Урок по внутренним ощущениям Екатерины казался вечностью. Ей богу, время просто нарочито оттягивали назад. Она не могла воспринимать информацию, в груди носился ревущий фьорд, острые плечики сжимались, а зеленые глазки постоянно поглядывали на портфель. Там, глубоко спрятанный во внутреннем кармашке, очень сокровенный шанс.
Каков план?
Кате нет необходимости долго продумывать последующие шаги, она в целом изначально понимала, чего хочет добиться. Если уж Роме нравится другой человек, ничего сделать она с этим по щелчку тоненьких пальчиков не сможет. Но, пусть и грязным методом, оставить его около себя - возможно. Посеять семена раздора, и чтоб выросли могущественные деревья с острыми ветвями. А там, глядишь, и Пятифан поймет, какую чудесную личность держал в тени собственного неведения. И наличие фотографии далеко не конец, это лишь начало..
Смирнова еще настрадается из-за этой выходки, и недобрый взгляд матери, с которой она встретилась по неволе перед уроком, буквально сверлящий её, явно подтверждает теории девятиклассницы. Острые ногти впивались в косу, периодически накручивая прядку своих шелковистых волос на палец. Бьётся в груди легкое волнение и предвкушение, с которым сложно бороться, но девушка покорно сидит, раздумывая над всевозможными ответвлениями от готового плана. Ведь кто знает, всё ли пройдет гладко? Екатерина пропускает тяжелый вздох, окутывая строгим взглядом присутствующих в классе, старательно возвращая себя в быт урока.
Дрожащее звучание звонка наконец развязало ей руки. Девушка, быстро вскочив, принялась складывать школьные принадлежности в портфель, мысленно успокаивая себя.
А если вообще не получилось ничего?
А если расфокусированный кадр?
А если....
« — Тише ты, успокойся! Всё у тебя получилось.. » — хрупкие руки едва заметно дрогнули.
Весь процесс смог слегка разволновать девушку, ей бы критически не хотелось вновь идти на подобные риски, которые ну очень уж не под стать старосте, с абсолютно другим авторитетом. Еще чего, бегать и прятаться по углам, вынюхивая зацепки.. Она осознает, что фактически этим и занималась, только никогда признать не сможет.
Рюкзак уже оказался на одном плече, а школьные, черные туфельки, застучали по коридору. Екатерина маневрировала между играющими в догонялки младшеклассниками, умело обходила более старших, что не торопясь направлялись к следующему кабинету. Непривычный момент для наблюдающих со стороны. Ведь Смирнова обычно расслабленно расхаживает по коридорам, заставляя каждого стать мишенью её острых очей, и даже самые невиновные под расстрелом зелёных глаз, чувствуют себя провинившимися. Как изменчив бывает мир..
Забежав в необходимое ей помещение, Катя закрылась в кабинке, скидывая рюкзак на пол. Ей хочется отдышаться, но точно не из-за повышенной физической нагрузки. Определённая волна переживаний и предвкушения упала на острые плечи, заставляя тяжелее вдыхать. Рука скользнула внутрь сумки, слепо выискивая необходимый карман.
« — Ну же, пожалуйста.. » — Катя озиралась по сторонам, словно где-то в груди поселилась легкая паранойя, что её могут поймать и отчитать за нарушение личного пространства. Ну и глупость.
Хрупкие пальцы нашли небольшой замочек, в котором находилась фотокарточка. Нервно начиная его расстегивать, она услышала достаточно нехарактерный звук. Смирнова даже успела испугаться, что могла повредить снимок, но нащупав его, поняла, что он в прекрасном состоянии. Екатерина застыла, держа злосчастное доказательство её разбитого сердца в руке, не доставая из портфеля. Ей вмиг стало так тревожно и некомфортно от красочного осознания того, насколько она покинутая. Но подобные чувства в её груди надолго не задерживаются, они сменяются абсолютной мстительностью, хладнокровием и хитростью. Катя замерла, стараясь реабилитировать дыхание.
« — У меня.. Всё.. Получилось.. » — уверенно и стойко пронеслось в голове Екатерины, и она наконец вытащила руку из рюкзака. Снимок был повернут к ней обратной стороной, так что она ощутила лишь кульбит сердца, сделанный явно зазря. Ей вдруг стало тяжело, видимо всю свою яркую страстность к этому делу, она растеряла благодаря волнению. Но быстро собралась, у нее отлично получается отгонять ненужные мысли, разогнулась и, прикрыв глаза, выдохнула.
« — Всё.. Получилось.. » — вторила себе Екатерина, разворачивая снимок.
Оглядывая получившийся кадр, девушка застыла. Она схватилась за него двумя руками, прожигая своим горящим взглядом. Руки тряхнуло вновь, по телу прошлась волна двусмысленных мурашек.
— Получилось... — шепотом проговорила Смирнова, сквозь появляющуюся на лице улыбку. Снимок получился отличный, лишь по краям немного смазанный, а главные лица в её сценке без труда узнавались. На кадре Рома прямо-таки прижимал к себе Петрова, и оба очевидно расплывались от такого переходящего дружескую грань объятия.
« — Так еще и за ручку там держатся! Красота. » — Смирнова хихикнула, прикрывая ладошкой улыбку. Девушка спрятала снимок в кармашек рубашки под жилеткой, и направилась на поиски хозяина полароида. Теперь уверенность растекалась по телу, и она словно преисполнившись в собственных умениях, в своем духе рассекала школьные коридоры. Самый душещипательный момент еще предстоит пережить, а именно - диалог с Ромой.
