polnalyubvi – Твои глаза
Проходя по знакомым извилистым тропам, оба молчали. Рома потому, что боялся сказать что-то не то. Выпалить лишнего, спугнуть или обидеть однажды уже утерянного человека. А Антон не знал каким образом сможет передать свои чувства с помощью слов. Он ощущал себя маленьким мальчиком, внутри которого огромным роем страстно витает любовь. И она, в сравнении с ним, большая. Вечерняя атмосфера помогала памяти найти в ландшафтах вокруг знакомые очертания их первой прогулки. Петров так и не понял, обманчиво ли это ощущение дежавю, но поддался ностальгическим впечатлениям и стал в них утопать. Пятифанов рядом не выглядел напряженным, но подбитым очевидными переживаниями - явно. Выскользнув из кармана, бледная, холодная рука робко коснулась чужой, заставляя отчасти напугано посмотреть на инициатора такого контакта.Ты словно в небесах заря, Ты полная Луна
Антон хотел вырвать Рому из всепоглощающего ряда вопросов, которые явно оборачивались к хулигану и заставляли почувствовать себя виноватым. Хотел, но не словами. А едва ощутимо дотронувшись до чужой ладони, спросил разрешения. Легко улыбнувшись, его светлый, ребячески-невинный взгляд с волнующим интересом ожидал ответа. Явное замешательство на лице Пятифанова быстро растворилось, оставляя лишь теплый, но все еще виноватый взгляд. Взгляд, превращающийся в щенячий из дикого волчьего. Аккуратно соприкоснувшись с хрустальной, белой ладонью Рома сплёл их пальцы между собой, крепко сжав. Умиротворяющая теплота разлилась под ребрами, согревая лучше любой куртки.Я помню лишь твои глаза, А дальше пустота
Так и дошли они до неприглядного Пятифановского дома, расцепив руки только у порога. Войдя в помещение, Антон ощутил, как легкие сразу обдало знакомым запахом, который сходу ассоциировался с чем-то родным. Вряд ли из-за самого дома, скорее из-за воспоминаний и неизъяснимого сочетания остаточного сигаретного дыма и запаха Ромы. Его нельзя было с уверенностью описать одними словами, но в нём точно были его краткость, внимательность и сила. — Замёрз? — немного сипло спросил хозяин, вешая куртку на крючок. — Не сильно. — сразу ответил блондин, вторя всем действиям Ромы. — Тогда проходи в комнату, я сейчас поднимусь. — Петров кивнул, следуя полученному указанию. Прошёл по лестнице, удивляясь её скрипучести, и сразу улыбнулся, когда вспомнил, что в первый раз думал так же. Надавил на дверь, позволяя ей самой медленно распахнуться и пригласить внутрь. Эта комната была самым ярким воспоминанием головокружительного чувства, которому невозможно было возразить. Антон помнит, как увлеченно оглядывал красивый профиль Ромы, высунувшегося в окно чтобы покурить. Как тот хищно стрелял глазами, воззрившись на двор и на ближайшие улицы. Всё это было так недавно, но казалось, что сердце откликалось памятью прошлой жизни. Солнце постепенно садилось за горизонт, укрывая комнату в шелковую темноту. Лишь настольная лампа своим приглушенным, желтоватым светом ниспадала на комнату.Лишь дай мне посмотреть в последний раз в твои глаза Я потерял дорогу к ним, я потерял себя
Петров уселся на кровать, облокачиваясь спиной на стену. Взгляд скользнул по подоконнику, по книжным полкам, по столу, будто бы проверял, всё ли осталось неизменным. В груди что-то кольнуло, заставляя плечи вздрогнуть. Рисунок. Тот самый рисунок, который совершенно случайно попал в руки хулигана. Антон выронил тетрадку с ним в актовом зале, и Пятифанов беззастенчиво присвоил миниатюрный портрет себе. Но блондин и подумать не мог, что он до сих пор его хранит. И не просто хранит, а аккуратно поставил к стене, прижимая какой-то небольшой металлической коробочкой. Пальцы невольно сжали одеяло под собой, а шею колючей веревкой обвило чувство вины. Он никогда не переставал его любить, невзирая на самые грубые слова, толчки, громкие крики о невозможности их отношений. Сохранил единственную нить, ведущую ко временам, когда всё было явно иначе. Когда он вглядывался в пастельное небо, расстилающееся в зеркальных глазах Антона, и видел переполняющую его любовь.Я научусь тебя любить, Мне без тебя не жить
Рома наконец зашёл в комнату, но выглядел таким нервным и одновременно с тем уверенным, что Антону пришлось сдержать легкую улыбку. Готовился, точно размышлял, что лучше сказать, подумалось блондину. Без бушующих, грозных эмоций - вид Ромы был действительно трогательным. И ожидания оправдались, когда Пятифанов аккуратно сел на кровать рядом с Петровым, развернулся корпусом к нему, прокашлялся и начал говорить: — Тот случай... — он слегка нахмурился, невольно демонстрируя как больно вспоминать всё, что осталось позади. — Я хотел тебя уберечь ценою своего счастья. — Рома старался не разрывать зрительный контакт, но блондин видел как тяжело ему это давалось. — А моим счастьем был ты, и когда я понял какую ошибку совершил, было слишком поздно. — Антону было что сказать, но желания перебивать и в помине не было. — Я уверен, что остальное мое поведение понять ты можешь. Мне кажется, если бы не мог, оно было бы бессмысленно и для меня. Извини меня, пожалуйста. Я не знаю что будет дальше, во мне не осталось сил, как и полноценного права рассчитывать на что-либо еще. Но я искренне хочу, чтобы ты смог простить меня. Больше ничего. — от виноватого, смешавшегося с разочарованием в собственной падкости, тона голоса Ромы, грудь искалывали тысячи игл. Они прорезали насквозь, добираясь своими острыми кончиками до кровоточащего сердца. Антон понимал лучше любого человека, что вина его здесь присутствовала в той же степени, что и Ромина. Они вместе разрушили их мир.Твой голос мой ориентир, Я сам себя казнил
Аккуратно подавшись вперед, Петров укрыл ладонь Ромы собственной, тяжело выдыхая. После такого монолога в горле застыл ком от обиды, в первую очередь, на себя. — Я уже простил тебя. — отчасти сдавлено ответил блондин, уже более настойчиво заглядывая в голубые глаза собеседника. — Я был слишком слеп, чтобы сразу всё понять. Зачем-то усугублял и без того сложное положение, но знаю, именно сейчас точно знаю, что ты бы никогда не оттолкнул меня. — Антон с трудом сдерживал в себе весь тот порыв, который заставлял пальцы вздрогнуть. И Рома точно это почувствовал. — Я злился на тебя, но понимаю, что ты пытался делать так, как привык. Отгородить близких тебе людей, подставившись под удар в одиночку. Но в этом случае так бы не вышло, как ни крути. Я тебя понимаю, и... — в голову острой болью врезались воспоминания собственных слов, которые с отвратительным, оскорбительным подтекстом были нацелены на человека, который искренне любил и даже после этого любит. — Извини меня, пожалуйста. — жгучее ощущение в глазах получилось перебороть, не дав собственной сентиментальности взять контроль над ситуацией. Хоть Антон и понимал, что не боится покрыть свои щеки десятками маленьких ручейков рядом с этим человеком. — Я не был достоин твоей любви. Рома был так мягок, так аккуратен и боязлив, что открывался совершенно с другой стороны. Он был так измучан... На последних словах Пятифанов уместил ладонь на щеке Петрова, немного нахмурив брови и улыбнувшись. — А я твоей до сих пор. — Рома сильнее наклонился вперед, ласково всматриваясь в просторы нежно-голубых глаз Антона. Оба могли бы поспорить с услышанным, но сейчас любые возражения приравниваются к абсолютно ненужным вещам, о которых при желании или необходимости вспоминаешь и разбираешь, но позже. Оба понимали, что за недостатками не скрывалось ничего такого, что могло бы поспособствовать разрушению столь сильной любви. — Но от этого тебя любить я не перестану. — блондин уложил свою голову в ладонь, словно ластящийся к прикосновениям кот. — А я тебя. — Рома стал говорить тише, поглаживая холодную, светлую щеку.Лишь дай мне посмотреть в последний раз в твои глаза Я солнцем обернусь и в них останусь навсегда
