***
Воскресение могло стать чем-то позитивном только в том случае, если к Антону бы вдруг вновь пришёл Рома. Потому Петров периодически поглядывал в окно, мечтательно осматривая снежные бугры. Второй выходной оказался невыносимым не только из-за того, что в доме буквально повисла не нарушаемая никем безжизненная тишина, но и из-за отвратительного осадка от собственной выходки. Антон поднял руку на мать. Петров даже не пытался оправдать себя, ему было достаточно понимания, что во время эмоционального урагана, который сносил буквально всё на своем пути, он поступил так же, как и отец. С самого детства Антон видел в своей семье подобное поведение, и ощущалось оно никак иначе, как нормальное и предсказуемое. Нет, он ни в коем случае не принимал то, что это простительное деяние. Как раз наоборот. Но вот беда: подсознательно, импульсом своих чувств, Антон поступил точно так же, как тот, кто исчерпал уважение к своей личности из-за таких же действий. Петров никогда не считал верным поднимать руку на девушку, и вот, поднял её на свою же мать. Извиняться критически не хотелось, обида, скопившаяся за все эти годы, была вполне оправданной причиной, но и оставлять всё как есть казалось чревато омерзительным самоуничижением. Антон ощущал всю тяжесть тупика, в котором оказался. Быть хотя бы на крупицу похожим на своего отца - отвратительно. Хотелось расцарапать себе грудную клетку, руки от напряжения сами сжимались в кулаки, а зубы стискивались. Всё воскресение никто не хотел пересекаться друг с другом, даже Оля, будто бы понимая всё без необходимых слов, не навязывала никому свою компанию. Девочка мирно сидела в комнате, из которой доносились уже тысячу раз заученные ею фразы из мультфильмов. Она разве что пару раз заходила к брату, но по выражению его лица понимала, что развеселить Антона мультиками не получится. Петров не понял каким образом уснул, пока один из выходных дней был полностью потрачен впустую, но проснулся уже рано утром. Радовало то, что его пробуждение в такую рань позволяло не сталкиваться ни с кем из родственников за едва ли не пассивно-агрессивным перебрасыванием обывательских фраз. Юноша быстро собрался и позавтракал, а дождавшись подходящего для выхода времени, торопливо покинул дом и прихватил с собой букет. На удивление ничуть не увядшие цветы он заботливо погрузил в один из сугробов у торца дома. Антон лавировал меж застеленными белой пеленой деревьями, обходил густые снежные холмики, сокрытые в утренних потёмках. Солнце зимой особенно лениво выбиралось из-за горизонта, и своим медленным появлением вынуждало бродить во тьме. Но не темнота тревожила Петрова, всё внимание парня украли его грузные мысли. Родительское упрямство вкупе с абсолютным отсутствием попыток понять кого-либо, кроме себя, придавливало к земле. Разве обязан Антон, будучи шестнадцатилетним ребенком, храбро делать вид, что он взрослый и сильный, в попытках защитить свою сестру? Кто защитит его? Липкие ощущения от волнения поселились глубоко-глубоко в душе, затмевая собой любые надежды на светлое будущее. Паника могла обратить всё в абсолютно тщетную и бессмысленную веру, заставить дрожащими вдохами впускать ледяной воздух в лёгкие. Школьное здание выплыло из-за тёмных деревьев, а желтый свет фонарных столбов мельтешил на окраине области. Мнимой уверенности будет недостаточно для того, чтобы загородить собой сестру, а главное, её не хватит, чтобы не подпустить вредителей к своей хрупкой душе, которую беззастенчиво надламывают из раза в раз его собственные родители. Когда-нибудь этот мир улыбнется и мне, с абсолютным принятием, но от этого с не меньшей печалью, подумал Антон, или уже улыбнулся? Петров уже подходил к главной двери в школу, и в окне заприметил родной, узнаваемый из тысячи, силуэт, шествующий к лестнице. Пусть Рома будет той самой улыбкой этого мира. Юноша тяжело выдохнул, с этим выдохом стараясь отпустить