А если..?

      Протяжный скрип деревянной двери отразился в пустоте сознания мучительным стоном. Белый свет из коридора просочился сквозь появившуюся щель, а после заполонил собой всю комнату, обжигая привыкшие к темени глаза. Антон не поворачивал голову, сумел лишь шустро отпрянуть от Пятифанова, глухо ударившись спиной об стену. Зашедший молчал, и Петрову казалось, что эта тишина длилась вечность. Секунды нарочито превращались в целые часы, а картинка общего мира будто бы и застыла вовсе. Антон аккуратно приподнял голову, виновато смотря на Рому, но ни в коем случае не в сторону двери. Страх обхватил мягкую шею и безжалостно сжимал, вынуждая тяжело и шумно вдыхать. Параноидальное продумывание всех возможных грядущих последствий ударило по пульсирующим вискам, заставляя задребезжать барабанные перепонки. Хотелось схватиться за голову и опустить взгляд в пол, но Антон изучающе смотрел на реакцию Ромы. Пятифанов лишь вызывающе вздернул бровью, склонив голову набок. Его самоуверенная ухмылка могла бы разрушить тысячу и одну причину переживаний, но та, что раздирала грудную клетку Антона прямо сейчас, была как раз таки тысяча второй.       Петров медленно повернул голову к распахнутой настежь двери. Тысячи возможных вариантов и вдвое больше всевозможных последствий. Но именно сейчас воплотился в жизнь, пожалуй, один из самых наихудших исходов. Два незнакомых Антону парня, которые, предположительно, учились в противоположном классе, застыли, стоя по разные стороны от Бабурина. Выражения их лиц донельзя четко передавали весь предсказуемый шок. Распухшие щеки Семена не казались такими огромными, учитывая то, насколько сильно он округлил свои глаза. Приоткрытые рты и поднятые брови повторяли сия мимический жест каждого из троих. Антон вновь дернул головой в сторону Ромы, жалобно изгибая брови. Но Рома продолжал самоуверенно оглядывать впавших в ступор незваных гостей из-под прикрытых век, выглядя донельзя стойко для положения, в которое они попали.       — Не припоминаю, чтобы я вас сюда приглашал. — выплюнул Пятифанов, наконец разрывая нависшую в коморке тишину. Бабурин продолжал в настоящем ужасе смотреть то на Антона, то на Рому, явно стараясь доказать себе, что увиденное - не сон.       — А я-то думал, с какого это хуя, Рома, ты бегать за ним стал как нянька. — наконец собрался Бабурин, натянув на лицо неестественную усмешку. — Так он, видимо, отлично справляется с ролью подстилки, которая умеет глубоко извиняться. — выделив одно слово, Семен расплылся в самой настоящей садисткой улыбке. Впервые у Бабурина есть стоящее доказательство, которое, к сожалению, смогли увидеть и свидетели. И за несколько лет непринятия его в ряды приближенных к лидеру, за вечные издёвки и несерьезное отношение - он был готов воспользоваться им.       Услышав акцент на слове "глубоко" Антон в заметном возмущении взглянул на Семена. Его глаза едва ли не заливались алым красным цветом от восторженной злобы. И если Петров был готов пропустить услышанное мимо ушей, чтобы попытаться договориться со свидетелями запретной любви, то Рома свою гордость лишь раз позволил запятнать, и этот раз был отдан в руки Антона.       — А я думал, уебан, что ты достаточно догадливый, чтобы не стать очередной шестеркой. — Пятифанов обвел пальцем приятелей Семена из параллельного класса. — Закрой своё ебло и, будь добр, не открывай его в принципе.       — Ты... — Бабурин уверенно шагнул в кладовку, двигаясь ближе к Роме. — Сейчас ты, сука, должен меня слушать, иначе я расскажу всем и каждому о твоей... — Семен скривился, оглядев прилипшего к стене Антона. — давалке.       Бабурин вдоволь наслаждался положением, по-королевски протягивая слова, от которых внутренности Антона закручивались в вихрь. От взрывающегося раздражения или панического страха - сказать сложно, но яркость ощущаемого обжигающим кипятком пробегала по венам. Петров шумно выдохнул, пытаясь сформулировать в мыслях достойный ответ, который не могли бы расценить как провокацию. Сейчас он должен был поумерить пыл Пятифанова и сохранить их маленькую тайну, которая распространилась даже не на троих людей, а уже на всех шестерых. Антон успел только сделать неуверенный шажочек вперед, вбирая побольше воздуха для душещипательного монолога, как тут же рефлекторно отошёл назад. Обожатель бесцеремонных действий во всей красе обнажил свой темперамент. Рома не дал никому никакой возможности вмешаться, в один миг рассек кулаком воздух и украсил нависшую тишину коморки щелчком челюсти Семёна. Бабурин по инерции отшагнул назад, на долю секунды уложив ладонь на место удара. Смелостью Семён был действительно обделен, но полученная информация развязала ему руки, явно расстилая в его голове все прелести привилегий. Бабурин попытался оттолкнуть Рому, но тот не планировал оставлять Семёна в покое - точно не в этот раз. По мере завязавшейся драки Семён был впечатан в неповинную полку, которая шумно сотряслась под силой удара. Стоявшие на ней бутылки по принципу домино свалились, звонко падая на пол.       В звучавшей симфонии Антон не смог разобрать обрывки фраз, которыми обменивались участники драки, но точно увидел как два парня из параллельного класса спешно удалились. Петров хотел было пуститься им вдогонку, желая договориться если не с Семеном, то хотя бы с ними, но быстро сообразил, что эта идея может повлечь за собой фатальные последствия. Антон резво подбежал к двери и захлопнул её изнутри. Если увидят еще и драку, то дополнительных разбирательств у директора Роме не миновать.       Прижавшись спиной к деревянной поверхности двери, Петров наблюдал за тем, как кряхтящий Бабурин, на удивление, все еще даёт отпор, успевая плеваться едкими фразами. Оглашающим "стоп-слово" всегда был Бяша, а теперь сдержать его предстоит мне? Антон инстинктивно сводил брови и щурился, наблюдая за размашистостью и точностью ударов Пятифанова. Если его не остановить сейчас, Бабурин отсюда не выйдет, а уедет в наряде чёрного патологоанатомического мешка. Скрежет и хруст осколков под ногами мог, повадно кукушке, отсчитать оставшиеся секунды жизни Семена.       — Рома! — Антон подался корпусом вперед, но не увидел никакой ответной реакции Пятифанова. За дверью раздавался топот чужих ног, а колкие фразочки, которые Петров предчувствовал всем своим нутром, могли пробраться сквозь зазор. Допустить, чтобы неизвестные открыли дверь и застали такую картину ни в коем случае нельзя, но и позволить Бабурину умереть в возрасте шестнадцати лет из-за его собственной тупости - тоже.       