По выразительным глазам собеседника, что лишь на секунду случайно скользнули к его губам, блондин увидел настоящее, искреннее желание поцеловать. Но Рома борол в себе невероятную тоску, потому что искренне переживал за состояние Антона, которое в последнее время тяжело было назвать понятным. — А уже можно интересоваться некоторыми деталями? — Пятифанов допустил легкий смешок, и под умиротворенной атмосферой вечера, продолжил диалог в более невесомом ключе. Петров кивнул головой, заранее продумывая всевозможное количество вопросов за месяц разлуки. Но явно не ожидал такого заботливого: — Почему ты в одной рубашке по улицам бегал? — не было в этом укора, который очень удобно приравнивался к упрекам матери. Вопрос поддерживал облегчение и желание забыть пройденный ужас, быть ближе настолько, насколько это возможно. — Закалялся. — хихикнул Антон, не скрывая того, что шутит. — Ну если на самом деле, то из дома сбежал. — парень сказал это поддерживая непринужденность атмосферы, будто бы случившееся - пустяк. И он действительно чувствовал именно так в эти минуты. — Твоим родителям не нравятся мальчики в юбках? — безобидно, но насмешливо спросил Рома, улыбаясь уже намного ярче. — А тебе? — А ты не понял? — Ну та-а-ак.. — Антон поднял свободную ладонь в воздух, немного покрутил ей, выражая степень сомнения. Он, на самом деле, был абсолютно точно уверен в обратном. Вот только желание услышать это было сильнее. — Мне ты нравишься. В юбке или без. — расстояние между ними всё еще было достаточно маленьким, и оба сохраняли его столь трепетно, будто бы сантиметр больше разрушит и без того очевидное сближение. — Дома меня за юбку никто, в общем-то, не похвалил. И не только за юбку, там же целый послужной список действий невменяемого человека. — усмехнулся блондин. Во взгляде своего визави парни с точностью вычисляли неприкрытую нежность и отвечали взаимной. — А куртку-то почему для побега не взял? — Так я в окно из комнаты, не хотел пересекаться с родителями. Учился у лучших. — Ничего себе не отшиб? — Я даже каким-то чудом не упал. — Петров говорил так, будто бы гордился выполненным трюком, и желая доказать свою ловкость тут же парировал фактами. — Я даже спрашивать не хочу где ты жил, потому что, кажется, и так прекрасно понимаю... Но ты скажи. — даже упоминание столь неприятной личности не стёрло с лица Ромы легкой улыбки, а оба парня продолжали сохранять особенную атмосферу тихим тоном голоса. — У Полины, и если бы... — Антон осёкся. Он не понимал, сколь честно и правильно будет выдавать без смущений все подробности их совместного проживания с Морозовой по отношению к ней. — В один вечер было тяжелее, а так, она особо не приставала. — от того, насколько иронично, но верно по абсолютной случайности было подобрано последнее слово, Петров не сдержал смешка. — А что было в вечер, в который было тяжелее? — Пятифанов аккуратно передразнивал Антона, но наблюдать за этим и искренне хихикать оказалось еще более чудесным, чем само понимание сохранившихся в подобном обличии взаимоотношений. — Ну-у-у.. — протянул Антон, задумчиво уводя глаза в верхний правый угол. — Я бы сказал так: она вдруг решилась на важный шаг в отношениях, но мне понадобилось очень много сил, чтобы не выдать ей правду, в которой ясно объясняется причина её непривлекательности для меня в этом плане. — Я бы хотел услышать эти аргументы. Дай угадаю... — Рома прокашлялся. — Извини, Полина, я еще юный и несорванный цветочек, это неправильно и вообще - слишком рано. — Пятифанов забавно спародировал деловитый вид Антона, дипломатично и серьезно хмуря брови, но потом прыснул в кулак. — Ну вообще да, очень даже. — с такими же искрами, смехом и удовлетворением ответил Петров. Блондин уже и забыл, каким Пятифанов может быть нежным, если правильно подобраться к его пораненному сердцу. — И что ты сказал, чтобы вырваться из рук совратительницы, блаженный? — Про то, что хочу вернуться к родителям и решить всё поскорее. Я не уверен, что она мне поверила, потому что и так очевидно эта встреча далась бы мне тяжело. Еще и до дома проводила, я кое-как сделал вид, что зашёл, но это было странно и явно выдавало её сомнения. — Рома из-под прикрытых век зачарованно наблюдал за Антоном, и тот даже смутился от такого взгляда и увёл глаза. — Прям проводила? — чуть тише спросил Пятифанов, пододвинувшись вперед. — Да, прям проводила. — вторил Антон. — Прям до двери? — уже шепотом сказал Рома, еще немного сократив расстояние меж их лицами. — Не совсем. Следующего вопроса не последовало, потому что долгожданный для всех поцелуй наконец ощущался на губах. В своей игривой манере Пятифанов поймал момент, и по-своему аккуратно добрался до желаемого, растопив любой лёд, который мог бы остаться. Так безудержно манило друг к другу, Рома это чувствовал, и потому воспрепятствовать себе не мог. Медленный и терпкий поцелуй оставлял на спине мурашки, пока размеренное теплое дыхание обдавало губы. Момент был четче и ярче любого другого, хоть в комнате всё еще нависала темнота, разбавленная приглушенной настольной лампой. Сейчас светило что-то явно сильнее, чем любые небесные тела. Само солнце, луна и звезды уступили бы своё место, если бы могли увидеть ослепительный луч двух любящих сердец, которые наконец вновь нашли друг друга. Ромина рука на плече на секунду прижала Петрова сильнее, но сразу же смягчила хватку, оставаясь там просто лежать. Антон постарался выразить своё согласие, самостоятельно пододвинувшись поближе, и умещая ладони на горячей шее Пятифанова. Резонанс нежных и влажных ощущений от чужих мягких поцелуев оставался на губах, еще сильнее разжигая желания стать одним целым. Слиться в единый организм, но не чувствовать вечную потребность в нём. Поцелуй продлился недолго, хоть всем хотелось абсолютно противоположного. Нежность всего момента после разлуки вернула в их взаимоотношения робкую неуверенность, которой принято появляться только в самом начале. Покрасневшие щеки Ромы вынудили Антона смутиться сильнее, хоть и присутствие такой же краски на собственных он ощущал из-за обдающего их жара. Уткнувшись лицом в крепкое плечо, блондин пытался скрыть наверняка уже замеченный румянец, утонуть в желанных объятиях, которые обещали безопасность. Было бы возможно остаться в них навечно, пропадая в сладких ощущениях сердца, Петров бы ей воспользовался. Растаял бы в них, слыша ускоренное сердцебиение Ромы, и чувствуя его вздымающуюся грудь. Повадно самому искреннему ребёнку, Антон прижался, умещая руки на спине Пятифанова - лишь бы не отпускал. Никогда не отпускал. — Останешься у меня? — Рома запустил руку в белокурые пушистые волосы, разрешая непослушным прядям застывать между его пальцев. — Останусь. — Антон ощутил саднящий укол от воспоминаний, связанных с пренеприятнейшим случаем с его рисунком. — Слушай.. — неуверенно начал парень, поднимая голову на Рому. — Раз у нас сегодня вечер откровений, я хочу сказать.. — немного замявшись проговорил Петров, но от сохранившейся обиды за испорченный труд, подобрался. — Мне было очень неприятно, что ты испортил мой рисунок. Я так долго старался над ним, пытаясь побороть собственную невозможность делать что-либо продуктивное, а в итоге... — Антон тяжело вздохнул. Он ни в коем случае не хотел обвинять Пятифанова, даже понимал, что за его импульсивное поведение можно было бы сделать что похуже. — Какой рисунок? — вдруг выпалил Рома, в очевидном замешательстве приподняв одну бровь. — Если ты про тот, то он у меня на столе лежит... — движением головы Пятифанов указал на увиденный Антоном ранее портрет. — Нет, я про рисунок моей сестры и чернила. — Я не портил никакой рисунок, тем более, рисунок твоей сестры. Даже не видел его. — с ощутимой серьезностью сказал Рома, продолжая недоуменно смотреть на Петрова. — Подожди... Ты тогда увидел нас с Полиной, и решил... — Отомстить? Так? Ты с ума сошёл? — вдруг перебил Рома, ухмыльнувшись. — Во-первых, мне никогда не хотелось испортить твою жизнь. Во-вторых, если бы и хотелось, я делал бы это в лицо, не скрывая своих действий. Исподтишка - это не про меня. — уверенно заверял его Пятифанов, наблюдая за последующей реакцией Антона. — Получается... А что получается-то... — задумался блондин, пытаясь найти в недрах своего сознания другого претендента, который был бы способен на такое. — Получается это не я. — сказал Рома, вызвав у Антона смех. — Впрочем, не важно. Переделать рисунок намного проще, чем... — вдруг сорвалось у Петрова, но он не договорил. Этого и не требовалось. Оба прекрасно поняли, о чем идёт речь. — Моя очередь задавать вопросы. — отрезал хулиган, с интересом склонив голову