Смирнова быстро разобралась и нашла обладателя чудо-машины, отблагодарила и испарилась, как только тот начал расспрашивать о «вознаграждении за участие в школьной жизни». У неё не было никакого желания провести диалог с Пятифаном при свидетелях, а так же, звать его она на глазах присутствующих не планировала. Необходима была крайняя осторожность, которая в итоге и повлечет за собой абсолютный выигрыш старосты. Придя в следующий кабинет, Катенька достала тетрадь, и стала аккуратно вырывать маленький кусочек листа с последней страницы. Написав необходимое послание и сложив записочку, она оставила её на парте хулигана, а после, принялась за активное заполнение записей в тетради. Это даже не была иллюзия её занятости, ей и вправду нужно было кое-что дописать, но получилось крайне удобно.
Она отчетливо слышала голос необходимого ей человека в коридоре, но и не только его..
— Да он шустрый, на! Немного практики и всех нас обыграет! — крайне впечатлительно говорил бурят, а его звонкий голос еще эхом отдавался по коридору.
— Да-а, Тоха, еще немного, и даже
я бы тебя не догнал. Но нет, я тебе так просто не уступлю. — говорил Рома сквозь немного сбившееся дыхание.
— Попозже еще поспорим и точно не догоните. — искренне рассмеявшись, сказал Петров, облокачиваясь на стену.
Лицо Екатерины от такой "приятной" сцены, приобрело презрительное выражение. Даже ручка невольно стала жертвой её мимолетно усилившейся хватки. И хорошо, что она их не видит, а может лишь слышать. А то точно выдала бы свои внезапные ощущения от их взаимоотношений, о которых она знает чуть больше остальных. Парни наконец прошли в класс, и зелёные глазки уставились на них в своей привычной манере.
Рома упал за свою парту, даже не обращая внимания на одиноко лежащую записку. Но она все же бросилась ему в глаза. Хулиган, немного нахмурившись, взял послание и стал оглядывать выпытывающим взглядом присутствующих в классе. Но как и всегда, найти загадочного адресанта не удалось. Под партой послышался шелест разворачивающейся бумажки, на лице Смирновой стала появляться улыбочка, но она продолжала утыкаться в свою тетрадь.
« —
После этого урока жду только тебя под лестницей. ».
« — Опять?! » — пронеслось в голове у хулигана. Катя специально написала записку точно так же, как и в первый раз. Ей показалось это достаточно издевательским жестом, мол снизошла, и оставила подобную подсказку.
Начался урок. Вторые сорок пять минут отсидеть, казалось, ещё сложнее, но теперь не только Смирновой. Рома в связи с последними событиями, ощутил себя безумно шатко. У него была мысль, что это Катя, и Полина успела рассказать ей увиденное на том чаепитие. Но ему вполне ясен последующий план действий. Если это и впрямь так, парировать он сможет не напрягаясь, оставляя себя в победном положении. Да и толк от этого диалога? Пятифан остановился на выводе, что это скорее всего очередные поверившие в свои силы пацаны, испугавшиеся подойти и попросить аудиенции. Откинувшись на спинку стула и равнодушно смотря в окно, Рома оставил поток размышлений на эту тему. Бессмысленно, все равно уже скоро всё узнает.
А снежинки крупными хлопьями кружились, прибивались в сумасшедший танец друг с другом. Окутывали своей пеленой ветви деревьев, делая их пышнее, падали на землю. Ведь совсем скоро новый год, и как же такое можно забыть? Антон слегка напрягся, ссутулился и уместил свою ладонь на лбу. Ему безумно хочется преподнести своей сестре подарок, но нет ни накоплений, ни возможностей. Петров не долго думал - решил, что сможет нарисовать её. А Оля безумно любит рисунки старшего брата, радостно хранит каждого динозавра в определенном ящичке. Выражение своей любви в подобных жестах - мелочь, но так греют душу маленькой девчушки. От такого осознания и Антону легче, так что, он принял решение начать на днях с полной серьёзностью. Завершит всё акварелью, подарит живость и красочность портрету, чтобы точно передать эти качества, несомненно присутствующие у его сестры. Взгляд невольно упал на Пятифана, который тоже залюбовался снежными просторами. Теплая улыбка неосознанно появилась на лице Антона - он принял решение, что и его нарисует, в подарок на новый год. Это даже не тяжело, наоборот, абсолютное удовольствие. Да и его руки уже столько раз выводили необходимый образ, что никакого труда это не составит. В груди разливалось что-то теплое, непередаваемое, такое спокойное, что в сон клонить начинало.
Вновь оглушительная трель звонка. Все стали торопливо собирать вещи, и Екатерина, в числе первых, поспешно покинула кабинет. От былого волнения ничего не осталось, лишь легкий трепет предстоящей встречи. Она скрылась под лестницей, словно сливаясь с тенью. А Рома не спешил так же. Хулиган кратко сообщил буряту, что у него есть свои дела на этой перемене, и идти за ним не нужно. Бяша еще протестовал, вскидывал руки и надевал свое театральное, обиженное выражение лица. Это все было очевидно несерьёзно - так, простенькая сцена для лучшего друга, с явным подтекстом шутки. Они еще перекинулись парой фраз и Рома все же удалился, под прощальный крик бурята:
— А я тебе о всех своих свиданках рассказываю, на! — Бяша тут же рассмеялся, разворачиваясь в противоположную сторону, и сталкиваясь с немного недоумевающим взглядом Антона.
— Куда он? — решил уточнить Петров, ибо от услышанного конечно легче не становилось. В груди даже поселилась легкая тень недоверия, которую он старательно прогонял.
— Нашел у кого спросить, Тоха. Без понятия, на. — бурят кивнул в сторону предстоящего им пути, намекая, что стоять на одном месте и смотреть вслед уходящему Роме не планирует. А Антон от такого жеста сдержал забавную улыбочку, видимо все переняли это от Пятифана.