и все накалённые мысли. Добрался до кабинета Антон без приключений. Открытым вопросом оставался один очевидный, но от этого не менее нежеланный исход. И главное лицо в этом исходе сейчас задумчиво стоит у кабинета, опираясь на холодную поверхность стены, и нервно теребит подол своей тёмной юбочки. Юркнуть каким-то образом в кабинет, оставшись незамеченным - невыполнимая задача. Петрову было стыдно за то, что однажды, во время своего, пожалуй, самого тяжелого периода в жизни, он дал шанс страху одиночества взять контроль над своим разумом, и позволил сорваться с губ почти роковому предложению. Из-за его состояния Полина, на правах девушки, может уже вполне обоснованно напирать на него. Было совестно за то, что спасал он в этом случае только свою безудержно тоскующую по теплу душу. И отвратительно мерзко было от осознания того, что он искренне считал осуществимой возможность заменить Рому. Это было неправильным поступком, как ни крути. Но убрать фокус своих переживаний с Пятифанова, раздумывая над дальнейшими поступками в отношении Полины, просто-напросто не получается. Рома вернулся в его жизнь и сместил на задний план вообще всех кто мог в ней появиться, оставшись единственной опорой. Его образ можно только представить, а фантомное ощущение тепла уже разливается по телу, вселяя в сердце непоколебимую уверенность. Хочется верить, что он никогда не оставит, всегда поддержит и защитит. Морозова перевела взгляд на застывшего в нескольких метрах от неё Антона, сверкнув заинтересованными глазами. Стоило ей сделать один небольшой шажок к нему навстречу, коридор окутало звонкой трелью. Петров смог мысленно облегченно выдохнуть, уже наяву улыбнувшись девушке в приветственном жесте. Первый урок проходил размеренно. Антон подстегивал себя каждую секунду, стараясь влиться в происходящее и наверстать упущенное. Всяко, когда прямым воздействующим на сознание фактором являлись головокружительные и вышедшие из-под контроля эмоции, получалось намного хуже. Пусть обрывки фраз ускользали от парня за мыслями, их основная суть задерживалась в памяти. Беспардонно зашедшая в кабинет директриса, заставила десятки макушек с интересом оторваться от тетрадей. Её мечущийся в поисках взгляд за мгновенье доложил всем смотрящим, что явилась она с конкретной целью. — Здравствуйте, Юлия Ивановна? — учительница была не менее удивлена прибытию директрисы, и тон её голоса этого не скрывал. — Здравствуйте-здравствуйте. — Юлия Ивановна задержала свой взгляд на необходимом ей человеке, кивая головой. — Ну что, Пятифанов, вещи собирай и в кабинет ко мне. — стоило Роме раскрыть рот для попытки протеста, его тут же пресекли. — И попробуй мне только препираться, и без того от тебя уже тошно! — парень незаинтересованно вскинул брови, смахивая всё то мизерное количество принадлежностей в рюкзак. Антон едва заметно нахмурился, пытаясь вспомнить, что такого смог учудить Рома. Когда Петров убедился в том, что он ни о чем не слышал, понял, что что-то случилось до его прихода в школу. — Я уже и соскучиться успел. — нагло добавил Пятифанов, проследовав за проигнорировавшей его фразу директрисой. В коридоре раздавался удаляющийся стук каблуков, пока Антон задержал свой взгляд на громко хлопнувшей двери. — Не отвлекаемся, продолжаем урок! — отчеканила учительница, разворачиваясь к доске. Но каким образом Петрову сейчас так же преспокойно усваивать информацию? Его голова заполнилась бессчётным количеством вопросов, а паническое наваждение вернулось в его сознание во всей своей ослепительной красе. Пятифанова к директору для похвалы не вызывали никогда, в таком красноречивом случае сразу прощупывается подтекст, и едва ли положительный. — Объясни мне, Пятифанов, тебе не надоело комедию ломать изо дня в день? — Юлия Ивановна скрепила руки в замок, положив их на стол. — Разве что чуть-чуть. — Рома скучающе уселся на стул, который стоял напротив