Антон повертел головой в разные стороны и решил действовать исходя из первой пришедшей в его полузатуманенный разум мысли - терять время казалось критической ошибкой. Схватившись за холодную металлическую полку, что стояла около стены, Петров дёрнул её в сторону двери. Стеллаж упал на стену напротив, оставшись стоять в диагональном положении и, тем самым, блокируя возможность войти всем желающим. Металлические удары ведер друг о друга и свалившиеся за ними швабры оставались лишь приглушенным звуком всего антуража.       Антон оглядел всю конструкцию и за считанные секунды решил, что она вполне достойно справится со своей задачей. Ринувшись к Роме, Петров положил свою руку ему на плечо, стараясь воспрепятствовать всем последующим ударам. Его, по инерции от движений замахивающегося парня, тряхнуло в сторону. Прижатый к стене за края одежды Бабурин издалека не выглядел столь печально, как с такого небольшого расстояния: кровавые разводы пятнами покрыли щеки и лицо, разбитая губа кровоточила, а рана под бровью, кажется, нуждается в наложении швов. Но Рому это никоим образом не останавливало, ликующий дьявол в его глазах жаждал большего - полнейшего уничтожения.       — Рома... — с напором сказал Антон, но по напряжению тела Ромы понимал - это сейчас никак не поможет. Юркнув под рукой, Петров оказался прямо напротив Пятифанова, пока за спиной Антон слышал рваные вздохи Бабурина, периодически походящие на скулёж.       Петров уложил ладони на щеки Ромы и медленно кивнул.       — Смотри на меня, ладно? И слушай. — тон голоса Антона украсила мягкость. Ласковое поглаживание чужой щеки было одновременно и желанным, и болезненным. Пусть позади Петрова человек, который вряд ли самостоятельно устоит на ногах, не очень бы хотелось, чтобы конкретно он был свидетелем таких действий. Даже если и за них, по-хорошему, ему еще стоит сказать спасибо. — Отпусти его. Нам не нужны другие проблемы, так? — Антон не был уверен, что подбирает верные слова, но в чём-то ему помог и опыт общения с сестрой. Эмоциональные дети порой нуждаются в именно таком же успокаивающем их монологе. — Я не хочу, чтобы это так закончилось. Сделай это ради меня, успокойся, Рома. — Петров проследил за изменениями на надменно-раздраженном лице Пятифанова, потерявшего самообладание.       Антон аккуратно улыбнулся и, пригнувшись, пролез под рукой Ромы, отходя вбок. После шумного выдоха Пятифанов грубо оттолкнул Семёна, - или, может даже, швырнул - и тот глухо упал на пол. Хриплая одышка Бабурина осталась единственным звуком в коморке, - но одно наличие дыхания вполне обоснованно радовало Антона. Петров присел на корточки рядом, склонив голову набок. Стоявший по правое плечо Рома вселял в душу непоколебимую уверенность, которой Петров планировал воспользоваться. На делано жалобном лице Антона прослеживалась неприязнь ровно в той же мере, в кой Семён несколько минут назад выплевывал "давалка".       — Эй, слышишь вообще? — без толики волнения выдал Петров. Бабурин устало открыл глаза, но злость из них не испарилась, только приумножилась. — Твоя идея, скажу честно - бездарная попытка добиться того, чего добиться не выйдет никогда. — Антон говорил ровно, но не мог избавиться от появившийся в его голосе надменности. Лежащий у ног обидчик с подсыхающими следами крови на лице невольно вызывал довольствование положением. — Шантаж сведет тебя в безымянную могилу в таком же безымянном посёлке. Если ты не настолько глуп, давай поможем друг другу? Убеди своих приятелей не ворошить чужие секреты, и сам воздержись от каких-либо комментариев. — Бабурин резко привстал, и Рома в тот же момент сделал небольшой шаг вперед, вынуждая того покорно смолчать. — Неплохо ведь придумал, да?       — Пошли вы нахуй, педики. — процедил сквозь зубы Семён, начиная медленно вставать. Антон тоже встал с корточек, но не для того, чтобы уйти, а чтобы выставить руку перед Пятифановым, движение корпуса которого Петров буквально предугадал за секунду.       Семён злобно шипел и, пытаясь вытереть с лица кровь, только больше размазывал её. Подойдя к баррикаде, Бабурин дёрнул стеллаж на себя, вынуждая его с грохотом свалиться и открыть путь к отступлению. Семён хмыкнул, но только тогда, когда схватился за ручку двери, разрешил себе поставить точку:       — Тебе пиздец. — выплюнул Бабурин, бросил беглый взгляд на Пятифанова и скрылся за дверью.       Шум вне помещения явно давал понять, что явление Семёна народу не осталось незамеченным, и Антон вновь бросился к двери, чтобы облокотиться на неё и воспрепятствовать появлению кого-либо ещё. Им нужно было поговорить, но в свете последних событий такой возможности могло и не быть. Один наиочевиднейший вопрос крутился в сознании каждого из двух парней, но задавать его не был готов никто из них, хоть каждый и был уверен в собственном ответе.       Что будет дальше?       Пятифанов был готов бороться, и сумел доказать это во всей красе. Он смог пережить из-за тоски, одиночества и ошибок слишком много боли, чтобы так опрометчиво вновь отказываться от того, что приносит искомое счастье. Рома сделал свой выбор еще в тот вечер, в который сидел у дерева, оглядывая свои разбитые костяшки. В вечер, когда он впервые отказался от Антона. И больше он не позволяет себе без оглядки прощаться с ним, не отпускает его руку и хочет вернуть его беспрекословное доверие, делясь всем, что на душе. В тот момент Пятифанов отдал своё сердце.       А Антон, вкупе с приобретенными паническими расстройствами, не может не принимать тот факт, что случившееся - поставленная точка в их отношениях. Стерпеть такой силы давление, подставляя под удар в первую очередь Рому, кажется невозможным в рамках их мира. Несправедливого, не знающего любви и понимания. Но так сложились обстоятельства, что два искренне любящих сердца вынуждены выживать если не в борьбе друг с другом и принятием себя, то с восставшим против чувств обществом. А уберечь себя от летальных ранений в этой войне гораздо сложнее, чем кажется.       Только одному из них было в какой-то степени чуть ли не страшно отвечать на вопрос честно, но уже обоих пугал возможный честный ответ второго.       Нависшая тишина была красноречивее всех возможных слов. Рома подошёл и облокотился на дверь рядом, прижимая макушку к её поверхности. Его рука аккуратно коснулась ладони Антона, и по инициативе Пятифанова они сцепились мизинцами, так и оставшись стоять. На полу валялся стеллаж, надломленные бутылки ютились в осколках тех, что не пережили урон от падения. В тех же беспорядочных положениях по комнатушке были разбросаны и другие предметы быта: швабры скрестились, валяясь немного дальше от стеллажа, а одно ведёрко так и качалось из стороны в сторону, лежа на боку. И только скрепленные меж собой мизинцы двух парней, один из которых уложил голову на плечо стоявшего рядом, являли собой причину всего апокалипсиса. Любовь. Пока для одного тишина в подобном положении была проявлением столь важного для них чувства, второй мысленно запоминал все свои ощущения и прощался. Прощался с честным собой, прощался с любовью и прощался с ним.       