Рома быстро оказался на месте встречи, и глаза невольно закатились, когда перед лицом вновь открылся облик посланника.
— Опять? — спросил Рома, смотря на неё с зарождающимся раздражением. На секунду он даже замешкался, но спрятал эту эмоцию подальше, ведь если Катя проглядит это, может воспользоваться в собственных целях.
— Да-а-а, Ромочка.. Опять... - Катя хитро заулыбалась, складывая руки на груди. — Только сейчас конечно, не только об Антоне беседовать будем.. — Смирнова вскинула свои брови, разочарованно вздыхая.
Рома же продолжал смотреть на неё с абсолютной серьёзностью, намекая, что его время далеко не резиновое.
— Знаешь, Ромочка, я могла конечно многое себе надумать, но чтоб.. — она хмыкнула, явно сдерживая улыбку. — такое... — Катя подняла свой взгляд во взаимно смотрящие, выглядывая в них реакцию.
— Ну? — Рома сохранял стойкость, и даже успешно, так и не скажешь, что в груди у него бьётся невероятное волнение. Выразительная бровь взлетела ввысь, а студёные голубые глаза прожигали собеседницу насквозь.
— Может ты мне лучше сам расскажешь, что там у вас с Антоном? — Катенька отвела взгляд, словно проглотила конкретику намеренно, и дала понять это Пятифану.
— Говори уже чё позвала, у меня, блять, нет ни терпения, ни времени на тебя. — Процедил хулиган сквозь зубы, раскрывая свою повышенную раздраженность из-за диалога.
— Ладно... — кивнув головой, проговорила Смирнова. — Мне тут птичка одна напела, что у вас завязались более тесные отношения... — она стрельнула своими зелёными глазками, собираясь продолжать, но Пятифанов её перебил.
— А, так ты из тех, кто верит в каждое кривое слово? Особенно пьяных людей? Удивляешь, Смирнова.. — не скрывая презрения, Пятифан хмыкнул, словно сам поражался глупостям слухов.
Катя лишь едва заметно нахмурилась и прошипела себе под нос:
— Полина... — и сразу сменилась в лице, осознавая, что сказала это вслух. И каким образом она вообще решила поверить ей? Поверить, что она будучи под внушительным градусом, не начнет трепаться об этом направо и налево.
— Да, Полина. Так могу я уже, блять, уйти, или тебе уж очень хочется поболтать о глупых слухах Морозовой, которая уже не первый раз пиздит что-то про меня.. - Пятифан нахмурился, облокачиваясь на стену.
— А если я тебе скажу, что.. — Катя сменилась в лице, вновь стала внушительно ядовитой. — у меня есть прямое доказательство... слухам... —, она вскинула свои бровки, и уже не скрывала ехидной улыбки.
Рома лишь усмехнулся.
— Катя, на меня твои маневры не работают, заканчивай уже этот цирк.. — хулиган уж было начал разворачиваться и уходить, но его остановила крепкая хватка тонкой руки на запястье, Катя развернула его к себе.
— Это не блеф, Ромочка. Я не только видела вас сегодня в кабинете, я забрала от ваших нежностей прямое доказательство. — Смирнова говорила сквозь сильно стиснутые зубы и очевидно тише прежнего. А Пятифанов не сдавался, ни грамма растерянности не появилось на его лице.
— Ага, тебе лишь бы хуйни наговорить, Смирнова. — хулиган грубо выдернул руку из хватки, и развернувшись, стал уходить. Громкий вскрик Кати воспрепятствовал его маршруту.
— Уйдешь - всем покажу! — Рома повернулся, и увидел в крепко сжатых руках фотокарточку, которая и являлась тем самым прямым доказательством.
Нет.
Она не врала.
И не блефовала.
В ушах внезапно зазвенело, в груди осело отвратительное чувство злости. Взгляни на Смирнову, так та буквально упивалась своим положением, расплывалась в улыбке. А Пятифану хотелось лишь вырвать этот снимок из тонких рук, разорвать и сжечь. Но Катя явно убедилась, что он понял серьёзность её слов, и спрятала фотокарточку вновь в кармашек, прикрывая его жилеткой. Стараясь быть на шаг впереди и предугадывать всевозможные хитрости, девушка встала ближе к проёму. Так у неё больше шансов и на помощь позвать, убежать, и привлечь ненужное её собеседнику внимание.
— Ну что, пообщаемся, Ромочка? — она вдруг стала отвратительна Роме в своем обличии, пелена отчаянной злобы перекрыла рациональный взгляд.
— Ну, блять, и че ты хочешь? — брови свелись к переносице, сразу понятно, что требовать она что-то будет. Иначе бы уже рассказала, и показала всем, и каждому злосчастный снимок. И от неприятного чувства безысходности становилось еще хуже, теперь он буквально загнанный в клетку.
А Катя вмиг стала серьезной, улыбка с её лица пропала, глаза залились чернотой.
— Ничего того, что выполнить ты не в силах.. — Смирнова подошла ближе к Роме, фокусируясь на его пылающем взгляде. — С Антоном покончено, больше вы друг другу никто. И если будешь с ним ошиваться, я всё равно узнаю, тут же к его родителям пойду, и расскажу всё в самых красочных деталях, и от себя добавлю.. — Катя ехидно хмыкнула, тыкая хулигану в грудь своим пальчиком. —
А
ты теперь со мной сидишь, и до дома провожаешь меня. И да.. — она отошла, складывая руки на груди. — Не только родителям его расскажу, но и школе всей. От грязи не отмоется, жизни ему тут никто не даст,
гарантирую. И чтоб спрятаться от такого ужаса, мамочка и папочка Антона, наверняка увезут его подальше от этой деревни, закроют в помещении с мягкими стенами, вот такую жизнь
ты ему подаришь.. - , девушка расплылась в улыбке.
