть Ганнибалу в глаза, когда тихо добавляет, надеясь, что Ганнибал этого не заметит. — Когда меня госпитализировали. — Что тогда с тобой было? — спрашивает Ганнибал, дуя на ложку супа. — Анти-NMDA-энцефалит, — небрежно отвечает Уилл, пытаясь смахнуть кислый привкус воспоминаний. Нет причин привлекать Ганнибала к ответственности за ошибки, совершенные доктором Лектером. Или, может быть, есть, потому что Ганнибал внезапно замирает с ложкой во рту. Удивление вспыхивает в его глазах вместе с чем-то темным, едва мелькнувшим и тут же угасшим. Уилл крепче сжимает свою ложку, делает вдох, подносит ложку ко рту и проглатывает это откровение. Бесит, что, даже отсутствуя, доктор Лектер все еще имеет от него секреты. — Никаких новых воспоминаний? — Грэм меняет тему, сосредотачиваясь на собственном супе. — Никаких воспоминаний, как таковых, но я знаю, кто я. Глаза Уилла тут же впиваются в его лицо в поисках крови, но находят только мягкие, теплые, карие глаза. Чувство пустоты из-за того, что Ганнибал еще не осознает до конца, кто он такой, неприятно тревожит Уилла. Он снова берет метафорическую лопату и начинает копать метафорическую яму побольше. — Я помню, что мне нравится. Искусство, музыка, кулинария, — доктор делает паузу. — Ты. Уилл фыркает, пытаясь скрыть реакцию за ложкой супа. Ему становится все интереснее, продолжится ли этот вопиющий флирт, когда монстр в сознании Ганнибала снова всплывет на поверхность, или они вновь вернутся к метафорам и тонко завуалированной игре. — Я также уверен, что разбираюсь в психологии. Если я сосредоточусь, то могу вспомнить определенные идеи, — продолжает Ганнибал. — Но и только. Идеи, теории, рецепты, мышечная память. Никаких личных воспоминаний. — Вы помните строение человеческого тела? — А нужно ли мне? — Ганнибал умело уклоняется от вопроса. Уилл не может понять, то ли в мозгу Ганнибала роятся какие-то смутные знания, то ли эта раздражающая игра просто часть его личности. Скорее всего, и то, и другое. Твои внеклассные занятия, думает Грэм. — Хирургия, до психиатрии, — говорит он вслух. — А, это имеет смысл, — замечает Ганнибал, и следом, глубоко нахмурившись, замолкает. — Мои пациенты… — О, — понимает Уилл. Сегодня четверг, и пациенты доктора, должно быть, пришли на терапию, в итоге обнаружив, что кабинет Ганнибала пуст без каких-либо объяснений. Он уверен, что доктора Лектера на самом деле не волнует — не может волновать — скучная жизнь его пациентов, но знает, что доктор очень гордится своей работой. — Я могу… Я имею в виду, я мог бы зайти к вам в офис завтра утром и сделать несколько звонков. Объясню пациентам, что вам придется какое-то время отсутствовать. — И нянька, и секретарша? — нотка веселья искрится в глазах Ганнибала (мягких, теплых, карих), когда он берет руку Уилла в свою так, словно это что-то обыденное. Так, словно этот жест не заставляет сердце Уилла бешено колотиться в груди. Уилл смотрит на точку их соприкосновения, туда, где широкая ладонь Ганнибала обнимает его кисть. Воздух покидает его легкие, кровь заливает щеки, в желудке — мешанина ощущений. Запутанный узел облегчения, радости, тоски и боли. Это ближе к корчащимся личинкам, чем к порхающим бабочкам. Так легко быть с Ганнибалом вот так. Почти правильно. Уилл мгновение обдумывает идею перевернуть руку и переплести свои пальцы с пальцами доктора. Он мог бы сделать это, если бы захотел, и пусть его будущее «я» разбирается с последствиями. — Чем я могу отплатить тебе за твою доброту, Уилл? — спрашивает Ганнибал, мягко сжимая его ладонь и находя глазами (такими мягкими, такими теплыми, такими карими) глаза Уилла. И Грэм даже не планирует извиняться перед собой будущим, когда переворачивает руку, как ему того и хотелось, и позволяет себе улыбнуться в ответ. Прошу, оставайся таким же. — Давайте представим, что это своеобразная плата за все прошлые ужины в вашем доме? — предлагает он вслух. — Так не пойдет, — хмурится Ганнибал, почти оскорбленный этой идеей, и накрывает ладонь Уилла другой рукой. — Лучше позволь мне пригласить тебя на настоящее свидание, Уилл. Он выглядит таким честным, каким Уилл никогда его прежде не видел, и даже больше — почти нежным. И он все еще манипулирует, чтобы получить то, что хочет. Даже без воспоминаний словесная ловкость Ганнибала по-прежнему с ним, такая же естественная, как и его обаяние. — Это больше похоже на то, чего вы хотите, доктор, — почти кокетливо уклоняется от ответа Уилл. — Ты хочешь сказать, что тебя не привлекает эта идея? — Ганнибал отклоняется назад, хитро, дразняще улыбаясь. Уилл стискивает зубы, сдерживая ухмылку. Этот диалог куда больше похож на разговор с его Ганнибалом Лектером, которого он иногда терпит, но в основном неохотно любит. — А вы переживете тот факт, что я буду есть еду, приготовленную не вами? Бииип! Собственничество. Еще одна черта характера Ганнибала, которая так ему присуща. Уилл видит, как это чувство блестит в его глазах, словно грозовая туча, отбросившая тень на холм. Время останавливается, и Уилл снова замечает мерцание в глазах Ганнибала. Ревнивый монстр, пойманный в ловушку внутри черепа доктора, стучит в дверь, и алые щупальца расплываются в янтаре его глаз, стремясь преодолеть тепло в этом игривом взгляде. Они исчезают слишком быстро. — Ты видишь меня насквозь, — мягко признается Ганнибал с дрожащим вздохом, как будто эти слова больше значат для него, чем для Уилла. Он подносит руку Уилла ближе к своему лицу, вдыхая еле слышный запах его лосьона после бритья или, возможно, естественный аромат его кожи, а потом опускает глаза, как в те редкие моменты, когда Уиллу удавалось превзойти его. — Я думаю, что тогда у меня возникло бы искушение покормить тебя из собственных рук в качестве компенсации, — говорит Ганнибал, прикасаясь ногой в носке к икре Уилла под столом. Образы непрошено приходят в голову Уиллу. Он представляет ресторан, наполненный постоянным тихим гомоном голосов и тусклым светом, Ганнибала с его взглядом (мягким, теплым, карим), предлагающий покормить его с рук. Он видит нежную снисходительную улыбку на его губах и обожающие глаза. Неправдоподобно фантазийная картина, чистая и совершенная, словно снимок с обложки журнала. Он думает о знакомой кухне Ганнибала — нет, доктора Лектера, — где свет никогда не позволяет ему скрыться. Он думает о докторе Лектере, проталкивающем кусок нежного мяса окровавленными пальцами ему в рот. Он думает о вкусе, обрушивающемся на язык, восхитительном, как и все, что готовит доктор Лектер. Прекрасном, как и все, что он делает. Когда жар заливает щеки Уилла, и он чувствует, что его сердце пропустило несколько ударов, он действительно — действительно — не хочет думать, какой из этих сценариев вызвал такую реакцию. — Не на публике, — спотыкающимся голосом выдыхает Уилл, обездвиженный собственными непристойными фантазиями. Если он сосредоточится, то почти почувствует металлический привкус крови и соль кожи доктора на губах, и пытается не думать об этом так отчаянно. Ганнибал преувеличенно обиженно кривит губы, прижимая руку Уилла к своей щеке. У него нет причин выглядеть мило, и все же это единственное слово, которое приходит на ум Уиллу. Он вздыхает. Это все так чертовски нечестно со стороны Лектера. — Ладно. Всего один кусочек десерта из твоих рук, — соглашается он в итоге. — Ты очень жесток, Уилл. У меня есть на то причины. — Ты не хотел бы видеть меня другим. В флуоресцентном свете больничной палаты клыки Ганнибала кажутся более длинными и острыми. Свет подчеркивает его скулы и отбрасывает тени на лицо, из-за чего он выглядит слишком опасным — слишком первобытным. Он делает глубокий вдох, и Уилл скорее ощущает, чем видит прячущегося внутри монстра, зверя, притаившегося за деревьями, выжидающего идеальный момент, чтобы наброситься. «Вот и он». Когда свет падает прямо на лицо Ганнибала, Уилл клянется, что может различить пятна крови, просачивающиеся в линии этих теплых коричневых радужных оболочек, и ему становится больно.