набок. — Что между вами? Вопрос был откровенным, как и заявил Антон, но блондин совсем уж не ожидал, что подобная часть его жизни поднимется именно в диалоге с Ромой. Отвечать совсем не хотелось, ведь и так понятно, что даже если Пятифанов улыбается, наслаждаясь счастьем момента, ему всё ещё больно. Да и наверняка догадывается, что конкретно между "ними", но зачем спрашивает? Не верит? Надеется, что это неудобное стечение обстоятельств? — Встречаемся. — во всяком случае, любую ложь Антон решил оставить за пределами этих взаимоотношений. Пусть они будут сотканы из чистейшей истины, даже если произносить её больнее, чем несколько недель врать себе о собственных чувствах. — И как? — Это два вопроса. — Проблем с математикой до сих пор не наблюдается? — Уже три. Даже если парни говорили о сложных моментах жизни, под куполом нежных теней вечера всё было другим. Витало в воздухе что-то незримое и неуловимое, но такое душевное и легкое, что периодически заливаться смехом - хотелось и получалось. — Ты узнал о том, что я... Ну... — Петров хотел узнать о случившемся после всего расставания, когда блондин вдруг набрался смелости и решил напасть на участников грозной Пятифановской банды, чтобы привлечь его внимание. — Те парни, на которых я внезапно набросился, слышал..? — Не слышал, а видел, просто если бы сразу вмешался, очевидно, выдал бы фальшь своего безразличия. — Рома пожал плечами. — Как только ты ушёл, синяков на них стало в несколько раз больше. — с привычной хитрой и наглой ноткой, Пятифанов ослепил улыбкой, вскидывая брови. — А я правда думал, что тебе было плевать. Не видел их потом. — Антон призадумался, но потом сразу ожил, догадавшись. — А-а-а. Сказал, что если подойдут, хуже будет? — Это уже два вопроса. — передразнил Рома и продолжил улыбаться. — Такой ты внимательный. — Какой-какой? — Пятифанов вновь поубавил громкость своего голоса, пододвинувшись поближе к лицу Антона. — Второй раз не прокатит. — хмыкнул Антон, но сказал это только ради того, чтобы указать на свою догадливость. Через секунду он уже сам резко наклонился вперед, повалив собой Рому и сливаясь с ним в поцелуе. Петров оказался сбоку, прижимаясь к теплому телу Пятифанова, пока их ноги переплелись меж собой. Целовал так жадно, словно ему этот поцелуй был необходим весь этот месяц, как кислород. Будто бы губы Ромы, отвечающие ему беспрекословной взаимностью, служили жизненно необходимой частью существования. Впрочем, так оно и было. Антон не боялся ничего, ведь точно знал, что хищный парень, лежащий с ним в одной кровати, пылает к нему огненными чувствами. Страстно прижимал его к себе за плечи, пока крепкая рука пробралась в свободный промежутком между плечом и головой, закрывая блондина в объятия. По рукам пробегала жгучая дрожь, рассудок покрывался туманом, всё вокруг прекращало быть чем-то значимым. Пусть мир продолжает кружиться, утопая в самолично созданных социальных несправедливостях. Пусть в нём всё ещё присутствует Полина Морозова, которая наверняка от волнения наворачивает круги по своей комнате, надеясь на возвращение Антона. Пусть в этом мире существуют родители, которые преисполнились обидой и недопониманием к собственному сыну, и такую выходку точно с рук не спустят. Пусть в этом мире продолжает царить разочарование и предвзятость, Антона это не касается. Сейчас он подрагивает под теплыми прикосновениями Пятифанова, которые были желаннее любого оазиса в пустынной засухе. И в этот раз оазис наконец перестал быть миражом. Дыхание то пропадало, то возвращалось, покрывая чужие губы жаром. Рома аккуратно отстранился, опьяненно выдыхая. Голова от недостаточного количества воздуха немного вскружилась, а тело окончательно обмякло. — Такой ты красивый. — на собственное же удивление сорвал с губ Петров, но тут же засмущался. Он действительно был впечатлен невероятными чертами лица Пятифанова, и знал это с тех времен, когда ненароком выводил его портрет на скучных уроках. В первые разы ему приходилось аккуратно подаваться вперед на сложенных локтях на парте, чтобы заглянуть за Бяшу и разглядеть Рому. Потом это стало ни к чему, ведь Петров мог по отпечатку в собственной памяти сравнить результат с реальностью. Рома еще раз тяжело выдохнул, сначала дернул бровями, прикрыл глаза и расплылся в сладко-непривычной для него улыбке. — Не говори так больше. — Антон пропустил смешок, расценив такую реакцию как самую искреннюю благодарность.***
Каким образом их времяпрепровождение перетекло в душевные посиделки, Петров не понял. Лежа на кровати в большой для него футболке и спортивных штанах, принадлежавших Роме, заливался искренним смехом. Они не прекращали говорить, перепрыгивая с темы на тему так быстро, что понимание темпа диалога улетучилось. Хотелось просто говорить, слышать его бархатный голос, чувствовать его внимание и вовлеченность. — Почему инсульт-то? В возрасте шестнадцати лет. — сквозь смех попытался сказать Антон, смотря в темный потолок. — Ну а че еще... Но там точно летальный исход сразу... Инфаркт? — Рома тоже старался сдержать смех, но ему, как человеку не шибко разбирающемуся в вероятностях таких случаев, не была до конца понятна причина такого искреннего хохота. Но сам заливистый смех Петрова веселил и его. — Ага, а чего не климакс? В шестнадцать лет упал как снег в июле. — Антон продолжал бесстыдно смеяться, без возможности побороть в себе эти порывы. Но Рому не слишком смущала такая реакция, так что его снисходительность позволяла продолжать веселиться. — Ну пусть будет она, я всё равно ни черта не понял что это, но, по всей видимости, должно быть смертельно. — выпалил Пятифанов и Петрова окончательно разразило звонким и неудержимым смехом. Спустя полминуты блондину удалось успокоиться, и тот перевернулся на живот, игриво заглядывая в голубые глаза Ромы. — А чего спрашиваешь? Звучит так, будто бы готовишь план. — не сказать, что план его устраивал, но именно сейчас не было никакого желания прекращать любовное воркование. Ребята вдруг заговорили о реакции Полины, если Рома на грядущем выступлении после поклона утянет к себе Антона и поцелует у всех на глазах. — А ты сомневаешься? — определенный вызов прозвучал в его вопросе, и Петрову почему-то даже верится, что на подобное он был способен, если бы блондин дал своё разрешение. — Теперь нет, но во всяком случае, смерть настигнет нас в один день, если такое случится. — легко усмехнувшись, ответил Антон. — Романтично, почему нет? — Потому что я бы хотел, чтобы нас уже позже убил инфаркт в один день, а не Лилия Павловна и Полина. Заговорил вдруг о романтике? — А с чего бы я не романтичен? — А такого я не говорил. Рома лежал совсем рядом, периодически поглядывая на окно. Света в комнате стало еще меньше, когда солнце окончательно скрылось за пределами горизонта. Петров наконец чувствовал себя свободным. Не в доме у Полины, у которой даже спать без легкого ощущения возникшей неловкости и тревоги не было возможности. И, что самое удивительное, не у себя дома, где подскакиваешь от каждого случайного грохота, моля Господа чтобы этот звук не был проделками отцовской злобы. В компании Пятифанова было хорошо, пусть она и не обещала абсолютного сокрытия от всех человеческих проблем, она обещала стабильность. Теперь Антон видел в нем образ, который так долго травил в своем понимании. Любящий, осознавший свою ошибку. Спустя четверть часа вернулась мать и парни перешли на шёпот, продолжая делиться мнением по поводу любого абсурдного происшествия, которое бы точно не случилось. Рассуждали обо всех деталях жизни друг друга, а Антону приходилось притуплять свой смех ладонью, когда Рома вновь говорил что-то очень забавное с абсолютно беспристрастным и спокойным выражением лица. Пятифанов узнал, что любимое время года у Антона - весна, и что тот очень ценит домашний уют больше, чем любые другие мероприятия. Узнал, что блондин предпочитает спать у стены, хоть об этом и сам догадывался. И главное, узнал, что летние каникулы Антон планирует провести в посёлке, никуда не уезжая как многие его жители. У Ромы и его семьи не было дачи или родственников, приглашающих к себе на каникулы, потому он вместе с Бяшей в числе еще нескольких товарищей оставался в посёлке. Пытаться избежать его