В груди Ромы билось сердце, словно птица в клетке - еще немного и вылетит. Улетит, беспечно хлопая крыльями. Ах, как бы хотелось стать её попутным ветром. Он чувствовал отвращение к положению каждым сантиметром своего тела, в груди разрывалась открытая, рваная рана, которая гудела и зудела. Хотелось исчезнуть из этого мира, оказаться в другой реальности, там, где можно быть счастливым без подобных происшествий.
Голова стала тяжелой, ноги ватными. Вот и остальные быстро просекли его слабую точку, ударили больнее любых кулаков. И это не заживёт, не затянется если помазать лечебной мазью. Обезболивающие не помогут, нет больше надежды. Всё лучшее зарождалось в пыльной душе, но Смирнова выдернула это с корнями, оставляя кромешную тьму. Рома знал - пути их длинных и витиеватых перипетий будут ровными, но..
Если ровными — значит, параллельными.
Больно, хочется стереть в пыль школу, оставить горстку развалин от однажды стоявшего здания. Кулаки невольно сжались, да так, что короткие ногти впивались в ладони, но сейчас это было не важно.
Как? Как отталкивать от себя горячо любимого человека, который стал ближе любого родственника? Толкать и видеть, как ему невероятно больно от твоих действий, но и дальше отрекаться от него. Смотреть в наливающиеся слезами голубые глаза, светлые бровки, что аккуратно вздрагивают, и продолжать делать больно. Наносить ему тысячу ножевых ранений в самое сердце левой рукой, а правой, творить тоже самое с собственным. И молчать... Без возможности объяснить, просто молчать, морщась от раздирающей душу боли.
Так, блять, любить, сможет он еще? Найти такое родное в чужих, правильных руках, сможет? А захочет?
Пятифанов сдерживал все выливающиеся из него градом эмоции. Смотря в ехидные глаза напротив, он смог лишь выдавить из себя:
— Понял тебя, иди.. — и Екатерина упорхнула, оставляя за собой шлейф сладкого парфюма.
Сердце разрывалось, взвывало от осознания грядущего ужаса. Хулиган, прикусывая нижнюю губу, попытался высвободить эти ужасные эмоции из груди, разбивая костяшки об стену. Но ничего не помогало, он облокотился на неё спиной и скатился к полу, упираясь лицом в ладони. Как же он слаб - это понимание разжигает ещё большую злобу. Никто его не ждёт, и собственноручно предстоит разбивать хрупкое счастье. За свою честь он переживал, бесспорно; но она оказалась на последнем месте в приоритетах. Отказываясь от Антона, отрекаясь от себя, он сможет уберечь его. Защитить от горьких последствий, издевок, родительского недопонимания, ещё больших ссор. Отгородить от переезда, ведь если даже смотреть на него возможности не будет, Рома
сломается.
Рассыплется.
Станет пылью.
Исчезнет.
И заставит исчезнуть всех.
Никогда так не любил прежде.
На глаза стали наворачиваться едва заметные слезы, и Рома, буквально заставил себя встрепенуться. Нельзя. Запрещено. Даже если нет никого больше, ни в коем случае. Хочется плакать от боли, верно, но хулиган выбирает собственную волю. Планета замерла, та тонкая нить удерживающая его в реальности, натянулась и с треском разорвалась. Рома не чувствует себя живым, он больше ничего не чувствует. Сколько времени прошло?
Выглянув немного в уже пустующий коридор, хулиган понял, что урок начался. Плевать.. Ему предстоит сидеть под ненавистной лестницей, вестницей разлуки, и принимать ужасающий факт того, что это конец.
А Антон волновался, он очевидно заметил отсутствие единственного человека, который красит его серые будни в яркие цвета. Но Петров стойко решил, что у него могут быть свои дела, и в этом нет ничего, что должно заставлять нервничать. Но это лишь борьба чувств и рационального мышления. Сколько сердцу ни читай нотаций, продолжает колебаться. На перемене Петров все же встретился с Ромой, он подошёл к нему в той же манере, что и всегда, заглядывая его глаза.
— Привет, почему на уроке не.. — он не договорил. Увидев в любимых глазах такое отчаяние и сожаление, все слова забылись и вылетели из головы. Хулиган был разбит и потерян.
— Что случилось? — Антон смотрел на него, выжидая ответного взгляда, а тот, словно специально, упёр взор в пол. А Пятифан боялся, искренне боялся, что посмотрев в ответ, даст слабину. Пришлось опомниться, ведь именно сейчас они нарушают условия, поставленные Екатериной. Рома решил, что через всю боль, которую ему ещё предстоит пройти, он создаст более простой выход из этих чувств для любимого человека. Ведь если Антон его возненавидит, ему не будет так же больно? Горящая злоба перебьёт горечь, и он будет жить как жил? Найдет любовь в чужих глазах, а хулиган будет наблюдать, радуясь, что у него все хорошо. Не без боли, не без срывов, но так лучше.
Потому Пятифан вполсилы оттолкнул Антона, даже не смотря на его реакцию.
— Ключ.. — хулиган протянул открытую ладонь, вынуждая Петрова положить желанное. А Петров, запнувшись, практически упал, но смог удержаться на ногах. Растерянным взором он смотрел в голубые глаза, которые отказывались сделать то же самое.
— Рома. Что случилось? — сдавленно и напугано спросил Антон, игнорируя ладонь. Он попытался подойти поближе, вынудить на него посмотреть.
— Сука, просто отдай мне, блять, ебучий ключ! — переходя на крик, отчеканил Рома.