Спустя время, в течение которого Рома и Антон пытались навести какой-никакой порядок, ребята нехотя и, отчаянно не поднимая тему случившегося, всё же вышли из кладовой. Но на сей раз вместе, даже не озираясь по сторонам. Стоило Антону шагнуть в кабинет где проводился предпоследний урок, каждый из устремленных на них взглядов обнажал заинтересованность и одноклассников. Учительница злобно сверкнула глазами, а отсутствие Семёна явно давало понять причину её праведного гнева.       — Пятифанов! — прошипела Лилия Павловна. — Даже общаться с тобой не буду, живо к директору!       Петров сумел быстро догадаться о том, что Бабурин успел рассказать только о драке и о человеке, который сотворил с его лицом нечто поистине ужасное. Это - один из самых нежелательных исходов, но если Семён не обмолвится и словечком по поводу увиденного, Петров сможет простить ему выходку в виде сдачи обидчика директору.       Антон, не скрывая весь свой подавленный вид, мирно прошёл к своей парте. На то ли волнительный, то ли испытующий взгляд Смирновой Петров не нашёл сил ответить. Просто махнул рукой, стараясь намекнуть девушке, что именно сейчас не стоит напрягать его любыми язвительными уколами или еще невесть чем. Потом. Когда-нибудь позже. Но только не сейчас.       Пустое место Пятифанова навевало столь сильную тоску, словно встретить его больше не получится никогда. К примерно подобному и готовил свою истерзанную душу Антон. Их любовь не переживет такое необъятное количество нападений, пусть она и достойна лучшего, их хозяева сами по себе отнеслись к ней достаточно пренебрежительно. Помимо того, что не принимали и отказывались от моментов, которые могли прожить вместе, позволили враждебному миру проникнуть в их потаённый уголок. Пробраться и растоптать всё, что оставалось от любви. Антон и не замечал, сколь нервно записывал каждое слово учительницы, не выводя буквы, а буквально выцарапывая их на бумаге. Печаль с ощутимым желанием никак не принимать то, что его поступок необходим во благо им обоим, вырывались наружу. Сколько раз Петрову предстоит пережить эту мучительную пытку, во время которой из раза в раз приходится отталкивать от себя Пятифанова? Его мягкотелой и сентиментальной личности непосильны такие страдания. И лишь одна мысль помогает обрести хоть какую-то крупицу силы: это всё в первую очередь ради него.       Прозвенел звонок. Рома не объявился ни к середине, ни к концу урока. Антон бездумно, с чудесной помощью автопилота, вышел из кабинета. Кажется, даже если он приложит усилия, то не вспомнит, как укладывал учебник в рюкзак и какие конкретно слова записывал в тетрадь. Сожаление смешалось с эмоциональным истощением. Хотелось увидеть Пятифанова, узнать, всё ли в порядке, но предчувствие, что последствия легко предугадать - раздирало грудь с особой силой. И всё из-за меня. Проплывая вдоль коридора, Петров завернул за угол и испытал болезненное дежавю, увидев перед собой грузную фигуру. Над ним стоял Семён, который даже при наличии у притеснённого парня отходного пути зажал его одной своей задиристой позой. Петров поднял голову, скрывая волнение и лёгкий страх за маской безразличия. Вблизи Семён был ещё уродливее, и единственное, что сейчас порадовало Петрова - заметные раны на лице громилы и перекрытая медицинскими повязками рассечённая бровь.       — Что тебе нужно? — голос на удивление самого Антона не дрогнул. Сколько ещё реплик он сможет держать этот уровень - неизвестно, но радовало, что смелое начало задало нужное настроение разговору.       — Сам-то как думаешь, голубó‎к? — очередная ядовитая улыбка обнажила безобразные зубы. Весь образ Бабурина, как и его личность, будто были созданы для поддержания баланса хорошего и плохого в этом мире. И по ощущениям, он мог бы держать уровень негатива в одиночку. В груди Антона кольнуло раздражением и обидой. Он на пару секунд замер, сверля Семёна взглядом.       — Знаешь, Бабурин... — голос всё-таки дрогнул. — Если у тебя проблемы с уверенностью в себе, я в этом никоим образом не виноват. И лезть в чужую жизнь - удел тех, кто не может удовлетвориться своей собственной. — он вызывающе поднял брови, пока остальная мимика выражала крайнюю неприязнь.       — А ты часом не охуел? — громоздкая туша надвинулась на парня напротив и Антон невольно отступил. Смелые слова имели место быть, но уверенностью и бесстрашием, подобными Роминым таким качествам, он всё же не обладал. Ухмылка на лице Бабурина сменилась разгорячённой гримасой злости. — Чего молчишь, обоссался уже небось?       — А мне и не о чем говорить с такими, как ты. Пропусти, мне идти надо. — Антон было двинулся вбок, планировал обогнуть громилу, уходя восвояси, но ощутил сильный толчок в плечо, от чего пошатнулся на прежнее место.       — Рановато ты уходить собрался, мы вроде как ещё не закончили. Раз говорить не хочешь - по-другому разберёмся. — Петров замешкался и нервно сглотнул, чувствуя растекающееся по телу напряжение.       В его понимании эти разборки остались далеко позади, не мешая жить - относительно прошлого - продолжительное время. Бабурин снова толкнул Антона, но уже заметно сильнее, и хоть тот был начеку, всё же невольно оступился и по инерции отшатнулся назад. Отшатнулся, но не упал. Со спины его придержали за плечи. Парень развернулся и, не успев среагировать, увидел только кулак и вспыхнувшие следом звёздочки перед глазами. Бабурин же подошёл к парням и добавил Антону, который с закрытыми глазами схватился за нос, ещё один удар - в живот. Тот согнулся пополам и широко распахнул глаза, чтобы по возможности увернуться от залпа пинков и ударов. Семён в очередной раз замахнулся, собираясь, по всей видимости, ударить сбоку и свалить парня, но Петров сам рухнул на колени в попытке избежать хотя бы очередного приступа боли.       — Ох и зря же ты так. — проговорил снова ехидный Бабурин, вожделенно желая продолжить избиение, его ноздри вздувались в приступе гнева. Он хотел нанести следующий удар уже ногой по лицу, как сзади раздался стремительно приближающийся топот. Массивная туша сдвинулась с места, так и не успев атаковать парня, всё ещё сидящего на коленях.       — Бабурин, ты чё творишь?! — послышался будто издалека голос Бяши. Антон не до конца присутствовал рядом с ними, пусть и не дошёл до потери сознания. Голова кружилась от нанесённого ещё недавно удара куда-то по лицу - куда именно он тоже понимал не до конца.       — Хочу надавать тому, кто давно этого заслужил. Так что отойди.       — Тебя ваще не волнует, что Ромка тебя ещё раз отделает, на? — голос его звучал напряжённо, парень мельком поглядывал на Петрова, наскоро определяя его состояние.       — Он, знаешь ли, в бóльшем пролёте сейчас. Репутацию свою подпортил одной только неловкой ситуацией. И какой! Ещё не слышал? — Бяша застыл на месте, пытаясь устаканить в голове услышанное. Он действительно не знал, о чём идёт речь. — Что, твой лучший дружок тебе не рассказывал? — гадкие нотки в голосе насмешливо надавливали на то, что действительно задевало парнишку. Он ведь и правда не знал о многом из-за того, что Рома умалчивал о происходящем в его жизни. Сам того не ведая, Бабурин попал в точку.       — Не лезь... не в своё дело. — сквозь резкую боль Антону было трудно проговорить это, как и генерировать мысли в целом, но сдержать этот порыв он не смог. Петров вытер кровь из разбитого носа тыльной стороной ладони. Стоящие рядом с ним парни замерли на месте в ожидании какой-никакой развязки диалога, планируя отталкиваться в своих действиях исходя из результата.       — А то чё, позовёшь своего защитничка, которого сейчас выпрут отсюда со свистом? — Бабурин не отходил с прежнего места, только чуть приблизился к Бяше, стоящему сейчас без слов и без действий, пока Антон был по-прежнему у их ног. Он уже не жмурился, безразлично сцепляясь с Семёном взглядами. — Правда глаза режет, да? — Бабурин усмехнулся. — Видали, ребят? Ему и ответить нечего. — он пробежался взглядом по тем, кто вместе с ним и завязал потасовку. На лицах проблёскивали улыбки.       Антон ощущал во рту металлический привкус из-за порванной изнутри губы. Кровь не струилась как было бы от сильного удара и вытекала из незаметной раны медленно. После последних фраз, сказанных Семёном, глаза Антона выражали не безразличие - в них легко читались раздражение и злоба, которые из этой обиды вылились и продолжали стремительно её вытеснять.       — А может, ты под него лёг чтобы мы тебя не доставали? Это ж насколько надо отчаяться, бедный ты наш. — из-за спины Петрова время от времени слышались смешки. По коридору ходили заинтересованные в очередных разборках дети разных возрастов, удивлённые и чуть ли не смущённые ситуацией. "Рома, вроде как, взял светловолосого парня под свою опеку, что же могло произойти?" - всплывало в голове у тех, кто хоть немного знал о происходящем в стенах пыльного дома знаний.       — За базар свой, н-на, поясни, Бабурин. — Бяша проглотил обиду до момента встречи с Ромой, у которого уже напрямую и настойчиво решил выведать обо всём происходящем. В его принципах была беспрекословная поддержка лучшего друга, сквозь обиды или физические травмы - не столь важно.       — А чё тут пояснять-то. — Семён демонстративно развёл руки в привлекающем внимание жесте. — Кто хочет услышать интересную новость? — он повысил голос, переводя взгляд с одного на другого из случайно попавших в его поле зрения ребят в коридоре. Некоторые нервно опускали головы и ускоряли шаг, но бó‎льшая часть скопления, наполняющая коридор, молча приостанавливалась и навостряла уши. — Ох, Тоша, как всем интересно, погляди! Народу видимо-невидимо. — и если тот преувеличивал, даже для обычной школьной разборки и - уж точно - для Антона, заинтересованных была и правда масса. Стоящая у стены облупленная лавочка нашлась для Семёна хорошей сценой и через несколько секунд Бабурин уже встал на неё. — Эй! Это новость для всех! Слышьте! — завопил Семён, привлекая к себе всё оставшееся внимание.       Антон попытался встать, но боль в солнечном сплетении выстрелила и вынудила болезненно сморщиться. Бяша сделал небольшой шаг вперед, и Петров понимал, что он желает помочь. Но помимо этого представлял возможную реакцию Бяши на новость, которую вот-вот услышит, потому махнул рукой, дескать: "не надо." Через пульсирующую боль, растекающуюся жгучими полосами в областях удара, Антон с трудом поднялся.       — Если ты... — прорычал куда-то Петров, но Бабурин одарил его насмешливым взглядом.       — Антон Петров у нас мальчик не простой! — Антон ощущал легкое головокружение и скатывающуюся по губам кровь. Во рту собиралась небольшая алая лужица, что оставляла металлический привкус. — Го-лу-бой. — Семён рассмеялся. — Голубой! — Антон принципиально не смотрел на окружавших его людей, но Бяшину реакцию невольно заметил. Бурят приоткрыл рот и непонятливо нахмурил брови. — Гомик! Педик! И знаете, что самое интересное?!       Бяша метнул взгляд на Антона и оглядел скопление людей. Кажется, он понял всё чуть ранее заявления Бабурина.       — Что лег голубок под Рому! Под Рому Пятифанова! — в гробовой тишине общего шока слышались лишь ошеломленные вдохи, выливающиеся в едкие шепотки. — Пидорасы они, которые сосались в кладовой! — Семён насыщался реакцией публики и своей радости не скрывал. Антон смотрел на него с безмерной злостью, периодически выстраивая с главным рассказчиком зрительный контакт.       Петров уверенно шагнул к лавочке и Бабурин, преисполнившись уверенностью, спустился с неё, планируя упиваться безысходностью Антона и дальше. Антон встал ровно напротив, заглядывая в насмешливые глаза Семёна. Он знал, что Бабурин ждёт его активной злости, знал, что желает увидеть плоды своего труда.       Именно потому, не говоря никаких лишних слов, Антон плюнул ему в лицо скопившейся во рту кровью, покрывая щекастую физиономию красными каплями разного размера. Семён от неожиданности отшатнулся, тут же проводя рукавом по щеке.       — Вот ты с-сука. — но Антон не ощущал никакого страха, просто стоял и прожигал в Бабурине дыру своим взглядом. Семён ринулся вперед, но перед Петровым появился Бяша.       — Всё, на! Ты сделал что хотел, катись!       — А ты че, третьим у них бывал, когда им скучно становилось? Заступаешься-то хули? — Антон был готов наслаждаться и дальше полуокровавленным лицом Бабурина, но понимал, что сейчас не может отдавать себе отсчёт о своих действиях.       Завязавшаяся перепалка мельтешила на периферии разума. Звук пульсирующей крови в ушах заглушал всевозможные другие. Петров развернулся и принялся спешно покидать место происшествия, намеренно не вглядываясь в лица людей вокруг, что смотрели на Антона с ощутимой неприязнью. Минуя лестничные пролёты, Петров держал путь к самому далекому мужскому туалету.       Холодное помещение приветствовало парня дружелюбным одиночеством. Антон припал к раковине, хватаясь за её края. Капли крови медленно скатывались по губам, добирались до острого обрыва и срывались, оставляя взрыв алых пятен на белой поверхности раковины. Пальцы невольно сжимали прохладную керамику, будто бы еще немного и Петров действительно сможет впиться в неё ногтями. Злоба явно достигала своего возможного предела, которую только преувеличивала ноющая боль в разных областях лица. Но лучше всего довершала картину кромешного ужаса боль, что острыми осколками впивалась в мягкую плоть сердца. С физическими повреждениями её тяжело сравнить. Неаккуратно Антон постарался вытереть кровь, но её ручейки то и дело продолжали разветвляться, не планируя прекращать свой путь. Ворот рубашки уже был испачкан, и Петров без досады принял то, что спасать уже нечего, стекая по стене на пол и облокачиваясь на неё спиной. Антон вытянул ноги и с глухим стуком откинул голову, желая в этот момент разве что повесить на мужской туалет замок. Присутствие кого-либо еще он попросту не выдержит.       