***

Уилл прислоняется спиной к двери Ганнибала снаружи. Тревога накатывает на него волнами тошноты, будто при пищевом отравлении, как только он покидает палату. Это физическая боль в груди, острый укол непрошенного желания, который неуютно ощущается за грудиной. В мозгу Уилла звучит тихий, отчаянный шепот «Вернись, пожалуйста…», и он с ужасом осознает, что это его собственные чувства. Эта мысль неприятна, но у Уилла нет ни времени, ни желания копаться в ней. Он тычет в нее лопатой и умоляет — пожалуйста, полезай в яму.

***

Грэм несколько часов сидит за своим обеденно-рабочим столом, просматривая бесчисленные кулинарные блоги, пока, наконец, не находит нужное: «Во время выздоровления от анти-NMDA-энцефалита рекомендуется воздерживаться от обычных «продуктов для восстановления», таких, как куриный суп и тушеное мясо, независимо от того, насколько сильно их жаждет организм […] Анти-NMDA-энцефалит означает, что иммунная система подвергается перегрузке и подобная пища только усугубит симптомы […]» У Уилла не хватает сил даже разозлиться. Он просто откидывается на спинку стула и тихо фыркает: — Разумеется…

***

Это прекрасная возможность раздобыть информацию, и так бы и поступила настоящая ищейка Джека. Он снова в одном из самых личных пространств доктора Лектера — его офисе. Заметки доктора — психопата — о нем, Уилле, лежат тут же, на полке, и ждут, пока Уилл прочитает их. Сколько доктор Лектер написал о нем? Насколько компрометирующими могут быть его записи? Вел ли он заметки о том, как развивался энцефалит Уилла? Уилл смотрит на блокнот, вздыхает, садится на стол доктора Лектера — ведь доктор никогда особо не возражал, когда он это делал, — и начинает играть в секретаршу.