Петров замер, в груди от такого поведение рассыпалось всё, осколками впиваясь в сердце. Зарождалась обида, масштабы которой оценить было невозможно. Опять что-то случилось, а на Антоне будут отыгрываться? Но гордость почему-то отступила, стало необъяснимо страшно, что он в чем-то все-таки провинился.
— Рома... — застыв словно статуя, тише сказал Петров, стараясь разбудить хулигана от какого-то кошмара. Чем больше он говорил, повторял его имя, тем Пятифану становилось хуже. По рукам пробегала дрожь.
— Сука.. Иди ты на хуй.. — процедил хулиган сквозь зубы, разворачиваясь и поспешно удаляясь. Больно. Невыносимо больно. Антон направился за Ромой, скидывая рюкзак, и попутно выискивая там ключ.
— Сейчас дам я, блять, только объясни мне, что происходит. — голос предательски дрогнул, и то для каждого было болезненнее раны от острого ножа.
Антон сам терял рассудок, поддаваясь отвратительному разочарованию и страху, которые мутили взор. Пятифан остановился, а Тоша продолжал копошиться в портфеле. Наконец, найдя, и протянув ключ Пятифанову, Петров с надеждой, вновь попытался заглянуть в глаза Роме, ожидая рассказа. Но тот лишь грубо выхватил ключ, разворачиваясь и так же спешно удаляясь.
— И я должен на хуй идти?! — недоумевая, крикнул вслед уходящему хулигану Антон, ощущая как трещинами покрывалось сердце.
От услышанного Рома на секунду остановился, нахмурился, сильно жмуря глаза, словно стараясь остановить поток образовывающихся слез. Их не было, но колючие шипы расцветали в душе, протыкали живое нутро, и такая реакция Антона - вполне себе очевидная. Но хулигану казалось, что он смог морально подготовиться за то время, что сидел под лестницей. Столкнувшись с этим в реальности, хочется согнуться из-за раздирающей боли в душе, упасть на колени и взвыть. Все несказанное отправляется в печку, остается осадком, как напоминание того, что всё не вечно. Пятифан пересилил желание развернуться, сказать что-то, объясниться, и отправился дальше.
Нет больше никакого желания, нет никаких «нас», все кануло в лету. Это не тысяча ножевых, это уже десятки тысяч сквозных. Рома все пересилит, хотя бы постарается, пусть от этого и появится ненависть к собственной жизни. И пусть он будет винить себя, что потерял счастье и вынужден проживать остаток своих дней в пелене разочарования, утерянного однажды. Пусть Антон будет счастлив... Без проблем в лице хулигана, которые слишком рано упали на его плечи. Рома будет верить и следить, чтоб Петров все пережил. Пережил его, пережил друзей, переждал морозы, и пережил любовь.
Рома помчался из школы, ощущая как мышцы подрагивают от эмоционального взрыва. А Антон остался, стараясь хоть как-то то связать между собой разумные оправдания. Тщетно - не понять. Петров чувствовал, как в груди что-то замыкается, он ушел в туалет, стараясь умыться острой, ледяной водой, приводя себя в сознание. Весь оставшийся школьный день был словно в дыму, он не мог собраться и хотя бы сделать вид, что все в порядке. Тревога засела глубоко-глубоко, пустила свои корни по телу, обвивая белую шею юноши, заставляя теряться и периодически забывать навык, данный всем с рождения. Дышать ведь каждый умеет?
Антон не понимал, за что чувствует себя виноватым, не понимал, почему вновь чувствует такое наплевательское отношение к себе? Парень уткнулся носом в парту, стараясь сдерживать подступающий поток слёз. Оказалось, больнее всего пытаться принять это, подумать о том, что может быть в будущем, и понять, что Антон всё равно его простит. По его прогнозам, уже завтра всё наладится, а он проглотит этот казус, лишь бы быть рядом с ним. Этот иррациональный страх душит все вокруг, покрывает мир пылью, и он простит...
Tom Odell - Another Love
Школьный день подошёл к концу, и, как бы ни хотелось увидеть хулигана, он так и не появился. Антон поплёлся домой, старательно избегая Бяшу, который может напроситься пойти вместе с ним. Хотелось остаться одному, остудить свой пыл и выдохнуть. Снег под весом парня хрустел, послушно прогибаясь, но Антон уже ничего не слышал. Весь мир вокруг стих, оставляя его в объятиях собственных размышлений и горечи.
I wanna take you somewhere so you know I care
Я хочу увезти тебя куда-нибудь, чтобы ты знал — мне не всё равно.
Пятифан же сидел в лесу у какого-то дерева, раскуривая очередную сигарету. Он не забудет эти глаза, не забудет то, что лицезрел в них трещину, которая появилась после его слов. Как же просто всё сломать, и как же больно это осознавать. Руки дрогнули, снег кружился и медленно падал на его ладони, быстро превращаясь в небольшой, влажный след, не оставляя от себя ничего..
But it's so cold and I don't know where
Но сейчас слишком холодно, да и не знаю я куда.
Петров нахмурился, останавливаясь словно по приказу кого-то свыше. Он замер, смотря себе под ноги. Хотелось упасть, схватиться руками за снег, и чтоб холод, покалывающий ладони, смог вернуть его в реальность. Чтобы он проснулся от этого кошмара и забыл поутру, перестал страдать от нападков окружающих людей, которые только и делают ему больно, вынуждая терпеть и молчать. Семья, школа, а теперь.. Теперь и единственная, первая любовь..
I brought you daffodils in a pretty string
Я принес тебе нарциссов в симпатичной обертке,
Роме хотелось продолжать избивать всё, что существует в этом мире, но никакого эмоционального облегчения за этим не последовало. Лишь разбитые в крах костяшки, которые всё ещё побаливают, и уже засохшие кровяные разводы на руках, напоминающие о таком же состоянии его сердца. Мороз уже не казался чем-то проблематичным, плевать было на всё, кроме раздирающей раны в душе, которая то и дело продолжала трещать по швам. Хулиган хмурился, упираясь взглядом в пол.