стола директрисы. — Нет, ты объясни мне, в чём причина твоего свинского поведения? Почему тебе абсолютно плевать на любые предупреждения, на то, что я тебе постоянно шансы даю, а ты уселся припеваючи мне на шею, ножки свесил, и продолжаешь устраивать спектакли! — Юлия Ивановна строго вскинула брови. — Тебе не надоело мать свою позорить? Сколько раз она уже приходила и выслушивала за поступки своего нерадивого сына, м? — Это какая-то профилактическая беседа, или что? — в том же абсолютно незаинтересованном тоне уточнил Рома, качнувшись на стуле. — Да, конечно, Пятифанов, профилактическая! — вторила Юлия Ивановна. — Ущерб школьному имуществу для тебя так, хихоньки да хахоньки?! — Какому школьному имуществу? — Ромина бровь взлетела ввысь, обнажая появившийся интерес. — Знаешь, Роман, наслушались уже твоих сказок. В туалете не я курил, его тогда не я избил, никакое холодное оружие я с собой не ношу! — Я ничего никогда не отрицал. — фыркнул Рома, но его будто бы и не слышали. — Осточертели уже твои выходки, больше не будет с тобой никто сюсюкаться, не мечтай. — директриса скользнула рукой в ящик, выуживая оттуда скрепленные меж собой бумаги. — Я тебе еще год назад обещала отчисление, если будешь продолжать наглеть, вот и пожинай плоды. — Юлия Иванова, подождите. — Пятифанов рвано подался корпусом вперед. — Я школьное имущество не трогал, о чем вообще речь? — Конечно, в таком случае, и осколки вчера по школе не уборщицы всем составом подметали, разгоняя бегающих вокруг шестиклассников, да? — директриса подняла голову и разочарованно выдохнула. — Терпение не вечное, Пятифанов, я тебя предупреждала. — щёлкнула ручка. — Я ничего не разбивал, я вообще в том коридоре не появлялся! — Конечно, а люди, которые видели тебя, говорят совсем иначе. — Так может они и разбили? Я-то здесь каким боком? — Таким боком, Пятифанов, что твоя репутация сама напрашивается на такие выводы! Раньше нужно было думать! — отрезала учительница. — Да я... — продолжал Рома, но его перебил внезапный хлопок двери за его спиной. Парень повернул голову и увидел донельзя серьезное выражение лица Смирновой, нервно сжимающей в руке планшет с какими-то листочками. — Юлия Ивановна, здравствуйте, могу я присесть? — дождавшись удовлетворенного кивка, Екатерина пододвинула один из стульев к столу. — Я правильно понимаю, о чём идёт речь, если Вам понадобились рекомендации? — Катя действительно занималась их сбором с самого утра, ибо мать её по этой причине вынудила прийти в школу на сорок минут раньше обычного. — Да, Катенька, спасибо тебе большое. — Юлия Ивановна протянула руку, но Смирнова сильнее прижала к коленям кипу бумажек. — Юлия Ива... — Не знаю, обрадую я вас или разочарую, но это был не Пятифанов. — беспристрастно парировала Катя. — Если вы исключите его сейчас, обвинители добьются своего. — Смирнова, ну а ты вообще откуда это знаешь? Захотелось во взрослую поиграть? — Я, Юлия Ивановна - староста. Я знаю намного больше как минимум потому, что в этот социум еще и вхожу, и точно Вам говорю, что это был не он. — Смирнова говорила абсолютно спокойно, держалась непоколебимой скалой, невзирая на то, что сказанное директрисой ранее напрямую обесценивало все ее речи. — Катя! Ты и себе рекомендацию подпортить решила? Дружбу с хулиганьем водишь? — Юлия Ивановна дёрнула рукой в воздухе, как бы вынуждая отдать ей необходимые бумаги. — Давай ты не будешь без толку тратить и моё, и твоё время? — Момент происшествия был, если я правильно помню, на четвертом уроке, верно? — Катя деловито кивнула, не дожидаясь ответа. — Так а на четвертом уроке Пятифанов был в классе, и... — Смирнова выудила из общего количества всех листов нужный. — учительница по математике написала об этом в рекомендации. — девушка дружелюбно улыбнулась, протягивая лист директрисе. — В рекомендации? — переспросила Юлия Ивановна, вчитываясь в написанное на листе. И вправду, в