походов, в которые бурят настойчиво утаскивал при любом удобном случае - не выходило, да и не было смысла. Заниматься чем-то еще в одиночестве было бы еще более скучно, чем убивать комаров в полупьяном состоянии, кружащих в лесу вокруг них. А учитывая отсутствие многих знакомых лиц в посёлке, пребывать в тесной компании было бы удобнее и в людных местах. Пятифанов сразу выразил мысленные соболезнования не готовому к походам и ночевкам в лесу Антону, в которые со всей напористостью и театрально выпученными глазами утащит бурят и его. Но не сказать, что Рома не был бы доволен совместной ночи с Петровым в какой-то палатке. С беспардонно украденным вином у продавщицы Зины, которая глазками хлопает, называя Пятифанова и Бяшу золотыми детками, ведь они помогают ей перетаскивать тяжелые коробки с алкоголем. Она явно не в курсе, куда отправляются бутылки со спиртным после того, как до коробок дотрагиваются парни, но точно не на склад. После нескольких перекуров Ромы, во время которых Антон был заботливо укутан в одеяло, ребята договорились ложиться спать, понимая, что завтрашний день всё еще учебный. Но сразу уснуть не получалось потому, что кто-то из них двоих по очереди тяжело вздыхал, разворачивался, притягивал второго и с вложенной в это действо любовью целовал, забывая про счёт времени. Перерывы между поцелуями помогали успокоиться, но последующие новой волной окутывали тело, сводили с ума, словно впервой. И в итоге парни договорились поумерить пыл, приводя в аргумент достаточно очевидную смерть на завтрашних уроках из-за недосыпа. Оба договорились, оба согласились, но Рома никогда не был сторонником послушания правил. Даже если это правило сам придумал, согласовал и утвердил. Антону приходилось пару раз напоминать об уговоре, но в итоге он всё равно сдавался, растворяясь в моменте со всем пристрастием. Поддавался поцелуям, поддерживая то нежный, медленный темп, то более напористый и жадный. Сцеплял их руки в замок, переплетая пальцы. Чувствовал нежные поглаживания во время того, как Рома убирал прядки его волос за ухо, оставляя приятное, щекотное ощущение. Уснули ребята в теплых объятиях друг друга, с едва заметными улыбками и долгожданным умиротворением.***
Солнечные лучи так и норовили залезть под веки и щекотали глаза. Светлые волосы беспокойно гуляют по лицу, пока парень в полудрёме ворочается из стороны в сторону в попытках сбежать от навязчивого света. Сон медленно отошёл, заставляя вдохнуть поглубже и окончательно очнуться. Антон только сейчас почувствовал тепло рядом, тепло чужой руки, едва касающейся его спины. Осознание и воспоминания мгновенно всколыхнули всё нутро и прогнали любую усталость под чистую. Темноволосый парень рядом был наполовину укутан в одеяло и выглядел расслаблено, но серьёзно даже в таком положении. Солнце не щадило и его, но безрезультатно - хулигану было абсолютно поровну. Антон и не замечал раньше, как выбивающиеся из общих прядей русые волосы неочевидно отливали золотом. Картина завораживала с двойной силой, являясь первоначально чем-то беспрекословно желанным и столь долгожданным, чаруя при этом и сама по себе. Наконец наслаждаться тем, тяготу к чему ты так долго отрицал - может, лучшее, что можно испытать в этой жизни. Пожалуй, и не любой смог бы в той же степени оценить то, что перед его взором сейчас расстилалось. Антураж старой, обшарпанной комнаты и спящего в ней всеми уважаемого, но не всеми любимого человека явно не у каждого вызовет те же эмоции, но скажи это сейчас Петрову - не поверил бы, ей-богу. Нежные минуты, если не пара десятков таких минут вызвали резкое переживание - сколько же времени, раз уже давным-давно рассвет? Найдя будильник, непредусмотрительно не заведённый никем из них двоих вчера, парень сверился по часам и с не первоплановым, но всё-таки ужасом обнаружил поджимающее время. Вырывать из сна человека, который, возможно, только так и может краткосрочно расслабиться, очень не хотелось, но и сбегать, заведя будильник на крайнее время выхода - а эта идея была первой пришедшей в голову - сразу же показалось ужаснейшим предательством. Антон собрался с мыслями и легонько потормошил Рому за плечо, не желая даже теоретически причинить лишний дискомфорт. Блондин трепетно наблюдал за движением каждого мускула на лице парня, сам при этом выглядя как сапёр на грани жизни и смерти из-за смертоносного взрыва. Взрыва не последовало, зато последовала очередь уже более настойчивых потряхиваний несчастного. — М-м-м... — раздалось премилым, по-утреннему низким голосом, после чего шатен нахмурился, поморщил нос и уткнулся лицом в подушку, обнимая её покрепче. — Слышишь ты, оборзевший! — тихонько, не зная, дома ли мать, невсерьез возмутился Петров. Он взял парня уже за оба плеча и начал безбожно раскачивать, в самом безобидном значении этого выражения - смехотворно скалясь. — М-М-М... — на удивление блондина, Пятифанову даже хватило сил неуклюже отмахнуться в неопределённом, но к счастью Петрова неправильном направлении одной рукой, после чего его улыбающееся лицо наконец показалось из-за ткани постельного белья. Заспанные глаза и - на удивление всего немного! - растрёпанные волосы вызвали яркое желание сейчас же обнять его и не выпускать из этих объятий до скончания веков. Из нежных фантазий Антона вырвал или, скорее, буквально выбил, собственно, несильный удар подушкой. — Сам оборзевший. Потревожил мой сладкий сон и обзывается. — спина с головой, еле поднятые полуспящим человеком для мстительного броска, плюхнулись обратно на простынь. Парень прикрыл глаза ладонями, после чего потёр их, будто активируя для работы в предстоящий день. Антон посмеялся и, оставив подушку на кровати, с крайне оскорблённым видом нарочито скинул с себя футболку, которая с насколько это возможно при соприкосновения ткани с тканью громким хлопкóм плюхнулась на содрогнувшуюся от этого простынь. — Всё с тобой понятно! Я ухожу! — очевидно - реплика была сугубо шуточная, но лицо Ромы в момент высвободилось из его же рук и выглядело напряжённым. Может и не стоило так шутить над только что проснувшимся несколько эмоциональным и мстительным человеком. Мысль оказалась скорее шуточной, нежели, как "планировалось", наоборот. Пятифанов схватил всё ту же настрадавшуюся подушку и пригрозил ей с абсолютно серьёзным видом, после чего оба всё-таки рассмеялись в тысячный за эти сутки раз. По Роме было видно, да и без этого изначально понятно, что опоздание его не сильно волнует, хоть продинамленный Бяша, с которым они практически каждый день встречались ещё перед началом учебного дня, в недоумении уже ждал его в школе. Параноидально оглядев из окна всю доступную улицу, парни решили, что выйти могут и одновременно, просто разойтись на середине пути. Петров даже не думал о том, что будет говорить Полине и как она на эти невнятные оправдания может отреагировать, посему был расслаблен до момента, пока не удосужился вспомнить о своём наглом вранье. Эти мысли настигли Антона после их с Ромой расхождения по разным тропинкам, и парень даже прибавил шаг от напряжения, хоть и ускорил этим неизбежную тяготящую его встречу. « — Если скажу, что всё хорошо и мы помирились - будет звучать как минимум неправдоподобно, максимум - придётся и правда вернуться к ним сегодня во избежание неловких ситуаций, а вот настоящая реакция родителей может вылиться во что угодно. Прийти после этого в школу с синяками чревато чередой новых оправданий перед ней. » — подобное мельтешило практически буквально перед глазами, загоняя только глубже в иррациональные (или вполне оправданные?) переживания. На удивление, по крайней мере до встречи с Полиной, день продолжился неплохо - без столкновений с нелицеприятными персонажами вроде Бабурина или метаний в друг друга взглядов-молний со Смирновой. Может, это благоприятный знак перед нежеланным разговором и всё будет не так плохо? Нервы подводили, а мандраж в свете последних и грядущих событий не покидал шалящее сердце. Единственный, с кем таки было суждено встретиться взглядами-не-молниями, стал Пятифанов, который через Бяшину спину невольно ухмыльнулся, но чересчур уж неприкрыто выражая в этой улыбке некоторую нежность. Бурят повернулся с абсолютно смятённым выражением лица, что в секунду