По коридору раздался нервный и спешный стук каблучков. Петров сморщился, представляя, как глупо будет выглядеть с оправданиями по типу: нет, вы что, я просто упал!       До смешного глупо.       Дверь распахнулась и Петрову явилась Смирнова, держащая в руках небольшую коробочку с красным крестом на ней. Воровато оглядевшись, девушка зашла в комнату, громко захлопнув за собой дверь, и одарила Антона порицающим взглядом. Для полной эффектности картины ей не хватало только цыкнуть и помотать головой в разные стороны.       — И чего расселся? — Катя присела рядом, открывая коробку. — Вы и меня, и мою мать сведете в могилу, серьезно.       — Что тебе надо? — без стыда выпалил Антон.       — Да что вы заладили... — прошипела Смирнова, но спорить не стала, ведь вполне могла объяснить себе причину такой реакции на её помощь. — Ничего. — более твёрдо ответила девушка.       — Да что ты. — с явным сарказмом ответил Петров.       — Прекрати, или сейчас я наставлю тебе еще парочку синяков.       — Знала бы ты, насколько мне плевать. — Катя на услышанное лишь закатила глаза. Обхватив пальцами подбородок Антона, девушка покрутила его лицо из стороны в сторону.       — Никаких слишком явных следов серьезных ушибов не вижу. Повезло, честно сказать, ожидала более жуткого результата. — Смирнова вытащила скрученный в рулет бинт и оторвала от него какую-то часть. — Не задирай так голову, наоборот, опусти. — Петров послушно следовал указаниям Кати, но его лишенный любых эмоций взгляд обнажал всю красочность его усталости. — Вы как дети малые. И обязательно было нужно дел наворотить перед выступлением, да? В понедельник все взгляды будут прикованы только к нам. Да и очевидно же, что нужно быть аккуратнее в таком случае. Где твоя внимательность? Понятно, что Пятифанову её недостает, но ты-то... — Смирнова свернула бинт и протянула Антону.       — "В таком случае, недоразумение". Какими еще неподходящими словами ты назовешь очевидное? Если думаешь, что это синонимы, ты ошибаешься. — съязвил Петров. Рулет из бинта вмиг расхлябался из-за неаккуратной передачи, и Антону пришлось не слишком заинтересованно скручивать его назад чтобы "полечиться" просто из вежливости. Нос уже начал распухать, и даже притрагиваться к нему было не комфортно, однако, Антону было слишком не до материального.       — Хорошо. — Катя кивнула. — Очевидно, что в ваших отношениях нужно быть более бдительными. Я не знаю, что там с Ромой сейчас, но всё было бы в тысячу раз хуже, если бы я не отогнала галдящую толпу у кладовой.       — Мне тебе за это спасибо сказать?       — Было бы неплохо. — Смирнова вздёрнула аккуратные брови. — Я ничего никому из вас не должна, но делаю это исходя из собственных желаний. Не заставляй меня общаться с тобой, как с ребёнком. Да, я наделала ошибок, но поверь мне, они ударили и по мне. Просто прими мои извинения, но словами я извиняться не умею. — смысл в Катиных словах был добродушным, но она умела говорить всё с такой интонацией, словно колкости вырываются из неё безостановочной пулеметной очередью.       — Я не вешал на тебя никаких ожиданий, но ты сумела их превзойти.       — Сочту за комплимент. — Катя поднялась с корточек и стала разглаживать складки на юбке. — Я не специалист, так что к врачу ты в любом случае обратись. Но точно могу сказать, что пластическая операция тебе не понадобится. — девушка шумно выдохнула. — Мои попытки помочь будут бессмысленны, если вы будете действовать на публику. Дай Бог еще сейчас Пятифанова вытащить из всей этой суматохи.       — Да, я тебя понял. — раздражение накатило новой волной и Антон махнул рукой в сторону двери.       — Будьте аккуратнее. — Смирнова подобрала коробку с медицинскими принадлежностями и оставила Петрова в заслуженном одиночестве.       Действовать на публику. Эти слова застыли омерзительным комом в горле. Их любви не суждено проявляться в ненароком скрепленных руках, теплых объятиях или ласковых взглядах - Антон это знает, но не хотел бы слышать очередное подтверждение неминуемых мыслей. Ведь любить хотелось так же, как любят друг друга все. Не скрываться по пыльным чуланам, а позволять себе сидеть в обнимку на переменах, не держаться на безопасном расстоянии, а бесстрашно подходить поближе. От череды подобных размышлений состояние Петрова на его же удивление сумело ухудшиться.       Спустя несколько минут Антон умылся и выбрался из туалета, но не сказать, что этот простой выход не выжал из Петрова оставшиеся силы. Намеренно избегая скопления людей, Антон старался спрятаться от изучающих его взглядов, пробирающихся под кожу. Каждый считал своим долгом одарить Петрова вниманием, но выражающим в полной мере завуалированное издевательство, будто он цирковой пёс или сумасшедший маньяк, сбежавший из психбольницы. Спешно подойдя к кабинету, в котором будет проводится последний урок, Антон облокотился на холодную поверхность окна, рассматривая снежные пейзажи. Сейчас хотелось сделать что угодно, но не смотреть на лица окружающих людей.       Сколь сильно Антон ни желал бы не показывать миру вокруг, что он сломался, он во всех красках ощущал боль от глубоких трещин в его душе. И вряд ли он справится с их маскировкой, если они будут так же болезненно изнывать чуть дольше, чем возможный минимум.       Главные двери школы распахнулись и из них вышел лейтенант, за которым вразвалочку вышагивал Пятифанов. Петров жалобно изогнул брови, с сожалением следя за родным сердцу силуэтом. Желание перевернуть мир и сделать всё, но не допустить такого стечения обстоятельств, скреблось под рёбрами. В их отношениях по очевидному представлению в роли защитника выступал Пятифанов, но это отнюдь не значит, что Антон не защищает и его, но по-другому.       Рома незаинтересованно и уверенно шёл рядом с Тихоновым, пока мужчина что-то строго разъяснял. Антон не сумел сдержать теплую улыбку, да и смысла её скрывать не обнаружил. Теперь каждый воспримет как провокацию любой мимический жест Петрова, не сдерживая себя в комментариях. Рома мазнул скучающим взглядом по окнам, разглядев за стеклом очертания Антона. Легкая улыбка, которая, видимо, должна была скрыть его тоскливую грусть украсила лицо, но конкретно Петрова обмануть не смогла. Он издавна научился видеть истинные эмоции Ромы. Пятифанов отсалютовал двумя пальцами у виска и скрылся за поворотом здания вместе с лейтенантом.       