рекомендации писать об этом попросту не нужно, но Екатерина персонально для учительницы по математике выдвинула иные требования. Смирнова знала всё заранее благодаря матери, и попросила многоуважаемую учительницу написать не рекомендацию, а буквально объяснительную, по какой причине не разрешила Пятифанову покинуть её урок. Рома ошарашенно взглянул на Катю и, может быть, конечно, ему показалось, но она улыбнулась ему? Незаметно, практически одними глазами, но она выразила свою поддержку? Смирнова, зная, что связывает его с Антоном, понимая, в какое кромешное нечто из осколков превратилось её сердце, спасает его? Вмиг выражение её лица приукрасил привычный надменно-сладкий блеск, но он не сможет стереть очевидный и уже замеченный факт её содействия. Директриса устало положила лист на стол, мотая головой в разные стороны. — Как же вы мне все надоели, честное слово. — с тяжелым выдохом сказала Юлия Ивановна, принимаясь массировать указательными и средними пальцами виски. — Идите на урок, живо. — Я уточню, с меня обвинения сняты? — Рома встал, но так и остался стоять у стола в ожидании. — Сняты, Пятифанов, сняты! Но попробуй еще чего натворить, тут же исключу, даже разбираться не буду, понял? — Пятифанов поднял обе руки, задерживая их в воздухе, кивнул головой и удалился вслед за Смирновой. Стоило поймать глазами её фигуру, стремительно уходящую по коридору в сторону кабинета, Пятифанов прикрикнул: — Кать, стой! — и спешным шагом направился к ней. Девушка остановилась, но разворачиваться не стала. Стоило Роме её нагнать, он сказал не совсем то, что планировал изначально, но подобные доводы напрашивались сами собой: — И чего ты хочешь взамен? — девушка подняла на него возмущенный взгляд. — Чтобы ты думать научился, Рома. — отчеканила Катя и демонстративно закатила глаза. — Ничего мне от тебя не нужно. — Тогда зачем? — Пятифанов вопрошающе вскинул бровь, так же недоверчиво оглядывая Смирнову. — Любовь не должна порождать ненависть, и насильно мила я бы не стала. Да и не без меня то стекло разбилось, знаешь ли. — Катя успешно скрывала в себе ту грусть, что присутствовала в её душе и напоминала о себе каждодневно. — Давай-ка ты просто скажешь спасибо, а не будешь меня допытывать, м? — выражение её лица вновь сменилось слишком быстро, и Рома невольно пропустил пару смешков. — Спасибо тебе, гадюка. — очевидно шутливо сказал Пятифанов, разрешая себе улыбнуться. — Ох, в следующий раз точно сам будешь спасать себя. — Смирнова тоже хихикнула и они в компании друг друга направились обратно на урок. — Погоди, что значит не без тебя стекло разбилось? — Переходишь все границы, Рома, не твоё это дело.***
Антон провёл половину первого урока в своём сознании, и его тревога приобрела дополнительную окраску после того, как Смирнова вышла из кабинета, во всеуслышание заявляя, что и ей необходимо выполнить поручение Лилии Павловны и явиться к директору. Ситуация в таком случае не могла никаким образом закончиться чем-либо оптимистичным, оставалось только молиться и надеяться. Надежда, как чувство, в своём проявлении не нравится Антону в той же степени, что и Роме. Это одна из неочевидных вещей, которая их связывает между собой. Надежду ты теплишь только тогда, когда принимаешь свою беспомощность в той или иной ситуации, опускаешь руки и дожидаешься итогов. Мольбы и вера в существующего кого-то, наблюдателя с небес, вершителя судеб - у обоих вызывают те же ощущения, что и надежда. И их отличие в том, что Антон будет надеяться тогда, когда принимает безвыходность положения, пусть и менее больно ему от этого не становится. А Рома не будет ни при каких условиях надеяться на кого-то, кроме себя, продолжая резать своё нутро без ножа, обвиняя в бездействии. Но стоило Роме и Смирновой заявиться под конец урока, при том, что по выражению лиц обоих можно было предельно ясно заметить их приподнятое настроение, уже другие странно-неприятные