довело Антона до немой истерики, которую пришлось пресечь резким разворотом на сто восемьдесят градусов. Бурят начал по обыкновению громко и импульсивно расспрашивать о незначительном казусе друга, но этот диалог уходящий блондин нарочно пропустил. На этот раз пусть разбирается с разъяснениями сам. По своей сути переживания из-за Полины не были оправданными, ведь объективно ничего страшного из этого вылиться не могло, хоть некогда девушка и выкинула не самую приятную выходку. Сейчас она вряд ли стала бы - а это уже последствия худшего из исходов - столь ворошить всё произошедшее и до сих происходящее, чтобы испоганить Антону жизнь. Но несколько больное восприятие настрадавшегося подростка очевидно признавать этого не хочет и не будет. Перед самим разговором волнения были собственноручно стиснуты парнем во избежание нелепых и, собственно, взволнованных реплик. Девушка полусидела на подоконнике возле кабинета, в котором предстояло пройти первому уроку, но стоило Петрову собраться с мыслями, предательски прозвенел звонок. Отсрочка этого события вызвала и облегчение, и наоборот - лишнюю тяжесть. Ответственнее всего приходится быть выступающим первым и последним, а Антону быть средним дано не было. Ответственность в любом случае была целиком и полностью только на нём. Но пока парню довелось только неловко улыбнуться и помахать повернувшейся на него девушке. В течение урока эти мысли то и дело мешали, вместе с только усугубляющими мыслями о том, что с приносящей столько неудобств Полиной они ещё и встречаются. Ромина спина мозолила глаза, но очевидно без того же ранее негативного подтекста. Поведение учительницы, всяко привыкшей к послушному за прошлые годы милому и прилежно учащемуся мальчику, изменилось и создало определённые проблемы в виде упреков за бездельничество. Замечаний в последние несколько месяцев блондин получал в сравнении с прошлым немереное количество. Благо - без доносов родителям, то по доброте душевной учителей, то за милые глазки и обещание вести себя хорошо и при надобности нарисовать ватман на школьное мероприятие или прочитать стишок, встав на табуретку. Делать всего этого, конечно, желания не было, но на что ни пойдёшь ради поддержания столь вошедшей в привычку хорошей успеваемости. Некоторые преподаватели даже справлялись о состоянии мальчика, разведывая что же с ним такое приключилось, кто-то и вовсе без вопросов начинал абсолютно бестолковые лекции о безответной любви и прочем-прочем. Не сказать, что те, последние, сильно ошибались, только вот советы из разряда "нарвать и подарить цветочков" явно не могли бы исправить весь тот мрак. Уже второй, но не менее напряжённый звонок потревожил тяжёлые раздумья, возвращая в суровую реальность, сулящую сейчас только неприятный диалог. Урок был спарен со следующим, что позволило дружно загружающим кабинет ребятам также дружно толкаясь, вывалиться на волю. « — Сижу за решёткой, в темнице сырой... » — обречённо подумалось Антону, понимающему, что сейчас придётся задержать Полину и себя в кабинете, так мучиться ещё и по своей воле, чтобы девушка не подумала, что как всегда инициатором придётся выступать ей. Он обессиленно вздохнул, подождал пока все "довываливаются" и подошёл к очевидно оставшейся девушке, которая заранее высмотрела его и немного обеспокоенно оглядывала. — Эм-м... — Антон явно не знал, с чего начать. — Ну для начала привет. — стараясь держать насколько это возможно статный образ, ни в коем разе не замечаемый парнем, начала Полина. — Да, точно. Привет! — реплика снова была разбавлена улыбкой, в которой даже девушка разглядела некоторую мнительность. Петров будто (или не будто) параноидально оглядел кабинет, дрогнув в момент, когда обернулся на дверной проём. Медленно проходящий мимо Рома с характерно ему поднятой бровью практически нагло пялился на эту картину маслом. Даже как-то не по себе, родилось в голове само собой. Но достаточно быстро после ответного немного напуганного взгляда, на лице хулигана - если быть внимательным - можно было проследить совершенно непонятную смесь из самых разных еле заметных мимических жестов, после краткого выражения которых парень ретировался. Антон выдохнул, не ощущая себя настолько предателем, как если бы Пятифанов был по-прежнему здесь. Кроме них в кабинете остался некто спящий лицом прямо на парте, не сильно смущающий Петрова. Парень перевёл ещё один взгляд на ранее упомянутого одноклассника, будто убеждаясь в его безвредности и решил, что может начинать свою тираду. Взгляд ещё на пару секунд задержался на торчащей растрёпанной макушке, будто отсрочив неизбежное хоть ещё на миг. — Собственно-о-о... — он нервно обернулся на свою парту и указал на неё. — Давай присядем. — девушка кивнула, уже чуть ли не с подозрением оглядывая блондина, ведущего себя крайне несвойственно себе. Гиперактивно? Эмоционально? Нечто подобного порядка. Оба с видом аристократичной семьи аккуратно уселись за парту. Морозова вперила настойчиво настроенные глаза прямо в напряжённые, но по другой причине, нежно-голубые, персонально для неё становящиеся холодно-голубыми, при том совершенно невольно. — Я решил вчера пойти к родителям - это ты знаешь. — непонятно для кого утвердил Антон. — Ну! — с нетерпением выпалила девушка, вкладывая в эту немногословную реплику нотки агрессии. — И мы поговорили. Не обошлось конечно и без летающих по дому предметов, от которых мне пришлось умело уворачиваться. — сгорел сарай - гори и хата. Антон не понял каким образом сказал именно это, ведь планировал намеренно обходить жестокость своих родителей, говорить размыто и упускать детали. Можно было бы ограничиться простеньким "всё нормально, просто игнорируем друг друга", но Петров явно перетрепал себе нервы. Теперь врать придётся до конца, украшая рассказ неочевидной ложью. В этот момент Антону было уже смешно, что явно отражалось на характере озвучиваемого. Осталось только не перебрать с преувеличениями и не пропустить пару смешков прямо во время диалога. Зато будет и над чем с Ромой потом вместе посмеяться, и пусть эта мысль со стороны выглядела ужасно, может даже чересчур ужасно, парень неумышленно питал к Полине двоякое, но скорее негативное отношение, подсознательно делая её антагонистом своей истории наравне со Смирновой. — Боже мой! — перебила его девушка, в той же степени что и Антон ненамеренно, копируя его напускные и неживые эмоции. Ситуация её безусловно беспокоила, но реакция была явно преувеличена. — Да. В этот раз хотя бы не пришлось прыгать из окон. Мы поговорили, пусть и не очень спокойно и я решил вернуться домой. — парень понимал, что что-то здесь не так и рассказ нужно дополнить. « — А потом я закрылся в комнате и плакал тоже не покатит... » — Антон призадумался на секунду, как раз размышляя о том, что очень кстати выглядит как переживающий глубокое эмоциональное потрясение человек. Пока он рассуждал, чего бы ещё наплести, в памяти всплыло личико Оли, обнадёженно выглядывающее из-за стекла. На этом моменте эмоциональное потрясение в небольшой степени всё же проявилось - тоже очень кстати, пронеслась крайне корыстная и уже серьёзно смутившая самого парня мысль. — И отношения у нас всё ещё плохие, но я дома зато... теперь. Вот та-а-ак. — взгляд медленно уплыл с Полины на стены и на потолок. Следующий пойманный её взор вызвал смятение, девушка сидела по-прежнему выжидая чего-то. Блондин с невозмутимым взглядом приподнял бровь, немо спрашивая: "А что, собственно, тебе ещё нужно?". Со стороны жест подозрительно напоминал кое-чей такой же, абсолютно идентичный этой успешной имитации. — Что ты смотришь как на дурочку? Можно что-то поподробнее "покидались вещами и разошлись"? — придумывать ещё и подробности не входило в состряпанный на скорую руку и из-за того худой план. — А что говорить-то? Не хочу я вспоминать в точности каждое высказанное мне оскорбление и претензию, знаешь ли. — заменив Полину, не захотевшую играть роль "дурочки", парень атаковал изображением вполне оправданной обиды и скорби по своей мужской чести, порушенной чудовищными ухищрениями его семьи. Девушка поутихомирилась, даже извинилась. На том суть диалога и перешла в нечто абсолютно отстранённое, на что тактично перевела тему сама Полина, не являясь