От созерцания парня вырвал кто-то прошедший мимо и грубо толкнувший Антона плечом. Очевидно специально. Петров пошатнулся и оглядев бесстрастно уходящего вдаль юношу не смог распознать его. Насколько же всё плохо. Стоило Петрову повернуть голову обратно, пред ним уже оказалась Морозова, скользящая по нему недоверчивым взглядом. Никакого укола стыда Антон не ощутил. Безразличие смешалось с раздражением и обидой, являя из себя вовсе не притупленную, как ожидалось, смесь.       — Это правда? — Полина, кажется, прикладывала невероятное количество усилий, чтобы не скривиться. Её отстраненность, словно Петров заразный, вынудила юношу показательно вскинуть брови. Как быстро иссякает любовь, однако.       Морозова задала достаточно щепетильный вопрос. Антон не был готов признаваться, хотя не факт, что в рамках их культурного вакуума это стало бы возможным в принципе. Но какой смысл скрывать содержание каждого шушуканья, гуляющего по школе?       — Да. — беспристрастно ответил Петров, нарочито говоря так, словно они обсуждают нечто будничное. Абсолютно нормальное. Просто чувства, ведь так?       Морозова сумела вложить в свой надменный взгляд всю неприязнь, хоть вряд ли это было запланированным украшением её мимики.       — И что дальше? Планируешь лечиться? — пиздец. Никаких более содержательных мыслей Петров допустить не смог. Заостренное лезвие сорванных Полиной слов воткнулось прямо в сердце Антона, и девушка прокрутила его, держа за рукоятку.       — Что? — Антон постарался сдержать рваный вдох, выдающий его нарастающую злость. Еще немного и его голос сорвётся на бессвязный крик, он чувствует, что пробегающая по телу обжигающая дрожь вынуждает мышцы напрячься.       — Говорят, это излечимо.       — А в твоем случае? — выпалил Антон, стиснув зубы так, что еще пару секунд и ему придется сплевывать крошки от них.       Морозова непонятливо нахмурилась.       — Я понимаю, у тебя не лучший период, но не нужно грубить. — Полина фыркнула. — Это было сказано, вообще-то, только для того, чтобы помочь тебе выбрать верный путь.       — Ты уже пыталась однажды, кто тебя просит об этих советах? В какой момент ты стала полагать, что твое непрошеное вмешательство мне помогает?       — То, что происходит с тобой - ненормально. Мы расстались с тобой, и ты тут же позволил себе поступать... вот так? Если это сделало тебе так больно, то я хочу извиниться, но ты мог бы и поговорить со мной, а не привлекать к себе внимание таким образом. — каждое слово Морозовой усугубляет и без того печальное положение. Еще немного, и Антон и впрямь ощутит безумный тремор от того, сколько агрессии в себе сдерживает. Она забьется обезумевшей птицей, желая заткнуть Полину любым образом.       — То, что ты называешь ненормальным, началось гораздо раньше, чем... — Антон затараторил, но его перебила появившаяся у правого плеча Смирнова.       — Давно не виделись, Полина, как у тебя дела? — приторно-сладкая улыбка показалась на лице Кати, и она лукаво прищурила глазки. Полина сделала неуверенный шажок назад, не отвечая на вопрос. — Я просто наблюдала за вашей беседой, и вот подумалось мне, что раз в нашей школе такое мероприятие, как внезапные откровенности, может... — Смирнова уверенно шагнула к Морозовой, вызывающе вскинув брови. — и мне рассказать, как ты на девчонок смотришь в раздевалке?       — Чего? — Полина пугливо захлопала густыми ресницами.       — Что услышала, Полиночка. — Смирнова картинно приложила ладошку к другой. — Начни лечение прямо сейчас, пока я не помогла слухам заползти в каждую дыру. — её самоуверенная улыбка оголила верхний ряд зубов.       — Катя, ты... — Полина осеклась, ошарашенно вглядываясь в лицо девушки напротив неё. Антон был уверен - сказанное Смирновой - чистая ложь, но девушка появилась вовремя и не благодаря совпадению. Говорила именно эти вещи не потому, что ей больше нечего сказать. Она планировала усмирить Морозову её же оружием, даже если потоки обвинений не содержат правды, можно напомнить себе, кто такая Екатерина и сколь быстро её свита разносит слухи по школьному зданию. — ты последняя дрянь! — выпалила Полина и поспешила удалиться.       Катя проследила за ней с той же улыбкой, но стоило Морозовой скрыться за поворотом, Смирнова тяжело выдохнула и, уперев руки в бока, покачала головой в разные стороны.       — Моей репутации конец. Просто ошеломительный и торжественный конец. Не хватает только фейерверков. — Катя еще раз, но уже более кратко, выдохнула. Одарив Петрова тяжелым взглядом, Смирнова последовала примеру Морозовой и просто ушла, не тратя время на излишние разглагольствования. И Антон был ей безмерно благодарен за отсутствие нравоучений по поводу "аккуратности". Она и без того понимает, насколько печально положение.       Весь последний урок Антон продолжал ловить на себе скользкие взгляды одноклассников. Раздражение заменилось изнеможением, которое украшало громадное чувство безысходности. Сидящий спереди Семён иногда поворачивался в пол оборота и растягивал губы в омерзительной ухмылке, но Петров, не проявляя никаких эмоций, смотрел на Бабурина ровно до того момента, пока он не повернется обратно. В этой игре Петров не хочет позволить растерзать себя, и даже если тысячи пальцев будут тыкать в него и заливаться смехом, он не разрешит себе дрогнуть.       С трелью звонка Антон постарался как можно скорее ретироваться, не желая сталкиваться с Бабуриным еще и вне школы по стечению "случайных" обстоятельств. На сегодняшний день запас его мнимой уверенности израсходован - Антон не сможет, даже если и очень захочет, скрывать все раны в своей душе так же успешно. В раздевалке Петров быстро накинул на себя куртку, застегивая её уже на ходу.       Сзади послышалось негромкое:               — Тох, притормози. — голос Бяши впервые - по крайней мере на памяти Антона - звучал... растерянно? Петров не знал, чего ждать от парнишки в такой щепетильный и весьма неоднозначный момент. Явно не гневных разборок и криков на всю ивановскую, из-за чего он совершенно спокойно остановился в ожидании, даже не оглядываясь. Бурят шёл, казалось, несвойственными ему, тяжёлыми шагами - но и это могло в чертогах памяти исказить Антоново сознание сейчас.       Парни поравнялись и сначала просто молча двинулись вперёд. Антон не знал, как начать диалог, да и не понимал зачем. Раз уж на то пошло, инициатором был не он, и посему мирно вышагивал еле заметно косящейся поступью. Парнишка, идущий слева со в некотором смысле опустошённым видом, всё хотел было открыть рот и что-нибудь сказать, да вот подходящие слова никак не приходили на ум. Первые минуты - когда оба шли ещё по территории школы и чуть поодаль забора, ограждающего территорию, парни ловили на себе взгляды с самыми разными настроениями. До восхищённых, конечно, не дошло, но Петрову вряд ли сейчас помогло бы что-либо вообще, на фоне всех событий уходящего дня. Из мыслей, в которые неизбежно погружался каждый момент безмолвия Антон, вытянуло обратно в реальность неловкое:              — Кхм. — Антон поправил свои светлые волосы, убирая с лица пряди, которые растрепал холодный ветер. Он повернулся, старательно фокусируясь на лице собеседника. — Я даже и не знаю, как это всё сказать-то. Или спросить.       — А что тут спрашивать? Семён, кажется, весьма доходчиво всё объяснил. — Антон безразлично пожал плечами, чувствуя при этом едкий укол в груди.       — Тох, давай вот ток без этого всего. Я ж не враг тебе какой-нибудь, на, поговорить хочу спокойно. — Антон старался незаметно вдыхать и выдыхать поглубже, успокаиваясь. Ощущаемые на физическом уровне скребущие изнутри, похуже кошек, твари, так и норовили выбраться наружу. Хотели заставить поплеваться желчью, выместить скопившуюся за нынешний день ужасную злобу вместе со всей накопившейся с прошлых времён. Только холодный ум и уже практически отточенное самообладание помогли не сорваться на ни в чём не повинного друга.       — Так о чём говорить, я спрашиваю?       — Да Тох, не выделывайся ты! Хочешь с кем-то поругаться - иди к Семёну назад, н-на. Я конечно в ахуе, но это не значит, что терпеть твои капризы буду. — Петров промолчал, сам не поняв, почему именно. Бяше, впрочем, было всё равно, главное - успешный результат. — Ещё раз, значт. Не знаю я, бля, как этот разговор начать. Действовать буду по ситуации, на. — он покосился на Антона, который спокойно - как минимум на первый взгляд - шёл рядом. — От меня Ромка чёт умалчивал уже, ну, достаточно давно, на, учитывая полное какое-то доверие, что ли, в нашей дружбе. И - вот те нате! - это вот всё происходит. — парнишка сопровождал попытки полностью описать пережитое им активной жестикуляцией, размахивая руками и напряжённо повышая голос, хоть сам того и не замечал. — Я-то думал, типа, вы там секреты какие от меня держите серьёзные. — Антон повернулся на Бяшу, укоризненно смотря жутковатым взглядом, который сделал бы любого чуть более грозным в сравнении с его привычными и глазами, и лицом в целом. На Антоне же это смотрелось ещё более дико - казалось, когда на него ни взгляни - по обыкновению получишь в ответ добрые и дружелюбные, хоть и печальные глаза. Ныне же представшая Бяше картина напрягла не меньше всего произошедшего. Паренёк потупил взгляд в землю, пытаясь отвергнуть неприятные, давящие нотки невесть чего. — Ты не серчай, если переборщу, на. Говори сразу, обсудим. — нервы шалили у обоих, только вот во внутреннем мире уже шатающегося Антона всё грозило очередным землетрясением, но уже бóльшего ‎количества баллов. — Думал, типа, вы без меня может там... нелегальным может занимаетесь! — паренёк тряхнул головой вбок. — А, не, этот вариант я уже откидывал, на. Не помню почему, но помню точно: аргумент был харош, н-на. — Бяша немного сбил шапку, почёсывая затылок. Пауза снова застала его врасплох.       — Ну, получается, поговорили? Мне сейчас домой как раз во-он туда. — несколько саркастично отвечал Антон.       — Я знаю, бля, куда нужно мне, а когда тебе поворачивать к дому, на.       — Ну и всё тогда, иди к своему повороту, раз такой умный. — уже процедил сквозь зубы Петров, не в силах ни перестать истекать ядом, ни просто взять и спокойно уйти - сил было немного в общем и целом. Он развернулся спиной к собеседнику, планируя выплюнуть вслед ещё пару слов или фраз, которые могли бы оттолкнуть Роминого друга, но атаковать первым так и не получилось. Это ведь была их тайна, а теперь все знают о ней и треплются без остановки. В кой-то степени Антон был благодарен Бяше, но необходимость переварить произошедшее никуда не испарилась.       — Тох, я тебя понял, на. — бурят стушевался, встав перед Петровым. — Дай знать когда захочешь об этом поговорить, я, в общем-то, никуда деваться не планирую. — ощутив некоторый стыд от своего бесконтрольного раздражения Петров кивнул, но не пытался обмануть Бяшу лживой улыбкой. Бурят понимающе кивнул в ответ и, пожав руку Антону, в знак поддержки похлопал его по плечу.       Так ребята и разделились, к счастью, на хорошей ноте.       Дорога до дома точно останется замыленным воспоминанием. Словно в бреду Антон вышагивал по скрипучему снегу скорее механически, нежели сознательно - автономность собственного тела справлялась на ура. Всё происходящее обрушивалось на неокрепшую психику. Дома - военный полигон, на котором испытывают мощность ядерного оружия маминых язвительных фраз и отцовского безразличия, смешанного с проявлением активной агрессии. В школе - игра на выживание, а окружают тебя безликие и бесчувственные животные, готовые разорвать любого, кто хотя бы по мельчайшему признаку отличается от их принятого "нормально". Где же написано, что их нормы - общепринятые нормы вообще всего, и обязаны приниматься каждым проживающим на планете? Бессилие прогрессировало вместе с желанием сбежать. Но не просто-напросто сбежать, то бишь переехать, а исчезнуть. Рассыпаться на мельчайшие осколки, стереться в порох и разлететься по ветру. Не видеть никогда больше красок мира, и не чувствовать ту боль, что приносит одно существование. На Антона повесили несмываемое клеймо, которое будет преследовать его до конца обучения. След изгоя, и никто не упустит шанс в лишний раз усмехнуться Петрову в лицо, ткнув пальцем в его "не-нор-маль-ность". Антон знал с самого начала, что с этой ролью был рожден. С самого начала был "неугодным", "слишком другим". Идеальной мишенью для косых взглядов и презирающих ухмылок. Но не Рома.       Пятифанов абсолютно другой. Изначально тот, чей мудрый взгляд отличался от пустых глаз сверстников. Если кому и было суждено оказаться на верхушке иерархии, то только ему. Считается ли, что Антон своим появлением пошатнул верно установленный порядок, заставляя любимого человека рухнуть с высот и насмерть разбиться? Честно ли это, если любовь скрывает в себе заинтересованность в чужом комфорте и безопасности? Петров поджал губы, проходя по протоптанным снежным дорогам. Копившиеся весь день эмоции вырываются из оков и подгоняют к горлу ком. Хотелось шумно выдохнуть и, укрыв глаза ладонями, позволить вырваться из души той обиде, что вынашивалась на мир. Почему Антон просто не может пойти и узнать что происходит с Ромой? Почему его осуждают за то, что он любит?       Антон зашёл домой и встретился с ожидаемой тишиной. Мёртвый дом. Настолько быстро, насколько это было возможно ввиду омерзительной усталости, Петров скрылся за дверью в свою комнату. Но здесь, как в родном доме, Антон не испытывал облегчение после действительно тяжелого дня. Напряжение накатило новой волной, абсолютно другой, но не перекрывающей уже имеющуюся. Нет места, в котором Петров смог бы почувствовать себя спокойно. В котором его бы приняли любым и он остался бы любимым, несмотря на незначительные отличительные черты. Был ли Антон хотя бы в собственном доме хоть на денёчек любим? Хотя бы иногда за него гордились искренне? Петров не нашёл в себе сил ни на что. Смог лишь упасть на кровать и прижать ладони к глазам, вслушиваясь в своё неритмичное дыхание и громыхающее сердце. Никаких других признаков жизни в доме не услышать - их попросту нет.       Антон готов раскрывать белый флаг, лишь бы от него все отстали.       Лишь бы жить так, как живут все.