мысли посетили вечно заполненную голову Антона. Это было бесконтрольным чувством после укола в грудь, и рана неприятно саднила. Рома бегло глянул на Петрова и кивнул, заверяя, что всё в порядке. Но Антон уже был, мягко говоря, не очень-то в этом уверен. Неприкрыто пугали мысли, что на Пятифанова могли как-либо повлиять, запугать, - да, Петров более чем отчетливо понимает, что запугать Рому не так уж и просто, но его безосновательный страх может разрушить всё. И он принял неподъемную тяжесть, фактическую неправильность отношений с парнем и отрёкся от них. Оставил Антона с его любовью в одиночестве, снова. Петров помнит об их уговоре, но доверие, на котором оставлена глубочайшая рана, будет заживать мучительно долго. Да и не факт, что заживёт. Не зря ведь некоторые говорят: "время не лечит, оно учит жить с ранами". Миновал очередной унылый урок. Около выхода из кабинета Антона ожидал неприятный сюрприз. Рано или поздно это должно было случиться, сюрпризом по факту был только подгаданный ею момент. Сегодня или завтра? Перед первым уроком или после четвёртого? Сегодня лотерейные билеты лучше не покупать - точно не свезёт. Всем своим видом Полина выпячивала недовольство, оттенки которого варьировались от достаточно безобидных претензий до внушительного размера чуть ли не горечей униженного. Оставалось разве что горько выдохнуть про себя и сдаться в цепкие лапы неизбежной ситуации. — Пойдём поговорим. — Полинина фраза звучала так, будто это она переобщалась с Пятифановым. — Ну пошли. — деваться было некуда, остатки совести не разрешили бы Антону просто пройти мимо, грубо толкнув девушку, хоть мысль о том что именно так и стóит поступить, навязчиво давила изнутри. Посмотри на них со стороны - и не подумаешь, сколько всего этой парочке пришлось пройти. И по большей части порознь, абсолютно не вникая в суть происходящего с партнёром. Петров не беспокоился об этом потому, что его этот союз изначально не сильно волновал. Полина же потому, что не могла побороть свой порой пугающий фанатизм и открыть глаза, вдуматься в мотивы парня. Самый поверхностный анализ всех событий, пережитых ими за последние годы, и что наиболее показательно - за последние месяцы - привёл бы к неминуемому осознанию нелепости любых её фанатичных порывов угодить или понять. Ребята молча спустились по ступенькам, заходя под злосчастную лестницу, пережившую долю событий вместе с ними. Парень всё это время послушно шёл за своим поводырём, не пытаясь возразить ни по поводу выбора места для разговора, ни по любому другому. Практически вперившись в стенку, девушка остановилась и повернулась резким движением, нервным и злобным. — Не хочешь начать первым? — нет, не хочу, если тебе вдруг интересно, съязвил про себя Антон. Начинать он не хотел потому, что поддерживать диалог и без того было невмоготу ещё до его начала. Но и выводить Полину пуще прежнего не хотелось. Лишние проблемы, лишние слова, лишние... лишнее всё. — И чем мне тебя удивить? Про родителей речь уже заходила, загадочные события одного прекрасного пятничного дня канули в лету - обсуждать это я не хочу и не стану... что там ещё..? Кажется, ничего. — с сарказмом, кажется, перебрал. Аж самому обидно стало. Девушка подняла свои брови до невозможного высоко, будто это возмущение - самая яркая эмоция за всю её жизнь. — Ну, попробуй например объяснить, почему мы не общались несколько дней? Не удосужился ни позвонить, ни навестить. Я всё ещё волнуюсь, хоть и зла как никогда. — Попробуй тогда объяснить, почему ты не пыталась связаться со мной сама. Не тебе ли из нас двоих больше безразлично? — сам не ведая, что говорит, Антон продолжал настаивать на своём, несмотря на то, что звучало это всё как бред сумасшедшего, в который никто, по его мнению адекватный, не поверил бы. Главное - уверенность. А дальше - по ситуации. — Переводить стрелки я и сама умею, знаешь ли. — Вот и