всё-таки круглой дурочкой. Повышенное, но нервное настроение не давало покоя, заставляя хотеть рассмеяться во весь голос даже на абсолютно серьёзных моментах диалога, но Антон держался. В какой-то момент даже наскучило. Спасенье пришло откуда не ждали - внимание блондина привлекло странное движение, замеченное им через Полинино плечо, пока он в порыве скуки разглядывал всё окружающее. Сфокусировав взгляд на неопознанном объекте, Антон обнаружил, что опознать этот объект стало очень приятным сюрпризом. Из-за двери высовывался кусочек Ромы, включающий в себя руку, изящным жестом манящую к себе. Блондин чуть было не закашлялся, сразу отводя взгляд. — Ты чего? — девушка беспокойно повернулась к месту, куда смотрел Петров, и где никого уж в помине и не было. — Да что-то меня мутит, Полин. — он приложил руку к голове. — Мутит? — осторожно переспросила девушка. — Ага... Сосредоточиться ни на чём вообще не могу, тошнит ужасно. — А чего тогда за голову держишься? — и правда, парень по ошибке машинально схватился за голову. — Да вообще не хорошо мне. Стресс, понимаешь. Вспоминать вчерашнее... пришлось нелегко. — Слушай, у медсестры вроде таблетки какие-то были, хочешь, сбегаю? — Полинин тон сменился на заботливый. — Да не надо, пойду-ка я умоюсь лучше. — после этих слов парень постарался изобразить походку уставшего и больного человека. Делать это без переигрываний было крайне затруднительно, и справился ли он с этой задачей - от первого лица нельзя было с точностью понять, но выбравшись из кабинета юноша разогнулся и потерянно забегал глазами по коридору. Рома явно не дожидался бы его у входа, привлекая слишком много внимания внезапной совместной прогулкой по школе. Вопрос отпал, когда Петров поймал заинтересованный взгляд Пятифанова в арке коридора, расслабленно двигающегося в неизвестную для блондина сторону. Значит, просто надо идти за ним. Антон так и сделал. Послушно шёл следом, стараясь добавить своему виду такой же непринужденности. Но в полной мере прочувствовать подобное состояние не вышло, так что парень всё же нервно озирался по сторонам, мечтая не увидеть идущую хвостиком Морозову. Когда концом всего маршрута оказалась маленькая комнатка, предназначенная для склада бытовых вещей уборщицы, блондин по-птичьи наклонил голову набок. То, как Рома беспардонно пропал в этой комнатке, замечено никем не было. Вероятно, именно потому, что Пятифанов делал это с такой уверенностью, что поспорить никто не решился бы, хоть и не сказать, что его персона не привлекает внимание. Нашумевший и грозный главарь какой-то банды, который выделяется среди остальных высоким ростом и широкими плечами и не замечен, как же! Антон сам по своей натуре тоже был мельтешившим на периферии зрения белым пятнышком, вынуждающим остальных рефлекторно повернуться на светлый, движущийся объект, а сделать всё так же самоуверенно - у Антона просто не получится. Да и что вообще за намёки, поговорить нужно? И так срочно, что надо сделать это прямо сейчас? Петров немного нервно смахнул выбившуюся прядь, оглядывая болтающих о чем-то своём ребят поблизости. Ладно, без разницы. Антон выдохнул, подобрался, и постарался так же уверенно зайти в маленькую коморку, а как только в ней оказался, облегчённо расслабился. Помещение было темнее ожидаемого, лишь одна полуживая лампочка потрескивала и периодически мигала, едва ли освещая комнатку. Внутри были небольшие стеллажи и полочки, на которых небрежно валялись перчатки, тряпки, бутылочки с чистящими средствами. В углу стояли ведра, которые для экономии места были засунуты друг в друга и напоминали потрёпанную жизнью матрёшку. И где-то небрежно стояли, облокотившись на стену, швабры. — Ты неправильно понял значение слова "романтика". — хихикнул Антон, видя перед собой мягкие, родные очертания лица. — Ты просто не понимаешь, что такое романтика. — хмыкнул Пятифанов, и пусть его улыбки Петров с точностью не видел, но чувствовал. — Чего ты хотел? По поводу Полины? Я думал расскажу тебе после школы, но если это... — Петров начал было оправдываться, но Пятифанов сразу захотел прервать поток длительного монолога. — Не совсем. — Что-то случилось? — Можно и так сказать. Повисла тишина, во время которой Антон терпеливо выжидал объяснений, а Рома ожидал вопроса. Упрямство проявлять никто не хотел, но первым сдался блондин. — Так.. И что? — но вот его заметно напрягла эта внезапная пауза. Не было до конца понятно, собирался ли Пятифанов с мыслями, чтобы выгрузить огромное количество информации разом, или просто оттягивал момент перед каким-то признанием. — Соскучился. — вдруг выпалил Рома, да и таким славным тоном, что сердце Антона, кажется, на секунду приятно обожгло. Петров почувствовал как мягко его притянули к себе за руки, покрывая губы мягкими и короткими поцелуями. Он был удивлён и, определенно, счастлив, что этот человек может так смело украсть его у всех из-под носа, чтобы целовать, целовать и целовать. И пусть в сознании, в котором Антон аккуратно наводит порядок, из-за этого получается бардак, он им наслаждается потому, что создан он никем иным, как Ромой. На собственное же удивление Петров решил проявить более смелую инициативу, углубляя поцелуй. Податливые и влажные языки сплетались, медленно проходя по мягким губам. Блондин уместил руки на щеках Пятифанова, притягивая к себе сильнее. А Пятифанов и не смел сопротивляться. В какой момент Рома уже прижал Антона к стене, чувствуя головокружение от легкого напора в котором утопает, он упустил. Но со всем удовольствием продолжал ощущать легкий сигаретный запах, застывший в воздухе. Цеплялся за каждый миг настоящего наслаждения, развязывал себе руки и заметно робел. За дверью слышались громкая беготня, недовольные упрёки учителей и стук девичьих каблучков. Но это точно было за гранью того мира, в котором сейчас находились парни. В их тесном, темном и немного пыльном пространстве царила неоспоримая любовь, которая пробиралась в организм с каждым новым вдохом. Дыхание у парней перестало быть ритмичным. Вздохи периодически были долгими, протяжными и сладкими, оставляли на губах дрожащее желание. А иногда рваными, краткими и едва уловимыми. В какой-то момент Петров пропустил забавную мысль, что прямо сейчас играет с огнём, продолжая взаимно двигаться навстречу любым движениям. Но эта дума упорхнула так быстро и бесследно, что никоим образом не повлияла на происходящее. Горячие руки Ромы аккуратно скользили по шее, но его скованность чувствовалась Петровым, и была обусловлена той же аккуратностью к нему. Громкий звонок не остановил никого из парней, и не факт, что они его вообще услышали. Он был где-то далёко, в другой вселенной, которая не касалась их "неправильной" любви, а разрешала любить с треском и фанфарами. И только внезапно отстранившийся Пятифанов, который дышал так, словно пробежал марафон, спас ситуацию спустя несколько минут. — Я за себя не ручаюсь, если это не остановится прямо сейчас. — томно, сбивчиво и абсолютно честно сказал Рома, слышно выдыхая. Антон от такой прямолинейности легко усмехнулся, еще не чувствуя реальных проблем, которые обязательно появятся. — Хорошо, дождусь момента, когда ты и предупредить не сможешь. — игриво ответил блондин, оставляя на скуле Пятифанова мягкий, смазанный поцелуй. Стоило Петрову выйти из особо душного, - может, только для него - помещения, на голову свалилось осознание. Он отчетливо чувствовал на щеках скопившийся жар, который точно говорит о заметном румянце. Понимал, что волосы его растрепались от рук Пятифанова, которые зарывались в них. И даже рубашка небрежно съехала набок. Приняв тот факт, что сначала нужно заглянуть в туалет, Антон вздрогнул от шума за спиной, который раздался в той самой коморке, а за ним и доходчиво объясняющее весь казус, Пятифановское: — Ой, блять! Антон сдержанно посмеялся и упорхнул приводить себя в порядок. Благо, по возвращении блондина в кабинет, Пятифанов уже умело демонстрировал свою непричастность к уроку, и вообще всему, что можно было назвать запрещенным.***