But they won't flower like they did last spring
Но они не расцветут так, как расцвели прошлой весной.
Антон ломался, он чувствовал подступающий ком в горле, заставляющий вот-вот разрыдаться, хватаясь за колючие ветки вокруг. Он не выдержал, уселся рядом с каким-то деревом и облокотился на него спиной. Прикрыв глаза, он видел образ кричащего Пятифана, который старательно отводил свой взор. Этот образ обретал новые детали, становясь словно реальным, осязаемым, будто до него можно дотянуться. И у Петрова на лице мелькнула едва заметная улыбка от такого видения, Рома, который даже в трепете отвратительной тревоги, может его навестить.
I wanna cry and I wanna love
Я хочу плакать и хочу любить,
Чудовище с огромными когтями, которое раздирало душу хулигана, сдаваться не планировало. Теперь он чувствовал нарастающий ком обиды, и невероятной вины, хотя переубеждает себя, что выбрал лучшую дорогу для Антона. И он сломается, изувечит себя, и не оставит от своих чувств ничего, но будет уверен, что он счастлив. Будет уверен, что он расправил свои крылья, забыл и улетел прочь, наслаждаясь беззаботными моментами расцветающей юности. Выкинув уже докуренную до фильтра сигарету, Рома достал очередную, не раздумывая, сразу подкуривая.
But all my tears have been used up
Но все мои слёзы уже были пролиты.
Антон старался отдышаться, реабилитировать свое состояние, и держаться. Но в груди бился ураган, он не позволял ему даже глаз открыть, и оторваться от образа хулигана. Казалось, если он убедится, что это неправда, и откроет глаза не обнаружив Ромы, то тогда слезы рекой начнут литься по холодным щекам. Он хватался руками за край собственной куртки, сильно сжимая её. Антон сильный, смелый и храбрый, но никогда не чувствовал себя настолько разбитым и отчуждённым.
On another love, another love
О другой любви, о другой любви
Рома поднял глаза в небо, разглядывая пышные облака, стараясь не моргать лишний раз. Он боялся, что может расплакаться, боялся принимать в себе эти эмоции, ненавидел себя за то, что мог себе позволить подобную сентиментальность. Хотя, кажется, не помнит даже когда в последний раз высвобождал свои эмоции подобным образом.
On another love, another love
О другой любви, о другой любви
Антон смотрел в голубой горизонт над головой, с блестящими от скопившихся слез глазами, а брови неумолимо дрожали, вынуждая сильнее хмуриться, чтоб воспрепятствовать им. Где он? Что случилось? Все ли в порядке? Как помочь ему? Петров пропускает рваный вздох, и ощущает, как теплая слеза проскальзывает вниз по щеке.
And if somebody hurts you, I wanna fight
Если вдруг тебя тронут, я брошусь в бой,
Рома поджимает губы, старательно стирая тыльной стороной ладони мокрый след от пробежавшей слезы, не отрывая взгляд от плывущих дальше облаков. Дышать становится сложно, брови хмурятся, и нет больше ничего, кроме пульсирующей боли в груди, с которой нет возможности бороться. Нет больше никого, и его руки опускаются вниз, ладони падают на холодный снег. Они уже покраснели от такой долгой прогулки в мороз, но хулигану абсолютно плевать. Его мир рассыпался, перестал существовать, и никакая физическая боль не может отвлечь от этого. Пятифан хмурится, громко вздыхая, и ощущает, как мокрые дорожки на щеках продолжают появляться.
But my hands been broken, one too many times
Но у меня было столько переломов рук
Антон упирается лицом в ладони, стараясь противиться собственному позыву плакать. Но сдается.. Теперь он сидит и навзрыд всхлипывает, старательно сразу стирая следы своих чувств краем рукава куртки. Он чувствует себя жалким, брошенным котенком в зимнюю пору. И теперь Антон вынужден скитаться, выискивая себе новый смысл жизни, чтобы не остаться в этом злосчастном сугробе и не закрыть здесь глаза навеки, запоминая последний увиденный кадр. Небо - красивое, пастельно-голубое, спокойное небо.. И оба парня смотрят на него не отрываясь, ощущая, как грудная клетка невольно сжимается от непроизвольной истерики. У кого-то тихой, за крепко стиснутыми зубами, а у кого-то более свободной, нервной и отчаянной.
And I'd sing a song, that'd be just ours
И я бы спел тебе песню, что могла бы стать только нашей,
Больно, и горячие слезы только и продолжают литься, невзирая на попытки их остановить. Птицы стихли, облака прекратили свое движение, все перестало быть значимым, и небо вдруг потеряло красочность цвета.
But I sang 'em all to another heart
Но я уже спел их все другому сердцу.
Если Рома не выдержит, будет ли у него шанс все вернуть? Он не задумывался об этом ранее, но именно сейчас, понимает, что сам под себя начал рыть яму, в которой и потонет, задыхаясь в собственных попытках спастись. И пути больше нет, он уже вооружился лопатой и сделал какую-то часть работы, так что теперь, может лишь сидя у какого-то дерева, проливать слезы душераздирающей боли.
And I wanna cry I wanna learn to love
И я хочу плакать и хочу научиться любить,
Антон хочет вырвать из груди этот отвратительный сгусток, который заставляет ощущать дрожащие руки, слезы в глазах, и непередаваемое чувство одиночества. Хочется разодрать себя, расцарапать грудь, сломать себе ребра, но вырвать голыми руками сердце, выбросить и никогда больше не наслаждаться любовными делами. Никогда.. Никогда, никогда, никогда..