переведи, если сумеешь. — после каждой новой фразы парня у Полины чуть ли не вздувались ноздри, а волосы на голове, казалось, вот-вот встанут дыбом. Все и разом. — Может я не хочу использовать такие нечестные приёмы в отличие от некоторых. Мне просто непонятно, куда ты исчезаешь. Как ты проводишь это время и почему не хочешь разделить переживания со мной, за чашкой тёплого чая? Чего я не могу тебе дать? — на этот раз протяжный вздох парня был им озвучен без малейших попыток скрыть его явно не радужный характер. — Ты и сама знаешь. Мне бывает плохо, я хочу побыть один, просто полежать на кровати. — Ой, вот только не надо снова сваливать всё на раскалывающуюся голову и больной живот! — А ты в моей шкуре была?! Ты, вот лично ты, знаешь сколько мне усилий иногда приходилось приложить, чтобы просто встать с кровати? — в той же прогрессии, с которой повышались тона́ дискутирующих, росли в числе и останавливающиеся возле лестницы зеваки, интересующиеся хоть чем-то, скрашивающим скуку. Что до Полины с Антоном - им было абсолютно плевать, оба готовы были вцепиться друг другу в глотки и посоревноваться в том, кто быстрее вырвет чужую. Люди вокруг не волновали их, включая и в теории проходящих мимо учителей, и завучей. — Не хочу ничего слышать про глупые отмазки, которые ты придумываешь на ходу всякий раз, как тебе становится удобно пропасть! Я, в отличие от тебя, не вызываю столько сомнений в подлинности своих слов, не притворяюсь святошей будучи абсолютно жутким в своей безалаберности человеком, и не дарю столько боли и переживаний! — все подозрения, все тревоги девушки превратились из заставляющих плакать в такие, что хотелось только кричать. Громко, не подбирая слова, да чтоб задело посильнее. — Знаешь, Полин. — парень снизил тон голоса, но не смог унять остаточную в нём дрожь, выдающую ответную злобу и некоторое волнение. — Если я тебе так не нравлюсь, мы можем и не общаться больше. Не встречаться и не видеться вообще. — взгляд девушки застыл. В мозгу пытались стыковаться картинка прямо перед ней, звук, сопровождающий эту самую картинку, и посыл, вложенный в брошенные слова. — Ты предлагаешь расстаться? — от резко угасшего голоса девушки Антон замялся на мгновение. Он хотел ответить злостью на злость, эффектно парировать, но увидев неоднозначную реакцию, и сам не понял, что ощутил. Тело прошибло неясным ударом, вошедшим в череп, чуть выше макушки, и вышедшим через обе ступни, предварительно проделавшим путь сквозь всё тело. Он не испытывал к девушке ничего, кроме ностальгических печалей по их былой дружбе. Даже дружеской приязни он теперь не ощущал. Но все события, завязанные друг на друге и сплюснутые в одну пластинку так тесно, влияли на парня в хаотичном порядке и с разных сторон. Будто торчащих в разные стороны оголённых нервных окончаний резко поочерёдно касаются. Абсолютно неразборчиво. Эмоции смешались, не давая проходу мыслям. — Не знаю. Что-то вроде того. — отстаивать свою точку зрения Антон планировал и дальше, но в уверенности стал заметно проигрывать. — С тобой поговорить, так ты ничего не знаешь. — глаза её блестели, но слёзы если и потекли бы, разве что от злости. Голос был стойким, будто говорила не хрупкая разочарованная в своей первой любви девушка. — Знаешь что, Полин. Да, я хочу расстаться. — дети, задерживающиеся у ступенек, услышали всё, что им было интересно и начали расходиться. Ни криков, ни в общем и целом ссор больше не планировалось - значит, ничего интересного можно и не ждать, кульминацию нагло переступили, оставляя позади. — Хорошо. Я тебя поняла. — девушка не сводила взгляда с Петрова. — Кого ты ждёшь? Меня? Хочешь чтобы я извинилась или, может быть, пошла за тобой, как всегда стерпев и оставшись рядом? Иди, давай! Тебя здесь никто уже не держит. — стены давили, мизерное пространство сжимало со всех сторон, и до безумия незнакомый взгляд такого знакомого человека не делал лучше. Антон, не до конца понимающий что произошло и как это повлияет на него, на его быт и на его голову, пошёл прочь, как и было сказано.***