На репетицию Антон шёл с красочными двоякими ощущениями. Его жизнь за сутки стала напоминать ту, к которой он тянулся. Все проблемы не решились, но душу покинул огромный груз, позволяющий разве что изредка вдохнуть полной грудью. Ментальное состояние, как ни крути, как было испорчено, так и осталось. Но теперь Петров может трезво смотреть на некоторые ситуации, полагаясь на логику и рациональность. А если что, точно знает, кто поможет пройти через все трудности и покроет щеки сотнями нежных поцелуев. Дёрнув ручку, юноша смело зашёл в актовый зал, сразу встречаясь взглядом с Екатериной, настроенной на эту репетицию явно не многообещающе. Стоя у небольшого окна со сложенными на груди руками, девушка вложила в свой секундный взор столько раздражения, будто бы оно с каждой секундой растёт в геометрической прогрессии, пробивая ожидаемую грань. Антон осторожно, но ничуть не пугливо поймал её зрительный контакт, но реагировать не стал. Катя и сама прекрасно справится, если ей вдруг понадобится испортить всему коллективу настроение. Смирнова - лишь обиженная на жизнь девушка, обделённая вниманием со стороны человека, к которому неровно дышит. Это её не оправдывает, но Петров понимает, как ему было бы тяжело признавать свои чувства и видеть, что Рома отстраняется от него в любой удобный для него момент. Эта мысль разлилась в груди теплым, светлым чувством. Блондин даже не задумывался над формулировкой этого утверждения во время размышления, используя вместо "любимый человек", четкое и уверенное "Рома". Будто бы в одной этой мысли могло скрываться неосознанное согласие на то, что на его месте мог бы оказаться кто-либо ещё, а это отнюдь не так. В актовый зал намного быстрее ожидаемого зашли Пятифанов с Бяшей, явно рассуждая до этого о чём-то позитивном. Довольное выражение лица бурята безошибочно наводит именно на такие мысли, пока Ромин взгляд слишком чётко цепляется за Антона, вынуждая того ненамеренно немного вздрогнуть. Пятифанов либо расслабился, начиная забывать об осторожности, либо просто не может контролировать эти мягкие и аккуратные импульсы, посылаемые голубыми глазами. А может, Петров только-только начал их замечать? Бяша, явно решивший, что между его друзьями уже зарыт топор войны, дружелюбно втиснулся в компанию к мирно стоящему у стены Антону, и неприкрыто удивился, когда Рома равнодушно прошёл мимо. — Так вы же поговорили, на. Ни-че-го не понимаю. — в тот же миг прокомментировал бурят, недоуменно мотая головой. Антон мысленно отблагодарил его за редкое проявление тихого тона голоса, ибо стоящая неподалёку Катя, отличающаяся прекрасным слухом из-за наторелой способности распространения слухов, всё еще является прямой угрозой. — Поговорили, а ты чего тут делаешь? — Петров не придумал ничего лучше, чем перевести тему в абсолютно другое её русло. — Да я не хочу Ромыча на улице ждать. Решил напроситься с вами посидеть, оценить проделанный труд, на! — Бяша с подозрением осмотрел имеющихся в актовом зале людей, немного наклонившись к Антону поближе, чтобы посекретничать. — А че ваще происходит-то? Он то с Катькой, то не с Катькой, то хмурый, то с тобой, то веселый. — будто бесконечно тараторил бурят, загибая пальцы по мере своего перечисления. — Кхм... — Антон пытался понять, что будет правильнее звучать, но достойный ответ никак не хотел посещать его забитую до пределов голову. — Я не знаю, но думаю, что тебе надо у Ромы спросить. — сохраняя между ними атмосферу вселенской тайны, блондин говорил тем же шёпотом, пока Бяша и без того выдавал тему их разговора своим выискивающим взглядом. Он немного прищурился, слегка нахмурился, недоверчиво оглядывая сначала Катю, потом Рому, и, наконец, Антона. В актовый зал уже зашла Оля, но изначально в компании Саши Трифонова. Взлетевшая тонкая бровь Смирновой выдала её презрительное удивление, но комментировать она этого не стала. Лишь хмыкнула, показательно смахнув густую косу с плеча, и отвернулась. А у Никитиной с Трифоновым явно шёл достаточно теплый разговор, который выдавал розоватый румянец на девичьих щеках. Петров подавил легкую улыбку, вернув взгляд на бурята, схожего на готовящегося к особо опасной конспирации шпиона. Он что-то так долго высматривал в чужих лицах, так усердно раздумывал, что вот-вот его голова увеличилась бы в размерах из-за длительного и упорного размышления. — Я понял, на! — вдруг звонко выпалил Бяша, задержав в воздухе указательный палец. Он моментально продемонстрировал сожаление по поводу своей громкости, шикнув так, будто бы Петров нарушил негласное правило говорить тихо, а не он сам. — Ты Катьке нравишься, да? Антон сначала ошеломленно завис, хлопая светлыми ресницами, а потом громко рассмеялся, облокачиваясь спиной на стену. Его искренний смех обратил на парней взгляды остальных, но поспособствовать его завершению это не помогло. Бяша, явно недоумевающий из-за привлечения лишнего внимания в засекреченные разговоры, постарался придать своему виду будничной обыденности. Махнул ладонью, мол, даже не знаю, чего это он, и принялся неловко бегать глазами по актовому залу, качнувшись на носочках. — Каким образом ты вообще до этого додумался? — подуспокоившись, спросил блондин, говоря значительно тише своей прошлой реакции. Может быть, подобная догадка не развеселила бы Антона так же сильно, будь на месте бурята кто-нибудь иной. Но сама комичность и неловкость по-детски забавного поведения Бяши создавала особое отношение ко всему, что он говорит. — Да не знаю, может она через него хочет узнать чего, на. А он, типа, с тобой тесно общается, вот и подбирается, как прыткая гадюка! — Бяша говорил эмоционально, но нерушимое правило о соблюдении секретности не нарушал. — А ты не подумал, что нравится ей может он? — Антон улыбнулся так безобидно, словно объяснял Оле какой-то наипростейший выход из ситуации, а она, выстроив сотню абсурдных догадок по поводу определенной вещи, не смогла догадаться до самой очевидной. — М-м-м... — протянул бурят, которому понадобилось время на то, чтобы такую примитивную догадку оценить. — А звучит похоже, Тоха... — проговорил Бяша, невольно пародируя главного героя какого-нибудь нуарного детектива. — Да, я вообще не пальцем деланный. — подшутил Антон, поражаясь, что стал участником такого забавного диалога. — А чем? — заинтересованно выпалил Бяша, и Петрову пришлось потратить какое-то количество времени и сил, чтобы прилично объяснить значение фразеологизма, но и донести всю его суть.***
Как только все в актовом зале были ответственно собраны, Наталья Николаевна приступила к репетиции. В самом начале блондин даже допустил мысль, что Смирновой поднадоело играть в детсадовскую вражду, но эта надежда продержалась ровно до момента впившихся в ладонь её острых ногтей. Одернув кисть, Петров что-то прошипел себе под нос, поднимая на Катю недоуменный и раздраженный взгляд. — Если ты не прекратишь, мы не сделаем ничего путного. — прошептал Антон, искренне желая отрезвить девушку. Еще день назад он бы со всей серьезностью принял факт того, что это абсолютно бессмысленно, но уже сегодня не опускает попыток вразумить даже самую бесноватую особь гуманным способом. — Если ты не понял, мне глубоко по боку всё, что тебя касается. — процедила Катя, в глазах которой явно вспыхнуло адское пламя. Что послужило ухудшению их и без того ужасных взаимоотношений, Антон не понял, но и поразмышлять об этом не успел. — Что опять у вас?! — вскрикнула учительница по ритмике, обращая на себя всеобщее внимание. Дёрнув головой, блондин в первую очередь заметил не её явное недовольство, а закипающего Рому, который в этом случае был в разы опаснее многоуважаемой Натальи Николаевны. Заверить его, что всё в порядке вышло кратким кивком головы, который, к сожалению тайного союза, был замечен Смирновой. Она, каждый раз оборачиваясь плечиками то к одному, то к другому, преисполнялась чистейшей злобой. — Дайте мне секунду, Наталья Николаевна, чтобы уладить все недоразумения! — озлобленно прошипела Смирнова, резко утягивая за руку Пятифанова и выводя в коридор. За громким хлопком двери они беспардонно скрылись, не удосужившись дождаться официального разрешения от учительницы. Женщина лишь разочарованно выдохнула, махнув рукой, и молча отошла в примыкающую за кулисами комнатку, которая и являлась её кабинетом. Её терпению можно только позавидовать. Негласный перерыв стал для всех удивительным моментом. Бяша явно желал вмешаться во внезапное