But all my tears have been used up
Но все мои слёзы уже пролиты...
На смену отвратительной грусти пришла злоба, которая смешавшись с другими негативными эмоциями, повлекла за собой удар адреналина. Хулиган встал, и снова начал избивать дерево, в надежде, что боль костяшек перебьёт тот ревущий фьорд в душе. Заберёт слезы и отчаяние, и уже не важно, что может помочь, хочется воспользоваться любыми методами.
Но и на смену всем ярким чувствам пришло мирное разочарование. Тяжелый вздох. Рома направился прочь, Антон встал, продолжая свой путь домой. Они были в таком эмоциональном ужасе, что и не смогли заметить друг друга, а сидели буквально через несколько деревьев, разлучающих их.
Петров уже зашёл домой, но не хотел никому ничего говорить. Не было сил выдавить из себя даже усталое приветствие, не было желания натягивать улыбку, чтобы все вокруг думали, что все в порядке. Антон упал на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Оля сразу заметила его приход, и печальное настроение, она стала расспрашивать его, стараясь узнать, в чем же причина такого самочувствия? А Антон закипал, буквально как чайник, ещё немного, и начнет оглушительно свистеть, предупреждая остальных о температуре его эмоций. И, не выдержав, юноша все же оттолкнул от себя сестру грубым высказыванием:
— Уйди, Оля! Не видишь, что я устал? Не трогай меня хотя бы до вечера! — и Оля послушно покинула комнату, оставляя Антона терзаться ещё большим чувством вины. Ну как же так можно? Она же из чистых побуждений, легкого волнения и тоски прильнула с допросом. И Петров понимал это, понимал, что это его любимая младшая сестренка. Но сейчас он ощущал, словно весь мир враждебно настроен, не хочет даже пытаться доверять кому-либо. Теперь, помимо липкого чувства обиды, грусти и одиночества, присутствует зарождающаяся озлобленность, которая оплодотворит повышенную раздражительность по отношению к каждому. Антона заставила подняться с кровати одна мысль, которая очень внезапно всплыла в его голове.
Петров подскочил, подходя к комоду с вещами, и достал чёрный свитер Ромы, в котором ушел домой после того казуса, и забыл вернуть. Он сначала оглядывал его, ощущал ударивший в голову запах Пятифана, сигареты с его одеколоном.. А после, прижал к себе, зарываясь носом в мягкую ткань и прикрывая глаза. И как приказать себе противиться, задирать нос, когда так любишь? Антон все простит, и хочет, чтобы всё было хорошо. Хочет разобраться, невероятно желает найти покой и только в лице Ромы, наотрез отказываясь от любых других возможностей, по крайней мере сейчас.
Рома сидел в своей комнате на кровати, держа в руках собственный портрет, который писал в его понимании лучший художник. Сердце не успокаивалось, становилось лишь больнее, но он чувствовал от этого рисунка невероятное тепло, которое внушало ощущение спокойствия. Он не отрывался, теряясь в своих мыслях, и череда размышлений привела его к прошлому.
Пятифан наконец понял.
Он столько лет присутствовал в рядах наблюдающих за сценой, в которой Антона задирали, и он даже получал иногда по лицу за свою дерзость, которая не была оправдана, или подкреплена физической силой. Но всегда скалил зубы, не давал себя унизить и противился, стараясь ответить тем же. И Рома помнит, что это была единственная логичная возможность посмотреть на поведение Антона в отличающейся от привычной череды обстоятельств ситуации. И он упивался его силой, видел в этих глазах стержень, легкую грусть, которую Петров прятал так далеко, как только мог.
Рома... Восхищался? Слишком громко сказано, но очень точно. Ведь уже с восьмого класса Пятифанов запретил без его ведома переходить на избиения Антона, лишь словесные перепалки, которые могли быть подкреплены угрозами о расправе. Почему? Ему было тяжело, но признать это для себя было ещё тяжелее. Уже с восьмого класса Петрова хотелось защитить, уберечь, и это получалось даже если приходилось действовать втайне. Из-за такого образа Антона, многие из хулиганской шайки Ромы планировали отыгрываться на щуплом очкарике, просто потому что для них это казалось весельем. А Пятифанов сразу клыки показывал, хмурился и наказывал, что если тронут
его, сами виноваты будут, что их мать родная, в последствии, не узнает. И он следил, контролировал, чтоб его светлый луч оставался невредимым, и если позволял кому-то обижать, то только под собственным надзором. Или сам, как бы то ни было странно и необъяснимо.
Рома точно знал, что силу рассчитать сможет, не то, что какой-то там Бабурин, которому лишь бы зацепиться и унизить, отыграться из-за собственной обиды на мир. И последний раз, когда Антон получил какие-то травмы от Ромы, оказался болезненнее для хулигана самой травмы. Пятифанов еле сдерживался, чтоб не помочь ему, не поддержать, и не начать извиняться. Но смог лишь гордо вскинуть бровь, поджимая губы, и удалиться, забрав с собой своих верных псов.
Такие воспоминания, как раскаленная лава в груди, прожигающая всё хорошее и светлое. А как Антон смотрел на него, меняясь в выражении лица? Напрягался, подбирался, и буравил своими нежными, голубыми глазами, вызывая лишь легкий, забавный смешок, от милой нелепости картины. А как смотрел тогда, в лесу, старательно подбирая нужные выражения, чтобы рассказать о своих чувствах? Рома положил ладонь на лоб, упираясь локтями в свои колени. А тот первый поцелуй, на который Пятифан ответил, даже не понимая того? А как корил, и винил себя за то, что был слеп такое количество времени? И как ему было тяжело в ту ночь объясниться перед собой, когда наступил долгожданный момент принятия своих чувств. Руки вновь дрогнули, отвратительно.