      ***

      До самого вечера Антон лежал в кровати, не находя в себе ни грамма сил. И самое удивительное, что за всё это время единственный звук, который слышался в доме - звук скрипнувшей половицы. Оля пыталась тихо прокрасться на кухню, но сотворить задуманное абсолютно бесшумно не вышло. Только этот едва слышимый скрип и вырвал Петрова из прострации, в которой он находился. Парень не спал, он просто лежал, то устало смотря в потолок, то оглядывая уже приевшиеся стены в комнате. Завывающий за окнами ветер уносил своим порывом крупные снежинки. Посёлок окутало вечерним покровом, и мрачность всей картины лишь довершала состояние Петрова.       За окном раздавались чьи-то шаги, которые выдавал скрип снежных бугров. Антон прикрыл глаза, мысленно повторяя: я не готов сейчас, пожалуйста, надеюсь это не ты. От отчаяния был готов уже и уши закрыть, делая вид, что ничего не слышал и не видел. Но прилетевший в окно снежок с глухим ударом вынудил Антона привстать и тяжело выдохнуть. В доме слишком тихо, чтобы впускать Пятифанова внутрь - любой лишний шорох привлечет нежеланное внимание родителей. Петров поднялся и тихо, но не пытаясь вовсе скрыть любые звуки, прошёл к главной двери. Накинул куртку, влез в обувь и выбрался из логова разочарований. Морозный воздух пробрался в легкие, обжёг белесые и покрасневшие щеки.       Антон обогнул дом и махнул Роме в сторону протоптанной тропинки, ближе к лесу, направляясь на место встречи. Тяжелые веки ощущались дополнительным грузом к неподъемному и непослушному телу. Хотелось рухнуть, как марионетке, которой резко отрезали все ниточки. Антон зашел за дерево, облокотившись на него спиной, а появившийся Пятифанов сразу утянул его в объятия.       — Прости. — прошептал Рома.       — За что? — Антон понимал, что утыкается в чужую грудь и обвивает корпус Ромы, но поделать с этим просто-напросто ничего и не мог. Это происходит само по себе.       — За то, что оставил тебя там. Расскажи мне, что было потом. — Петров нехотя отодвинулся и взглянул Пятифанову в глаза. Кажется, этого оказалось предостаточно. Рома с тем же сожалением свел брови, с ощутимой досадой выдыхая.       — Всё было. — Рома прижал Антона к себе сильнее. В голове не укладывается, каким образом Петрову теперь учиться в школе, где не будет Пятифанова. Да, его скромный и пока не оглашенный план скрывал в себе мотивы с вынужденным расставанием, и такое стечение обстоятельств, как Ромино исключение, сильно упрощает всю задачу. Но одно понимание, что Пятифанова просто не будет рядом - болезненная пытка. Одно дело избегать его, другое - не видеть вовсе.       И самое тяжелое - нужда быть сильным.       Сильнее любых своих прошлых версий.       А так хотелось просто расплакаться.       — Ром. — пробурчал Антон куда-то в куртку Пятифанова. — Нам надо поговорить. — Пятифанов понимающе отстранился, оглаживая руку Петрова.       Ведь неважно, что эта любовь не будет совместной работой двух любящих сердец, да? Под рёбрами у Антона она будет жить вечность, значит, навек будет рядом? Рома будет всегда рядом?       — Мы не сможем встречаться в таких обстоятельствах, ты же понимаешь? — Петров не хотел поднимать голову, просто осматривал снег под ногами. По нависшей тишине Антон предугадывал эмоциональное состояние Ромы и последующие комментарии, но так не хотел их слышать. И не хотел вовсе не потому, что эти слова - заезженная пластинка, а потому, что эти слова ценнее любых других. Это ведь сделает всем больнее.       — Почему? — Рома прокашлялся, и конкретно его неуверенность могла бы в одиночку справиться с полным уничтожением сердца Петрова.       — Ты же видишь, что происходит. А то, что было после этого в школе, я даже рассказывать не хочу. — Антон не сдержал предательски дрогнувший голос. — Не знаю, виделся ли ты с Бяшей, но он всё знает. Теперь вообще все знают.       — И что?       — Ром, я этого не выдержу. Я не смогу смотреть на то, что происходит с тобой по моей вине. Я не смогу... — пауза была сделана вынужденно, Петрову не хотелось снова позволять слезам украшать свои щеки. — не смогу жить, зная, что я снова главный объект всех издёвок. Тем более, что им станешь и ты. Это не твоя судьба, максимум - моя.       — Не поздновато ли что-то менять?       — Нет! Вовсе нет! — Антон всё же поднял голову. — Если мы не дадим им повода, это закончится. — и именно сейчас, когда они поменялись ролями, Петров может понять, почему Рома не смог поговорить и сказать в лицо о том, что им нужно расстаться, когда Катя шантажировала его. Больнее разочарования и обиды на лице твоего любимого человека может быть хоть что-то? Особенно когда тебе нужно беспристрастно доломать его сердце, вырвать с корнями и выбросить подальше. А за ним следом выбросить и своё.       — Антон, подожди. — Рома покачал головой в разные стороны, пока его синие глаза своим затуманенным взором обнажали замешательство парня. — Нет, нихуя, Антон. Я...       — Пожалуйста, Рома. — Антон перебил его. — Наша история подошла к концу, и если ты попытаешься меня переубедить, сделаешь мне больнее. Я всё решил. Я справлюсь дальше сам, без тебя. — как бы Петрову ни хотелось, уверенно он вовсе не звучал.       — Антон.       — Я хочу жить дальше сам, я люблю тебя, но это нужно нам двоим. — Рома молча смотрел на Петрова, пока его душа рассыпалась на тысячи осколков. Это было видно по его глазам слишком отчетливо.       Нависла тишина. Клубы пара вырывались изо рта, медленно растворяясь в воздухе. Появившаяся тяжесть казалась Антону физически ощутимой. Еще немного и она раздавит его, прижмет к колючему снегу и окончательно сломает. Пятифанов наклонился вперед и оставил аккуратный поцелуй на губах Антона. Нежный, едва ощутимый и завершившийся слишком быстро.       Отстранившись, Рома еще раз взглянул на Петрова своими вдребезги разбитыми глазами. Сколько бы Антон ни пытался принять верное решение, всегда жалеет. Ведь Антон - снова единственная причина боли Пятифанова. Был и будет единственной потому, что только Антон имеет значение.       Пятифанов молча ушёл, а Антон остался стоять у дерева, пытаясь сосчитать, на сколько частей разбилось его сердце. Рома ушёл и погасил за собой солнце.       Что теперь будет дальше?