выяснение отношений с его другом, но Антон понимал, что общаться они будут явно на тему, которая должна остаться только между ними троими. И желательно, остаться там навсегда. Блондин и сам напрягся, представляя очередной шантаж Смирновой, которая смогла проглядеть всё немного раньше остальных. Хотя, по всей видимости, каждый смог заметить внезапное изменение в поведении Ромы и Антона. Как минимум закончились громкие, импульсивные споры, смешивающиеся с читаемыми, но успешно сокрытыми оскорблениями. А как максимум, оба парня стали смотреть в сторону другого очевидно иначе, и то не осталось незамеченным "недоразумением". Недоразумение, презрительно фыркнул Антон, с неприязнью мысленно повторив это слово. Таких комментариев в сторону их любви он еще не слышал, да и не хотел бы. Решительно подойдя к Бяше, Петров остановил его вытянутой рукой. — Пусть поговорят сами, Бяш, она же девушка. В твоем вмешательстве нет необходимости. — вежливо проговорил блондин, ловя на себе понимающий взгляд бурята. — Это ты прав, на. — парнишка показательно расслабился: облокотился на спинку стула, раскинул ноги, откинул голову. Но громкий удар по деревянной двери с обратной стороны, заставивший её еще какое-то время дрожать, хрипло постукивая при этом, обратил на себя напряженное внимание всех присутствующих. — Или не прав... — заключил Бяша, но присоединяться к разбирательствам не стал. Более серьезно и внимательно подался корпусом вперед, прислушиваясь к звукам из коридора. Видимо решил, что если услышит что-то более очевидное, например, Катины крики о помощи, тогда и появится. Хотя, если честно, Антон не был до конца уверен, не хотел бы он ему и в этом случае помешать. А в то время в коридоре происходила самая настоящая война, которая каждого вывела из себя с самого начала. Как только дверь за девушкой захлопнулась, она начала злобно тараторить, сводя острые брови к переносице. — Ты думаешь я слепая, а?! Забыл, что у нас был уговор? Напомнить?! — Смирнова нагло и уверенно подошла к Роме вплотную, стараясь прижать его, как испуганную мышь к стене. Но он, и сам без того раздраженный и уставший от её поведения, которое и привело его к месяцу скитаний в одиночестве, просто не мог сдержать в себе агрессию. И в его глазах зажглись демоны, стали танцевать хороводы, разрешая похозяйничать в теле Пятифанова никому иному, как отцу, именовавшемуся Ярость. — Если ты не прекратишь мною помыкать, последствия могут быть крайне печальные. — процедил Рома сквозь зубы. — Угрожаешь, да? Девушке и угрожаешь, Пятифанов?! Не позволю! — её мимика нервно металась от ярчайшего недовольства до надменной улыбочки. — Ты позабыл, Ромочка, что сохранность твоего статуса в моих руках. Забыл, что за мою снисходительность ты меня отблагодарить должен, а в итоге дурой последней делаешь! — произнося личные местоимения, Катенька каждый раз тыкала своим пальцем в грудную клетку Ромы, пока он грубо не схватил её за запястье и буквально не отшвырнул от себя. Даже то, что хрупкая девичья кисть ударилась об дверь с невероятным грохотом, не поубавило Пятифановской злости. Девушка схватилась за запястье, пискнув от болезненных ощущений. — Внимательно слушай, Смирнова. — властно проговорил парень, надменно вглядываясь в неё сверху вниз. — Честно хочешь услышать, что я думаю по поводу этой игры в шантаж, которую ты устроила? — Рома не дожидался ответа, решил взять всё в свои руки, ведь тогда, когда это было можно сделать, поступил иначе. И больше свою гордость задушить не позволит никому. — Мне похуй. — Пятифанов ослепил самоуверенной улыбкой, но глаза всё еще были налиты алым блеском агрессии, которую сдерживал он всеми последними силами. — На тебя похуй, было и будет. На твои попытки исправить то, что исправить нельзя, мне тоже похуй. И на то, что ты будешь дальше делать, мне так же похуй. — Расскажу, всем расскажу, не отмоешься, урод. — прошипела Смирнова, все еще удерживая запястья обвитыми вокруг него пальцами. — И любовничек твой, думаешь, не погонят его из посёлка с вилами и оскорблениями, когда узнают о его наклонностях и о том, что он психанутый? — Психанутая тут только ты, и если ты этого не замечаешь, могу выразить свои глубочайшие соболезнования, и... Повторю.. — Рома выдержал паузу, во время которой с помощью выражения лица только доказал нерушимую уверенность в своих словах. — Мне по-хуй. — тише прежнего закончил хулиган, обрывая всевозможное продолжение диалога своим гордым уходом обратно в актовый зал. По внешнему виду вернувшегося Пятифанова, Антон понял, что никакого консенсуса с помощью взрослого и уравновешенного диалога, его особо вспыльчивые одноклассники не добились. Его разгоряченный взгляд в котором кружили тысячи искр, говорил больше, чем самый разговорчивый и беззаботный Бяша. Петров поборол в себе желание подойти, попытаться поговорить и остудить его пыл. Блондин искренне был уверен, что добиться желаемого спокойствия в глазах хулигана смог бы только он, но и доступной возможности к таким действиям именно сейчас не имел. Собственноручно отдав ему часть своего сердца, сохранил связь, с помощью которой они и общаются молча. Забота и волнение, вложенные в выражение лица Антона, не смогли перевернуть с ног на голову состояние Ромы, но отрезвили, способствуя смене выражения лица и скорости успокоения. Единственное, что всё еще оставалось открытым вопросом - отсутствие Кати. А вспомнив грохот, фантазия дорисовывала очень красочные картинки неизбежных последствий её смерти. Помимо многочисленного хорошего, там были и очевидные плохие пункты. Потому Антон, понимая, что Смирнова вряд ли будет рада его присутствию, да и сказать ему нечего, кивнул буряту в сторону двери. Тот сначала мотал головой в разные стороны с такой силой, что его чистосердечное нежелание чувствовалось еще более отчетливо, но бурят принял свою судьбу, после услышанного от Антона: "пожалуйста". А Рома, все еще пребывая в прострации, находясь разорванным между мирами, не мог заткнуть звонкий голос Смирновой в голове. Расскажу, всем расскажу. И расскажет ведь. Его деланная уверенность была правдивой только для остальных, на деле он искренне боялся того, что случится, когда Катя доберется до проклятой фотокарточки. Знал, что сегодняшний день может быть последним, когда он со спокойной душой может пройтись рядом с Петровым, если, конечно же, поблизости не будет Морозовой. А что последует далее никому не известно, и никто никаких гарантий дать не сможет. Вынужденная мера скрывать свои искренние чувства, которые завязаны исключительно на платонической связи, уже не раздражают. Смириться с этим, осознав, что твоих сил недостаточно для изменений структуры мира - ощущается в разы хуже слепой злости. Но Рома хочет бороться, только при условии, что Антон будет его напарником. Пятифанов почувствовал то, чего искренне опасался, стараясь не привязываться к людям - страх. Ему страшно, что именно он станет причиной, которая подтолкнет Петрова к пропасти, вынудив в неё упасть. Простить себе не сможет, что жизнь человека, который научил его бескорыстно, по-настоящему любить, станет ужасом из-за него. Поддался своим любовным чувствам, утонул в этой любви, которую предложил ему Антон с сияющими от счастья глазами. А как отказаться? Когда видишь такую беспрекословную теплоту, ощущаешь прощение и нежность. Когда наконец успокаиваешься, слыша его равномерное дыхание перед сном, и чувствуя тепло от уткнувшейся в плечо белокурой головы. Быть независимым, никому не подчиняться - вот, в чем заключался огонь Пятифановского нрава, который поражал своим твёрдым образом. Как же иронично: этот опасный, играющий и рискованный огонь потушила любовь. Искренняя, такая простая, но свалившаяся на голову слишком внезапно. И Рома не может избавиться от совокупности всех чувств, которые в этот момент бушуют в его груди, в момент, когда он не понимает, с каким посылом вглядывается в любимые глаза. Получается, сегодняшний день может стать последним перед расставанием? Последним, перед предсказуемым "прости и прощай"?Расскажет, всем расскажет.
Сотни ночных дорог напомнят мне тебя Я в них терял свою любовь, и заново встречал.
Лишь дай мне посмотреть в последний раз в твои глаза Я потерял дорогу к ним, я потерял себя.