Петров вжимался в свитер, не открывая глаз. Ему хотелось упереться в это сильное плечо вновь, и он точно знает, что завтра будет требовать его внимания, заставлять поговорить с ним, и плевал он на упертое, хулиганское нежелание, или что-то, из-за чего Ромка избегает его. Иначе с этой тревогой Антону не справиться, никак не в одиночку.
***
Школьный день наступил раньше ожидаемого, время словно ускорилось, вынуждая сосредоточиться, и действовать ради благополучия будущей любви. И Антон покорно ждал у коридора, снова придя намного раньше положенного. Он нервно оглядывался, предвкушая наконец встречу с голубыми, холодными глазами. И помотать нервишки пришлось, ведь Рома видно совсем не торопился. А Пятифан чувствовал, что его ждет, и прекрасно понимал, что с каждым новым днем, ситуация будет приобретать более невыносимые обороты, потому и старался оттянуть этот момент. И, поднявшись на желанный этаж, хулиган увидел нервно оглядывающегося, выискивающего его Антона, и Пятифан прекрасно всё понял. Он застыл, вступая в борьбу со своими яркими, противоречащими чувствами в душе, и решил, как ни в чем не бывало, всё же подойти к кабинету.
Стало тяжелее, ведь как и ожидалось, Антон преградил дорогу, замирая отражением во взаимно смотрящих глазах. Время вновь остановилось, и они застыли, смотря в до боли родной, ответный взгляд. Коридор будто опустел, оставляя их наедине, и гул учащихся стих.
— Рома.. Перестань так поступать со мной, расскажи, что случилось? — начал говорить Антон, с примесью злобы и обиды, а закончил более нежно, словно своим тоном голоса намекал, что всё равно простит. А Пятифан молчал как рыба, даже не зная, что ему сказать, и нужно ли вообще говорить? Просто смотрел, наслаждался возможностью тонуть в омуте его глаз.
— Рома? — Петров подошёл ближе, нервно бегая взглядом по Роме. И он не мог ничего сказать, казалось, он прямо сейчас убежит, чтобы спрятаться от отвратительного чувства горечи, расцветающей в душе вновь. Его голос был обиженным, холодным, и это было даже пугающе.
— Антон, я.. — Рома постарался что-то сказать, фокусируясь только на лице Антона, а сердце билось в бешеном темпе. Поднять глаза заставил звонкий стук каблучков по коридору. Екатерина встала, облокотившись о стену, и, сложив руки на груди, выжидая последующего решения от Пятифанова. И Рома, едва заметно поморщился, разочарованно вздыхая. — Просто отъебись от меня, сложно? — тише, но чётче прежнего, проговорил Рома, удаляясь в нужный класс. Он столкнулся лицом к лицу со Смирновой, которая удовлетворенно кивнула головой, а хулиган лишь презрительно фыркнул себе под нос.
Антон остался стоять в коридоре, буквально попрощавшись с реальным миром. Рухнуло.. Всё рухнуло.. В ушах зазвенело, тревога вырвалась из груди, обрушившись на Антона. Хотелось забиться в уголок и плакать, громко, задыхаться от собственных слез, но рыдать. Сжав ладошки в кулаки, Петров выдохнул, возвращая на своё лицо непринужденность. Появившаяся Полина пыталась забрать его внимание на себя, но как бы старательно он ни делал вид, что слушает и находится с ней в диалоге, был абсолютно в другом мире. Антон точно знает, что добьётся ответа от Пятифанова. Не оставит это так, и поймает, добьётся его внимания чего бы это ни стоило. Будет "случайно" в него врезаться, падать перед ним, закидывать свои тетрадки в рюкзак, но Рома ответит на его вопросы, поднимет ещё хотя бы раз свои глаза, чтобы увидеть, сколько боли смог принести.
Начался урок. Антон ошеломленно просидел все время от его начала, до самого конца, и ловил на себе такой же, недопонимающий взгляд бурята, после того, как они смотрели на новое место Ромы в классе. Он сел с Катей... И что, неужели Рома таким образом прощается с Петровым, намекая на новый путь в своей жизни? От таких мыслей Антон склонился над партой, упираясь лицом в ладошку, сдерживая беспощадный ураган чувств. И он не готов был так всё оставить.
Перед следующим уроком, когда все уже были в классе, Антон, проходя мимо парты, где теперь сидел Рома, якобы случайно уронил пенал, и из него вылетели разные ручки и карандаши. По изначальному плану Петрова, хулиган должен был помочь ему собрать то, что с грохотом упало на пол. И у него появится возможность аккуратно взять его за руку, притянуть к себе и шепотом сказать, что им необходимо поговорить. Но Рома даже внимания не обратил, лишь опустил свой взгляд и вернул обратно в тетрадь, не помог и не хотел.
« —
А если у него больше нет чувств? Может всё прошло, и я лишь глупостями занимаюсь? — » , Антон прогонял такие мысли, точно зная, что придумает множество побуждающих Рому на действия ситуаций, чтобы проверить, и убедиться в его чувствах. А сердце кричало, умоляло его переубедить, слезно просило доказать, что его ещё любят, и ему надо повременить с тем, чтобы разбиться вдребезги.
Последующий школьный день прошёл лишь в попытках вынудить Рому обратить на себя внимание. Он действительно "случайно" врезался в него, лишь бы увидеть ответный взгляд. Пятифан прекрасно всё понимал, старательно успокаивал себя, лишь бы сохранять былую непринужденность на лице, и просто проходил мимо. А Петров на такую реакцию злился, обижался, хотел взвыть и зарыдать, но нет.. Не так просто, Ромочка, он не будет сдаваться.. Ну он же не знал, что каждая его новая попытка – десятки вонзающихся игл в сердце хулигана.