Перед предпоследним уроком Антон таки дождался аккуратное приглашение Ромы уединиться для диалога, - его игривый кивок головы с вздёрнутой бровью можно было расценить по-разному, но этот случай ощущался особенным - потому Петров постарался максимально ненавязчиво исчезнуть из поля зрения всех, кто вместе с ним стоял у кабинета. В список этих людей входила и Полина, но теперь это проблема его вовсе не касается. Петров аккуратно отошёл в сторону, медленно и незаинтересованно проходя по коридору ровно до того момента, пока не зашёл за стену. Заприметив, как дверь в помещение для уборщицы медленно захлопывается, Антон принял неизменность их места встречи, пусть оно и не кажется ему подходящим. В этот раз на этаже прослеживалось значительно большее количество людей, и это успело конкретно поднапрячь Петрова, пока он не подумал, что это, в то же время, может помочь скрытности происходящего: среди толкучки можно и не заметить, как два парня скрываются в бедной кладовке с принадлежностями для уборщицы. Дверь аккуратно распахнулась, и Антон очутился в небольшой комнатке. Ромина довольная улыбка вызывала двоякие чувства. Ею хотелось постоянно любоваться, ощущать приятное покалывание в груди, расплываться, как масло на горячей сковороде, но с другой стороны, именно сейчас эта чудесная, невероятно красивая и искренняя улыбка не была уместным украшением вечно серьезного лица. Пятифанов же видел, что Антон заметно напрягся, а решил рассказать всё аж через пять уроков? Петров не хотел, но всё же обиженно насупился, даже как-то слишком демонстративно дёрнув головой в другую сторону. Рома заинтересованно выгнул бровь и наклонился к лицу Антона поближе. — Ты обиделся? — сам вопрос в их положении казался даже слишком нежным, а сама ситуация, странной. Антон, не желая показывать то, что действительно пострадал от атаки ничем не обоснованной ревности, повернул голову на Пятифанова. Эмоция на лице Ромы чем-то напоминала по-детски невинное любопытство, и предельную аккуратность в этих чуть больше, чем обычно распахнутых глазах, не проглядеть было нельзя. — Нет, просто... — Антон не хочет чистосердечно признаваться в том, что сумел пострадать от вымышленной обиды, но это напрямую противоречит их "договору", в котором оба согласились быть откровенными друг с другом. — Просто я хотел бы знать о том, что происходит и может произойти с тобой. Почему Юлия Ивановна вызывала тебя сегодня? — Она просто посчитала нужным отчитать меня еще разок. Решила, что это я в пятницу стекло разбил в коридоре, вот и принялась угрожать. — Рома игриво понизил тон своего голоса, и комнату украсила чувственная, интимная атмосфера. Отстраняться дальше Пятифанов не планировал, так и продолжал хитро стрелять своими глазами, находясь до дрожи близко. — И кто помог тебе реабилитироваться в её глазах? — Антон и сам не понял, как сумел - ничуть не желая этого - спросить это столь предвзято. Его глаза практически сами закатились, пока он небрежно фыркнул, обнажая всё своё отношение к упомянутому человеку. — Ревнуешь? — Пятифанов расплылся в улыбке, продолжая заигрывать и побуждать Антона своим бархатным голосом ощущать промчавшиеся по спине мурашки. Антон возмущенно вскинул свою бровь, одним выражением лица протестуя услышанному. — С чего бы это? — Антон, вероятно, отчаянно верит, что на никакой очевидный вывод о его ревности не наталкивает своим поведением. Но со стороны над комичностью ситуации можно было бы посмеяться. Душераздирающее зрелище: Петров неприступно уводит глаза в верхний правый угол, поджимает губы и строго вскидывает свои брови, скрестив руки на груди, и говорит, - точнее, полузлобно шипит - что не ревнует. Точно-точно не ревнует. Нет, совсем ни капельки. — Да, она меня выручила, но никаких требований взамен не выдвигала. Даже не шантажировала. — Рома опустил глаза и увидел, как Антон нервно отстукивает пальцем по собственному локтю. — А еще... — Пятифанов оставил мягкий поцелуй на его щеке, приближаясь к уху. — Ты всё равно важнее всех. Будь я под дулом пистолета, или на смертной казни, ты номер один. — прошептал Рома, почти упираясь носом в висок Антона. Петров тут же ощутил не заставляющие себя ждать яркие чувства. В груди тысячами искр вспыхнула любовь, вскружила голову и растворила в этом сиплом мурлыканье Пятифанова. Каким образом можно обижаться на такого чуткого и нежного человека? Петров стал расплываться в довольной улыбке, но повернул голову так, чтобы заглядывать Роме в глаза. — Ладно, допустим, раскусил ты меня. — Пятифанов самодовольно кивнул. — Но ты ведь тоже ревнуешь, и так просто в этом не признаешься. — Мне незачем ревновать. — Рома вновь обнажил свои клыки в обворожительной улыбке. — Я могу посмотреть вокруг и оценить шансы других, а еще, в случае чего, просто-напросто убить их. Зачем же мне еще нож с собой? — Пятифанов говорил абсолютно спокойно, в процессе оставляя несколько поцелуев на зардевших щеках Антона. — Предлагаешь мне убить Катю? — Пару дней назад я бы тебя поддержал, но сейчас считаю, что это прибавит нам проблем. — Антон смущенно похихикал. — А чего позвал? Соскучился? — Петров аккуратно облокотился спиной на стену, будто бы предугадывая последующие действия его милого визави. — Абсолютно точно. — деловито закончил Рома и в унисон движению Антона шагнул вперед, умещая руки на талии Петрова. — Ты же понимаешь, что не можешь постоянно звать меня в кладовку? Это очень опрометчиво, наше отсутствие заметят. — Антон уже ощущал чужое теплое дыхание на своих губах, в мельчайших вздрагиваниях чувствовал надвигающийся, беспредельно желанный поцелуй. — Ты же каждый раз приходишь. — ответил Рома буквально в чужие губы. Поцелуй начался и разгорелся в тот же миг, окутал сердце сладострастными импульсами чуть ли не исступления, разлил по телу теплую негу. Ромина рука аккуратно уместилась на мягкой щеке Антона, пока Петров сцепил свои руки в замок на спине Пятифанова. Эта любовь была самым долгожданным и запретным, практически невозможным желанием. Никаких слов Антону бы не хватило, чтобы выразить то, что происходит в его груди из раза в раз, когда он попросту смотрит в сверкающие голубые глаза Ромы. Может ли быть что-то в мире, важнее его счастья? Конечно Антон согласится на любое приглашение, лишь бы еще раз, хотя бы на секундочку, увидеть его радость. Созерцать его опрометчивость, забывчивость и импульсивность, ежесекундно напоминая себе, что он любит его. Он любит его! Какова была вероятность такого стечения обстоятельств? Сколь велик был шанс пережить все напасти, простить друг друга и крепко держаться за руки, не оборачиваясь назад? Их искренние чувства были навек заперты в коморке, кладовке, спрятаны в тайном сундуке, проявлялись лишь в тёмных, потаенных уголках, куда не заглянет ни одна живая душа. Просто потому, что хочется любить. И это просто "потому" придает им огромное количество сил, они практически всемогущие на фоне понурых и серых лиц монотонной обыденности. Просто "потому" будет стимулом становиться лучше, быть ближе и учиться доверять. Просто потому, что это любовь. Рома целовал аккуратно, мягкими и влажными движениями примыкал к чужим губам, а Антон безоговорочно отвечал взаимностью. Их сердца отстукивают один и тот же ритм, их связывает между собой намертво. Лишь мрачный антураж комнатки дополняет таинственную атмосферу, пока маленькая лампочка окантовывает силуэты парней своим мигающим, еле живым светом. Глаза привыкли к окружающей темноте, и резко появившийся из ниоткуда луч света мог буквально ослепить. Антон сначала не сориентировался, но только потом осознал, что свет появился из коридора, и на то доходчиво намекнул скрип открывшейся двери.